В послевоенные годы выборы деревней за большой праздник почитались. Ещё бы: из окрестных деревень привозили на избирательный участок избирателей, празднично одетых в новые телогрейки, а на богатых женщинах и жакеточки плюшевые. Платки-шали на всех бабах материнские, ещё дореволюционные, с цветами яркими, кистями шёлковыми.
Первым, наиболее удачливым, в «бухвете» доставались баранки и пряники, твердые, как дубовое полено. Наверное, лежали они на военных складах с самой войны, даже крысы сгрызть не могли, только слегка покусали. Городские фыркали, а деревенским всё годилось.
Не баре, пряники в деревне редко бывали, их только в чае размочить, так даже лучше - долго можно обсасывать. Ещё первым избирателям халва доставалась – «дорогая, паскуда, а вкусная», ею только ребятишек баловали, на что много покупать-то?
Празднично и весело сегодня, у избы-читальни, она и клубом была, движок трещит, кино будет. Специально его на выборы из города привозили, вот и горел в избе-читальне свет электрический.
Чинно рассаживались бабы на скамейках вдоль стен. Ребятишки - кучей на сцене, чтобы у взрослых в ногах не путаться.
Начиналось гулянье под гармошку. Веселилась и приехавшая из голодного города, учившаяся там молодёжь. «Семёновну» и « Подгорную» танцевали с песнями. Бабы перешёптывались: - А Корсаки-то будут?
- Корсаки идут! – сообщили вбежавшие в клуб ребятишки.
Вошли с топаньем - снег отряхивали, братья Корсаковы, трактористы, весельчаки и частушечники. Никто во всём сельсовете лучше их не плясал, а какие частушки пели!
Обидно мне, что деревню дремучей и матершинной теперь считают, на гулянье тогда мата не было, худое слово только подразумевалось.
Знали от стариков, что Богородица матерного слова пять лет не прощает. В Бога не очень верили, но побаивались: вдруг, и впрямь накажет за слова срамные. Лучше промолчать.Это теперь культура городская везде матом и непристойностями вылезает, даже в Интернете и школе, а дремучая деревня прежняя без мата изъяснялась.
- Давай, Колюшка плясовую, танции потом играть будешь!- просили гармониста.
Ко всеобщей радости выходили с притопами и прихлопами братья на круг. Телогрейки на них новые, новые валенки с блестящими калошами. А кому ещё в калошах новых ходить, если не деревенским трактористам-ударникам?
Хорошо братья дроби били, по полу и разным местам тела хлопали, но от них частушек ждали. Не торопились братья с частушками, интереса у них пока не было, появился этот интерес, когда в клуб вошёл председатель колхоза с городским «полунамоченным» Первым запевал частушки старший брат Алексей:
Как на поле в Худякове
Удавилася коза,
Кому ноги, кому роги
Председателю ……
Плясун долго молчал, бабы хихикали и перешёптывались, председатель кулак показывал, да не очень-то его и боялись.
Председатели в колхозе каждый год менялись, а трактористы были на вес золота, берегли их. Когда в клубе начинался хохот, строго и укоризненно смотрел Алексей на публику, уточнял громко: - Глаза!
- Вот ведь как, а мы- то сразу и не поняли – смеялись бабы.
Брат Гришка ни в чём не уступал, хоть молодым считался:
Как в колхозе, в Толстикове,
Достаётся хорошо
- Кому мера, кому две
Бабам – мерой по…..
Гришка начинал кашлять, долго кашель его бил, просил шуткой: - Помоги, братан, подскажи!
- А чем ещё бабам за работу ударную уплатить, коли, денег в колхозе нет? – строго спрашивал уполномоченного Алексей. Молоденький "намоченный» смущался, старался спрятаться за спины публики, народ веселился, хохот стоял откровенный. Гришка укоризненно качал головой, уточнял: - Мерой по...спине! А вы, бабы, чего подумали-то?
Мерой называли объём, равный двум вёдрам сыпучих продуктов.Частушки братья загодя заготавливали, или экспромтом тексты рождались – никто не знал. Протискивалась в клуб тётка Пелагея, толстая соседка Алексея, обидела она ещё летом плясуна. Курица её в плетне застряла, да и сдохла.
Тётка обвинила Алексея в воровстве, тот курицу нашёл, два раза ею перед лицом тётки махнул, да невзначай, видать, по глазу попал, с синяком тётка долго ходила.
Ищет курицу свою
Тётка Пелагея,
Спереди у ней фонарь,
Сзади – батарея.
Дальше по куплету пелась целая баллада о заболевшей жене, я кое – что запомнила отрывками, что братья рассказывали в частушках:
- Старый муж уехал в Тулу,
дома верная жена,
как-то раз её продуло
у открытого окна.
Не запомнила, виновата, передаю в прозе поэзию частушечную. Позвал муж молодого врача. Всю больную тот ощупал и осмотрел, но:
Не мог понять он сразу,
чернобровый господин,
что у бабы за зараза,
от каких больна причин.
Видно, внимательные в те времена врачи были, не то, что теперешние, две недели лечил, каждый день навещал, ночь не отходил, выздоровела баба, когда муж из Тулы вернулся.
Заканчивали братья пляску всем знакомой частушкой:
Хорошо мы поплясали,
Хорошо потопали,
Коль посадите за стол
Мы б кобылу слопали.
Ерзал, крутил головой от нетерпения, притопывал ногами, хлопал азартно себя по ногам и заду ещё один деревенский плясун – бригадир Захар. Плясал он редко, веселье из него пёрло, когда доводилось выпить малость, как сегодня.
Когда братья под аплодисменты уходили, выбегал на круг Захар, он скакал по кругу молодым козлом, останавливался, высоко подпрыгивал на месте, затем приседал с возгласами: «Разорвусь! Расколюсь! Лопну!» Долго так продолжалось, пока плясун не устал.
Гулянье закончилось, расставили перед экраном скамейки, сегодня в честь выборов бесплатно кино крутили. « Кубанские казаки». На далёкой Кубани богато жили колхозы. В нарядных платьях работали, пели весёлые песни казачки. Мужиков там полно, не то, что у нас. Живут же где-то и в колхозах люди!
Никогда им так не жить, так хоть посмотрели, словно в сказку попали, вздыхали, уходили с яркого электрического света в свои темные избы бабы.
Выборы закончились, но долго ещё в колхозе ничего не менялось, кроме председателей.
Уезжала в города молодёжь, старела и медленно умирала деревня, смотрели дома на белый свет заколоченными накрест окнами, ветер хлопал раскрытыми дверями.
Верю, что случится чудо, придёт в деревню добрый волшебник-хозяин, снова заходят по полям волны цветущей ржи, зацветёт утром, разоденется в голубое платье, словно девушка на свидание, льняное поле.
Приходи, волшебник! Деревня тебя ждёт, она ещё жива!