Жарким полднем по залитой солнцем улице большого южного города неспеша шёл человек высокого роста, с густой седой шевелюрой и крупно вылепленными чертами лица. На вид ему было далеко за семьдесят.
Он тяжело вздохнул, вытер платком покрытый капельками пота лоб и остановился.
-Ну и жара, - сказал он негромко, - и как тут только люди живут?
Михаил Ильич, так звали этого человека, родился в 1925 году в городе Москве. В Израиль он вместе с женой и сыном приехал в 1969 году. В аэропорту Бен-Гурион в числе небольшой группы репатриантов их торжественно встречали, не то представители властей, не то представители общественности.
Какой-то пожилой солидный человек пожал каждому приехавшему руку и на русском языке проникновенно поздравил с возвращением на историческую родину. Михаил Ильич тогда подумал, что его историческая родина - Советский Союз, и себя он считал русским.
Другого языка, кроме русского, он не знал, в бога не верил. Мать и отец были убеждёнными коммунистами. Отец считал, что Советская власть дала ему «всё». Так писали в газетах и книгах, а печатному тексту он свято верил. Да и его собственная судьба подтверждала этот тезис. Отец выучился, окончил Высшее Техническое Училище имени Баумана, всю жизнь работал инженером на крупном заводе. Государство обеспечило его комнатой в коммуналке, получал зарплату не меньше других, его уважали.
Сведения о жизни еврейского общества в России он почерпнул в основном из рассказов Шолом-Алейхема и Давида Бергельсона. Жизнь героев этих рассказов, их заботы и быт казались ему интересными, но чужими. Он знал нескольких евреев, работавших на его заводе, но они все были такие же, как и он - русские.
Вот в такой семье воспитывался Михаил Ильич. Сам он, окончил энергетический институт, работал инженером на ЗИЛе.
После войны Михаил Ильич почувствовал, что в стране усилился бытовой антисемитизм, жить стало как-то не уютно.
Возникший в стране государственный антисемитизм возмутил Михаила Ильича до глубины души. Знакомые стали говорить о каких-то квотах при поступлении на работу и в институты. Его сын, хотя школу закончил отличником, в МГУ поступить не смог. Будущее в СССР семьи Михаилу Ильичу стало казаться туманным, хотя сын окончил МИСИ и работал на строительстве.
Михаил Ильич считал себя русским не только в смысле языка и культуры, он был советским человеком. Сталинские лагеря его не коснулись. Он даже ничего об этом не знал.
Ему нравилось быть пионером: костры, красные галстуки, пионерские сборы. Ему нравилось быть комсомольцем: походы, собрания, комсомольская дружба. Молодёжь тогда объединяло что-то большое, светлое.
Государственный антисемитизм всё разрушил. Особенно его огорчало то, что многие люди были уверены, что евреи плохие солдаты, пересидевшие войну в тылах. Так думали даже некоторые из его однополчан, которые поведение Михаила Ильича считали редким исключением из общего правила… Ему показалось что, страна, где он вырос и которую любил, его отторгает.
Он тогда подумал о том, что трудно предугадать, как будет развиваться события в стране. Уговорив сына, Михаил Ильич уехал в Израиль.
В те времена отъезд в Израиль уже оказался возможным, хотя стоил больших трудов. Ему шёл тогда 44 год…
Обычно он выходил на улицу или утром, когда было ещё относительно прохладно, или вечером. Особенно ему нравились вечерние прогулки, когда с Иудейских гор начинал дуть прохладный ветер, а нагретые яростным дневным солнцем камни древнего города мягко отдавали накопленное тепло. Иногда, у него возникало благодушное философское настроение, и ему казалось, что остывающие камни отдают не только тепло прошедшего жаркого дня, но хранимую городом Иерусалимом энергию многих поколений «его» народа, насыщенную яркими событиями мирового значения. Всё чаще он начинал в душе путаться, какой же народ «его».
В начале своего пребывания в Израиле ему город не понравился. Жарко, дома совсем не похожи на московские постройки. Другая, яркая растительность, экспансивный, шумный народ.
Москву он любил, её тихие улицы Замоскворечья с купеческими домами, уютные дворики, маковки белых храмов. Потом он стал привыкать к Иерусалиму и забывать Москву. Не то, что бы забывать, просто вспоминать и скучать о Москве стал всё реже. Не так давно он где-то прочёл, что Иерусалим является самым древним городом среди всех ныне существующих на планете.
Вечный город Рим, все древние города Индии, Китая и Европы гораздо моложе Иерусалима. Конечно, столицы древнего Египта и Шумера намного старше, но где сегодня эти города! Тысячи лет их развалины покоятся под толстым слоем песка и камней, а Иерусалим жив. Он являлся свидетелем взлётов и падений многих империй и народов. Здесь когда-то проносились колесницы египетских фараонов, тяжёлой поступью шли бородатые воины Ассирии и Вавилона, потрясали копьями персидские пехотинцы Кира Великого. Эта земля помнит звон мечей армии Александра Македонского, римских легионеров Помпея, Цезаря и Тита Флавия. Здесь рубились рыцари-крестоносцы с аскерами Саладдина.
Воевали в этих местах и республиканские полки генерала Бонапарта, правда, до Иерусалима они не дошли, повернув на Яффу.
В годы турецкого владычества Иерусалим превратился в нищую, забытую, захолустную окраину империи, даже знаменитая мечеть Омара не привлекала мусульманских паломников, которые посещали Мекку. И вот город вновь возродился.
Более трёх тысяч лет назад царь Давид перенёс в этот город, имевший уже четырёх тысячелетнюю историю, священный Ковчег Завета и сделал Иерусалим своей столицей…
Михаил Ильич вдруг стал чувствовать, что живёт в неком тугом энергетическом поле. Глядя на древние камни, он ощутил свою личную связь с тысячелетней историей человечества…
Сегодня он вышёл на улицу в самое пекло, нужно было купить хлеб, который в доме закончился.
…Он остановился на улице Йоэль Соломон в районе Нахалат-Шива, на тротуаре как раз напротив остановки городского транспорта.
К остановке подъехал большой туристический автобус, из открывшихся дверей которого наружу хлынула пёстрая громкоголосая толпа разного пола и возраста.
-Соотечественники, - подумал с улыбкой Михаил Ильич, услышав знакомую речь. Он с любопытством разглядывал туристов. Мужчины, женщины, дети - все прекрасно одеты, даже шикарно. В Израиле так нарядно не одеваются.
От толпы туристов отделился высокий, сухощавый, совершенно лысый старик.
Он подошёл к Михаилу Ильичу, скрипучим, неуверенным голосом спросил:
-Миша, ты что ли?
Михаил Ильич внимательно вгляделся в лицо старика. Высокий лоб, васильковые с лукавым прищуром глаза. Когда-то Михаил Ильич уже видел этого человека… Чем-то он напомнил ему одного друга детства… Точно, это Петька!
-Здравствуй, Петька, это просто невероятно! Сколько лет мы с тобой не виделись? Пожалуй, лет сорок пять?
Старики обнялись. Они долго стояли, похлопывая друг друга по спине и, заглядывая друг другу в лицо.
-Да, Мишка, последний раз мы с тобой виделись в пятьдесят пятом году на моей свадьбе, нам было тогда по тридцать лет.
-Ты тогда уже закончил истфак МГУ и готовился в большие учёные.
-Большой учёный не состоялся, так, работаю по мелочам. Обыкновенный доктор наук.
В этот момент к лысому старику подошли два молодых парня.
-Дед, ты что застрял? У нас времени мало, гид ждать не будет.
Они строго и даже враждебно, как показалось Михаилу Ильичу, посмотрели в его сторону.
-Смотри, какие мужики вымахали, прямо гренадеры, - с гордостью кивнул в их сторону старый знакомый Михаила Ильича, - ребята, знакомьтесь, это Михаил Ильич, я вам много раз говорил о нём, мы с ним в одном танке под Прохоровкой воевали!
Лица ребят сразу посветлели, они заулыбались. Один из них сказал:
-Здравствуйте, Михаил Ильич, дед рассказывал, как вы его из горящего танка вытащили. Потом с немецкими экипажами врукопашную дрались. Дед, так ты с нами не идёшь?
-Конечно, не иду. Мне есть о чем поговорить с Мишей, так долго не виделись.
-Стоило, дед, так далеко ехать, чтобы поговорить с Михаилом Ильичём?
-Стоило, стоило! Сложный, конечно, сценарий, но прекрасно, что мы всё же встретились. А вы идите на экскурсию. Там будет очень интересно. Возвращайтесь с матерью после экскурсии вон к тем столикам.
На крошечной площади, расположенной напротив небольшого кафе, были вынесены пять-шесть столиков под красно-белыми скатертями. Старые друзья уселись за один из этих столиков таким образом, чтобы было удобно наблюдать проходящую по улице публику.
Мимо струилась многоликая толпа. Вот степенно прошла группа религиозных евреев, которые, несмотря на сорокоградусную жару, были одеты в чёрные долгополые сюртуки и столь же чёрные шляпы. Проплыли молодые, красивые арабские женщины в платках-хиджабах на головах, вот пробежала стайка девчонок в ярких мини юбках.
Эту разноликую, разноцветную толпу густо разбавляли молодые ребята и девушки в одежде жёлто-зелёного цвета - солдаты армии обороны Израиля. Многие несли оружие: автоматы Калашникова или пистолеты-пулемёты УЗИ.
-У нас каждый день, как на войне, - сказал Михаил Ильич, проследив удивлённый взгляд своего гостя.
Михаил Ильич заказал булку хлеба, бутылку водки и закуску: в глубоких пиалах с голубым замысловатым орнаментом были поданы кусочки жареной баранины в пахучей подливке и свежий верблюжий сыр, густо посыпанный красной и чёрной паприкой, молотыми маслинами и оливками.
-Это популярное арабское блюдо. Хорошая закуска. В такую жару острые закуски идут в самый раз. Солёные грибки, картошку с селёдкой и кислую капусту в Израиле тоже можно попробовать, только не в этом кафе - обратился он к Петру, - Ну что, вздрогнем! Выпьем за встречу.
Они залпом выпили по первой. Закусили. Долго сидели и молча смотрели в лицо друг другу.
Михаил Ильич не знал, о чём думает Пётр Иванович, но сам он погрузился в такое далёкое, и однавремённо, такое близкое прошлое…
Мишка с Петькой жили в Москве на Кадашёвском переулке в старом доме с жёлтой облупленной штукатуркой, в одной коммунальной квартире. Вместе бегали во дворе, учились в одном классе. Они были одногодками. Их весёлая мальчишеская жизнь закончилась, когда грянула война. Отцы ушли на фронт.
В сорок третьем году, им исполнилось по восемнадцать лет, и они получили повестки. Оба, высокие, крепкие, они выглядели старше своих лет. Только Мишка был чуть шире в плечах, коренастее, а Петька - повыше, но тоньше, хотя сильный и жилистый.
Медицинская комиссия располагалась на первом этаже ремесленного училища. Мальчишки сидели в коридоре тихо и сосредоточенно, сознавая важность момента: в комнату комиссии они войдут мальчиками, а выйдут красноармейцами.
Мишка вспомнил, что именно здесь, на медкомиссии, при очень смешных обстоятельствах он впервые увидел свою Лизу. После этой встречи они больше никогда не расставались, по крайней мере, в мыслях. Даже когда с сорок третьего по сорок пятый год он находился на фронте, а она в Москве, Мишка всегда чувствовал, что она дышит где-то рядом.
В большой светлой комнате было целых три окна. Напротив окон, у стены, стояли столы, за которыми сидели врачи в белых халатах. Призывники по одному подходили к каждому столу. Сидящие за первым столом медсёстры их взвешивали, измеряли рост. За следующим столом врач прослушивал сердце, приложив ухо к трубке, которую приставлял к груди, потом простукивал грудь. Сидящая за другим столом женщина-врач осматривала уши, засовывала в рот ложку. За последним столом сидела женщина в белом халате, лет тридцати пяти. Рядом с ней сидела и что-то записывала в ученическую тетрадь совсем молодая белобрысая девчушка.
Пожилая женщина, лет тридцати пяти, подошла к Мишке, попросила поднять руки, затем закрыть глаза и вытянуть руки вперёд. Потом она велела ему спустить трусы. Мишка растерялся от неожиданности и медлил. Тогда она сама приспустила его трусы и запустила руку в промежность, захватив в пригоршню яички. Приказала напрячься, потом расслабиться. Мишка густо покраснел.
-Не стесняйся, это обычная процедура, её проходят все призывники, - сказала строго врач, - у тебя всё в норме.
Мишка с ужасом почувствовал, как его мужской орган принимает рабочее положение, и он ничего не может с этим поделать. Аппарат живёт своей жизнью и не управляем. Мишка покраснел ещё больше, до слёз. Врач деловито взяла в руку карандаш со стола и слегка ударила им по кончику органа, и он плавно перешёл в ждущий режим. Девчушка, сидевшая рядом за столом прыснула в кулак. Мишка готов был провалиться сквозь землю.
-Ничего особенного, такое иногда бывает, если у человека повышенная чувствительность. Ты свободен.
Вспотевший от переживаний и очень огорчённый, Мишка вышел на улицу. Там его ждал Петька, который уже прошёл комиссию…
Спустя два дня ребята шли по улице Большая Ордынка и толковали о своих делах. Ещё издали Мишка заметил идущую им навстречу белобрысую девчонку с косичками, которая сидела за столом рядом с врачом на комиссии. Она, весело улыбаясь, подошла к ним и протянула руку:
-Здравствуйте, я Лиза. А я вас знаю. Ты Миша Коган, а ты Петя Иванов.
-Откуда она нас знает, я её вижу в первый раз, - пробурчал Петька.
-Она сидела в медкомиссии и записывала наши документы,- небрежно отозвался Мишка. Сейчас он, вроде бы немного отошёл, но тогда, на медкомиссии, из-за её неуместного смешка, он эту пигалицу просто возненавидел.
Мишка насупился и строго посмотрел в смеющиеся глаза Лизы. Глаза, как глаза, только очень чистые и светлые. Ему показалось, что он утонул в них. Под ложечкой как-то непривычно заныло.
Через неделю они с Петькой шли на призывной пункт. Лиза их провожала. Она его крепко поцеловала и сказала тихо, но очень твердо, по-мужски, как будто отдавала приказ:
-Возвращайся, я тебя буду ждать, ты должен обязательно вернуться живым…
Как она визжала (ей было тогда всего 17 лет), когда он вернулся с фронта, высокий, статный, с орденом красной звезды и целой кучей медалей, с жёлтой нашивкой на плече - свидетельством о ранении.
Михаил Ильич тряхнул седой головой, как бы разгоняя ведения прошлого, и вернулся к сегодняшней жизни.
Перед ним сидел тоже задумавшийся Петя Иванов, который, казалось, угадав его мысли, спросил:
-А как поживает Лиза, не могу себе представить её старушкой.
- Она совсем не старушка. Живая, общительная, знает полгорода. Лопочет на иврите, как местная уроженка, не то, что мы с Димкой. Ты же знаешь, я к языкам неспособный.
-Она ведь у тебя медик, первый медицинский кончала.
-Да, работает в клинике начальником отделения. Ну, очень большой начальник! - улыбнулся Михаил Ильич.
-Давай, Мишка, помянем отцов. Они с войны не вернулись. А вот мы с тобой уцелели. Иначе не могло быть: Лиза приказала уцелеть.
-Это точно!
Не чокаясь, они опрокинули по второй рюмке.
-А помнишь, Петька, какая сшибка была под Прохоровкой. Я уж тогда думал, что нам всем крышка, когда танк загорелся.
-Лейтенант сгорел, а мы выбрались, я оглох от удара снаряда в башню, и почти задохнулся дымом, а ты меня тогда вытащил.
- Мы тушили комбинезоны, катались по траве и сбивали друг с друга огонь.
-А потом голыми руками рвали немцев с подбитых танков, кусали им уши, душили, рвали рты. В общем, совсем озверели. А вокруг грохотало, лязгало, рвалось.
-Выпьем, Мишка за победу! Не зря мы горели в танках.
-Да ты, Петь, закусывай, мясо отличное. Сырку попробуй…
Друзья выпили ещё по одной.
-Слушай, Мишка, так ты сюда приехал в шестьдесят девятом?
-Да.
-Ты в семьдесят третьем году тоже повоевал? *
-Конечно, воевал.
-И, конечно, в танке.
-В танке. Мне тогда было всего сорок восемь, мальчишка, как мне теперь кажется! Тогда все, кто мог воевать, воевали. Все мужики и даже некоторые особо шустрые девицы воевали, и те, кто находился в тот момент за границей по делам или в отпуске, все в страну рванули, многие повоевать успели. Война то прошла скоротечно, длилась всего восемнадцать дней. В первые дни войны битву на Синае мы, вчистую, проиграли. Кстати, Димка в семьдесят третьем тоже в танке сидел, только мы на разных фронтах воевали: я на Синае, а он на Голанах.
-Так ты же для израильтян - ценнейший кадр: от Курска до Берлина в танке прошёл, опыт какой!
-У них своих ценных кадров полно, они опыт в шестьдесят седьмом году в дивизиях генералов Таля и Шарона не плохой получили. **
-Ну не скажи. Против кого они воевали? Против арабов. А мы-то с тобой - против немцев! Это две большие разницы.
-Ты, конечно, прав. Но только частично. Арабский солдат - храбрый солдат. А вот высшее командование у них неграмотное, неумелое. Организовать бой, взаимодействие родов войск не умеют. Хотя, ветераны говорили, что в 73 году арабские командиры научились лучше управлять боем, действовали более умело, чем в 67 году. По моему мнению, нас спасли не столько стратегические таланты руководства, более высокая боевая выучка солдат и командиров, сколько личная стойкость, отвага и смекалка солдат и офицеров в каждом отдельном бою, а также цепь случайных совпадений. В том месте, на стыке 2-ой и 3-ей египетской армий, где мы переправились через Суэцкий канал, у арабов не оказалось войск, если бы там была хоть одна бригада, исход войны мог бы оказаться совсем другим. Даже когда мы переправились, египетское командование не поняло, чем это грозит, не поверило в реальную опасность и не приняло мер. А когда поняло, было уже поздно. Десантники Шарона сначала переправлялись через канал поодиночке, на чём попало, на резиновых лодках, сколоченных досках, брёвнах. Захватив небольшой плацдарм, Шарон навёл через канал переправу: старый понтонный мост, рухлядь, которая когда-то была приобретена подпольно на свалке старой французской техники. Запад наложил в 67 году эмбарго на продажу этой техники Израилю. По мосту (и по четырем другим, наскоро наведённым мостам) прошли основные части Шарона и 163-я дивизия Авраама Адана, которая двинулась вдоль канала на юг, отрезав египетские армии на Синае. На сирийском фронте в начале войны против 1200 сирийских танков у нас было всего 200 штук. Димка говорил, что там творилось что-то невообразимо страшное. В какой-то момент танкистам показалось, что битва проиграна, они дрались из упрямства и по инерции. Бой распался на отдельные неуправляемые поединки, где исход решался боевой выучкой, упорством каждого экипажа и волей случая.
-Может быть, может быть… Помнишь, как в Берлине мы впервые встретились с фауст-патронами. Сколько тогда наших танков сгорело! Вообще-то, танки не предназначены для городских боёв.
-Что же, всего не предусмотришь, у нас при штурме Суэца тоже на узких улочках города 20 танков сгорело. Там было тесно, особо не сманеврируешь.
-Слушай, Мишка, ты же уникальный человек. Ты воевал под Прохоровкой, штурмовал Берлин, а потом дрался на Синае. Скажи, где было жарче, ты ведь можешь сравнить.
Михаил Ильич задумался. Почему-то сразу вспомнился бой за китайскую ферму, 17 октября 73 года, это был один из самых решительных, переломных моментов в битве на Синае. Его батальон в составе дивизии Адана штурмовал ферму. Командиром батальона был молодой парень, Эхуд Барак, *** который, накануне прилетел из Стенфорда, узнав о начале войны.
Эхуд взял с собой в танк майора-спецназовца и установил для него дополнительный пулемёт. В первом же бою, когда батальон пытался вытащить ребят Ицхака Мордыхая, попавших в жутко тяжёлую ситуацию, спецназовца прошило очередью, перебив аорту.
Михаилу Ильичу об этом рассказал Яков Кедми, хороший знакомый Димки, они учились вместе.
Майор упал на руки Яше, кровь хлещет. Яша пытается ему одной рукой зажать аорту, а другой продолжал стрелять из пулемёта. Эхуд кричит:
- Яша, выбрасывай его из танка!
А потом, после боя, Эхуд плакал. Парень был его близким другом.
Яшу Михаил Ильич увидел после окончания скоротечного боя. Его комбинезон был красным и на глазах побурел. Яша стоял у своего танка и сбивчиво рассказывал подробности боя.
-Ребят Ицека мы всё-таки выручили, - закончил он рассказ.
Эти картины, как живые, возникли перед глазами Михаила Ильича.
-Ты знаешь, что я тебе скажу, Пётр, запах танкового боя на Синае, такой же, как под Прохоровкой: запах трупов, горелого мяса, пороха и крови. Ты помнишь запах танкового боя? – спросил Михаил Ильич.
-Конечно, этот запах мне ещё долго снился - запах трупов и горелого мяса. Но там была ещё примесь запаха палёной резины и солярки.
-Точно, точно, только эта примесь чувствовалась в самом начале боя, а потом запахи пороха и горелого мяса всё перебивали. Самые страшные переживания для меня начались после войны. Во время войны страх меня сковывал только на короткий миг от получения команды, до начала работы двигателя танка. Потом работали одни рефлексы, бояться было некогда: мы стреляли, маневрировали, опять стреляли, в грохоте старались расслышать команды, матерились. Да ты и сам всё знаешь, так же мы чувствовали и вели себя под Курском. Ты знаешь, что остается от танкиста в сгоревшем танке? Килограмм жёлтого вещества, похожего на пластилин. Разламываешь этот кусок пластилина, а внутри несгораемый медальон. Вот мы ездили на джипах по полям, искали сгоревшие танки и собирали медальоны с именами товарищей, друзей и незнакомых танкистов. А потом лично извещали родственников. Тогда мне было очень горько и страшно, гораздо страшнее, чем во время лобовой танковой атаки.
Старики выпили.
Баранина Петру понравилась, он доел последний кусок, тщательно собрал из пиалы ломтиком булки остатки подливки и отправил ломтик в рот.
-Молодой, видать, был барашек, мясо просто во рту тает, - сообщил он.
Михаил Ильич улыбнулся, он вспомнил старую привычку друга. Тот всегда после еды коркой чёрного хлеба до белизны вытирал внутренность своего котелка и кидал корку в рот.
-Так вот, послушай, - раздумчиво произнёс Михаил Ильич, - после Сталинграда у нас уже была уверенность в своих силах. Мы верили в победу. Израильтяне после войны 67 года тоже верили в свою победу. Но вера в победу у нас с ними была разная и душа во время боя дрожала по-разному. У израильтян уверенность была какая-то хрупкая. Я поясню. Ты помнишь, с нами воевали ребята, участвовавшие в битве за Москву. Им командиры говорили, что отступать некуда, позади Москва. Но ребята вполне соображали: отступать всё же было куда. Кое-что про Кутузова и про совет в Филях слышали. Россия большая, ресурсов и народа в стране полно. Дрались они насмерть, но спокойно. А вот израильтяне понимали, что если уступить на Голанах ещё пять-десять километров, и страна исчезнет. У нас с тобой под Курском возможность немного отступить всё же была, и мы это понимали. А тут на Голанах, была совсем другая ситуация. Танкисты Бен-Галя, Кахалани и Бен-Шахама стояли насмерть: страна маленькая и отступать некуда, позади Иерусалим. Когда штабную колонну Бен-Галя разбомбили, он чудом остался жив. И Бен-Шахам, и его заместитель, и начальник штаба бригады погибли на второй день войны, каждый в своем танке. ****
-Ты мне еврейскими именами голову не забивай, я о них никогда не слышал и не запомню.
-Напрасно, они все герои из нашего с тобой братства танкистов. Вот американцы создали у себя в Центре танковых войск США им. Паттона в форте Нокс, штат Кентукки, галерею «Великих танковых полководцев», где собраны портреты многих танковых генералов: Паттона, Роммеля, Таля, и др., не зависимо от того, в какой войне и на чьей стороне они воевали. Понимаешь, Петя, что я ещё хочу тебе сказать, что в войне то в результате мы победили, могли бы захватить и Каир, и Дамаск, армию остановил только окрик ООН и американцев. Но народ Израиля не простил правительству неудачные действия и большие потери в начале войны. Поговорка «победителей не судят» в Израиле не действует. Герой войны 67 года военный министр Моше Даян, начальник генерального штаба армии, а также глава правительства железная женщина Голда Меир - после победы все сами ушли в отставку. Кто в СССР после победы ответил за огромные потери? Никто!
-Ты напрасно приехал в Израиль, Мишка, неужели не понимаешь, что эта страна обречена. У мусульман колоссальное население и огромные ресурсы. Да внутри страны у вас каждый пятый гражданин - араб, а в арабских семьях детей рождается много. Последнюю войну вы с трудом выиграли, а следующую проиграете. Европа вам не поможет. Европа, вообще-то, настроена была всегда на антисемитский лад. На бытовом уровне эти настроения там гораздо сильнее, чем в России. Вы везде чужаки. Вот ты, вроде бы, русский, а в России, всё равно был чужим. Сразу после Мировой войны Западная Европа из чувства стыда за холокост, которому она фактически не противодействовала, (а население прибалтийских республик даже активно участвовало в массовых расстрелах евреев) поддержала инициативу создания Израиля. Сегодня население Европы включает более 20 процентов мусульман, и Европа возвращается к своему привычному вековому антисемитизму.
- По-моему, история евреев не поддаётся никакой логике, и предсказать их дальнейшую судьбу просто невозможно. Можно только спокойно жить и упорно надеяться. Будет Израиль сильным государством, и евреям во всём мире и в России жить будет легче. Я в своё время уехал в Израиль из чувства обиды и, пожалуй, поступил правильно. Я и мой сын, мы нужны Израилю больше чем России.
Михаил Ильич заметил, что к остановке подъехал знакомый туристический автобус. Он взглянул на часы. Прошло ровно полтора часа. Он поднял глаза - в конце улицы, как по расписанию, показалась толпа туристов.
-Вот Петя, наше время и кончилось, а мы так и не успели ни о чём поговорить. Все про войну, да про войну!
-Так встреча произошла неожиданно, я к тебе на следующий год обязательно приеду.
-Только не на экскурсию, а по вызову, ко мне в гости. Вот тогда вдоволь и поговорим. Запиши себе номер моего мобильного телефона. А сегодня тему разговора мы выбрали не случайную. Она где-то внутри нас таилась…
К столику подошли уже знакомые Михаилу Ильичу молодые люди и незнакомая женщина, на вид лет сорока пяти, очевидно, их мать. Она протянула ему руку:
-Здравствуйте, я Ольга. Я о вас всё знаю, но представляла вас совсем другим.
-Почему?
-Я думала, что все танкисты обязательно низкорослые, чтобы в танке управляться было удобнее. А вы с отцом такие громадные.
Гид громко оповестил публику об отъезде автобуса. Наскоро попрощавшись, Пётр поковылял вслед дочери и внукам к автобусу.
-Вот и с дочкой поговорили, и всё о том же, вроде бы, про войну, - внутренне улыбнувшись, подумал Михаил Ильич.
Он вытер платком вспотевший лоб. Было жарко…
Михаил Ильич медленно шёл по улице, мысленно продолжая свой диалог с Петром:
-Конечно, Петя не прав. В век высоких технологий огромные территории и человеческие ресурсы, хотя и продолжают играть большую роль в противостоянии государств, однако, решающее значение теперь имеет общий интеллект общества. Опасность для народа Израиля таится совсем в другом. Когда осаждённый народ, отстоявший своё право на существование, начинает осознавать свою силу, то он очень быстро забывает о жестоких испытаниях, которые сам пережил, в борьбе за своё право на независимость. Находясь в состоянии постоянной войны, этот народ сам может легко превратиться в агрессора. Чтобы осознавать границу меры насилия и не преступить её, нужно изначально иметь светлый разум и чуткую душу.
Михаилу Ильичу почему-то пришла на ум пьеса Шварца «Убить дракона»…
-Если израильтяне не выдержат этого тяжёлого испытания на человечность, их ожидает катастрофа - подумал он.
Подойдя к своему дому, он вспомнил, что хлеба так и не купил, и Лиза сделает ему очередной громкий выговор, предметно объяснив ему, что она думает про него лично и про его память. До самой старости она сохранила детскую непосредственность и повышенную эмоциональность: у неё возникала одинаково бурная реакция, как в случае, когда у него на московском рынке вытащили всю зарплату, так и в случае, когда он не туда положил ложку после ужина.
Он повернулся и тяжело зашагал к ближайшему магазину.
Михаил Ильич подумал, что Лиза, конечно, устроит ему скандал, когда узнает, что он встречался с Петей и больше часа говорил с ним, вместо того, чтобы позвонить ей по мобильнику. Лиза сразу бы прибежала.
Он, правда, сумеет оправдаться тем, что они с Петей договорились созвониться и он приедет к нам в гости…
Ольга шла к автобусу и тихо завидовала этому старику, другу отца.
-Интересно, сам то он понимает, что живёт в особенном, священном городе. Хотела бы я знать, о чём они с отцом говорили, наверняка, о войне.
Она вспомнила, что когда стояла у стены плача, то подумала, что эту стену своими глазами видел Иисус. И пейзажи вокруг города он видел почти такими же, какими они выглядят сейчас.
Обыденные житейские мелочи, сиюминутные радости и огорчения отодвинулись куда-то далеко, на второй план.
Какое-то огромное, неопределимое словами чувство сопричастности к вечности возникало у неё в груди. Чувство тихой радости и чудесного устройства мира. Она не понимала, когда и почему возникло это чувство.
Ей было жаль, что память о кровавых войнах, где гибли тысячи людей, даже много десятков лет спустя, не отпускает исковерканные души её отца и этого широкоплечего старика.
Она считала себя человеком рациональных взглядов, но в Бога верила, правда, без фанатизма.
* ------- Четвёртая арабо-израильская война началась в результате стремления Египта и Сирии вернуть территории, потерянные в войне 1967 года. Война началась 6 октября 1973 года с форсирования арабами Суэцкого канала и внезапной атаки на Синайском полуострове и Голанских высотах. Первые двое суток успех был на стороне арабских армий, но, в дальнейшем, они потерпели поражение, и израильские войска двинулись на Дамаск и Каир. ¬24 октября война закончилась под давлением ООН (резолюция 338). Несмотря на то, что к концу войны Израильская армия вышла на прямую, никем не защищаемую дорогу на Каир, египтяне считают, что победили в этой войне, и каждый год широко празднуют победу.
** ------ Исраэль Таль, легендарный танкист, реформатор бронетанковых сил Израиля.
В войне 1967 года был командиром 162 бронетанковой дивизии, которая с боями вышла к Суэцкому каналу. Командующий южным фронтом в конце войны 1973 года. Создатель тяжёлого танка Меркава.
Ариэль Шарон был командиром 143 резервной бронетанковой дивизии в войне 1973 года. В войне 1967 года он - командир 38 бронетанковой дивизии, которая участвовала в прорыве через Синайскую пустыню на левом фланге армии обороны Израиля. Министр обороны с 1981 по 1983 год.
В 1983 году Шарон покинул пост министра обороны по решению комиссии Верховного суда Израиля, который признал его ответственным за преступное бездействие израильской армии во время резни палестинских беженцев в лагерях Сабра и Шатила, учинённой ливанскими христианами. Впредь ему было запрещено занимать пост министра обороны.
Премьер-министр Израиля с 2001 по 2006 год.
*** ----- Эхуд Барак – начальник Генерального штаба с 1991 по 1995 год. Премьер-министр с 1999 по 2001 год. Министр обороны с 2001 года.
**** --- Януш Бен-Галь - командир 7 танковой бригады на Голанах. Из 105 танков, находившихся в составе бригады к началу войны, к 10 октября осталось 7 танков.
Ицхак Бен-Шохем - командир 188 танковой бригады. К исходу сражения на Голанах в бригаде осталось 3 младших офицера.
Авигдор Кахалани - командир 77 батальона, отличившегося в битве на Голанах.
19 января 2011 года.