Вечер. После дождя свежо. Я выхожу выбросить мусор в не совсем парадном прикиде – на мне старое демисезонное пальтецо и тонкие спортивные бриджики, которые имеют вид в течение нескольких часов, и то, пока не сгибаешь колени. Потом они вытягиваются, и их можно снова выбрасывать в стирку. Я несу на мусорку пакеты, в сумерках совершенно не акцентируя внимание на том, как я выгляжу. Мысли мои бодры, несмотря на заслуженную усталость, они осчастливливают своим приходом всякую женщину, изрядно послужившую домашнему порядку…
Месяц в небе молод. Я швыряю пакеты в мусорные ящики, параллельно наблюдая за стайками молодежи, собирающимися вокруг нашего двора и в нем – они сознательно базируются неподалеку от четырех продуктовых магазинчиков. Там покупается пивко и закуска к нему, а также водка плюс лимонад, которым, как выяснилось, молодежь разбавляет эту самую водку, чтобы потом выпить и потерять свою провинциальную застенчивость. На смену ей, наверное, приходит чувство полноты бытия. И тогда уже становиться легче кричать и нелепо гоготать над прохожими и своей никому не нужной юностью…
Одергиваю себя – как я жестока, их юность нужна их матерям. Думаю, что некоторые из них наверняка осознают, что замечательные годы их детей проходят никчемно и впустую. Условия, условия… Они живут в таком уголке, где условия не позволяют им развиться и стать личностно богаче и уверенней… Так любят говорить иногда те, кто озабочен проблемами молодежи. Хотя… иногда бывает ведь и так, что природа дает много, условия и жизненные обстоятельства играют на руку тебе и твоим будущим удачным перспективам, но ты теряешь все это в какие-нибудь несколько лет. Именно так произошло с одним моим другом. Бывшим другом, воспоминания о котором до сих пор иногда не дают мне покоя…
Мы подружились с ним, когда учились в девятом классе. Он был отличником, которому учеба давалась без особых усилий - пятаки были легкими, но заслуженными. Высокий парень, с задорным огнем в глазах – не то, чтобы красивый, но очень обаятельный. Мы дружили с ним так, словно играли в театральной постановке. Мы были два главных героя. Самые искренние чувства сначала прятались за кулисами души. И в наших отношениях было так – кто кого перелидирует. Я знала, что он никогда не будет моим парнем, в том смысле, что я никогда не стану принадлежать ему, а он этого очень хотел, ибо был избалован женским вниманием. И девчонки липли на него, словно мухи на мед, а тут, поди ж, попалась такая принципиальная, такая неуступчивая… Я была влюблена в него, но проигрывать не хотела – не баловала потому его особо нежными чувствоизлияниями, а больше дружила и играла с ним. А он со мной.
Он первый стал раскрывать душу. Я была неприступна как скала. Я чувствовала, что он "попался", ибо в этом процессе завоевания моего сердца, потерял, наконец-таки, конкретные цели и ориентиры. «Я люблю тебя, люблю, люблю…» Я обнимала его, обнимала его нежно-нежно, зная, что в руках у меня моя милая жертва, и я чувствовала такую любовь к нему, что словами не передать. Однако даже она не могла растопить лед моих принципов. Во мне были переплетены моя гордость, любовь, жалость к нему, вечное ожидание этого сумасшедшего, стремительного мальчишки и трезвое отторжение, в глубине которого коренился страх потери. Я понимала, что у нас с ним все ненадолго, а потому не стоит формировать свой первый любовный опыт вот так, без каких-либо гарантий. Гарантии. Они часто нужны нам, девчонкам. Гарантии любви, счастья, преданности… Что с ними делать, с этими гарантиями?
Я всегда была немного сложной. И еще у меня были мечты, которые я не могла предать. Я мечтала, что буду жить в странном лесу, на отшибе, вдали от грязного города, что муж у меня будет художником, и что я буду рожать ему много детей. Эта картинка идеальной, высокой любви преследовала мою душу. Я думала, что моя любовь, любовь всей моей жизни будет исключительно прекрасной. Более того – она будет исключительной во всем. Я знала и верила, что должна беречь себя для этой необыкновенной любви, несмотря ни на что… В глубине души я относилась с презрением к девушкам, кто сдавался парням скоро, тем более, что потом это для них становилось уже привычным…
Он, мой друг, наткнулся на меня, зная, что дружба с девчонками – это мило и просто, что зов плоти может быть утолен по первому сигналу, так как природа взаимоотношений естественности между противоположными полами берет верх. Особенно в ходе того, как опорожняются бутылки со спиртным, и все становится легким, приятным и радостным. Могу допустить, что он не сомневался сначала, что я пополню коллекцию его подружек, тем более что исток нашей дружбы – любви был именно эротического характера. Бывает ведь по-разному. Иногда все начинается с симпатии, с человеческой симпатии, или с интеллектуального и эмоционального сходства. Люди общаются, потом начинает зарождаться нечто большее. А у нас это нечто большее зародилось прямо сразу, и случилось это вот как.
Мы отмечали в нашей подростковой компании восьмое марта. Было страшно весело. На мне было потрясающее платье, сшитое моей мамой, каблуки, в которых я отплясывала так отчаянно, что казалось – еще немного, и им придет конец. Из своих полудлинных волос я соорудила прическу – локоны, локоны… Когда я смотрела на себя в зеркало в перерывах между танцами, оно отражало горящие огромные глаза, веселый рот и мое сумасшедшее настроение. Друга у меня не было, хотя все окружающие парни могли бы назвать как раз себя моими друзьями-приятелями, и было мне тогда шестнадцать лет. Когда он, мой друг, впервые пригласил меня танцевать, мы уже достаточно выпили шампанского, и были легки, как сама набирающая силу весна – мыслей в голове не было, зато кровь внутри была горячей, от непрекращающегося праздничного движения, от веселья и возбуждения.
Он аккуратно обнял меня, и мы стали танцевать. Конечно, я часто танцевала на школьных вечерах с мальчишками, выдерживая, как правило, необходимую дистанцию, я чувствовала их мужские юные тела на расстоянии, и они меня волновали ровно настолько, сколько требовало время, отпущенное для танца, и не более. А тут все было совсем по-другому. Он склонил голову к моей столь нежно, что это движение тронуло меня своей доверчивостью. Он обнимал меня, а я его, расстояние между нами в танце сократилось совершенно, и я чувствовала, что между нашими руками и телами, внутри нас и вокруг нас – льется нежный огонь, связывая нас все сильнее и сильнее. Мне совершенно не хотелось, чтобы когда-нибудь это кончилось, чтобы он отпустил меня, потому что это было совершенно волшебно. Изредка я поднимала к нему лицо и встречала счастливый взгляд. Не сомневаюсь, что если бы это был просто один-единственный танец, то он не был бы забыт нами еще очень долго. Но за первым последовал второй, потом третий, он еще и еще приглашал меня, и мы длили это наслаждение, становясь все более доверчивыми. Именно тогда, впервые в моей жизни, желание отдать себя мужчине целиком и полностью оказалось сформулированным во мне столь четко, что все эти чувства и переживания нахлынули на меня в восторженной беспощадности…
Даже сейчас я вспоминаю какие-то детали, которые мне кажутся яркими язычками пламени в памяти моего тела. Как он проводит своими пальцами вдоль моих позвонков – сверху вниз и обратно, отдаваясь этому занятию столь целиком, словно это некий ритуал, как руки его скользят по тыльной стороне моей шеи, под волосами, вызывая во мне волны сладкой дрожи. Но дело даже не в этих отдельных ласках…
Он дарил себя мне. Дарил мне свой огонь, свое забвение. И я радостно забылась вместе с ним, а лица вокруг были не более чем сном, просто сном. Кто вы, зачем вы здесь? Я чувствовала его желание и все большее нарастающее свое, и мне хотелось каким-нибудь непонятным образом уничтожить всех этих моих друзей и подружек, этих ненужных свидетелей. Хотелось остаться только вдвоем.
Бывает, что иногда мы запоминаем лишь отдельные фрагменты. Так получилось и у меня. Я помню тот волшебный вечер, потом первые наши прогулки, потом размолвку, другую… Потом мы не общались два месяца совсем. Я думала, что раз мы такие разные, то придется тайно страдать, но ни за что не идти на компромисс. В те два месяца я была уверена, что он забыл меня. Я сидела вечерами в комнате, крутила несколько песен модной тогда группы – это была как раз та музыка, под которую мы танцевали. Еще я плакала – от своей влюбленности, от того, что больше не прикоснусь к нему, от музыки и от юности, когда иной раз все кажется таким трагическим и роковым. Я знала, что мы никогда не будем вместе, но он был мне нужен…
А потом счастливые обстоятельства снова свели нас вместе. Мы стали дружить открыто, в глазах его прежней подруги я улавливала печаль, но мне пришлось примирить себя и с этим. Первый мой поцелуй был с привкусом удивления. Он был очень влюблен, в какие-то моменты мне надо было замкнуться, уйти в себя, чтобы суметь пережить его нарастающие шквалы чувств. И я… я всегда ждала его…
А потом что-то изменилось. Как будто самое трогательное растаяло, мне казалось, что мы ходим по замкнутому кругу: тихая романтика, эмоциональные всплески, ссоры, молчание, его приступы страсти. И было то, о чем я уже написала выше – мои мечты и принципы…
А затем я уехала в город, где я родилась. Он не провожал меня, потому что я не сказала ему, что уезжаю. Мелкие размолвки тех последних дней нашего общения опустошили меня. У меня было чувство усталости… И еще одно странное ощущение преследовало мою душу. Я, почему-то, сравнивала его с бегом на длинные дистанции. Я всегда бегала на эти дистанции на уроках физкультуры очень хорошо. А тут мне представлялось, что я бегу какое-то долгое расстояние, дыхание мое сбивается все чаще и чаще, мне становится тяжело, силы покидают меня, и я теряю выносливость и лидерство, а главное – теряю свою влюбленность…
Помню, мысль о том, что у нас все закончилось, явилась ко мне в аэропорту: я сидела на своей сумке в ожидании рейса, мимо шли и шли люди – бодрые и не очень, в душе была смесь возбуждения и усталости. Я изучала лица проходящих пассажиров, вроде бы ни о чем не думая, но вдруг внутренне словно стала нащупывать пунктир моего будущего, моей будущей жизни и любви – той, настоящей, о которой я мечтала… Наверное, в тот момент я окончательно и оставила его за бортом. Своего друга. Ариведерчи. Гудбай. Оревуар. Ищи себе новых подружек, люби их и резвись с ними. Так примерно сказала я, отправив ему свой мысленный прощальный привет.
После этого мы с ним больше не виделись. Потому что, когда я вернулась через семь лет со своим мужем, то узнала через наших общих знакомых, что он здесь не живет. Но они мне сообщили еще кое-что. После нашего с ним расставания он женился года через три, а потом после рождения ребенка бросил свою семью и уехал. Еще мне сообщали, что с работой, с личной жизнью и со здоровьем у него неважно. Он начал пить. Вернее, мне говорили, что он начал спиваться. Я предполагала, что в жизни может быть всякое, но только не у такого, как он – умного и очень способного. Все эти слухи, доходившие до меня в дальнейшем, отзывались болью в моей душе. Иногда он снился мне… У меня произошло почти все так, как я хотела. Хотя «почти» – будто смешная, тонкая грань между снами и явью. На счет количества детей я, конечно, переборщила в своих мечтах, да и профессия мужа оказалась не такой творческой, а мысль о жизни в чистом лесу со временем перестала меня волновать, потому что я была согласна на любые жилищные условия, лишь бы были.… Иногда я задавала себе вопрос – что бы произошло, если б мы встретились? Как бы это выглядело?
И однажды это все-таки произошло. Я увидела его мельком, из автобуса, очень близко, за стеклом, когда и он не мог не заметить меня. Наверное, он ждал автобус под другим номером, и поэтому не сел в мой. Я еще не знала тогда, что он вернулся обратно… В его взгляде была смесь узнавания, боли и желания спрятаться, потому что вид у него был далеко не представительный, и это еще, как говорится, мягко сказано. У меня в глазах, наверное, было то же самое. Я отъехала от автобусной остановки, сердце мое билось тяжело, и мне казалось, что пассажиры рядом слышат, как оно гулко стучит. Еще некоторое время я была словно в тумане и чувствовала, что та моя любовь к нему, что сидела диковатой пташкой в сердце, расцвечивая прошлое моей школьной юности, затрепыхалась как перед предчувствием очередной кончины. Наверное, в нас ничего не умирает, а просто замораживается до поры до времени… И никакие принципы и установки не могут уничтожить то, от чего душа когда-то жила во всю силу…
И теперь, когда я вижу молодых людей и девушек, подростков, веселящихся с бутылками около магазинчиков, мне очень хочется верить, что где-то за этой бездарностью их времяпровождения есть какая-то другая, скрытая жизнь, отличная от этого внешнего бездумья. Влюбляются же они, переживают, мечутся сердцем, ищут кого-то, думают о своем будущем и вынашивают какие-то планы… Ведь их юность нужна им самим – чтобы прожить ее до последней капельки, а иначе – ничего не будет…