Гуго Вормсбехер
Советские немцы:
проблемы и надежды
Памяти Рейнгольда Берга
Около двух миллионов граждан нашей страны, согласно переписи населения 1979 года, являются по национальности немцами. В стране выходит три немецкие газеты: центральная "Нойес лебен" в Москве, республиканская "Фройндшафт" в Алма-Ате, и районная "Роте Фане" в Славгороде (Алтайский край), а также литературно-художественный альманах "Хайматлихе вайтен". Среди советских немецких литераторов двадцать членов Союза писателей СССР, книги их издаются в Москве, Алма-Ате и Барнауле. Восьмой год действует в г. Темиртау (Карагандинская область) Немецкий драмтеатр. Среди советских немцев десятки тысяч членов КПСС, депутатов Советов всех уровней, сотни хозяйственных руководителей разных рангов, советские и партийные работники. Тем не менее, большинству советских людей не так уж много известно о советских немцах. Кто они? Какова их история? Почему о них так мало говорилось в течение четырех десятилетий после войны? Как они живут сегодня? Что их волнует и какие надежды связывают они с долгожданными переменами, происходящими сегодня в нашем обществе?
Настоящая статья является первой попыткой дать читателю некоторое представление по этим вопросам.
Уже более двух веков жизнь российских немцев теснейшим образом связана с историей нашей страны. Привлекавшиеся в Россию вначале в основном как специалисты, они играли в прошлом заметную роль в государственной, военной и экономической жизни, в науке, литературе и искусстве. Были они и среди декабристов, революционеров, позднее среди активных участников первой русской революции и Октября.
Сегодня советские немцы, как они называют себя после 1917 года, проживают в основном в районах, расположенных к востоку от Волги. Из-за особенностей их судьбы послевоенным поколениям советских людей мало что известно о них, их истории, а тем более о культуре и литературе. Более информированы в этих вопросах жители Казахстана, где проживает один миллион советских немцев и где в последнее время произошли существенные изменения в национальной политике, проводимой руководством республики с приходом туда на пост первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Г.В.Колбина. Но прежде чем перейти к сегодняшнему дню в истории советских немцев, заглянем немного в прошлое.
1
Привлечение иностранцев в Россию началось еще задолго до царствования Екатерины II, но массовым оно стало именно со времени ее правления. Вызвано это было нуждами государства российского - необходимостью заселить, освоить и закрепить за царской короной окраинные тогда земли России: в Нижнем Поволжье, на Северном Кавказе и в Южной России. Были изданы царские манифесты 1762, 1763 и 1764 годов, которыми иностранцы из разных европейских государств приглашались в Россию. В результате уже а 1764 году возникли поселения на Нижней Волге (они назывались колонии - от латинского соlоnia - поселение), где были размещены первые переселенцы из различных земель тогда еще раздробленной на многочисленные княжества Германии. Позже к ним присоединились также переселенцы-шведы, французы, швейцарцы, голландцы, но так как их было немного, то они, вместе с некоторым числом французов и итальянцев наполеоновской армии, попавших в плен и направленных сюда полвека спустя, со временем онемечились и вместе с переселенцами из Германии стали именоваться немцами Поволжья,
Будущим колонистам (не путать с колонизаторами!) обещали при вербовке то, что в русском языке называется молочные реки и кисельные берега. Но после многомесячного трудного пути через Балтийское море, затем на телегах до Волги и баржами вниз по великой реке они оказались в голой заволжской степи, где вместо домов для себя увидели только колышки, указывающие будущие дворы.
Несмотря на ряд привилегий (нераспространение на переселенцев крепостного права, освобождение от воинской повинности на сто лет), немецкие колонисты, в основном своем составе крестьяне и ремесленники, надеявшиеся уйти от нищеты и страданий на бывшей своей родине, разоренной бесконечной войной, попали, как говорится, из огня да в полымя: обман их царскими чиновниками, эксплуатация директорами колоний, трудные условия ведения хозяйства в регионе, который и сегодня еще считается зоной рискованного земледелия, - обрекли их на многолетнюю нелегкую жизнь. Не удивительно, что уже через десять лет они приняли участие в восстании Пугачева.1
Но у колонистов было главное для них - земля, и трудолюбивые, принесшие с собой передовое земледелие и высокоразвитые ремесла люди, страдая не только от непривычных им засух и морозов, но и от разорительных набегов соседей-кочевников, постепенно всё же налаживали свою жизнь, осваивали выделенные земли, способствуя укреплению экономического могущества своей новой родины, в том числе и производством ценной пшеницы на экспорт.
Другой путь, которым прибывали в Россию колонисты, в основном из южных германских земель, был путь по Дунаю, Черному морю в Одессу. Эти колонисты оседали в Северном Причерноморье и в Закавказье (старшее поколение в закавказских республиках наверняка еще помнит большие и богатые немецкие села, славившиеся виноградарством - они просуществовали до 1941 года).
Третий поток немцев-колонистов, уже при Александре I, прибыл из Польши в начале XIX века в только что отвоеванную у турок Бессарабию.
Четвертый, так называемые меннониты (по имени основателя религиозной секты) - из Северной Польши в Южную Россию (много-численные колонии Приднепровья).
Несколько немецких колоний было создано еще в начале пере-селения и под Петербургом.
Всего, по различным данным, в России было образовано около 300 немецких сел-колоний, а общая численность привлеченных для их заселения колонистов оценивается примерно в сто тысяч человек.
Не останавливаясь на экономическом развитии немецких колоний (зерновое хозяйство и овцеводство на Украине, сельское хозяйство и ткацкое дело на Волге, виноделие на Кавказе), отметим лишь, что постепенно рост населения привел к переизбытку рабочей силы и острой нехватке земли. Это вызвало новую волну миграции: группы дочерних колоний возникли на рубеже ХIХ-ХХ веков в Оренбуржье, на Алтае, в Казахстане, в Киргизии, в Средней Азии - многие из них сохранились по сей день.
Несмотря на значительную изолированность немецких колоний от окружающего населения (следствие языкового, культурного, религиозного барьеров), социальные процессы, протекавшие в них, не только не отставали от общего процесса развития страны, но в силу более раннего проявления в их экономике капиталистических элементов нередко опережали этот общий процесс.2 Однако отсутствие крупной промышленности и, таким образом, организованного рабочего класса сдерживало проявление социальной активности в немецких колониях. Политическое развитие колонистов происходило, как правило, благодаря тем, кто, перебравшись в города, включался в ряды российского пролетариата, или, в период первой мировой войны, проходил суровую школу обрушения и формирования жизненных представлений вместе с русским солдатом в окопах.
Война, способствуя росту чувства солидарности (даже у воюющих друг против друга солдат), одновременно вызвала и яростный всплеск шо-винизма. В России он вылился в антинемецкие публикации, об уровне и содержании которых говорили уже их названия (напр., М.И.Белавенец. Борьба с немецким засильем. Петроград, 1916; Н.И.Брешко-Брешковский. Гадины тыла. Немецкий шпионаж. Роман, изд. Скобелевского комитета, Петроград, 1916; И.М.Гольдштейн. Немецкое иго и освободительная война. Москва, 1916; Немецкое зло. Сборник статей, посвященных вопросу о борьбе с "внутренней Германией". Москва, 1915; А.С.Резанов. Немецкое шпионство. Петроград, 1916). На правительственном уровне были приняты решения, по которым были выселены немецкие колонисты с Волыни, закрыты национальные школы, запрещено употребление немецкого языка в делопроизводстве и переписке, в том числе для колонистов-солдат в действующей армии. По указу царского правительства от 2 февраля 1917 года готовилось выселение и немецких колонистов Поволжья, однако Февральская революция приостановила исполнение этого указа, а после Октябрьской революции такая акция была уже невозможна вообще, ибо противоречила самому духу новой власти, ее заявленной национальной политике, в основе которой лежало равноправие народов и уважение к интересам национальных меньшинств.
После победы Советской власти начались коренные изменения и в жизни немецких колоний. Наиболее интенсивно процесс этот протекал в Поволжье. Колонисты активно участвовали в борьбе за Советскую власть: в 1918 году был сформирован Первый Екатериненштадтский коммунистический полк, который воевал против германских оккупантов на Украине; в 1919 году в составе Конной армии Буденного начал свой боевой путь Первый Немецкий кавалерийский полк - он боролся против Врангеля, Махно и белополяков; многие колонисты сражались в знаменитой Чапаевской дивизии, а также против басмачества в Средней Азии.
В 1918 году I Съезд Советов немецких колоний Поволжья принял решение об образовании области немцев Поволжья. Это решение было утверждено декретом Совнаркома от 19 октября 1918 года, подписанным В.И.Лениным. Таким образом, автономная область немцев Поволжья (она называлась также "Трудовая коммуна") стала первым национальным образованием подобного типа при Советской власти.
В 1924 году автономная область была преобразована в Автономную республику немцев Поволжья (АССР НП). Этот акт имел не только внутриполитическое, но и внешнеполитическое значение, ибо мог восприниматься как пример самого внимательного подхода к решению национального вопроса при социализме. И хотя страшный голод, обрушившийся в 1921 году на Поволжье, был известен во всем мире, в республику немцев Поволжья стали возвращаться из Америки и Германии колонисты, выехавшие туда в период столыпинщины и первой мировой войны. Очень скоро АССР НП выдвинулась в передовые среди автоном-ных республик по успехам в хозяйственном и культурном строительстве.
Обстановка тридцатых годов, полных драматизма для всего советского народа, была для советских немцев усугублена тем, что в Германии пришел к власти фашизм. Вообще надо сказать, что особенность драматизма, которым окрашена история советских немцев в предвоенные и военные годы, как и основные трудности их послевоенной жизни, обусловлены именно тем, что их судьба неправомерно, но последовательно связывалась с отношениями между нашей страной и Германией, хотя советские немцы - это один из советских народов, и их предки прибыли в Россию еще когда Германии как государства практически не существовало. Сегодня, через 223 года, прошедшие с тех пор, между советскими немцами и немцами не только ФРГ, но и ГДР, общего осталось довольно мало; во всяком случае, гораздо меньше, чем имеется у них общего с большинством советских народов...
Политика фашизма на объединение всех немцев, независимо от страны проживания, в составе единого рейха, а затем эффективное использование "пятой колонны"3 в войне против ряда государств, вызвали соответственно настороженное отношение и к советским немцам. На фоне массовых репрессий против "врагов народа" в стране вообще (чаша сия не минула и советских немцев) вполне логично выглядели и "пособники германского фашизма" и "проповедники расовой теории" из среды немцев - партийных работников, ученых, писателей и работников культуры. Трудно назвать кого-нибудь из известных советских немецких деятелей того времени, кто бы уцелел к началу войны. Период этот ждет еще своего отражения как в истории советских немцев, так и в литературе. Здесь же хотелось бы только привести цитату из книги одного западного исследователя, посвященной рассматриваемому вопросу. Книга эта называется "Немецкая пятая колонна во второй мировой войне", автор ее Луи де Ионг; у нас она вышла в переводе на русский язык еще в 1958 году. В ней говорится:
"В Советском Союзе немецкие органы разведки не смогли опереться на помощь немецкого национального меньшинства, так как оно проживало в таких глубинных районах России, что наладить с ним связи оказалось невозможным... Через три недели после начала войны Гитлер приказал службе связи с немецкими национальными меньшинствами "принять срочные меры в целях учета лиц немецкой национальности в оккупированной части Советского Союза для последующего выдвижения надежных из них на руководящую работу в местные органы немецкого государственного аппарата". Однако, - продолжает автор, - на практике из данного мероприятия ничего не получилось"4.
Нападение Германии на Советский Союз стало трагедией для всего советского народа. Для советских немцев эта трагедия получила, в свете вышесказанного, особую окраску.
К началу войны на действительной службе в Красной Армии на-ходились десятки тысяч солдат и офицеров из числа советских немцев. Они были и среди тех, кто принял на себя первый удар германского фашизма в июне 1941 года, и среди героев Брестской крепости (см., напр., книги С.Смирнова, посвященные защитникам этой крепости); они вместе с представителями всех народов Советской Родины до конца защищали ее от вражеского нашествия. Несмотря на кратковременное (не по их вине) участие в боевых действиях, причем в первый, наиболее драматичный, период войны, и несмотря на то, что они были в войне против немцев пусть и другими, но тоже немцами (роковая для того времени соединенность в одном слове разных понятий: национальности и нации!) - многие из них были награждены орденами и медалями, а позже несколько человек, среди них партизаны и разведчики, стали Героями Советского Союза.
24 августа 1941 года "Комсомольская правда" опубликовала заметку о красноармейце Генрихе Гофмане из немцев Поволжья, который, будучи тяжело раненым, попал при отступлении наших частей в плен к гитлеровцам. Его пытали, но он никаких сведений врагу не выдал. Когда советские войска, наступая, опять отбили оставленные позиции, то обнаружили тело Гофмана, из обрубков которого была сложена звезда, а к сердцу штыком приколот его комсомольский билет.
2
Хотя участие советских немцев в боевых действиях и их жизнь в автономии и в национальных районах не давали повода для выражения им недоверия, дальнейшая их судьба всё больше была под угрозой. С целью проверки их лояльности на территории АССР НП были сброшены переодетые в немецкую форму парашютисты. Народ, чьи сыновья воевали и погибали в боях с фашистами, встретил их вполне по-советски: по рассказам очевидцев и участников этой акции, только своевременное прибытие чекистов позволило им, не имевшим права разговаривать, чтобы не обнаруживать русскую речь, уцелеть. Тем не менее, 28 августа 1941 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР, ставший для целого народа началом национальной трагедии. Указ этот стоит здесь привести полностью, ибо пересказ и цитирование его не могут дать ясного представления о нем.
Указ
Президиума Верховного Совета СССР
о переселении немцев, проживающих в районах Поволжья
По достоверным данным, полученным властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенных немцами Поволжья.
О наличии такого большого количества диверсантов и шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах По-волжья, советским властям не сообщал, следовательно, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти.
В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке из Германии немецкими диверсантами и шпионами в республике немцев Поволжья или в прилегающих районах и случится кровопролитие, Советское правительство по законам военного времени будет вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.
Во избежание таких нежелательных явлений и для предупреждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Совета признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы, с тем, чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах.
Для расселения выделены изобилующие пахотной землей районы Новосибирской, Омской областей, Алтайского края, Казахстана и другие соседние местности.
В связи с этим Государственному Комитету обороны предписано срочно произвести переселение всех немцев Поволжья и наделить переселяемых немцев Поволжья землей и угодьями в новых районах.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР М.КАЛИНИН
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А.ГОРКИН
Москва, Кремль, 28 августа 1941 года
Непосвященный человек, хотя и отметит поразительную, особенно для военного времени, неадекватность наказания преступлению ("наделить... землей и угодьями" и оказать "государственную помощь" диверсантам и шпионам и их укрывателям), всё же может воспринять пафос указа как продиктованный тяжелейшим положением на фронте и стремлением избежать в этих условиях любого риска. Однако тому, кто хоть немного знаком с действительным положением дел тогда в автономии, алогичность указа предстает прямо-таки кричащей.
Если учесть, что в автономии проживало всего 380 тысяч немцев, а большинство населения составляют, как всегда, дети, женщины и старики, и что кроме немцев в республике проживало еще около 200 тысяч русских, казахов, калмыков и др., то получалось, что или всё взрослое мужское население из немцев было шпионами и диверсантами и тогда они должны бы были "взорвать" фактически себя, своих детей и близких, причем на пшеничных полях, ибо промышленности, достойной внимания шпионов, тем более такого их количества, в автономной республике не было; или же шпионы и диверсанты - это представители других национальностей, которых "скрывают в своей среде" немцы Поволжья, и тогда встает вопрос: почему никто из этих представителей других национальностей не был обвинен и наказан за пособничество врагу? Предположение, что "десятки тысяч шпионов и диверсантов" могли быть заброшены в ма-ленькую автономию из Германии, вряд ли может возникнуть вследствие своей абсурдности; ведь такая акция, с одной стороны, обескровила бы всю германскую разведку, с другой, потребовала бы наличия слишком значительной неучтенной жилплощади в автономии; да и появление стольких незнакомых людей в немецких селах, где все друг друга знали из поколения в поколение, не могло бы остаться незамеченным.
Тем не менее, АССР НП была ликвидирована, все немцы с ее территории были переселены, и груз тяжелейших обвинений обрушился на них на долгие годы, а неимоверные страдания и потери всего советского народа в Великой Отечественной войне придали этим обвинениям оттенок заслуженных. Многие советские люди до сих пор не могут преодолеть этот настрой своего сердца, ибо он поддерживается, с одной стороны, непреходящей болью, с другой - отсутствием в открытой печати разъяснений, которые позволили бы им, наконец, получить основания не причислять к виновникам своей почти полувековой боли советских немцев и увидеть, что у советских немцев, наряду с этой общей для всего советского народа болью, есть еще и такой же длительности и силы боль несправедливо обвиненных.
Замалчивание всей этой ситуации в течение многих лет привело к тому, что и сегодня еще мнения об Указе 1941 года довольно часто склоняются к тому, что он был необходим. Перечень аргументов в пользу такого мнения краток, и рассмотрение его не займет много места.
Аргументы таковы: во всех странах "пятая колонна" активно помогала гитлеровцам; нельзя было исключать, что и немцы Поволжья окажут им помощь; и так как обстановка на фронте была в 1941 году тяжелая, то рисковать было нельзя.
Нетрудно заметить, что такое подозрение по отношению к советским немцам делалось по аналогии. Аналогия же здесь была неуместна, потому что немцы в других странах (Франции, Польше, Чехословакии и т.д.) раньше как правило веками были в составе Германии и оказались гражданами других государств лишь в результате различных переделов Европы (особенно Германии после первой мировой войны), поэтому на них "объединительная" нацистская пропаганда могла воздействовать вполне эффективно. Советские же немцы представляли собой один из советских народов, которому власть дала государственность, способствовала быстрому расцвету культуры, просвещения, образования; это были люди, чьи отцы сражались и погибали в войнах за Россию, люди, чьи сыны сражались теперь и погибали на фронтах Великой Отечественной войны, отстаивая свободу своей Родины; это были люди, воспитанные уже Советской властью; многие из них были коммунистами и комсомольцами. Поэтому, если уж надо было прибегать тогда к аналогиям, то уместнее была бы аналогия иного рода: если в самой Германии немецкие коммунисты видели в немецком же фашизме своего смертельного врага и боролись против него в первой шеренге, то советские немцы тем более выступят против германского фашизма не только как своего идейного врага, но и врага своей Родины.
Однако не эта аналогия была избрана, и не классовый, а на-циональный подход возобладал в то время в этом вопросе. Могло ли тогда быть иначе?
Даже сегодня, когда мы знаем гораздо больше о том времени, указ этот представляется закономерным, ибо являлся логическим продолжением репрессий, террора, несправедливостей 30-х годов, практики культа личности, всегда находившего виновных за очередную неудачу своей политики.
Конечно, если бы было принято человеческое, разумное, справедливое решение просто об эвакуации мирного населения из при-ближающейся зоны боевых действий, всё было бы совершенно иным, и никто бы не говорил по сегодняшний день о несправедливостях. Но решать не по-человечески тогда было нормой, это подтверждают и последовавшие позже решения о выселении калмыков, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, крымских татар, финнов, латышей...
3
Хотя указ формально касался только немцев Поволжья, фактически он был распространен на всех советских немцев, которых к тому времени насчитывалось около полутора миллионов. На его основании выселялись немцы, успевшие эвакуироваться с Украины и Крыма, а также немцы с Кавказа, из Москвы и Ленинграда; известны случаи выселения и в Средней Азии. Однако немецкие села Сибири и Казахстана этой акции не подвергались. (Правда, многие из этих сел еще в тридцать седьмом году остались без мужчин старше шестнадцати лет. Еще раньше в ряде немецких районов было отменено преподавание на немецком языке).
Переселенцы, прибывшие в районы Сибири и Казахстана иногда уже поздней осенью, распределялись по селам и деревням по нескольку семей. При отъезде из родных мест они имели право взять с собой только минимум вещей, поэтому оказались плохо подготовленными к жизни в новых условиях. К тому же хозяйства здесь были заметно слабее, на полях было еще мало техники, а местным жителям приходилось теперь, когда почти все мужчины были на фронте, самим довольно трудно. Однако рожденное и окрепшее в годы Советской власти чувство единства всех советских людей, усиленное общей бедой, стало основой быстрого сближения коренного населения и переселенцев. В который раз проявилась великая сплачивающая сила русского народа с его замечательными качествами: широтой души и удивительным чувством ответственности за судьбы других - качествами, которые по праву сделали его как бы старшим в семье советских народов. Всё это позволяло надеяться, что испытания, выпавшие на долю и тех, и других, будут преодолены, тем более, что прибывшие стали с первых дней значительной силой в местных хозяйствах...
В начале 1942 года все немцы-мужчины были мобилизованы в трудармию - на работу в тайгу, в шахты, на строительство заводов на Урале. Позже в трудармию были направлены и немецкие женщины, начиная с шестнадцати лет.
В первый же год войны по соответствующему приказу были сняты с фронта солдаты и офицеры немецкой национальности. (Один из эпизодов этого процесса показан в романе К.Симонова "Солдатами не рождаются"). Они тоже попали в трудармию, где впервые узнали о том, что их автономная республика ликвидирована и что все их родные выселены.
О трудармии вообще написано в советской литературе пока очень мало: само это слово многие годы не употреблялось в печати. Тем более мало написано о работе в трудармии советских немцев: несколько десятков заметок-воспоминаний в центральной газете "Нойес лебен" и подборка воспоминаний к сорокалетию Победы в основном писателей и журналистов в литературном альманахе "Хайматлихе вайтен". К тому же эти публикации были нацелены на конкретную задачу: отразить трудовой вклад советских немцев в дело Победы; естественно, что в те годы они и не могли содержать всестороннего показа неимоверно тяжелого в физическом и моральном отношении положения трудармейцев. Ведь это был не просто трудовой фронт, где беспредельный героизм проявили в тылу, на полях и заводах все советские люди - женщины, старики, подростки. Достаточно сказать, что немцы-трудармейцы содержались как заключенные: в лагерях, обнесенных колючей проволокой, со сторожевыми вышками, на работу их - коммунистов, комсомольцев, участников гражданской войны, вчерашних советских солдат и офицеров, имевших ранения и боевые награды за заслуги перед Родиной - водили под конвоем. Скудное питание и тяжелая работа вели к быстрому истощению и высокой смертности, особенно на лесоповале в тайге (я знаком с человеком, который из отряда в 2000 человек остался в живых один).
Но не меньшим, чем голод и тяжелая работа, был для трудармейцев моральный груз - то, что им, советским людям, было выказано такое недоверие; то, что их считали пособниками фашистов и даже отождествляли с ними. Конечно, тяжелая обстановка на фронте накладывала свой отпечаток на атмосферу в стране вообще. Чтобы выстоять в условиях, когда остро стоял вопрос о существовании самой страны, нужна была предельная мобилизация сил: материальных и человеческих. Нужно было воспитание и ненависти к врагу; апофеозом ее стали статьи И.Эренбурга того времени; одна из них, памятная многим до сих пор, называлась "Убей немца!". Направленные против смертельного врага, эти статьи, однако, косвенно били и по советским немцам, которые ведь тоже были немцами, да еще официально обвиненными в пособничестве врагу. И можно ли было ожидать в той обстановке от местного населения, от людей, чьи мужья, сыновья, братья погибали в войне с немцами, а тем более от руководства и рядового персонала трудармейских лагерей, сомнения в соответствии официального указа действительности? Тем более, что публикация вышеназванной статьи в "Правде", пусть и признанной позже ошибочной, придавала ей значение, выходящее, конечно, за пределы эмоционального всплеска литератора.
Свидетельством того, что единственным критерием виновности советских немцев была их национальность, является отсутствие ис-ключений в применении репрессий: в трудармии были, например, Адам Рамбургер - участник штурма Зимнего дворца, состоявший затем в охране Ленина в Смольном, позже командир полка в Чапаевской дивизии, а в начале Великой Отечественной войны командир истребительного батальона по борьбе со шпионами и диверсантами; известный ученый, археолог Отто Бадер, который в очереди за баландой читал в подлиннике древних греков; ученый в области ракетной техники и космонавтики, ныне академик АН СССР, Борис Раушенбах...
Можно только догадываться, какой ущерб был нанесен стране тем, что столько людей было лишено возможности внести в дело Победы вклад таким, каким бы он мог быть в нормальных условиях. И если мы говорим здесь об утратах, то совсем не потому, что они вообще были: на фоне двадцати миллионов человеческих жизней, которые в этой войне заплатил весь наш советский народ за свою победу, на фоне великих трагедий Ленинграда и Белоруссии многое меркнет. Но трудно представить себе нормального человека, который в горе мог бы утешиться тем, что горе обрушилось и на других: оттого, что горя больше, никому легче не становится. Здесь речь идет только о трагедии в трагедии - об одной лишь части тех утрат всего советского народа, особая горечь которых заключает-ся в том, что они понесены не в борьбе с врагом, а от своих, не ради интересов Родины, а вопреки им...
Но и в этих тяжелейших условиях трудовой героизм поражал. Там, где руководство лагерей оказывалось масштабно мыслящим и понимало, что для высокой эффективности труда нужны соответствующие условия, и заботилось о создании таких условий (в основном это было на строительстве оборонных предприятий), среди трудармейцев развернулось стахановское движение, движение "тысячников" (т.е. за выполнение нормы на тысячу процентов). Активно участвовали трудармейцы и в патриотическом движении всего советского народа по сбору средств на строительство танков и самолетов. Так, в марте 1943 года строители Богословского алюминиевого завода на Урале получили такую телеграмму:
"Начальнику строительства тов. Кронову, начальнику политотдела тов. Горбачеву, секретарям парторганизаций товарищам Шмидт, Штоль, тысячникам товарищам Брейтигам, Обгольц, Эрлих, Пфундт, стахановцу товарищу Эпп. Прошу передать рабочим, инженерно-тех-ническим работникам и служащим немецкой национальности, работаю-щим на Базстрое, собравшим З5З785 рублей на строительство танков и 1 миллион 820 тысяч рублей - на строительство эскадрильи самолетов, мой братский привет и благодарность Красной Армии. И. Сталин."5
Побег из трудармии расценивался как дезертирство с фронта; удавался он редко, и приговор приводили в исполнение часто на глазах у выстроенных трудармейцев. Несмотря на это, из трудармии бежали. Бежали... на фронт. Видимо, стремление лично воевать с оружием в руках против врага и неприятие унизительных условий трудармии были сильнее страха смерти. Так как с немецкой фамилией попасть на фронт, начиная с 1942 года, было невозможно, то трудармейцы выдавали себя за представителей других национальностей. Сколько их погибло под чужим именем? Сколько их еще живет под чужим именем? Кто знает! Мне лично посчастливилось встретить такого человека - Пауля Шмидта, из немецкого села Люксембург (ныне Болниси) на Кавказе, который, зная азербайджанский язык, выдал себя за азербайджанца и, под именем своего довоенного друга из соседнего села Кабанахчи, Али Ахмедова, дошел до Берлина, был награжден орденом, и которому по личному указанию мар-шала Жукова были потом переправлены документы на его подлинную фамилию. Об этом мною написана повесть "Имя вернет победа", вышедшая и на русском языке...
Нам приходится излагать все эти моменты из истории одного из советских народов, чтобы у читателя сложилось хотя бы некоторое представление о том, почему до сегодняшнего дня почти ничего не сказано об этом важнейшем и труднейшем периоде истории советских немцев. Без знания этого трудно правильно воспринимать и оценивать их жизнь до самых последних лет. Думаю, сейчас в их судьбе наступает новый этап, ибо в основе политики сегодняшнего руководства страны лежит стремление не закрывать глаза на существующие проблемы, в том числе и в национальном вопросе, который долгие годы объявлялся решенным навсегда и наилучшим образом, а вскрывать и устранять проблемы, мешающие нашему продвижению вперед и в экономике, и в других сферах нашей жизни. И нет сомнения, что такой подход к делу приведет в скором времени и к решению многих вопросов в жизни советских немцев, вопросов, которым слишком долго не оказывалось нужного внимания...
После окончания войны трудармейцам постепенно предоставлялось право вернуться к своим детям и семьям или вызвать их к себе. К концу 1947 года трудармия для них была практически позади. Однако на местах их ждало очередное испытание: 26 ноября 1948 года вышел новый Указ, в котором говорилось, что немцы, калмыки, ингуши, чеченцы, финны, латыши и др. переселены навечно и что выезд с мест поселения без особого разрешения органов МВД карается каторжными работами до 20 лет. Для людей, отдавших столько сил и жизней для Победы, столько лет живших надеждой на то, что после окончания войны они опять вернутся в свои родные места, в свои колхозы и совхозы, в свою автономию, это было тяжелым ударом... Вступить в те годы в партию, поступить в институт или попасть на службу в Советскую Армию было для советских немцев практически невозможно.
В книге Луи де Ионга содержится еще одна констатация:
"Нет данных, которые показывали бы, что местные немцы, будь то на Украине или на Волге, совершали нападения в тылу русских армий, или занимались бы тайной подготовкой подобных ударов. До сих пор не опубликовано никаких документов, подтверждающих выдвигаемые против немцев Поволжья обвинения, будто среди них имелись "тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов". Советский Союз хранил по этому поводу молчание. Среди обнародованных немецких архивных документов пока нет ни одного, который позволял бы сделать вывод о том, что между третьим рейхом и немцами, проживавшими на Днепре, у Черного моря, на Дону и в Поволжье, существовали какие-либо заговорщические связи" /стр. 359/.
Думается, что вряд ли можно полностью исключать сотрудничество в какой бы то ни было форме советских немцев, попавших под оккупацию, с оккупационными властями - из материалов о подпольщиках - советских немцах известно, что их охотно привлекали, например, в качестве переводчиков. Наверняка часть из них, угнанных при отступ-лении немцев в Германию, могла быть мобилизована и в гитлеровскую армию, особенно при "тотальной мобилизации". Однако можно с уверенностью сказать, что если эти случаи сотрудничества и были, то они обусловливались, как и у представителей других советских народов, в основном личностными качествами и интересами, или реакцией на пережитые репрессии довоенных лет, а никак не национальностью.
13 декабря 1955 года был издан еще один указ:
Указ
Президиума Верховного Совета СССР
О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении
Учитывая, что существующие ограничения в правовом положении спецпоселенцев - немцев и членов их семей, выселенных в разные районы страны, в дальнейшем не вызываются необходимостью, Президиум Верховного Совета постановляет:
1. Снять с учета спецпоселения и освободить из под админи-стративного надзора органов МВД немцев и членов их семей, выселенных на спецпоселение в период Великой Отечественной войны, а также немцев - граждан СССР, которые после репатриации из Германии были направлены на спецпоселение.
2. Установить, что снятие с немцев ограничений по спецпоселению не влечет за собой возвращения им имущества, конфискованного при выселении, и что они не имеют права возвращаться в места, откуда они были выселены.
После этого указа советские немцы снова стали допускаться к службе в Советской Армии; хотя и с трудом, но всё же некоторым удавалось поступить в высшие учебные заведения..
4
Особенно заметно стала меняться ситуация после XX съезда КПСС: были восстановлены автономные республики большинства других репрессированных народов. Однако АССР немцев Поволжья не была восстановлена. А в 1964 году вышел указ и о советских немцах...
Указ
Президиума Верховного Совета СССР
О внесении изменений в Указ Президиума Верховного Совета СССР
от 28 августа 1941 года "0 переселении немцев,
проживающих в районах Поволжья"
В Указе Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года "О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья" в отношении больших групп немцев - советских граждан были выдвинуты обвинения в активной помощи и пособничестве немецко-фашистским захватчикам.
Жизнь показала, что эти огульные обвинения были необоснованными и явились проявлением произвола в условиях культа личности Сталина. В действительности в годы Великой Отечественной войны подавляющее большинство немецкого населения вместе со всем советским народом своим трудом способствовало победе Советского Союза над фашистской Германией, а в послевоенные годы активно участвует в коммунистическом строительстве.
Благодаря большой помощи Коммунистической партии и Совет-ского государства немецкое население за истекшие годы прочно уко-ренилось на новых местах жительства и пользуется всеми правами граждан СССР. Советские граждане немецкой национальности добро-совестно трудятся на предприятиях, в совхозах, колхозах, учреждениях, активно участвуют в общественной и политической жизни. Многие из них являются депутатами Верховных и местных Советов депутатов трудящихся РСФСР, Украинской, Казахской, Узбекской, Киргизской и других союзных республик, находятся на руководящих должностях в промышленности и сельском хозяйстве, в советском и партийном аппарате. Тысячи советских граждан-немцев за успехи в труде награждены орденами и медалями СССР, имеют почетные звания союзных республик. В районах ряда областей, краев и республик с немецким населением имеются средние и начальные школы, где преподавание ведется на немецком языке или организовано изучение немецкого языка для детей школьного возраста, ведутся регулярно радиопередачи и издаются газеты на немецком языке, проводятся другие культурные мероприятия для немецкого населения.
Президиум Верховного Совета СССР постановляет:
1. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года "О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья" (протокол заседания Президиума Верховного Совета СССР, 1941 года № 9, ст. 256) в части, содержащей огульные обвинения в отношении немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, отменить.
2. Учитывая, что немецкое население укоренилось по новому месту жительства на территории ряда республик и областей страны, а районы его прежнего места жительства заселены, в целях дальнейшего развития районов с немецким населением, поручить Советам министров союзных республик и впредь оказывать помощь и содействие немецкому населению, проживающему на территории республик, в хозяйственном и культурном строительстве, с учетом его национальных особенностей и интересов.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР А.Микоян
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР М.Георгадзе
Указ этот, признавший через 23 года необоснованность тяжелых обвинений, выдвинутых в 1941 году против немецкого населения, мог бы сыграть большую роль в изменении положения немецкого населения, однако положительное его значение так и ограничилось признанием невиновности советских немцев. Зато негативное значение его было велико.
Дело не в фактических неточностях в оценке положения советских немцев ("большой помощи" не было; "прочное укоренение" происходило не благодаря "большой помощи", а в результате многолетнего административного надзора и ограничения права на передвижение; "руководящие должности", как правило, ограничивались уровнем председателя колхоза в немецких селах; в советском и тем более партийном аппарате немцев практически не было; не было (как нет и сегодня) и школ с преподаванием на немецком языке, а велось в ряде мест, и то с огромными трудностями, изучение немецкого языка как родного; перечень "газет" ограничивался одной центральной и одной районной), и даже не в том, что общие фразы типа "и впредь оказывать помощь и содействие" так и остались бы безрезультатными, если бы не такое привходящее обстоятельство, как делегации советских немцев в конце 1964 и в середине 1965 года, поставившие перед руководством страны вопрос о восстановлении автономии советских немцев, в чем им тогда было отказано (вместо этого была создана еще республиканская немецкая газета в Казахстане, несколько увеличен выпуск книг советских немецких писателей и т.д.).
Дело в том, что указ этот по сути своей был буквой "а", за которой не последовали ни "б", ни все остальные буквы алфавита. Признав тяжелейшие обвинения 1941 года необоснованными, указ, однако, не вернул советским немцам их автономии, которой они были лишены на основании этих необоснованных обвинений. Более того, указ, явившись результатом рассмотрения вопроса о положении советских немцев, на долгие годы отодвинул новое рассмотрение этого вопроса. То, что автономная республика советских немцев не была восстановлена (напомним, что автономии других советских народов со схожей судьбой - чечено-ингушская, карачаево-черкесская, калмыцкая - были восстановлены еще после XX съезда КПСС) и им не разрешалось возвращаться в места, где они проживали до войны, а также то, что указ 1964 года не был опубликован в массовой печати - в значительной мере сохраняло дискриминационные моменты в отношении советских немцев.
Положение усугублялось возникшей возможностью так называемого "воссоединения семей", т.е. выезда в ФРГ к родственникам. Почему выезд, и почему именно в ФРГ? И откуда взялись через 200 лет в Германии родственники, причем только в ФРГ, а не в ГДР?
Это отдельный вопрос, и на нем тоже следует остановиться.
В начале войны из-за стремительного наступления гитлеровских войск большинство немецкого населения Украины попало под оккупа-цию. Позже, уже при отступлении, немецкие войска угнали его с собой в Германию. После окончания войны все советские немцы, бывшие на территории Польши и в советской зоне оккупации Германии (ныне территория ГДР), в том числе и попавшие в начале войны в плен, были репатриированы, из западных же зон многие, напуганные пропагандой о неотвратимом наказании, не решились вернуться. Так и получилось, что у части советских немцев оказались родственники именно в Западной Германии, и когда на международном уровне было принято соглашение о воссоединении семей, начался выезд именно в ФРГ.
Можно, конечно, допустить, что при этих выездах играли какую-то роль и родственные отношения; думается, однако, что это были единичные случаи, ибо трудно предположить, что чувства, допустим, к бывшему мужу спустя двадцать пять - тридцать лет были всегда сильнее чувств, связывавших теперь его бывшую жену со своими детьми (которые часто не желали выезжать), внуками, десятками других родственников и друзей, с которыми приходилось расставаться при "воссоединении семьи". Логичнее выглядит простое использование двумя сторонами этой возможности для решения вполне реальных задач: на Западе - для политической дискредитации социализма, из которого "бегут", а частью советских немцев - для выражения своего несогласия с нежеланием прежнего руководства страны уделить должное внимание восстановлению фактического, а не декларируемого равноправия советских немцев с другими народами нашей страны.
В чем же чувствовали себя ущемленными в своих правах советские немцы? Вопрос этот очень важен, ибо первая реакция на него часто - недоумение: ведь советские немцы живут вроде как и все, учатся в тех же школах, работают там же, где и другие, и с высшим образованием их немало, и на руководящих должностях, и среди депутатов, даже в Верховном Совете страны есть несколько человек.
Знание предмета заставляет воспринимать положение гораздо более серьезным.
Невосстановление автономии советских немцев, когда автономии большинства других народов, также несправедливо ликвидированные во время войны, были восстановлены, не могло быть воспринято советскими немцами, не знавшими за собой никакой вины перед Родиной, иначе, как продолжение по отношению к ним проявления несправедливости, тем более, что в глазах других советских народов такой акт мог расцениваться только однозначно: раз не восстановили, значит, виноваты.
Снятие обвинений в 1964 году при неинформировании об этом всех советских людей опять же вело к двусмысленности. Во-первых, рассуждали советские немцы, если мы не были виноваты в том, в чем нас обвиняли, то почему нам не возвращается то, что на основании этих несправедливых обвинений было у нас отнято - наша автономия? Во-вторых, мы и сами знаем, что не были виноваты; об этом надо сказать не нам, а всем советским людям, среди которых мы живем, чтобы и они это знали, иначе они по-прежнему будут считать нас "фрицами" и "фашистами".
Совсем не так благополучно, как в многочисленных "антиэмиграционных" статьях местных, да и центральных газет до самого последнего времени, выглядели и различные цифры, так любимые "контрпропагандистами на час". (Кстати, удивительно, но факт: "специа-листами" по вопросам советских немцев в этих материалах выступали кто угодно, но меньше всего представители самих советских немцев, что должно бы было заставить задуматься если не о корректности этих статей, то хотя бы о их эффективности). Недаром ЦК КПСС несколько раз за последние десятилетия, рассматривая идейно-политическую и культурно-массовую работу среди советских немцев, обязывал местные партийные и советские органы уделять больше внимания приему их в партию, выдвижению на руководящие должности, избранию в депутаты Советов, представлению к правительственным наградам, приему в вузы. Всегда славившиеся высоким уровнем развития своей художественной самодеятельности (хоровое многоголосое пение, оркестровая и инструментальная музыка, драмкружки, танцы), советские немцы после 1965 года, когда их делегации дважды получили отказ в восстановлении автономии, практически полностью лишились национальной художественной самодеятельности, ибо на местах она стала рассматриваться как "проявление национализма", "стремление к национальной обособленности" и "рассадник автономистских идей". Любителям самодеятельности предлагалось попросту "петь в общем хоре, со всеми вместе".
Но одним из наиболее больных вопросов для советских немцев был вопрос о родном языке. При отсутствии национальных школ только небольшая часть детей советских немцев могла изучать родной язык - а том случае, если в классе набиралось нужное для создания группы количе-ство таких детей и если родители были за такой предмет. Если учесть, что советские немцы живут весьма разбросанно по всей стране, то будет понятно, что обеспечить обучение родному языку большинство немецких детей невозможно, поэтому число их ограничено редкими местами компактного проживания советских немцев. Но и здесь нехватка или отсутствие учителей родного языка, необходимых учебников, продуманных программ и ведение предмета во многом в дополнение к общешкольной программе создает такие трудности в изучении родного языка, что учителям и директорам школ гораздо проще получить "несогласие родителей", чем решить вопросы, связанные с преподаванием этого предмета.
Неудивительно, что при отсутствии экономической и общественной жизни, связанной с родным языком, при отсутствии кинофильмов на немецком языке, эпизодичности коротких телепрограмм и незначительном времени радиопередач, при малом объеме и исключительно низких тиражах советской немецкой литературы, при практически полном отсутствии художественной самодеятельности на родном языке многие советские немцы за почти пятьдесят лет, прошедшие с 1941 года, утратили свой родной язык. (Одной из форм его сохранения, как и компенсации отсутствующей художественной самодеятельности, являются религиозные общины и проводимые в их рамках мероприятия). Естественно, что это, в условиях роста национального самосознания, наблюдающегося в последние годы у советских немцев как и у всех советских народов, вызывало у них всё более острую реакцию. Пронзительные строки Расула Гамзатова:
И если завтра мой язык исчезнет,
То я готов сегодня умереть, -
отражающие существование у многих людей генетической связи с родным языком - русский ли ты, аварец или нивх - звучали для многих советских немцев уже совсем не гипотетически. Длительное отсутствие перемен в их положении в период застоя лишало многих вообще надежды на лучшее будущее. С этим, на наш взгляд, и связано использование возможности "воссоединения семей" для решения каждым лично для себя, для своей семьи, общих проблем двух миллионов советских немцев.
Между тем выезд советских немцев сопровождался на местах нередко шумной кампанией "контрпропаганды" в печати. При этом, вместо попытки вскрыть подлинные серьезные причины выезда, на людей, прошедших войну, трудармию, активно участвовавших в целин-ной эпопее, долгие годы добросовестно работавших на родную страну и долгие годы надеявшихся на восстановление справедливости по отношению к ним, - навешивали ярлыки предателей Родины, охотников до легкой жизни и заграничных тряпок и т. п.
Вряд ли будет правильным полностью исключать среди выезжавших наличие и таких, кто стремился к большему материальному благополучию - хотя именно на местах лучше всего известно, что, хорошо зарабатывая, советские немцы в материальном отношении живут, как правило, хорошо; чтобы убедиться в этом, достаточно заехать в немецкое село. Однако подавляющим большинством советских немцев игнорирование действительных причин их выезда и искаженная трактовка этого акта газетчиками воспринимались как нежелание прислушаться к их чаяниям; тех же, кто пришел к мысли о выезде, это только укрепляло в принятом решении. И так как местные газеты за многие последние годы если и писали о советских немцах, то, как правило, не об их труде, а о том, что они покидают Родину, то отношение к советским немцам вообще как к потенциальным перебежчикам формировалось с годами всё более определенно, что в свою очередь опять же влияло на кадровую, наградную политику по отношению к ним и, конечным образом, на усиление выездных настроений.
В общем, получался замкнутый круг саморазогревающихся проблем, как это бывает всегда, когда выявление и устранение причин подменяется мерами пресечения, ограничения, замалчивания и неверной трактовкой. Ясно было одно: положение это ненормально, выезд советских немцев обусловлен не политическим строем в нашей стране, а несоблюдением по отношению к ним его основополагающих принципов, и выезд этот наносит не только политический, но и экономический ущерб нашей стране, теряющей при этом квалифицированные рабочие руки, и что процесс этот может расширяться до бесконечности, ибо с выездом каждой новой семьи число людей, получающих основание для воссоединения семей, причем теперь уже для действительного воссоединения, становилось не меньше, а больше...
5
С таким комплексом проблем вошли мы в перестройку. И отрадно, что сегодня уже не закрываются на них глаза, а о необходимости решать такие вопросы говорится с самых высоких трибун. И не только говорится - вопросы эти тщательно изучаются для того, чтобы нелегкое наследие застойных лет и в этой сфере было, наконец, преодолено.
Яркий признак нового мышления, нового, более серьезного подхода к решению вопросов виден и в том, что вопрос об автономии сейчас начинает обсуждаться открыто в советской немецкой) печати. При этом, несмотря на подавляющее большинство тех, кто выступает за ее восстановление, есть и сомневающиеся в ее необходимости, и выступающие против. Чаще всего такие мнения обусловлены, насколько можно понять, формой выявления этих мнений, не обеспечивающей достаточную откровенность, или отсутствием должной ясности в том, как будет восстанавливаться автономия и что она будет означать для советских немцев. Тем не менее, рассмотреть все эти мнения представляется необходимым.
Наиболее весомы и многочисленны аргументы в пользу восста-новления автономии: наличие автономии сделало бы советских немцев фактически равноправными со всеми советскими народами, дало бы им возможность развиваться дальше как социалистической нации со своей национальной культурой, литературой, языком; способствовало бы решению многочисленных проблем в работе с немецким населением, решение которых сегодня постоянно натыкается на непреодолимые преграды, связанные с нерешенностью основного вопроса; позволило бы наладить и вести идейно-воспитательную работу среди немецкого населения, практически отсутствующую в течение почти полувека; позволило бы готовить национальные кадры для школ, культурных учреждений, редакций газет и издательств, радио и телевидения; освободило бы советских немцев от настроений пессимизма и безнадежности периода застоя, возродило бы в них веру в будущее и резко понизило бы уровень эмиграционных настроений; оно способствовало бы и укреплению межнациональных связей, так как устранило бы основу для недоверия и подозрительности по отношению к советским немцам со стороны других народов, среди которых они живут.
Какие же высказываются сомнения в необходимости восстановления автономии, каковы аргументы против этого?
Прежде всего надо учесть, что АССР НП называлась автономией немцев Поволжья, и так как в ней проживало лишь около четверти советских немцев, то некоторая часть сегодняшних советских немцев, потомков не немцев Поволжья, считает, что они могут, как и раньше, обходиться без автономии. Однако сегодня ситуация совершенно иная. Сегодня нет ни украинских немцев, ни крымских, ни кавказских, ни немцев Поволжья - сегодня есть два миллиона советских немцев, объединенных общей судьбой, общим прошлым, общими проблемами и одинаковым положением. Кроме того, проживание вне автономии при ее наличии и жизнь вообще без автономии - это весьма различные явления. При наличии автономии можно, проживая и вне ее, иметь то, что она дает: быть равноправным гражданином своей страны, при желании в любое время переехать в эту автономию, пользоваться возможностями для развития культуры, литературы, искусства, родного языка, которые она предоставляет всем советским немцам, независимо от места их проживания.
Возражения же против восстановления автономии связаны главным образом с тем, что люди, исходя из своего жизненного опыта, полагают, что если она будет восстановлена, то переселять в нее их всех опять будут насильно. А ведь многие за последние десятилетия устроили свою жизнь, обзавелись хозяйством, живут в материальном отношении хорошо - что же, опять, как в 1941 году, всё это оставлять и начинать где-то всё снова? Сколько же можно?
То есть люди еще не уверены в том, что сегодня повторение насильственных методов прошлого невозможно. И что совсем не обя-зательно всем ехать жить в автономию. И что вполне вероятно, что большинство туда и не поедет. И, естественно, не бросятся туда с самого начала: жизнь научила осторожности.
Другая причина, почему люди высказываются против автономии, еще более понятна: до сегодняшнего дня, то есть в течение 47 лет, высказываться за автономию было небезопасно, ибо как минимум ты получал ярлык "националиста", "автономиста" и вообще противника дружбы народов и всего советского. И откуда вдруг может взяться уверенность, что времена изменились, если начальство на местах осталось то же самое, если отношение к людям от прежнего трудно отличить и если перестройка заучит громко только на страницах далекой центральной печати, которая при этом полна материалов о том, как успешно, совсем в духе прежних лет, расправляются и сегодня со сторонниками перестройки? Можно откровенно высказаться в разговоре с человеком, которого уважаешь, которому доверяешь, на которого можно положиться - но сказать об этом незнакомому человеку, приехавшему откуда-то впервые за десятки лет "узнать откровенное мнение", человеку, который неизвестно куда после разговора с тобой пойдет и неизвестно кому и что о тебе скажет, - какая тут "откровенность"? Уж лучше не выступать против существующего положения, то есть "против Советской власти". Без выяс-нения нашего мнения нас выселяли, без нашего мнения решат и этот вопрос...
Иногда полагают, что более независимо, откровенно могут высказать свое мнение руководители колхозов и совхозов, советские и партийные работники из числа советских немцев, и что именно их мнение наиболее весомо. К сожалению, жизнь и здесь наложила свою печать: подавляющему большинству таких руководителей удалось пройти путь до своего нынешнего поста не только благодаря своим знаниям и способностям, но и нередко именно потому, что вольно или невольно они максимально дистанцировались от всего немецкого, национального, и доказывали свою "преданность идеям", свой "патриотизм" отрицанием, а то и подавлением национальных интересов: немецкой самодеятельности, преподавания родного языка и т.п. Только немногие из них достигали авторитета и положения, позволявших им проявлять заботу о таких вещах. Но в любом случае было каждому ясно: проявление такой заботы никак не может способствовать продвижению "вверх". Поэтому и мнение таких руководителей, не пропущенное через детектор истории советских немцев, рискованно считать мнением народа.
Есть еще мнение местных партийных, советских и хозяйственных работников других национальностей, которые, как правило, единодушны в своем отрицательном отношении к идее восстановления автономии советских немцев. Опуская личные мотивы ("у меня отца убили на войне, и я никогда не смогу смотреть на немцев как на полностью своих" и т.п.), наиболее серьезной причиной такой их позиции являются экономические интересы их района, области, республики: немцы играют у них в хозяйстве заметную роль, работают они, как правило, хорошо, и потерять их означало бы рисковать показателями и достижениями. Но при этом не учитываются два момента: во-первых, вряд ли все немцы уедут из данного района (области, республики) - тут многое зависит и от отношения к ним местных властей; во-вторых, и это главное - где бы советские немцы ни жили, они будут прежде всего работать на страну, так что экономика страны от создания автономии ничего не потеряет, скорее наоборот: значительное повышение трудового, общественного тонуса советских немцев, которое будет вызвано восстановлением автономии, даст добавочный экономический эффект.
Как аргумент против восстановления автономии выдвигается иногда и необходимость затрат, связанных с этим: на создание учреждений, строительство жилья и т.д. Даже не прибегая к Ленину, говорившему, что ставить решение национального вопроса в зависимость от экономических соображений в корне неверно, можно сказать, что вряд ли этот "ущерб" будет большой: ведь и там, где советские немцы сегодня живут, для них должны быть выделены квартиры, рабочие места, места в школах и вузах, какая-то доля мест в культурных учреждениях, на общественном транспорте и т.д. Если они уедут, то ведь всё это остается для улучшения условий жизни местного населения, для которого в ином случае всё это пришлось бы еще строить, создавать - т.е. остается государству. И речь, таким образом, идет лишь о перераспределении государственных средств, о направлении их не по сегодняшнему месту жительства советских немцев, а для восстанавливаемой автономии.
Можно, конечно, помнить еще и о том, что за сорок шесть лет советские немцы, работая наравне со всеми советскими гражданами - русскими, украинцами, казахами, киргизами и т.д. - получали, однако, из общенационального продукта совсем не наравне с другими народами, т.к. на развитие их национальной культуры, искусства, литературы, языка, подготовку национальных кадров выделялось так мало, что это совершенно несопоставимо с выделявшимся другим.
Еще один аргумент против восстановления автономии - "не поздно ли?" Но в нашей советской жизни такой "аргумент", пожалуй, не должен бы вообще возникать: разве может восстановление равноправия людей, укрепление дружбы между народами быть "слишком поздним"? Это всегда актуально.
***
Мне не раз приходилось в прежние годы читать и самому составлять письма на "самый верх" с изложением вопросов, связанных с положением советских немцев, с предложением о восстановлении их автономии. Приходилось и выслушивать затем оценки этих обращений. И я хорошо помню ощущения тех лет: горячие надежды, стремление исправить то, что мешает твоей стране и твоей же власти быть еще лучше и крепче, убежденность в азбучности излагаемых тобой истин, тем более, что они уже давно изложены основателем государства Лениным - это с одной стороны, и неизменные отчужденность, подозрительность и горькие обвинения - с другой стороны. Именно в те годы родилась у меня как-то мысль, выходящая, по-моему, за пределы судьбы советских немцев, а имеющая отношение к судьбам многих советских людей. Мысль о том, что ни с кем в нашей социалистической стране не боролись так беспощадно, как с людьми, стремившимися сделать для социализма и для своей страны максимум, на который были способны.
Сегодня, заканчивая эту статью, ловлю себя на совершенно ином ощущении. Я будто говорю с людьми, для которых всё о чем я говорю, совершенно естественно, и на лицах которых нет неприступной каменной холодной маски неизмеримого превосходства надо мной, и я не испытываю чувства безграничной своей вины оттого, что потревожил их, отнимая их драгоценное время своей чушью, да еще и кощунственно упоминаю при этом иногда имя Ленина. Сегодня я обсуждаю естественные жизненные проблемы с естественными, живыми, заин-тересованными - советскими - людьми: с токарем, с дояркой, с во-еннослужащим, с партийным работником, литератором и министром. И мы все равны, мы все друг друга хорошо понимаем, мы говорим на одном языке, который никогда не может быть непонятным нормальным людям - на языке правды. И ничто нас не разделяет, ибо все мы - советские люди, одна большая семья, где все всегда готовы помочь друг другу, и все мы хотим одного: чтобы всем нам жилось хорошо и чтобы светлые идеи, заложенные в основу нашего государства, нашего социалистического строя, освобожденные от пут нелегких лет, воспринимались нами опять не как далекая голубая манящая звезда, а как норма, как повседневность нашей жизни, как воздух, чистоту которого мы обязаны оберегать и хра-нить - ибо мы этим воздухом дышим.
(Август – декабрь 1987)
Примечания:
1. См. В.В.Мавродин. Об участии колонистов Поволжья в восстании Пугачева. В: Крестьянство и классовая борьба в феодальной России. Сб. статей. АН СССР, Л., "Наука", 1967, стр. 400-413.
2. См. В.И.Ленин. Развитие капитализма в России. ПСС, т.3, стр. 256.
3. Термин "пятая колонна" возник во время войны 1936-1939 г.г. в Испании, когда 4 колонны фашистских мятежников наступали на Мадрид, а в тылу им помогала "пятая колонна" - агентура генерала Франко. Во время Второй мировой войны "пятой колонной" называли фашистскую агентуру в различных странах.
4. Луи де Ионг. Немецкая пятая колонна во второй мировой войне. М., изд-во "Иностранная литература", 1958, стр. 358.
5. Цитируется по: Г.И.Воронов, Г.М.Каёта. Краснотурьинск. Свердловск,1978, стр. 65.
(Опубликовано на нем. яз. в „Heimatliche Weiten“ № 1/1988 и сокращ. вариант на рус. яз. в журнале «Знамя» № 11/1988)