Памяти Валентина Бальзовского;
машинистам аммиачных установок –
посвящаю.
Василий Уточкин был чрезвычайно своеобразным товарищем во всём «цехе холода». Он считал себя верующим. А кто себя таковым не считает? – спросишь ты, многоуважаемый Читатель. Это-то всё так, но Василий… Он иногда крестился – не тайком, но явно, носил рыже-седенькую бородёнку, не курил, не ругался, постился – в меру сил, конечно, рожал вместе с женою своею детей, в то время как многие вокруг, хватаясь за голову, говорили: ой! да как же? страшно, тяжело, не нужно; называл всех по имени и отчеству. Над ним посмеивались. Одни явно, другие – за глаза. Василий не обижался ни на тех, ни на других. На всякие приставания он или пытался горячо убедить собеседника в чём-то, или молчал и улыбался. Работал наш герой посменно: иногда в день, иногда в ночь, на пару с Сергеем Петровым, который был значительно моложе Василия и на жизнь смотрел совсем по-другому: смелее и нахрапистей.
- Вась, ну что ты всё крестишься? Заладил: то нельзя, это нельзя… Грех всё… Года ещё не прошло, как я из армии вернулся. Знаешь, как по девчонкам истосковался? У-у-у-у. Да ладно те, Вась. Сам всегда, что ли, таким был? А? Ну то-то. Я вот когда доживу до твоих годов, на жизнь тоже иначе смотреть стану… Не дрейфь, Вася… Слова какие-то чудные: Бог поругаем не бывает…Да ну тебя.
«Цех холода» на заводе по изготовлению мороженого – самый глав-ный. Не будет работать цех, не будет холода, не будет тогда и мороженого. О, мороженое! Как оно вкусно, сладко и заманчиво! Сначала изготовляется смесь. Потом она взбивается специальным, выше человеческого роста, «миксером». Затем взбитая смесь подаётся на движущиеся лотки, проходит через морозильную камеру, отвердевает, рубится на брикетики. После – эти брикетики обливаются сладким горячим чёрным-чёрным шоколадом, одеваются в блестящие красивые обёртки и в конце пути разкладывают их по картонным коробкам прекрасные белоснежные феи. Феи сладкого достатка.
В дежурной комнате, где находились наши герои, прозвучал телефонный звонок. Молодой женский голос торопливо сообщил, что на третьем этаже запахло аммиаком. Ребята, не спеша, поднялись и побрели к месту вызова. На дворе стояла глубокая апрельская ночь, и все движения совершались через некую, крепко сковывающую тело, дремоту. Сергей не взял с собой даже противогаза. Известное дело: барышни народ эмоциональный, мечтательный. Уж сколько раз бывало - вызовут, специалисты придут, побродят возле аппарата, понюхают: ну, Маш или Зин, где запах аммиака-то? Да вот, Гриш или Коль, был, только что пахло. Махнут рукой мастера холодильного дела да и удалятся восвояси.
Когда Сергей и Василий поднялись на этаж, ни одной феи на рабочем месте уже не было. И запах неприятный чувствовался здорово. Дремоту сразу же, как рукой сняло. Сергей метеором полетел вниз за противогазом. Василий облачился же в свой и медленными неуверенными шагами двинулся вперёд. Не успел он пройти и двадцати метров, как его обогнал напарник с надетым на голову противогазом, с сумкой гаечных ключей в руках. На ходу Сергей крикнул что-то задорное. «Не дрейфь, Вася!» – догадался Уточкин и прибавил шагу. Василий приблизился к рабочей камере. Вокруг неё стелился белый туман. Парень ощутил лёгкое пощипывание тела. Он не на шутку испугался. Замер. Потом вдруг засуетился, забегал из стороны в сторону, бубня что-то себе под нос. Из неверного состояния его вывел Сергей, который находился уже на трёхметровой высоте, на крыше камеры, и вёл упорную борьбу с вентилем, пытаясь закрыть его и остановить аммиак, вырывавшийся с шипением наружу из лопнувшей трубы. Но всё было напрасно. Время шло. Положение не менялось. Вентиль, похоже, «не держал», то есть был неисправен.
- Гу-гу-гу-гу-гу!!! – прорычал Сергей.
- А?
- Гу-гу-гу, а, гу! – донеслось до Василия. Ведь оба они были
в противогазах, и иного диалога между ними произойти не могло.
Сергей очень энергично показывал рукой на лежащую на полу сумку с инструментом. Уточкин замешкался, засуетился.
- А, у, бу, а, ву, а! – понеслось сверху.
- Ага. - Василий схватил первый подвернувшийся ему под руку ключ, белкой вскарабкался по лесенке и протянул ключ Сергею. Не успел Василий спуститься, как услышал звон от прыгающего по кафельному полу только что поданного им инструмента.
- А, бу, ву, ба! Ба, ву, ба! – ревел Сергей. Ключ оказался не того размера.
Далеко, в дверном проёме, сквозь дымку, показалась чья-то фигура. По-видимому, дежурный по заводику мороженого слесарь решил разведать обстановку. Через мгновение фигура исчезла. Не удивительно. Аммиак. Дышать нет никакой возможности.
Сергей на пальцах показывал номер нужного ему ключа: «27».
- Ага, - суетился Василий.
Вот нужный инструмент взлетел вверх. Сергей поймал его на-лету - и полез дальше по трубопроводу туда, где можно было остановить дви-жение страшной жидкости.
Секунда, две… пять… минута… Василий напряжённо ждал.
Через некоторое время Сергей Петров вернулся, спустился на пол, и ребята поспешили открыть, какие можно было, окна, чтобы проветрить помещение. Опасность миновала. Сергей снял противогаз. Василий проделал то же самое.
- У-ух. Ну? Испугался? Не дрейфь, Вася. – и Сергей, весь красный, уставший, дружески похлопал напарника по плечу. Уточкин был бледный, как полотно. Два или три раза он перекрестился.
- Слышь, Василь.
- Да.
- Водки бы сейчас, а. У тебя деньги есть?
У Василия было их некоторое количество. После смены он должен был купить килограмм репчатого лука, моркови и хлеба. Жена просила.
- Есть, - ответил он.
- Давай.
Менее чем через час, сделав всё необходимое, чтобы «цех холода» работал в нормальном режиме, наши герои сидели в небольшой комнатке. День был не постный, и Василий уверенно резал на мелкие кусочки ва-рёное яйцо, солёный огурец, шматочек сала, хлеб. Сергей разлил водку. Себе – почти полный стакан, соседу - грамм пятьдесят, не больше. В цехе все знали, что Василий спиртным не злоупотребляет. Неволить его не любили, но за компанию… Тут уж никуда не денешься.
- Ну, Василий Макарыч, будем.
- Ага, Сергей Николаевич…
Выпили. Закусили.
Утром, к сдаче смены, ребята были, как огурчики.
- Владимир Владимирович, - говорил, стоя почти на вытяжку перед начальником цеха, Василий. – Это же подвиг. Серёжа Петров подвиг совершил. Вы ему премию за апрель месяц добавьте, пожалуйста. Хотя б немного.
Владимир Владимирович сидел, развалившись, в кресле. Он курил, изящно стряхивая пепел, а дым выпускал прямо в лицо Василию. Курочкин поморщился.
- У меня Гришка Долдонов и Сашка Петров, однофамилец твоего друга, каждый день подвиги совершают. Ничего. – И Владимир Владимирович в очередной раз изящно стряхнул пепел в оригинальную, в виде летающей тарелке на тонких ножках, хрустальную пепельницу.
Григорий Долдонов – молодой мужик. В своём деле - специалист. Он знал как надо себя вести с начальником, как - с рабочими. Всегда что-то мастерил, изобретал, придумывал. Про него говорили, что он мёртвого работой замучит. Саня Петров – под два метра ростом, под сто килограммов весом; гаечные ключи руками гнул запросто. Дело тоже знал тонко. Эти двое, да ещё человека четыре, были основной опорой Владимира Владимировича, который хотя и закончил престижный ВУЗ, но, по его собственному признанию, был человеком директора, и белых пятен в познаниях «цеха холода» у него было предостаточно. Поэтому Владимир Владимирович здраво разсудил, что «опору» надо «укреплять», и львиная доля денег, спускаемых в подразделение, доставалась, конечно же, «опоре». А всем другим, не обезсудьте, то, что останется, немногое. Но за что уважал Василий начальника цеха, так это за искренность. Владимир Владимирович так и говорил:
- Вот у меня… - называл пять-шесть фамилий, - специалисты. А вы - так, ничто, ветер. Уволю вас, никто и не заметит.
Василий иногда думал: чтобы написать музыкальную пьесу «Метель», надо было родиться Георгием Васильевичем Свиридовым, чтобы написать «Мёртвые души» или «Евгений Онегин», надо было родиться Николаем Васильевичем Гоголем или Александром Сергеевичем Пушкиным. А чтобы разбираться, как следует, в оборудовании, эксплуатировать его, ремонтировать, неужели не достаточно желания, образования и опыта? Думается, вполне. Так что на счёт «специалистов» и «неспециалистов» Владимир Владимирович был не совсем прав. Но: хозяин – барин. Бог с ним…
- Так что, за Серёжу Петрова не переживай. Разберёмся. У тебя самого-то всё в порядке? Ну, ступай, Вась, ступай. Отдыхай, набирайся сил.
- Ага. – Василий засобирался. Мимо раздевалки с опущенной головой пробрёл Сергей – перемывать полы в подвальном помещении. Принимавший смену Долдонов полами был не доволен и закатил в связи с этим некоторый скандал…
А на улице царствовала весна. Она всем приветливо улыбалась, безкорыстно раздавала тёплые и нежные пучки солнечного света. Город ожил. Вокруг сновали машины, спешили по делам пешеходы. Ночной лёд прямо на глазах превращался вдруг в густую хлюпающую кашу. Недалеко от одной из станций метро в маленькой светлой часовенке стоял на коленях средних лет мужчина. Он крестился и кланялся, что-то торопливо и неразборчиво шепча. Это был Василий Уточкин. До женщины, продававшей невдалеке свечи, иногда доносилось:
- Господи… помилуй мя… Господи… помилуй… Господи…
18.10.2001г.