63
Пока Клим был занят строительством дома, в голову глупые мысли не лезли. Всё время, с раннего утра, до позднего вечера, был в делах. С работы приходил уставший. Отдохнув, принимался строгать, пилить, месить, мазать, стеклить. Это ему доставляло удовольствие, он считал себя счастливым человеком.
Но вот строительство закончено. Некоторое время он, по инерции, продолжал обустраиваться. Топчан, стол, табуретка, вешалка. Ещё несколько дней наводил порядок в доме, во дворе. Убрал остатки строительных материалов, мусор. Наступил момент, когда делать больше было нечего. Осталась только работа в цехе. Но и там, теперь не надо было выбирать пригодные детали, приносить в дом, находить им место, переделывать, куда-то пристраивать. На него навалилась хандра, и дома, и на работе.
Он имел цель в жизни. Достиг её. Осуществил своё желание. Живёт опять в своём доме. Что дальше? На этот вопрос ответа у него не было. Зато был у коллег по работе. Видя, как товарищ скучает, они начали его веселить. Сначала приучили к пиву. Потом к вину. Вскоре дошла очередь до водки. Постепенно Клим заимел «настоящих» друзей, втянулся в их жизненный ритм. Это после работы. Но дома, по-прежнему, скучал.
Жизнь пошла веселее, когда начал приносить домой бутылку спиртного. Но вместе с весёлой жизнью наступил момент, когда без глотка водки он уже не мог, ни заснуть, ни проснуться, ни бросить в рот корку хлеба. Жизнь окончательно потеряла смысл. Он жил, как дикий зверь. Обносился, оборвался, зарос.
Однажды, возвращаясь с очередной попойки, не дойдя до дому, упал, отрыгался, уснул под кустом. Проснулся только тогда, когда бродячий пёс, подобрав его блевотину, принялся облизывать лицо. Продрогший Клим прижал пса к груди, согрелся, вновь заснул. Поздней ночью, когда все спали, пришёл в дом, прижимая к груди грязный, вонючий клубок псины.
Проснулся поздно. Обрадовался, что воскресенье. Намедни мастер предупредил: ещё один прогул, одно опоздание, одна пьянка, и пойдёшь по статье.
Выгреб из печки золу, просеял. Потом растопил печь, нагрел воды, смешал с золой. Обрезав струпья свалявшейся шерсти, вымыл пса щелочной водой. Он оказался не совсем старым. Таким смотрелся, когда был грязный, нестриженый. Но задние лапы были перебиты. Ползал по комнате, подгребая под себя пол передними. Проделав несколько гребков, подвигался на десять сантиметров: пол был скользкий. Со стороны это могло показаться смешным. Но у Клима по щекам потекли слёзы:
- Ты такой же дохляк, как я. Даже дохлее. У меня одна нога переломана, а у тебя обе лапы. Ах, да, у меня ещё и рука не в порядке… Но я, по крайней мере хожу, работаю. Кто же тебя так наказал? Придётся заняться тобой.
Пёс смотрел на Клима умными, понимающими глазами. Клим подал ему остатки хлеба. Тот долго, недоверчиво смотрел, принюхивался, пока осторожно взял, проглотил. Потом, одну за другой, отправил в желудок несколько отваренных картошек. Больше съестных припасов не было. И тут, впервые за последние годы, Клим задумался. Если не он, то кто накормит этого дохляка? Кто его помоет, пострижёт, погладит, приласкает? Он привлёк пса к себе, прижал к груди, почувствовал исходящее от худого тельца тепло. Пёс, осмелев, преданно смотрел ему в глаза, вилял хвостом. Клим гладил его, трепал за холку, приговаривал:
- Дохляк, дохляк ты и есть. Мой тёзка. Я так и буду тебя звать – Дохляк, пока ты не оклемаешься, не поправишься, не станешь походить на здорового пса.
Волна любви наполняла Клима.
Любви не к людям, которые обидели его.
Не к Насте, изменившей с немцем.
Не к коллегам, которые, наливая ему, пропивали его деньги, спаивали, превращая в Дохляка.
И не к начальнику, который требовал план, не обращая внимания на здоровье, болезни, травмы.
В его душе взрастала любовь к старому, не раз побитому, покалеченному псу, преданно глядящему в глаза.
Клим воспрянул духом. Теперь в его жизни вновь появилась цель. Опять надо приносить с работы куски досок, шифера, устраивать Дохляку конуру. И в доме надо ему определить постоянное место, обустроить его.
Утром, уходя на работу, Клим, покормив Дохляка, оставлял во дворе. Возвращаясь вечером с работы, забирал в дом. Вместе обедали, отдыхали, управлялись по дому. Клим мыл полы, протирал пыль, стирал, гладил, варил, а Дохляк, скребя лапами по скользкому полу, медленно передвигался за ним, от печки к столу и обратно. Устав, ложился на коврик, преданно наблюдал за действиями хозяина, поворачивая голову из стороны в сторону. Сжалившись над ним, Клим отказался от устройства конуры, решил поселить в комнате. Постелил в углу ватную безрукавку, уложил на неё Дохляка.
Вечерами брал его на руки, выносил в сквер. Уйдя в дальний угол, спрятавшись от назойливых людей и собак, долго беседовал с новым другом на разнообразные темы. Удивительное дело! Дохляк понимал его! Глядя в глаза, слушал внимательно. Иногда кивал головой, иногда мотал из стороны в сторону, но никогда не вмешивался в его речь, не перебивал, не возражал. Знал, что хозяину нужен достойный слушатель, и вёл себя соответственно.
Завидев пробегающую мимо суку, Дохляк вздрагивал, дыбил шерсть, делал попытку рвануться за ней, но бесполезно висящие задние лапы не позволяли осуществить такой подвиг.
Он оказал положительное влияние на хозяина. Подружив с ним, Клим расстался с «друзьями», перестал пить, стал хорошо работать. Теперь мастер его хвалил, ставил в пример, обещал сфотографировать на доску почёта. К нему Клим и обратился с просьбой. У него появилась интересная мысль. Он долго думал, что-то рисовал, чертил, но придумать ничего не мог:
- Я хочу сделать коляску. Но не знаю, как, из чего.
- Какую коляску? Что ты собираешься возить?
- Не что, а кого. У меня живёт собака. Дохляк…
- Все мужики с бабами живут, а ты с собакой?
- Бабами я сыт по горло. Они не могут хранить верность. А пёс – самое преданное существо. У него перебиты задние лапы. Ходить не может. Передние здоровые, ими гребёт, а тело лежит на месте, не движется. Вот я и решил облегчить его участь, сделать коляску. Я его посажу, привяжу, он сможет ходить.
Мастер принёс поломанный трёхколёсный детский велосипед. Сняли с него два колеса вместе с осью. На них прикрутили деревянный ящик. К бокам ящика прибили два широких ремня с застёжками. Клим, не обращая внимания на смех и подначки рабочих, понёс своё изобретение домой. Усадил в него Дохляка, привязал ремнями. Отошёл, поманил. Дохляк сделал шаг, второй. Клим отбежал дальше. Пёс его догнал, перегнал и резво побежал вокруг дома.
Клим был счастлив! Он понял, наконец, в чём смысл жизни: творить добрые дела, ничего не прося в замен.
Отныне жизнь в семье Клима изменилась коренным образом. Дохляк был не квартирант. Он был друг, друг настоящий, преданный. Друг, оторвавший его от плохой компании, от алкоголя. Друг, вдохнувший в него новую жизнь, превративший его в нормального человека. Он был равноправным членом семьи,
Чтобы не носить коляску с Дохляком по ступенькам, устроил наклонный пандус, вырубил в стене отверстие. Теперь Дохляк мог самостоятельно уходить из дому и возвращаться.
Клим ухаживал за ним, кормил, поил, усаживал на коляску, шёл с ним на прогулку. Изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год.
64
Поездка в Москву особым успехом не увенчалась.
Перевод, за соответствующую плату, сделали, но он, кроме разочарования, ничего не принёс.
Много лет спустя, рассчитавшись с долгами и окончательно успокоившись, Иван зашёл в Интернет и узнал все подробности о венецианском стекле, которое славилось на всю Европу.
Наблюдая, как полнится казна венецианского дожа за счет продажи кубков, зеркал и украшений, конкуренты кусали локти и всеми правдами и неправдами пытались выведать секреты производства. По этой причине правительство не разрешало иностранным мастерам стекольного дела работать в Венеции и запретило вывоз сырья для изготовления стекла за пределы «светлейшей республики». А в 1291 году вышел указ, предписывавший, во избежание пожаров из-за плавильных печей, всем стеклодувам покинуть Венецию и перевести мастерские на соседний остров Мурано, который был подобен тюрьме. С той поры знаменитое стекло стали называть муранским, а мастера, вместе со своими семьями, жили на острове под домашним арестом. За побег им грозила смерть. Специальная полиция, в обязанности которой входило найти и убить беглеца, охраняла тайну производства хрупких сокровищ. И охранять действительно было что.
Муранские стеклодувы достигли небывалого мастерства. Они научились имитировать драгоценные камни, возродили древнеримский способ получения декоративного стекла, которое назвали миллефиори — «тысяча цветов», придумали, как плести стеклянные кружева и открыли технику изготовления тончайшего прозрачного стекла cristallo, напоминающего горный хрусталь.
Именно вещи из cristallo, украшенные эмалью и золочением, ценились выше всего. Их покупали для своих дворцов члены богатейших семей и королевских домов Европы, в то время пользующейся зеркалами из шлифованных медных пластин или покрытых серебром металлических листов. Но медные пластины плохо отражали изображение, а серебро быстро тускнело. Поэтому изделия Мурано ценились очень высоко. За пластинку амальгамного зеркала размером с ладонь давали трёх породистых жеребцов.
Одному из муранских стеклодувов удалось сбежать с острова. Слух об этом пошел потому, что в стекольных мастерских Богемии вдруг появились копии венецианских изделий. А еще рассказывали, будто хитроумный министр французского короля Людовика XIV, мечтавший выведать тайну изготовления больших плоских зеркал, подкупил трех мастеров из Мурано и тайно вывез их в Париж. Может, именно благодаря венецианцам, Версальский дворец украсила невиданная для той поры зеркальная галерея.
Но это было позже. А в то время, один из ханов раздробленной на части Золотой Орды, узнав о возможности наладить изготовление венецианских чудес, послал своих лазутчиков с наказом: любыми способами завладеть секретами муранских мастеров. Истории неизвестно, как им удалось выполнить задание хана. Но, как явствовало из найденных материалов, секреты эти они раздобыли. Видимо, по пути их пленили татары. Надеясь на побег или освобождение, лазутчики закопали клад в одном месте, а письмо с координатами его захоронения – в другом. Хан Агиш о муранском секрете не узнал. Не имея средств на создание новой армии, сдался татарам.
Увы, способы изготовления венецианского стекла в настоящее время известны всему миру. Зная их, Хан Агиш мог прожить счастливую жизнь в богатстве. А теперь, когда зеркало размером в ладонь стоит несколько рублей, найденный секрет его изготовления мог вызвать только разочарование. У Ивана он вызвал приступ злобы. У Косовского – улыбку. Милованов рассмеялся:
- Опять проиграл. В третий раз подряд. В покер, в преферанс, и с кладом не повезло. Сегодня пойду отыгрываться в рулетку. Должно повезти.
Ивана беспокоило другое:
- А мне что делать? Свои долги я не отыграю. Придётся с зарплаты выплачивать.
- Ну, дорогой, надо соблюдать хотя бы какой-то паритет. Идея твоя. Я потратил баснословную сумму. Будет правильно, если и ты что-то вложишь в наше предприятие.
Домой возвратился ни с чем. А тут его ждал новый сюрприз. Все работы по поиску клада, Косовский оплачивал наличными, так как нанимал левых рабочих. А раскопку дороги производил официально, с разрешения муниципальных властей. За работу заплатил. А все документы оформил на Мурженко Ивана Марьяновича. Ему и предложили оплатить расходы по оформлению разрешения на производство «ремонта» дороги. Сумма долга выросла в несколько раз, превратив Ивана из обеспеченного труженика в нищего.
Продолжение следует http://proza.ru/2011/03/07/300