*** *** ***
Что может быть общего между детской коляской, бездомной кошкой и статьёй для научного сборника?
*** *** ***
«Да-а, быстро детки растут. Будто вчера ещё пелёнки-распашонки, а не успел оглянуться - мал`ая уже ходит… Только вот с коляской что делать? Может, продать? Но где? На базар и не суйся. Там всё схвачено, и чужака мигом вычислят. Хорошо, если не прибьют, а на первый раз «вежливо» попросят вон... Куда же с ней?.. Выбрасывать – жалко. Ещё, может, кому и послужила бы, да и нам копейка не лишняя… Соседям, что ли, предложить?»
Эти простые мысли занимали мою аспирантскую голову примерно в конце октября 90-го. Жили мы тогда – я, жена и две дочки – в Ирпене, городе-спутнике Киева. У меня – стипендия, у Тани – «декретные». Кровиночки р`oдные – Вероника и Наташа – одной скоро годик, другой уже три. Квартира однокомнатная, на пятом этаже. Не хрущёвка, но и не люкс, конечно. Спальный триптих (диван и два кресла), журнальный столик, чешская стенка, две детские кроватки – вот и ходи между рядами, как в театре. А письменный стол и половина библиотеки – на кухне.
Чтобы слегка ослабить воздействие «стеснённых жилищных условий» на наши покуда ещё молодые нервы, детскую коляску мы оставляли на лестничной площадке. Вот с ней-то и связана история, которую мне бы хотелось рассказать своим симпатичным читателям.
В то время Танины родители и младшая сестра жили на Оболони, в северной части Киева. Дочкам нравилось гостить у бабушки с дедушкой. Просторно, три комнаты – есть где разгуляться. А кроме людей, в квартире жили кот Майор, попугаи Ира и Кеша, не говоря уж об аквариумных рыбках, коим тоже были даны имена. Я никогда подолгу не задерживался у тестя и тёщи. И не потому, что зять. Просто диссертация требовала "доведения до ума", а значит, и условий для работы. Да и не таскаться же мне туда-сюда с пишущей машинкой и рабочими «талмудами». Вот и в этот раз: отвёз я девчат на Оболонь, а сам – быстренько домой, заканчивать статью для институтского сборника.
Выйдя из лифта на свой этаж, я увидел то, к чему за несколько дней уже успел привыкнуть: в Никиной коляске располагалась … кошка. Шикарная, пушистая, тёмный верх – белый низ. Вот только неизвестно, чья. Как бы сама по себе, «своя собственная». Мы заметили, что она освоила именно нашу коляску и ни на одну из соседских не посягала. В доме тогда жили несколько молодых семей. Кто-то с детьми, у иных потомство не за горами. В подъезде уже знали, что у нас на продажу выставлена коляска, притом за полцены и в хорошем состоянии. Но поди, продай, если она «занята»! Соседи по этажу не однажды мне сообщали, что видели какую-то кошку свернувшейся калачиком и дремавшей в этом оригинальном лежбище. Каждый раз, говорили они, приходилось «вышвыривать эту нахалку прочь». Мне же она не мешала, так что, решил я, пускай себе «квартирует». И соседей, пожилую чету, попросил не беспокоить пушистую гостью. Ей там уютно, ведь на дне коляски мы оставили детский матрац, который тоже нам теперь без надобности.
Поначалу кошка посматривала на меня настороженно: шерсть дыбом, тигриный рык, хвост трубой. Видать, привыкла к плохому обращению. Но я разок-другой угостил её «Докторской», и таким образом у нас установились приятельские отношения. Правда, погладить её пока не решался. И даже не знаю, что меня сдерживало. Возможно, боязнь подхватить инфекцию. Ведь где она прежде лазила – одному кошачьему богу известно. И потом, кто знает, не примет ли она мои ласки за агрессию. В общем, думал я, ещё успею войти в доверие, а там, глядишь, и одомашню на радость дочкам. О возможной реакции Тани я предпочитал пока не думать.
В тот вечер, увидев кису на привычном месте, я привычно отрезал для неё порцию колбасы и принялся за работу. До утра наметил «добить» статью, потому что на следующий день, первого ноября, заканчивался срок подачи материалов для сборника. Мало того, к обеду надлежало поспеть на день рождения Таниной сестры.
И вот я клацаю на машинке будущую публикацию, сам себе вслух диктуя с черновика, представляющего собой стопку страниц, мелко исписанных от руки и склеенных из отдельных фрагментов. Год ведь не 2010-й, а 1990-й. В то время «копипастинг» выполнялся с помощью клея и ножниц – основных орудий труда научного работника.
Пишущая машинка «Любава» исправно отражала на бумаге всё, что ни попросишь. Заваренный кофе был поначалу забыт, затем слегка подогрет на малом огне, снова забыт. Пепельницу распирало от окурков, а голову – от мысли «хоть бы успеть до утра».
Часов до трёх-четырёх дело двигалось. Но вскоре пришли галюники. Правда, схема статьи в голове держалась, глаза покуда различали цитаты, собственные каракули, статистику, анализ. Но когда подошло время выводов и, главное, предложений – вот тут-то мозги и закипели: «Как же без предложений-то? Ведь если не я, то кто ещё спасёт аграрный сектор от гибели? Так что надо срочно публиковаться и уламывать шефа, чтобы он именно меня отправил на мюнхенскую конференцию. А там и мировая известность придёт, и потом уже МЕНЯ будут уговаривать – ну приедь, пожалуйста, выступи, нам же без тебя не разобраться…». Да мало ли какие наивно-тщеславные мысли могут посетить молодого аспиранта после изнурительного дня и не менее трудной ночи! Ну, да бог с ним. Как напишу, так и будет. Лишь бы опубликовали, чтобы хоть на защиту было с чем выйти.
А потом началось что-то невероятное, на грани бреда. Да, я забыл упомянуть, что статья касалась животноводческих кооперативов. Вот и поплыли перед глазами всякие несуразные картинки по теме. Сон наяву – да и только.
Захожу я в старый трухлявый коровник, а там – доильные аппараты последней модели. А ещё – «Ветеринарное родильное отделение», судя по перекошенной табличке на входных дверях. Возле коровы, которая вот-вот должна отелиться, стоят несколько акушеров, в основном женщины, в зелёных халатах и причудливых колпаках. И все уговаривают роженицу, чтобы та малость потерпела, ещё чуть-чуть поднапряглась… ещё одно усилие… а корова даже что-то отвечает, только на слух не разобрать.
Народу всё прибывает: ветеринары, зоотехники, агрономы. Главврач, внешне напоминающий академика Абалкина*, указывая на роженицу, твердит, что «это – особый клинический случай». Вряд ли кто из присутствующих понимает, что тут такого особенного, однако все делают умные лица и важно кивают в знак согласия с корифеем. «Прям как на учёном совете», подумал я.
Наконец, ко всеобщей радости, появляется телячья голова, лупая глазами на все стороны, а затем постепенно и весь телёнок. Две медсестры кутают новорождённого в брезентовое покрывало и укладывают … в детскую коляску, которую только что подкатил крепкий на вид санитар. Вместо докторского халата на нём почему-то новенькая и хорошо отутюженная форма офицера-энкаведиста. Нагловатый на вид, с лукаво-похотливой красной мордой, он возьми да и ущипни одну из медсестёр за ягодицу. Та ойкает, а его подобие улыбки озвучивается басистым гы-гы-каньем. Ущипнутая шутя-играючи хлопает ловеласа по лбу ладонью, прибавив на словах: «Озорник ты этакий!». А затем увозит коляску, в которой ворочается новорождённый телёнок. Он только сейчас подаёт голос. Писклявый такой, будто мышонок или … котёнок?…
На этой мысли я встрепенулся. Видение исчезло. Пытаясь осознать происходящее, я обнаружил, что не помню, каким образом напечатал последние две страницы. Бегло просмотрев текст, я не нашёл ни опечаток, ни пропусков, за что мысленно похвалил персонального «автопилота».
Отхлебнув пару глотков давно остывшего кофе, я окончательно понял, что нахожусь у себя квартире, что на часах пол-седьмого, причём утра, и что статья допечатана. Осталось лишь вытянуть из каретки последнюю страницу и разложить по экземплярам. Но ещё я отчётливо услышал тоненькое попискивание. Поднялся с табурета, вышел из кухни в прихожую и открыл входную дверь. Надо ли описывать моё «оторопение» вкупе с отвисшей челюстью, если я скажу, что в коляске, кроме кошки, ворочалось несколько ма-а-аленьких-маленьких комочков, тесно сбившихся у маминого животика? «Так в`oт какие «мышки» тут распищались!», думал я, понимая, наконец, для чего кошке понадобилась коляска. «Лежбище котиков» - пришла на ум созвучная аналогия из другого сегмента животного мира.
Я подошёл к «семейству» поближе, чтобы хоть сосчитать, сколько же вышло приплоду-то. По идее кошке-маме полагалось на меня рыкнуть, чтобы на выстрел… нет, на взмах кошачьей лапы я не посмел приближаться к её чадам. Но, измождённая родами, она так умоляюще на меня смотрела, будто пыталась сказать: «Не бери дурной пример с соседей, не прогоняй меня».
Иногда для подчёркивания трогательности момента, используются выражения вроде «сердце дрогнуло», «комок подступил к горлу». Именно эти клише здесь как нельзя уместны.
Ну, сочувствие это, конечно, хорошо, однако – что делать? Впрочем, не надо быть акушером, даже ветеринарным, чтобы догадаться принести хотя бы воды. Правда, никакой подходящей посудины я не нашёл, так что в ход пошла суповая тарелка. Вряд ли стоит уточнять, что за несколько мгновений воды как не бывало.
Затем я открыл кильку в томате (кажется, по 33 коп. за банку малого размера) и высыпал её в другую тарелку. И что же? Смел`a киця всё подчистую! Но мне-то уже пора в институт. Как говорят англичане, «время и прилив никого не ждут». А редколлегия и подавно ждать не будет. Ведь мировая известность ко мне покуда не торопится. Пришлось оставить "гостей", предварительно пополнив запасы воды и кильки для кошки-матери.
Решая вопросы в институте, я жил одной мыслью – о четвероногих друзьях. А предстояло ещё ехать на застолье. «И угораздило же Ленку родиться именно в этот день!» - мысленно шутя, упрекал я свояченицу.
В троллейбусе я чуть не забыл закомпостировать талон. В метро вошёл не с той стороны, даже не заметив надпись «Входу немає», и жутко удивлялся, чего это люди валом валят через турникеты во встречном направлении. Ну, кое-как всё же добрался.
За праздничным столом мне не сиделось, не пилось и не елось. В голове лишь одно: «Как там котята?». Да и разговор что-то не клеился. У именинницы на работе предстояли сокращения. Кроме того, ей надумалось получить второе высшее. Желание, в общем-то, замечательное. Но когда битый час об этом только и речь, становится откровенно скучно.
Мой рассказ об утренних приключениях слегка оживил публику. Гости жалели кошку-маму и её отпрысков. Сокрушались, мол, куда же они теперь, на зиму глядя. Потом кто-то пошутил, что в нашей квартире можно организовать … как это по аналогии со зверинцем … «котинец», что-ли? И застольная беседа пошла в более весёлом ключе.
Ночевать я уехал в Ирпень. Наташенька упрашивала взять её с собой. Очень уж ей хотелось посмотреть на «масих-масих котиков». Но время было позднее, и мы сошлись на том, что я заеду утром и всех заберу. Так что, мол, завтра и увидим наших маленьких друзей.
Однако по приезде я нашёл коляску пустой. Те самые соседи, что и прежде кошку не жаловали, на сей раз выбросили её вместе с приплодом. Выбросили и обе тарелки. Притом рассказывали об этом так, будто ждали от меня благодарности за «санитарную деятельность» на общественных началах. А на естественный вопрос - «Что же с котятами?» - стыдливо и молча отвели глаза в сторону и, не попрощавшись, ушли. Я и впредь с ними здоровался, но ни в какие досужие разговоры больше никогда не вступал.
«Если душа делится на части, то одну из них мне сегодня растоптали», думал я, глядя на ещё недавно одушевленное «лежбище котиков». Мои размышления прервал телефон, настойчиво трезвонивший сквозь закрытую дверь квартиры. Я полез в портфель за ключом и только тут вспомнил, что по приезде обещал перезвонить. Таня беспокоилась, нормально ли я добрался. «А что со мной может статься?» - как всегда бодрячком в ответ. Ещё подтвердил, что заеду утром. О случившейся неприятности - ни слова.
А дочке я попросту наврал про зимнюю спячку, в которую котята якобы залегают до самой весны, точно Мишка Косолапый. Скорее всего, она не помнит о моей лжи во благо. Вот если почитает этот рассказ, то узнает, как всё произошло на самом деле и, надеюсь, на меня не обидится.
*** *** ***
В качестве небольшого эпилога добавлю, что на следующий день мне позвонили из института и сообщили, что статья принята к публикации. Напечатано, по их словам, отменно. Пришлось только заретушировать три или четыре лишние запятые. А ещё добавили, что долго и надрывно хохотали над словосочетанием «крупный рогатый КОТ». Наверное, пытались представить, как он выглядит. Меня при этом успокоили, что недостающая «с» уже дописана от руки во все три экземпляра.
И правильно. Ведь кот есть кот, а скот – это всё же скот, притом не обязательно четвероногий. Ну, это я к слову.
Март 2011
Фото из Интернета: critteristic.com
Примечание: *Леонид Абалкин – в то время популярный советский экономист и общественный деятель.
******************************************