Когда мы приехали в Новгород, шел серый весенний дождь, беспросветный.
Нас поселили в пустой гостинице Юрьева монастыря. Высокие кельи шли вдоль коридора; пол его был вытертый, из старинного кирпича, уложенного ёлочкой. С одной стороны коридора - двери келий, с другой - крошечные окошки в толстой монастырской стене.
Расстроенная плохой погодой, я подошла к окошку напротив своей кельи, повернула ручку.
Окошко со скрипом открылось, разрывая паутину; горсть прошлогодних сухих стрекоз и бесцветных комариков развеялась от влажного порыва ветра... А взгляд мой утонул в нахлынувшем пространстве.
Внизу, у самой монастырской стены, шуршала о песок чешуйчатая волна Волхова, впадающего в Ильмень-озеро; подернутая оловянной дождевой рябью поверхность воды круглилась какими-то сияющими тихими лагунами, перемежаясь островками тёмно-зеленой мокрой травы и низкорослых кустов; серая слоистая глубина стремилась к зеленому, размываясь туманом и уводя взгляд в бесконечно открытое, шелестящее тихим дождём, сияющее изнутри пространство идущих до горизонта холмов и воды, холмов и воды...
Мы молча стояли у окна, вбирая эти свежие оттенки водяного серебра и жемчуга, а солнце так и не выглянуло, сияя сквозь полупрозрачные летучие облака. Далеко-далеко был виден маленький храм - Спас на Нередице.
Не помню, кто из нас двоих сказал: "А мы не зря сюда приехали."
*
оставьте мне мой ритм мои холмы
в стене кирпичной -надцатого века
окошко птичье посреди зимы
размытого тумана сон и млеко
мне нарисует мягкий карандаш
над этою безвидностью простою
серо-зеленый медленный пейзаж
наполненный озёрною водою
и я опять рассеянно прильну
к тому стеклу с засохшею стрекозкой
как будто угадаю глубину
за тихой видимостью плоской