Лейтенант Шулика сидел у себя в капитанской каюте и размышлял о смысле жизни.
Вот уже и двадцать пятый год на носу. И с какими такими итогами подходим к юбилейной, можно сказать, дате? Ну, командир пятисотсильного буксира, с двумя десятками матросов срочной службы на борту. И всех-то достижений? А ведь мечталось и снилось когда-то совсем другое. Белый, словно лебедь, пароход, безбрежные синие дали, загадочные острова в океане.
А что имеем? Серо-свинцовая балтийская вода в иллюминаторе, Сонный провинциальный немецкий городишко с узкими, мощеными булыжником улочками. И такое же унылое до зевоты, добропорядочное и законопослушное местное население – все эти герры и фрау. Такая вот серая, как штаны пожарника, гарнизонная жизнь.
Семейным офицерам можно хоть с женой поскандалить-поругаться, какое ни какое да разнообразие. А бедным холостякам, таким как Шулика, – кроме пьянки никакого развлечения. С местными фройленами – ни-ни, никаких шуры-муры. Сей момент злой и ужасный замполит тебя вычислит, насадит на крючок и на офицерский суд чести потащит. И прости-прощай, хоть и дохлая, а всё же карьера. Законопатят тебя тогда туда, куда даже радиоволны не доходят. И будешь нести службу где-нибудь под северным сиянием, вместе с белыми медведями.
Шулика уже и так у замполита бригады в штрафниках ходит. Да ведь из-за ерунды, честное слово. В пивной, которую любили посещать, в свободное от службы время, офицеры морской базы, к пиву подавались сосиски. А на столиках стояли вазочки с горчицей, в которую полагалось эти сосиски обмакивать. Горчица эта немецкая была какая-то кисло-сладкая – в общем, дрянь, а не горчица. Шулика, взял на камбузе настоящую русскую горчицу, принёс её в пивную и выложил в вазочку на соседний свободный столик. Вскоре за столик уселся толстый усатый немец, заказал пару пива и сосисок. Отпил немного, насадил на вилку сосиску, хорошенько её обмакнул в горчицу и откусил. А потом наступил ступор. Физиономия у немца стала, что твой светофор, ртом он хватал воздух, будто вытащенная на берег рыба, а подскочившая официантка укоризненно качала головой и всё кудахтала:
- Ах, герр офицер, герр офицер!
Тоска зелёная. И никакого тебе счастья в личной жизни!
А ведь как здорово всё начиналось!
Мальчишка из маленького сухопутного городишки отправился поступать во вновь открывшееся после войны мореходное училище. Южный город в устье могучего красавца Днепра. Океанские пароходы на рейде и у причалов морского порта. Шикарная морская форма и кормёжка досыта, после полуголодного послевоенного детства. Первая практика на белоснежном красавце – стальном трёхмачтовом барке «Товарищ». Самое синее в мире Чёрное море, красоты Крымского и Кавказского побережья. А впереди – дальние дороги в океане, загадочные и манящие чужестранные порты – весь мир в кармане!
И вот, нате вам: приплыли греки – привезли апельсины! Явились в «бурсу» суровые дядьки с крупнокалиберными звёздами на погонах, и, оккупировав кабинет начальника училища, затребовали личные дела старшекурсников. А потом стали вызывать их по одному на собеседование, вернее на блиц-опрос:
- Курсант Шулика по вашему приказанию прибыл!
- Вольно, курсант! Ну, как, готовы Родине послужить?
- Всегда готов! (Да, скажи что не готов. Можно подумать у меня есть выбор).
- Вы будете направлены доучиваться в военно-морское училище, в Ригу. Свободны.
- Следующий!
Вот уже несколько лет на Дальнем Востоке шла малая война, грозившая, по всем прогнозам превратиться в большую, и даже очень большую. Иосиф Виссарионович, похоже, решил, наконец, разобраться, кто в мире хозяин. И сухопутная армия у него для этого была – будь здоров: от Москвы до Британских морей – всех сильней. Флот, правда, малость подкачал. Ну да Бог с ним. Не до океанских сражений, … пока. Подождут линкоры с авианосцами, всему своё время. Сейчас главное свои берега надёжно прикрыть, пусть и небольшими, но эффективными кораблями охраны водного района. Но для них, понятно, нужно командный состав наскрести. Кадры, как известно, решают всё.
И сгребли со старших курсов гражданских мореходок будущих Магелланов с Колумбами, и отправили в военно-морские училища переквалифицироваться в Ушаковых и Нельсонов.
Пока Шулика доучивался в своей новой «бурсе», умер вождь всех времён и народов, а потом и война в Корее закончилась. И вроде как и не нужен оказался свежеиспечённый младший лейтенант. Но не выгонять же парня на улицу. И заслали его заграницу (сам же ещё недавно хотел) в бригаду Балтийского флота, в дивизион вспомогательных судов.
За что боролись – на то и напоролись!
Дали Шулике немецкий трофейный паровой буксир, дали механика – вольнонаёмного, и два десятка срочной службы палубных матросов и машинистов с кочегарами. Командуйте, лейтенант!
И вот уже пятый год таскает Шулика на длинном буксире артиллерийский щит, по которому лупят болванками эсминцы бригады на стрельбах, переставляет с причала на причал и подводит под борт боевых кораблей баржи и плавкраны.
Такая вот романтика!
Вот и сейчас буксир готовится к отходу. Нужно сходить в соседнюю Польшу за несамоходным плавучим краном, срочно вдруг понадобившимся для каких-то неотложных дел. А до этого он уже с неделю находился там, под присмотром старшего матроса Салаты – из его же, лейтенанта Шулики, экипажа. Старослужащий Салата был хорошим матросом – трудолюбивым и исполнительным, несмотря на свой затянувшийся срок службы. Хотя, случалось, мог и чего-нибудь отмочить. Восемь лет оттрубил он на флоте, и это был его, можно сказать, «дембельский аккорд». Через какой-то месяц он, в числе первых счастливцев, должен отправиться домой.
В каюту поскреблись, и дверь приоткрылась.
- Разрешите, - в дверном проёме нарисовалась слегка сутулая фигура механика.
- Командир! Пар на марке, машина к реверсам готова.
- Добро, Васильич, отходим.
Шулика поднялся в ходовую рубку. Наклонился к обтянутому резиной раструбу переговорной трубы:
- Машину на товсь!
Выйдя на крыло мостика, скомандовал:
- Боцман, отвязываемся!
Матросы, находившиеся у носовых и кормовых кнехтов, ослабили концы, а стоявшие на пирсе сбросили «гаши» с причальных тумб, и запрыгнули через низкий фальшборт на палубу.
Лейтенант подал команду в открытую дверь рубки рулевому, и стоявшему у машинного телеграфа матросу:
- Руль право десять! Малый вперёд!
Вспенив винтом воду, буксир отошел от стенки и, развернувшись через правый борт, направился на восток. Польша была недалеко, – как раз наискосок через залив.
………..
Матрос Салата сидел на палубе вверенного ему плавсредства и удил рыбу. Вернее пытался удить. Голова гудела и трещала, и поправить её было нечем. Вчера, знакомая девушка Зося, – из близлежащей деревни, принесла ему в презент похищенную из родительского погреба бутылку злого и пахучего самогона. И надо ж было такому случиться, – проводив поздно ночью дежурную даму сердца, Салата взял да и выдул всю эту отраву, до самого донышка, не оставив на утреннюю реанимацию ни капли. Вот дурень! Сам виноват. Зося придёт теперь только вечером.
Салата уже неделю как командовал сам собой, а также несамоходным плавучим краном, пришвартованным к временному причалу в небольшой уютной бухточке. Во время войны немцы тут держали базу торпедных катеров. Теперь уже и немцев здесь давно нет – одни поляки; и плавбаза на дне лежит – чуть левее от выхода из бухты. А вокруг тишина: дюны да сосны. Курорт!
Собственно, плавкран сюда и пригнали – для подъёма той самой немецкой плавбазы. А потом дело что-то застопорилось, и оставили одного Салату – охранять казённое имущество. Вот он его и сторожит.
- Однако, как же ж башка трещит, блин!
- Пан матрос, а, пан матрос!
Салата отвлёкся от грустных дум и созерцания неподвижного поплавка, и с трудом повернул чугунную голову влево.
На берегу стоял какой-то гражданский; шпак, в фетровой шляпе и мятом макинтоше.
- Я смотрю пан матрос такой грустный.
- Как же тут не будешь грустным. Скоро ухожу на дембель. И вот наградили меня, за хорошую службу, этим плавучим краном. А что мне с ним делать – ума не приложу. Лучше б деньгами дали. Но, говорят, денег нет – бери плавкран. А на кой хрен он мне сдался? Домой, на гражданку, его с собой не заберёшь.
- Так я у пана куплю, - засуетился на берегу шпак в макинтоше.
- Да? – с сомнением поглядел на него Салата.
- То так, я дам пану хорошие пенёнзы. Только пан матрос напишет мне расписку.
- Дак я по-вашему и не могу – только по-русски. Ты хоть прочитать её сумеешь?
- Нет, пан матрос, да то не важно. Главное чтоб расписка была.
- Ну, добро, так и быть, продам я тебе свой плавкран, напишу расписку – всё будет чин-чинарём. Только слушай, пане поляк, мне щас подлечиться надо, понимаешь? Выдай мне аванс – злотых 200-300, я в корчму сгоняю, а ты пока своё будущее имущество посторожи. Зэр гут?
…………….
Шулика подвёл буксир впритирку к плавкрану; оставалось только выбросить на него концы, набросить на кнехты да закрепить. И все дела. Вот только принять их было, похоже, некому. На плавкране наблюдалось отсутствие наличия матроса Салаты, а вместо него по палубе бегал, размахивая руками, какой-то гражданский шпак.
- Концы прими, мать твою!- рявкнул на него боцман, но только испортил всё дело.
Шпак с перепугу обмер, и сам стал изображать швартовную тумбу.
Два матроса сиганули с буксира на палубу плавкрана, и набросили концы.
- Стоп машина!
- Боцман, разберись что за фрукт, и где Салата? – отдал с крыла мостика два приказания подряд Шулика, и спустился к себе в каюту.
Минут через десять в дверь постучали.
- Не заперто!
В каюту, подталкивая впереди себя давешнего штатского, ввалился боцман.
- Товарищ командир, вот привёл Вам нового хозяина плавкрана. Утверждает, что купил его у матроса Салаты, и даже аванс тому уже выдал.
- Понятно. Бери с собой пару матросов и дуй в ту забегаловку, что на бугре. И чтобы через 15 минут Салата, живой или мёртвый, был передо мной как лист перед травой.
Минут через двадцать на борт было доставлено бесчувственное тело матроса Салаты.
- Где нашли? – спросил у боцмана Шулика.
- Между корчмой и причалом,- доложил тот.
- Как лежал?
- Головой вперёд.
(Согласно морской традиции, если пьяный матрос окончательно «выпадая в осадок», успевал брякнуться головой к своему судну или кораблю – наказание ему существенно смягчалось).
- Вот, товарищи матросы, живой вам пример того, как можно привести себя в скотское состояние! – сказал, (- отбиваю хлеб у товарища замполита), – и подумал Шулика.
- В цепной ящик его!
- Холера ясна!!! А мои пенёнзы!?- заволновался коммерсант.
- Боцман, посмотри,- приказал лейтенант
Тот выгреб из карманов Салаты бренные останки аванса и передал их поляку
- То есть русский бизнес, пане офицер? – кисло съязвил неудавшийся владелец плавучего крана.
- Что же пан коммерсант такой доверчивый? Это вредно для бизнеса. Вам, уважаемый, должно быть известно, что военное имущество не продаётся. Да и вообще, в Советском Союзе частной собственности нет. Матросы – ужасные фантазёры и верить им на слово не стоит. Так что берите, что осталось, и советую вам больше не заниматься сомнительными сделками. А сейчас извините, служба.
- Боцман, отходим!
………………….
Всё дальше уходил причал, с унылой фигурой в макинтоше на нём. Шулика вёл кран на коротком буксире и размышлял:
- Неужели вот так всю жизнь мне и таскать за собой всякие калоши в «малом каботаже»? Чёрт бы забрал эту «романтику»!
Не грусти лейтенант! Ты ещё не знаешь, да и вообще никто не знает, что скоро Всесоюзный председатель удивит мир аттракционом невиданной щедрости, – сократив, в одностороннем порядке, 1 миллион 300 тысяч солдат и матросов, сержантов и старшин, офицеров, … а вот про генералов и адмиралов мне ничего не известно.
И станешь ты, на «гражданке», перегонять новенькие, с иголочки, логгеры из немецкого Штральзунда в рыбные порты Балтики и Чёрного моря, Севера и Дальнего Востока.
Жизнь прекрасна, лейтенант!
январь 2011.
------------------
Цепной ящик – помещение, где укладываются якорные цепи.
Логгер – небольшое рыболовное судно.