Зеленый лунный свет стлался пыльным свертком над крестами, плитами и надгробиями. Что это сегодня с луной, заболела, что ли?
Полночь только что наступила, и Малыш Зизи только что угнездил на мягком дерне корзинку с булькающим и пахнущим. Он сделал скорбное лицо, почмокал своими двумя зубастыми ртами и глубокомысленно изрек:
- Вспомянем, братия, благословенного новопреставившегося Рипа Ван Дейка, да пребудет его душа в царствии небесном, и чтоб было ему там все - зашибись!
- И чтоб Черная Клара его там не беспокоила! - добавил субтильный Гога. Он был чем-то похож на Зизи, только на очень усохшего Зизи. Такой же грушеобразный, с длинным печальным лицом и зеленеющей кожей.
- Типун тебе на язык! – возмущенно мявкнула обычная с виду черная кошка, неизвестно как затесавшаяся в полночь на кладбище. - На мне что, креста нет – покойников беспокоить?
- Нету, Клара, - сказал Козел, - откуда на тебе, кошке, крест? Не богохульствуй!
- Святоша выискался, - фыркнула черная кошка Клара, выгнула спинку и устроилась так, чтобы и вроде сбоку быть, и корзинку видеть. - Что там припасли? Давайте, тащите колбаску, у меня уже слюнки катятся!
- Непорядок это, - пробурчал Зизи, доставая откуда-то из складок кожи бутылку, - вначале новопреставленного помянуть надо.
- О, давай! – загомонили остальные. - За упокой души новопреставленного Рипа! Царствие ему небесное!
- Размечтались, - съехидничал Цуня, иронично посвистывая выбитым зубом, - Рипу – и царствие?? Да ни за ради бога!
Зизи покачался тучным телом туда-сюда, устраиваясь поудобнее, пихнул в бок Гогу, последний сделал скорбное лицо и гнусаво изрек:
- Не богохульствуй, Цунцерион, ибо не ведаешь сам, что мелет язык твой трехметровый.
- Ведаю, ведаю, - бойко отозвался Цунцерион, - Рипу царствие светит как мне бикини! Да его спалят на первой же проходной! С потрохами! – он торжествующе обвел всех глазами и лихо сдвинул на затылок шляпу с высокой тульей и громадными полями. Услышав его, не сдержалась, довольно фыркнула кошка Клара, бормоча: «Да этого кобеля к небу на пушечный выстрел нельзя подпускать!»; засмеялся блеющим тенорком Козел, затряс оленьими рожками; и даже Зизи с Гогой довольно заухали, оценив шутку Цунцериона. Сам Цуня тоже восторженно ржал и молотил пятками по гранитной плите, стоявшей кандибобером вверх, и несущей на себе гордое слово «Rip».
- Себе по лбу постучи, да?? – раздался вдруг недовольный тенорок, и странное создание, отдаленно напоминающее и паука, и персонажа сказки «Буратино», зашуршало, и выползло из-за Рипового постамента. Цуня перепуганно всхлипнул и мягким мешочком плюхнулся на свежевскопанную кладбищенскую землю. Клара зашипела и припала к зепле, прижимая уши, а Зизи с Гогой застыли, сжимая в трехпалых ладонях граненые стаканы. И только Козел оказался на высоте. Боевито выставив крохотные ветвистые рожки, мягкие на ощупь, он потряс бороденкой, шлепая длинными заячьими ушами, и сурово сказал:
- Ты эта, мужик, чего вылез-то? Тебе еще лежать и лежать полагается.
- А ты поди сам полежи-то, когда у тебя на голове качучу пляшут! – тут же воодушевленно отозвался «выползень», - ваш-то новопреставленный ух какой, живой, веселый да вертлявый!
Повисла тишина и висела с минуту. Потом Зизи прокашлялся и спросил:
- А что, ты, выходит, на подселение попал?
- Выходит так, - горестно сказал «выползень», окончательно вытаскивая ноги из могилы. – Срок мой вышел. По всем правилам я уж должен был сгнить, да не вышло. Ну, а проверить, свободна ли площадь, не удосужились. Вот и подселили мне этого... веселого. Кстати, дружок ваш, видимо? Песни все поет.
- Про батяню-комбата?? – с надеждой спросила черная кошка Клара.
- Про него самого, - кивнул давноумерший, потирая тонкой, паучьей, высохшей лапкой совершенно лысый череп. – Сильно этот, ваш…
- Рип, - подсказал Зизи.
- Сильно этот Рип петь уважает! – продолжил «подселенец». - Как рявкнет: «Комбат, батяня!», потом помолчит и - ни с того ни с сего еще громче: «Батяня, комбат!»
- Да-а-а… – мечтательно прищурилась Черная Клара, - он был такой певун! Как выпьет и – ну петь! Мне это так нравилось!
- Ага, - опять съехидничал Цуня, - настолько, что ты ему первой всегда являлась.
- А что, нельзя? – сразу зашипела Клара.
- Гордости у тебя никакой, - строго, по-отечески, сказал Зизи и погрозил кошке пальцем, - Рип наш, бывало, не успеет стаканчик пропустить – а ты уж тут как тут. Ходишь вокруг него кругами, бесстыдница, искры спиной пускаешь.
- Эх, а я ему всегда обычно после пятого стакана являлся… - с ностальгией вздохнул Козел, - весело было! Он, бывало, все у меня допытывался: кто я – козел или олень? И почему у меня уши заячьи?
- А я ему являлся, как намешает, - оживился Гога, - он тогда уже ничего не спрашивал, только обнимался со мной да приговаривал: «А помнишь, как мы служили вместе, Гоги?»
Все вздохнули, Зизи даже вытер глаза и горестно подытожил:
- Осиротели мы, братия. Кому теперь являться будем?
- Наливай, - угрюмо сказал Козел, протягивая стакан Гоге, - чего уж теперь! Как есть. Приткнемся куда-то.
- По барам надо походить, - с надеждой сказал зеленый Цуня, поправляя шляпу, - там можно кого-то подцепить!
- Там в основном разовые вызовы, - покачал головой Зизи, - это несерьезно. Этак и «по рукам» пойти можно.
- А что делать? – Козел хлопнул стопарик, занюхал его хвостом и добавил едко, - жрать-то охота!
- Я не собираюсь никому являться из-за «пожрать», - обидчиво сказала Клара,- я исключительно по любви!
- Ну и подыхай! А я вот – не хочу! – Козел встал, завязал узлом на затылке уши, свернул в рулон бороденку и надел чехлы на рожки. – Кто со мной, ребята?
Все мялись и опускали глаза. Цуня грустно сказал:
- После стольких-то лет – и расстаться?? – и вытер нос.
- Цыц! – вдруг замер Зизи. Все моментально затихли, затаились, а Зизи, который негласно признавался всеми за старшего, прислушался.
Где-то неподалеку раздавалась разухабистая песенка, исполняемая веселым, заплетающимся, пьяненьким языком.
- Это шанс… - прошептал Цуня.
- Да еще и поет… - мурлыкнула кошка.
А Зизи ничего не сказал, лишь сделал знак «следуй за мной!» и невесомо, не касаясь земли, поплыл в сторону пьяного песенника. Следом затопал копытцами по земле Козел, изогнувшись в прыжке, скользнула Клара, покатился клубком Гоги, и лишь Цунцерион тоже плыл по воздуху, придерживая свою великолепную шляпу.
- Стойте!! – раздалось сзади.
Зизи и Цуня от неожиданности аж шлепнулись, остальные – просто обернулись.
- А можно мне с вами, а? – «выползень» топтался у могилы Рипа, покачиваясь на тонких паучьих лапках, блестя черепом в лунном свете и просительно скалясь. – А то куда я теперь? Я ж теперь неупокоенный мертвец. Призрак, так сказать. Возьмите меня, а?
- Он достаточно страшен, - прошептал Гоги.
- И, наверное, сможет бегать по потолку, - оценивающе сказала Клара.
- Точно, - тоже шепотом сказал Цуня. – Слушайте, он противный! Он нам подходит!
- Тебя как звать-то? – спросил «выползня» басом Зизи.
- Иван. Иван Сергеевич Кукушкин полностью, - ответил бывший мертвец и засеменил поближе к компании. – Возьмете, а? Я лишним не буду!
- Ну, пошли что ли, Сергеич! – Зизи махнул рукой и приложил палец к верхнему рту. - Но тихо! Сейчас главное – не спугнуть!
Вовь раздалась разухабистая песенка. Запозднившийся гуляка приближался. Зизи выдохнул, скрестил пальцы, буркнул «на удачу!» и потом таким же шепотом отдал приказ:
- За мной!