До того
http://www.proza.ru/2011/02/21/1110
Конструкция четвертая
... Больница скорой помощи находилась почти рядом по городским масштабам, всего в нескольких кварталах, и поэтому дежурная бригада прибыла минут через пять. Им не нужно было звонить в дверь – Вероника, на секунду оторвавшись от Дмитрия, вернее, от его тела, распахнула ее настежь. Изумленные санитары, взбежавшим по лестнице без остановки, оставив позади полного доктора с баулом, увидели тоненькую девушку в почти распахнутом халатике, массирующею грудь привалившегося к спинке мужчины. Тот был еще розовым и теплым, но глаза смотрели вперед ничего не видящим взглядом. Санитары отодвинули девушку в сторону, и принялись за свое дело более профессионально. Когда, наконец, поднялся доктор, проклинавший старые хрущевки за безлифтье, и спросил: «Ну-с, где больной?», то в ответ услышал привычное: «Да нет, тут все здоровы», что означало, что теперь очередь другой бригады... Но, казалось, девушка не понимала этого. Доктор на всякий случай приподнял веки, поднес зеркальце к губам, и приложил стетоскоп к груди. По-видимому, прошло еще немного времени, и он таки вкатил полную дозу адреналина, пока один из санитаров о чем-то расспрашивал хозяйку, еще не понявшую, что случилось. Однако ни малейшего движения остывающего тела. Он позвал и второго санитара, а сам подошел к девушке. Та выглядела скорей обеспокоенной, нежели удрученной и растерянной.
– Скажите, доктор, ничего серьезного, да?
– Как сказать... Сейчас позвоню и приедут...
– В больницу, да?
– Не совсем. И доктор понял, что она не понимает, что в больницу ему уже поздно. И – хотя это бывало не в первый раз за его многолетнюю практику, не знал, как сказать ей о том, что все кончено. И сколько потребуется валерьянки, и не придется ли ей самой делать реанимацию.
– А что...
– Он кто Вам ... был... – доктор опять замялся, – больно уж юной показалась особа, – и, не ожидая ответа, спросил, – а взрослые есть дома? Хотя в квартире больше никого не было.
– Нет. Кто был?
Доктор осознал трагикомичность ситуации: она не понимала, не слышала, и не верила... Он слышал, как набирают в комнате номер, и думал, – пусть уж скорее приедут...
– Ну... покойник. Ваш.
Она непонимающе взглянула на него... Глаза стали огромными, как бездна. На какое-то мгновение ему показалось, что она упадет в обморок, – настолько отрешенный был у нее вид.
– Отец, – тем не менее, продолжил он, – брат, может быть...
Она замотала головой, по телу пробежала дрожь. Он взял ее за руку. Холодная, и пульс не прощупывается, как будто остановилась еще одна жизнь, и сказал резко, пытаясь достучаться до нее:
– Документы принесите, сейчас заполним.
– Какие? – девушка явно не понимала вопроса.
– Ну, паспорт, удостоверение...
– Нет... Не знаю, – это для себя, – да, сейчас, – и, безразлично, как сомнамбула, вышла из кухни.
Санитары закрывали от нее Дмитрия, что-то колдовали, и поэтому она только спросила:
– Ну как он? – наклоняясь чтобы взять его сумочку-барсетку, лежащую на столе.
– Нормально, – также непонимающе ответил один из них, хотел продолжить, – а что покойнику сделается, но, увидев, мертвенно-бледное лицо девушки, сказал только – все бывает, и, заметив, что та медленно оседает на пол, подхватил на руки.
– Нашатыря давай, а то, гляди, и эта загнется! – закричал он, поддерживая бесчувственное, почти невесомое тело девушки.
Его более старший товарищ достал ампулу, разломил ее и накапал на ватку.
– Сейчас, понюхает, и оклемается. Молоденькая еще, наверное, в первый раз. А покойничек-то и не стар еще, с виду крепкий, кто он ей?
– Да теперь какое имеет значение. С этим они согласились оба, всякого насмотрелись.
Она очнулась оттого, что кто-то крепко держал ее под руки. Она еще не поняла происходящего, однако глаза, было закатившиеся, прояснились, но в них можно было заметить только жесткость и непонимание.
– Не надо меня лапать, ясно? – будто и сейчас она не врубилась в ситуацию. Девушка запахнула халатик, расстегнутый на две верхние пуговицы, и вдруг осознала, что дефилирует в таком, почти непристойном виде перед незнакомыми мужчинами. Быстро схватила висящую на стуле джинсовую курточку и накинула на себя.
Старший пожал плечами, повернувшись к ведущей в кухню приоткрытой двери:
– Семен Соломоныч, что дальше делать? – будто не знал сам, скорее, для отвлечения, лишь бы хоть что-то сказать и не затягивать паузу.
– Документы оформим, ребята приедут и увезут.
Девушка прошла на кухню, где врач, сидя за столом, заполнял какие-то бумаги и курил длинную темную сигарету. Вероника высыпала содержимое сумочки на стол – ключи, паспорт, пропуск, водительское удостоверение и документы на машину, квитанции, тоненькую пачку долларов и потолще – рублей, пластиковые карточки....
– Вот...
Доктор взял из кучки паспорт, остальное отодвинул в сторону.
– Возьмите, они ему больше не понадобятся.
– Почему...
Он посмотрел на девушку сквозь толстые стекла очков:
– Разве там, – он понял глаза вверх, сделав на последнем слове ударение, – им, – опять ударение – нужно что-либо, кроме памяти? А потом вдруг подумал – а, может, это шлюшка какая привела мужика, и тот окочурился. Но отогнал от себя дикие мысли, пришедшие на ум и санитарам. Те, накинув на усопшего покрывало, вышли покурить на лестницу, ожидая своих сменщиков со спецтранспортом.
– Да, дела. Как ты думаешь, кто он ей? Отец, дядя?
– Да нет, на отца не похоже, иначе бы...
– Наверное, ты прав. Тогда уж и матери сообщила бы, и еще. Не звонит... А девочка ничего, Скорее, дядя. А у дяди, знаешь, тигры – бл... И было, рассмеялся своей шутке, но понял, не к месту, и резко оборвал. И затянулся, стряхивая пепел на площадку.
– А хрен его знает, – продолжил старый, – вот так и мы когда-нибудь.
– Брось, нам еще...
– Вот и он так думал, а всевышний рассудил иначе. Или не задумывался даже, ан вот как вышло. И они замолчали.
Вероника стояла у окна, глядя в непроглядную темь, на раскачивающиеся вдали фонари и постепенно гаснущие окна в доме напротив, и курила сигарету, пока пожилой доктор писал в своем гроссбухе и на бланке. Казалось, у нее не было никаких чувств. Вскоре он позвал ее:
– Распишитесь здесь, – и пододвинул листок с предварительным заключением о смерти. Она подписала, не читая, и снова отошла к окну. Мысли о том, что надо бы вернуться в комнату, даже не промелькнула у нее в голове. И она простояла вплоть до приезда спецтранспорта. Два здоровенных санитара поздоровались с коллегами, и прошли в квартиру, осторожно, будто можно было кого-то потревожить, занося складывающиеся вдоль носилки. Они были, как и полагается в данной ситуации, немного угрюмы и не разговорчивы, сдержано спросили, куда пройти. Вероника даже не обернулась. А когда все же у нее спросили, будет ли она прощаться, только покачала головой. Доктор удивился ее бесстрастности. И его поразили пустые и бездонные глаза...
Санитар вошел в кухню, написал бумажку, она опять подписала, и, на вопрос, будет ли прощаться, отрицательно покачала головой. Он сказал что-то про адрес морга, возле Московского, в Боткинской больнице. Она слушала его и не слышала, молчаливо кивая. И он только удивлялся ее отрешенности, отсутствию обычных реакций – слез, стонов, причитаний... Она сказала только одну фразу: «Это отец моего будущего ребенка. Он – все...». И ему стало жалко это девочку, но он ничего не мог сказать в утешение, да и нужно ли это... И подумал, что надо бы еще навесить ее, как бы чего не случилось...
Она никого не провожала, только услышала, как захлопывается дверь. Санитары несли тело по лестнице, маневрируя носилками. Было поздно, и только у подъезда вездесущая старушка, – откуда она взялась здесь в эту пору? – спросила:
– А из какой это квартиры? – но так и не услышала ответа... Машины отъехали каждая по своему направлению. У одних был очередной вызов, другие же продолжали делать свое мрачное, но столь же необходимое живым дело... Улицы были пустынны, и никто не обращал внимание на мчащуюся без мигалки скромный пикапчик, увозящий тело того, кто всего час назад было живым человеком, со своими страстями, желаниями и планами на будущее...
... Медленно гасли окна. Непрекращающийся дождь заунывно стучал в стекло, падал на раскисшую землю, на уже бесчувственные, готовые отлететь, листья. Вероника стояла у окна может час, может два. В доме установилась тишина. Лишь назойливые капли, равномерно выдавливаемые напором, методично бомбардировали раковину. «Да, кран, кран. Это он. Он мешает... Его надо выключить, выключить». Ей почему-то показалось, что все дело в этом, надо обязательно, и скорее. Она подошла к раковине, завернула кран. Капельки блестели на стенках, и она тщательно вытерла тряпкой каждую. Расправила и повесила тряпочку сбоку. Потом естественный позыв послал ее в туалет. Она присела на безразличное сиденье. Зажурчала тоненькая струйка, ударяясь о бездушный кафель и пропадая в небытии. Но Вероника никак не могла встать, как будто ее саму отключили. Через некоторое время она механически оторвала кусок туалетной бумаги, вытерла следы, бросила в унитаз. Нажала на спуск. Трубы отозвались отвратительным дребезгом и гулом. Девушка, натянув трусики, оправилась и опрометью выбежала... Теперь, ей казалось, она знала причину. Вероника стала прислушиваться. Дом был наполнен шорохами. Где-то фонили трубы, кто-то покряхтывал за стенкой, тихонько потрескивали обои. Шипел не выключенный приемник, – бабушка любила слушать местное радио, и до сих пор пользовалась радиоточкой. Наверное, радио работало весь день, но это прошло мимо Вероники. Она машинально включила чайник, и закурила новую сигарету. Он вскоре зашипел, она насыпала в чашку ложку растворимого кофе, плеснула кипятка. На поверхности образовалась пена. А девушка смотрела, как разбегаются от центра круги, но не видела отражения. На секундочку ей показалось, что там промелькнуло нечто важное, смутный образ, напомнивший ей, что у нее есть очень важное дело, и нужно зайти в комнату. Вероника бросила сигарету в раковину, включила воду и смотрела, как шипит и гаснет окурок. Опять что-то загудело, и она зажала уши, – казалось, этот звон пронзает ее насквозь. Все же она допила еще не успевший остыть кофе, поставили чашку, и осмотрелась. В кухне было чисто, только на столе лежали две бумаги. Непорядок. Она взяла их в руки, не зная, что с ними делать. «Убрать!» – промелькнула мысль, и она пошла в комнату, чтобы положить их в секретер – автоматически, сейчас же читать не хотелось. Девушка отодвинула стеклянную дверцу и положила их на полочку. Потом решила сесть в кресло. Но оно было занято – на нем лежала аккуратно сложенная одежда – трусы, новые носки, под ними – спортивные брюки и футболка. Она положила их на диван и села на освободившееся место. «Странно, – подумала она, – почему так поздно, но нет Дмитрия? Ведь уже второй час. И в квартире холодно. А он не предупреждал, что задержится. Может...» Но никакие варианты не приходили в голову. Позвонить, что ли, ему на работу – нет, вряд ли, там никого уже нет. Или что? Может, он решил вернуться к жене? Если она ему сказала? А успела ли? Или не говорила вообще?
Вероника попыталась напрячь голову, но от этой попытки у нее сдавило виски, застучало, кровь прилила к голове, она почувствовала жар в голове и озноб в теле. Наверное, в квартире холодно. Девушка подошла к окну. На градуснике – около нуля, батареи – чуть теплые, и немного сквозит сквозь щели внизу рам – окна на зиму они еще не успели заделать. Одна половинка вообще не закрыта. Вероника надавила на раму, с трудом защелкнула ручку. Вроде дуть стало меньше. Но, на всякий случай, она задернула обе шторы – и легкую тюль, и плотные гардины, достала из шкафа толстый свитер и натянула. Погасила верхний свет, чтобы не раздражал. Потом снова пошла на кухню, чтобы выпить чая. И грела руки об чайник, пока он нагревался. Голова не проходила, несмотря на то, что она старалась не делать резких движений. В бабушкины запасы лекарств Вероника не хотела залезать, надеясь, что поможет крепкий чай с медом. Она добросовестно выпила целую кружку, мелкими глотками, уже сидя в кресле. Собственные ощущения отодвинули на второй план все. Голова отказывалась мыслить, ноги не слушались, и по телу разлилась слабость. Она твердила себе – сейчас все пройдет, все пройдет, ничего не болит, как заклинания. Все равно, что считать баранов. И этот способ помог, – она впала в забытье, молодой организм взял свое, и Вероника провалилась в сон.
Вероника проснулась оттого, что ей стало холодно. Она протянула руку и подвинулась сама, чтобы прижаться к Дмитрию. Но того на месте не оказалось. «Дим! – позвала она, – ты где?» Но не услышала ответа. Тогда она встала, зажгла торшер. Его одежда по-прежнему лежала на кресле. А, наверное, он в ванной, подумала она, и, набросив легкий халатик, прошла в кухню. Там тоже было темно, свет еще не пробивался сквозь плотные шторы, из открытой форточки сквозило. Вероника закрыла форточку и включила чайник. «Дима, ты где?» Но никакого ответа. Ванная, совмещенная с туалетом – неудобство, конечно, также была пустой. «Странно, – подумала девушка, куда же он мог запропаститься?» Засвистел чайник, и на минуту отвлек ее. Она снова вернулась в кухню, и глянула на часы – было уже около восьми. «А, наверно, он не стал меня будить. Но я что-то забыла...» И вспомнила, что ей сегодня не надо на работу, а в институт, называемый теперь университетом, отчитаться за проделанную работу и получить новое задание по теме, часам к двум. И на некоторое время успокоилась и прилегла снова – она не могла себе объяснить, но по телу разливалась непонятная слабость. «Может, так всегда бывает вначале беременности?» Об этом, кроме нее и Дмитрия, да еще врача, пока не знал никто. Но, успокоив себя таким образом, она снова спокойно заснула. Сработала внутренняя блокировка. И проснулась только около двенадцати.
В ужасе вскочила, чуть подкрасилась и стремглав выскочила на улицу, даже не позвонив Дмитрию на работу. Она знала, что дозваться его трудно, телефон вечно забит.
До метро Вероника доехала удивительно быстро, причем на городском транспорте, и даже не опоздала на назначенную встречу с шефом. И два часа пролетели незаметно. Он даже похвалил ее, и она, воодушевленная, побежала по магазинам, чтобы отметить столь успешно начатое обучение в аспирантуре. Купила бутылку шампанского, торт, мороженое, и с полным пакетом возвратилась домой около шести. И даже дорога в переполненном троллейбусе не утомила ее. Заметив стоявшую рядом с домом синюю десятку, Вероника единым духом взбежала на пятый этаж, – значит, Дмитрий уже дома, и ждет ее. Она специально нажала на звонок, чтобы он встал, и сам открыл ее дверь. Но никакого движения не услышала. Ей пришлось повесить пакет на крючок, лезть в сумочку за ключами, открывать сначала один замок, затем другой.
«Дима, почему не встречаешь!» – закричала она, но без раздражения, поскольку радость так и бурлила в ней. Однако ответа не услышала, – квартира была пустой, и вещи, которые она не успела убрать, лежали на прежних местах. И чайник на кухне холодный. «Ну ладно, я тебе задам», – подумала девушка, и принялась за обычные домашние дела. Но сначала, конечно, глотнула кофе и убрала вещи на место. Потом решила сворить картошки, потому что ее возлюбленный может прийти поздно и голодным. Открыла ящик кухонного стола, где лежала картофелечистка, и внезапно натолкнулась на сумочку Дмитрия. «Интересно, что она здесь делает?» – подумала Вероника, машинально открывая барсетку. Непонятно – и пропуск, и паспорт, и даже документы на машину – все на месте. «Может, он пошел в другое место? – задумалась она, «о Боже! Я ведь ему сказала, что беременна. И он вернулся к жене, или совсем ушел?!» От такого предположения ее бросило в холод. Нет, не может быть!
И она задумалась, – возможно, она так и не сообщила ему эту новость. Просто перегорела, пока сидела в очереди в консультации, хотела сказать, но потом не решилась, или что-то отвлекло, и стала ждать подходящего момента. Вероника присела на подоконник и закурила. Но от нескольких затяжек ее вдруг затошнило, и закружилась голова. Она медленно пошла и села в кресло, потому что каждый шаг давался с трудом. Внезапно ей ужасно захотелось яблочка, и она даже представили, как вонзает зубы в свежую ароматную мякоть. Но его, как назло, в доме не оказалось, и пришлось выуживать из банки соленый огурчик. Она съела его даже без хлеба. Потом, пересилив себя, отправилась на кухню, чтобы приготовить ужин. Однако от одного вида мяса ей сделалось дурно, и она с трудом успела добежать до туалета. А потом, обессиленная, задремала в кресле.
Было темно, а Дмитрий так и не пришел. Она с трудом заставила себя поесть, опасаясь рецидива, включить телевизор и посмотреть хотя бы MTV. Но музыка и мелькание кадров ее раздражали и не давали сосредоточиться. А ей нужно было понять, что, в конце концов, происходит. Ее ангел-хранитель тоже был пока в недоумении, и лишь пассивно наблюдал за раздвоением ее сознания. «Но неужели он решил оставить меня? – с горечью думала Вероника, – разве я не старалась, не любила его?» – другие мысли просто не приходили в голову. «Может, я такая дурнушка, что...» – она явно страдала заниженной самооценкой, и только Дмитрий потихоньку начал выводить ее из этого ступора, но все равно Вероника сомневалась. «А потом вернулся к жене. И как же без документов. А пропуск, работа?» Она схватила барсетку, высыпала содержимое на стол. Да, вот она, записная книжка. Сейчас, сейчас. Она нашла его домашний телефон и, превозмогая себя, набрала номер.
Ей ответил очень приятный женский голос, в отличие от ее, дрожащего. «Алло, я слушаю». – «Добрый вечер, – Вероника старалась быть как можно вежливее, – будьте добры, Дмитрия Александровича!» – «А кто его спрашивает?» – доброжелательная интонация изменилась на настороженную, но тон был по-прежнему ровным. «С работы, – соврала заранее подготовившаяся девушка, – надо выяснить по поводу прибора». – Вероника слышала про какие-то приборы, о которых обмолвился Дмитрий, и посему план ее выглядел почти натурально. «Вы знаете, здесь он больше не живет?» – «Да? – непритворно удивилась Вероника, – а как его можно найти, Вы не знаете?» На том конце провода ее приняли, наверное, за девушку-монтажницу, и потому ответила даже с некоторым сожалением: «К сожалению, ничем помочь Вам не могу». – «Извините за беспокойство, что потревожили Вас в такое время», – и короткие гудки.
На какое-то время у Вероники отлегло от сердца – значит, он не вернулся к жене, но в очередной раз стало стыдно перед собой, что она увела чужого мужа, хотя вины ее в этом никакой не было, и все было предопределено свыше. «А, может, у него есть другая любовница? Ведь от мужчин можно ожидать... Она не знала, чего, но эта расхожая фраза пришла ей на ум, как помощь. Нет, только не от Дмитрия. И что тогда?» Тогда – неизвестность. Куда же он мог деться без денег и документов?
Чтобы занять себя, Вероника принялась вытирать пыль, несмотря на то, что проделывала эту операцию почти ежедневно. Она тщательно протерла столик, поставила табуретку и влажной губкой прошлась по верхним крышкам книжных полок и шкафчика. Потом вернулась, сполоснула губку, вытерла подставку под телевизором, сервант. За стеклом все же скопилось немного пыли, и она протерла полки, заодно достав несколько квитанций, которые не успела положить в специальную папочку, оставив на потом. Один листок тихо спланировал на пол. Она нагнулась и подняла его. На гербовой бумаге было что-то написано, и стояла печать. Вероника стала вчитываться, но буквы поплыли у нее перед глазами…
До утра она выпила весь запас валерьянки, потом позвонила на работу и попросила половину дня отгула. Анютка, удивленная, раздобрилась – ну ладно, не хочешь говорить, – не говори, и отпустила на целый день. Вероника не знала, с чего ей надо начать, потому что такими делами раньше никогда не занималась. Но, представив, как он там один, холодный, и без нее – только напряглась. И больше ни одной слезинки не капнуло из ее глаз. Пересчитала деньги – должно хватить, взяла документы – свои и Дмитрия. Посмотрелась в зеркало.
Из дома вышла уверенная молодая женщина с независимым взглядом, но, видя ее отрешенность, вряд ли кто рискнул бы подойти к ней. Она сконцентрировалась на одном. Резонно рассудив, что ей придется мотаться в разные концы, – у нас ничего не бывает в одном месте и сразу, Вероника решительно села в машину. Доверенность на вождение у нее была, а права она получила рано весной, когда они с Валеркой собирались купить машину. Но об этом она сейчас и не вспомнила. Дорога была тяжелой – мокрый асфальт и забитые улицы. Она доехала до Московского вокзала, постояла в пробке, а потом свернула на Гончарную. Торцевое облупившееся здание с роковой вывеской. Вероника поставила машину напротив и гордо вошла в открытую дверь, – только что вынесли очередного, и понурившиеся родные и близкие усаживались в автобусы. Ее встретил привыкший ко всему служитель и провел направо, где только оформляли документы. Она протянула свидетельство и села в предложенное кресло. На минуту силы оставили ее, и она не слышала, что говорил тот. Потом, сконцентрировавшись, попросила записать адреса и телефоны на бумажке. Служитель ничему не удивился, – ему приходилось повторять и раз, и два, но эта молодая особа показалась ему какой-то вообще отрешенной.
Вероника пробежала листок глазами и положила в сумочку, теперь уже задав только один вопрос: «Где?» Он пожал плечами – «На Южном, судя по адресу», но она отрицательно покачала головой – «Ближе». Тот сделал недвусмысленный знак, и она, поняв, спросила опять: «Сколько?» – «Пятьдесят». И получила координаты того человека, который – не безвозмездно, конечно, поможет ей решить эту задачу. На православном мест не было, и она согласилась на Волковское лютеранское, ибо сомневалась, что Дмитрий вообще был крещеный. Раз это ее устроило, то, скорее всего, устроит и родных, – подумала она про себя, и, протянув служителю сверх обещанного зеленую двадцатку, получила уверения, что послезавтра все будет готово, надо только принести одежду, распрощалась. А на вопрос, не желает ли она сама попрощаться с покойным, отрицательно покачала головой. Тот удивился, но привык ко всему. К тому же девчонка оказалась не жадной, что тоже неплохо.
Она поехала на Достоевского, заказала все аксессуары, предусмотрительно взяв квитанции, автобус «Икарус» от морга, затем в Собес и еще какие-то учреждения, платила, получала квитанции, и в завершение поехала на Волковское. Там запросили немыслимую для нее сумму, но она не торговалась, попросила показать место. Ей показали маленький клочок между потерявшими листву высоченными тополями, зато недалеко от асфальтированной дорожки. Поблизости стояли памятники с именами и датами, ухоженные могилки соседствовали с заброшенными. Покосившиеся кресты и дорогие монументы. Вероника отрешенно все фиксировала в памяти. Когда она снова села за руль, руки у нее дрожали. Хорошо, что ей нужно было по прямой, и только в конце свернуть во двор, не доезжая проспекта Славы. Она вошла в дом, как сомнамбула, и, не раздеваясь, рухнула на диван.
Через час Вероника очнулась. Было уже совсем темно, часы показывали половину десятого. В доме стояла пронзительная тишина. Она вдруг вспомнила, что с утра во рту у нее не было ни маковой росинки. Есть совершенно не хотелось, но она заставила себя сжевать яблоко и банан. Они показались ей безвкусными, почти несъедобными. Вдруг ее затошнило. Она постояла над раковиной, – ее организм не принял даже такой пищи. Вероника почувствовала необходимость снова прилечь, но внизу живота тянуло, он урчал, требуя своей порции. Фруктовый чай прижился, и вскоре ей стало немного лучше. Однако ее не покидало ощущение, что она забыла сделать нечто важное. Да, не позвонила родственникам. Телефон она уже знала, но как обратиться? Она раскрыла паспорт Дмитрия, который, как ей сказали, нужно сдать, чтобы получить официально свидетельство. Да, вот нужная страница – так, зарегистрирован брак с гражданкой … Еленой Михайловной, 1964 года рождения, такого тот числа. Значит, вдову зовут Елена Михайловна, и она не намного старше самой Вероники. Это она отметила про себя, и потянулась к телефону, не совсем представляя, что скажет. Но в последний момент отдернула руку, пусть еще ночь поспит спокойно. А, может, обида – она ясно представляла, что иного и быть не могло, – так захлестнула женщину, что та и разговаривать не захочет.
На этом силы окончательно покинули Веронику. Она чудом сделала домашние дела, приняла душ. И упала. Сквозь забытье она услышала телефонный звонок, – это беспокоилась мама, она что-то отвечала, невпопад, и лишь поняла, что завтра вечером приедет бабушка. Потом бросила трубку, подвинула телефон поближе к себе. Заставила себя разобрать постель, чтобы выспаться перед тяжелым днем. Но сон не шел. Ей казалось, что из стен, окон, дверей лезут жуткие чудовища, готовые разорвать ее на части. По квартире носятся бесплотные духи… Она включила ночник, но любая тень казалась ей продолжением ужаса. Она вспомнила, что в таких случаях нужно говорить «Чур, меня, чур», и произнесла заклинание. Духи время исчезли, но сон ее был полон кошмаров. Что-то неустанно гнело и давило Веронику. Еще не прошло девяти дней, и Ангел, пребывая над телом, не мог помочь Веронике. Но она об этом не подозревала.
В половине восьмого Вероника решилась на звонок. Перед этим она долго ходила по квартире, выкурила безвкусную сигарету. И набрала номер. Ей ответил все тот же доброжелательный голос:
– Алло, я слушаю, – Вероника знала, что женщина спешит на работу, может быть, уже оделась, но больше откладывать было нельзя.
– Здравствуйте, – произнесла девушка как можно более спокойным тоном, чтобы не огорошить сразу, – меня зовут Вероника, и мне необходимо с Вами встретиться.
– Вы знаете, девушка, я сейчас занята и ухожу на работу. У Вас что-то срочное? – Вероника почувствовала в голосе женщины нотки беспокойства, а потом недоверие – а, собственно Вы кто?
Значит, ее не узнали, – отметила Вероника, и продолжила:
– Извините за столь ранний звонок, – она не хотела, но получалось слишком казенно, а как иначе? – но нужно именно сейчас. Не бросайте трубку, пожалуйста! – она почувствовала, что собеседница может закончить еще не начавшийся разговор.
– Ну, если срочно, то скажите сейчас, по телефону.
– Увы, это не телефонный разговор. Вероника едва сдерживалась. – Я могу приехать, куда Вы скажете.
– Ну, хорошо, – согласилась женщина, тогда приезжайте … она назвала адрес, к моей работе, я буду ждать у входа около девяти. Вы успеете?
– Конечно. Но можно мне, на всякий случай, Ваш рабочий телефон? Та нехотя согласилась, и на том разговор закончился…
Ехать нужно было за Московский проспект, относительно недалеко. Но все же лучше, чем на Купчинскую, к ним домой. Вероника тщательно оделась, в темных джинсах, ботинках на толстой подошве, кожаной курточке с утепленной подкладкой и с синим шарфиком она, даже побледневшая и осунувшаяся, смотрелась неплохо. Что бы то ни было, сейчас она просто не имела права плохо выглядеть.
Без пяти девять она остановилась около подъезда, на стенке среди других висела табличка «ООО “Дельта”», как сориентировала ее Елена Михайловна. Вероника поставила машину рядом с другими и стала ждать. Неподалеку она приметила небольшой бар, видимо, работающий чуть ли не круглые сутки. Она не знала, что скажет женщине, но сообщать такую новость на улице и передавать документы – нет, это не правильно. Впрочем, как и все, что было у нее до того. Она ни о чем не жалела, ни сокрушалась. В ней все остановилось и замерло. Однако внутренне сжалась перед предстоящим разговором.
Перед подъездом резко затормозила и развернулась маленькая серебристая «Тойота». Из нее вышла невысокая, очень красивая женщина в тоненькой элегантной курточке, темных брючках, но в туфельках на высоком каблуке. Великолепно уложенные темные волосы спадали на плечи. Она поднялась по ступенькам и сразу же вычислила, а больше не было никого, Веронику и подошла к ней. Даже сейчас Вероника отметила, хотя это уже не имело абсолютно никакого значения, что она ярче ее самой, выглядит превосходно и то, что Дмитрий… могло выглядеть абсурдно.
– Вы Вероника? – сходу спросила Елена Михайловна, с интересом рассматривая ее, – ну, что у Вас? – по виду Вероники она не смогла сразу определить причину ее прихода, однако вычислила возможную соперницу.
– К сожалению, я не могу на ходу. Слишком сложно. Если не возражаете, зайдем сюда на несколько минут, – и она показала на дверь, над которой призывно мелькали огоньки. Наверное, тон ее был убедителен, но Елена Михайловна все же спросила в упор:
– Вы… любовница Дмитрия, да? Тогда меня это не интересует.
– Не совсем, – Веронике было не до смущения. Ей нужно было сообщить тяжелую весть, но теперь она не знала, нужно ли говорить что-либо вообще. Но другие родственники, дети, документы… пойдемте, прошу Вас.
В баре было пусто. Усталая барменша стояла, облокотившись на стойку, и не слишком была рада столь ранним посетителям.
Вероника заказала кофе, мороженое, сок, так как обе были за рулем, а ей вообще нужно было воздерживаться.
– Вы правы, – сказала она, глядя прямо в глаза собеседнице. Я – любовница Дмитрия. Но, дело в том, – она не дожидалась реакции Елены Михайловны, – что Дмитрий… – она запнулась на мгновение, – умер. И напряжение подействовало, слезы брызнули у нее из глаз. А она даже не успела прикрыть их платочком, как ни пыталась она сдержаться…
– Извините, – сказала она, доставая платок, не глядя перед собой, но представляя, как меняется лицо женщины напротив. Она сделала над собой усилие и отхлебнула глоточек кофе. – Вот.
– И что Вы хотите теперь? – наверное, до Елены Михайловны не дошла в полной мере страшная правда.
– Скоропостижно, – добавила Вероника, – я вышла на секунду, а он,… – она не могла еще раз произнести слово «умер». Девушка прикусила губу, чтобы не разрыдаться. До сих пор ей удавалось невероятной ценой сдерживать напряжение, а тут. – Извините, - снова повторила она, раскрывая пакет и доставая оттуда пластиковую папку с документами. – Вот. - Руки у нее дрожали, и она чуть не пролила неустойчивую чашечку. Потом подняла глаза, и увидела, как лицо женщины исказилось, губы задергались. Та, наверное, начала осознавать непоправимость случившегося. А Вероника готова была услышать все. И услышала.
– И ты еще извиняешься, маленькая шлюшка. Довела, здорового мужчину. И что он в тебе нашел. Вероника и сама удивлялась, но не будешь же сейчас говорить, что они оба нашли друг друга, и что она никого не уводила, и что есть нечто неподвластное… – А теперь, прибежала, хвостик поджав. Ну, и что ты хочешь?
– Мне ничего не надо, я все сделала. – Вероника говорила то, что должна была сказать, предполагая, что слова ее упадут в пустоту.
– Да, ты все сделала! Все, что смогла, – женщина не могла подобрать слов, – пятнадцать лет из жизни не вычеркнешь, и она еще не смирилась с тем, что от нее ушел муж, а теперь совсем потеряла его. Отца своего ребенка, между прочим. И неважно, что между ними иногда случались раздоры, сменяющиеся бурными примирениями. Ведь ничто не предвещало. И продолжила. – Ты. Считаешь, что на все имела право. Но почему?
Вероника молчала, отвернувшись, и нервно теребила листочки внутри папки.
– Да, возможно, я и маленькая, и, по Вашему мнению, ****ь, – она с трудом выдавила из себя последнее слово. Да, мне действительно чуть больше двадцати, но я учусь в аспирантуре, и была уже замужем, и ничего не понимала, пока не встретила Дмитрия, а теперь, – слезы текли из нее непрерывным потоком, платочек промок. Теперь ничто не имеет значения, когда его нет… Девушка взяла бокал с соком, сделала глоток, почувствовав, как зубы стучат о стеклянный ободок. Она замолчала. Теперь его нет. Она, наконец, взяла себя в руки, готовая вынести новый поток обвинений. Но Елена Михайловна тоже плакала, но Вероника не могла ее утешить. Несколько минут прошло в молчании. Барменша непрерывно глядела на странную парочку, уже окончательно проснувшись, и стараясь не пропустить ни одного слова. Она покачивала головой, и сама не заметно вытерла платочком глаза. Девчушка, по ее мнению, была слишком молоденькой, а дамочка, классная женщина, такую не забудешь, – та заходила сюда не раз, и с мужчиной. И вряд ли это был ее муж, но ее это не касалось. Сейчас она переживала вместе с ними.
– Вот документы, – еще раз повторила Вероника, – паспорт, свидетельство, квитанции. Завтра похороны. Раз ничего уже не поделаешь, то хотя бы посмотрите. На его работу я позвоню сегодня, или Вам удобнее сделать?
– Мне удобнее, – процедила сквозь зубы женщина, чтобы ты, – и осеклась. Тут уж, действительно, нужно решать неизбежные вопросы, и сказала уже более спокойно – первый шок начал проходить, и она сама чувствовала опустошенность.
– Он, – Вероника уже не хотела произносить имени вслух, – на Боткинской. Завтра – в шестнадцать будет автобус.. Автобус и машину я заказала, оплатила – вот чеки, все будет происходить на Волковском лютеранском, недалеко. Теперь только нужно Ваше решение.
– Скажи-ка… – Елена Михайловна хотела сказать какую-то резкость, но слова застряли у нее в горле. Может, эта девчушка на самом деле любила Дмитрия? И его смерть для нее еще большая трагедия? Ничего, на молодых все быстро зарастает. В том числе и душевные раны. Она старалась подавить внезапно возникшее чувство сочувствия. И что ты хочешь? – произнесла она уже нейтрально.
– Мне кажется, – выдавила из себя Вероника, – что Вы его жена, Вы должны, то есть, имеете право, если захотите большее, чем кто… она хотела сказать «я», но не произнесла этого слова, – попрощаться с ним.
– И снова видеть тебя? Там?
– Нет, я избавлю Вас от своего присутствия, – покачала головой девушка, и тут почувствовала, как тошнота подходит к горлу, – первые недели беременности проходили тяжело. Она едва успела закрыть рот рукой, вскочила, не дав Елене Михайловне сказать ни слова, выбежала на улицу, завернула за угол и несколько минут стояла, согнувшись в три погибели. Желудок не принимал абсолютно ничего. Хорошо, что никто не мог видеть этого.
Она вернулась, бледная, как полотно. Елена Михайловна перебирала бумаги, и Вероника заметила, как у нее дрожат руки.
– Простите, – сказала Вероника, …мне…
Но той стало сразу понятно все:
– Ты что, к тому же беременна? – изумлению Елены Михайловны не было предела, – она прекрасно увидела знакомые признаки. – Успела нагулять, да?
Вероника бессильно кивнула.
– И что дальше? – как женщина, она не могла не задать этого вопроса.
Девушка неопределенно пожала плечами:
– Как у всех, но это уже… Она порылась в сумочке. – Вот ключи от машины, Вы ее знаете. Она здесь, на стоянке. Вещи – в багажнике. Простите, если можете, за все. Меня Вы больше не увидите. Если что понадобится, вот мой телефон. И вышла, не прощаясь и не оборачиваясь…
В этот день приступы тошноты больше не повторялись, и Вероника даже смогла съесть яблоко и выпить чай с песочной полоской. Она работала допоздна, разбираясь с накопившимися за вчерашний день делами, и так устала, что, придя на бабушкину квартиру, почти сразу заснула. Завтрашний день обещал быть еще более тяжелым.
Вероника ушла с работы в половине четвертого, рассудив, что успеет добраться до кладбища вовремя. Она оделась потеплее, – свитер, толстые носки, перчатки, предполагая, что ждать придется долго. И приехала раньше. На кладбище было пустынно, наверное, день был не грибной. Могила была уже готова, и неподалеку сидели рабочие, ожидая прибытие траурного кортежа.
В половине пятого приехал автобус. Она видела, как из него высыпали люди, и отошла подальше, за деревья, чтобы не бросаться в глаза. Наконец, из катафалка вынесли гроб, усыпанный цветами, и понесли к заранее приготовленным козлам. Рядом со вдовой шел высокий худенький мальчик, держащий маму за руку, еще родственники, знакомые, друзья. Вероника подождала, пока закончатся траурные речи, – что говорили, сняв шапки, она не слышала и не делала попытки приблизиться, пока люди не выпьют из пластиковых стаканчиков неизбежную водку, закусят и разбредутся, – кто домой к покойнику, кто помянуть в другом месте.
Кладбище опустело. Вероника вышла из своего укрытия, подошла к свежему холмику и положила две красные гвоздички сверху. Повернулась и ушла, не оборачиваясь. Она знала, что сюда больше не вернется, но каждый день будет проезжать мимо…
Вероника долго ждала маршрутку, немного озябла, раскраснелась, но это пошло ей на пользу. Холод действовал по-особому. И посему, когда она, схватив по дороге сок и веточку бананов, влетела пятый этаж, открывшая ей дверь бабушка сказала, что давно не видела внучку такой розовой. Нездоровый блеск в ее глазах она приняла за противоположность. Вероника совершенно забыла, что мама грозилась прислать на инспекцию бабушку, и искренне обрадовалась – настолько, насколько была способна после пережитого. Бабушка тут же принялась хлопотать, накрывать на стол, – хозяйкой она всегда была превосходной, по кухне распространялись ароматные запахи.
– Бабушка, очень вкусно, просто слюнки оближешь, – хвалила она плоды ее стараний – прекрасный суп харчо, настоящие зразы под острым соусом, с хрустящей жареной картошкой, салат из свежих помидоров со сметаной, посыпанный зеленью. В былые времена Вероника, несомненно, навернула бы все с превеликим аппетитом. А теперь с превеликим трудом заставила проглотить кусочек, моля бога, чтобы хоть сейчас ее не стошнило. Но проскочило, и она, к своему удивлению, даже почувствовала вкус. Бабушка действовала на нее поистине терапевтически. Они поговорили о том, о сем. Вероника старалась, как могла. Но бабушка все же спросила, – время-то приближалось к одиннадцати:
– А Дима где? Что, на работе задерживается?
Вероника покачала головой, отворачиваясь:
– Нет, его не будет. А у самой перед глазами стояла картина похорон – автобус, голые деревья, последние желтые листья, шелестящие под ногами, группа товарищей, прощальные речи, которых она не слышала, и свежий холмик.
– А что такое, поругались? – вопрос требовал ответа, и Вероника, боясь одного слова, уткнувшись в стенку, сказала:
– Нет, он умер…
– Как? – бабушке трудно было осознать, что такой молодой, с виду крепкий мужчина…
– Просто. Не помню, как будто какой-то период времени стерся из памяти. А от него осталось… – она протянула бабушке часы, Дмитрия которые решила оставить себе. Часы были командирские на блестящем хромированном ремешке, с гравировкой на крышке: «Уважаемому Дмитрию от коллег», и дата – тогда ему как раз исполнилось сорок пять. Бабушка скорбно покачала головой, а Вероника опять залилась слезами – уж кого, а бабушку она не стеснялась, а потом часа два говорила, со всеми подробностями. И как ездила в морг, заказывала похороны, как встречалась с его вдовой, и собственно как проходило погребение. Одного не помнила, – как приезжала скорая, как выносили и увезли несчастного Дмитрия. Бабушка, пораженная ее рассказом, только вздыхала и успокаивала, но так и не сказала, что, мол, надо было нам позвонить, мы бы помогли, но поняла, что говорить об этом не стоит:
– Надо выплакаться, слезы помогают, внученька. Ну что ж, тут уж ничего не поделаешь, как богу было угодно. Ты же еще молоденькая, пройдет все. - Она тоже, по российскому обычаю, была в меру суеверна, не верила в бога и в церковь не ходила, но при случае поминала Всевышнего. Вероника задремала на коленях у бабушки, но так и не сказала про свою беременность, чтобы излишне не волновать ее.
Однако утром бабушка была немало удивлена, увидев бодрую и почти веселую внучку. «Может, оклемается? Погорюет – как без этого! Но какой был мужчина. А вот. И ее как приворожил. Или она?» – сейчас бабушка не склонна была передаваться размышлениям, полностью поглощенная заботе о внучке.
На работе Вероника появилась, как ни в чем ни бывало. От вопросов просто уклонялась, и говорила что-то невпопад, да и времени на это было мало. Анюта не знала про ее роман с Дмитрием, а о разводе догадалась сама и давно, когда не увидела обручального кольца. Вероника же просто констатировала факт: «Да, мы расстались». И все.
Теперь все видели прежнюю Веронику, немного робкую и замкнутую, всегда приветливую и работящую. А в душу не заглядывали, да и что могли там увидеть?
Звонила мать, сочувствовала ей, хотела приехать. Но Веронике необходимо было побыть одной.
На девятый день Вероника пошла во Владимирскую церковь. Села на трамвай, пристроилась в уголочке, и смотрела в окно на увядший город, не замечая ничего, ибо все для нее сливалось в одну серую массу. По Кузнечному, даже не вспомнив, что еще совсем недавно жила здесь с Валеркой. На паперти подала неизбежным нищенкам несколько рублей, зашла внутрь, купила две свечки. Долго искала образ преподобного Дмитрия. Найдя, зажгла и поставила свечи перед образом, неумело перекрестилась и попросила прощения. Наверное, так полагалось. Она не знала точно. Приглядевшись, она удивилась, как много там молодых девушек, и все писали какие-то записочки, и складывали под образ. Она опустила в жестяную кружку десять рублей, – с деньгами у нее было туго, почти все истратила на похороны, и пошла, медленно-медленно.
Была суббота, мать настоятельно просила приехать. Вероника спустилась в метро, и еще битый час ехала, потом шла пешком под постоянно накрапывающим дождем. Мать встретила ее радостно, хлопотала, и, наверное, памятуя бабушкин наказ, ни о чем не спрашивала. Отец и брат тем более. За семейными разговорами, – а Вероника говорила только о работе и аспирантуре, обедом, где она почти ничего не съела, никто и виду не подал. Брат Вовка вызвался проводить до метро, и говорил что-то о школе, о предстоящих экзаменах. Он был почти на полголовы выше, и грозился еще вырасти, так что вечером она шла под надежной зашитой. И лишь у самой станции он поцеловал ее в щеку, что не делал никогда, и сказал: «Ты молодец, сестренка, держись. Ты знаешь, как я тебя люблю». В особой нежности Вовка не был замечен, и посему Вероника опять чуть не расплакалась, но быстренько нырнула вниз, и отключилась, сев в углу и прикрыв глаза, благо ехать можно было без пересадок. И подземный поезд благополучно доставил ее на “Московскую”.
Дни тянулись, как в тумане. Она просыпалась, завтракала, машинально одевалась и ехала на работу.
продолжение