В няньках

Екатерина Лошкова
    фрагмент из повести "Веточки подрубленного дерева"

    И секанула
              вдоль
                хребтов
                покорных                вся в сукровице сталинская плеть…

                П. Явец-кий
    

   Приближалась осень. Мне уже исполнилось девять лет, пора было идти в школу, а у меня не было ни верхней одежды, ни обуви. и это беспокоило нас с сестрой Клавой.

    Когда я вошла в комнату, сестра сидела у окна за починкой белья, лицо её было озабочено не столь сильно, чем всегда. Обернувшись ко мне, она сказала:
    - Люба, я сегодня отвозила овощи на базу и там познакомилась с Леной. Ёе муж недавно умер. Она работает, а её одиннадцатимесячный сын дома без призора. Бедняжка прибежит к нему в обеденный перерыв, перепеленает, накормит и, сломя голову, возвращается на работу. Я  Рассказала ей о том, что у нас нет родителей и как нам трудно живётся. Лена просит тебя понянчиться с её сыном до сентября, обещает ботиночки купить. Оно грех, конечно, на чужом горе наживаться, но ведь и мы в трудном положении…

    - Я согласна! Давай сегодня же поедем!

Через час я уже сидела в кузове машины, с любопытством рассматривая городскую окраину, поразив-шую меня убогостью строений. Вскоре машина остановилась около овощной базы, и к нам подбежала ху-денькая ,черноглазая, бедно одетая женщина. Клава потрепала мои волосы.
- Лена, вот моя сестрёнка Люба. Она согласилась нянчиться с твоим сыном.
    - Спасибочки вам за выручку. Илюша, ожидаючи меня, поди, надорвался от крика.

     Попрощавшись с Клавой, женщина взяла меня за руку, и мы побежали. Когда остановились возле двери Лениной комнаты, то услышали охрипший от плача голос малыша.

    Лена  кинулась к нему.
    - Ах, ты, моё ненаглядное дитятко! Обревелся весь, проголодался! Не плачь, я с тобой! У тебя теперь будет няня. 
    Малыш приподнялся на ножки, а ручонкой нетерпеливо стал трепать блузку матери. Женщина взяла сына на руки, он сразу же жадно прильнул к материнской груди и на протяжении всего кормления громко сопел, сладко чмокал губами, всхлипывал. Женщина смахнула слезинку со щеки и, ласково поглаживая сына по головке, объясняла мне, как сварить ребёнку манную кашку, а затем уложила спящего сынишку в кроватку.

    - Вот хлеб и стакан молока. проголодается. накорми.А я побежала.
 
    Захлопнулась за Леной дверь. Я внимательно осмотрела своё новое жилище. Бедность выглядывала из каждого угла.
Пока Илюша спал, я вымыла пол и вышла на улицу, чтобы выплеснуть воду из ведра. Навстречу шла красивая синеглазая девочка с большим ртом и пушистой темно-русой косой. Девочка остановилась.

    - Ты к кому приехала?
    - К тёте Лене. Зовут меня Любой. Я буду нянчиться с  Илюшей.
    - А я - Варя. Комнаты наша и тёти Лены - рядом.
    - Я сейчас поставлю ведро на место. И, если ты, Варя, хочешь, то давай поиграем, пока Илюша спит.

    - Идём к нам. У нас дома никого нет. Если Илюша заплачет, то мы сразу же услышим.

    Варя открыла свою дверь, и мы, болтая, вошли. Я остолбенела. На полу лежал человек без ног, до самого паха, на правой руке его отсутствовали большой и указательный пальцы. Густая, давно не стриженная шапка вьющихся волос была влажна от пота. Варя тоже растерялась, но выражение её лица говорило скорее о досаде, чем о страхе.
    - Это мой папка.
    - Варька, где ты шлендала? - мужчина приподнял голову. Его мутные, налившиеся кровью глаза уставились на нас, но голова, не удержавшись в приподнятом положении, громко стукнулась о пол. Мужчина сразу же забыл о нашем присутствии, развёл руки, как бы растягивая меха гармоники, и запел душераздирающе:

  А вы по камушкам, по кирпичикам
                Доберётесь домой как-нибудь!..

     В комнату вбежала худая, красивая бледная женщина и запричитала:
     - Господи ты, Боже мой! Снова пьяный! Костенька! Ты же обещал нам с Варей не пить! Что же ты с собой и с нами делаешь? Покутил - пора бы и угомониться! Её, проклятую, всю не перепьёшь!
     - Смени пластинку! А ещё лучше - заткни хайло! Надоело! Пил и буду пить! Свои деньги пропиваю! Никто мне не указ! - мужчина скрипнул зубами. - Думаешь, я не вижу, как ты от меня морду воротишь!? - глядя на жену с недоброй ухмылкой, громко кричал он.
    - Костенька, ты что - белены объелся? - злое изумление появилось на лице женщины.
    - Где ты была? Здорового мужика подцепила?
Женщина отшатнулась, как от плети, и, потеряв дар речи, словно рыба, то открывала, то закрывала рот, а потом разразилась бранью.
    - Ах, ты, охальник! Как будто не знаешь, что я кручусь, как заводная машина, девять часов на работе! Ни на минутку не присяду! А после работы ещё выстоять очередь надо! Может, ты с луны свалился? И не знаешь: чтобы купить что-то, надо с вечера очередь занять!
    - Знаю я твои очереди! - хмыкнул Константин. - О-че-ре-ди! И сколько в них…?
    - Растудыт твою мать! Каким же ты непутёвым стал! Совсем стыдобушку потерял! Терёзвый-то ты не бываешь! Вот тебе и кажется Бог знает что!.. Мало того, что позоришь нас с Варькой - побираешься, упива-ешься до чертиков, да ещё напраслину на меня возводишь! - она с силой ударила ногой по табурету, та закувыркалась и замерла рядом с Константином. - Господи, как же мне опостылела такая жизнь! Хоть руки на себя накладывай! В доме куска хлеба нет, а ты! - в её голосе слышалось столько выстраданной боли, что у меня навернулись слёзы на глаза.
    - Сколько ни пей горькую, всю не вылакаешь!  А ты подумал, каково Варьке? Ей на улицу выйти нельзя! Задразнили девчонку побирушкой!..  О-о-о! - простонала женщина в отчаянии. - Что ты с нами, Ирод, делаешь! Без ножа режешь!
    - Значит, я во всем виноват!? Как могу - добываю свой хлеб! Что мне остается делать?
    - До-быт-чик! - с презрением протянула по слогам  мать Вари.
    - Заткнись! Если бы мои руки были как у всех, мы бы не голодали! А на мою пенсию хлеба и то досыта не поешь! Как мне его зарабатывать? Может, ты подскажешь?
    - Много мы от тебя хлеба видели! Мы с Варькой чуть не каждый вечер с пустым брюхом спать укладываемся! А он, видите ли, осчастливил нас! - подбоченясь, со злым смехом, отчеканивая каждое слово, выкрикивала женщина. - Он, оказывается, хлеб для нас до-бы-ва-ет! Пропиваешь больше, чем приносишь!

    Костя закрыл глаза, потряс головой и сказал проникновенно:
    - Василик, слушай, не кипятись! Что мне остается делать? Я, может, только тогда чувствую себя человеком, когда в стельку пьян! Ты думала, каково мне? Хотя бы минутку мысленно побудь в моей шкуре!
    - А ты - побудь в моей! По-твоему, у меня не жизнь, а сахар!? Да? - с сарказмом спросила женщина.
    - Может, поменяемся?! Ха-ха-ха!.. - недобро рассмеявшись, взвился мужчина.
    - Что ржёшь-то, как жеребец? Да будь я на твоем месте, ты от нас давно бы удочки смотал!
    - От тебя? Нет! Я тебя, Васенечка, люблю! - потеплел голос у него. - Это ты меня разлюбила! - с горечью, плаксивым пьяным голосом добавил Константин. - Вот ты говоришь, что у тебя на душе не сахар. А мне весело? Очень весело! Развесёлая у меня житуха! Лучше не придумаешь!
    Васеня отвернулась от мужа, вытерла мокрые щеки, а затем со злостью набросилась на дочь:
    - А ты, Варька, где шлялась? Я тебе велела щепок насбирать для растопки! Где они?
    - Я насобирала. Вон, за печкой лежат, - Варя несмело показала в угол и потянула меня за рукав в коридор.
     Мы вышли и прислонились к стенке, Варя беззвучно заплакала. Было слышно, как её отец рыдающим голосом хрипел:
    - Вот ты, Васеня, укоряешь меня за то, что пью. У меня орден и три медали, а получаю копейки! Разве за это я воевал, остался без ног и пальцев на руке!? Братишку моего энкэвэдэшники увезли четыре года тому назад. Где он? Ни одной весточки с тех пор от него нет!  В чем он-то виноват!? У немцев был! Так разве брат по своей воле там оказался? Он же в седьмом классе учился, когда фрицы его в Германию угнали! Приехал Федька домой,  рад-радёшенек был, что на Родину вернулся! Ляпнул где-то сдуру, что в Германии хозяева его сносно кормили. Федьку на другой же день и арестовали! Какая-то падла сразу же побежала доносить на пацана! Хоть бы этой суке ни дна, ни покрышки не было! О-о-ох! - Константин застонал каким-то долгим, страшным, протяжным стоном.  - Проклятая жизнь! Дали бы мне автомат в руки, я бы, мать вашу, всех гадов-доносчиков перестрелял! Всех "радетелей" уничтожил бы, что "пекутся" о благе народа!..

    Я увидела в приоткрытую дверь, как Константин вскочил на культи и весь напрягся, держа руки так, словно в них был автомат, направил согнутые руки на воображаемых недругов и зачастил: "Та-та-та-та! Вот вам! Вот вам!" - с остервенением выплескивал накопившуюся злость.
    - Молчал бы уж! - небрежно махнув рукой, растягивая слова сказала Васеня. - Как бы тебя за твой длинный язык не изничтожили! Говоришь «Взял бы автомат!» - передразнила она мужа. - Кто тебе его даст? Сам же рассказывал, что и на фронте он не всегда у тебя был.

    - Суки! - Константин заскрежетал зубами, замотал сокрушённо головой, бессмысленными глазами обвел комнату, обессиленно свалился на пол и закрыл лицо переплетёнными крест-накрест руками.

    Я была подавлена. Варя захлопнула дверь.
    - Люба, идём на улицу… Я не знала, что папка вернулся домой раньше, чем всегда. До войны папка был красивый и добрый… А из госпиталя вернулся на маленькой тележке. Я, когда увидела его в первый раз, напугалась… и не подошла к нему, а он обиделся. Может, папка и стал пить из-за этого, - в её глазах застыла вина. - Мамка то плачет, то жалеет его. Мне тоже его жалко, особенно когда он трезвый. Ведь папка не виноват, что у него нет ног, правда? Он же нас от фашистов защищал! - звенящим и срывающимся от слёз голосом выкрикнула Варя.
    - Конечно, не виноват! - с жаром подтвердила я.

    Длинные Варины ресницы трепетали, сбрасывая слезинки одну за другой.
    Мне было жаль её, однако нестерпимо захотелось поскорее убежать от этого беспросвета. Услышав плач Илюши, я бросилась к нему, не пригласив Варю к себе.
    Приготовив кашку, накормила мальчика и с удовольствием стала играть с ним.
    Время пролетело быстро. Я не заметила вошедшей в комнату Лены, пока не услышала её довольный голос:
    - Чистота-то какая в комнате! Ну и хозяюшка появилась у меня! Молодец,  Люба! Иди на улицу и познакомься с кем-нибудь, а я как сварю картошку, кликну тебя.
    - Я, пока спал Илюша, познакомилась с Варей.
    - С Варей?.. Я сейчас проходила мимо их двери, там вавилонское столпотворение!.. Как может горе изменить человека! До войны Костя был самым завидным парнем в округе. Красивый, высокий и гармонист отменный. Все девки по нему сохли. А он Васеню выбрал. И неудивительно: она под стать ему была. А потом война… Сколько судеб она исковеркала! Костя надломился, пьет беспробудно, буянит. Ездит на тележке по базару и распевает жалостные песни. Чем так жить, лучше - в петлю, - Лена тяжело вздохнула. - Война давно кончилась, а счастья у людей как не было, так и нет.
 
    Прошло еще несколько дней.

    Однажды я проснулась рано утром оттого, что Лена сильно загремела посудой. Лицо её было заплаканным.
    - Что случилось, тёть Лен?
    - Накаркала я беду, - вздохнула она. - Константин повесился. Отмучился бедолага! Неудивительно, что пил, ведь он из красавца превратился в страшный обрубок.  Его так и называли: "Обрубок", пьяница, побирушка».  Как можно вынести всё это? Сам мучился, и семья страдала. Пенсия-то у него грошовая. На такие деньги здоровым жить трудно, а что говорить об увечных? Единственная привилегия у него была - водку без очереди покупать…

    День похорон пришёлся на выходной день. Люди шли и шли проститься с Константином. Они тихо разговаривали, вспоминая так много хорошего о нём, что тётя Васеня, молча стоявшая рядом с гробом, не выдержала и с обидой посетовала:
    - Если бы Костя при жизни слышал столько хороших слов, то, может, не покатился бы под горушку и не лежал бы сейчас в гробу.

 Варя прижалась к матери и горько заплакала. И, словно дождавшись этих слез, зарыдали, запричитали женщины вокруг.
 
    - Не плачь, Варенька, папка у тебя был хороший. Не его вина, что он стал таким, каким ты его знала. Жизнь жестоко обошлась с ним. Вот он и сломался.
    Варино лицо просветлело, она подошла к гробу и погладила умершего отца по волосам.

    - Мало мы жалели нашего папку, Варя! Не захотел он с нами оставаться, - Васеня прижала к себе дочь и прошептала. - Осиротели мы с тобой, доченька!
     Женщины снова заплакали…

    Через призму прожитых лет, вспоминая тех женщин, рыдавших у гроба Константина, я понимаю: они оплакивали не только отца Вари, но и своих погибших мужей, сынов, отцов, братьев. Они лили слёзы и по тем, пришедшим с полей сражений искалеченными и вынужденными, зажав в кулак гордость и достоинство, ездить на своих низеньких тележках по рынкам и вокзалам, прося милостыню, чтобы не умереть с голоду.

    О героях, оставшихся без средств к существованию, с высоких трибун наши большие и маленькие вожди, радио и газеты любили говорить: «Никто не забыт, ничто не забыто». А они, эти герои, искалеченные в боях так, что было невозможно смотреть на них без содрогания в сердце, пели в людных местах свои душераздирающие песни, положив рядом с собой, грязные пилотки, в надежде, что кто-нибудь бросит в них пятак… Горько и стыдно…

    Примерно через месяц я подъезжала к деревне, радуясь возвращению и печалясь, что кончилось летечко.

    Когда я вошла в избу и поздоровалась, Клава, улыбаясь, потребовала:
    - Ну, работница, показывай обновку!

    И я с гордостью выставила ботинки перед сестрой.
    - Хороши! Молодец, Люба!.. Слава Богу, есть теперь в чём идти в школу. Ну, уже поздно. Пора ужинать и спать...

 Алтай. Бийск.

                Екатерина Лошкова