Говорят, всё когда-нибудь заканчивается. Вот и мне, наверное, скоро станет уже всё равно… Но я клялся идти до конца. Да будет так, терять мне больше нечего. Мир поблек, выцвел, монохромно отражаясь в моих пустых серых глазах. А я иду к башне. Лестница в небо – лишь ступеньки. И мой последний шаг навстречу земле, обретая покой. Каково это – когда ты разбит вдребезги… Попытайтесь понять, я сделал всё, что мог.
…С горем наедине во Храме Господнем. Где страждущие превозносят молитвы: «О, Боже, это так тяжело; теперь, когда их нет со мной. Как пережить это, Господи, помоги…». Бессмысленно! Бессмысленно нам оставаться, слышите?! Бессмысленно! Не тратьте время зря, лучше пойдём домой. Ну что же вы стоите?! Идите, как шёл когда-то я один…
Совсем один.
Это было целую вечность назад, а, кажется, будто вчера. Беззаботный, весёлый, любящий жизнь, я был молод и храбро глядел за горизонт, в будущее, где не видел того, что мне выпало на долю. Действительность обрушилась внезапно, как налетевший шторм. Штиль сменился ураганом, и первые же шквалы ветра сорвали парус с судёнышка, на котором я вышел в большое плавание по морю жизни. Безжалостные валы воды пытались перевернуть меня, то поднимая на гребень волны, то низвергая в бездну. Оглушительный треск – и мой кораблик разбит в щепки о подводные скалы. Глотая соль и пытаясь не захлебнуться, я схватился за самый большой обломок, а жестокое море ещё долго швыряло меня, забавляясь.
Но я остался жив. Для чего!? Чтобы сомневаться, рассуждая о Боге и Его милосердии, или о том, что, если Он действительно существует, то за что я оставлен Им в час нужды?
Воистину я был одинок, как никогда.
Совсем один.
Мне кажется, что в мире сломанных жизней немало тех, что могут быть исцелены. А мы покинуты, и так несправедливо одиноки… Как нам быть? Как быть нам?
…Устремляясь мыслями в былое, сквозь годы, проносясь по извилистым зигзагам своей судьбы к началу пути, оставляя позади горькую неизбежность выстраданных лет, я вспоминаю, как плакал об отце, не сожалея о пролитых слезах…
И матери глаза всплывают из прошлого, запорошённые пеплом безысходности и отчаяния, застывшие в бесконечной тоске и непонимании, за что у неё отняли единственного, кого она когда-либо любила, оставив её доживать свой век с измученным сердцем, искалеченным так жестоко и несправедливо.
Шестьдесят пять. Ровно столько ей было, когда её жизнь потеряла смысл. Ни слова не было сказано о пережитом с того дня, но, несмотря на все мои попытки хоть как-то поддержать её, она неотвратимо уходила. Однажды утром её не стало, и я рыдал, рыдал, потеряв счёт времени, один.
Совсем один.