Продолжение,
Предыдущая часть: http://www.proza.ru/2011/03/06/971
Мытарства матери Павсикакии, часть 10. ( мытарство душевредного чтения)
"Павсикакия и маркиз де Сад"
Всякому человеку с мозгом в голове, ясно и понятно, что в мире есть книги, которые читать душевредно и неполезно. Ясно было это и матери Павсикакии, хотя как мог уже убедиться читатель её загробных приключений, с мозгом у неё были некоторые неполадки.
В бытность библиотекарем рабочей библиотеки завода Военных пылесосов, впоследствии переделанным по конверсии в завод американских мясорубок, мать Павсикакия имела очень много времени для чтения. Читала она вовсе не пособия по сборке военных пылесосов, а в первую очередь Мориса Дрюона и Александра Дюма. В те годы она была уникальным знатоком тонкостей применения салического закона и знала наизусть кто кому в королевской династии Валуа, каким родственником приходился. Но был в той библиотеке и спецхран, он нем речь конечно позднее.
Мытарство душевредного чтения походило на огромную библиотеку. Только такую огромную , что большинству умерших душ было бы легко там заблудиться. Мимо так же шмыгали бесы и другие чудовища.
Мать Павсикакия достала из торбочки книгу, которая вызвала такой суровый гнев Светика на предыдущем мытарстве. Книга была на иностранном языке, которого матушка не понимала. Что с ней делать матушка не знала. Шлёпа со Жрухой куда то запропастились.
-Могу ли я чем вам помочь? - раздался сзади глухой старческий голос. Мать Павсикакия обернулась и увидела древнего старца согбенного годами в линялом сером подряснике, с распущенными по плечам седыми волосами и благообразной бородой.
-да вот книга у меня, на неведомом языке,- сказала Павсикакия и протянула старцу книгу обложкой вверх. Старец взял книгу в руки и полистал, одобрительно кивая головою.
-Болярина Доната Садового, сочинение изрядное об умерщвлении плоти, не угодно ли обменять на иное?
-А на что? –спросила Павсикакия.
- Да вот, хотя бы извольте, прекрасная вещь, Ефрема Куцерия, легенд оф гоод вомен, сие есть «Сказание о добрых женах», писание интересное и важное, - старец достал из под полы книгу и шепелявя продолжал, - пиитика о женах достославных и добродетельных.
- А кто это такой Ефрем Куцерий? Блаженный старец или кто иной? -Осведомилась Павсикакия, с интересом заглядывая в книгу, картинок там не было. А название напомнило ей содержание книг православной писательницы Анны Ильиной.
-Сей Куцерий изрядный пиит, иже написал много сказаний, и «Книга о владычице» и «куриная дума" но более всех знаменит он нравоучительным писанием «сказания ходивших на поклонение святому Фоме в Кентовой ягоде»…
-Так он не старец? –осведомилась Павсикакия, из всей литературы уважавшая писания старцев.
-Да нет, пятидесяти семи годов от роду помер, - сообщил старик, закрывая книгу.
-Нет, - со вздохом сказала Павсикакия, - не годится.
- А вот "хождение Гулливерово", писание протопопа Ионафана Быстрого благочинного Чернопрудненского кафедрального собора, яже на Ировой земле есть, изрядный аглицкой церкви филозоф…- начал было старик,
-Э нет, западные книжечки не берем, -строго перебила его Павсикакия, - в них пагуба, и не смейте мне их даже предлагать всех этих еретических Шмеманов, Мейендорфов да Менёв, всё их писание масонская пагуба.
-Прям пагуба?-
-Пагуба, пагубы пагубее, - разоралась Павсикакия на всю библотеку, почему то истово прижимая к груди книгу болярина Доната.
Мать Павсикакия так громко орала на старика, что со стен посыпалась штукатурка, и на них стали смотреть умершие души и книги с высоких полок. Обратил внимание на орущую Павсикакию даже бес- уборщица со шваброй.
-Так стало быть, мать Павсикакия, ни на что не меняешь писание сего Доната? – осведомился старик в линялом подряснике, хитро улыбаясь.
-На этих нет, твердо сказала Павсикакия, нисколько не удивляясь, что старик знает её по имени, - тут сочинение об умерщвлении плоти, - почти проорала она потрясая своей книгой и продолжила, - а ты дедуля, мне всяких еретиков подсовываешь.
-Ну коли так, я и есть тот самый болярин Донат, - сказал старик и хлопнул себя по полам подрясника,- лет мне семьдесят четыре. Всех строгости жития алчущих, обучаю вящщему смирению и умерщвлению плоти.
Мать Павсикакия разинула рот от радости. Вот оно что, старец её проверял, не променяет ли строгость жития и умерщвления плоти на пустые книжные утехи, но она то, ого -го какая мудрая да верная. Распознала , где подлинная литература, а где еретические писания.
-Ну грядем со мною, в мою обитель? – вопросил старец простирая руки к Павсикакии.
-Скорее, - прошептала Павсикакия, и книга выпала у неё из рук, раскрылась на странице с картинкой на которой была нарисована пустая келия. Старик подхватил Павсикакию руками за талию, поднялся с ней в воздух над книгой и увлек за собою в картинку. Книга захлопнулась под ехидный смешок беса со шваброй.
Жруха со Шлёпой вбежали в библиотеку слишком поздно…
* * *
Мать Павсикакия оказалась в темной камере с зарешеченным оконцем у самого потолка, напротив в кресле сидел болярин Донат.
А ты знаешь, Павсикакия, что ты хоть и преставилась на днях, но все еще в теле почиваешь? – вдруг ласково у нее спросил Донат:
- А как это? – недоуменно ответила матушка.
- А вот: разве ты не читала книг велимудрых чеченским епископом Хренотием [Саперкиным] писанных на предмет сей?
- Ой, ой, грешна, батюшка, вельми грешна, я по скудоумию своему в молодости читала токмо романы про безбожных королев, а как в постриг вошла все токмо жития сверхъюродивых стариц, до иного и не смогла.
- А жаль, кабы прочитала бы ты евонные «Опыты по умерщвлению грешной плоти» да «Глаголание о кончине», то постигла бы учение сие высокое в совершенстве велием.
- Ой- ой, увы мне увы, - запричитала с интонациями Жульены Бичевкиной Павсикакия.
- Но ежели печалуешься, то дело сие выправить возможно.
- Буду тебе, честый Донатушка, вельми признательна, - как бы по-славянски пролепетала Павсикакия.
- А коли так, то пройдем далее.
А тут открылась одна из дверей и боярин с новопреставленной вошли в соседнюю комнату.
На стенах были прикованы девицы, бедра их прикрыты лохмотьями, но на лицах еще светились остатки белил и румян.
- Итак, Павсикакия, мы тут осуществляем профилактическую работу, так сказать, по-сталински перевоспитываем бывших блудниц и проституток. А для этого мы их окончательно освобождаем от уз плоти.
При этих словах боярин хрустнул перстами, и тут появились три черных человека в масках с плетками.
- Ну что, Люсъен, Жан и Жак, - приступайте, сегодня надо сих дур обработать по-мавритански.
Павсикакию нисколько не смутило, что у помощников Доната были не совсем русские имена. Она с удовольствием взирала, как те начали крест на крест хлестать девиц.
- Так им и надо, а то пудрятся, совращают, кабы мужик с басурманкой согрешит, то ничего, а баба русская святое семя испоганит и родит на потеху бесам полукровку. Так им, так им, - довольно потирая ладошки, бормотала Павсикакия. Потом взглянув на Доната, она спросила:
- Отец чтимый, дай и мне плеточку, я уж больно хочу ту рыжую- бесстыжую огреть так, чтобы она надолго запомнила.
- Потерпи, милая, это возможно будет токмо по окончании учебы, а пока пойдем далее; ибо в соседней комнате тебя уже дожидается мой сотаинник. Пойдем, Павсикакия, я тебя с ним познакомлю.
Они вошли в соседнюю комнату, и там их встретил среднего роста господин в сюртуке и шляпе-цилиндре:
- Разрешите отрекомендоваться, мать Павсикакия. Зовут меня Захарий Мазохский. Я – разработчик совершенных методик по умерщвлению женской плоти и обретению сакральной сладости.
- Очень рада.
- Ну, что же, приступим. Сначала немного теории. Вот присядь на парту, возьми листок и пиши… Согласно учению просвещенного Хренатия, по кончине душа гуляет в эфирном теле и, чтобы его источить, необходимо пройти ряд весьма сладчайших процедур. О, Павсикакия, кабы знала ты, какая сладость небесная постигает душа сия в момент истязания.
- Ох, поскорее бы, а то я тут с эфирным своим мясом зело притомилась.
Как только она это произнесла, вдруг на парте, за которой сидела Павсикакия, бесшумно появились наручники, которые намертво пристягнули ее руки к парте. В этот момент в комнату вошли те трое в масках. И один из них спросил:
- Ваша милость, как изволите, устроить ей мини-бичевание по-ассасински, или же на гильотину сразу же?
- Жан, с этой надлежит подольше поработать, ведь она Самому… служит, ее и Лягушатий, наш соотечественник, взять не смог.- Повелел болярин Донат, скидывая подрясник, под которым он оказался гол, если не считать подобия черной портупеи, и сатиновых трусов в цветочек.
Павсикакия была ни жива ни мертва. От одного имени антихриста Лягушатия у нее кожа начала зеленеть. Жан подошел к ней, сорвал одежду и начал хлестать ее плеткой. От ужаса у новопреставленной глаза вылезли из орбит, но язык мог еще что-то произнести:
- Ах ты, Донат, обманщик, я-то думала, ты меня спасать будешь, а ты – антихристово отродье, сам лягушатник, урод, изверг, ирод, фашист, садист проклятущий…
- Вот истину вещаешь, Павсикакия, ибо от нашего имени честнаго порубежных бояр Садовых сие и пошло. А, Люсьен, что застыл, давай быстро свою тележку, будем ее декапитировать.
Палач притащил тележку и чуть живую от побоев новопреставленную положил туда лицом вверх.
Тут к ней подошел Захарий и сиропным голосом спросил: «А познала ли ты, Павсикакия, великую сладость от мук эфирных-зефирных»?
- Тьфу на тебя, антихриство племя, - мазохист хренов. – Так матушка уже не ругалась лет двадцать.
Между тем Захарий взял цветы и ленты и положил в гроб Павсикакии, цветы пахли какой то пакостью, и на них немедленно слетелись стаи мух, некоторые мухи уселись прямо на Павсикакию.
- Ах мессир, как хорошая сия совдеповская штучка, просто-таки Венера в мухах…
- Ребята вперед!
И палачи, напевая Марсельезу, повезли Павсикакию на эшафот, умело сгрузив, они так и оставили ее лежать лицом вверх.
- Запускай, - громко скомандовал маркиз де Сад.
И тут упал нож, а Павсикакия, не успев охнуть, оказалась без головы. Она видела, как Жан взял ее голову и, показав на тело, сказал:
- Видишь, дрянь, вот твоя плоть.
Но тут подошел Захарий и, приняв голову в свои руки, вернулся к конвульсирующей плоти и каком-то немыслимым образом присоединил голову обратно. Павсикакия не поняла, как она снова оказалась с головой.
Тут Донат произнес:
- Пока эфирная кровь вся не вытечет, так и будем рубить каждые два часа.
Матушки, старицы всероссийские, спасите –помогите, -закричала забившись в истерике Павсикакия, и тотчас из стены выскочила коза Жруха. Верхом на кривой козе сидел другой старик, в грязном камуфляже и с седой всклокоченной бородой. Следом за ними громко тявкая, неслась Шлёпа.
-Дэржись, матюшка!!! – крикнул старик в камуфляже и направил козу прямо на болярина Садового, который едва соображая, повернул голову в их сторону и тут же получил рогом Жрухи в тощий мосластый зад обтянутый сатиновыми трусами.
Матушка Павсикакия сразу камуфлированного старика узнала, это был Саддам Хусейн. Одной блаженной старице было видение, что он сын самого Сталина. Когда подлые масоны его повесили, матушка хотела пойти протестовать к американскому посольству. Но американского посольства в их городке не было, потому она ходила протестовать к Макдональдсу. Пять часов простояла на холоде с большущим плакатом, - «Руки прочь от Саддама», но над ней только смеялись.
Теперь Саддам сам пришел к ней на помощь.
Матушка обнялась с Саддамом, и только после этого расцеловала в морды Шлёпу и Жруху. Болярин Донат Садовый кряхтя и стоная поднялся с пола и тяжко кашляя встал на ноги. Из заду болярина торчал обломившийся рог Жрухи. Но сама Жруха словно не замечала ущерба, веселилась и прыгала как ни в чем ни бывало.
- Вот не слушалась ты, Павсикакия, все мазалась французскими духами, так что паки на мытарствах тебе за сие отвечать приходится. - Проблеяла Жруха.- А если бы намазала лик свой благовониями из храма старицы Камофилиамы или всесибирской затворницы Анастасии Кедрозвенящей, то не пошла бы ты по сему мытарству и не снял бы тебе сей премерзкий Донат твоей глупой башки. Токмо за чтение книг Анны Ильиной тебе милость спустили. Но за пристрастия твои паки отвечать будешь.
Тут к ней прибежала Шлепа и стала лизать шею, слабенько потявкивая:
- Сейчас, матушка, залижу и все пройдет, и шея твоя ныть не будет. У меня язык-то особенный, животворящий…
Потом было видение, Павсикакия чуть не вскрикнула от ужаса: она, словно в телевизоре, вновь увидела Лягушатия. На сей раз он был одет в камзол и на столе перед ним лежала старица Таксидура. Француз ее старательно мазал салом.
Тут Жруха и произнесла:
- Вот мать, что с тобой могло бы быть. Видишь, на полках парфюмы- амуры- тужуры- гламуры. Все это для совращения. Вот как она эфирным телом в сало втянется, а потом, когда запах-то истощится, кипятить её будет да в спирту растворять, потом в реторте дисстилировать. И так, что адова топка ей холодненькой покажется. Так то вот…
Тут Таксидура, увидев Павсикакию, взмолилась:
- Заступись за меня, спаси, я во веки веков смирения твоего великого ради следочки на земле твои целовать стану.
Но тут протявкала Шлепа
- Это ей за то, что она себя Метродурными булавками не усмирила. Пойдем, мать, дальше… А ей все время так томиться за нерадение
Темница вокруг них постепенно расточилась, и они все впятером (Жан, Люсьен и Жак растаяли в воздухе вместе с темницей) оказались на ромашковой лужайке. Из сияния над их головами снизошла Хавронья, и царственно благословила всех, даже болярина Садового, который почему то не расточился, и продолжал стонать и охать.
- Вот смотри Павсикакиюшка, как только молитвами твоих стариц ты и смогла это мытарство пройти!
-Вижу матушка, - виновато проговорила Павсикакия, и сотворила Хавронии земной поклон.
-За твое великое смирение, тебе пожалована особая благодать, теперь на мытарствах ты будешь всегда иметь чайничек с моею водицей и булавочки матушки Метродуры.
- Спасибо матушка, -сказала Павсикакия сотворяя еще один земной поклон.
-Ну все, я полетела, - сказала Хавронья и исчезла, а Смерть понесла Павсикакию на встречу новым мытарствам.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/03/13/1741