Обречённый лгать. Слово о писательстве

Геннадий Петров
(Иллюстрация: прекрасная девушка из Сети. Спасибо автору и, собственно, девушке...)


– Расскажи мне обо мне, – вдруг попросила Полина.

Мы сидели на кровати друг напротив друга, прикрывшись уголками пледа. Она закручивала волосы у себя на затылке, женщины бывают удивительно красивы при этом занятии.

– Ты гарнюня, – улыбнулся я.

– Гена, я серьёзно.

– Мы с тобой и знакомы-то всего месяц…

– 26 дней. Я тебя прошу не биографию мою мне поведать, она мне известна.

Сейчас вспоминаю этот странный разговор, потому что мне уже несколько дней не даёт покоя одна мысль. Идиотское слово «фикшн», словно фишка из казино или монетка, завалившаяся за подкладку, – и никак её не достанешь, она там где-то в одежде, раздражающе твёрдая и лишняя, нащупываешь её сквозь ткань – вот она, – лезешь пальцами в найденную дырочку – и не можешь найти этот приставший к тебе предмет.

Нет, я не собираюсь говорить обо всех этих «типажах», «прототипах», «образах»… И уважаемого читателя прошу отодвинуть в сторону своё образование и взглянуть на феномен сочинительства чистыми, всегда готовыми удивиться, глазами ребёнка…

Ведь это – призраки, друзья мои! Призраки!.. Любая провинциальная газетёнка рядом с «Евгением Онегиным» выглядит Документом. Это внушает скуку и уважение, согласитесь. Да…

Я приподнял край пледа и охватил её маленькую узкую ступню. Пальцы длинные, удивительно длинные. Это показалось бы даже уродливым, если бы они не были такие изящные, розовые, нежные на ощупь… Она живая. Она не привидение, которое я неделю носил в своей голове, словно болящий Зевес Афину-Палладу, прежде чем изверг в очередной рассказик из серии «школьные кошмары».

Она – живая. Когда-то она родилась у какой-то женщины, расторгла ложесна и вышла на свет, чтобы когда-нибудь умереть, печально вспоминая свою жизнь. Была маленьким серливым и пискливым комочком… а когда-то будет старушкой, и пальцы эти скрючатся, обезображенные обувью… А может быть, она не доживёт до старости.

Что я такое говорю?.. Моя Полина – она живая. Она плачет, когда её огорчили, сердится, когда ревнует, она хочет, чтобы сделали «по её», даже злится что что-то «не по её», она улыбается сейчас, потому что она живая и ей немножко щекотно.

И вот – я, спустя семь лет, превратил её в жалкую кучку слов, которые могут что-то там вызвать в вашем воображении…

Я сейчас на ПрозеРу пишу этакий трагифарс в форме киноповести «Поэт Настоящий. Обыкновенный». И вот что-то странное происходит с «очами» моего раздёрганного восприятия, когда я перечитываю уже выставленные главы. Как мерцающая картинка, которая от небольшого её поворота меняет одно изображение на другое, – иногда я вижу этих людей, сострадаю им, смеюсь над ними, а иногда – словно слепну… Замечания, конструкции диалогов, опостылевшее слово «сказал»… какие-то пародийные, зловещие скелеты людей, с гипертрофированными руками, или ногами, или глазами, или головой…

Ведь, в сущности, я хочу обмануть вас. И вы раздражаетесь, когда мне это плохо удаётся…

– Ну, давай! Я готова, – Полина согнула вторую ногу в колене и уложила на него руки, сплетя пальчики.

– Хорошо… – я слегка сжал её ступню. – Ты – мечтательница. Ты мечтаешь с самого детства. И главная твоя мечта – любовь. Когда ты думала о любви, то у тебя всегда что-то сладко сжималась в груди. И ты больше мечтала именно о том, как ТЫ будешь любить. Ты ощущала свои сокровища, свои богатства и всё в тебе пело от предчувствия наслаждения дарить это… И только спохватившись, ты начинала мечтать ещё и о том, как будут любить ТЕБЯ… – я провёл ладонью по её слегка дрогнувшим пальцам. – Но ты стыдишься и стесняешься этой мечтательности. Двух вещей ты стыдишься – мечтательности и чувственности, страстности своей…

– Всё ты врешь… – грустно сказала она. – Я думала, ты меня хоть чуточку любишь. А ты злой.

– Но я люблю тебя!

– Ага. Каждую пятницу и субботу.

– Как банально…

– Всё у тебя банально, – она выдернула ножку из моих рук. – Ты сам банальный.

Ужас «Соляриса» в том, что дубликаты людей, творимые чудовищным космическим Хирургом, складываются именно из того материала, который отпечатался в памяти подопытных астронавтов. Представьте, что ВАС кто-то вылепил из того, что думает, помнит о вас кто-то из ваших близких. ТОЛЬКО из этого. От вас, в сущности, ничего не будет использовано для создания «вас». Представьте!

Полина иногда пишет мне. Я подумал, если бы она отправилась на «Солярис» и зловещий добродей – океан «воссоздал» бы ей Геночку, она бы его (меня?) не то что в ракете на орбиту запустила бы, а утопила бы в серной кислоте. И много раз («благо» условия океановых забав это позволяют). Полина, гарнюня! я виноват не более тебя!..

Но в то время мы были ещё счастливы. И размолвки только разжигали нас. Я тогда любил ругательства и радовался, если мне попадался человек, понимающий эту игру.

Итак, разумеется, можно сказать, что создание иллюзий – это одно из древнейших ремёсел. И нечего тут мудрствовать. Можно напомнить, что писательство – не более чем набор знаний, умений и навыков. ("С научной точки зрения, любой, кто НЕ может не писать – графоман, а качество, стиль и талант – понятия не научные. Не так ли, Борис? (Йорик кивал.)" http://proza.ru/2010/10/12/1382

У кого-то выходит писать лучше, у кого-то хуже, кому-то нравится, как пишет тот автор, а кому-то – как пишет другой, – но это уже нюансы. Можно ведь всё упростить!

Нет, друзья мои. Это всё равно, что женскую физическую красоту (перед телом женщины я испытываю языческий трепет, ничего не поделаешь…) сводить, как в «Лезвии бритвы», к одной лишь целесообразности, а любовь – к игре гормонов.

Если автор ограничивается мастерством, совершенствованием оного, если писательство – это только способ прокормиться, то говорить не о чём… Но если автор всё же одержим неисполнимым желанием воссоздать хоть один «непризрак»? Такое исповедничество не всем по душе.

Я сейчас стараюсь много читать, мне объяснили, что только так можно поправить грамотность, и вот, мне попалась в руки книга – автобиография моего любимого писателя Анатолия Кима «Моё прошлое». Он там вспоминает, чем часто бесил критиков и коллег: «…их всех раздражало в моих сочинениях слишком откровенное желание раскрыть какие-то потаённые уголки своей души. Но что делать, если твоё обнажение души не нравится людям?»

Увы, Анатолий Андреевич, не это страшно…

…Мы лежали с ней рядом, тяжело дыша. Она нащупала моё запястье и сжала его. Слишком сильно. Не люблю, когда женщины причиняют мне боль. Отпустила.

– Расскажи мне о себе, – вдруг попросила Полина. – У тебя это лучше получается.

– Хорошо. Расскажу. Но помни, – это уже буду не я…

– «Мысль изречённая есть ложь». Ты банален, Геночка.



08. 03. 2011