Достаточно сложно говорить о том, в какой мере исторический опыт организации тюремного содержания в России может служить источником для разработки модели тюрьмы, основанной на стандартах Европейских пенитенциарных правил.
Честно говоря, реальная российская традиция наказания за совершенное преступление достаточно далека от правительственных указов и постановлений и мало пригодна для современного использования. По словам Наполеона есть только два способа с помощью которых государь может контролировать поведение своих подданных: страх и личный интерес. Огромное и бедное Русское государство издревле взяло на вооружение прежде всего страх отчасти дополненный искренней верой в нравственные ценности православия.
В свою очередь нынешняя пенитенциарная практика Евросоюза есть возрождение идей популярной в XIX веке пенитенциарной теории Джона Говарда основанной на создании гуманитарно - покаянных исправительных тюрем в Европе.
Определенные следы подобных идей можно обнаружить и в Российском законодательстве XVIII – XIX веков.1
Неудача внедрения подобной практики в западноевропейских государствах, и в России была связана в те времена как с ростом преступности в процессе становления общества индустриального типа , так и с тем что безусловно искреннее слово о необходимости раскаяния в совершенных преступлениях было обращено к людям обреченным на насилия и физические муки как в повседневной жизни, так и в реальных местах лишения свободы.
Безусловно, страдания, переживаемые человеком могут, способствовать его духовному перерождению, но, во-первых, у него должен существовать изначально достаточно высокий нравственный и культурный уровень, дающий возможность осознать глубину падения связанного с преступлением, во-вторых, страдания должны не превышать некоего рубежа, за которым идет распад личности и утрата самой способности к покаянию.
В допетровской Руси, проникнутой тотальным присутствием православия во всех сферах духовной и практической деятельности человека, еще можно было говорить о массовом, реальном значении духовного покаяния в практической борьбе с преступлениями. Ведь наказание в форме тюремного заключения родилось у нас изначально как мера церковной дисциплины, обеспечивающей безусловное исполнение личного покаяния и лишь потом внедрилась в светскую правовую практику. Церковно-правовая традиция однозначно воспринимала пенитенциарные действия как способ достижения покаяния преступника, а потому ее религиозно-ритуальные корни были ясны и не нуждались в дополнительном закреплении в законе.2
Именно в определении минимальной допустимой и цивилизованной меры физического страдания как неотъемлемой составляющей практики тюремного содержания и состоит основа нынешних реформ пенитенциарной системы в России.
Обратим, однако, внимание на то, насколько противоречива сама эта формулировка. Ведь само определение этой меры зависит от множества специфических факторов и никогда не может быть оформлено в качестве некоего универсального «тюремного катехизиса» раз и навсегда определяющего, что есть допустимая мера страдания в условиях лишения свободы, а что нет.
Историческая практика российской тюремной системы XVIII-начала XX веков может дать крайне мало положительных (в абстрактном, общечеловеческом смысле) примеров на этот счет. Однако она целиком и полностью соответствовала реальным социальным и политическим отношениям , сложившимся в стране.
Тюрьма в этот период носила в нашем отечестве (как впрочем и намного позднее) отчетливо выраженый репрессивный характер. В подтверждении сказанного можно сослаться на мнение одного из авторитетнейших российских правоведов позапрошлого столетия - профессора И.Я. Фойницкого, писавшего, что «тюрьма должна быть репрессивна, и весьма важно избегать той ложной филантропии, которая желала, во что бы то ни стало улучшить участь узников, забывая, что при этом тюрьма могла бы стать наградой вместо кары. Тюрьма не должна превращаться ни в общественную школу, где ученик остается до выдержания экзамена, ни в общественную больницу, где больной остается до выздоровления».3
Убежден в том, что это давнее высказывание несет в себе гораздо более глубокое понимание специфики наказания в контексте русской культуры чем множество теоретизирований и практических попыток либерализации системы исполнения наказаний.
Любая реформа пенитенциарной системы, из всех, инициировавшихся властью в нашем Отечестве всегда содержала в себе как минимум два противоположных начала:
1.Стремление государственной власти «догнать» некий «передовой образец», основанный как на практике наиболее развитых государств, так и на своеобразной «правовой моде» распространявшейся в мире;
2.Отражение реальных социальных и политических изменений в стране.
Противоречие во взаимоотношения данных тенденций состояло прежде всего в том, что своеобразная «догоняющая модернизация» на путь которой встала страна со времен реформ Петра I, далеко не всегда соответствовала социальным основам общественного устройства и склонна была к произвольному изменению государственных институтов в соответствии с пожеланиями властной элиты.
В этой связи следует отметить, что сама философия взаимоотношений человека и власти исторически носит в нашей стране достаточно противоречивый и специфический характер.
С одной стороны она отражает реальный момент всеобщего солидаризма и соборности. Доказательством его присутствия может служить, например то, что огромная и слабозаселенная страна в XVI-XVII веках умудрилась сохранить свою целостность исключительно за счет подлинной всеобщности ценностей православной веры, культуры и идеократического восприятия монархической власти. Никаких реальных рационально-экономических связей и соображений относительно нужности и выгодности распространения владений московского царя вплоть до Белого моря и Тихого океана просто не существовало.4
Православие, русскость понимаемые как единственная реальная основа правильной и праведной жизни настолько мощно соединяли страну в социокультурном плане, что даже практически полное исчезновение общегосударственных властных институтов в период смуты начала XVII века не смогло вызвать к жизни сколько нибудь значимый местный сепаратизм и стимулировать центробежные тенденции.
Страна объединилась и восстановилась по окончании смуты достаточно быстро практически снизу, общим волеизъявлением народа. Кстати в этом резкое отличие русской государственно–объединительной традиции от европейской.
Но! Как отмечал еще Н. И. Бердяев, государство не может быть целиком сведено к обществу и выведено из общества, в нём всегда есть иррациональный остаток, привнесенный не из общества и несводимый на взаимодействие или противодействие общественных сил. С этим остатком, несводимым на общество, и связан specificum государства. Этот specificum не связан ни с какой формой государства, он присутствует во всякой форме, если государство не упразднено и не уничтожено, он переживает революции и революционные учения о государстве.5
Это означало, что с другой стороны во многом благодаря преобладанию в сознании представлений о государстве и власти в качестве достаточно абстрактных.в известном смысле полумистических сил частный практический интерес русского человека привык государство если и не игнорировать вообще, то к его нормам, запретам и ограничениям относиться достаточно своеобразно, «по-религиозному» .То есть запрет на что либо исходящий от институтов власти подобен греху перед богом: грех в принципе допустим, важно согрешить так, чтобы иметь возможность получить прощение.
Все грешны, а уж люди государственные – тем более. Отсюда – терпимость к проявлением противозаконных действий особенно тех, которые могут быть оправданы нуждой, особым душевным состоянием, исключительностью собственной судьбы. Отсюда же стремление решать проблемы частной, практической жизни не на основе официального законодательства, а на основе обычаев, традиций, «понятий» и т.п
Кстати, эту точку зрения вполне разделял уже упоминавшийся Н.А Бердяев: «Власть государственная имеет религиозную первооснову и религиозный исток. Этой древней истины не удалось вам опровергнуть вашими рационалистическими теориями. Истина эта представляет собой положительный факт. Власть имеет онтологическую основу, и она восходит к первоисточнику всего, что имеет онтологическую реальность. Онтология власти исходит от Бога»6.
Как следствие этого – укоренившееся в массовом сознании аналогичное представление не только о государстве в целом, но и о отдельных его институтах. Именно отсюда и происходит представление о тюрьме как о своеобразной суровой , жестокой но в некоторых случаях незаменимой жизненной школе приобщение к которой есть дело некоей высшей судьбы, дающей человеку испытание, проверяющей его соблазном конкретного злодейства.
Никогда обывательское сознание русских людей не воспринимало арестантов или преступников как страшных злодеев, нравственных уродов, выродков. Самая дикая жестокость могла найти в нем свое оправдание.
Это нашло отражение в мифологизации разного рода разбойных и гулящих людей от Степана Разина до гуслицкого разбойника Васьки Чуркина похождениями которого зачитывалась московская публика в конце XIX века. Причем отчаянно романтизировались не только отдельные «героические представители» разбойного мира, а сами принципы его организации.(Об этом удивительно ярко повествовал в автобиографической книге «Мои скитания» В.А.Гиляровский)7.
Реальные шаги по гуманизации системы исполнения наказаний в современном российском обществе, должны обязательно учитывать эти исторические особенности. Практика современной России как раз и раскрывает эту историческую особенность нашей страны в повседневной, бытовой жизни, массовых действиях и взглядах официально являющихся незаконными, но имеющих широкое хождение в массовом сознании.
То есть можно сколько угодно говорить, например, о борьбе с коррупцией , об аморальности взятки, подкупа , кумовства блата и т.п. , но на практике лишь максимальная жесткость или даже жестокость наказания может повлиять на сложившуюся социальную практику упорно отказывающуюся считать подобные действия однозначно противозаконными.
Как отмечал В.С Соловьев, государство существует не для того, чтобы превратить земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад. Грешное человечество не может жить вне государства, вне онтологических основ власти. Оно должно быть подчинено закону, должно исполнить закон. Отмена закона государства для человечества, пораженного грехом, есть возвращение к звериному состоянию.8
Нынешнее российское государство должно наконец разорвать традиционную российскую двойственность в восприятии власти и государства. Государству в нашей стране никогда вся полнота власти фактически не принадлежала. Оно исторически было элитарным, верхушечным и даже «очаговым» образованием, «верхним этажом» политической надстройки. Исполнение власти, доведение ее воли до каждого человека было делом своеобразных общественных образований: общины, трудового коллектива, партийных организаций при советской власти.
В результате государство как высший политический институт имело некую охраняющую его легитимность дистанцию от низовых проблем социальной жизни. Оно оказывалось неуязвимым, если умело эту дистанцию поддерживать, но быстро теряло доверие масс, если, из любых побуждений стремилось эту дистанцию преодолеть и реально взвалить все бремя управления на себя. Неизбежные в этом деле ошибки помноженные на то, что брались за подобный курс в условиях значительного обострения социальных и политических отношений, быстро приводили к опасной делигитимизации и десакрализации власти.
Первый раз это обернулось катастрофой в царствование Николая II, который наивно полагал, что нарушение необходимой между самодержавием как институтом и подданными дистанции не повлияет на личную его лигитимность как государя. Став реальным высшим государственным менеджером (главнокомандующим армией) в 1915 году он очень быстро принял лично на себя и монархию как таковую весь протестный потенциал накопившейся в обществе.
Второй раз практически то же самое произошло в середине 80-х годов XX века в процессе перестройки. Тогда под ударами протестных сил рухнула власть партии и советов.
Что же получилось потом? Государство, лишенное социального прикрытия в виде традиционалистских или идеологических институтов оказалось один на один со сложным и противоречивым постреволюционным социумом.
Но! Государство наше к сожалению так и не научилось действовать «по государственному»! Элита его обречена вплоть до настоящего времени метаться между заклинаниями традиционализма «Святой Руси» и привычным опытом пртийно-хозяйственной номенклатуры.
Не утвердились, не стали частью практического жизненного опыта даже самые простые представления о жизненно необходимых для государства «правилах игры» основанные на открытом и честном пространстве общения власти и общества.
Всеобщей была (да во многом и остается!) привычка решать вопросы в духе «райкомовских междусобойчиков», вынося на публику невразумительные и патетические формулировки которыми решительно никто реально следовать и не собирался.
Привычка иметь внизу относительно самостоятельный механизм принятия конкретных решений фактически мало зависимый от официальной власти создавала на местах власть коррупционно-криминальных структур которую попытались потеснить созданием единой «партии власти».
Аналогичные процессы проходили и в системе исполнения наказаний. Идеологизированная работа по воспитанию , перевоспитанию, ресоциализации преступника в советского человека рухнула. Что осталось?
Голая репрессивность оснащенная чисто внешним либеральным флером. «Либеральничание», как крайне непоследовательная и противоречивая практика официальной гуманизации на основе законов и деклараций в сочетании с сохранением неофициальной жестокости и произвола способствовало активному возрождению тюремных и уголовных законов которые начали активно выходить за привычную сферу своей социальной среды и внедряться в практику общечеловеческих отношений..
Сложилась ситуация, когда в места лишения свободы отправляются на выучку к рецидивистам тысячи людей совершивших незначительные преступления государственная ресоциализация которых практически недееспособна.В качестве противодействия этому возникла идея : разгрузить места лишения свободы.
Однако,при сохранении в ближайшей исторической перспективе основных социокультурных традиций российского общества это будет означать, что фактически безнаказанной может оказаться мелкая преступность. Так как в среде ее распространения наказание не связанное с лишением свободы фактически воспринимается лицами склонными к мелким правонарушениям как безнаказанность. В современной России осужденный условно окажется скорее всего в обстановке благожелательного сочувствия и поддержки, чем реального нравственного осуждения. Демократизация опять рискует оказаться лишь рискованным либеральничанием фактически подрывающим авторитет закона и государства.
Думается, что наряду с планами реформирования уголовно-исполнительной системы современной России в духе принципов гуманности необходимо усилить и ужесточить наказание в отношении преступной деятельности затрагивающей фундаментальные интересы государства. Неприкосновенность государственных интересов, полная и абсолютная властная монополия государства, монополия не на словах , а на деле, пресекающая в зародыше любые попытки подменить общегосударственные интересы и установки любыми другими.
Законодательство должно в гораздо большей степени проникнуться идеями защиты фундаментальных интересов современного российского общества, его безопасностью и территориальной целостностью.
Для этого считаю необходимым возродить из советского опыта в качестве особой части уголовного кодекса РФ раздел о защите основ государственного суверенитета и безопасности. Убежден, что подобная жесткая позиция государства в конечном итоге сможет способствовать постепенному повышению авторитета институтов государственной власти, что и позволит создать реальные, а не декларативные условия для развития уголовно исполнительной системы отечества по пути реальной гуманизации.
Предлагаю примерный перечень статей, которые, по моему мнению, могут составить содержание такого документа.
Статья1. Антигосударственным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву институциональных основ, дескридитации или ослаблению законно избранной на основании Конституции Российской Федерациии власти или к подрыву или ослаблению как внутренней, так и внешней безопасности Российской Федерации и основных экономических, политических и национальных прав и свобод граждан, гарантированных конституцией.
Статья 2. Вооруженное восстание или вторжение или организация массовых беспорядков в антигосударственных целях и, в частности, с целью насильственно отторгнуть от Российской Федерации какую-либо часть ее территории или расторгнуть заключенные Российской Федерацией договоры с иностранными государствами, влекут за собою высшую меру защиты государственной и общественной безопасности предусмотренную действующим законодательством.
Статья 3. Сношение в антигосударственных целях с иностранным государством, международными организациями, действующими как легально, так и нелегально или отдельными их представителями, а равно способствование их действиям, затрагивающим государственные интересы Российской Федерации каким бы то ни было способом, влекут за собой меры защиты, указанные в ст.2
Статья 4. Склонение иностранного государства или каких-либо в нем общественных и политических ассоциаций или групп, путем сношения с их представителями, использования фальшивых документов или иными средствами, к прямому ( в том числе и вооруженному) вмешательству в дела Российской Федерации или к иным неприязненным действиям влечет за собою меры защиты, указанные в ст. 2
Статья 5. Шпионаж, т.е. передача, похищение или собирание с целью передачи информации, являющейся по своему содержанию специально охраняемой государственной тайной, иностранным государствам, международным организациям, зарубежным средствам массовой информации или частным лицам, влечет за собой лишение свободы на срок не ниже пяти лет, с конфискацией всего имущества непосредственно использовавшегося для преступной деятельности.
.
Статья 6. Подрыв экономической безопасности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, совершенный в антигосударственных целях, путем соответствующего использования служебного положения, влекут за собою меры защиты, указанные в ст. 2
Статья 7. Совершение террористических актов, равно как и участие в их подготовке и осуществлении, создание организованных преступных сообществ и иных структур стремящихся незаконно присвоить себе полномочия государства равно как и участие в их создании и деятельности влекут за собою меры защиты, указанные в ст.2 .
Статья 8. Разрушение или повреждение с антигосударственной целью взрывом, поджогом или другими способами, железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств связи, водопровода, складов и иных сооружений общественной значимости, а также посягательство на экологическую безопасность граждан влечет за собою меры социальной защиты, указанные в ст. 2.
Статья 9. Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву, ослаблению государственной власти и существующего общественного строя или к совершению отдельных антигосударственных преступлений, а равно распространение, изготовление или хранение литературы антигосударственного содержания в том числе и на электронных носителях влекут за собою лишение свободы не ниже шести месяцев.
Те же действия при массовых волнениях или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, влекут за собою меры защиты, указанные в ст. 2.
Статья 10. Недонесение о достоверно известном, готовящемся или совершенном антигосударственном преступлении влечет за собою лишение свободы на срок не ниже шести месяцев.
Статья 11. Антигосударственный саботаж, т.е. сознательное неисполнение кем-либо определенных должностных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение влекущее за собой нарушение конституционных прав и свобод граждан со специальной целью или без таковой влечет за собою лишение свободы на срок не ниже одного года.9
Особой проблемой в деле стратегического совершенствования всей государственно-правовой системы Отечества (в том числе и пенитенциарной) является организация совместной деятельности институтов власти и Русской Православной церкви. Здесь предстоит наладить , возродить в максимально полном объеме давние православных традиций Российского общества.
В самом деле, кого можно реально представить сейчас в роли носителя реального, практически применимого, а не абстрактно-декларативного позитивного нравственного авторитета для современного заключенного? Только священника. По возможностям воздействия на осужденного с ним более или менее сопоставим лишь психолог или психотерапевт. Но лишь священник может обратиться к потерявшей социальные ориентиры душе не как реализатор некоей методики снятия страхов, агрессии или стресса, а как личностный, искренний носитель целостного нравственного мировоззрения способного реально воссоздать значимость таких понятий как совесть, сострадание, стыд.
Следует, однако, иметь в виду, что формирование сотрудничества церкви и государства в рамках функционирования пенитенциарной системы должно быть тщательно продуманным, взвешенным, свободным от излишней бюрократизации. Важно не повторять ошибок Российской империи, когда священник был низведен до роли обычного чиновника формально выполняющего положенные по должности обязанности.10
Исключительно важно столь тонко и тактично развести и одновременно увязать задачи церкви и администрации мест лишения свободы, чтобы избежать как нарушений режима, так и излишней зависимости служителей культа от администрации мест лишения свободы.
В меньшей степени пригодными для сегодняшнего дня представляется дореволюционный российский опыт реализации наказаний не связанных с прямым лишением свободы.
Традиция вольных поселений отбывших часть срока заключенных в глубинных местностях страны сформировала своеобразный социальный уклад целых регионов, наполнив их недоверием к власти и государству и мощным пластом криминальной по своему происхождению системы ценностей.
Данная традиция еще больше укрепилась в СССР, где, совершенно открыто, стремились локализовать ненадежный в политическом и криминальном отношении элемент в районах, непосредственно примыкающих к лагерям и в печально знаменитой практике 101 километра. Современная Россия пожинает плоды подобной практики, испытывая огромные трудности в борьбе с массовым распространением криминальных нравов во взаимоотношениях между гражданами и даже институтами государственной власти, особенно в отдаленных районах Сибири и Дальнего востока.
Думается, что в рамках происходящей реформы пенитенциарной системы нашего отечества важно избежать поспешного копирования каких либо заемных традиций при всей их внешней привлекательности и востребованности в других странах. Важно осознавать , что Россия является историческим носителем уникальных форм включения в социум носителей девиантного поведения и преступных проявлений основанного на реально лояльном отношении к ним значительной части населения.
Единственной же авторитетной духовной силой, с которой следует активно сотрудничать органам исполнения наказаний является церковь да и то при условии принципиального запрета различных сомнительных с точки зрения нравственной и культурной ценности сект и новых религиозных течений.
_________________________________
1.Стручков Н.А., Шупилов В.П. Исполнение наказания в капиталистических странах. Учебное пособие. Вып. 1. М., 1977. С.27 — 32.
2.Владимиров Г.В. О смысле одного средневекового наказания // Государство и право. - 2002. - № 2. - С. 91.
3.Цит. По: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. - М.: Наука, 1994. - Т. 2. - С. 207 - 226.
4.См.: Коняев Н.М. Романовы. Расцвет и гибель династии.М.,2007.
5. Бердяев Н. Собрание сочинений. Т. 4. Париж: YMCA-Press, 1990
6.Там же.
7.Гиляровский В.А.Избранное т. 1., М., 1961.
8.Соловьев В.С.Оправдание добра. М., 1996.
9.Источником предлагаемого пректа является: Особенная часть Уголовного Кодекса РСФСР 1926 г. (статья 58)
10. Забровская Л.Ю .Пенитенциарное законодательство Российской империи XIX века.Тамбов 2006.