Глава13, Алайка из повести Ясным днём... 2ч

Александр Мишутин
( все даты в тексте – по старому стилю )

 Обыкновенная степная речка  -  обыкновенна только для человека пришлого, чужого. эпизодического. А для того, кто родился возле неё  -  она не обыкновенна и отличается от своих многочисленных сестёр сотней деталей и особенностей.

  Ну какая другая речка, кроме Алайки, встретив препятствие, не обошла бы его, чтобы продолжить свой путь? Любая. А вот Алайка – нет. Она проточила себе проход между высокой, непроходимой кручей и массивом окаменелого мела. Вырвалась из узилища –
и потекла, как хотела. Почти две версты течёт вдоль села. И теперь вот на высоком правом берегу, на круче стоИт село Крутоярово, а напротив его, на левом берегу – Белый берег, нежилая проплешина.

  Белый берег никогда не заливает полая вода; на нём почти ничего не растёт и никто не живёт. Кроме гадюк. Гадюк – полно.

  Как-то принёс Данька отцу и деду на покос обед. Белый берег был недалеко. И Данька решил:  пока взрослые обедают, сбегать туда – как там?

  И в первой же каменной яме увидел  клубок змей. И застыл от ужаса. Змеи никуда не уползали. Точнее сказать: выползали из клубка, не выползая из него. Это было омерзительно. Данька вышел из оцепенения и бросил в клубок палку, с которой пришёл.
Клубок мгновенно распался и змеи поползли в разные стороны. Данька, сломя голову,
бросился к отцу и деду.


  Когда Данька поведал о том, что видел, Пантелей сказал:
  - Змеи кожу снимали. Больше так не делай. Они могут придти.
  Слева и справа от Белого берега – прекрасные заливные луга. Но саму проплешину – как чёрт почесал: пусто. Мало того: на том месте, где Алайка протаранила Белый берег, когда он ещё не был Белым, возник  горячий ключ. Вода в нём горячая и с пузырьками. И зимой не замерзает – всегда полынья. И тут бес поковырялся: может горячка идёт от самой преисподней.

  И задумали предприимчивые и богатые люди мельницу поставить в этой горловине.
То, что меленка нужна Крутоярову – слов нет. Не надо будет за восемь вёрст в Осиповку ездить. Но в Осиповке – запруда. Люди сами её построили. А здесь? Кто кого ведёт? То ли черти людей к мельнице, то ли мельница бесов привадит. Ведь всем известно: на мельнице – всегда черти.

  После горловины Алайка добивается своего и течёт медленно, с достоинством –
прямо-таки Волга-матушка. А что? Саженей пятьдесят будет в ширину. Белый берег ни аршина от себя не оторвал, а потому круча отодвинула село широкой дугою. И если посмотреть  на излучину с Белого берега, то увидишь лук с золотым наконечником.
Наконечник – это крест на луковке сельского храма.
  Красиво. Особенно при восходе солнца.

  Говорят,если с Белого берега, утром, увидишь первый луч солнца на золотом наконечнике – счастливым станешь. Но пока счастливых нет. Боятся.

  Уходит Алайка из села легко, без натуги через Луговой брод и Мамаевский перекат.
Данька как-то спросил у отца:
  - Почему – «Мамаевский»? Надо – «мАмовский», «мама».
  - Нет, сынок, нет. «Мамаевский», потому что Мамай здесь проходил, татар поганый.
  - Почто ему честь такая?
  - Это не ему. Когда князь Димитрий побил татарово войско с Мамаем в начале, Мамай и убёг от плена. От самого Куликова поля, от Тулы бежал. А тут вброд хотел перейти Алайку, лошадьми. А наши мужики  растянули по реке сети, да бредни. Вот и попАдали их лошади и они сами. Кто убёг, а кого  побили – не ходи на Русь. А лошадей себе забрали мужики.
  - Выходит: это – наш перекат?
  - Выходит так.

  Дальше за Мамаевским перекатом – «у Захара». Это – место такое, берег реки. Туда летом, в полдень, пастухи пригоняют коров и овец на водопой и дойку.
  Аграфена рассказывает маленькому Ванятке.
  - Был у мамы маленький сынишка. Пошла она в полдень на дойку и его взяла с собой.
Подоила корову , глядь – а сынишки нет. Туда-сюда – нет. Как в воду канул. Речка-то вот она. Спрашивает – никто не видел. А малыш – вот он сам. Улыбается. «Ты где был, пострел?» «У Захара». «У какого Захара? У пастуха?» «Нет. У Захара,» Так мать ничего и не поняла. На следующий раз – то же самое. «Где был?» «У Захара». «Что делал?» «Доил
Захара». Оказалось, что малыш не выговаривал слово «отара». Где был? У отары. Что делал? Доил отару. Мама корову доила, а он – овец.
  Так и осталось: где был? У Захара. Где коровы стоЯт?  У Захара.

  Есть ещё на Алайке Щучий пуп, напротив мостков, на которых бабы стирают бельё, есть
Белобережный, или Белый брод, с северной, «карачаровской» стороны.
  А есть ещё Серебряный омут.
  Вот о нём надо сказать особо.
  Алайка между кручей и Белым берегом – очень глубока. Сплошная яма. Там все боятся купаться. А почти в центре излуки, под кручей и находится Серебряный омут. Дно там никто не доставал и не мерил. Говорят, что его вовсе нет. А вот сомов больше роста человеческого – видали. И как они уток и гусей вмиг сглатывают – тоже не байка.

   Но Серебряным омут называют по другой причине. Вода здесь – вроде мерцает, зыбью бьётся и стоит на месте. Отчего эта серебряная зыбь, никто не знает, но с какой стороны не посмотришь – она есть. То ли от Белого берега, то ли от кручи, то ли от облаков –
есть и всё тут! Шёпотом говорят, что это – от чешуи русалок. Тех самых, которые были когда-то крутояровскими девушками.

  Вот такая особая степная речка Алайка.

  Но здесь, в Крутоярове, и лес особый . Во всей окружной степи – лесов нет; так, кусты тальника и редколесье в поймах речушек. Не лес, а матерьял для корзин и лукошек.
И только в Крутоярове, на северо-западе от села, почти тысяча десятин хорошего леса.
 Потому и избы у крутояровцев  - лучшие в уезде, и баньки подобротнее, да и печи топят не только соломою, и кизякОм.

 Хорошо в Крутоярове.