Вы помните?
Тетя Дуся легко согласилась сходить со мной к Гале. После продолжительного чаепития, сопровождавшегося ливнем вопросов, призывов вспомнить засевшие в моем сознании эпизоды, пожилая женщина просто-напросто не нашла другого способа избавить себя от ненужного ей занятия. Но я все крутила и крутила калейдоскоп памяти.
- Теть Дусь, а где ваш ангелочек?
Морщинки, возникшие на ее лбу, опередили вопрос:
- Какой ангелочек?
- Ну тот, что вот тут под потолком у вас покачивался!
- Дак его кто-то из девчонок, наверное, забрал.
Он был своеобразной визитной карточкой наших соседей: белая фарфоровая птичка с позолоченными крыльями и с красивым женским лицом. Считалось, что Алконост, в отличие от Сирин, не приносит зла…
- А помните, как мы с Галей в сталинской луже чуть не утонули?
После мощного грозового ливня стадион, что от наших домов через дорогу, оказался залитым прогретой до горяча водой; то-то было удовольствие бегать по нему босиком! И огромная яма от выкорчеванного памятника отцу народов тоже оказалась под водой. А мы неслись по стадиону, поднимая тысячи радужных брызг, визжа от восторга. таИ одновременно свалились в эту злосчастную яму. Бултыхаясь и соскальзывая по глинистым краям в мутную жижу, мы пытались выкарабкаться. Безнадежно трудно это было сделать Гале из-за ее маленького роста. А я все-таки выбралась и вытянула обессилевшую подругу. Не успев обрадоваться, я уже услышала ее причитания: «Мамка побьет, что новое платье замазала!». И поэтому обе побежали к нам. Во дворе мы уже радостно повизгивали, когда мама смывала с нас прогретой дождевой водой грязищу, потом посадила в шумную жестяную ванну, налила тепленькой воды, дала душистого земляничного мыла, мочалку, а сама занялась нашей потерпевшей одеждой…
Зимой у нас с Галей были, естественно, другие занятия. Бесстрашные катания с горы не всегда оканчивались благополучно. Затянув санки на гору, мы по обоюдному желанию обменялись рукавицами. Я впервые, наконец-то, надела перчатки – мою давнюю мечту. Но они оказались большущими и холодными. Зато Гале достались мои рукавички из козьей шерсти. И она расправила свои скрюченные от мороза пальчики. Цепко обхватив меня, она комфортно устроилась за моей спиной. А я уже поняла свою ошибку. В большущих мужских перчатках мои кулачки тщетно отыскивали уголок потеплее, болтая пустыми напалками. А санки без четкого управления неслись прямо на изгородь чьего-то огорода… Из моих разбитых губ и носа падали на снег красные капли, а Галька торопливо стягивала с моих рук перчатки: «Отдавай, а то ты их в крови перемажешь, а мне от Вовки влетит!». Щипучая боль не давала мне думать ни о чем другом, даже о том, что Галя не пытается ну хотя бы словами посочувствовать мне: главное – сохранить чистыми перчатки старшего брата, которые были взяты у него без спроса…
.Кажется, зной хочет растопить нас с тетей Дусей и тем не менее дорога на кладбище не изнуряет меня. Скоро я положу на Галину могилку букет цветов, ей сегодня как раз исполнился бы 41 год. Спутница моя рассказывает о последних годах жизни своей дочери. Рассказывает почти как содержание фильма. Спокойно. Только иногда, чтобы оправдаться, наверное, говорит, как трудно ей было.
- Почему трудно-то, тетя Дуся?
- Да она страдала оттого, что некрасивая.
- Галя? Да с чего же вы это взяли? Галя была очень симпатичная.
Вижу, что тетя Дуся довольна моей оценкой внешних данных Гали.
- А знаешь, какой он-то у нее красавец был?
- Ну и что, это не такое уж и достоинство, во всяком случае для мужчины. Лучше бы не пил и ей не позволял. Или им заняться больше нечем было?
Нет у меня любви к алкоголикам, но и ненависти тоже нет. Безвольные вожделенцы не вызывают у меня ни раздражения, ни жалости, а вот Галю – жалко, ведь она моя первая в жизни подруга. А виделись мы с ней после седьмого класса, тогда она была прехорошенькая…
Невысокие редкие сосенки постепенно сходили на нет. Кладбище раскинулось на поляне. Запестрели разнообразные оградки: металлические и деревянные, добротные и не очень. И памятники одинаковостью тоже не отличались, только кресты перевелись; всё, в основном, разнообразные гранитные или мраморные плиты. Особняком – татарские рядочки, все повернутые на восток. А вместо литовских- рытвины, воронки, борозды, поросшие травой. Я даже не сразу поняла, что здесь когда-то были аккуратные земляные холмики, любовно украшенные сосновыми шишками, крестиками из битого стекла и с металлическими полыми крестами, и светящиеся столбики кренились в сторону Запада – это души домой улетали – так поговаривали у нас. Но душа – душой, а вот с останками обиженные поступили, на взгляд тети Дуси, не по-людски:»Понаехали из Литвы, разворотили все могилы, повытягивали из них кости. Кости-то длинные, а у них с собой были мешочки черные. Вот они и давай их перерубать и запихивать в эти мешочки. Нет, не по-людски сделали, - разволновалась тетя Дуся, - пусть бы тут и покоились, а они перерубать! Разве можно так издеваться над родителями? …………тут как раз старуху Тарабукину хоронили, ну помнишь, у нее еще двенадцать детей было. Дак им люди-то говорили, чё, мол, творите-то! А те ничего не ответили, вообще, как нелюди, молчком все делали!»
И я тоже невольно поддалась ее настроению. Может быть, действительно человечнее было оставить прах на месте?
Но тут же перед глазами лицо дедушки Линги, а в голове – его ответ на мой вопрос-предложение:
- Зачем Вам, дедушка, уезжать? У Вас дом теперь здесь, Вы же 10 лет здесь прожили!
- Нет, Верушка, знать буду, что на Родине один всего день проживу – все равно поеду!
Тогда мне это было не понять…
Меж тем мы прошли уже до конца кладбища. Уж и дорога на Татарский ключ вдали завиднелась, уже и у могилы Галиного отца постояли. Тетя Дуся ровно повествовала мне о последних днях своего мужа, вырывая сорную траву вокруг памятника, с которого привычно мягко улыбался дядя Федя, любивший когда-то посадить в свой «газик» после обеда полдюжины ребятни и прокатить ее, сияющую от счастья, почти до самой конторы.
- Где же она? – Тетя Дуся всматривалась в надписи и фотографии на памятниках. – Здесь где-то недалеко от Феди должна быть. Битый час мы еще бродили по кладбищу, разыскивая Галину могилу. Цветы, которые я ей несла, давно безжизненно повисли на руке. Тетя Дуся, петляя между чьими-то последними пристанищами, все приговаривала: «Да куда же она делась?» Женщина испытывала неудобство от того, что не смогла показать гостье могилу Гали – моей самой первой в жизни подруги.
- Да куда же она делась? – повторяла Галина мать.
Эпилог
На следующий день я нашла то место, где упокоилась Галя. Это оказалось совсем нетрудно. Галя ушла намного раньше своего отца, значит, и искать ее надо было не на новой окраине. Место это было почти в самом центре, отмеченное грустно завалившимся набок памятничком.
Цветы, которые на сей день не успели устать от моих недолгих поисков, выглядели совсем как те букетики, какие мы так любили собирать с ней каждое лето.