Татане
Вчера было ужасное и очень настоящее понимание, что её нет.Как страшный сон, в котором всё так правдиво и правильно.
Сегодня всё совсем по-другому. Спокойстие. В мягком неярком свете кинопроектора её лицо кажется совсем особенным. В нём столько тонкости и мягкости! И лишь прямой, будто точёный, тонкий нос делает её похожей на птицу - красивую, чуть гордую, но точно умеющую летать там, где иные крылатые ещё не бывали. В глубоких горящих глазах нет спокойствия - только живой светлячок сквозь пелену сомнения. И синяя грозовая ниточка-венка у глаза, как надлом, как боль. В этой венке есть что-то от моего "вчера"...
Звуки музыки. Сейчас в тёмной комнате, которая прежде и не чаяла быть освещённой приглушённым сиянием кино, зажжётся обычный яркий свет, такой нелепый, не подходящий к ней. А она будет говорить - долго, сбивчиво, но живо и почему-то отчаянно, будто яростно цепляясь каждым словом за право на мечту. Кто-то не поймёт. А кто-то, уходя, унесёт сегодня с собой частичку её светлячка.
А потом толпа исчезнет, и в пустой безжизненной комнате, неуютно расчерченной громадами перевёрнутых стульев, погаснет свет. И знаю, что в холодной темноте будет беспомощно дрожать синяя грозовая венка у глаза.
Бережно храним перья красивой и необычной птицы - всё, что скажет, всё, что напишет, книги, письма - всё... Лишь бы не было того правдивого, правильного, ужасного и очень настоящего понимания, какое было вчера.