*
Далеко ли, близко ли, средь широких холмов от дороги в стороне стоял лес, всех лесов краше, всех лесов богаче. В этом лесу-бору жили-были серые волки. Жили они себе, поживали и, как говорится, лиха не знали. Не знали, не ведали, а оно, откуда ни возьмись, тут как тут.
Однажды появились в том лесу диковинные звери. Пришли они издалека – из тридевятого государства, из тридесятого царства джунглей. И разнеслась сразу по лесу весть, что эти чуды-юды собираются всех зверей истребить, а сами - остаться жить тут, уж больно им тут понравилось. И, правда, лес красивый, тенистый, да живностью богатый, что и говорить.
Долго-долго бродили волки стаей по своему дремучему лесу, всё думу думали. Потом порешили по первоначалу напугать пришлых, а там видно будет. Вышли они к месту, где пришлые отдыхали с дальней дороги, ощетинились, клыки выставили и завыли тем самым воем, что весь лес в жуткий страх вгоняет. Но пришлые оказались тоже не лыком шитые. Тоже кое-что показали. На том всё и успокоилось, ведь о ту пору сыты были и те и другие… Стали они жить поживать, да отдельно проживать и охотиться поврозь. Волки – всё больше стаей, только иногда по одиночке. А пришлые – поодиночке, редко сообща, и то, когда на крупную добычу шли. Рыщут, а сами всё на волков косятся – и то им не то, и это не так.
Но больше всего им не нравилось то, что волки стаями жили. Ведь даже крупный хищник перед стаей слаб. Вот и владычествовали волки в лесу, а про то, что лес этот был волчьим спокон веку и думать забыли – общий лес и всё тут! Пробовали и пришлые в стаю сбиться. Да всё это у них ненатурально выходило. Чуть что грызться начинают, а то и до смерти искусают друг друга. Поживут так, поживут, да и в разные стороны. Только на крупные стычки с волками кое-как ещё собирались. Но как только стая волков своей безошибочной мудростью, ловкостью и гибкостью, напором и бесстрашием начинала брать верх, тут же пришлые становились каждый за себя, забывая напрочь об общих целях.
*
Всё бы ничего, да стали некоторые молодые волки заглядываться на маститых красивых окрасом пришлых. И стали замечать в стае - то у одного молодого волка клок шерсти бурым станет, то у другого ухо белым. Ну, может быть, кровь с бока не слизал, или ухо в извёстке вымазал. Но, тем не менее, известно, что дыма без огня не бывает.
А тут как-то на сборе стаи один волчок заявил:
- Братцы, а не скучно ли нам жить-то? Смотрите, и сами мы серые, и жизнь наша серая, скучная, обыденная!
- Мы не собаки, чтобы искать себе хозяев и подражать их повадкам! – резко ответил старейшина стаи Кривой Клык.
- Слышали, слышали вас! Наслушались баюнов! Теперь нас послушайте. Смотрите, волки, - продолжал Волчок, - какие красивые пришлые и как красиво, каждый сам по себе, живут. А мы?..
- Волки издавна живут стаей и чтят заветы предков. Тем мы и сильны и потому – волки. А поодиночке нас всех выловят, или перестреляют. Да и эти, пришлые, шкуру с каждого по отдельности сдерут. Смотрите, какие они все – как на подбор, особенно гривастые да полосатые!
- Всё вы врёте! Надоели ваши бабушкины сказки!.. – раздались в ответ возгласы молодых, начинавших сбиваться уже в свою стаю..
Глухо зарычала в ответ стая, забелели в сумерках клыки, загорелись жёлтым светом глаза. Двинулись старые волки на молодых. Те поджали хвосты, опустили морды, словно воды бессильной напились и разбрелись по лесу. Была группа – и нет её…
*
Но недолго в покое пребывали лесные жители. Однажды пришлые собрали всех на совет. Даже объявили этот день постным – никакой живности есть нельзя. К полудню все стали сходиться на большую поляну у реки. Пришлые все явились первыми. За ними - всякая лесная теребень. Потом потянулись местные лисы и рыси. Через некоторое время - грызуны и травоядные: к берегу жались бобры, зайцы держались края поляны, от которого тропинка вела на большой, заросший высокой травой луг, и дальше в поле. И прочие избрали себе места побезопаснее – мало ли чем закончится этот совет. Пришли и медведи. Последними были волки: молодые впереди, а старейшины, нехотя, сзади. Куда деваться, если все тут?
Слово взял Лев.
- Вы все должны жить, как живут во всём мире лесов, как живём мы – великие хищники джунглей. Прав сильнейший! А сильнйший – это не только тот, у кого сильнее мускулы и челюсти, кто быстрее бегает и мощнее бьёт лапой. Сильнейший – это ещё и тот, у кого есть всё, чего ни пожелает душа, кому подчиняются все без исключения, тот, кто может дать или не дать другим то, что у него есть. Весь мир лесов уже живёт по этим законам, а не по законам ваших волчьих стай, - сказал он, обращаясь к волкам, которые серой массой сгрудились у кромки леса, и внимательно слушали, что говорил докладчик.
- Кто хочет жить по законам мира лесов?! – грозно рыкнул Лев, а за ним зарычали и все пришлые.
- Я… я… мы… мы… я… мы… - тихо послышалось со всех сторон.
- Вот так-то!.. А вас, что же не слышно, серые? – тихо, но угрожающе спросил Лев.
Те ничего не сказали в ответ. Старейшины низко опустили морды, а молодые, с опаской поглядывая на них, молчали, хотя видно было, как их подмывало согласиться.
- А будете жить так же, как вы жили до сих пор, – вышла на середину поляны и встала рядом со Львом крупная Тигрица, - или будете рассказывать другим зверям, как вы жили раньше: наш меч – ваши головы с плеч. И пойдёт на корм каждый десятый. А не перестанете – снова каждый десятый. И так – до полного исчезновения вашего рода-племени.
И все пришлые разом так рыкнули, что затряслись не только зайцы с бобрами, но и деревья в лесу. Лисы повели мордами в сторону леса, а старый медведь сипло прохрипел что-то и медленно осел на землю. Даже волки стали прятаться, как говорится, большие за средних, а средние за меньших… Только их старейшины молча сидели и бесстрастно глядели перед собой. Да и что они могли поделать, если все жители родного леса, пусть из страху, но согласились с новыми порядками. Один лишь старый-старый волк тихо проговорил:
- Будет меч, да не тебе им сечь…
*
Быстро сказка сказывается, да долго дело делается. Стали волки вырождаться. Ну, не могли они приспособиться к порядкам, заведённым пришлыми! Привыкли они жить по своим старым законам волчьей стаи - жестоким и совсем не постным, но справедливым. Потому и не были они, а вместе с ними и все жители лесные, теми, кого звали «выкинь в поле на обед воронам». И по этим же законам выживания, отбора и стайности выходило, что не «Я – прав!» и точка, а права стая…
Да, минули те добрые времена. Стали вырождаться … Ну, а кто из волков не хотел вырождаться, тех, как было обещано, пускали на корм, ибо все силы леса теперь служили законам пришлых.
А звери, которых регулировала стая, стали сильно размножаться. Оттого стал страдать и лес-отец, и вся природа-матушка, так как корма на всех не хватало. Грызуны, поедая кору, оголяли деревья, от чего те болели и гибли. Травоядные, съедая всё до последней травинки, превратили поляны в пустые проплешины… Короче, ни житья, ни добра не стало в лесу для местных, одно лихо.
А пришлые стали чувствовать себя вольготно, как у себя дома и даже лучше, так как тут им всё дозволялось – сами себе хозяева. Ни пива варить, ни вина курить, как говорится, в их житье-бытье не нужно было – всего у них было вдоволь.
*
Стали думать-размышлять волки, отчего так худо у них. Вроде умные, не дураки. И вспомнили - началось всё с того, что смирились вожаки стаи с повиновением всех зверей пришлым и клюнули на то, что не тронут их власти. Клюнули и на получаемых в корм невиданных травоядных, разводимых пришлыми для своих праздничных пиров, и на многие другие блага от инолесных. И стало вожакам наплевать и на волков, и на законы стаи, и на сбор вожаков стай, который оттого и вовсе перестал собираться.
И стали звать они себя уже не волками, а «серыми собаками», с лёгкой руки одного из львиных прихвостней. И стали они спариваться с дикими собаками, шакалами и прочей иноземной нечистью.
Кручинься, не кручинься, а смирились волки и стали служить новым хозяевам, как служат собаки. И стали они ленивы да трусливы и забыли свою грамоту и свои законы, перестали верить в бога леса, в своего спасителя.
Многие из тех, кто раньше отправлял для них религиозную службу и окормлял их духовно, ушли далеко от тех лесов в глухую тайгу, и стали жить там обособленными стаями. А кто-то втайне перешёл в другую веру и, оставаясь в той же шкуре с белой полоской на груди и отправляя всё те же обряды, стал потихоньку нашёптывать тем, кем стали волки, чужую веру, чужую «мудрость».
Тех же, кто не слушал и говорил о старом житье-бытье, сами уже бывшие их братья, а не пришлые, убивали или съедали живьём.
«Эх, найти бы ту щуку, чтоб по щучьему веленью, да по нашему хотенью избавила нас от лиха этого и вернула нам старое житьё-бытьё!» - стали поговаривать некоторые. Да где ж её возмёшь, щуку ту, тужи не тужи, горюй не горюй?.. Вот так и жили без щуки, да без хотенья…
И стали «волки» брать себе имена: Лёва, Тигран, Борыся, Леопард, Барси, Шакаль и Гьена.
*
А пришлые стали уж подумывать: «Пора свечку зажигать, да дело кончать, ибо не родился ещё тот, кто нас одолеет!», но однажды случилось необычное. Волк по кличке артист, что умел говорить разными голосами, на той самой большой поляне разыграл действо. Он представил в разных лицах сбор волчьей стаи, сбор, о котором многие волки уж и думать давно позабыли. Никто не знал, и ведать не ведывал, что творилось в душеньке его, но выглядело всё без страху и без зла. Вкруг смельчака собрались пришлые и местные звери. Местные, по большей части, слушали да помалкивали. А пришлые и те из местных, кто сдружился с ними, накинулись на Артиста, когда до них дошло. Его и пугали, и царапали, и кусали, и били, но он даже не огрызнулся. Ибо знал он, что идти нужно той дорогой, где «себя потерять, а коня спасти». И те, кто это всё с ним творил, сами испугались – что ж за силушка в нём, если так спокоен! Но вот пришли охранники, что смотрели за новым порядком в лесу, схватили Артиста и бросили в голодную яму. Она потому так и называлась, что в ней не кормили.
Но и это не помогло. Он и в яме продолжал своё действо, приговаривая: «Не прибили волка - нечего шкуру сдирать, не одолели – нечего срамить!» И вокруг ямы всегда были звери. Тогда охранники подвесили его мордой вниз, и он висел так, пока не потерял сознание. Когда сняли, Артист долго не ходил, а ковылял и тихо скулил. Его выпустили и стали глядеть, что тот будет делать. А он, оклемавшись, снова продолжал всё то же представление. И никакой злобы, и никаких призывов против инолесных владык.
Тогда пришлые и их местные друзья оставили «чудака» в покое, не стали обращать на него внимания. А Артист ни с кем, ни о чём не разговаривал, только в разных местах представлял своё действо о былой жизни волков, о доброй старой жизни стаи. Вокруг него уже не собирались большие группы зверей, а только два-три лесных жителя. Послушают-послушают и пойдут по своим делам. Другие подойдут… И так день за днём, месяца за месяцем, год за годом…
*
Недолго сказка сказывается, а долго дело делается. Много ли, мало ли времени прошло, но однажды наступило утро, когда собрались несколько волков в стаю. Сначала робко, с оглядкой, как бы чего не вышло. Затем смелее стали собираться, хоть и не надолго, и вспоминать старое житьё-бытьё. Постепенно к ним стали присоединяться другие. И вот уже собралась вся стая, вернее то, что от неё осталось. И стала стая жить потихонечку по своим законам, с учётом обстоятельств, конечно.
И другие лесные жители, глядя на волков, стали посмелее и поулыбчивее. Странные дела – никто из пришлых явно не выказывал свою слабость, и никто из местных не поднимал лесных жителей на пришлых. Всё шло своим чередом, но с каждым днём всё меньше стали в пояс кланяться пришлым, меньше служить им. Пришлые по началу пытались вернуть порядок жёсткими мерами. Кое-кто из местных испугался, но всё же не было того повального страха, что прежде. Тогда пришлые стали завлекать зверей разными подарками. Видя такое дело, Артист стал рассказывать сказку-байку про колодец с мёртвой водой, про ядовитые яблоки, про ковёр испепеляющий. И звери, слыша слова эти и памятуя о прошлом, вначале вновь было клюнувшие на приманки, перестали обращать на пришлых внимание, как будто тех не было и вовсе.
С каждым днём одним-двумя лесными жителями, ставшими самими собой, становилось всё больше, а пришлые ещё больше теряли своей уверенности и спеси. И, чем дальше, тем больше разделялись пришлые с местными. И вот однажды, не применяя силы, и безо всякой злости местные просто взяли и не пустили пришлых на большую поляну, где должны были выступать соловьи с концертной программой. Просто не пустили… И ничего им за это не было!
Низко ли, высоко ли, близко ли, далеко ли, но после этого подобное стало происходить везде. И инолесные стали жить особо, поскольку местной прислуги не стало, а окружавшие их звери, вернувшиеся к прежним обычаям, увидели, что расплодились так, что уже ни места, ни корма хватать им не стало. И они стали привечать волчью стаю в её желании жить как прежде.
И настало время, когда пришлые сказали: «Забирайте всё назад, только не губите нас!» и просто ушли на другие поляны подальше от этого леса.
*
Но и там, куда они ушли, волки из возрождённой стаи рассказывали местным волкам о том, что у них произошло, и учили их уму-разуму. Через некоторое время стаи возродились и в тех местах. И пошли уже эти волки учить волков на других полянах, где были пришлые. И даже там учили, где ещё не было пришлых – впрок.
Долго ли, коротко ли, а возродился сбор волчьих стай. А волка, который впервые стал представлять этот сбор в действующих лицах да на разные голоса, стали именовать – Серый Волк.
И стали волки жить-поживать, да добра наживать. И все другие звери стали жить по своим законам, отдавая должное волчьей стае, как рачительным хозяевам леса, и добровольно подчиняясь их благодетельной власти.
А те из инолесных, из пришлых, кто захотел признать стаю, остался жить в этом лесу и служить ему и его жителям сообразно своим способностям и талантам.
Так закончились тридцать и три года страданья жителей того леса, что средь широких холмов от дороги в стороне, леса, что всех лесов краше, всех лесов богаче. Ушло пришлое лихо, да не в нём одном беда. А, прежде всего, беда в тех, кто этому лиху внутри себя ворота отворяет.
Вот и сказке нашей – всем добрым жителям на размышление - конец. Кто слушал – молодец. А кто понял – богатырь, своим братьям - поводырь.
© Яков Шафран