ЖИЗНЬ ВО СПАСЕНИЕ!
Скорая помощь мчится по зимнему городу, разрывая сонную тишину ночи воющей тревожной сиреной. Мчится она в больницу имени Склифосовского, чтобы успеть доставить и спасти молодую женщину, уставшую бороться и жить. Её бьют по щекам с настойчивым приказом «Не спать! Не спать!», потому что, если она от огромной дозы снотворного заснёт, то во сне уйдёт в вечность. В эту же ночь, в Риге, её матери снится страшный сон, будто бы дочь выносят мёртвую вперёд ногами из комнаты...
Наконец, скорая затормозила у ворот клиники.
- Кого привезли? – спрашивают в приёмном покое больницы.
- Суицид... Снотворное... Немедленно на промывку...
Проходит чуть больше получаса. Все процедуры сделаны. Женщина спасена и будет жить! А её молодой муж, облегчённо вздохнул. Какое счастье, что из-за родителей друга их ночная гулянка с друзьями отменилась, и он вернулся домой! Правда, пришёл он на двадцать минут позже обусловленного женой времени... Он и не предполагал, что его «словесная шалость» - ночной выход на грабёж с компанией знакомых бандитов для пополнения семейного кошелька - обернётся таким серьёзным протестом жены.
Я проснулась утром в палате для самоубийц с благодарностью ко всем, кто меня спас. Конечно, я не хотела умирать! А слопала я три пачки люминала, Сашкиного лекарства, из-за него. Я ему сказала, что жить с бандитом не буду, и если он не вернётся в 23.00, то будет серьёзно наказан. Я хотела, чтобы он на всю жизнь зарубил себе на носу, что, я слов на ветер не бросаю, и свои обещания «серьёзно наказать» всегда выполню. Этот «избалованный ребёнок» привык к словесному бурчанию мамы, но не привык к поступкам. Пусть теперь поостережётся «шалить» со мной! Вот только я почему-то не могу сама ни стоять, ни идти... Всё сразу переворачивается, и я падаю... Надо будет позже, когда придёт врач, спросить, что во мне поломалось...
- Так вам и надо! – кричит толстая старуха с волосатой бородавкой под носом, впиваясь в меня взглядом. - Вас лечить бесполезно! – продолжает она орать, выпучив глаза и тыча в меня жирным пальцем. - Вы же упрямая максималистка! Я знаю, вы опять пойдёте на самоубийство! Пойдёте?! Говорите, пойдёте?!
«Вот, дура! Да, от одной мысли об ещё одной встрече с тобой меня уже тошнит», - думаю я, с отвращением оглядывая её толстые ляжки.
- Смотрите мне в глаза! Отвечайте! Пойдёте на самоубийство?! Пойдёте?! – не отстаёт от меня старая карга.
- Да, не буду я больше кончать жизнь самоубийством, - раздражённо отвечаю я, с ненавистью глядя ей прямо в глаза.
- Вот и хорошо... – сказала она, тяжело дыша, вдруг превратившись в обычную старую, усталую женщину. – Я назначаю вам капельницу, надо очистить кровь... Нарушения в вестибулярном аппарате пройдут через недельку, другую... Вам нужно полежать, отдохнуть и, главное, как следует питаться. Пару дней побудете у меня, а потом я выпишу вас домой.
Под конвоем санитара, поддерживавшего меня под руку, я вернулась в палату.
Это была большая комната в подвале с серо-зелёными стенами, тусклой лампочкой и маленькими зарешечёнными окнами под потолком. Посередине палаты стоял толстый квадратный столб, деливший её на сектора. Свободных коек, кажется, не было. В палате лежали 8-10 молодых и среднего возраста женщин. Никто ни с кем не общался, но по их ранам можно было увидеть различные способы, к которым прибегли женщины, чтобы лишить себя жизни. Большинство из них себя резали, двоих, судя по красному ожерелью вокруг шеи, вынули из петли, а одна, видимо, не смогла выпить кислоту, и теперь её рот, подбородок, шея стали сплошной обожжённой раной.
Кто-то из них тихо скулит, кто-то ночью выл, кто-то рыдал взахлёб... Хочется чем-нибудь им помочь, но нельзя. Санитар постоянно сидит в палате и внимательно следит за поведением каждой больной. Подойти ни к кому нельзя, да, и выйти из палаты, даже в туалет, одной нельзя. В туалет сопровождает другой санитар, который сидит в коридоре. Он доводит до кабинки туалета, закрытого низкой дверцей, и наблюдает за оправлением. Потом провожает тебя до двери палаты и сдаёт другому санитару.
Никому, даже врагу, я не пожелаю когда-нибудь оказаться в этой палате скорби.
Из больницы меня забирали Сашка и, неожиданно приехавшая из Риги, мама. То ли от засевшего в меня кошмара больницы, то ли от влитых в меня лекарств, но на меня напала эмоциональная тупость. Я равнодушно взяла Сашкины цветы, не ответила на мамины поцелуи и, не проронив ни слова, доехала с ними в такси до дома.
- Донечка, донечка... – говорит, сидя у меня в ногах на кровати, мама. – Не молчи, расскажи мне, что случилось?.. Поделись со мной... Ты же знаешь, я – волшебница, и смогу тебе помочь, чтобы ни случилось... Помнишь? Как ты на перроне в Плявиняс кричала? «Мама, ты – волшебница!..» - Не дождавшись от меня ответа, мама, сдерживая слёзы, шепчет, - маленькая моя, как ты страшно похудела... Съешь немного абрикосового компота... Не хочешь?.. А, может быть, хочешь твоего любимого варенья из черешни с орешками? Я тебе две баночки привезла... Давай чайку попьём с вареньем?.. Наточка, родненькая моя, что же ты всё время молчишь? Ты же всегда была весёлой болтушкой! Что с тобой случилось?.. А вчера я с Александрой Фёдоровной познакомилась... Трудный у нас с ней был разговор, но она тебя жалеет... Мы с ней даже поплакали...
Мама говорит, говорит, а у меня в голове проносятся картинки жизни за последние полгода...
- Натэлла?! – удивилась Наталья Ильинична, увидев меня в коридоре около своего кабинета 1-го октября. – Вы меня ждёте?
- Да, – отвечаю я, сдерживая свою гордую радость. – Я решила проблему прописки точно к, назначенному вами, сроку.
- Входите, - сказала Наталья Ильинична, распахнув дверь кабинета.
Я вошла в кабинет и положила ей на стол свой паспорт, открыв его на нужной странице.
- 29-го сентября вы вышли замуж за нашего ассистента?! – с интересом разглядывая штамп о браке и поглядывая на меня, констатировала неумолимый факт Наталья Ильинична. – Поздравляю вас... И ваша мама согласилась на такое замужество?..
- Это имеет значение? – насмешливо отвечаю я вопросом на вопрос.
- Нет, конечно... Но прописки у вас всё таки нет...
- Вы же понимаете, что она через пару дней будет.
- Да... По закону вас должны прописать... Теперь вас можно назвать москвичкой... Ещё раз поздравляю. – Сменив заинтересованный тон на официальный, Наталья Ильинична продолжила. – Но актёрской работы у меня для вас нет. Кукольной группе, в которой вы были, я дала другого ассистента. Что с вами делать?.. Вы сможете работать помощником режиссёра на спектакле «Красные дьяволята»?
- Да, если объясните, что я должна буду делать.
- Режиссёр - Маргарита Александровна, вы её знаете. Она вам расскажет, что вы должны будете делать в качестве помощника режиссёра.
- Значит, завтра я выхожу на работу? – ликуя, уточняю я.
- Можете приступать сегодня. Репетиция сейчас идёт в зале. Идите.
- Наточка, поешь оладышки с вареньем, - просит мама, отвлекая меня от моих мыслей, и подаёт тарелку с едой.
Я равнодушно ем и думаю о своём...
О замужестве я написала маме и Гене сразу после регистрации. Объяснила ситуацию на работе, которая заставила меня скоропалительно выйти замуж, чтобы остаться в Москве. Гене ещё написала, что мужа не люблю, но ждать его возвращения из армии тоже не могу. Поблагодарила за всё, написала, что, как звёздочка на небе, он навсегда останется в моей памяти, попросила у него прощения... Не я, а жизнь так распорядилась нами...
- Доченька, где у тебя лежит лук? Не могу найти... За окном нашла говяжьи косточки, вот капуста, морковь, картошка... Можно сварить щи, но где лук?
- Нет..., - отвечаю я своим мыслям. – «Нет рядом Геночки»...
- Какая у тебя соседка? Можно у неё одолжить луковицу?
Разные были у меня соседи и соседки. Это уже третья квартира за последние пол года. Первая комната была в Черёмушках в квартире со всеми удобствами за 45 рублей в месяц, но пришлось от неё отказаться, очень дорого. На, оставшиеся на двоих, 55 рублей не разгуляешься... Потом была комната в подвале 30 рублей, но с пьяницами и дебоширами рядом. Пришлось съехать. Здесь вроде бы спокойно, но тоже дорого... 40 рублей...
- Натуля! Саша пришёл... Ты хочешь с ним поговорить? Мне выйти? – шепчет мне на ухо мама.
Нет... Прописки у меня так и нет... Александра Фёдоровна не хочет прописывать у себя хитрую, старую грузинку... Почему грузинку? Разве она не знает, что я еврейка? Или Сашка что-нибудь напутал?
Когда я потеряла радость от победы над собой и Сац?.. А!.. В ноябрьские праздники... Точно! Спектакль об участии подростков в гражданской войне вышел скучным неинтересным. Так себе - стрелялка с кричалкой. Оформление убогое. На сцене стоит длинный ящик, который служит столом, а если поставить «на попа», то и деревом. Несколько больших, но лёгких, бесформенных масс из поролона раскрашены под зелёные холмики и камни. После спектакля в ящик укладываются костюмы, реквизит, грузится всё в машину и можно ехать на следующую любую площадку.
В мои обязанности входит оповещение семи актёров о предстоящих спектаклях, раскладка и уборка реквизита, стрельба в нужный момент из стартового пистолета за кулисами и встряхивание жестяного листа во время "грозы". Три травести и девушка - новенькие девочки, играют, как могут. Откуда они, не спрашиваю. Отношения только рабочие, других мне не надо… Хватит…
Тогда, в праздник, Сашка первый раз не пришёл ночевать. Я испугалась. Вдруг с ним беда! А оказалось, что он отмечал праздник с мамой и её друзьями, хорошо там поел. Но мой скромный праздничный ужин тоже съел утром с большим удовольствием.
- Татка! – сказал он тогда. – Какой раз сравниваю твою стряпню с маминой и прихожу к выводу, что ты готовишь намного вкуснее!
- Ты что, часто ходишь к маме обедать? – спросила я.
- Почти каждый день. У нас ведь мало еды.
Да, да, да... Тогда мне и стало очень обидно. Я старалась так вести хозяйство, чтобы питание было у него нормальным, часто сама не ела, ему оставляла, а он ел и у меня, и у мамы... Избалованный ребёнок! Потом всё чаще стал приходить домой от друзей поздно, подвыпивший. Правда, он звал и меня к друзьям, но я в свободное время занималась. Готовилась к экзаменам в институт. О прописке мы разговаривали всё реже и реже. Я уже знала, что он опять раздражённо ответит, что ничего не может сделать с упрямством мамы...
Так, что же получается?.. Чего я добилась, пожертвовав всем? Скучной работы? Тоскливого брака с нелюбимым человеком? А в перспективе возможности стать студенткой института, в который не стремилась попасть?..
Хочется пить... О, на столе стоит чашка с компотом. Пойду, попью...
Мама услышала звон разбитой чашки, вбежала в комнату из кухни и, увидев меня на полу, пытающуюся встать, с криком «Доченька!!!» кинулась ко мне. Сильно болят голова и локоть. Я ударилась об угол стола, когда падала. Мама помогла мне встать, дойти до кровати, потом, обняв меня, как маленькую, плача, стала укачивать.
- Малышка моя, ну поплачь, поплачь... Тебе легче станет... Давай вместе будем плакать... - И тихо, сквозь слёзы, стала напевать, давно знакомую мне, колыбельную...
Не летайте гули,
Над моей Натулей,
Дайте доню укачать,
Надо доченьке...
- Не могу-у!.. – вдруг, жалобно заскулила я. - Не хочу больше так жить! Не могу-у! Не бу-у-ду!..
Спасительные слёзы хлынули из меня, и, уткнувшись в мамины колени, я выплакала всю горечь, скопившуюся в сердце...
Мамина забота, отличное питание быстро поставили меня на ноги. Я вновь захотела работать, готовиться в институт... А замужество... Что ж, сама заварила эту кашу, самой её и расхлёбывать... Разводиться с Сашкой, бросать его, когда он смотрит на меня глазами побитой собаки, на коленях просит прощения, клянётся, что добьётся от мамы прописки, я не могу.
- Понимаешь, мама, жалко мне его. Не он, а я виновата в этой бесчестной сделке. Он то меня любит!
- Причём тут его любовь! – сердится мама, уговаривая меня, уж в который раз за эти дни, уехать с ней домой. – Ты на себя посмотри! Во что ты превратилась в Москве?! Живя с ненормальным, ты окончательно подорвёшь своё здоровье!
- Не подорву... Я сильная.
- Глупая! Ну, зачем тебе все эти страдания, когда можно жить и работать спокойно дома?!
- Нет, мама. Сашка – это теперь и мой крест, наказание за содеянное... Я останусь с ним. И потом, в институт-то я тоже хочу поступить.
- Всё! Завтра же я уеду и заберу с собой все твои вещи, - жёстко объявляет мне мама своё решение. – Живи, как знаешь, но без моей поддержки. Надеюсь, холод и голод тебя сделают умнее.
Мама выполнила своё обещание. На следующий день, придя с работы, я не нашла ничего, даже пары трусиков. Но не это заставило меня в конце июня бросить всё и, неожиданно для мамы, вернуться домой.
Сашкиного раскаяния хватило не надолго. Ему удалось наладить мой контакт с Александрой Фёдоровной. Она даже прописала меня. Правда, временно, на пол года. Каждый выходной мы приходили к ней обедать, подолгу разговаривали о Сашке, о моих жизненных планах. Она с удивлением узнала о причине моего страшного поступка. Сашка ей не рассказал о своей «словесной шалости». Я потихоньку завоёвывала доверие и уважение этой женщины, хотя она по-прежнему боялась меня. Но Сашка, видимо, заскучал...
Однажды, в приливе страсти, он решил быть со мной «честным» и сказал, что со многими бабами переспал за это время, но лучше меня никого нет. Ох, и разозлилась я тогда! Тут же его с себя скинула и, на ночь глядя, выгнала из дома. А на следующий день оставила ему на столе обручальное кольцо и записку: «Не нужны мне ни ты, ни твоя Москва. Уезжаю в Ригу».
Почти неделю я радовалась жизни. Дома меня все любили, никакие проблемы больше не мучили. Но... В Ригу приехал Сашка. Маме и мне он рассказал, что его мать хочет со мной поговорить, что меня искала Наталья Ильинична для разговора о будущей работе в театре, но он соврал ей, что я заболела, что он меня очень любит и просит простить в последний раз.
- Не слушай ты его бредни! – кричала мама. – Неужели, Саша, ты думаешь, что после всего, что было, я позволю тебе увезти дочь в Москву?! Да, я не дам денег на билет! Вот и всё!
- Нам не нужны ваши деньги, - вдруг с металлом в голосе отпарировал Саша. – Я уже обо всём договорился с матерью. Мы будем жить с ней, она тоже Натку полюбила. И не вам решать, ехать моей жене со мной или нет! Пока что, я её муж!..
О чём ты думаешь, юная жена? Слышишь ли, чувствуешь ли тревожный стук моего старого сердца, всё знающего о твоём будущем?.. Ты вновь думаешь о Сац? О творчестве? О проклятом искусстве? Неужели, после всех бед, ты ещё не поняла, что нет в нём алтаря, на который стоило бы положить свою жизнь на заклание?! Но что толку предостерегать саму себя, опоздав на пол века!?..
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2011/03/10/1285