"Встать, суд идёт..."
-Зачем ты, Пипикас, дебоширить вздумал? На дворе 1956 год. На родину не хочешь? Понаедут теперь представители, заседатели, обвинители да, чтобы другим неповадно было, суд показательный устроют.Чего ты отмалчиваешься? Я из-за тебя в отпуск вовремя пойти не могу. Эх, Пипикас, Пипикас, горе мне с тобой, да и только
В кабинете участкового щупленький Пипикас фуражку мнёт. Глаза цвета мыльных ополосков остановились на красном сатине. "Будет людям счастье..." Пипикаса занимает муха, кочующая по плакату. В смысл, что ли, она вникает: проползёт под словом, подпрыгнет и под следующим ползёт, каждую буковку хоботком обследует. А строчка закончилась - она справа налево перелетит и под следующей строчкой жирной чёрно-изумрудной точкой мечется. Пипикас щетину поскрёб, снова фуражку мнёт. Муха произвела облёт вокруг лампочки - сотка под насупленным потолком пытается растворить сознание Пипикаса. Пипикас теряет из вида муху. Смотрит под ноги. Молчит.
- Ты и завтра отмалчиваться думаешь? Не пройдёт. Вкатают тебе лет пять "строгача"! Ты бы о Броньке подумал. С кем дочка-то останется? Дурочку каждый обидеть может Будет по участку слоняться - ничего хорошего не получится. Тебе что, трудно сказать: простите, мол, люди добрые! Виноват. Пьян был. А пил, мол, с горя. Все же знают, что жена твоя всю жизнь болела, а последних два года дак совсем не поднималась. Поминал, мол, жену, вот и напился. А когда спросят, с какой целью сорвал портрет со стены да зачем плевался и топтал, так и говори: не срывал; спиной задел. Портрет упал, стекло - вдребезги, рамка - на куски, а фотография - на клочки. Да не вздумай мне, Пипикас ты мой несчастный, сознаться. что плевался, когда фотографию-то топтал! Не было этого! Запомни и на носу своём, красном от пьянства, заруби: не плевал! А то не видать тебе никогда Латвии твоей.
Пипикас облизывает пересохшие губы:
- Литвы!
Муха звенит над ухом. Где-то он слышал уже этот звон...Алдона умерла в самый зной.
Машину ждали из ИлькИ целый день В тесной комнате собрались почти все обитатели обоих бараков. Кладбища на участке не было. Всех умерших свозили на одно - Идькинское. Муха, словно пользуясь тем, что за ней никто не будет гоняться, безнаказанно звенела целый день: обмеряла по периметру комнатку, затихала на секунду-другую на Алдонином воковом лице.
Впервые Пипикас восковость эту заметил в конце 1947 года...Эшелон долго не останавливался. Алдона вторые сутки грела клетчатый свёрток, появившийся в ночь, после которой уже не взошло солнце. Сын не издал звука. не впустил в свои лёгкие воздуха чужбины...
Пипикас уже не слышал звона: муха принялась перечитывать плакат:
"Будет людям счастье..."