***
"Между гор и долин
Едет рыцарь один.
Ничего ему в жизни не надо.
Он все едет вперед.
Он все песни поет.
Он замыслил найти Эльдорадо.
Но в скитаньях один
Дожил он до седин
И погасла былая отрада.
Ездил рыцарь везде,
Но не встретил нигде,
Не нашел он нигде Эльдорадо.
И когда он устал
Пред скитальцем предстал
Странный призрак и молвит:
- Что надо?
Тотчас рыцарь к нему:
- Объясни, не пойму,
Укажи, где страна Эльдорадо?
И ответила тень:
- Где рождается день
Лунных гор, где синеет громада
Через ад, через рай
Все вперед поезжай,
Если хочешь найти Эльдорадо."
"Эльдорадо" А.Этгар По. Перевод В.Я.Брюсова.
Gaily bedight,
A gallant knight,
In sunshine and in shadow,
Had journeyed long,
Singing a song,
In search of Eldorado.
But he grew old -
This knight so bold -
And o'er his heart a shadow
Fell, as he found
No spot of ground
That looked like Eldorado.
And, as his strength
Failed him at length,
He met a pilgrim shadow -
'Shadow,' said he,
'Where can it be -
This land of Eldorado?'
'Over the Mountains
Of the Moon,
Down the Valley of the Shadow,
Ride, boldly ride,'
The shade replied, -
'If you seek for Eldorado!'
1849
; ; ; ; В том, что эта работа ему нравится Сергей Васильев не сомневался. Ставшие знакомыми дома и люди оставались, а он уезжал и неизвестно было ни что его ждет впереди, ни что с ним там случиться. Ясным оставалось только одно: - Что бы с ним ни происходило - хорошее ли, дурное ли, главное, в этом происходящем заключалось в том, что только от него, Сергея Васильева, и больше ни от кого зависело, чем же все кончится. А там... Там, глядишь, и его коснется крылом мимолетное счастье...
; ; ; ; Особых хлопот переезды ему не доставляли. Он отправлялся туда, где его ждали, а значит всегда найдется и место в гостинице и лишний билет, потому что в другом месте его тоже ждут... Ему выписывают пропуск, ему готовят место для работы и благодарны ему за то, что он за полчаса оживил, казалось бы навсегда погибший прибор. В глазах окружающих появляется уважение... Но что ему до них?! Командировачное отмечено. Через два часа он снова в пути, и вновь впереди неизвестность и ожидание. И все же с некоторых пор с ним стало происходить что-то странное.
; ; ; ; Началось это с того, что Сергею надоели поезда. И отчего-то стали скучны и рельсы, и убегающие вдаль шпалы и деревья вдоль насыпи. А этот едущий мир уставших проводниц с вечным чаем в стаканах с неизменными подстаканниками, докучливых попутчиков, с легендами о поездных ворах, картежниках, слепых музыкантах и несчастных случаях доводили его до того, что после двух часов пребывания в вагоне у него возникало отчаянное желание на ближайшей остановке, незаметно выйти, спрятаться за какой-нибудь будкой, а когда состав тронется, злорадно помахать ему вслед рукой. Чтобы избавиться от этого наваждения, он садился у окна и, глядя на проплывающие мимо одинаковые деревушки, во множестве там и сям разбросанные вдоль полотна железной дороги, утешал себя размышлениями о том, что вон те люди, которые живут в этих деревенских домишках, вероятно мечтают о том дне, когда и они, оставив наконец свое хозяйство, сядут в скорый поезд и со стуком и грохотом будут проноситься мимо таких же поселков, и в душе от этих размышлений пробуждалось то особенное зовущее в дорогу беспокойство, которое и примиряло его с жизнью на колесах.
; ; ; ; Самолеты тоже стали совсем другими, так что после многочасового ожидания откладываемого рейса Сергей уже спокойно засыпал в комфортабельном салоне авиалайнера, позабыв про всякое очарование заоблачной высоты. И лишь редкие поездки в автобусах по-прежнему радовали его и в памяти всплывали такие слова как: - "перекладные, тройка, снег из-под копыт, бубенцы, медвежья полость" и уж совсем неизвестно к чему: "Станционный смотритель". Звучали они при этом как нечто родное, знакомое из школьной программы и незаслуженно забытое, и Сергей, как и прежде, начинал ощущать себя частичкой далекого прошлого и казалось ему, что выстраиваются в вереницу ушедшие поколения и пристраиваются к ним потомки, а гдето в центре сидит в автобусе и сам Сергей, и его существование наполнялось высшим смыслом, наблюдая как за окном проплывают пейзажи огромной страны.
; ; ; ; И все же, в тихие минуты раздумий между командировками, вместо воспоминаний о поездке, его все чаще охватывало неприятное недоумение: - "Как же это так случилось? Ведь заканчивал он инженерный ВУЗ и, казалось бы, избежал участи пожизненного скитальца, что достается геологам, археологам и другим романтикам-профессионалам, и был ли смысл, поддавшись мгновенному порыву, именно так решать свою судьбу? А не лучше ли было остаться в институте, на кафедре, как это ему и предлагали, жениться и жить спокойной, размеренной жизнью: - чтоб все происходило по хорошо отработанному плану: - работа, семья, дом, карьера, положение, потом счастливая старость и смерть. И, казалось бы: Ну какая в том обреченность? Все так живут, и почти все счастливы. Ну, хорошо, положим его не устраивала кафедра с ее мелкими склоками на уровне провинциального института,так ведь можно же было выбрать любое направление и уехать..." Но он и сейчас не ощущал прелести в радужной идиллии, когда молодая семья дружно едет в необжитые места строить новую жизнь. Он и раньше смутно понимал, чем новая жизнь может отличаться от старой. Нынче же и вовсе перестал, и стало совсем невдомек, почему современный человек, как и его перессорившийся с семьей первобытный предок, должен начинать свою жизнь на голом месте, хотя он и единственный наследник в семье. Была, конечно, возможность остаться в городе. Он так и собирался поступить. Но подвернулось же это место и никакие рассуждения ничего не смогли изменить! Будто помрачение какое нашло. "Может быть зов предков?" Но о предках своих он почти ни чего не знал. Да и кто нынче может сказать: - что же там закоировано в хромосомах?.. А Наташа исчезла... Непонятно исчезла. Сказала, что придет к самолету и не пришла. Вообще не пришла. А когда он вернулся, то найти ее не смог. - Уехала." - Отвечала телефонная трубка и обидно гудела. Сергей печалился и пытался забыть, но воспоинания не отступали и все мерещилось ему призрачное счастье ее серых глаз, и становилось страшно одиноко, и бывало жаль себя до боли, и мечталось о чем-то таком устойчивом, привычном и уютном, и сомнения мучили тогда сильнее прежнего. Но, обычно, продолжалось это недолго, так как вскоре он уезжал с новым заданием в новую командировку, и до следующего возвращения все, вроде, и забывалось в мелькании километровых столбиков, вокзалов, гостиниц, чужих улиц. И когда вновь любой дом мог стать его домом, а любая постель - местом для сна, тогда он окончательно забывал о сомнениях и только легкое беспокойство, какое бывает перед штормом, напоминало о недавних раздумьях, а он считал его результатом смены климатических поясов. Но так бывало раньше...
; ; ; ; В нынешней же командировке Сергей был уже второй месяц и смертельно устал, а сегодня к тому же и не выспался, но поужинал в привокзальном буфете и позвонил в Москву к Гришке Скворцову. Гришки дома не оказалось, и это огорчило его. Уж очень в этот вечер хотелось поговорить с кем-нибудь из близких, а Скворцова он знал давно...
; ; ; ; Григорий к работе Сергея с самого начала относился неодобрительно и не раз на правах старого друга, разражаясь пространными монологами, обличал его как деградирующего специалиста. Но, верно оттого, что произносились они обычно среди ночи, где-то после двух, Сергей всерьез их не воспринимал, и пока Скворцов возмущался, ему все казалось будто смотрит он по телевизору производственную пьесу-роман в журнальном варианте с продолжением. А Скворцов скрупулезно, пункт за пунктом, разбирал проступки Сергея и в этой обстоятельности неуловимо напоминал ту вычислительную машину, что стояла на первом этаже института, где четыре года назад они вместе учились и что-то считали к своим дипломным проектам. В отличие от той машины, Скворцов казался совсем особенной, раз и навсегда запрограммированной и хорошо отлаженной системой, которую случайно запустили и теперь нет никакой возможности остановить. И, даже, если выключить все электростанции во всем мире, то она все равно будет работать. А то, что теперь Гришка жил в Москве, писал диссертацию, собирался защищаться и было похоже, что так в Москве и останется, - все это усиливало сходство и побуждало Сергея вытворить нечто совершенно ни с чем не сообразное, только чтоб вывести Скворцова из себя. Но при этом, в глубине души, Сергей чувствовал, что тот в чем-то прав, и от этого появлялась обида, и просыпался с детства присущий, и не дававший покоя Сергею, дух противоречия. Ему хотелось во что бы то ни стало доказать всем, и в первую очередь Скворцову, что прав он, Сергей, а не кто-то еще, и ни в чем он не ошибся, и, вообще, лучшей доли для себя не желает, и окажись в тот вечер Григорий дома - все сложилось, вероятно бы, иначе...
; ; ; ; Но Гришки дома не оказалось. И тетки его тоже дома не было. А может быть что-нибудь случилось с линией. В лю-бом случае трубку так никто и не поднял, и долгие гудки оставили неприятное ощущение пустоты, от которого так трудно избавиться.
; ; ; ; Теперь, стоя в знакомом тамбуре почти пустого вагона, Сергей с грустью размышлял о том, что поскольку: - "От Горького до Коврова самолеты не летают". - как заявили ему в кассе аэрофлота и уточнили: - "Никакие самолеты в Ковров не летают." - то он ничего не потеряет, если самым безобразным образом проспит эту остановку, а после оплатит проезд до Москвы. Ведь он мог и не получить это дурацкое заказное письмо с дополнительным заданием, или забыть его где-нибудь, или случайно выбросить, а то и просто засунуть в угол чемодана и не вспомнить. И ничего ему за это не будет, а если и будет - так и черт с ним.
; ; ; ; Поезд шел быстро и Сергей каким-то особым чутьем угадывал, что в Ковров он приедет, как и значилось в расписании: - ровно в час ночи и выспаться в поезде ему не удастся. "И, разумеется, - рассуждал он, - автобусы, если они есть, к этому времени ходить не будут. До гостиницы придется идти пешком. Будить администратора. Выпрашивать номер. Искать душ. И неизвестно, будет ли в нем вода. Утром, ни свет, ни заря, так и не выспавшись, звонить, заказывать пропуск. Тащиться черт его знает куда, заполнять ворох бумаг. И все это ради того, чтоб заменить какую-нибудь дрянь, размером в половину ногтя. А займет это максимум пятнадцать минут, даже если десять из них искать паяльник! И что утешительного в том, что другой просидел бы над дефектом с неделю? Мне-то все равно к вечеру опять в дорогу!.. И снова не высплюсь..." - От нарисованной картины Сергею стало тоскливо и так тошно, что даже сигарета показалась жутко горькой. Он выбросил за окно окурок, забывшись, плюнул в темноту ночи и прошел в вагон. Там он увидел, что потоком встречного воздуха его плевок все же размазало по ближайшему от тамбура окну. Сергей подергал раму. Она сидела крепко, и это окончательно расстроило Сергея. Он виновато оглянулся по сто-ронам, юркнул в свое пустое купе, стянул с верхней полки свернутый в рулон матрас, бросил его на нижнюю, и, приспособив под голову дипломат, устроился полулежа так, чтобы видеть окно.
; ; ; ; В принципе спать ему уже не хотелось, но он чувствовал, что почти весь мозг застилает противный туман и ясной осталась лишь небольшая часть его, которая из-за своей малости не в состоянии справиться с самыми простеньки-ми задачами. По своему небольшому опыту он знал, что в этом состоянии все кажущиеся сейчас жизнен важным и бесценным на утро может оказаться мелким и никчемным и что чем дольше будет продолжаться оно - тем менее разумны будут решения и поступки, но поделать с этим Сергей ничего не мог, потому что сам не заметил, когда переступил ту грань, до которой можно было еще лечь и спокойно заснуть. "Нет, - уверял он себя, путаясь в мыслях, желаниях и ощущениях. - В Коврове, пожалуй, стоит выйти. Там завод, люди ждут... - И тут же возражал, - Да какое мне до них дело? Сами ломали приборы - пусть сами и чинят. - Век бы я не видел ни этого Коврова, ни этих людей. Выспаться мне надо! А Ковров не нужен... Может быть, там что-нибудь невиданное есть?! - соблазнялся он и парировал: - Баня в гостинице через дорогу, резные наличники и ставни под деревенский модерн... Красота! Тьфу ты напасть какая! Все не о том... Попробуем четче... Надо выбрать одно из двух: - Или лечь спать, или ждать остановку, иначе просплю... Но почему просплю? - Разбудят!.. Если разбудят - выйду, а нет, - так поеду дальше..." - Последняя мысль ему понравилась. На ней он и остановился. Встал. Подергал раму. Окно почему-то открылось и тогда он снял туфли, взобрался на вторую полку, улегся на живот и, вдыхая упругий прохладный воздух, стал вглядываться в далекие звездочки фонарей. - Да. Именно так и сделаю: - Если разбудят - выйду. А нет - поеду дальше. Вот как получится - так и будет... Что выпадет! - Сказал он вслух и чтоб успокоиться стал представлять, как там вдали, под этими фонарями спят люди в своих домах на привычных, может быть еще железных кроватях и легкий степной ветерок, шевеля листву на деревьях, прокрадывается к их лицам, а люди спят и смотрят свои домашние сны. И только он один во всем мире куда-то едет. И Сергей подумал, что хорошо бы и ему оказаться в деревянной избе с резными ставнями и жить там. И увиделось ему, как встает он с восходом солнца и работает в огороде, выпалывая сорняки, выращивает урожай. Осенью в кирзовых сапогах и телогрейке ходит собирать грибы в ближайшую лесополосу и неспешно ездит рабочим поездом. Ведет обстоятельные беседы с соседями, тихо пьет с ними по праздникам и до самой смерти наблюдает эту беспредельную равнину с хлеб ными полями, деревьями, редкими курганами под плоским, расписанным облаками, блюдом голубого неба и радуется, как это и положено, пылящему лету, золотой осени, крепкому морозу и санкам и лыжам, и распутице по весне... И всю жизнь смотрит на то, как мимо него проносятся скорые поезда... И совершенно не завидует тем, кто куда-то бог весть зачем, мчится в этом выкрашенном ядовитой краской железном ящике на колесах, который, когда проходит мимо, грохочет так, что звенит на полках посуда. И стало ему искренне жаль эти прижавшиеся к грязным стеклам грустные запыленные лица. И захотелось ему крикнуть им: "Остановитесь! Куда же Вы?!!" Он тут же решил, что нужно держать одну комнату с кроватью, столом и стулом для того, кто все же решится выскочить из быстро идущего поезда и захочет остаться...
; ; ; ; В это время колеса вагона застучали по какому-то мостику через очередную речушку и Сергей сообразил, что кричать некому. Что это едет он сам, и что под фонарями едва ли найдется комната для него. Двери на ночь закрыты и не докричаться. От этой мысли ему так захотелось домой, что даже жесткая полка с утрамбованным матрасом показалась родной и уютной по сравнению с неизвестностью за окном. И внезапно он решил окончательно, что ни в каком Коврове, ни при каких обстоятельствах выходить не станет, и вообще ничего больше делать не станет, а поедет этим поездом до Москвы, и оттуда домой, а за проезд оплатит сейчас.
; ; ; ; Он слез с полки, надел измятые туфли и пошел по полутемному раскачивающемуся коридору. Служебное купе было заперто. Сергей постучал. Послышалась недовольная возня, но продолжалась она не долго, потом что-то звякнуло, дверь двинулась немного в сторону и в образовавшуюся щель показалась половина женского лица. Одним глазом половина оценивающе осмотрела Сергея и, решив, что ей ничего не угрожает, с нескрываемой скукой спросила:
; ; ; ; - Вам чего? - Мне билет нужен. - Отчего-то насупившись, проворчал Сергей.
; ; ; ; - У тебя вроде был билет? - засомневалась половина и дверь отъехала чуть дальше, так что стало видно все лицо. Необычным оно не было: - плоское и круглое со вздернутым носом неопределенного возраста не доброе и не злое. Нормальное лицо опытной проводницы, тронутое для приличия косметикой.
; ; ; ; - Да. Был. - Сергей достал бумажник, выудил билет и протянул его лицу. - Но он только до Коврова...
; ; ; ; Тут дверь открылась еще шире. За ней оказалась среднего возраста располневшая женщина в несколько измятой форме проводницы и лицо, как оказалось, принадлежало именно ей, а не жило своей отдельной сторожевой жи-знью. Она взяла у Сергея его билет, придирчиво осмотрела, даже поглядела сквозь него на свет, но ничего подозрительного не обнаружила:
; ; ; ; - Все правильно. - Сказала она, протягивая его Сергею, - нормальный билет. До Коврова. - Потом повернулась, посмотрела куда-то в глубь купе и добавила: - Часа через два будем на месте...
; ; ; ; - Но мне не в Ковров, а в Москву нужно. - Сказал тут Сергей.
; ; ; ; - А зачем же ты до Коврова брал? - удивилась проводница и что-то недоверчивое мелькнуло у нее в глазах. - У тебя, может, денег нет? - Вдруг спросила она.
; ; ; ; - Почему? - Удивился неожиданному вопросу Сергей - Деньги есть! Но я не знал, что мне в Москву надо. Нет. То, что в Москву - знал. Не знал что в Ковров не надо... Я вам сейчас объясню!! - Заторопился он тут, заметив страх на ее лице. - Я в командировке. Уже второй месяц. Вот... - Сергей достал из бумажника командировочное удостоверение и развернул. К обычному бланку удостоверения был приклеен форматный лист, усеянный с обеих сторон синими печатями различных учереждений, датами и отметками: - "прибыл-убыл". Его вид всегда как-то по особенному действовал на людей. И на лице проводницы появилась знакомая смесь удивления, почтения, доброжелательности и жалости, а Сергей, не давая ей опомниться, продолжал: - Я все задания выполнил, а они мне Ковров дополнительно с зарплатой на "до востребования" прислали. Номера телефонов не прислали, а задание прислали. И где искать и кого искать я не знаю. И обнаружил все это в поезде. Что ж мне теперь делать? Куда я в Коврове среди ночи пойду? И зачем? Пусть они сами в незнакомом городе без телефонов предприятие ищут, а у меня времени нет. Мне домой срочно надо. Там мать одна. Я ей звонил. Она просила скорее приехать. Так что мне бы в Москву как-то попасть...
; ; ; ; - Москвич, значит?.. - Задумалась проводница. - А не похож!..
; ; ; ; - Нет, я не москвич. Я проездом. На Юг.
; ; ; ; Проводница вроде и не услышала его ответа. Меж тем в ее глазах исчезла задумчивость, и стали они туманноласковыми, будто оттаяли... Неожиданно она спросила:
; ; ; ; - А лет-то тебе сколько?
; ; ; ; - Двадцать пять, - ответвил Сергей, слегка опешив от такого поворота в разговоре.
; ; ; ; - Молодой... - Вопрошающе грустно заметила она, помолчала, и внезапно спросила: - Голодный, небось?
; ; ; ; - Да вроде нет, - Совершенно растерялся Сергей. - Я на вокзале ужинал.
; ; ; ; - Да разве ж на вокзале - это ужин?.. Молод ты еще... - Будто решив что-то для себя окончательно, твердо сказала она и продолжила: - Моему вон двадцать будет. В армии он... Фотографию прислал. Тоже худющий!.. До Москвы далеко! А по командировкам мотаться - оголодаешь. Выпишу я тебе билет. Не беспокойся. Ты вот что. Проходи-ка. Да садись. Будешь пить чай с булкой.
; ; ; ; - Спасибо. Я..
; ; ; ; - Да не стесняйся! Чай хороший, домашний. С травами. Полезный чай. И варенье есть. Свежее... Поезд он дополнительный. А лето ведь кончилось! Так пустые до Москвы и будем ехать...
; ; ; ; - Я Вас разбудил...
; ; ; ;Да мне-то спать не хочется. Дежурю я. А напарница спит. От силы человека три, может быть, еще сядет. А так, кому охота на купе деньги тратить, коль рядом едет? - И, пока она все это говорила, на откидном столике у окна появился термос, и сдобная булка, и банка с вишневым вареньем. А сам Сергей, так и не поняв, отчего это все так случилось, уж сидел за этим столом, пил непривычно душистый и совсем не крепкий, но горячий чай, ковырялся в банке с вареньем и беседовал с проводницей.
; ; ; ; - Ешь, милок, ешь, - приговаривала она. - Варенье свежее, нынешнего года. Сама варила...
; ; ; ; - Очень вкусное...
; ; ; ; - А ты, главное, не стесняйся... И давно ты так ездишь?
; ; ; ; - Третий год.
; ; ; ; - Не женат?
; ; ; ; - Нет.
; ; ; ; - А что так? Парень ты видный. Девчатам, небось, нравишься. Неужто так и не нашел, чтоб характером подошла?
; ; ; ; - Не до того как-то... - уклончиво ответил Сергей.
; ; ; ; Вопросы были привычные. Их ему не раз задавали и старушки, дежурившие в дешевых заводских гостиницах небольших городов, и попутчицы, возрастом годившиеся ему в матери и Сергей уже знал, что за вопросами последуют бесполезные советы, которые, как он однажды понял, даются совсем не со зла и потому не надо на них сердиться и оспаривать их тоже бессмысленно, ибо закончится тогда разговор или фразой: - "Вот погоди. Повзрослеешь - поймешь, да только поздно будет". - или еще какой другой, но в том же обиженно угрожающем духе. Почему его возражения вызывали такую реакцию, понять он не мог, но, размышляя на досуге над этим феноменом, пришел к выводу, что советы ни к чему его еще не обязывают. Тогда он взял за правило, молча слушать собеседника, изредка кивать головой, поддакивать в нужный момент, и в то же время думать о чем-нибудь своем. Вскоре это начало ему удаваться и даже вошло в привычку. Но сегодня он так устал, что ни одной путной мысли в голове не появлялось и потому он просто отрешенно слушал Нину Александровну - так звали проводницу, и старался не заснуть. - ...Поездил, побесился и хватит, - говорила она. - Работу найди. Да жену хорошую. Детишек опять-таки надо заводить, чтоб у матери внучата на радость были. А по поездам, да по гостиницам мыкаться - так это дело пустое. Человеку дом справный нужен. Жена хозяйственная. Чтоб обед был домашний. Чтоб все чин по чину...
; ; ; ; "Эк они все про всех знают?! - Прихлебывая чай, лениво подумал Сергей. - Будто и впрямь книга судеб именно ими написана".
; ; ; ; - Наверное, Вы правы... - Сказал он вслух и внезапно с удивлением ясно почувствовал, что проводница действительно права, так же как и Гришка, и все те от кого он с такой легкостью раньше отмахивался и это почему-то не разозлило его как обычно и даже не вызвало раздражения.
; ; ; ; - Вот сын у меня из армии вернется, - продолжала Нина Александровна, - так враз женю. Уж и невеста есть. Заждалась!..
; ; ; ; "А вдруг он на японке мечтает жениться, а не на вашей Клаве или Стеше..." - по инерции мелькнуло у него в голове и исчезло, а вместо этого появился вопрос: - "А зачем жениться на японке?"
; ; ; ; - ... А сама доезжу на пенсию уйду. Внучат буду нянчить и по хозяйству возиться. Я уж свое отъездила. Пока одна - удобно. Два дня в дороге - два дома. И опять-таки: - Москва! Ежели чего надо, в магазин проскочишь и домой привезешь.
; ; ; ; - И давно вы так ездите? - поинтересовался Сергей, отметив про себя, что ему как-то в голову не приходило что-нибудь привозить из поездок.
; ; ; ; - Давно. Как муж умер - так ездить и пошла. Семью поднимать надо было. Потом, как сын подрос, бросила. На заводе работала. А сейчас вот опять езжу. Работа несложная, а платят неплохо. Мне еще сына женить надо. Это в молодости хорошо на вагонной полке спать, а под старость - ой как трудно!.. Непонятный вы народ мужики. Ну, вот хоть ты. Один. В чужом городе. Ни семьи, ни соседей. А ежели заболеешь или еще что, не дай бог, приключиться? Тогда как? Не могу я такой жизни понять... Ведь у тебя и специальность есть...
; ; ; ; - Есть. - Ответил Сергей, и отчего-то подумалось, что его специальность действительно хорошая, и что таких, как он специалистов мало, и что ему не раз уже предлагали другую, спокойную, перспективную и высокооплачиваемую работу, сулили квартиру, в шутку жену и прочие блага, и от всех них он со смехом отказывался; и еще мелькнула мысль, что может наступить и такое время, когда он уже никому не будет нужен и перестанут ему вообще что-либо предлагать...
; ; ; ; - А, впрочем, и мой мужик такой же был. - Говорила меж тем Нина Александровна. - Все его куда-то тянуло, крутило, все на месте сидеть не мог... Да, человек, он один не может. Надо ему, чтоб кто-то рядом был. Когда видишь, что все уже в твоей жизни устроенно и дел-то никаких не осталось - так, по-моему, и помирать легче... Мой, помню, тяжело помирал. Все переживал и как он меня одну оставит и как сын вырастет и хозяйство... Все советовал как лучше устроиться... Да только советами сыт не будешь!.. Тяжело без мужика. Уж мой-то каков был? И закладывал, и дрались мы с ним, иногда даже смерти ему желала, и развестись хотела, а как помер... И куда вся глупость-то делась? Нет бабе жизни без мужика... Хорошо еще, что маленький сынишка был. Вот теперь на него вся надежда... Жаль, один он у меня... А ты тоже у матери один?
; ; ; ; - Да, один. - Как-то бездумно сказал Сергей, чувствуя, что ему до ужаса жалко неведомого, погибшего до времени мужа этой женщины, видимо, чем-то неуловимым похожего на него, Сергея, и мелькнула мысль, что вполне возможно такая же участь ожидает и его самого.
; ; ; ; - Нет, один ребенок - это еще не ребенок. - Рассуждала меж тем Нина Александровна. - Только поздно я это поняла. Детишек должно быть много. Когда шум и веселье в семье бывает, то вроде и не впустую живешь. Хоть какая-нибудь память о тебе останется. Будет и глаза кому закрыть и за могилкой поухаживать. Уж и не знаю - есть там что, или нет, но только не может такого быть, чтоб человек рождался, жил, страдал, мучился и все это ради того, чтоб после смерти с землей перемешаться. Не может такого быть. Нет. Не может... А ты тоже, небось, без отца?
; ; ; ; - Ага.
; ; ; ; - И давно?
; ; ; ; - С рождения.
; ; ; ; - Да... А что, мать так замуж и не вышла?
; ; ; ; - Нет.
; ; ; ; - Домой тебе, милок, надо возвращаться... Выпишу я билет. Не волнуйся...
; ; ; ; олько после того, как они миновали Ковров, Сергей вернулся в свое купе. Расстелил, выданную за рубль проводницей, влажную постель, прикрыл окно, разделся, лег на полку, закрыл глаза. Нет, он не переживал, и даже не вспоминал свою беседу с проводницей, но помимо его воли тот разговор, как упавший в тихое озеро тяжелый камень, разбрызгал мысли и они, вырвавшись из-под всякого контроля, совершенно ошалев и, не признавая никаких физических законов, разлетелись каплями над взволнованной поверхностью и устроили в голове такой кавардак, что и описать невозможно. Об Обрывки фраз и видений перемешались без всякой связи, чем несказанно злили Сергея. Спать уже совсем не хотелось и тут ему вспомнилось детство. Онувидел себя маленьким мальчиком, идущим из детского сада домой. Он идет, держась за мамину руку, идет мимо невысоких домов, в проемы между ними видит степь. Там садится солнце. Розовеют облака. А над городом небо синеет и выгибается. Дом все ближе. И вот уже закат подергивается пеплом, и появляются первые звезды. Они проходят калитку и наступает тихо вечер... И какой-то ком подкатил к горлу. И Сергею вновь захотелось домой, на Юг, туда, где дуют вечные ветра и ревут шторма в августе, а нынешняя его жизнь в одно мгновение из полной значимости и смысла превратилась в никчемную и пустую. И стало ему думаться, что сама по себе дорога пуста, а работа бесполезна. И что унизительно вот так, как мальчишке на побегушках, носиться из края в край, спеша исправить то, что кто-то из лени не доделал или не дораситал. И стало страшно от того, что цели в жизни у него сейчас нет. А если она и была - так он напрочь о ней забыл. Знал да забыл. Вроде бы и была, но не стало ее. Пропала. А может и не было вовсе. И невозможно ему узнать про эту самую цель, покуда растреклятый летний поезд медленно ползет, стуча колесами, и извивается как деревянная игрушечная змея на стеклянном прилавке универсама. И некому эту гадину остановить и не у кого ему спросить, и только глухо стучат колеса под полом, и уже слышится Сергею в их стуке: - "Зачем, зачем, зачем ты ездишь? ЗАЧЕМ, ЗАЧЕМ, ЗАЧЕМ ЖИВЕШЬ?.." И два эти вопроса, повторяемые вновь и вновь, вытесняя из головы все ос-тальное, уже гулко стучали в опустевших висках, и, казалось, не будет этому конца.
; ; ; ; - Тьфу ты, черт! - Выругался вслух Сергей, отгоняя наваждение, и подумал: - " Этак свихнуться можно!" Звук в голове исчез. Но осталась тяжесть и боль. И Сергею страшно захотелось взять того кто первый придумал, будто колеса разговаривают, да и сунуть под самый длинный современный товарняк, дабы тот мог как следует их выслушать и основательно прочувствовать... Ужаснувшись жестокости своих желаний, Сергей попытался изменить их направление, как ему казалось, более не менее разумным утверждением, что так можно бог весть до чего додуматься, но это его не остановило, а только подстегнуло воображение и ему вспомнилась строка, напечатанная черным шрифтом, которая гласила: - "Начитался библии и зарезал". И он тут же явственно почувствовал, что сейчас он вот как есть тоже кого-нибудь прирезал, и рука ну ни капли не дрогнула, но при этом оговорился, что для выполнения задуманного ему нужна еще информация о том, кого резать и за что... Но информации не поступало, и даже колеса на сей счет сказать ничего не могли, и тогда он со злобой стал думать о проводнице: - "Вот чертова баба! Всю душу со своей философией вымотала. И так тошно, а ей лишь бы масла в огонь. И все с благими намерениями!.. Неужто она и без болтовни не могла мне билет выписать?! И чем она лучше того идиота с колесами? Да не могут они разговаривать! Железные они и молчат. Да и о чем вообще они могут спрашивать?!" - Он вновь прислушался. Колеса стучали уже что-то несвязное, но вопросы были заданы и Сергей знал, что придется на них ответить, а иначе не будет ему покоя.
; ; ; ; - Не знаю, - умоляюще произнес он вслух и повторил уже более уверенно: - Не знаю. Я домой хочу. И выспаться хочу. Вот как высплюсь - так тотчас отвечу. Честное слово отвечу. Хватит стучать! Сплю я!! - Закончил он совсем уж грозно, заткнул уши и сказал сам себе древнюю формулу: - "Я расслаблен и спокоен". - Но и это не помогло. Он только яснее почувствовал, что совсем не расслаблен и совсем не спокоен. И тогда он стал вспоминать, как в то далекое лето дымился под ветром берег и длинные струи песка сползали в прибой, и как лежали они с Наташей на мягком желтом песке в ложбинке между барханами, защищенные от ветра колючим кустом. И как песчинки секли ноги, когда они шли к воде... И как пенилось море... И как в ту ночь светили звезды... Наконец он задремал в предчувствии близких перемен, и, уж совсем засыпая, успел подумать, что выйти в Коврове было бы разумней.
* * *
Прдолжение следует...