И снился мне тот свет, который мне надлежало исследовать, поскольку он до сих пор никем как следует недоисследован.
Заведение оказалось большое, лабиринтообразное, запущенное, давно не ремонтировавшееся, с почти никогда не менявшимся штатом ответработников, но уже снабженное компьютерами и другой чиновничьей оргтехникой. Коридоры, кабинеты, лестницы, очереди, суетливые клерки и значительнолицые кураторы для вновь прибывающих.
Вновь прибывающие прибывают группами через пропускники в разных входах заведения. В моей группе оказалось человек тридцать, и почти ни с кем я не был знаком, кроме одной особы, которую я даже не сразу узнал и не уверен, узнал ли. Давно это было. Даже не помнил (во сне), переспали мы с ней в этой жизни или нет. Кажется, нет... Ну, да это неважно, сие упущение мы, если захотим, наверстаем: впереди вечность.
Этим делом вновь прибывающие начинают заниматься очень скоро после прибытия — как правило, от скуки и от безнадёжности. (Между прочим, прибывают туда в телах вполне узнаваемых и соответственно возрасту изношенных, но весьма исправных...). Тут ведь какая хитрость? Куратор нам объявил, что все мы, вся наша группа, оказались тут по недоразумению и только временно. Поскольку мол, возникли в жизни каждого из нас некие неясности, каковые надо выяснить: написать несколько заявлений, подписать несколько свидетельств — и подите вон обратно, доживать до вам положенного срока. Ну все и рады, и давай очереди занимать в указанные куратором кабинеты. С другими группами мы странным образом не пересекались, но очень скоро в нашей группе поползли шепотки, что так объявляют всем...
А на время пребывания выдают каждому по 200 виртуальных рублей (на чем-то вроде кредитной карточки). Буфеты и мелочные лавки были тут же, в коридорах. Тамошние цены: два раза сытно пожрать — копейка, сухпаек на три дня — две копейки, рюмка виски — две с половиной копейки, простынка с подушкой (если вдруг поспать захочется где-то в коридоре или на лестничной площадке) — четыре копейки... Уже эти цены в соотнесении с выданной суммой могли бы насторожить (двести рублей — сухпаек на восемьдесят лет с гаком, или 800 бутылок виски!), но никого из нас почему-то не насторожили...
Потолкался я в очередях и в кабинетах несколько дней, сожрал два сухпайка и два обеда, купил уже вторую простынку (подушку менять не стал). Виски оказался препоганым, один раз попробовал, и ну его на фиг, вернусь на землю — наверстаю. Пятнадцать копеек из двухсот рублей истратил... Подписал за всё это время две бумажки, а сколько их всего в толстенной канцелярской папке, даже считать не стал... Моя полузнакомая на меня уже с некоторой сексуальной надеждой поглядывает, а я чувствую — драпать отсюда надо. Но как? Выпустят ли, и вообще?
Пошел прогуляться по коридорам-лестницам, вижу: моя полузнакомая за мной чешет. Ладно, вместе так вместе. Подождал, пока догнала, пошли дальше. Разведка боем, так сказать.
Да сколько же там этажей? Хрен знает, сколько!
Отоварились в попутном буфетике на две недели вперёд (больше пяти трехдневных сухпайков на руки нигде не давали), дошли до лестничной площадки, свернули вниз. Кажется, скоро должен быть выход из заведения — незнакомыми запахами потянуло. Гнилью какой-то растительной, мочой на морозе... Ан нет, не выход — окно на лестничной площадке выбито, а сколько этажей донизу — неизвестно, за выбитым окном — серая мгла... Ладно. Привал. Тут, кстати, и деревянный топчанчик оказался. Одна ножка шатается, но мы его этой ножкой — к стеночке с облупленной краской. Зато широкий, почти полутораспальный. Застилаю его своей новой простынкой. Смотрю: моя полузнакомая сверху свою простынку стелет и раздевается с явными намерениями.
— Э, нет! — говорю. — Давай-ка просто поспим, потому что утречком сразу изо всех сил вниз и только вниз!
— Зачем? — спрашивает. — Мы же тут навсегда! — и чуть не плачет.
— Хренушки! — отвечаю. — Никакого навсегда нигде не бывает! — а у самого левая коленка начинает подрагивать, потому что вру и знаю: да, навсегда.
Знаю, но не хочу. Ложусь к стеночке, утыкаю нос в облупленную краску, думаю. Она обиженно возится, за моей спиной укладываясь, а я думаю. Где-то же это заведение стоит, думаю. На какой-то почве. Растения там какие-то растут, а потом гниют, ссыт кто-то в сугробы... Значит, туда можно выбраться. Вот мы туда и выберемся, а дальше видно будет...
На том и уснул — т.е. проснулся.