РЫЖИЙ, РЫЖИЙ, КОНОПАТЫЙ...
Вася ушёл. Я хотела закрыть за ним свою дверь, но ни замка, ни крючка на двери не было. То, что называлось дверью, было просто фанерой с ручкой.
За окошком стало темнеть, значит, было уже больше десяти вечера. Мои часы остановились, а спросить у старухи точное время я не решаюсь. Сижу на табуретке, оглядываю свой новый приют. Уныло и убого вокруг, только маленький паучок пытается доказать обратное. Быстро и весело суча лапками, он привычно спускается вдоль окна на своей паутинке. Делом занят...
Надо и мне заняться делом. Аккуратно складываю ветхое хозяйкино кроватное покрывало, снимаю серое, такое же ветхое постельное бельё и стелю своё. Всё... Надо бы открыть форточку, очень душно, но больше ни на что нет сил. Так, в сарафане, не укрываясь, ложусь спать. «Завтра надо будет позвонить маме, - думаю я, засыпая. - Она что-нибудь придумает...»
...Мама бежит и тащит меня за руку, но я всё равно не успеваю за ней, спотыкаюсь и падаю на камни. Мне очень больно, из коленки сильно течёт красная кровь. Тогда меня мама берёт на руки и опять бежит. А поезд всё приближается. Мы бежим под мостом. Кругом бегут люди, кричат «немцы! немцы!». Я слышу, как они дудят в дудку. Дудки такие громкие, что рухнула гора. На наши головы падают огромные камни, но очень тихо, как листочки шуршат...
Проснулась я от шороха. В комнате было темно, и спросонок я не могу понять, откуда звук. Стало страшно. Я быстро села, прижалась к стене и стала всматриваться в темноту.
- Вот хорошо... Проснулась... – слышу я шёпот Васьки.
Надо бы включить свет, но где выключатель, я не знаю, раньше не посмотрела. Съёжившись от страха, я громко говорю:
- Вася, включи свет.
- Тише, тише... Зачем свет? Скоро светать будет, - шепчет он и лезет ко мне на кровать. – Пусти под бочок...
- Нет!!! – закричала я, но тут же его ладонь зажала мне рот.
- Тихо!.. Тихо, а то тётка прогонит. Куда пойдёшь?.. То-то... Чего ломаешься? Я же не насильник какой... Сговоримся, слюбимся... А?
- Я не ломаюсь! – холодея от страха, пытаюсь ему хоть что-то объяснить. – Я девушка...
- Целка что ль? Э-э-э, ты мне эти сказки не рассказывай. Фатула зря орать не будет. Застукала она тебя с грузинами?.. Так-то... Знаешь, что её взбесило? Она испугалась, что ты триппер подцепишь, а баб она не лечит принципиально. Только мужиков лечит и только грузин. К ней все московские грузины на уколы ходят. Бабки зашибает бешеные!.. Эх, знал бы, где она их хранит, жил бы в Сочи...
- А что это за болезнь такая? – испугалась я новой напасти.
- Эх! Святая простота! Венерическая болезнь такая... Лёгкая болезнь, только ссать больно, но после нескольких уколов всё проходит. Вот, если сифилис, то хуже будет. Эта болезнь тяжёлая... Ну, Колобок, что в угол зажалась? Ложись, не съем я тебя, так... малость пожую... Ха-ха! – рассмеялся он своей «шутке» и рванул меня к себе.
- А-а-а! – Закричала я, но он опять зажал мне рот. – Не смей!.. Мерзавец, не смей!.. – хрипела я, борясь с ним, пытаясь убежать от этого ужаса.
- Тихо, тихо, девка... – шептал он, одной рукой сдавив мне на груди, как клещами, мои руки и больно локтем упёрся в лицо, прижав рот и нос. - Погоди ужом вертеться... Счас вместе повертимся... Ох!.. А вход-то свободный, целочка... Ах!.. Заходи не хочу...
Я уже почти задохнулась от невозможности дышать, когда он закончил своё чёрное дело. Я лежала в мерзкой, липкой мокроте, обессиленная борьбой и плачем, а смрад водки, одеколона и его пота усугубляли духоту комнаты и моё отчаяние. Рассвет равнодушно осветил итог моего позора.
- Кровищи-то сколько!.. – удивился Васька. – Менстра у тебя что ль?.. Глянь, я весь об тебя измазался.
Никакой менстры у меня не было. Просто сегодня, 15 июня, кровавая первомайская точечка обернулась страшным кровавым морем ещё одного насилия и горя. Васька вышел, а я всё лежала и плакала от отвращения и бессилия что-либо теперь поправить.
- Чего ревёшь? – сказал он, вернувшись с большим чайником и тазом. – Вот, помойся... Болезни не бойсь, я чистый... Не то, что твои чурки... – завершил он фразу и начал одеваться. - Ты когда вернёшься с работы?.. – спросил он, присев на чистый краешек постели. – Я часов в 9 вечера к тебе приду.
- Нет!!! – вновь закричала я в истерике, но Васька ловко опять зажал мне рот рукой.
- Тихо!.. Цыц!.. Чё трясёшься, как ненормальная?! Я же по-хорошему хочу. Ты мне нравишься, баба ты культурная, добрая... Поживём вместе, глядишь, женюсь на тебе... Да, не трясись ты!.. Ладно, видать счас серьёзный разговор не получится... Я пойду... Вечером поговорим.
Васька ушёл... Наконец-то я выбралась из этой мерзости на постели. Весь сарафан, простыня, даже край наволочки - в крови. Руки, ноги болят от борьбы и многочисленных синяков... Раздеваюсь до гола и, не переставая плакать, ожесточённо мылом и мочалкой смываю с себя кошмар ночи... В процессе мытья отвращение сменяется жгучей ненавистью ко всему роду людскому и, как ни странно, холодным покоем. Ко мне вернулась способность мыслить. Я уже знаю, что мне надо делать дальше.
Солнце встало и пытается прорваться в эту убогую конуру сквозь куст сирени. Где-то недалеко загудела электричка и с характерным звуком, набирающего скорость поезда, рассказала мне, где станция. В комнате всё убрано. Я уже почти готова к выходу. Осталось сделать последнее – ещё раз коснуться кровавой грязи, которая кучей валяется на полу. Почти спокойно заворачиваю всё в старую газету и выхожу из дома. Вот и электричка... Позади, мирно похрапывающая за занавеской, тётка, около станции в куче зловонного мусора валяется пакет с моим бельём и сарафаном... А со мной остались тихая боль и спокойная холодная ненависть.
Когда я приехала на Павелецкую, было около восьми утра. На переговорном пункте никого не было, и меня быстро соединили с мамой.
- Доброе утро, мам!
- Доченька! Родненькая! Что с тобой случилось? – слышу я встревоженный голос мамы. - Ты мне давно не пишешь, я волнуюсь, сегодня всю ночь не спала, всё думала о тебе!..
- Напишу, напишу, мама...
Родной взволнованный мамин голос перенёс меня в детство, захотелось уткнуться носом в её колени и пожаловаться, рассказать о беде... Но прошлой ночью детство кончилось, и я, сдерживая рыдания, говорю:
- Напишу... Не волнуйся... Послушай, вчера меня Фатула выгнала из дома. Придумай, что мне теперь делать?
- Как выгнала?! За что?! Ты ей вовремя платишь за квартиру?
Как хорошо, что человек придумал телефон! Мама не видит моих слёз и я, насколько возможно, стараюсь голосом не выдать себя.
- Вовремя. И за июнь уже заплатила, но больше она не хочет меня видеть, потому что её гости, грузины, со мной разговаривают.
- Вот зараза! – в сердцах воскликнула мама. – А почему ты к Дусе не пошла? Где ты ночевала?
- Дуся была у Вали, их вообще никого не было дома. А ночевала у кукольников, - вру я. Не рассказывать же маме о Ваське и кошмаре ночи!
- Где ты сейчас? Где вещи?
- У кукольников, - продолжаю я врать.
- Так... Перезвони мне... Нет... У кукольников есть телефон дома? Я им позвоню...
- Есть, но через два часа мы выезжаем на концерт за город, - вру я опять, потому что знаю, что сегодня я с ними никуда не поеду, отпрошусь. - Лучше я тебе перезвоню сама, только скажи, когда.
- Позвони мне днём, в час или два. Я постараюсь договориться с Ирой, подругой тёти Бэбы. Помнишь тётю Бэбу?
- Нет...
- Ну, это неважно... Эх, надо было сразу к ней устраиваться! Она была согласна, но я подумала, что рядом с тётей Дусей тебе будет легче... Как же я ошиблась! Ладно, донечка, не трать больше деньги и не нервничай. Я всё улажу. Позвони мне днём.
Ну, вот... Вытираю, оставшиеся от детства, слёзы и еду к кукольникам. Я должна их как-то уговорить, чтобы они без меня поехали на концерт. Ведь надо забрать вещи из конуры днём, пока туда не заявился Васька.
Неожиданно всё устроилось лучшим образом. Мой расстроенный вид и полу правдивый рассказ о Фатуле вызвали у них такое сочувствие, что они сами предложили мне с ними не ехать, одолжили деньги на такси для перевозки вещей и отпустили. Теперь я свободна и спокойно гуляю по Москве в ожидании назначенного мамой часа...
Идёт по набережной моя ожесточившаяся юность. Солнце светит ей прямо в глаза, пытаясь добраться до глубины души молодой женщины, но... Куда там!? Губы плотно сжаты, глаза сощурены, взгляд быстрый и острый, как клинок, колет проходящих мимо людей. Отныне собственная ложь её смущать не будет. Разорвана частичка наивной правдивой души, а совести предстоит залечивать эти раны. Старость, не суди её строго! Она не первая и не последняя попала под жестокий московский каток. Пройдёт время, и она смирится со своей бедой. Что толку плакать, когда Москва слезам не верит! Через пару десятилетий деятели искусства снимут кинофильм о таких, как она. И как героини фильма в меру своих талантов достигли того, чего хотели, так и она, пройдя ещё не мало испытаний, придёт... Придёт к чему?..
Какое чудное июльское утро!.. Нет! Мне всё-таки нравится эта летняя концертная жизнь. После того, как, обманув хозяйку, (я ей сказала, что еду к Ваське) удалось сбежать из конуры к тёте Ире, всё во мне утряслось, и жизнь уже не кажется мерзкой.
Каждый день из окна автобуса я с удовольствием смотрю, как мимо проплывают красивые места Подмосковья, дышу свежим воздухом и радуюсь общению с детьми в лагерях. Они бурно реагируют на каждый концертный номер и особенно хорошо, как мне кажется, принимают басни моих кукольников.
В студии из всех занятий остался только раз в неделю танец, который я не пропускаю, потому что Елена Сергеевна меня в этот день освобождает от выезда. Приходят на танец несколько новеньких, говорят, тоже ассистентов. Один из них длинный, неуклюжий верзила Сашка норовит каждый раз встать со мной в пару. Теперь мы учимся танцевать бальные танцы, и после разминки у станка танцуем вальсы, мазурки, польки... С лёгким презрением я отвергла Сашины притязания.
А недавно пришлось весьма резко поставить на место Анатолия Михайловича. Его новая жена получила-таки однокомнатную квартиру гостиничного типа, и он теперь жил с ней. Однажды он назначил мне репетицию ввода в их концертный номер у себя, в новой квартире. Жены не было дома, она лежала на сохранении в больнице. Так вот, Анатолий Михайлович решил начать репетицию с «упражнения» на выработку раскованности и попросил меня сесть к нему на колени. Я его обозвала кобелём и ушла, хлопнув дверью. С тех пор о вводе в номер он со мной не заговаривает, да, и Елена Сергеевна пока молчит.
По выходным дням я пропадаю в Третьяковке, или в читальне, или Пушкинском музее. А один раз тётя Ира мне дала билет в Большой театр. Она работает в театральной кассе, и у неё есть билеты во все театры, но на самые интересные спектакли она продаёт билеты вдвое дороже, чем они стоят. Мама меня предупредила, чтобы я не просила у неё билеты, потому что это её серьёзный приработок. Она вдова и растить двух дочерей на зарплату кассира не может. Правда, старшая уже замужем и сама работает, но младшей только 12 лет.
Билет на спектакль «Лебединое озеро» тётя Ира мне подарила. Место оказалось на самом верхнем балконе и, хотя я весь спектакль простояла, впечатление было потрясающее. С тех пор прошёл почти месяц, а во мне всё звучит, вызывая слёзы восторга, дивная музыка адажио, и стоят в памяти, потрясающие по красоте, сцены спектакля.
Вот и кончается июль... Студенткой я в этом году не буду, никуда не стала поступать, но в будущем году пойду в институт культуры на режиссёрское отделение. Я там побывала, «потолкалась» среди абитуриентов и поняла, что знаю гораздо больше их, а, значит, поступлю обязательно.
И всё вроде бы хорошо... Только одна мысль занозой торчит в мозгах – нарушился мой женский цикл. Девчонки говорят, что это бывает при беременности или серьёзном заболевании... «Нет! Какая беременность!? Я девушка!» - испуганно вру я им и себе. «Обязательно иди к врачу», - говорят они. Хм, к врачу... Чтобы узнать об ещё одной беде?! Нет уж... Надеюсь, что всё само восстановится.
Очередной выходной день. Я сижу дома и читаю книгу, наслаждаясь тишиной и покоем. Тётя Ира с дочерью уехали на пару дней, на дачу к знакомым. Дома только баба Паша, бывшая няня выросших дочерей тёти Иры, а ныне её домработница. Но она сидит в своей комнате, и ничто не нарушает тишины квартиры. Звонок в дверь отрывает меня от чтения. Придётся идти открывать, т.к. баба Паша почти глухая и звонка не слышит. Открываю дверь...
- Ох!.. Генка!.. – прошептала я в изумлении. – Почему ты здесь?!
- Ты не хочешь меня видеть? – пристально, с тревогой глядя мне в глаза, спрашивает он.
- Что ты! Что ты!.. – бормочу я. – Просто ты, как с неба свалился... Я от неожиданности не могу прийти в себя... Входи.
- Нет. Через 30 минут начинается футбольный матч в Лужниках, где ждёт меня с билетами и моей формой Колька. Если хочешь, пойдём со мной, если нет... – тут он хмыкнул и отвернулся. - Три месяца я не получал от тебя писем... Пришлось уйти в самоволку... Так, ты идёшь?..
- Иду, Геночка! Иду! Я мигом переоденусь, подожди меня...
Острая жалость к Генке сжимает сердце, но разум уже давно подготовил решение. Я не достойна тебя, Геночка... Потому и перестала тебе писать после первомайской беды. Но тогда я была только ранена, а теперь... Теперь та наивная, чистосердечная, добрая девушка, в которую ты влюблён, убита... Её больше нет, и никогда не будет... Но сегодня ты этого не узнаешь. Сегодня я постараюсь быть прежней, чтобы ты спокойно уехал служить...
Я вышла в лучшем своём наряде, и нежно, (как тогда ночью, почти во сне) поцеловала его глаза, чтобы убрать в них тревогу, пушистые усики и мягкие, отдавшиеся мне губы...
До начала матча оставалось 15 минут. Мы мчались, как ошпаренные, по переходам метро, вверх и вниз по эскалаторам, потом от метро «Спортивная» до Лужников, и всё равно опоздали на 10 минут.
- Наконец-то, пропащие! – зло поздоровался Колька. – Уже один гол забили, а я из-за вас тут торчу! Вот ваши билеты. У вас сектор А... Если надо будет, найдёте меня в секторе Б, – прокричал он, убегая в свой сектор.
Я сидела с Генкой на футболе, радуясь его светящимся счастливым глазам и грустя оттого, что никогда больше не буду рядом с этим чудесным весёлым мальчишкой... Однажды, я наберусь мужества и напишу ему правду обо всём, что со мной случилось, попрошу прощения и сообщу о своём решении. Ты, Геночка, на полтора года младше меня и ещё встретишь хорошую чистую девушку, женишься... Может быть, когда-нибудь меня поймёшь и простишь.
После матча у выхода нас встретил Колька, передал Гене сумку с его формой и напомнил ему, что через час отходит поезд.
- Если не вернёшься в часть до пяти утра, попадёшь под трибунал. Помни это, - строго по-военному сказал Коля.
Ярославский вокзал... Мы стоим в укромном уголке у багажного отделения, не обращая внимания на людскую толчею и вокзальный гул. Сейчас мы одни в этом людском море и слышим только друг друга.
- Любимая, обещай, что больше не будешь меня так пугать, - шептал Гена, целуя меня. – Ведь я в панике звонил твоей маме, думал, что с тобой что-то случилось, её напугал. Это она дала мне твой новый адрес.
- Обещаю, Геночка... Я просто закрутилась в делах, хотела поступать, но потом испугалась...
- Трусиха моя родная... Наверное, тряслась, как тогда у Северина? А меня рядом не было... Ох, проклятая армия!
- Ничего, буду поступать в следующем году в институт по проще. А ты там, в армии, не волнуйся за меня... Слышишь?.. Объявляют посадку на твой поезд, бежим...
- Нет! Поцелуй меня ещё раз, как при встрече.
В свой прощальный поцелуй я вложила всю нежность к нему, благодарность за его чистую любовь и чудесные дни, проведённые рядом с ним.
- Натик!.. Нет!.. – сказал он, отрываясь от меня. – Это какой-то грустный поцелуй.
- А при расставании разве может быть поцелуй другим?
- Но я же вернусь... Ты меня будешь ждать?
- Побежали к поезду, пока он не ушёл, а то попадёшь под трибунал и не вернёшься, - уходя от прямого ответа, тороплю его я.
Поезд медленно набирает скорость. Я смотрю на Генку, стоящего на площадке, улыбаюсь, машу ему рукой, а слёзы катятся по щекам... Прощай, прощай, Геночка, несостоявшееся моё семейное счастье...
- Жди меня, Натик! Я люблю тебя!.. – доносятся до меня его слова...
А ночью, извиваясь от дикой боли в низу живота, я «танцую» танец радости и благодарности к Гене. Ненавистный, застрявший во мне плод мерзости не выдержал получасового марш-броска на матч и, (наконец-то!) падает с кровавым месивом отвратительным фиолетовым крючком в белоснежный унитаз...
Геночка!.. Спасибо тебе! Твоя любовь выдернула из меня занозу зла и спасла мою душу!
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2011/03/08/1837