И ВНОВЬ МОСКВА...
Мы уехали с Сашей в тот же день. Мама молча наблюдала, как я собирала самые необходимые вещи, а Лёвочка устроил мне бойкот. Ничего, немного остынут и меня поймут. Не Сашкина любовь вновь позвала меня в Москву. Работа! Актёрская работа в Теневом театре, предложенная мне Натальей Ильиничной, повлияла на моё решение.
10 июля 1962 года полноправной актрисой я переступила порог профессионального театра.
Это был театр при детском отделе ВГКО с репетиционной базой в одном из домов культуры, без своего помещения, но показывавший спектакли на любых сценах Москвы и области. Но какой это был волшебный, удивительный театр! Тени плоских кукол из картона, фибры, цветного прозрачного тонкого целлулоида ходят, плачут и смеются на натянутом экране, живут в своих сказках, радуя и удивляя зрителей всех возрастов. Художники, придумывавшие образы кукол, мастера, изготовлявшие их, актёры по двое, по трое, управлявшие одной куклой, чтобы она плавно двигалась, – все казались волшебниками.
А самым главным, самым интересным для меня оказался режиссёр и художественный руководитель театра - Эмиль Исакович Мэй. По образованию он был хореограф. Это он поставил все танцы в спектакле «Голый король» театра «Современник». К сожалению, увидеть спектакль мне не удалось. Несмотря на бешеный успех у публики, его почему-то быстро сняли с афиши. Но каким был этот спектакль, можно было понять по стилю работы самого Эмиля Исаковича. Его постановки всегда были новаторскими с юмором, эксцентрикой, неожиданной пластикой кукол.
В спектакле «Айболит» он первый решил проблему перспективы в плоскостном теневом театре, используя все виды кукол: от плоских теневых, в русском и китайском стиле, до объёмных всех видов. И все эти куклы действовали одновременно, переходя из одного своего вида в другой, а на авансцене работали ещё и актёры, как в обычном театре.
Например, мы с Женей, актёром театра, на авансцене «дерёмся» с большой объёмной куклой Бармалея, пытаясь его схватить. Но он убегает от нас на теневой экран, становясь плоским. Там бежит по мостику из обезьян, догоняя Айболита, но мостик разрывается, и Бармалей, под радостные крики ребят, падает на экране в пропасть и там тонет в горном озере, пуская теневые, круглые пузыри... А Айболит, которого мы только что видели на теневом экране, убегающим от Бармалея, выбегает на ширму в виде объёмной куклы и начинает лечить зверей. Потом он садится в объёмную машину и "уезжает" на экран в виде теневой китайской куклы, чтобы превратиться на горизонте почти в точку в виде теневой русской куклы...
А какой прекрасный, романтичный был спектакль «Песнь о Гайавате»! Как потрясающе смешны были коротенькие номера для взрослых!
Но, не смотря на все мои восторги, где-то через 2-3 месяца после прихода в театр, узнав от случайного знакомого о том, что театр имени Гоголя ищет молодых травести, я решила показать себя.
Перед просмотром мне дали прочесть отрывок из пьесы о мальчишках 30-х годов и предложили сыграть одного из них. Я должна была на сцене надеть ботинки со шнурками и ни за что не отдать их другому мальчишке. Текст я довольно быстро запомнила, а с ботинками сама себе придумала, что я никогда их не носила, потому что жила в нищей деревенской семье, ходила босая и только зимой надевала валенки. Поэтому, как надевают ботинки, а, тем более, их шнуруют, не знаю, и до прихода партнёра буду с ними «мучительно разбираться».
Я уже почти «разобрался» и надел один ботинок, как влетел Ванька с криком, будто бы я украл у него ботинки! Он выхватил у меня из рук второй ботинок и побежал. Меня эта наглость так возмутила!! Во-первых, о воровстве ни слова не было в сюжете отрывка, во-вторых, я терпеть не могу, когда у меня что-нибудь вот так, по-хамски, вырывают из рук, а самое главное, у этой травести-Ваньки была такая противная ухмылка, что захотелось немедленно дать ей по роже. И я побежала… С одним, не зашнурованным, ботинком быстро не побежишь. Я чуть не падаю, но догоняю Ваньку, и мы сцепились…
Главный режиссёр театра, Б.Голубовский, сидел за режиссёрским столиком, а сзади него в зале сидела почти вся труппа театра, и только их дружный хохот смог прекратить нашу драку.
- Прошу, вас, - обратился Голубовский к партнёру, - закрепить эту сцену в сегодняшнем варианте. – Потом обратился ко мне. – Я думаю, что мы вас возьмём в труппу, но с испытательным сроком в три месяца. Согласны?
- Спасибо, - ответила я, ещё не отдышавшись от злости и бега. – Можно я отвечу завтра? Мне сейчас надо убегать в театр на спектакль.
- Да, да... Конечно, - ответил Голубовский. – Завтра я буду в театре с утра. Надеюсь, встретимся.
А утром я в театр не пошла… Испугалась испытательного срока. Да и срывать подготовку «Айболита» не хватило духу. Эмиль Исакович очень расстроился бы. Ведь другой молодой актрисы для работы на авансцене в театре не было. Так я и осталась работать в Теневом театре. Только через месяц кто-то сказал Эмилю Исаковичу, что я пробовалась в театр к Голубовскому. Потом долго Эмиль Исакович мне поминал мою «измену».
- Женщина, изменившая однажды, обязательно изменит вновь, - иронизировал он. – Вы ещё не решили, Натэлла, в какой следующий театр пойдёте работать? – шутя, спрашивал он, когда у меня что-то не получалось...
С лучшими спектаклями театра мы побывали на гастролях в Риге. Конечно, гастроли организовала мама. Она уговорила начальство Дома офицеров предоставить нам свою сцену, организовала рекламу гастролей, продажу билетов, лучшие номера лучшей гостиницы в Риге были забронированы для актёров, пригласила газетчиков – сделала всё, чтобы гастроли прошли успешно. И они действительно прошли с триумфом. Всю неделю, каждый день зрительный зал был полон. Нас засыпали цветами, Эмиль Исакович не успевал давать интервью всем желающим, у администратора выпрашивали лишний билетик. «Посмотреть на меня» пришли одноклассники, сокурсники училища, партнёры по пионерскому театру, все взрослые, которые «мучили» меня в школе.
В один из вечеров после спектакля «Айболит» на сцену по ступенькам тяжело поднялась толстушка, наша учительница математики, Сара Яковлевна.
- Наташа! – обратилась она ко мне при всех актёрах. – Сложи в уме 35, 47 и 50!
От неожиданности я замялась, смутилась, в уме в столбик цифры не складывались, и я что-то непонятное забормотала, залепетала...
- Садись, Наташа, – сказала она со вздохом. – Опять двойка.
Актёры засмеялись, а она строго, как в классе, сказала:
- Прекратить смех! – Потом сама рассмеялась. – Не смущайся, Наташенька! Считать в уме тебе совсем не обязательно. Пусть другие считают, которые ничего больше делать не умеют. А ты стала настоящей актрисой. Поздравляю тебя, – подошла и расцеловала меня.
Эмиль Исакович... Что мне в нём ещё очень нравилось? Его юмор. Добиваясь точности в работе актёров, он не злился, а насмешливо приговаривал: «Шансонетки не могут понять гения!» или «Нет, мсье! Если вы будете так грубо обращаться с дамой, придётся мне отдать её в другие руки!» А дама была куклой, с вождением которой не справлялся в данный момент актёр.
Благодаря Эмилю Исааковичу, я учусь уже на третьем курсе института культуры. Когда я поступила на вечернее режиссёрское отделение, Эмиль Исакович меня поздравил и с иронией заметил, что учиться этой профессии можно, но если ничего нет в голове, то это пустое занятие. К концу первого семестра я поняла, что он был прав.
Сижу как-то утром в театре в ожидании начала репетиции и с грустью размышляю о своей бездарности, о том, что режиссура слишком сложна для моих мозгов, что надо бросать учёбу...
- Отчего грустна наша шансонетка? – спрашивает меня с доброй насмешкой Эмиль Исакович. – Что случилось Натэлла?
- Думаю бросать институт... Режиссура не для меня... Слишком сложная профессия...
- О! Поздравляю вас! – и поцеловав меня в лоб, радостно прибавил, - ни одна бездарь до этой гениальной мысли долго сама не додумывается, а вы всего через пол года пришли к ней! Значит, всё у вас получится, и бросать институт ни в коем случае нельзя. Предлагаю с сегодняшнего дня, когда вы не заняты за ширмой, сидеть со мной за режиссёрским столиком. Наблюдайте, как я работаю. Если будет что непонятно, спрашивайте.
С этого дня, целых два года, Эмиль Исакович был моим вторым педагогом по режиссуре. Это он мне впервые сказал, что я только кажусь хорошей актрисой, потому что молода и органична. Но настоящей актрисой никогда не стану. Нет во мне озорства, актёрского куража, актёрского блеска. А неплохим режиссёром, вероятно, буду. Есть фантазия, смекалка, способность думать.
В институте наш мастер по режиссуре Новиков Лев Александрович учил в основном разбирать смыслы пьес, определять сверхзадачу постановки, создавать образы ролей, искать подтексты фраз. Всё это очень нужно уметь делать режиссёру. Но понимать, что такое форма спектакля, как придумывается и разрабатывается постановочная его идея, я начала только в театре, наблюдая работу Эмилия Исаковича.
Дорогой, любимый мой Учитель! В ночь Вашей кончины мне приснился страшный сон. Будто бы я, стоя на коленях перед Вашей постелью, плачу и кричу Вам: «Не умирайте! Я люблю Вас!» А когда утром пришла в театр, и мне новенький молодой актёр с усмешкой сказал, что Вы уже никогда не придёте, я дала ему пощёчину за глупую шутку. Потом, конечно, извинилась за свою реакцию. Я не могла себе представить, что Вас действительно больше нет. Ведь только вчера я помогала Вам, заболевшему, надеть пальто. Вы со смущённой улыбкой, посмеиваясь над собой, принимали мою помощь. Потом я провожала Вас до такси, поддерживая под руку, чтобы Вы не поскользнулись на раннем ноябрьском льду... Скоро год, как Вас нет с нами... В театре другой режиссёр... Вроде бы мы работаем как прежде, но той, творческой, радостной, Вами созданной атмосферы в театре больше нет и вряд ли будет. А актёрство неожиданно для меня превратилось в унылое занятие, и я стала задумываться о более интересной работе.
Моя сокурсница, работавшая ассистентом режиссёра на телевидении, предложила мне перейти работать к ним в редакцию помощником режиссёра.
- Их всегда не хватает на телевидении, - объясняло она. - Зарплата низкая, всего 60 рублей, а беготни и ответственности много, поэтому мало кто идёт на эту должность. Но перспектива хорошая. Можно в дальнейшем стать режиссёром телевидения, а не самодеятельного коллектива, как предписывает нам наш будущий диплом. Я тоже с этой должности начинала, через два года стала ассистентом, а по окончании института мне обещали режиссёрскую должность.
Низкая зарплата меня не пугала. Три с половиной года я в театре получала, не облагаемые налогом, 60 рублей. Совсем недавно мне сделали оклад 70 рублей, но с учётом налога, на руках оставалось только 65. Так что пять рублей не имели значения. И я решила расстаться с театром.
В конце августа я пришла на Шаболовку в Главную редакцию программ для детей и молодёжи, где работала моя сокурсница. Главным редактором была Маргарита Александровна Эскина. Минут через двадцать наш разговор с ней прервала, вбежавшая в кабинет, бледная режиссёр.
- Маргарита Александровна! Если вы сейчас не назначите мне помощника, я не смогу выйти в эфир! Некому стоять у пюпитров! Помощница заболела.
- Натэлла, вы можете помочь нам сегодня? – спросила Маргарита Александровна.
- Могу... Но я не знаю... Справлюсь ли?..
- Справитесь, справитесь! – обрадовалась режиссёр и, схватив меня за руку, потащила за собой. – Бежим скорее на тракт... Там сразу всё поймёте. Раскладывать рисунки и во время их снимать с пюпитра большого ума не надо!..
Целый месяц я вечерами в свободные дни от занятий и в свои выходные дни помогала режиссёрам отдела программ для малышей «спасать», почему-то вечно «горевший», эфир. Я быстро освоила нехитрые обязанности помощника режиссёра. Бегая по этажам и бесчисленным коридорам телевизионных зданий, запомнила расположение студий, дикторских, гримёрных, костюмерных и реквизиторских цехов. Мне нравилась возбуждённая суета Шаболовки, нравился нерв «живого» эфира, юмор телевизионных операторов.
Однажды, в самом начале моего знакомства с телевизионной работой, после тракта (репетиции передачи со всем техническим персоналом в студии) мы стоим с оператором, болтаем. Вдруг, за пятнадцать минут до выхода в эфир, он беспокойно завертел головой, осматривая студию.
- Натэлла! – грозно глядя на меня, крикнул оператор. – Где ведро синхров?! Без них не может начаться эфир!
- А что это такое? Где их берут? – в ужасе спросила я, уже понимая ответственность за срыв эфира.
- Ты забыла их заказать у реквизиторов?! – кричит он. - Безобразие! Бегом в цех!
Я, конечно, срываюсь с места, сбегаю по лестницам, мчусь по коридорам, влетаю в комнату реквизиторов.
- Анатолий Иванович! Синхры! Нужно сейчас же на эфир ведро синхров! – кричу я, запыхавшись.
Анатолий Иванович, начальник реквизиторского цеха, спокойно смотрит на меня поверх очков и спрашивает:
- Гуторин послал?
- Да! Скорее! Эфир через десять минут... – уже психую я.
- Передайте ему, что это ведро синхров я скоро одену ему на голову, если он будет продолжать зазря дёргать новых помощников режиссёра. Он пошутил с вами. Бегите обратно.
Я подбегаю к студии, а Гуторин щёлкает секундомером перед моим носом и радостно констатирует:
- Лучший результат среди всех помощников! 6 минут и 52 секунды!
С досадой треснув Гуторина по спине, я передала ему угрозу Анатолия Ивановича, но с этого дня начала осваивать и техническую терминологию телевидения.
В конце сентября Эскина послала меня в отдел кадров оформляться на работу в их редакцию.
- Я уже с нашим кадровиком говорила, – сказала Маргарита Александровна. – Свободная единица у нас есть, так что идите, оформляйтесь.
На следующий день, отпросившись из театра на пару часов, я пошла на Пятницкую, где в огромном здании, откуда шли все радио передачи, был и отдел кадров Комитета по радиовещанию и телевидению. Кадровик встретил меня приветливо и, разглядывая мой паспорт и меня, начал беседу.
– Мне только что звонила Эскина, спрашивала о вас... Так… Красивые у вас имя и фамилия… Вы сорокового года рождения?! А кажетесь юной, только что кончившей школу, девушкой. Так, читаем дальше... О-о-о... – «пропел» он, закрывая паспорт и отдавая его мне. - Как жаль, но пока свободной единицы нет. Попробуйте зайти ещё раз через пару месяцев.
Я была готова к такому повороту разговора. В Риге, перед отъездом в Москву, мама меня об этом предупреждала и посоветовала взять с собой, на всякий случай, свидетельство об удочерении.
- Если в отделе кадров при приёме на работу возникнут проблемы с твоей национальностью, - объясняла она, - тут же показывай свидетельство об удочерении и говори, что ты русская, а в паспорте записана еврейкой по настоянию приёмной мамы, – а на мой протестующий жест резко ответила, - не будь хоть сейчас дурой! Делай, что я говорю!
С тех пор при каждом посещении отдела кадров я брала с собой этот документ. Пока мне не приходилось его доставать, но сейчас, поняв, что кадровик прочёл пятую графу, и из-за этого врёт мне в глаза, что свободной единицы нет, я, разыграв страшно расстроенную барышню, говорю:
- Как жаль! Работать на телевидении - это была мечта всей моей трудной жизни! – Достаю документ из сумочки и, чуть не плача, продолжаю жаловаться. - Судьба у меня такая не простая... Вечно мне не везёт... Вот посмотрите... – и протягиваю ему справку об удочерении.
- Ах, вот как... Совсем другое дело... – пробормотал он, прочитав справку, и ни капельки не смутившись за только что произнесённую ложь, предложил, – пишите заявление с просьбой принять вас на работу и заполните анкету. Уверен, что смогу для вас кое-что сделать.
Так, с 20-го октября 1966 года я была зачислена в штат телевидения помощником режиссёра Главной редакции программ для детей и молодёжи.
В театре с сожалением узнали, что я ухожу. Освободили от ежедневных репетиций, но ещё почти три месяца я совмещала работу на телевидении и в театре. Ноябрьские праздники с плотным графиком спектаклей, потом новогодние спектакли, где я играла Снегурочку, я не могла сорвать. Ведь сразу найти мне замену театр не мог.
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2011/03/11/1911