Вспомним о театре.
В 79-м - 80-м годах в Киевском театре русской драмы работал в "мебельном цехе" Боря Курицын. Вполне возможно, что в детстве его фамилия звучала несколько иначе, но в примерно 20-тилетнем возрасте она звучала именно так: "Курицын". Уж больно рельефно на его физиономии выделялись характерные черты. Не хватало только пейсов.
Я тогда, будучи студентом, работал на вечерней смене монтировщиком декораций и так называемый "мебельный цех", вернее его сотрудники, меня, как и остальных монтировщиков, сильно раздражали.
А все потому, что почему-то в театре считалось, что все тяжелые и трудномонтируемые декорации-это зона ответственности монтировщиков, а стулья, столы и скамейки, выведенные в отдельную категорию-это зона вот этих вот "мебельщиков". Их работа заключалась в том, чтобы эти предметы вынести, установить в нужные места и после окончания спектакля унести в свой отдельный склад. Почему была такая градация, я до сих пор не понимаю. Чем отличается стул от того же бутафорского стеллажа - загадка. Может и до сих пор эти элементы декорации разведены по "ведомствам? Я не знаю.
Но тогда, человек 12 монтировщиков, студентов в основном, никак не могли безропотно сносить такую дискриминацию. Почему это там, где нужно таскать и потеть, работают 12 человек, среди которых одни "бледнолицые", т.е. русские и украинцы, а среди тех, кто выносит стулья и скамейки, как раз ни одного "бледнолицего" и не присутствует. Надо сказать, что Курицын Боря был настолько ярким представителем своих хитромудрых сослуживцев, что отношение у нас, потомков пролетариев и борцов за справедливость, было сплоченным и единодушным. Внешность его-классические ножки буквой "Х", задница, стремящаяся к лопаткам и вечно недовольное и обиженное выражение лица, только усиливали постоянное желание отвесить ему пендель или, на худой конец, подзатыльник при случайной или не очень случайной встрече. Это считалось правилом хорошего тона.
Боря сильно хотел стать артистом. И к тому моменту, когда я стал работать монтировщиком, уже раза три-четыре пытался пробиться в Киевский театральный институт им. Карпенко-Карого. Но его туда упорно не брали. То ли был безнадежно бездарен, то ли его, до невозможности нефотогеничная, внешность не позволяла приемной комиссии переступить через себя, но, как бы там ни было, продолжал он трудиться "мебельщиком" и ежегодно пытаться поступить. А для того, чтобы набрать определенный потенциал для следующей попытки поступления, Боря постоянно, правдами-неправдами, пробивался в массовки, и изображал он кого-угодно:
-и красноармейца в спектакле "Генерал Ватутин";
-и в спектакле "Власть тьмы" по Толстому какого-то крепостного в рубище и лаптях (и это при Борином-то интерфейсе! Станиславский в гробу делает контрольный в голову!);
-и какое-то метафорическое существо, которое плясало и дергалось в спектакле "Сказка про Монику"…
Об этом спектакле стоит рассказать немного подробнее. В основе этой незамысловатой пьесы лежала банальнейшая история -любовный треугольник - на одно сердце два претендента. Но ошеломляющий успех этому спектаклю принесла, конечно же, очень смелая по тем временам постановка Виталия Малахова, тогда еще молодого и худенького режиссера.
В глубине сцены сидели музыканты и лабали живой звук, исполнители главных ролей пели и плясали, массовка изображала условный жизненный фон и потела на подтанцовке. Все декорации носили чисто условный характер: практически никаких кулис и строгих классических правил.
Сейчас бы это просто-напросто назвали мюзиклом, и всем бы все стало ясно и понятно. Но в те лохматые советские времена это бродвейское словечко считалось ругательным, и такой спектакль на сцене академического драматического театра выглядел абсолютным авангардом. Была в этой постановке даже эротическая (боже, какой кошмар!) сцена. Малахов ее тоже очень красиво решил.
На штанкете за тросики подвешивалась обыкновенная металлическая кровать, и стояла она на одной из спинок, а верхняя спинка была сделана с шарнирчиками и в "боевом" состоянии выравнивалась с панцирной сеткой. Фактически вся эта сцена любовной страсти происходила в положении стоя, в вертикально подвешенной кровати. Все в духе спектакля, очень красиво и аллегорично. И для того, чтобы вся эта конструкция не сильно раскачивалась, сзади эту панцирную сетку подпирал своей спиной один из участников кордебалета, одетый в какое-то подобие фрака и цилиндр. Во время спуска этой конструкции из-под колосников, он с отмороженным лицом занимал нужное место и мужественно гасил колебательные движения грохочущего железа своей спиной. Частенько в роли этой подпорки выступал как раз Боря Курицын, за что после каждого спектакля регулярно подвергался допросу с пристрастием:
-Что ты делал со свечкой под кроватью в спальне Моники и Роландаса?
-Хороша ли в постели Люба Кубьюк?
-Почему не взял с собой фотоаппарат?
-Кто получает большее удовольствие, Роландас или ты?
-Хостикоеву Люба уже надоела и в следующий раз вы меняетесь с ней местами!...
И так далее. Все это превратилось в такую регулярную забаву.
Как-то, во время этой сцены, я, стоя на мостике, дернул за канат штанкета, на котором эта кровать и была подвешена. Верхняя спинка сыграла, немного ударив Борю по загривку, вследствие чего цилиндр с его головы слетел и выкатился из-за кровати. Боря машинально дернулся, упал на четыре кости и пополз за головным убором, постепенно высовываясь из-за кровати в самый разгар страстной сцены. Кто-то из стоящих рядом со мной на мостике ребят довольно громко крикнул:
-Курициын, ты сейчас обломаешь весь кайф! Быстро на место!
Котелок он все-таки зацепил и тут же спрятался назад. Хостикоев и Кубьюк доиграли эту сцену, едва сдерживая смех.
Перед очередным спектаклем "Сказка про Монику" я выпросил две контрамарки у замдиректора и отдал их своей сестре Нине и ее подруге. Но за это попросил об одной услуге. После спектакля она должна была вручить цветы именно Боре, который в обязательном порядке выходил на поклоны.
На этом спектакле зрители довольно часто дарили цветы, главным образом Любе Кубьюк и Толику Хостикоеву. Барышни, естественно, красавцу - Хостикоеву, и он уже машинально немного дергался навстречу благодарной поклоннице. И вот, гребет к сцене моя сеструха с пучком тюльпанов. Хостикоев протягивает руки, но Нина, поднявшись по ступенькам, резко сворачивает вправо и марширует прямо к Боре, чмокает его в щечку, согласно моему сценарию, и гордо уходит.
Обычно после этого спектакля артисты раз 5-6 на поклоны выходили, но на этот раз большая часть участников спектакля валялась на полу в курилке, возле автомата с газводой, не в силах выйти и второй раз. Боре тут же начали задавать риторические вопросы:
-Почем нынче тюльпаны? Где брал?
-Из какой самодеятельности барышня с букетом?
А я стоял в сторонке и молча ликовал.
Совсем недавно смотрел телевизор, где журналистка слепила какой-то сюжет на театральную тему. Берет интервью у лысенького дядечки, а в титрах написано:
Борис Курицын - завлит Киевского академического русского драматического театра им. Леси Украинки.
2011 г.