ОТВЕТ ЧЕМБЕРЛЕНУ- ИВУШКЕ на рассказ "Супружеский долг"
Дождь длинными прозрачными пальцами осеннего аристократа поглаживал мутные стёкла квартиры, в которой они - муж да жена - лет уже двадцать пять торчали безвылазно, делая вид, что они – живые. Дети давно выросли и разбрелись по городам да странам, и единственное, что оживляло постылые стены - нагло-жизнерадостные стайки неубиваемых тараканов разной масти, пишущих в свободное от хозяев время на стенах теми самыми страшно смертельными для умных насекомых мелками "Машенька" разные обидные для двуногих обитателей скабрезности..
Тараканы помнили всё - тот день, когда сюда ввалилась вечером вопящая и конноржущая толпа преимущественно молодых двуногих, в основном "на кочерге" . Шумно было, светло и весело, обилие молодых, красивых тел, одетых ярко, празднично, даже где-то вызывающе-антисоветски, создавало стойкое ощущение, что этот мир - он прекрасен: и для тараканов, с восторженным скрипом потирающих загребущие свои лапенции, ныкающихся до поры по щелям укромно-многочисленным, и для двуногих.
Лица у тех светились, глаза лучились, смех затапливал жилище до самого потолка и выливался живым потоком через настежь распахнутые окна, балконную дверь на улицу, перемешивался с молодой листвой, ветром, воздухом, и верхом на гудящих майских жуках уносился за деревья, в тёплое весеннее небо.
Двое - в центре, в центре друзей, знакомых, родных, в центре целого мира - блистали и искрились. Он - черноволос, довольно высок, строен, кружил на руках под ор магнитофона и визги да хохот гостей ту - Единственную, неповторимую, с бездонными распахнутыми глазами, горячими вожделенными губами, ради которой готов был перевернуть весь этот мир. Он знал это, он верил в это - прочь сомненья, ведь это – ЛЮБОВЬ.
И жизнь кипела, клокоча жаром любви, в их жилах и венах, телах и душах. Ах, какие то были ночи… Тараканы заранее занимали местечки поудобнее, чтобы не пропустить, впитать в свои тщедушные тельца очистительный ураган ночных любовных утех. Кровать ходила ходуном по квартире, подпрыгивала, подлетала.. ОН, сжимая в дрожащих от неземной страсти руках своё сладкое сокровище, так исступлённо любил, что тараканам и не всегда получалось уследить - кто ж там сверху, кто снизу, где руки, где ноги… А когда клубок из двух тел, достигнув апогея, слившись каждой клеткой, переплетя вечные души, исторгал всепобеждающий вопль любви - тараканы суетливо бросались по своим щелям, в темноте, впопыхах стараясь не забыть, повторить всё увиденное со своими любимыми, полетать в запредельщине, вкусить праздника жизни в бесконечности…
И радовались они за двуногих, наблюдая, как те обнимали друг друга, как целовали, как клеили новые обои на стены, покупали мебель, с какой радостью встречали друг друга вечером, как расставались утром. И правила в том доме, и в миллионах других домов - конечно же - ЛЮБОВЬ. И звучала музыка, и благоухали цветы, и свет не покидал дома даже ночью, просто перетекал в другое качество, пульсировал и дышал нежностью да лаской…
Тараканы жили на этой земле уже миллионы лет. Гораздо дольше, чем двуногие. И понимали своими хитиновыми головёшками, благодаря чему этот мир существует. И видели, что двуногие - тоже вроде как понимают. Хоть и травили те мелких созданий безжалостно, подло, тараканы всё равно продолжали тянуться к этим странным огромным существам, и не только потому, что питались, кормились от них остатками со столов. Ещё они питались и как раз тем, без чего ну никак нельзя - ЛЮБОВЬЮ. Ведь как красиво всё у этих двуногих - какие лица, руки, тела, как они ходят, разговаривают, как поют, как целуются, какие у них красивые одежды, а какие ночи они друг другу дарят… Куда там букашкам мелким…Только что и остаётся - смотреть, наблюдать, впитывать ЛЮБОВЬ - неиссякаемую, вечную, непреходящую… И так было миллионы миллионов лет, так было – ВСЕГДА…
Но что-то случилось. Как сказал один писака их рода двуногих - "Что-то случилось"…Заметили это таракашки-букашки, заметили, заволновались, заметусились… Вот. Ну вот же - ОН и ОНА. В своём любимом доме, в своей квартире. Те же вроде. Да, годики бегут. И недолог их срок на земле. Меняются, конечно.. Вот ОН - ну, животик подрос… Ну, волосы поседели, поредели слегка… Почему же ОН теперь норовит из дома улизнуть в гараж, где такие же однополые двуногие накачиваются пойлом, от которого становятся вроде как повеселей, но в глазах-то, в глазах-то - такая тоска… Погудят-погудят меж собой, дыму вонючего напустят - и от машин своих, и от сигарет - но приходит время, и надо возвращаться - в свой уютный, родной, милый постылый дом - к НЕЙ.
К той - Единственной, Неповторимой, самой Желанной… От которой плотно тошнит. Лечь с которой в постель - изощрённая пытка концлагерная… Да вот же она - ведь это - ОНА? Только почему она ходит дома халдой подзаборной в драном засаленном халате? В тапках вонючих папы своего наследственных? Которые его дедушка носил, да так и не смог сносить? Вон же в шкафу - два новых халатика: махровый, красный, как сама страсть, с разрезом по самое это самое? Или голубой вьетнамский - шёлковый? Нет. Пусть висят. На будущее. Какое? Когда оно наступит, это будущее? И наступит ли вообще? Да, не девочка уже. Даже не девушка…Так кто ж тебя заставляет на ночь набуцкиваться картохой с холодцом, пельменями тошнотворными из неизвестно даже ни кого - а чего? Тебя ж распёрло как хавронью, ласточка моя милая… И на черта ты волосы свои - те шикарные волосы, вдыхая аромат которых ОН дурел когда-то ночами - завязала резинками, которыми пачки купюр перетягивают?
Вон парикмахерская в первом подъезде – сходи… Глаза, глаза, в которых некогда он тонул неотвратимо - подкрасить не надо? Не надо. Баловать ещё… И так сойдёт для мужа-то… А складки на животе - это очень сексуально… Это ТАК заводит… Примерно почти как и краса целлюлитная на ляжках, как вонь от небритых подмышек. От этого даже тараканы невинные в обморок хлопаются.
Ладно, красавица. Ладно. Не хочешь - не надо. Иди посиди на лавочке с товарками - такими же как ты хрюшками. Посиди, потри - про дачу свою, про помидоры, про то, какой у тебя мужик – козёл… И они тебе расскажут то же самое. А после… После вернись домой. И подойди к загаженному тараканами зеркалу - пока твой козёл сидит в комнате на диване и сонно пялится в телевизор на уморительные шутки "педросянов". На придуманные "новости", в которых нет ни слова правды, на то, как у нас пока всё трудно - но уже почти "всё хорошо". Пока он заливает себе за воротник "прозрачную", готовясь лечь с тобой в постель - как на плаху…Потому что это для него уже сто пятьдесят восемь тысяч лет - героический подвиг. И если его не вырвет прямо на тебя - это будет ЧУДО.
И загляни себе в глаза. Вспомни тот день. День, когда здесь юной девицей ты испытывала такое, от чего душа взмывала в поднебесье, забывая, где её тело, и после полёта магического возвращалась в молодое, переполненное ЛЮБОВЬЮ сердце, счастливо трепещущее от того, что вот он - самый любимый, самый родной, самый красивый – рядом… И так будет всегда…
Где ты сейчас? Что с тобой стало? Посмотри на себя. Очнись - ещё не поздно? Ещё поют где-то высоко-высоко серебряными голосами ангелы любви, ещё верят в то, что всё можно вернуть, окунуться в океан хрустально звенящей ЛЮБВИ, ради одной которой и стоит только жить. Вот, вот ты скинула постыдную одежду, взвихрила освобождённые волосы ярким факелом, живот втянулся, щиколотки утончились, глазки подвела, губки подкрасила, грудь, волнуясь, приподнялась и завибрировала, ты вся звенишь струною страсти небывалой, и вот сейчас ты свежим ветром весны ворвёшься в комнату, к тому - самому-самому любимому, и увидишь, как оживут его глаза, давно потухшие, как брезгливая гримаса привычной маски сменится ошеломлённой и вмиг делающей примелькавшееся лицо его молодым и задорным, и он схватит тебя по-прежнему крепкими руками, обнимет, расцелует всё твоё тело с головы до пят, и вы…вы растворитесь друг в друге, испытывая невозможное, небывалое блаженство…
Нет… Рука запахнёт тошнотворный халат, зашпилит его на булавку вместо давно выдранной с мясом пуговицы, отёкшие ноги вползут в липкую вонь старых тапок, и омертвелой душе не разбудить уж дряблое запущенное тело… Махнёт рука та обречённо - нету сил… Лениво оживать, любить и жить… Да на работу завтра спозаранку, и это - смысл, и это - суть, и будет – так…
Что-то случилось…Что-то случилось с этим миром - очень нехорошее…. Вот и тараканы стали покидать жилища двуногих…
Дождь из последних сил старался гладить нежно аристократическими бледными и холодными пальцами мутные стёкла мутного прокисшего жилища. На кровати спало двое двуногих…Один из них, хрипло бормоча, вдруг приподнялся на локтях, гулко испустил газы, покосился на храпящий рядом неопрятный бурдюк с торчащими во все стороны лохмами и раздумчиво икнул. Потом повернулся, пошарил рукой под супружеским ложем, выудил оттуда бутылку и гулко похлебал прямо из горлышка. Откинувшись на спину, долго и недоверчиво в тоскливой ночи разглядывал булькающий рядом бурдюк. Внезапно оживившись, притулился сзади к некогда самому красивому в мире телу, облапил его и заелозил томно… Тело тоже слабо заелозило, буркнуло что-то невнятное, но жуткую рубаху суетливо задрало, обнажив обвислый бледно-синюшный зад. ОН, пристроившись, попытался заелозить совсем уж интенсивно, но вскоре обречённо затих - не вышло… Тогда, решительно повернув ЕЁ к себе некогда бывшим лицом, ОН надавливая ЕЙ на плечи, одновременно торопливо прополз выше, пока лицо ЕЁ не оказалось против низа ЕГО живота, и возмущённые бульканья тела перешли в злобное мычание, а ОН весь задёргался, ритмично задвигался взад-вперёд, и, пыхтя от усердия, убыстряясь, наконец-то рыкнул победно, судорожно два-три раза дёрнувшись, обмяк и захрапел раскатисто… Акт сказочной любви был завершён. И долг супружеский - слегка односторонний - был как бы выполнен – наполовинку… ОНА, негодующе мыча, прошлёпала в ванную, долго там отплёвывалась, ненавистно шипя, побулькивая водой в горле, затем пришлёпала назад, рухнула на кровать, ткнув кулаком сопящего умиротворённого принца, и захрапела дуэтом безысходности.
Дождь перестал гладить вконец ослабевшими пальцами стёкла окон Храма Любви, нежность его истаяла, и он обречённо растворился в предрассветном холоде. А в замечательном доме, доме, где должна была царить ЛЮБОВЬ, на спинке кровати сидел последний ещё оставшийся наблюдать древний таракан. Он видел всё, и всё он понимал. Задумчиво покачивая усами, замерев в горестных раздумьях, он просидел ещё какое-то время неподвижно. Потом неторопливо спустился на пол, подполз к стене, подобрал там огрызок недоеденного братьями карандаша "Машенька", и, старчески подрагивая хоботком, старательно вывел на тёмных обоях давно заученное слово: "КАЗЛЫ…". После чего так же неторопливо спустился на пол и навсегда покинул этот дом - последним. Больше ничего живого здесь не оставалось…
Таракан полз по влажной выстывшей земле в сером сумраке утра и размышлял… Жизнь - бесконечна. Вселенная – бесконечна… Значит, и ЛЮБОВЬ – бесконечна… Как же так получилось? Как же вышло, что миллионы лет всё сущее питалось и жило ЛЮБОВЬЮ - а теперь она - исчезла? Нет. Нет и нет. Никогда. Просто что-то случилось – здесь. Просто что-то стало не так - и всё живое вынуждено уходить. И он уходил. Но он уходил - с Надеждой. С надеждой поглядывал в низкое больное небо, душно накрывшее умирающую землю, искал в нём маленький просвет - мизерный, крошечный просвет, в котором обязательно, непременно - иначе и быть не может - он найдёт, обретёт то, ради чего только и стоит жить - непреходящую ЛЮБОВЬ…