Михаил Петрович ехал на своём стареньком жигулёнке через мост перед Бородыновкой, в сторону Минеральных Вод, и нервно вспоминал о том, что произошло сегодня. Нервничать было из-за чего. Всё вокруг и так прескверно, а тут ещё и эти неприятности. Вот уже два года тридцатисемилетний Миша Петрович, как ласково его называли учащиеся, умело сочетал работу школьного учителя с работой в частном такси, но ничто хорошее не остаётся незамеченным. Сегодня директор школы, где он работал, поставил ему ультиматум: или - или. Школа нуждается в его постоянном присутствии, а не просто в его уроках. Миша Петрович давно уже замечал, с какой завистью смотрят на него некоторые преподаватели, живущие только на зарплату. Но что однажды это выльется в подковёрную возню вокруг его, более чем скромной, должности учителя истории, этого он не ожидал. А ведь его уроки нравятся детям. Вот сегодня он спросил директора в присутствии других учителей, чем ему кормить семью из четырёх человек, имея простую учительскую ставку, и не услышал ничего вразумительного.
-« Но ведь другие же живут на эти деньги». - развел руками дир.
Впрочем, разозлил Михаила даже не ответ директора. Разозлили те самые коллеги, которые стали убеждать его, что и они тоже перебиваются с хлеба на квас. Те самые, которые в перерывах между уроками только и делают, что обсуждают своё несчастное житьё-бытьё, ничего для его улучшения не предпринимая. Но, больше всех старался военрук, подполковник в отставке:
- Ты что думаешь, я много получаю? А куда-ж деваться?
Михаил тогда не выдержал и осадил военрука:
- Ты ещё скажи, Сан Саныч, что ты на ставку военрука живёшь, а полковничью пенсию в детский фонд перечисляешь. Тебе квартиру дали. Пенсия, мама не горюй. Живи и здравствуй. Но почему ты меня с собой сравниваешь? Ты ведь даже не учитель. Может, хочешь в моей шкуре побывать?
- Я не сравниваю. Мне и моей шкуры хватает. Тебе даже не снилась офицерская служба. А свою пенсию я заработал в армии. Это мне за мои заслуги перед страной дали.
- Ну да. Ты все заслуги заслужил, причём перед страной. А мы тут шпионской деятельностью занимаемся в пользу врагов нашей родины, и поэтому нам ничего не положено.
- Ну, ты службу в армии со школой не равняй.
- Это ты. Сан Саныч, свою бездарную солдафонскую службу с работой в школе не ровняй. Вся твоя армия начинается вот здесь. В этих вот классах. И начинаем её мы, учителя. Без нас Саныч, ты бы до рядового не дослужился.
Сан Саныч попытался было ответить, но директор оборвал перепалку:
- Будет лучше, Михаил Петрович, если вы решите для себя, что для вас важнее. Если не школа, то я рекомендую вам написать заявление об уходе. Есть люди, которые с удовольствием будут работать на вашем месте, дадут детям не меньше чем вы, – и, нервно кашлянув, с сомнением в голосе, добавил,- если не больше.
Это был удар ниже пояса. Михаилу нечего было сказать этим людям. Он молча взял со стола директора чистый лист и написал заявление об уходе. Потом встал и вышел не прощаясь. Было обидно. Позади семнадцать лет работы в школе, а ты, оказывается, не нужен. Хорошо ещё, что это выяснилось не через тридцать лет.
Машину вёл наизусть. Дорога была выучена. Глаза сами фиксировали всё впереди и в зеркалах заднего вида, а мысли были ещё там, в школе. Сейчас каникулы. Придут дети в школу, а Миши Петровича нет. «Добрые» люди расскажут детям, как уважаемый ими учитель променял школу на «длинный рубль». Но дети поймут. Удивительно, но дети очень часто оказываются мудрее взрослых. Не умнее, а именно мудрее. Может быть потому, что не идут на компромисс ради куска хлеба? Наверное, когда умудрённые жизнью люди, говорят про взрослого, что он ведёт себя как ребёнок, то имеют в виду эту бескомпромиссность?
Михаилу почему-то вспомнилась голодовка учителей одной из школ, то ли Новосибирска, то ли другого сибирского города. Учителя объявили голодовку без прекращения работы, требуя выплатить многомесячные задолженности по зарплате. Коллектив благородно решил, что их акция не должна проходить в ущерб занятиям детей, и что они будут работать во время проведения голодовки до тех пор, пока на это хватит сил. Спустя несколько дней, один из организаторов голодовки, умер от инфаркта. Задолженности учителям тут же выплатили.* Михаил не помнил фамилии того учителя, но когда он об этом услышал, ему стало не по себе. Будто он что-то мог сделать и не сделал. А сейчас он ехал и думал:
- Интересно, есть ли мера человеческому благородству, и границы у человеческого ханжества? А может быть правы ханжи, и благородство нам не по карману?
Мимо Бородыновки Миша Петрович нёсся с максимальной скоростью, на которую была способна его «старушка». Её «крейсерская» скорость давно уже не превышала 100 километров в час. Впереди неожиданно мелькнула тень человека перебегающего через дорогу. На середине полосы человек неожиданно подвернул неудачно поставленную ногу. Михаил успел. Правая нога резко утопила тормоз, а руки без раздумья рванули руль вправо и сразу влево. Машину вынесло в сторону от бегущего мальчишки и стало резко разворачивать. Правым задним колесом она ударилась о дорожный столбик. Столбик разлетелся, но машину вновь развернуло по направлению движения. Михаилу повезло. Столбик оказался бетонным. Ещё советским. Через несколько метров машина остановилась и заглохла.
Миша Петрович сидел и молча смотрел вперёд. Со стороны казалось, что водитель просто припарковал машину в неположенном месте. Всё было тихо и мирно. Михаил не думал ни о том, что он потерял работу, ни о том, что машину придётся восстанавливать неизвестно за какие деньги. Впереди, необыкновенно-яркими и невозможно-великолепными красками восхищал закат дня. Он смотрел и думал:
« Какое счастье, что всё это есть»!
* Александр Иванович Моторин. Учитель одной из школ Ульяновска.