Рассказы

СИЛЬНА, КАК СМЕРТЬ
памяти Георгия Эдельмана

Начальник входившего в состав Восточно-казахстанской геологической экспедиции отряда Николай Иванович Сиверцев вызвал к себе в палатку практиканта-коллектора Илью Бергмана и сказал:
- Вот что, Илья, поезжай-ка ты в деревню Волчиха и присмотри для нас квартиры. Там живут староверы, так что тебе придется применить дипломатию.
- А кто такие староверы? - спросил Илья.
-Ты что, не читал Мельникова-Печерского «В лесах»? Между прочим, прелюбопытнейшая книга! А про староверов - в двух словах. В России народ всегда встречал с недоверием любые реформы. А при тишайшем царе-батюшке Алексее Михайловиче патриарх Никон задумал упорядочить богослужение. В частности, вместо двуперстия предлагалось креститься тремя перстами. часть населения восприняла перемены враждебно, и решило придерживаться старых обрядов. Они ударились в бега, забившись в самые глухие уголки империи.
- Спасибо за лекцию, Николай Иванович! Постараюсь добросовестно выполнить ваше задание.
Надо сказать, у практиканта третьекурсника Алма-Атинского горного института Ильи Бергмана и начальника Сиверцева за время трехлетней совместной работы сложились превосходные отношения. Будучи намного старше Ильи, Сиверцев относился к своему подчиненному по-отечески. Сиверцев симпатизировал Илье не только потому, что тот проявлял прилежание и сноровку в работе, но в немалой степени еще и потому, что имел склонность к поэзии. А Илья сочинял стихи.
Сиверцев нисколько не обижался на Илью, когда тот, ворвавшись к нему в палатку ранним утром, будил его, чтобы тот согласился выслушать свеженькое стихотворение.
- Можно, Николай Иванович?
- Куда от тебя денешься, валяй! - протирая спроснья глаза, говаривал в таких случаях Сиверцев. Сочиняемые Ильей стихи - большей частью о природе - нравились многим геологам. Среди них даже ходила такая погудка: «Наш Илья среди геологов поэт, а среди поэтов он геолог».
Сочинять стихи Илья начал еще в раннем детстве. А когда стал школьником, а затем студентом, его вирши часто появлялись в стенгазетах. Высшим своим достижением Илья счел публикацию своих стихов в республиканских газетах. А одно даже удостоилось страниц литературного журнала, издающегося Союзом писателей. Желая достойно отметить это эпохальное для него событие, Илья пригласил в ресторан столичного мэтра Святослава Бахметьева, снискавшего себе славу и лауреатство огромной поэмой о дружбе советских народов. На этом творческий потенциал Бахметьева полностью исчерпался. Тем не менее, он прочно оставался в обойме ведущих писателей и акынов республики.
Илья мог позволить себе такую расточительность, поскольку получил от отца, директора одной из крупнейших Карагандинских шахт крупный денежный перевод. Илье было любопытно узнать мнение о своих стихах такого знатока этого дела, как Бахметьев. Основательно накачавшись молдавским коньяком и сильно осоловев, столичная знаменитость снисходительно расточала комплименты и великодушно прочила «молодому другу» славное поэтическое будущее.
Справедливости ради надо заметить, что сам Илья трезво оценивал свои возможности и не шибко заносился. Тем не менее, стихи позволяли Илье легче нравитьса девицам. Хотя и без этого, Илья пользовался у них большим успехом. Шла война, и парни были наперечет. А кроме того, что Илья был хорош собой, он к тому же славился неутомимостью в постельных баталиях.
Илья в основном общался со студенточками медицинского института. Интимные связи с ними ни к чему не обязывали, да к тому же были абсолютно безопасны в гигиеническом отношении. Сверх того - они имели доступ к медицинскому спирту.
В некоторых своих стихах Илья воспевал женские прелести. Тем не менее, ни в одну из своих поклонниц он так и не влюбился. Потому как Илье претила их чрезмерная достунность, сочетавшаяся с неистребимым пристрастием к обильным попойкам и нещадному курению. Тогда как Илья не курил, а в потреблении спиртного соблюдал меру.
Когда грянула Великая Отечественная война, Илья вместе с другими студентами Горного института примчался в райвоенкомат с просьбой немедленно взять его на фронт. Для молодого поколения сороковых то был естественный патриотический порыв. Это нынче кое-кто из именитых телевизионных снобов позволяет себе кощунственные высказывания на это счет. Так один особо высокопоставленный журналист, лакей толстосума-олигарха, с придыханием, исходя злобной слюной цитировал изречение некоего политического деятеля о том, что «Патриотизм - это последнее прибежище негодяев». Между тем вот эти так называемые «негодяи», расплачиваясь за бездарнейшие просчеты генералиссимуса, своими телами, жизнями своими преградили дорогу гитлеровским механизированным ордам.
Однорукий майор с орденом Красной Звезды за Халхин-Гол сказал в военкомате студентам:
- Ребятки, вы, как будущие геологи, Родине нужнее в тылу, чем на фронте.
В то время по данным советской разведки, США ускоренными темпами приступили к созданию атомной бомбы. Советскому Союзу срочно понадобилась в больших количествах урановая руда. Ее поисками занялись геологические экспедиции на всей территории огромной страны. Восточный Казахстан как раз и был одним из тех районов, где велись эти перспективные поиски.
По неизменно соблюдаемой традиции в «поле» геологи отправляются после отмечаемого в первое воскресенье апреля профессионального праздника. Геологи ждут этого дня с азартным нетерпением заядлых охотников. С собой они берут брезентовые палатки, спальные мешки, сапоги, двустволки, геологические молотки, компасы. Запасаются банками тушенки и сгущенного молока. Овощи и молочные продукты обычно приобретаются у местного населения.
До деревни Волчиха было, примерно, километров тридцать, что по казахстанским меркам не считается таким уж большим расстоянием. Илья рассчитывал добраться туда до наступления темноты. Но как это случается с поэтами, он замешкался, а когда набросил на своего коня казахское деревянное седло, накрываемое ватником, чтобы избежать потертостей ног, уже вечерело.
Закрепленного за Ильей жеребца именовали «Шара ажарга», что в переводе с казахского означает «Желтый конь». Согласно легенде, так именовался любимый конь Чингисхана. Степные лошади этой породы очень выносливы и неприхотливы. «Шара ажарга» отличался крутым норовом. Но Илья завоевал его послушание корочками хлеба, кусочками рафинада и ласковым обхождением.
Поначалу Илья заставил «Шара ажаргу» скакать галопом, перешедшем в рысь. Затем эта скачка ему надоела, и он ослабил поводья, предоставив коню полную свободу, чем тот сразу же не преминул воспользоваться. Конь сошел с дороги к соблазнившим его зеленым кустарникам. Илья же этого даже не заметил. Он в зто время вспоминал ссору со своей очередной поклонницей Люсичкой Пуховой. Ссора эта случилась накануне его отьезда в «Поле».
Но этот сюжет недолго занимал воображение Ильи. Вернув коня на дорогу, Илья целиком отдался созерцанию степи. Было нечто завораживающее в этом на первый взгляд непритязательном пейзаже. Там и сям белели метелки ковыля. Попадались солончаковые про-плешины. Изредка вдали маячили мазарки - могилы казахов-кочевников с металлическими оградами, на которых красовался мусульманский полумесяц.
Где-то в зтих местах накодилась часовня, воздвигнутая на месте гибели дочери Чингисхана. Во время прогулки с подружками, ее задрал тигр. Часовня была воздвигнута из красного кирнича, скрепленного замешанным на верблюжьем молоке цементом.
Воображение Ильи разыгралось. Он будто чуял глухой топот ордынских лошадей, предсмертный храп задранного волками сайгака, клекот беркутов, разбойничий посвист бродяги-ветра. Надо будет, подумал Илья, сочинить обо всем этом поэму.
Очнувшись от мечтаний, Илья понял, что сбился с дороги. К счастью, в сгущающихся сумерках Илья заметил чернеющий купол чабанской юрты. Когда он подъехал поближе, откуда-то выскочил лохматый пес. Он яростно залаял, и, казалось, у него на белых клыках выступила пена.
Из юрты показался пожилой казак в малахае.
- Аман сызба! - вежливо поприветствовал его Илья.
- Аман сыз! - откликнулся казах и властно цыкнул на не в меру разошедшегося пса. Тот мгновенно заткнулся и, трусливо поджав хвост, неохотно поплелся в сторону.
Отряд Сиверцева наполовину состоял из казахов. Поэтому Илья в совершенстве овладел разговорным казахским языком. А если ты знаешь язык местного населения и без того славящегося гостеприимством, то в этом случае они уж не знают, как тебя щедрее попотчевать.
Илья хотел ограничиться расспросами, как вернее выехать к деревне Волчиха, но чабан не пожелал этим ограничиться, а затащил Илью в юрту. Он извинился, что не может угостить дорогого гостя бесбармаком, и тут же зарядил большой самовар. Вскоре они уселись на ковер, скрестив ноги. Перед тем, как начать чаевничать, они омыли в миске с водой руки. Поставив перед Ильей на подносе баурсаки, сухой козий сыр, он забелил чайную заварку в пиалах кобыльим молоком. Затем он провел ладонями по лицу и произнес обязательное «аллах акбар!»
Они ели баурсаки и курт, запивая чаем, и вели неторопливую беседу. Собственно, говорил чабан, а Илья его слушал. О стрижке овец, о ягнятах, о нападениях волков, о том, что надо перебираться на новое пастбище, потому что на этом участке овцы уже все выщипали.
После окончания скромной трапезы, чабан достал из кармана бутылочку с черным зельем и засунул щепоть за щеку. Зелье это называется шакшой – некоей разновидностью наркотиков.
Они улеглись на том же ковре, что и чаевничали, подложив под головы подушки. Пока чабан задавал сено своему коню и коню Ильи, тот крепко уснул. Часа в три ночи Илья проснулся оттого, что в его тело впилась тысяча иголок. Тело горело и чесалось, словно илью исхлестали крапивой. То были блохи. Стараясь не разбудить хозяина, Илья выскочил из юрты, снял свитер, рубашку и стал трясти их, словно избавляясь от пыли.
Расправившись с блохами, Илья не стал будить чабана. Он вскочил на коня и поскакал в направлении, которое ему указал чабан.
Когда на рассвете Илья въехал в прилепившуюся к подножью горы деревню Волчиху, то увидел спускавшуюся навстречу ему по крутому склону русоволосую девушку с двумя ведрами воды на коромысле. И как только из-за гребня горы брызнули первые лучи утреннего солнца, вокруг головы девушки воссиял золотистый ангельский нимб. При виде эдакого чуда должно быть кровь взыграла не только у Ильи, но и его коня. Потому что тот громко заржал, поднялся на дыбы и, словно подстреленный, рухнул на колени. От резкой остановки Илья перелет через голову коня и распростерся на земле у ног девушки. А она тотчас освободилась от ноши, наклонилась над поверженным парнем и сочувственно спросила:
- Ушибся, небось?
Голос девушки был приятен, а глаза такой яркой синевы, которая свойственна лишь степным озерам.
- Вроде, обошлось! - поднимаясь с земли, смущенно ответил Илья.
Ему было неприятно, что он оказался в унизительной для его самолюбия ситуации.
Девушка была на редкость хороша. Прямые русые волосы свободно ниспадали на округлые плечи. У нее были высокие скулы и точеный чуть вздернутый нос. Спелые полные груди пружинисто упирались в льняное платье простого покроя с вышитыми на нем вокруг открытого ворота трогательными голубыми незабудками. Лицо было очень белое, словно она умывалась не водой, а парным молоком. От всего ее облика веяло девическим целомудрием.
Стремясь задержать возле себя понравившуюся ему девушку, Илья поспешил представиться:
- Я Илья, а тебя как звать?
- Полиной! - нисколько не чинясь, ответила девушка.
- Меня прислали геологи, чтобы я для них подыскал квартиру. Пустишь к себе постояльцев?
- Это надо маменьку поспрашивать.
- Она у тебя строгая?
- У нас тутока все строгие. Староверы мы.
- Слыхал... То-то ваша деревня Волчихой называется! Ну ладно, с твоей матерью я как-нибудь столкуюсь. А деревенские не станут возражать?
- А ты у них проведай! Мне недосуг с тобой тары-бары разводить!
С этими словами девушка подцепила коромыслом ведра и стала медленно удаляться.
Взяв коня под уздцы, Илья последовал за ней.
Длинное до пят платье не могло скрыть стройную гибкую фигуру Полины. Наметанным глазом студенческого Дон-Жуана, Илья с удовлетворением отметил низкую посадку таза, не грушевидного (что не понравилось бы Илье), а в форме яблочка, половинки которого сооблазнительно-дразняще «играли», сдвигаясь, то влево, то вправо.
Вскоре Полина свернула к стоявшей на отшибе бревенчатой избе. Когда она толкнула ногой калитку, Илья крикнул, чтобы та отворила ворота, затейливо украшенные ромбовидными плашками. Шляпки гвоздей, которыми они были прибиты, были аккуратно обернуты медной проволокой.
- Чья работа, отца? - полюбопытствовал Илья, показывая на распахнутые ворота.
- Тяти.
- А где он?
- На войне сгинул. Похоронка пришла.
Привязав гостевого коня в колодке и задав ему охапку сена, Полина провела Илью в дом.
- Маманя вечор захворала, - пояснила Полина. - Ты подожди немного, я пойду, узнаю, сможет она повидаться с тобой, али нет.
Илья присел на лавку и огляделся. Большую часть комнаты занимала русская печь. Вся обстановка состояла из стола без скатерти да несколькик скамеек. В красном углу под потолком строго поблескивала икона. Нищета кричала со всех углов. Тем не менее, чистота в комнате была идеальная. нигде ни пылинки. Доски пола быни выскоблены до восковой желтизны. Духмяно и терпко пахло чебрецом.
Вскоре из соседней комнаты явилась Полина с матерью - сухопарой женщиной с морщинистым, землистого цвета лицом. На ней было черное платье с глухим воротом, а на голове по-монашески повязанный черный платок.
- Здравствуйте, хозяйка! - приподнявшись со скамьи, приветствовал ее Илья.
- Здравствуй, ежели с добром пришел! - сурово произнесла женщина.
- С добром, с добром! - поспешил успокоить ее Илья. - Как вас звать - величать?
- Почто тебе имя мое?
- Неудобно разговор вести, не зная вашего имени-отчества.
- Меня кличут Варварой Харитоновной, - присаживаясь на скамью, назвалась женщина. - Выкладывай по быстрому, что тебе надобно, неможется мне, в постелю тянет.
- Я недолго займу вас, уважаемая Варвара Харитоновна. Меня прислал начальник подыскать квартиры.
- Как сам видишь, у нас места мало.
- А мы на постой определим не больше, чем по два человека. И платить будем исправно.
Уломинание о деньгах произвело на Варвару Харитоновну должное влечатление.
- Ну, коли так, мы согласны, - смягчилась Варвара Харитоновна.
- Варвара Харитоновна, отпустите Полину, чтобы она проводила меня ло дворам. Я же никого тут не знаю.
- Пущай идет, только ненадолго. Я, вишь, прихворнула, а делов по хозяйству невпроворот. А я опять полягаю. Худо мне.
Когда они вышли на улицу, Илья потянул Полину за руку к завалинке.
- Ты че? - удивилась Полина.
- Потолковать надо.
Они уселись рядом.
- Как вы тут живете, Поленька?
- Не живем, а доживаем, - задумчиво ответила Полина. - В деревне одни старики да бабы с малыми робятами. Был один инвалидский парень Пашка Кудряшов, да и тот с пьяных глаз расшибся на своем раздрызганом драндулете. На столб наскочил. А те немногие мужики, которых в армию призвали, всех до одного на войне поубивало. Никто назад не вернулся... А ты пошто не на фронте?
- Моя совесть, Поленька, чиста. Не взяли меня на фронт. В военкомате сказали, что геологи нужнее в тылу.
- Разве ты геолог?
- Будущий. А пока что студент Алма-Атинского Горного института. Каждую весну прохожу практику в геологическом отряде. Ты лучше о себе расскажи.
- Рассказывать почти что нечего. Как одолела семь классов, надо было в городе продолжать учебу, а денег на это у родителей не было. На этом все и кончилось. Про остальное поведаю в другой раз, коли выдастся время.
Полина была очень миловидна. Для Ильи это было намного предпочтительнее, нежели если бы она была писаной красавицей. Красота, полагал он, бьет по глазам, подавляет и даже пугает. Не потому ли в средневековье выделявшимся своей чрезмерной красотой женщинам приписывали колдовские чары и объявляли их ведьмами? Красота жжет, как раскаленное железо, тогда как миловидность источает ровное тепло.
Особенно Илье нравилась в Полине естественность. Она была естественна, как сама природа. Она явно не пользовалась парфюмерией. От Полины исходил живительный запах свежести. Той свежести, что присуща луговому ветру, молодому снегу, родниковой воде.
Илье нестерпимо захотелось поцеловать Полину. Он порывисто обнял ее, однако продолжения не последовало. Полина увернулась так, что Илья успел лишь прикоснуться губами к ее шелковистой щеке.
- Не надо! - решительно произнесла Полина.
- Почему не надо?
- Ни к чему это!
- А мне очень хочется!
- Перехочется! Ежели и дальше будешь вязнуть, больше ни словечка не скажу.
- У-у, жадина!
- Какая есть!
- Ну ладно, пусть будет по-твоему. Пока... А ты все же немного добавь к тому, что сообщила.
- Так вот - хлебушка мы, деревенские, уже давно не едим. Вместо него стряпаем лепешки из картохи, лебеды, кедровых зерен и кореньев разных. С виду те лепехи черные, как земля. Летом в лесах, какой-никакой ягодой да грибками пробавляемся. Скотину держим, птицу, огородишками занимаемся и ульями пчелиными.
- Я смотрю, вы тут не голодаете.
- Так-то так, а без хлебушка все равно невесело... Приходится колготиться спозаранку до темна. Одна у меня услада - молитвы.
Это прозвучало у Полины, как признание.
Илья затаил дыхание, боясь вспугнуть Полину. А она продолжала исповедываться.
- Я ни от кого не скрываю - верующая я. В Бога живого - Иисуса Христа верую. Опосля того, как маманя помрет, может, в монастырь подамся, постриг монашеский приму, ежели сподоблюсь.
- Поленька, милая, ты что, хочешь жизнь cвою молодую сгубить? - ужаснулся Илья.
- Не погубить хочу, а спастись! - страстно произнесла Полина.
- Ну это ты зря! - растерянно произнес Илья, не найдя более убедительного довода.
Илья понял, что с наскока перевоспитать Полину ему не удастся. Что для этого потребуется много времени, которого у него будет достаточно, если он сблизится с Полиной. Илья решил, что непременно свяжет свою судьбу с судьбой этой девушки.
У самого же Ильи по отношениiо к религии особых проблем не было. Советское воспитание сделало свое дело. Все чрезвычайно просто: никакого Бога нет. Вселенная развивается ло выверенным материалистическим законам. Правда, после прочтения одной из по-вестей Куприна Илья заинтересовался Библией. В республиканском Доме политпросвещения у симпатизировавшей ему молоденькой библиотекарши, Илья выпросил запретную книгу и за несколько недель проштудировал ее с карандашом. Библия произвела на Илью огромное впечатление. Однако, будучи убежденным атеистом, придерживающимся твердого принципа, подвергать прочитанное сомнению, Илья обнаружил в тексте множество противоречий. Наряду с достоверными описаниями действительно произошедших исторических событий наличествовали фантастические чудеса и явный вымысел.
- Ну, хватит рассиживаться! - поднимаясь с завалинки, решительно произнесла Полина. - Пойдем, провожу, пока не передумала.
Обход деревни, насчитывавшей двадцать изб, занял совсем немного времени. В каждом доме наблюдалась та же нищета, что и у Полины. После непродолжительных переговоров, хозяева охотно соглашались пустить к себе постояльцев на сообщенных Ильей условиях.
Ничего удивительного в этом не было. Все жители деревни крайне нуждались в живых деньгах, поскольку пособия и пенсии по случаю гибели на фронте отцов семейств были ничтожно малы.
Завтракали вдвоем. Варвару Харитоновну будить не стали. Ели вареную картошку с огурцами и помидорами, но без хлеба и соли. Зато настоянный на смородиновом листе чай пили с душистым медом.
Перед тем, как заняться хозяйственными работами, Полина заменила выходное платье старой кофтой и юбкой в заплатах. Все это время Илья прождал ее во дворе. Несмотря на решительное возражение Полины, Илья настоял на своем участии в прополке огорода, косовице сена и починке изгороди.
Всякий раз, как Илья проходил мимо своего коня, тот обиженно и ревниво скашивал на него свои фиолетовые глазные яблоки. Он явно недоумевал по поводу происходящих с его хозяином перемен. Обычно такой внимательный и заботливый, он, казалось, совсем позабыл о его существовании.
А с Ильей действительно происходило что-то странное. Он словно очутился в каком-то радужном тумане, все время улыбался беспричинно и единственным его желанием, было находиться неотлучно рядом с Полиной. Он то и дело пытался поцеловать Полину, но та с не меньшей настойчивостью осаживала его одними и теми же словами «Не надо!»
Илья позабыл о том, что ему следует вернуться в отряд. Об этом ему язвительно напомнила мать Полины, когда ей срочно понадобилось сходить по нужде в сортир.
- Что-то ты милок, тутока подзадержался! - ворчливо произнесла Варвара Харитоновна. - Тебя за это, часом, не уволят с работы?
- Не уволят! - самоуверенно улыбнулся Илья. - Начальство меня ценит!
- А я вот что тебе скажу: хватит возле женской юбки околачиваться! Вертайся к своим!
0тчитав Илью, старуха, опираясь на клюку, заковыляла к деревянной будке сортира.
Илья постарался до самого вечера не попадаться на глаза Варваре Харитоновне. А после того, как в сумерках Полина подоила корову и процедила молоко через марлю, Илье, хотя и не без труда, все же удалось уговорить ее побыть с ним в лесу.
Полина снова переоделась. Илья тем временем напоил своего коня, а затем привязал к сосне, где росла высокая трава. Илья не забыл захватить с собой ватник, чтобы было на чем сидеть.
Погода стояла засушливая, в лесу было тепло и сухо. Воздух был насьщен запахами прогретой хвои.
Выбрав укромное место, они уселись на ватник, опираясь снинами на поваленное дерево.
- Чего делать-то будем? - отгоняя веткой комаров, после длительного молчания осведомилась Полина.
- А ты без дела жить не можешь! - снисходительно улыбнулся Илья.
- Не привыкла я бездельничать.
- Надо же когда-нибудь и отдохнуть... Хочешь я тебе стихи прочитаю.
- А где они у тебя?
- Вот тут! - Илья дотронулся рукой до своей головы .
- Ну-ка, ну-ка, мне любопытно.
Илья стал декламировать свои стихи нараспев, подражая столичным поэтам. Полина слушала внимательно, стараясь не пропустить ни единого словечка.
- Ну, как, понравились стихи? - заранее уверенный в положительном ответе, спросил Илья.
- Диво-дивное, вроде, обычные слова, а когда по порядку, отменно получается. Я верно говорю?
- Ты очень даже хорошо сказала, Поленька. Это мои стихи. Я поэт!
- Это звание у тебя такое?
- Не звание, а призвание! - поучающе произнес Илья и тотчас спохватился, не посчитает ли его Полина хвастуном. - Ничего особенного. Теперь многие сочиняют стихи.
- А я вот не умею.
- Я тебя научу, - пошутил Илья.
- Нет, уж лучше каждый занимается тем, что ему сподручней!
- Пожалуй, ты права.
- А про меня мог бы составить стишок? – задиристо спросила Полина.
- Я уже сочинил.
- Когда ты успел?
- Так день же длинный!
- А послушать можно?
- Конечно, можно... Но только если пообещаешь выполнить мое желание.
- Смотря какое. Может оно не понравится мне.
- Еще как понравится!
- Нет, Илья, кота в мешке не покупают!
Илья решил повременить со своим стихотворением. - Ну, ежели так, то еще немного расскажи мне о себе.
- Ничего в моей жизни интересного нету. Вот тебе, верно, есть, что рассказать.
- Я не такой скрытный, Поленька, как ты. Лишь бы у тебя хватило терпения меня выслушать.
И он увлеченно стал рассказывать обо всем, что, как ему казалось, могло представлять интерес.
Семья Бергманов проживала в престижном районе Москвы, в трехкомнатной квартире. Объяснялось это тем, что отец Ильи, Наум Бергман, был начальником крупной геологоразведочной экспедиции. В довоенное время среди геологов было немало евреев. К этой профессии их влекла не только романтика, но и относительная свобода и независимость от находившегося на большом расстоянии высокого начальства.
Отец Ильи с самой ранней весны до поздней осени находился в отъезде. Его жена Эльвира, в девичестве Вандомская, во время длительного отсутствия мужа развлекалась в веселых компаниях и сыну уделяла мало внимания. Так что возвращение отца из командировки зимой, было для малыша настоящим праздником. Отец водил Илью в парк, на каток, угощал конфетами, сладким шипучим лимонадом, пирожными.
Игрушками Илюша не интересовался. Их ему заменяли образцы минералов, которые привозил отец. Илюша мог часами перебирать свои сокровища, любуясь диковинным «тигровым глазом», золотистыми чешуйками-блестками пиритов, загадочным синим цветом аквамаринов, малиновыми рубинами, зелеными мaлахитами.
Однажды - это было в Саянах - идя по краю скалы, отец поскользнулся и покатился вниз по крутому склону со щебенкой. Он едва не погиб, но ему повезло: он зацепился за одинокую сосну. Отец повредил ногу и стал инвалидом, так что с геологией ему пришлось распрощаться. Как опытного и крупного руководителя Наума Бергмана назначили директором самой отстающей шахты карагандинского бассейна. Жена не пожелала покидать московскую квартиру, а Илья переехал с отцом в Караганду. За короткое время руководимая Бергманом шахта, стала самой лучшей среди других шахт. Потому что отец стал заботиться о рабочик. Много внимания уделялось технике безопасности. Были основаны подсобное хозяйство и теплицы. Шахтеры стали приобретать по сниженным ценам овощи, мясо и молоко.
Пример отца во многом определил будущее Ильи. Он решил стать геологом. О своих студенческих похождениях Илья, разумеется, умолчал. Зато подробно рассказал о любимом преподавателе Горного института Леонарде Зильберштейне. Он вел курс по истории образования земных пород. Лекции его были настолько увлекательными, что на них сбегались студенты других институтов. Зильберштейн эвакуировался в Алма-Ату вместе с другими профессорами из Питера. В своем элегантном бежевом коспоме и с львиной седой гривой он выглядел очень эффектно. Многие студенточки были в него влюблены.
заметив, наконец, что Полина дважды погасила зевки ладошкой, Илья спохватился и перестал витийствовать.
- Извини меня, Поленька, я утомил тебя своей болтовней?
- Я нисколечко не устала. Ты так интересно рассказываешь!
- Понимаю, ты хвалишь меня из вежливости. А вообще все эти байки не стоят, Поленька, ни одного твоего поцелуя!
- Не надо! Ты опять за свое?
В мягкой интонации, с которой это было высказано Полиной, Илья чутко уловил отсутствие прежней непреклонности. И он решил действовать.
Прошло совсем немного времени с их утреннего знакомства, а Полине казалось, будто она знает Илью давным-давно. С появлением этого красивого парня, Полина словно проснулась от затяжного и скучного сна. Полина была нормальной здоровой девушкой и, несмотря на сковывавшие ее религиозные догмы, она временами желала, чтобы ее приласкала мужская рука,
говорили нежные слова, от которых кружится голова. За короткое время в ней произошла кристаллизация чувств. То, на что в иных условиях, возможно, понадобились бы месяцы, сжалось до нескольких часов. Ее душа помимо ее воли была втянута в волнующее единоборство с ее женской плотью. И к ужасу Полины, плоть, кажется, побеждала.
А что Илья? У многих мужчин складывается идеал той женщины, с которой он хотел бы соединить свою жизнь. Разумеется, был такой идеал и у Ильи. В Полине Илья встретил девушку, которая полностью соответствовала этому романтическому идеалу. И он решил, что непременно возьмет ее в жены.
Полина была не только хороша внешне. Она к тому же была очень женственна и обладала той неотразимой женской притягательностью, которая именуется сексапильностью. По-видимому, Полина была холодной натурой, но Илью она возбуждала значительно сильнее, чем многие его поклонницы. К тому же она по всем признакам была девственницей. Тогда как, партнерши Ильи хвастались отсутствием такой, по их мнению, обузы, как невинность, с которой они расстались еще в отрочестве. Весь день Илью преследовала мысль овладеть Полиной. Он не считал это чем-то предосудительным ввиду серьезных намерений в отношении нее. Вступление в интимную связь с Полиной ознаменовало бы всего лишь начало их будущей супружеской жизни.
Была еще одна причина, впрочем, вполне житейского свойства, объяснявшая мужское нетерпение Ильи. Вот уже три месяца, как после выезда в «поле» он не имел женщины.
Где-то неподалеку спросонья пропищала какая-то пичуга. И снова в лесу залегла будоражащая воображение тишина.
Илья обнял Полину. Она не отстранилась. И это было хорошим знаком.
Волнуясь, Илья сказал:
- Милая моя Поленька, хотя ты не обещаешь выполнить мое желание, я все-таки оглашу свое стихотворение о тебе и обо мне. Слушай:

Нет страсти жарче той, чтno ты во мне зажгла.
Твоя улыбка для меня награда.
зачем же ты из слов людских нaшлa
два беспощадных, словно смерть, «Не надо»!

При встрече ты, как друг, проста
Всем сердцем чувствую, чтo ты мне рада.
Но между тем горячие уста
упрямо шепчут, говорят «Не надо!»

Чтоб быть с тобою я на все готов,
Не останавливаясь ни пред какой преградой.
Но как преодоялеть мне холод слов
Так леденящих душу мне - «Не надо!»


Прочитанное Ильей стихотворение потрясло Полину. За всю ее семнадцатилетнюю жизнь ей никто еще не посвящал ни прозы, ни тем более стихов. Магия поэзии подействовала безотказно. Чувство восхищения и благодарности переполнило девичье сердце. Полина ощутила прилив необыкновенной нежности к Илье. С ее уст готовы были слететь заветные слова: «Ты мне люб. Я жалею тебя!»
Но она постеснялась произнести их.
Зато Илья не смог сдержать признания:
- Поленька, я тебя люблю!
- Прям уж!
- Ты мне не веришь? Так я тебя накажу за это!
Илья решительно привлек к себе Полину и впился в ее губы. Они у нее были свежие и сладостные. О, чудо, она ответила на его зов! И он понял, что теперь она в его власти.
Под платьем у нее ничего не было. Прохладное бархатистое девичье тело принимало ласки. Полина была ни жива, ни мертва. Она замерла, напряглась, и, казалось, перестала дышать. Илья жадно целовал грудь, шею, плечи. Он нежно возлег на Полину и медленно, осторожно вошел в нее.
От женщин Полина слыхала, что при потере невинности девушка ощущает сильную боль. Но Илья оказался столь искусен, что боль оказалась незначительной. Полина ужаснулась оттого, что испытывает от соития не отвращение, а удовольствие, постепенно перешедшее в жгучее наслаждение. Ее охватил такой мощный порыв страсти, который по своей неожиданной внезапности был, сравним разве что с первой весенней грозой. Полина в одно и то же время испытывала и страх, и неизведанное никогда ею прежде наслаждение.
Женское естество Полины было восхитительным. Ни с одной женщиной до Полины Илья не ощущал такого полного и всеохватывающего райского наслаждения. Он достиг вершины блаженства.
Они любили друг друга самозабвенно и долго с нерастраченным пылом молодости. Если тело Полины отличалось нежной бархатистостью, то ладошки, которыми она ласкала Илью, были шершавыми. Это умилило Илью, «Труженица ты моя славная» - промелькнуло у него.
В отличие от молчаливой Полины - Илья, привыкший ощущения и чувства свои облекать в слова, ворковал беспрерывно:
- Сладкая моя! Чудесная! Необыкновенная! Изумительная! Ты самая лучшая во всем мире! Подснежничек мой! Ландыш благоуханный! Ты совершенство! Ты даже не представляешь, как ты прекрасна! Губы твои сладостны! Тело твое сводит меня с ума! Я люблю тебя! Скажи, что ты тоже меня любишь? Почему ты молчишь?
В ожидании желанного ответа Илья приподнялся на локти и стал вглядываться в лицо Полины - такое прекрасное и такое загадочное при размытом свете нарождавшегося рассвета.
Полина выпрямилась, одернула платье и вдруг заплакала.
- Любимая, что с тобой? Ты чем-то недовольна? - встревожено допытывался Илья.
Полина застонала:
- Господи, что я сделала? Преступница я! Запрет божеский нарушила! Душу свою погубила! Нет мне прощения!
В словах Полины было столько отчаяния, что Илье стало страшно. Его охватила нервная дрожь. Он не мог понять причину раскаяния Полины.
- Грех великий совершила я! - продолжала горестно причитать Полина.
- Разве любовь это грех? - пытался утешить Полину, Илья. - Вспомни, сам Господь Бог благословил человеческуюо любовь! Об этом же в Библии написано!
- Как я могла? Я же не венчана!
- Это можно исправить! - обрадовался Илья тому, что, оказывается, все сводилось к свадьбе, от которой он и не помышлял отказываться. - Вот как вернусь с отрядом, так сразу объявлю всем о наших с тобой отношениях.
Но Полина была безутешна. Илья гладил ее голову, целовал ее глаза, полные слез. Все было напрасно. То, что для него было торжеством, для нее обернулось позором. Что она теперь скажет своей суровой матери? Она не посмеет скрыть от нее то, что произошло.
Полина освободилась от рук Ильи и устремилась по крутому склону вниз.
Подхватив ватник, Илья поспешил за Полиной вдогонку. Настигнув ее возле дома, Илья сказал умоляюще:
- Проводи меня. Мы ведь с тобой породнились...
Полина ничего не ответила, но когда Илья вывел со двора своего коня, она оказалась рядом. Полина шла, низко опустив голову.
Они остановились у развилки дорог, устремлявшихся в степь.
- Поленька, скажи, ты обиделась на меня?
- Я зла на тебя не держу. Сама во всем виновата, - скорбно ответила Полина.
Илья обнял Полину и поцеловал ее в холодные безответные губы.
- Прощай, Илюшенька! - еле слышно промолвила Полина.
Она впервые так ласково назвала его.
- Не прощай, а до свиданья! - сказал Илья. - Жди, я скоро вернусь!
Полина стала медленно удаляться. Илья долго смотрел ей вслед.
Поначалу он ехал медленно, размышляя о том, что бы могло означать ее «Прощай!». Ну, конечно же, это у нее случайно вырвалось! Обмолвилась и все тут! Не стоит придавать большое значение нечаянно вырвавшемуся слову! Куда важнее то, что Полина назвала его Илюшенькой. Они скоро поженятся. Это решено. О том, как сложится их с Полиной судьба после того, как закончатся сезонные работы геологов и надо будет возвращаться в институт, Илья не желал задумываться. Когда-то еще это будет! Стоит ли забивать голову сложными проблемами, когда на душе так хорошо?
Илья пришпорил «Шара ажаргу». Сердце Ильи распирала гордость от мысли, что он овладел такой замечательной девушкой.
- Она моя! Она моя! - ликующе заорал Илья.
Конь испуганно запрядал ушами, придя окончательно вероятно, к выводу, что его хозяин спятил с ума.
До встречи с Полиной, Илья был убежден, что ради женщины не стоит жертвовать своей жизнью. А вот ради Полины, если бы понадобилось, без колебаний расстался бы с этим бесценным даром. Надо будет непременно в ее честь сочинить венок сонетов! Наподобие тех, ко-торые Петрарка посвятил своей Лауре! И, чем черт не шутит, не прославят ли эти стихи Илью, подобно тому, как любовные стихи прославили великого итальянца!
В лагерь геологов, Илья прибыл в превосходном настроении. Доложив начальнику отряда Сиверцеву, об успешной договоренности с жителями деревни Волчиха, Илья не утерпел и поведал ему о своей любви к чудесной девушке по имени Полина. Он даже записал для него на тетрадном листке посвященное ей стихотворение.
Несмотря на то, что отряд заблаговременно провел все подготовительные работы в связи с отъездом, сборы затянулись до поздней ночи.
Подстегиваемый нетерпением поскорее увидеть Полину, Илья на своем коне в деревню влетел первым. Оставив на улице коня, Илья вбежал в избу. Его встретила зловещая тишина. В неподвижно застывшем воздухе витала смерть.
То, что Илья увидел, заставило его содрогнуться от ужаса. На столе в гробу с перекрещенными на груди руками лежала Полина. По обе стороны на скамьях сидели старухи в черном. Несколько свечей освещали скорбную сцену.
Со скамьи вскочила мать Полины. Очутившись возле Ильи, она стала бить его грудь кулаками.
- Моя доченька повесилась из-за тебя, сатана! - исступленно кричала старуха. - Убивец! Убивец! Убивец! Будь ты проклят!
Илья не чувствовал боли от побоев обезумевшей женщины. А вот сердце разрывалось на части.
Не помня себя, Илья выбежал из избы. Не отвечая на недоуменные вопросы встречных коллег, не разбирая дороги, он шел, не останавливаясь, куда глаза глядят. Кровь стучала в ушах барабанным боем: «Убийца! Убийца! Убийца!»
От тоски и безысходности, Илья готов был завыть по-волчьи.
- Я убил свою голубку! - истязал себя Илья. - Мою ненаглядную! Мою необыкновенную! Я, такой чувствительный, не сумел оценить всю глубину и серьезность ее религиозности. Ведь для Полины в ее жизни это было самое святое! Я соблазнил ее, такую неопытную, и она не устояла от искушения. Неужто я опасaлся, что в этой глухой заброшенной деревне, где у меня и соперников-то не было, кто-то мог опередить меня и овладеть Полиной? Удовлетворив свою сиюминутную похоть, я навсегда утратил любимую, с которой мог бы наслаждаться всю жизнь. Я растоптал свою любовь, растоптал собственное счастье! Какой я идиот! Какой безмозглый болван! Какой дремучий кретин!
Совесть его корчилась в нестерпимых мучениях, и не было избавления.
Похороны состоялись на исходе сентябрьского дня. В последний путь, Полину провожала вся деревня. Сельское кладбище размещалось в небольшой рощице. Березы и дубки мирно уживались с елями и осинами. Природа, казалось, преподнесла покойной последний подарок. В лучах закатного солнца листва деревьев, словно охваченная пожаром, отливала разными колерами: багряным, фиолетовым, коричневым.
Илья держался в стороне от похоронной процессии, словно прокаженный. Он спрятался за сосной и наблюдал издали за тем, как опускали гроб в могилу, как затем все стали бросать туда пригоршнями землю, как вырос могильный холм, а затем на нем водрузили свежеструганный сосновый крест.
Илья осмелился подойти к могиле лишь после того, как все ушли. Он упал на могильный холм и зарыдал. Стал накрапывать дождь, и слезы смешались с дождевыми струями.
Все в отряде сочувствовали коллеге и всячески старались хоть как-то помочь ему преодолеть тяжесть утраты любимой. На несколько дней Илью освободили от работы, надеясь отвлечь его от мрачных мыслей. Но все было тщетно! В угрюмом, замкнувшемся в себе человеке невозможно было узнать прежнего весельчака, остроумца и жизнелюба. Илья исхудал, осунулся. Кажется, почернели не только лицо, но и его душа. Он с трудом дотянул до конца сезонных геологических работ.
С учебой в институте тоже обстояло плохо. Он редко посещал лекции, целыми днями валялся на общежитской койке. Сон Ильи стал тревожным и часто прерывался. В таких случаях Илья вскакивал с постели, словно желая куда-то бежать.
Однажды под утро Илье было видение. В дверном проеме возникла Полина в своем праздничном платье с вышитыми на нем голубыми незабудками. На ее белоснежной шее темнел кровавый шрам. Она стояла неподвижно, прижимая руки к груди, словно защищаясь от внезапного предательского удара. Она пристально смотрела на Илью, и в ее взгляде было столько страдания, что Илья ощутил, будто в его сердце вонзили нож. Губы Полины шевелились, словно она пыталась что-то сказать. Не успел Илья опомниться, как видение растворилось в воздухе.
Илья лежал с открытыми глазами и мучительно размышлял над тем, что означало собой это видение, а главное, что пыталась сказать Полина, но не сказала? Быть может, она хотела, позвать его к себе? Так это и останется тайной. После этого случая, Илья все чаще стал подумывать о самоубийстве. И, вероятно, осуществил бы свое намерение, если бы достал пистолет. Иные способы самоуничтожения были для него неприемлемы. Иногда Илья брал в руки перо, но слова не желали выстраиваться в привычную рифму. Муза поэзии покинула его.
Прилетевший на самолете в Алма-Ату на республиканское совещание угольщиков Наум Бергман застал любимого сына не только в тяжелейшем физическом, но и моральном состоянии. Он заметил на плече Ильи опухшее родимое пятно размером в сливу и заставил
его сходить в лабораторию, чтобы сдать анализы. Там определили, что это обыкновенная гематома. Вторичный анализ, сделанный опять же по настоянию отца, был не менее утешительным - всего-навсего жировик. Однако, отправленные в Москву для контроля фрагменты тканей, подвергнутые более тщательному анализу, оказались содержащими раковые клетки. То был смертельный приговор - меланома, самая злокачественная разновидность опухолей! Илья воспринял это сообщение безразлично. От операции он отказался.
Говорят, тяжелые онкологические заболевания очень часто являются следствием душевных потрясений.
Через полгода Илья скончался в страшных мучениях.
После похорон сына, у отца случился обширный инфаркт.
Стихи Ильи затерялись. Сохранилось лишь одно стихотворение, посвященное Полине.
Да и то лишь потому, что его запомнил друг Ильи - Николай Иванович Сиверцев.
И это все, что осталось от Ильи и его короткой и трагической любви...

Кармиэль. 2001 - 2002 гг.



ЛОРЕЛЕЯ  (АКВАРЕЛЬ)

По случаю своего восьмидесятилетия, наш общий знакомый Ефим Боренбойм пригласил меня и жену на торжественный обед. Как это иногда случается, хозяева не успели управиться к назначенному времени. И пока женщины помогали на кухне, а Ефим заканчивал сервировать пиршественный стол, мужчин заняли разглядыванием семейного альбома. Между прочим, все альбомы походят один на другой, как бы являясь иллюстрацией бренности человеческого бытия. В фотографиях отражается весь фатальный цикл от появления гомо-сапиенса на свет до его неизбежной кончины. Поначалу на вас бессмысленно пялятся голенькие младенцы, лежащие на животиках. Дальше вы можете лицезреть мальчиков в коротенькик штанишках с лямками и де-вочек в юбочках. Затем перед вашим взором предстают женихи в костюмах с галстуками и невесты в белых платьях. И все это великоление завершается скорбными сценами у гроба. Как правило, на обороте фотографий не проставлены ни имена действующих лиц, ни даты съемок. Так что подобные раритеты вряд ли заинтересуют потомков.
Мое внимание привлекла к себе пожелтевшая от времени любительская фотография с надорванными уголками. На ней красовались дружно шагающие в ногу трое молодых людей. Двух бравых вояк в сапогах, гимнастерках и пилотках держала под руку миловидная девушка. Видимо, всем им было очень весело, потому что они улыбались во весь рот. Я подозвал Ефима и поинтересовался, кто эти люди на фотографии?
- Это целая история, - сказал Ефим. - Если будет время, я как-нибудь расскажу о ней.
Когда через несколько дней я напомнил Ефиму о его обещании, мы встретились в Холодном парке и присели в тени, на свободную скамейку.
Был субботний день и жизнь в парке, как говорится, била ключом. Пенсионеры привычно кучковaлись вокруг нескольких столов с металлическими плитами, чтобы участники игры могли отвести душу, стуча костяшками домино как можно громче. Картинно возлежавшие на травянистых пригорках парни и девушки были сосредоточенно заняты друг другом. А многочисленная ребятня развлекалась, кто как мог. Одни гоняли футбольные мячи. Другие, на списанных автомобильных скатах скользили по тросу подвесной дороги. А третьи упрямо карабкались к вершине воображаемой пирамиды внутри веревочной паутины.
Июльское солнце шпарило вовсю, как и положено для Израиля в это время года. Веера пальм ослепительно сверкали. Видневшиеся вдали пологие горы были подернуты дремотной фиолетовой дымкой.
Ефим очень медленно начал свое повествование. Но постепенно он стал заметно воодушевляться по мере того, как все глубже и глубже погружался в те далекие годы, когда он был молодым и влюбленным...
... Боже ж ты мой, до чего прекрасным было то время! Фашистская Германия была разгромлена и капитулировала. Позади у солдат остались тысячи километров тяжелейшик фронтовых дорог, гибель боевых товарищей. А впереди - безоблачное мирное небо, бесконечная жизнь, и исполнение самых заветных желаний! Пришедшие на немецкую землю победители испытывали такое огромное счастье, подобное которому в будущем уже не довелось испытать никому из них.
Одним из таких счастливцев бьш выходец из украинского города Житомира, воин Советской Армии - Ефим Боренбойм. В 1946 году, когда произошла эта история, Ефиму исполнилось всего лишь двадцать два. А между тем он уже дослужился до звания старшего лейтенанта и был заместителем командира полка. К его гимнастерке был привинчен орден Красной Звезды. В составе своей воинской части Ефим Боренбойм прошел славный путь от огненной Курской дуги до немецкого города Магдебург. Собственно, города, как такового, не было. Видимо, оттого, что он должен был перейти к русским, англичане и американцы основательно его разбомбили. Город на Эльбе был превращен в руины. Повсюду валялись битые кирпичи, поваленные стены и потолки, печные трубы. Под развалинами были погребены десятки тысяч мирных граждан - женщин, стариков и детей. Передислоцировавшаяся из Зонненбурга воинская часть Ефима обосновалась в чудом сохранившемся от бомбежек микрорайоне Магдебурга. Там был военный городок, госпиталь, казармы, гарнизонный клуб и кинотеатрик. В городке было также неколько улиц со стандартными жилыми домами. В одном из таких домов и снял комнату Ефим, не пожелавший ютиться в казарме. Снял он ее у Марты Францевны - вдовы погибшего в ожесточенных боях под Москвой майора Ганса Грюнвальда. У нее было двое доче-рей: старшая Магда и младшая семнадцатилетняя Лора. Магда жила отдельно от матери. Ее муж тоже погиб на русском фронте, но не под Москвой, а у стен Сталинграда.
Хотя квартира фрау Марты считалась трехкомнатной, она была небольшой. А коридор и кухонька уж совсем крохотные. Впоследствии немецкие архитекторы передали чертежи типовых зданий Советскому Союзу, что и послужило началом массовому строительству уже не кирпичных, а печально-знаменитых панельных «хрущоб».
Когда Ефим договаривался с фрау Мартой об условиях найма комнаты, при этом присутствовала ее дочь Лора. То была стройная девушка с белоснежным лицом, каштановыми волосами, высокой грудью и приветливым взглядом зеленовато-серых глаз. Она сразу понравилась Ефиму.
Договаривающиеся стороны сошлись на ста марках в месяц без пансиона, в котором, впрочем, Ефим и не нуждался: он завтракал и обедал в гарнизонной столовой. При этом Марта Францевна строго предупредила Ефима, чтобы он «ни в коем разе не приводил в свою комнату девок». Поймав на себе заинтересованный взгляд Лоры, Ефим смекнул, что, кажется, в этом не будет никакой надобности. Тем более, что он свободно изъяснялся на немецком, что не должно было вызвать каких-либо проблем при общении с девушкой.
Надо заметить, что Ефиму, как и его одноклассникам, очень повезло с учительницей немецкого языка. Маргарита Фридриховна была талантливым педагогом. Она сумела привить своим подопечным истинную любовь к преподаваемому предмету. Ее выпускники не только превосходно писали и читали по-немецки, но даже поставили на школьной сцене спектакль по пьесе Шиллера «Разбойники», главную роль в которой исполнил Ефим.
К услугам Ефима не раз прибегали в случаях, когда надо было допросить пленного немецкого офицера.
Служебные обязанности Ефима были необременительны. В утренние часы он занимался осмотром и ремонтом техники, а после обеда был свободен, как птица, и мог беспрепятственно заниматься своими личными делами.
Через два дня после того, как Ефим поселился у Грюнвальдов, он пригласил Лору прогуляться. По этому случаю Лора надела синюю плиссированную юбочку и целомудренно застегнутую до подбородка белую блузку, делавшую ее особенно привлекательной.
Некоторое время, походив по немногочисленным улицам, они наткнулись на кинотеатрик, в котором беспрерывно крутили приключенческие фильмы. Смотрительница фонариком присветила им места, указанные в билетах.
Ефим не столько вникал в содержание фильма, сколько приударял за Лорой. Исключительно в разведывательными целях Ефим осторожно положил свою руку на прохладное колено девушки. Лора сняла с колена его руку, однако оставила ее в своей, да к тому же стала легонько пожимать ладонь. Ефим ответил тем же. Оба поняли друг друга.
Несколько раз Ефим приглашал Лору на танцы под духовой оркестр в гарнизонный клуб. Она танцевала замечательно, чутко откликалась на каждое движение Ефима. Ему не приходилось ее с трудом ворочать, как это бывало с другими партнершами.
Однажды вечерком молодые уединились в отдаленном, укромном уголке п+арка. Пока была осушена бутылка вермута, счет поцелуям был потерян. Волна желания накатила на них одновременно. Ефим медленно опустился на Лору, вошел в нее, и она порывисто подалась всем телом ему навстречу, впуская его все глубже и глубже. Наслаждение нарастало в убыстряющемся темпе и завершилось одновременным всплеском оргазма. Лора желала Ефима беспрестанно. Как только он остывал, она после кратковременной передышки ловкими бархатистыми руками возбуждала его плоть, и Ефим снова вступал с ней в любовную схватку, наверстывая двухгодичное вынужденное воздержание.
Лора оказалась большой мастерицей по части секса. И Ефим не захотел портить настроение ни себе, ни Лоре, допытываясь, кто был ее наставником, и сколько их у нее было.
Груди Лоры были каменно-твердые, а когда Ефим не скрыл от нее своего удивления, она объяснила это просто:
- Я не позволяла парням лапать себя.
И помолчав, смущенно добавила:
- Я их берегла для тебя.
- Откуда ты могла знать, что именно я буду твоим избранником? - засомневался Ефим.
- Я ждала того, кого полюблю! - таков был ответ.
Ефим не стал торопиться с признанием в любви: он для этого еще не «созрел», хотя Лора ему очень нравилась.
Интимные отношения между квартирантом и Лорой, разумеется, не остались незамеченными ее матерью. Однако она не стала вмешиваться, полагая, что ее здравомыслящая дочь сумеет предохраниться от беременности. К тому же, с практической точки зрения, Ефим был выгодным квартирантом, так как весь свой так называемый доппаек (дополнительный паек) цели
ком приносил в дом. А по меркам послевоенного голодного времени паек тот был весьма существенным: два брикета сливочного масла, полкило сахара, две банки тушенки, несколько пачек галет и табак, который можно было на черном рынке обменять на хлеб.
Для Лоры в Ефиме было все, чем по отдельности обладали ее немногочисленные поклонники - мужская сила и стать, ум, обходительность. В свою очередь в Лоре Ефим обрел чувственную, жизнерадостную и привлекательную женщину, умеющую быть и веселой, и серьезной. Они идеально подходили друг другу не только физически, но и духовно.
Полагая, что у них для любви с Лорой впереди будет предостаточно времени, Ефим пытался не особенно-то выкладываться. Однако сдерживать себя ему было нелегко. Извивающееся под ним гибкое молодое тело, запах ее дешевых духов - сильно возбуждали его и Ефим, эабывая о своик намерениях, пользовался любым удобным случаем, чтобы затащить Лору в постель. Впрочем, Лора ничего не имела против этого.
В минуты близости, Лора все время повторяла:
- Их либэ дих!. . А как это будет по-русски?
- Я тебя люблю!
Морща лоб, Лора старательно повторила:
- Я тебья льюблю!
Они придумывали друг для друга ласковые имена. Ефим называл Лору звездочкой, розой, птичкой. А Лора его называла медвежонком, зайчиком, маленьким. Хотя этот «мапенький» был ростом сто восемьдесят сантиметров.
В конце концов, Ефим по-настоящему влюбился в Лору. Желая воплотить свои чувства в нечто материапьное, Ефим у лавочника аитиквара купил для Лоры золотое кольцо с бриллиантом. Таково было месячное жалованье Ефима. Кроме того, он получал полторы тысячи рублей, которые, впрочем, он не имел права тратить, а должен бьи откладывать на сберкнижку, чтобы воспользоваться ими по возвращении на родину. Кроме того, Ефиму полагался денежный атгестат в размере шестисот рублей. Бухгалтерия воинской части отправляла его в житомирский военкомат, в котором мать Ефима ежемесячно его получала.
Когда Ефим одел золотое кольцо на палец Лоре, она пришла в неописуемый восторг.
- Ты мой сказочный принц! - взволнованно выдохнула Лора и горячо расцеловала Ефима.
Ефим пообещал в связи с «помолвкой» совершить с Лорой «свадебное путешествие». За шестьдесят марок Ефим нанял водителя «Фольксвагена» Шульца. Кроме того, Ефиму предстояло оплатить стоимость затраченного в поездке бензина, обходившегося в десять марок за литр. Они совершили поездку по ближайшим городам, посещали кафе, магазины, музеи и даже побывали в театре. В одном из магазинов Ефим купил Лоре дамскую сумочку, что ее очень обрадовало. Во время путешествия они любовались пейзажами, менявшимися с калейдоскопическим разнообразием.
По прошествии «медового месяца», когда накал страстей Ефима и Лоры несколько поубавился, они стали проводить больше времени в беседах. И хотя между ними существовал негласный уговор не касаться политики, Лора однажды все-таки затронула эту тему:
- Знаешь, Фимочка, о чем я подумала: надо было случиться этой страшной войне, во время которой погибло так много людей, чтобы встретили и полюбили друг друга два человека - ты и я. Если бы не война, я бы даже не знала о твоем существовании, а ты о моем.
- А мне на ум пришло другое, - произнес Ефим. - Нас с тобой вполне можно сравнить с Ромео и Джульетой. Они принадлежали к двум враждебным семьям, а мы с тобой представляем два враждебных государства.
- К счастью, это уже в прошлом, - возразила Лора. -Сейчас Германия не враг Советского Союза. А вообще лучше не думать об этом. Как сказал один француз: надо жить одним днем.
- Откуда ты знаешь француза? - ревниво встрепенулся Ефим.
- Успокойся! В деревне у моей бабушки во время войны на ферме работал пленный француз. Он это сказал. А бабушка передала мне его слова.
- Наверное, француз уже вернулся в свою Францию, - задумчиво произнес Ефим.
Он вдруг улыбнулся и сказал:
- Со временем ты выйдешь замуж за брюхатого бюргера. Он будет пропадать ночами в пивнушках и борделях. А ты, окруженная ребятишками, будешь торчать на кухне. Согласно традиционным немецким трем «К»: Кирхе, Кюхе, Киндер.
- А ты, дорогой, женишься на толстой русской бабе, - мстительно произнесла Лора.
- А может, на толстой еврейке, - меланхолически добавил Ефим.
- Мне все равно на ком ты когда-нибудь женишься! - решительно произнесла Лора. - Я знаю, что сейчас я счастлива, и никто у меня этого счастья отнять не сможет!
Маленькая размолвка любовников, завершилась миром, который был скреплен длительными поцелуями.
В одном из разговоров о литературных симпатиях выяснилось, что любимым поэтом обоих был Генрих Гейне, имя и фамилию которого Лора произносила непривычно мягко для уха Ефима: Ханрих Хайнэ. Больше всего Ефиму нравилась баллада Гейне о несчастном влюбленном, которую он тут же с чувством исполнил:


Гонец, скачи во весь опор
Через леса, поля,
Пока не въедешь ты во двор
Дункана - короля.
Спроси в конюшне у людей
Кого король-отец
Из двух прекрасных дочерей
Готовит под венец.
Коль темный локон под фатой
Ко мне стрелой лети.
А если локон золотой,
Не торопись в пути.
В канатной лавке раздобудь веревку для меня
И поезжай в обратный путь, не горяча коня.

- У тебя настоящий актерский талант, - искренне Похвалила Ефима Лора.
- Нет, Лора, актером я не стану. Я больше всего интересугось техникой. Инженер - вот моя будущая мирная профессия.
- Знаешь, Фима, мне из стихов Хайнэ больше всего нравится «Лорелея», - сказала Лора. - При Гитлере Хайнэ был запрещен, книги его брошены в костер. А текст «Лорелеи» было приказано считать народным творчеством.
- Теперь я тебя буду назыiвать только Лорелеей, моя милая! - обнимая Лору, сказал Ефим.
Чтобы расширить географиы прогулок, Ефим за две тысячи марок купил старенький мотоцикл «БМВ». Обычно Ефим развивал на мотоцикле огромную скорость. Сердечко Лоры замирало от страха и удовольствия. Она тоже была поклонницей быстрой езды.
Ефим и Лора были неразлучны. Только один раз Ефим не взял с собой Лору, когда ему пришлось сопровождать своего друга комсорга полка Алексея Донцова, родом с Кубани. До переезда в Магдебург воинская часть Ефима находилась в Зонненбурге. За короткое время Леха сумел вскружить голову хорошенькой немочке Флоре Блаумфельд. От него у Флоры родился сын, которого она нарекла Вальтером. Вот Леха и пригласил Ефима на «крестины». Дорога была дальняя, но Ефим не мог отказать своему другу. И пока точная копия Лехи, белобрысый Вальтер смиренно сосал соску в люльке, Леха, Флора и Ефим распивали в его честь бутылку шнанса, закусывая колбасой. Потом они пили чай с конфетами. Леха подарил Флоре набор серебряных чайных ложечек и капроновые колготки. Когда они вернулись в Магдебург, Леха попросил Ефима, не выдавать его. Но, во-первых, Ефиму претило стукачество, а, во-вторых, у него самого была схожая пикантная ситуация.
Однажды, когда Ефим, Лора и Алексей прогуливались по улицам городка, их заснял какой-то бродячий фотограф. Эту фотографию Ефим хранил, как драгоценнейшую реликвию.
Идиллия гражданского брака Ефима и Лоры длилась два года. Как вдруг поступил приказ о возвращении оккупационного полка на родину. Ему на смену должен был заступить новый состав военнослужащих. Командование опасалось, что длительное пребывание советских воинов за границей может оказать на них разлагающее действие в идеологическом отношении из-за тесного контакта с местным населением.
На счастье Ефима и Лоры в ту последнюю ночь Марты Францевны дома не было, она гостила в деревне у своей матери.
- Милая моя Лорелея! Подумать только, мы с тобой прожили, как муж и жена целых два года! - говорил Ефим в постели.
- Да, дорогой, я была твоей верной женой семьсот тридцать дней и ночей.
- Я тебя никогда не забуду! - пообещал Ефим.
- И я тоже буду всегда помнить тебя! - пообещала Лора.
Им обоим было очень грустно.
В бесчеловечные советские времена, переписываться с зарубежными гражданами, было строжайше запрещено. И связь Ефима и Лоры прервалась навсегда.
После Лоры ни с одной женщиной Ефим не смог испытать того острого и необычайного наслаждения, которое он испытывал с ней. При одном лишь воспоминании о ласках Лоры и ее бархатистом теле, его мужской корень вставал на дыбы. Возможно, Ефим так никогда бы и не женился, если бы к этому его не принудили друзья. Они подыскали ему невесту из порядочной еврейской семьи, некую Двойру Дорфман. Она оказалась замечательной хозяйкой, хорошей матерью троих девочек. А вот в постели Двойра была вялой, лишь старательно исполняла свои супружеские обязанности.
Как-то заметив в альбоме любительскую фотографию с тремя молодыми людьми, Двойра поинтересовалась кто эта девушка. Ефим пояснил, что была у них в воинской части медсестричка. Больше на эту тему разговора не возникало. В Израиль Ефим с женой приехали в девяностые годы, когда был особенно большой наплыв алии.
Ефим замолчал. Легкий ветерок слегка теребил его волосы. Вдруг он воскликнул:
- Вот это была любовь, я тебе скажу! Мы расстались с Лорой совсем так, как описано у Гейне:

Двое перед разлукой,
Прощаясь, подают
Один другому руку.
Вздыхают и слезы льют.
А мы с тобой не рыдали,
Когда нам расстаться пришлось.
Тяжелые слезы печали
Мы пролили позже - и врозь.

- Знаешь, Яков, мне в ту последнюю ночь, когда мы любили друг друга показалось, что Лора не захотела предохраняться. И быть может в настоящее время по немецкой земле ходит мой еврейский сын. А я о нем ничего не знаю. И он про меня не знает. Как ничего не знает про своего отца Алексея Донцова, белокурый Вальтер. Сколько таких детей появилось в Германии после того, как там побывала наша армия! Зачастую все происходило полюбовно, как у меня с Лорой. А между тем западная пропаганда поднимает шумиху о массовом изнасиловании немецких женщин советскими солдатами.
Я не поклонник некоторых местных виршеплетов, но один частый посетитель «Холодного парка», прочитал мне свое коротенькое четверостишие, которое запало мне в душу:

Дни и годы я влачу, с тобой расставшись.
Как заноза мысли о тебе.
Не так ли рыба, с лески сорвавшись,
Доживает жизнь с крючком в губе?

Ефим встал со скамьи и скучным голосом сказал:
- Ну, ладно, надо спускаться с небес на землю. А то моя Двойра устроит концерт из-за моего длительного отсутствия. Каждый раз она учиняет допрос: где шлялся? С кем? И почему так долго не было меня дома?
Мы расстались. А я почему-то вспомнил, что из Германии Ефим вывез две привычки: маниакальное пристрастие к немецкому пиву и абсолютной чистоте послеобеденных тарелок. Обычно Двойра сообразно своему аппетиту накладывает в тарелки больше, чем в состоянии съесть. И Ефим упрекает ее за оставляемые на тарелках объедки. Своими замечаниями он порой доводит Двойру до истерики.
И я не раз задавался вопросом: а не является ли косвенной виновницей семейного разлада Боренбоймов та самая девушка далекой молодости, что заснята на любительской фотографии?


ДЕНЬ СМЕХА

Правительство постановило ежегодно отмечать первого апреля День Смеха.
Накануне этой даты заведующий отделом культуры областной газеты «Светлый путь» (дважды менявшей свои названия: «Ленинский путь» и «Сталинский путь»), поручил недавно принятому на работу литсотруднику Филиппу Перышкину подготовить в следующий номер газеты юмористический репортаж.
- Возьмешь веселые интервью у граждан города, - наставлял неофита завотделом культуры Веньямин Чмыхалов. - Строк эдак на двести. Постарайсл изобразить поюморнее. Это будет твоим экзаменом.
Вооружившись телефонным справочником, Филя стал обзванивать случайных абонентов. Однако зксперимент не задался с первых же минут.
Одни подозрительно вопрошали, какую цель преследует корреспондент - не хочет ли он выставить их в неприглядном виде? Другие называли зaтеюo Фили дурацкой. А третьи вообще отказывались разговаривать с Филей.
Перышкин решил пойти в народ. Он пытался завязать разговор с прохожими на улице: но от него шарахались, как от назойливой осенней мухи.
Возвратиться в редакцию с пустыми руками Перышкину не позволило репортерское самолюбие: на карту была поставлена его профессиональная честь.
Посовещавшись с самим собой, Перыикин решил пройтись по одному из городских кварталов. На звонок в первую попавшуюся квартиру за дверью послышался звонкий детский голосок:
- Мамы и папы нет дома, они запретили мне разговаривать с незнакомыми дядями.
В двух других квартирах на звонки Перышкина никто не откликнулся. В конце концов, Перышкину все же улыбнулась удача в лице отворившей дверь приветливой старушки. Филя представился:
- Я корреспондент. Меня зовут Филиппом. Можно к вам зайти?
- Отчего ж нельзя? Можно! Я завсегда рада гостям. Добро пожаловать! А меня кличут Михайловной.
Старушка повела Филю прямиком на кухню и усадила за стол.
- Я хочу с вами побеседовать, - сказал Филя.
- Вот что, милок, - дружелюбно сказала Михайловна, - негоже разговоры вести без угощения. Я скорехонько, что-нибудь спроворю.
Вскоре на застланной клеенкой столе появились: бутылка мутной браги, кирпичик ржаного хлеба, холодная картошка в мундирах, соленые огурчики и два граненых стакана.
Присев на табуретку за столом напротив Перышкина, держа в руке граненый стакан с брагой, Михайловна провозгласила первый тост:
- За знакомство!
Выпили. Закусили. Еще выпили. Еще закусили.
- Кушай, кушай, небось, оголодал на казенных харчах-то? - приговаривала Михайловна.
Старуха явно была рада, что к ней заявился такой важный гость, как корреспондент. Она уважала корреспондентов, хотя газет отродясь не читала, обходилась сведениями, полученными от соседей на скамейке у дома.
- Я на вас надеюсь, Михайловна! - многозначительно произнес Перышкин.
- Об чем ты, милок? - насторожилась старушка.
- Уважаемая Михайловна, постарайтесь вспомнить самые смешные случаи из вашей прошлой жизни. Наверняка были такие случаи?
- Были, как им не быть? Как вспомнишь - смех один!
- А вы конкретнее.
- Это можно, отчего же нельзя? Мы, крестьяне, работали в колхозе «Путь к коммунизму». Не за рубли, а за «палочки». Трудодни так назывались. Бригадир те палочки в тетрадку заносил. А в конце года, ежели был урожай, что-нибудь и нам перепадало.
- А на что вы жили?
- А с приусадебных участков. Намаешься за день на колхозных полях, а вечерком на своей делянке колготишься. С того и жили. А председатели сплошная пьянь! Каждый год почти менялись. А из райцентра новых присылали, чтоб мы их, значит, выбирали.
- А посмешнее можете что-нибудь вспомнить? - заволновался Перышкин.
- Можно, отчего ж нельзя? Вот поддадим бражки, все смешным покажется, - наполняя брагой, стакан Перышкина, словоохотливо заверила его Михайловна. -Может, про то, как добровольно на займ колхозники подписывались?
- Валяй! - панибратски произнес Перышкин, на которого уже начал оказывать действие бражной хмель.
- А было так. Собрал колхозников в хате председатель Мухортов, а дверь на ключ запер. И пригрозил: ни одна душа отсюдова не выйдет, пока все добровольно не подпишутся на тот треклятый займ, будь он неладен!. И тут, как на грех моей суседке Мотовилихе приспичило до ветру - спасу нет! Как поляки, звиняюсь, говорят: «Срати и родити - нельзя погодити!» Как ни упрашивала Мотовилиха, что ей до ветру невтерпеж - не сжалился Мухортов. Ну, Мотовилиха и надзюрaла в подштанники...
От выпитой бражки Михайловна зарделась, словно молодайка, а глаза ее озорно засверкали. Но вдруг настроение ее дало сильный крен.
- А вообще-то, милок, правду тебе сказать, веселого в моей жизни было ой как мало! Голода, холода и работа, работа, работа! Мужика моего Хведю и сыночков двух родненьких на войне поубивало. Я в город подалась, на швейную хфабрику поступила «Большевичка». Спасибо директору Николаю Ивановичу, однокомнатную квартиру предоставил. Кукую цельный день одна, не с кем словечком перемолвиться.
От журчащего распевного голоса Михайловны стало Перышкина клонить в сон. Из его руки выпал на стол карандаш.
- Сморило парня, - подумала Михайловна. Она уложила его на диван и прикрыла ноги пуховым платком. Сама же села рядышком на табурете. Чем дольше Михайловна всматривалась в молодое лицо Перышкина, тем жальче становилось у нее на сердце. Себя ей тоже стало жаль.
Крупные горючие слезы выступили у нее на глазах. И стала она исповедываться перед своим спящим гостем, как перед церковным батюшкой. Она поведала о своих горестях, и на душе у нее стало, вроде бы, немного легче.
За срыв ответственного задания, Перышкин получил нагоняй от своего заведующего отделом Чмыхалова. А наметившуюся дыру в газетной полосе срочно заткнули тассовской юмореской столичного сатирика. Ее передали по телетайпу. Сатирик язвительно бичевал нерадивого сантехника, который умудрился устроить потоп в жилом доме. Под юмореской подверстали несколько старых анекдотов из прошлогоднего настенного календаря.


ЛЮДОЕДЫ

Однажды пожилой палестинец собрал своих десятерых детей и сказал им:
- Вы уже взрослые и можете обо всем судить здраво. Я потерял работу в проклятом Израиле и нам теперь не на что жить. Один из вас должен стать «шахидом», и уничтожить как можно больше неверных. За это нам выдадут двадцать пять тысяч долларов, и мы сможем прокормиться. Даю вам три дня на размышление. Решайте!
Через три дня все снова собрались вместе. И старший из сыновей сказал:
- Отец! Мы поговорили между собой - и все мы согласны стать «шахидами», чтобы как говорит мулла, попасть в рай.
Отец поблагодарил детей и определил в «шахиды» самого болезненного из них.
Эту душещипательную историю один араб рассказал моему приятелю, а уж он пересказал ее мне. Приятель явно сочувствовал этому отцу семейства, который из-за бедственного положения вынужден отдавать на заклание своего ребенка.
Мне свойственна некоторая заторможенность восприятия услышанного. Поэтому я не нашелся, что возразить моему приятелю. Но дома я осмыслил услышанное. И меня охватил праведный гнев. Теперь я многое мог бы оспорить. Первое - исследования показывают, что большинство «шахидов» происходит из материально обеспеченных семей. Второе - «шахидов»
готовят заранее. Главная мотивация – беспощадная борьба с неверными, защита ислама.
Меня поражает слепота отечественных леваков и зарубежных, особенно европейских, адвокатов «несчастного палестинского народа». Когда после терактов погибают мирные еврейские граждане, «миротворцы» молчат в тряпочку  или отделываются крокодильими соболезнованиями. Когда же погибают вооруженные палестинцы, обстреливающие израильских солдат - их почему-то именуют «мирными жителями» - а особенно, если, не дай Бог, от шальной пули погибает палестинский ребенок, то уж тут раздаются стоны и вопли о страданиях «несчастного палестинского народа». А между тем, «несчастный палестинский народ» в боль-шинстве своем не желает никакого мира. Самая заветная мечта палестинцев - исчезновение израильского государства.
Нет! Вовсе не евреи виноваты в развале сельского козяйства и промышленности автономии. Это заправилы автономии объявили войну израильскому государству. Вместо того, чтобы выйти на улицы городов и решительно протестовать против своей нищеты, потребовать от властей работы и улучшения условий жизни, они не нашли ничего лучшего, как заняться отстрелом мирных жителей Израиля. Чем в таком случае упомянутый отец семейства - палестинец, отличается от каннибала? Тот убивает представителя другого племени и питается его мясом. А этот араб является людоедом не впрямую, а косвенно. Он посылает своего сына, чтобы тот убил как можно больше израильтян, ожидая за это денежного вознаграждения. И на эти кровавые деньги арабский каннибал кормит своих детей и кормится сам.
Только утробной животной ненавистью палестинцев к евреям объясняется их каннибализм. И ничем другим!


КОНФУЗ  (ЮМОРИСТИЧЕСКАЯ ФАНТАСТИКА)

В двадцать втором веке на планете Земля вспыхнул колоссальный демографический взрыв. Из-за перенаселенности участились стычки не только между отдельными людьми, но и странами. Создалась реальная угроза для судеб всей человеческой цивилизации.
В описываемое время технический прогресс достиг небывалых высот. Однако проблема переселения землян на другие планеты все еще не была решена. Срочно был созван Всемирный форум ученых. Дискуссии длились неделю. Решение форума были до смешного проста - в виде панацеи предлагались не лекарства, а ... юмор. Использование юмора в повседневной жизни, по мнению ученых, должно было нейтрализовать конфликты и выработать терпимое отношение ко всякого рода неурядица.
Мировая общественность одобрила рекомендации мудрецов. В результате резко подскочил спрос на юмористическую литературу. А это в свою очередь породило огромное количество предложений. На редакции газет и книжные издательства обрушилась лавина юмористических произведений. Их сотрудники были просто физически не в состоянии «переварить» такое огромное количество рукописей. На выручку издателям поспешили многочисленные конструкторские бюро. Был объявлен конкурс на лучший проект, в основу было положено создание экспериментальной партии роботов. Они довольно успешно справились со сложными тестами на сообразительность. После чего было решено устроить им экзамен по реакции на юмор. Ради чего они, собственно, и были созданы.
Когда авторитетная комиссия заняла свои места за столом, в зал привезли семь роботов. Их расставили в одну шеренгу вдоль стены.
- Ну, что ж, начнем, пожалуй! - торжественно объявил Главный Конструктор Робототехники.
- Согласен! - откликнулся Главный Теоретик.
- И я не возражаю! - присоединился Главный Психолог.
Первым заданием для роботов, Ассистент предложил выдержки из произведений Шолома Алейхема, Жерома К.Жерома и Стивена Ликока.
Поощрительно улыбаясь, эксперты дружно воззрились на испытуемых. Однако никто из великолепной семерки даже не шелохнулся.
- Продолжайте действовать по намеченной программе, - предложил ассистенту главный Конструктор.
На этот раз роботам предложили Марка Твена, Николая Гоголя и турецкого юмориста Азиза Несина.
И эти признанные мастера не произвели на роботов ни малейшего впечатления.
Не среагировали роботы на Аркадия Аверченко и Ярослава Гашека.
- Кретинизм какой-то! - мрачно подытожил Главный Теоретик.
В комнате застыла зловещая тишина.
Обращаясь к членам комиссии, Ассистент растерянно спросил:
- Может, сделаем еще одну попыпсу?
И он по памяти процитировал несколько остроумнейших стихотворений популярного в двадцатом веке пародиста Иванова.
Роботы по-прежнему оставались безучастными.
Неизвестно, как дальше разворачивались бы события, если бы в экзаменаторскую случайно не забрел свободный от дежурства лифтер Моня Бэсимхадэр. Осведомившись о сути проблемы, он посоветовал назначить начальником любого из роботов. И чтобы он озвучил какой-нибудь житейский анекдот.
- А что это даст? - скептически скривился Главный Психолог.
- А вы попробуйте! - усмехнулся Бэсимхадэр. -Как говорили у нас в Одессе: попитка - не питка!
Ассистент вопросительно взглянул на Главного Конструктора, но тот лишь досадливо повел плечами: мол, поступай, как знаешь!
Ассистент тоже не верил, что из этого получится что-либо путное, однако все же назначил начальником стоявшего с краю робота за номером 5.СЭС.777 серии Д.У.Б. Затем вставил случайно оказавшуюся у него в кармане халата дискету, на которой какой-то озорной студент-практикант записал старый анекдот о вернувшемся из командировки муже, заставшем свою неверную жену с любовником.
Когда возведенный в ранг начальника робот озвучил анекдот, остальные шесть роботов отреагировали мгновенно. Они дружно зазуммерили, замигали разноцветными индикаторами, а затем разразились скрежещущим металлическим хохотом. А один из них до того переусердствовал, что с грохотом свалился на пол.
Члены комиссии побагровели от возмущения. А потерявший самообладание Главный Конструктор истошно закричал:
- Немедленно прекратите этот пошлый балаган! Уберите к чертовой матери этих болванов!
Когда опозорившуюся семерку выволокли из комнаты, Главный Конструктор сказал:
- Придется еще немного поработать над совершенствованием этих роботов!
Увидев, что все собираются уходить, Моня Бэсимхадэр не удержался от напутственного слова:
- А что я вам говорил, дорогие мои? Проверено на практике! В нашей конторе был служащий по фамилии Типэшмэн. По части юмора - ни в зуб ногой! Но когда его назначили начальником конторы, он вдруг заделался таким остроумцем, что я тебе дам! Бывало, сморозит какую-нибудь глупость, так подчиненные по полу катаются от смеха. Вот и роботы повели себя соответственно. Они хоть и металлолом, а тоже кой-чего соображают!


КАЗАР

Когда турки напали на Армению и учинили резню, маленького Казара вместе с другими детьми высокогорной деревушки угнали в туретчину. Казар был способным ребенком, он изучил турецкий язык и пел турецкие песни. Тогда он детским умом еще не осознал глубину трагедии своего народа. Армянами торговали на базарах, как рабами,
После Октябрьской революции, уцелевшие армяне получили возможность вернуться на родину. Казар к тому времени стал взрослым человеком. На родине, ставшей советской, армян встретили неприветливо, подозрительно. Это обидело гордого Казара, и он отказался принять советское подданство. Армян выслали в Казахстан. Казар попробовал работать в швейной арте-ли, но тамошние порядки ему не понравились. В частностн, он старался изготовить изделие как можно добротнее - ибо не мог по своей честной натуре поступить иначе - а от него требовали количество - план. Ему надоели эти бесконечные «давай, давай!» и он уволился из артели, носившей кличку «Свободный труд». Чтобы не умереть с голоду, Казар покупал на барахолке за мизерную цену подержанные вещи, сводил с них пятна, перелицовывал, утюжил и продавап на толкучке несколько дороже. Тем и жил, и содержал семью.
Казар всегда держался от людей особняком. Любил копаться на огородных грядках. По ночам он подолгу наблюдал за звездами и думал о чем-то своем.
Он никогда в жизни не болел и не обращался к врачам. Это он объяснял так:
- Мужчина должен быть сильным, иначе это не мужчина.
Особенно он воспрянул, когда у его старшего сына родился внук. До этого было две девочки. Когда однажды внук заболел, Казар говорил, что ему кажется, будто шатается кровля дома.
Наступила глубокая старость. Казар говорил жене и дочери:
- Вы не плачые, когда я умру. Человек рождается и умирает. Так всегда было и так всегда будет.
Так вот, когда заболел внук, Казар, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей стал перетаскивать в сарай  привезенный с лесоторгового склада уголь. Привезли три тонны. Он таскал три дня. Он растапливал печь. Когда жена пришла на кухню, Казар лежал на полу с поднятой рукой. Вскрытие показало, что от напряжения у Казара лопнула аорта. Умер он зимой. Студенты педагогического института, где преподавал старший сын Казара, целый день долбили кайлами мерзлую землю.
Я был на поминках Казара. Две комнаты голые с побеленными известкой стенами. Обстановка убогая. Черная «голландка». В другой комнате узкая кровать. Ситцевые пестрые занавески, еще одна кровать, скамьи и стулья. Младшая дочь Казара Люба так и не вышла замуж. Казар защищал ее от упреков близких:
- Оставьте ЕГО в покое. Значит, ЕМУ так нравится!
Казар плохо говорил по-русски. Поэтому ЕЕ у него выходило, как ЕГО.
За двумя неровно составленными столами сидят притихшие гости. На столах - армянский коньяк в пузатой бутылке, бутылка «Столичной», сухое вино в узкогорлых бутылках, картофельное пюре, жареное мясо, котлеты, мелко нарезанные соленые огурцы.
Гости по очереди встают со своих мест и произносят поминальные слова по покойнику. Все пьют сдержанно, пьют тихо.
Сын Казара, Артем, вспоминает:
- Мой батя был из горного селения, из которого вышел Давид Сасунский. Турки побаивались больше всего горцев из этого селения. Они истребили всек поголовно. Беременным женщинам вспарывали животы ножами, поддевали утробных младенцев на штыки. Девушек и женщин раздевали догола и на глазах у мужей и детей насиловали самым зверским образом. Это разрешал их Коран. Все это наблюдал юный Казар, и сердце его почернело от жалости и ненависти. Его угнали с несколькими уцелевшими односельчанами в Турцию. Там он батрачил у хозяина. После того, как хозяин его избил, Казар решил бежать. Он спрятался на пароходе, направлявшемся в Батуми. В пути его обнаружили. Но кто-то из пассажиров заплатил за него. Ко-гда он прибыл в Батуми, добрый человек позаботился о Казаре. С него сняли ичиги с задранными вверх носками, турецкие шаровары и тюрбан. Все это сожгли на костре.
Когда началась русско-турецкая война, Казар упросил, чтобы его взяли в армию. И надо же такому случиться, что в бою Казар лицом к лицу столкнулся со своим турецким хозяином. Тот упал на колени и стал умолять пощадить его. Но Казар выстрелил в него из ружья. Так он отомстил за весь народ.
Соседки по дому - плоские лица, грубые от работы шершавые ладони, истово крестились в угол.
Один из гостей - армянин - сказал:
- У Казара есть дети и внуки. Пусть они живут и радуются. Он ушел от нас, но мы еще туда придем. Таков закон природы. И тут ничего не поделаешь. Пусть земля ему будет пухом!
Жена Казара - благовидная женщина - все это время сидела молча с глазами, полными слез.
Как-то незаметно общий разговор перешел на тему о китайцах, что они очень быстро размножаются и это опасно. О Вьетнаме и Америке. О космосе и космонавтах. О мелких будничных делах. О покойнике уже не вспоминали.
А мне показалось, что не хватает каких-то грустных обрядовых песен и печальной музыки.


САМООБСЛУЖИВАНИЕ

Впервые с этой проблемой Анатолий Хлястиков столкнулся еще на заре туманной юности. Когда он пожелал влиться в ряды ВЛКСМ, вожак школьной комсомольской организации Ким Костров сказал ему:
- Толян, я человек занятой, а у тебя времени навалом. Так что садись и накатай на себя характеристику. Типа того, что среди старшеклассников пользуешься заслуженным авторитетом. Принимаешь активное участие в общественной жизни. С уставом ВЛКСМ знаком. И тому подобное. Не тебя мне учить. Ты же лучше других знаешь самого себя. Свои достоинства и недостатки. Плюсы и минусы. Тебе, как говорится, и карты в руки. Смотри, не подведи!
И Толян не подвел. Комсомольский вожак остался доволен.
Сходная ситуация возникла, когда для зачисления в штат сотрудников жутко засекреченного научно-исследовательского института надо было непременно стать членом компартии. Парторг института Глеб Кремнев, даже не подозревая о своем предшественнике
комсомольском вожаке Киме Кострове, буквально повторил его слова:
- Анатолий Сильвестрович, я человек занятой. А у тебя времени навалом. Так что, садись и накатай на себя характеристику. Типа того, что пользуешься заслуженным авторитетом. Принимаешь активное участие в общественной жизни. Морально устойчив. С уставом ВКП/б/ знаком. С этой характеристикой познакомим двух поручителей - и дело в шляпе. В общем, садись и сочиняй!
Хлястиков сел и сочинил.
Характеристика понадобилась, когда Хлястикова прочили в директоры института. И снова он оказался на высоте.
Со временем Хлястиков усвоил простую истину, что сочинение характеристик лишь малая часть тех забот, которые приходится выполнять, чтобы облегчить собственное существование. Вот почему, когда надо было «обмыть» благополучно защищенную докторскую диссертацию, Хлястиков буквально превзошел себя самого. Мало того, что он оформил заявку, обговорил подробнейшим образом застольное меню, составил сценарий торжественного вечера, тексты приветственных речей, но даже закупил букеты цветов для вручения «виновнику торжества» и распределил их среди «дарителей».
Банкет прошел на «ура».
Шли годы. Благополучно миновав опасные рифы партийных чисток, репрессивных судилищ зловещего 37-го и не менее страшного 58-го, Хлястиков благополучно добрался до пенсии. В честь этого события, Хлястиков сочинил приветственный адрес самому себе. Договорился с типографией о формате этого юбилейного шедевра, шрифтах, красочной твердой обложке. Он также разослал в различные организации письма с настоятельной просьбой прислать поздравления юбиляру к намеченной дате. Не были упущены из виду и такие мелочи, как ценные подарки, цветы и тому подобное.
Несмотря на крепкое здоровье, когда пришла пора подумать о душе, Хлястиков счел необходимым отдать распоряжения жене касательно будущих похорон. Были оговорены стоимость дорогого гроба, состав музыкантов духового оркестра, текст скорбного четверостишия на мраморном памятнике, оплата могильщиков, надписи на лентах траурных венков. Были им составлены также тексты некролога и траурной речи.
Впоследствии оказалось, что то были не напрасные труды. Буквально на следующий день после юбилейного банкета по случаю 80-летия Анатолий Сильвестрович Хлястиков скоропостижно скончался.
Когда гроб с Хлястиковым поместили у края могилы, кто-то из «группы товарищей», подписавших составленный Хлястиковым некролог, выразительно зачитал прощальную речь, тоже составленную покойным. Присутствующие на траурной церемонии отдали должное значительности и глубине мыслей в ней заключенных.
Двадцатипятилетняя вдова Хлястикова - третья по счету жена - устроила шикарные поминки в престижном ресторане «Джигимотрус». Когда поминальное застолье достигло апогея, тамада попросил внимания и произнес тост:
- Я хочу выразить благодарность покойнику. Он все предусмотрел. Даже траурную речь, чем избавил нас от лицемерных проявлений скорби. В общем, позаботился о нас, живых! Так пусть будет пухом ему земля! Выпьем за его здоровье на том свете!
Тост был дружно поддержан присутствующими.


ПОРЯДОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Я работал тогда в Харьковском научно-исследовательском институте. Придя на работу, застал своего шефа - заведующего отделом Евгения Петровича Сунцова - в плохом настроении. Видимо, у него дома что-то случилось.
- Что с вами, Евгений Петрович, на вас лица нет,- спросил я.
- Да так, одна неприятная история произошла, - ответил Евгений Петрович. - Вчера заболела моя жена Софьюшка. Вызвал врача. Он осмотрел ее, определил простудное заболевание, рецепт выписал. Все, как обычно.
Сегодня утром, собираясь на работу, обнаружил пропажу золотых часов. И дело даже не в том, что они золотые, а в том, что на фронте Рокоссовский мне их подарил за удачно отраженную атаку немцев. Они на тумбочке лежали. Я дочь спросил, не видела ли она часы. Весь дом перерыл - нет часов. Сгинули. Неужели врач прихватил их? Я в это не могу поверить. А больше к нам в квартиру никто из посторонних не заходил.
Наш разговор услыхал стоявший неподалеку инженер по технике безопасности Варфоломеев. Мы все знали, что эта должность - прикрытие для штатного сотрудника КГБ. Он подошел к нам и обратился к Евгению Петровичу:
- Я случайно подслушал ваш разговор и если вы, Евгений Петрович, не возражаете, то я вам помогу. Уверен, что часы стибрил посетивший вас врач. Вы мне только назовите его фамилию. Его вызовут куда следует  и после беседы с нашими ребятами он признается не только в краже часов, но даже в том, что в этом неблаговидном деле замешаны его бабушка и дедушка.
- Вы меня извините, пожалуйста, товарищ Варфоломеев, а вдруг врач не виноват? Тогда я не смогу себя простить за то, что оговорил честного человека.
- Обычная интеллигентская мягкотелость! - снисходительно хмыкнул Варфоломеев. - Ну, как хотите, вольному воля! Еще пожалеете, что отказались от помощи.
Прошло полгода. Прихожу это я на работу, а мой Евгений Летрович сияет. И весело так рассказывает следующую историю:
- Представляете, коллега, вчера у моей дочери выскользнула из рук серьга и закатилась под тумбочку. Она тяжелая, одной с места не сдвинуть. Дочь, значит, пошарила канцелярской линейкой под тумбочкой и вместе с серьгой вытащила мои часы. И вы знаете, коллега, я обрадовался не столько тому, что нашлись часы, сколько тому, что не попросил у Варфоломеева помощи и не опозорил честного человека.
- Это вы - честный человек, Евгений Петрович! А каким образом часы оказались под тумбочкой?
- А очень просто! Я вспомнил, что доктор, придя к нам, водрузил свой чемоданчик на тумбочку, а уходя, видимо, нечаянно их смахнул на пол. Он даже не обратил на часы внимания. Вот так-то!


ТАТКА

Мой приятель, одессит Фима Зудерман, был помешан на древнем еврейском племени татов. Он прочел все, что можно было раздобыть о них. Их образ жизни, обычаи очаровали его. Мечтой Фимы была идея-фикс - жениться на татке.
Он узнал, что таты живут в Крыму и на Кавказе. Что это высокие, голубоглазые красивые люди. Но на Кавказе немцы во время оккупации Крыма, уничтожили всех татов. Между тем на Кавказе, слава Богу, они, кажется, уцелели.
И вот наш Фима, очертя голову, рванул в Махачкалу, где по его данным в горах проживала горстка татов. Он никого не знал! Наугад зашел в школу и сказал завучу:
- Я приехал, чтобы жениться на еврейке - татке. Вы не могли бы познакомить меня с какой-нибудь девушкой?
- Дарагой! Зачем далеко ходить? - сказал завуч. - Пойдем ко мне домой, гостем будешь! Я познакомлю тебя с хорошей девушкой.
Конечно, был пир горой. Застолье затянулось до утра. А утром гостеприимный хозяин познакомил Фиму со своей младшей дочерью. Сыграли пышную свадьбу.
И привез Фима Мириям в Одессу. Она всем понравилась. Миловидная, добрая, хозяйственная.
Мириям родила Фиме троих сыновей. Каждое лето они ездили всей семьей в гости к отцу Мириям.
Уж неизвестно по какой причине молодые повздорили. Фима разбушевался и ударил Мириям. Отец застал Мириям в саду. Она тихонько плакала. С большим трудом он вырвал у дочери признание о том, что случилось.
Отец вызвал из дома Фиму, вытащил наполовину кинжал из ножен и очень тихо произнес:
- Послушай, зять! За каждую слезинку моей дочери ты будешь теперь расплачиваться каплей своей крови. Запомни это!
С тех пор, Фима и пальцем не тронул Мириям. Он хорошо знал, то слово горца - железное слово.


КЛЕОПАТРА

В селе Сухая Балка, жил некий Коваленко. До революции село относилось к Херсонской губернии. Звали Коваленко Никифором. И был он окаянным безбожником. Уж таким зародился. На этой почве Никифор люто враждовал с попом сельской церквушки - отцом Анемподистом.
Поп этот был весьма зловредным человеком, только и ждал подходящего момента, чтобы как можно докучливее досадить своему идеологическому врагу. И такой случай представился, когда у жены Никифора родилась дочь. Поп дотянул крестины девочки до той поры, пока в святцах не пПодоспела святая Клеопатра. И он назвал новорожденную Клеопатрой. В деревне ее звали не иначе, как Клепой.


МНИМЫЙ РЕВНИВЕЦ

Ужин подходил к концу. Хозяйка задумалась над тем, что завтра надо сварить борща, а капуста кончилась.
Муж поднялся из-за стола, подошел к жене и небрежно спросил:
- Что задумалась, Маничка? Не влюбилась ли в кого?
- Ты угадал, Костик! - продолжая размыилять о завтрашних хлолотах, рассеянно ответила жена.
- Смотри у меня! - шутливо пригрозил муж и поспешил к телевизору: с минуту на минуту должен был начаться футбольный матч.
Маня стала мыть в раковине посуду. Воображение ее разыгралось... Мужчины народ ревнивый. Видимо, ее Костя тоже не избежал этой участи. Раз он ее ревнует, значит, еще любит...
А все же интересно, к кому бы это он мог ее приревновать? Может, к соседу по садовому участку? А почему бы и нет? Она совсем еще неплохо смотрится! Любой мужчина может увлечься.
А Костя-то, Костя! Вот чудеса! Вроде раньше за ним этого не замечалось, чтоб он хоть разочек к кому-нибудь ее приревновал. Засел у телевизора, а у самого, наверное, на сердце кошки скребут. Не выдержит, сейчас прибежит, допытываться станет, кем это я увлеклась. Но я его немного помучаю, туману напущу. А потом этак небрежно скажу:
- И чем только голова твоя, дружочек, забита? Разве я могу такого чудесного мужа, как ты, променять на кого-то другого?
И действительно, вскоре на кухне появился Костя. Вид у него был растерянный, лицо красное от возбуждения.
- Что-то сегодня даже футбол не хочется смотреть, - сказал Костя.
- С чего бы это? - предвкушая лестный для нее ответ, полюбопытствовала Маня.
- Завтра у меня выходной, как ты знаешь. Мы с Мишей собираемся на рыбалку, а я никак не могу решить из какой крупы сварить кашу для приманки.
- И всего-то? - рассмеялась Маня.
- Не понимаю, что тут смешного! - обиделся Костя. - Я тебе, как человеку толкую о своей проблеме, а ты смешки строишь! Пойми ты своей бестолковой женской башкой, что иной раз карпы ходят по дну, а клевать, подлые, не желают. Морды воротят. Не угодил им, значит, кашкой.
Маня неожиданно расплакалась.
- Ты че? - удивился Костя.
Всхлипывая, Маня разразилась небольшим монологом:
- У всех мужья, как мужья, а у меня - рыбак! Я-то подумала, что ты действительно меня любишь и способен ревновать. А у тебя одно на уме - проклятые карпы!


ЗА ЧИСТУIО МОНЕТУ

В предисловии к повести «Герой нашего времени» Лермонтов самым решительным образом отмежевывался от главного ее героя Печорина. Так как молва упрямо утверждала о том, ито он писал Печорина с себя.
Разумеется, я не Лермонтов, однако мне, как литератору, тоже приходится оправдываться перед читателями. С той лишь разницей, что я делаю это не печатно, а устно. Вот как это происходит. Один читатель, близко знавший меня, недоумевал:
- Ты женатый человек, а объясняешься в лыбви молоденькой девушке. Как тебе не стыдно?
- Что ты выдумываешь? - удивился я.
- Он сочиняет, а я, видите ли, выдумываю!
- Не понял!
- В твоей повести парень объясняется в лыбви к девушке?
- Ну, и что с того?
- Такое невозможно придумать. Наверное, ты почерпнул это из своей донжуанской практики.
- Дружище, пойми, художественная литература это вымысел, фантазия, игра воображения.
- Не пудри мне мозги! Знаем мы эту игру воображения! Не лыком шиты!
Как я ни старался, какие доводы в свое оправдание ни приводил, он остался при своем мнении.
Другой читатель тоже набросился на меня с обвинениями:
- Почему ты при вступлении в общество садоводов скрыл позорящий тебя факт?
- Какой факт?
- Скажи откровенно - было такое происшествие, когда в пьяном виде ты совершил аварию - разбил всмятку «Жигуленка», а затем умыкнул жену завгара и скрылся с ней?
- Что ты выдумываешь? От спиртного меня воротит, никакой аварии я не совершал, ничью жену не уводил.
- А как понимать подобный пассаж в твоем рассказе «Крутые виражи»?
-Так это же рассказ!
- Не вешай мне лапшу на уши! Чтобы так убедительно описать автомобильную аварию, надо самому влезть в шкуру водителя-лихача.
В свое оправдание я выставил, по-моему, тот веский довод, что никогда не имел машины, а со своей женой, слава Богу, живу в полном согласии, и никуда от нее не убегал.
Но мой оппонент не поверил мне, и, довольный своей проницательностью, принялся убеждать меня в своем хорошем отношении ко мне:
-Не трусь, о своих подозрениях я не стану сообщать в милицию.
А с некоторых пор я начал замечать, что мои знакомые стали меня избегать. А произошло это после выхода в свет моей детективной повести «Кровь на снегу». Я пытался выяснить причину внезапного охлаждения ко мне, но удалось это сделать лишь после того, как я заарканил одного из моих знакомых.
- Почему ты меня избегаешь? - спросил я его, крепко держа за локоть, чтобы он не сбежал.
- Лучше ответь, как тебе удалось отвертеться от тюрьмы? - мрачно спросил он.


ЗАГАДОЧНАЯ ЖЕНСКАЯ ДУША

Адвокат Ювеналий Аполинариевич Фемидов отбыл в трехдневную командировку на краевое совещание юристов. Его жена Аделаида нисколько не была огорчена предстоящим отсутствием мужа. Она решила использовать это время для наведения порядка в квартире. И, прежде всего, промыть заслякощенные после зимы окна. И она хотела преподнести это, как домашний сюрприз мужу. То-то он обрадуется, когда увидит промытые до блеска окна. И наверняка закатит речугу в его адвокатской манере. Вот что он, возможно, скажет:
- Дорогая моя, Аделочка! В наш век огромных скоростей, когда порой даже некогда перелистать газету, ты выкроила время, чтобы навести в доме образцовый порядок. Я горжусь тобой! Я восхищаюсь! Я не нахожу слов, чтобы достойно оценить этот замечательный поступок. Чудо ты мое! Прелесть моя! Дай я тебя расцелую!
На что она сдержанно и скромно ответит примерно так:
- Спасибо тебе, Юв, за высокую оценку моего скромного труда! На моем месте так поступила бы каждая домохозяйка. Я отношу эту твою похвалу на счет моей незабвенной мамочки, которая воспитала меня в духе соблюдения чистоты.
Все это она произнесет в том же шутливом тоне, что и муж. Но в то же время в ее ответе будет содержаться прозрачный намек на то, что она вполне заслужила эту похвалу.
Продумав детали предстоящей операции, женщина принялась за дело. Для подстраховки она привязала себя бельевой веревкой к балконным перилам. Стоя на кирпичном карнизе, она принялась сноровисто орудовать смоченной в мыльном растворе тряпкой, после чего досуха вытерла окна скомканными газетами. В комнатах тоже был наведен порядок.
И вот, наконец, наступил день возвращения мужа из командировки. Бегло поцеловав жену, Ювеналий Аполинариевич стал раздеваться, намереваясь поскорее присесть за стол, чтобы ублажить свой разыгравшийся после утомительной дороги аппетит. Но не тут-то было! Снимая с мужа плащ, Аделаида игриво спросила:
- Ювчик, а ты ничего такого особенного не заметил в доме?
- А что я должен заметить? - рассеянно спросил Ювеналий. Он был чертовски голоден.
- Ты никому ничего не должен, - сухо произнесла Аделаида.
- Не обижайся, дорогая! У тебя что, новая прическа?
- Нет.
- Ты надела новое платье!
- Боже, какой ты невнимательный! Взгляни на окна.
- Ну и что? Окна, как окна.
- Разве они были такими до твоего отьезда?
- М-м-м, кажется да.
- Дура я, дура! Зачем я так старалась? Можно сказать жизнью рисковала, чтобы начистить до блеска выходящие на улицу окна, а ты даже не обратил на них внимание!
Напрасно Ювеналий старался успокоить жену, она была безутешна.
Выплакавшись, Аделаида мстительно произнесла:
- Чтобы я, когда-нибудь еще хотя бы пальцем дотронулась до этих проклятых окон! Дудки! Будешь сам их мыть.
Аделаида ушла в другую комнату.
Сидя на кухне и прихлебывая из стакана остывший чай, Ювеналий предался недоуменным размышлениям. Удивительные создания эти женщины! Какой-то вздор, пустяк, в сущности, мелочь, которые и внимания-то не стоят, они превращают едва ли не в мировую трагедию. Нам, мужчинам никогда не понять загадочную женскую душу!


КУРИТЬ ИЛЬ НЕ КУРИТЬ - ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС

Наши познания о вреде курения становятся все более полными. Ученые всего мира сообщают об этом такие факты, от которых кровь стынет в жилах. Ни от кого не секрет, что курильщики - это сознательные самоубийцы. Они совершенно добровольно сокращают срок своего пребывания на земле минимум на пять лет, если не больше. Ежегодно в связи со злоупотреблениями табачными изделиями от рака легких умирают миллионы людей.
По авторитетному свидетельству британских ученых, если в семье курят оба родителя, то их несчастные дети вдыхают такое количество вредных веществ, какое они получили бы, выкуривая самостоятельно по восемьдесят пачек сигарет в год. Исследования американских и японских специалистов доказывают, что жены курящих мужей, сами не курящие, подвергаются в два раза большей опасности умереть от рака, чем жены некурящих мужей.
Ко всему прочему у курильщиков ослабляется память, понижаются защитные свойства организма. Курение пагубно сказывается на наследственности. За мнимое удовольствие легкомысленных родителей расплачиваются потомки.
Когда человечество, наконец-то, осознало, насколько непомерно велика плата за, казалось бы, невинную привычку, курильщики подверглись всяческим притеснениям. Их обложили штрафами, ограничительными правилами. Их выставляют на всеобщее осмеяние. В частности, крепко достается курильщикам от карикатуристов. На одной из карикатур, изображена огромная мышеловка, в которой на крючке в качестве приманки зажата пачка сигарет. Мрачное впечатление оставляет плакат, на котором струйка дыма от сигареты превращается в петлю висельника. И подпись: «Затянись!».
Безвозвратно канули в прошлое те блаженные для курильщиков дни, когда они безнаказанно дымили в ресторанах, кафе, столовых, автобусах и даже в самолетах. Теперь для этих забав отведены специальные места.
Лично я в молодости изрядно натерпелся от курящей братии. Будучи корреспондентом газеты, я испытывал адские муки в накуренных кабинетах секретарей горкомов и председателей колхозов. С содроганием вспоминаю, как я задыхался в самолете во время десятичасового перелета на Кубу. А все потому, что, возвращаясь из отпуска на свои корабли матросня смолила беспрерывно сигареты.
То ли у меня нервы стали сдавать, то ли по какой другой причине, но меня стали раздражать курящие женщины. К мужчинам я более снисходителен. Меня передергивает, когда я вижу старуху с накрашенными губами, которая картинно отгопыривает наманикюренные пальцы, то и дело пускает в воздух, как паровоз, клубы сигаретного дыма. И уж совсем не пристало курить девушкам, будущим матерям.
Меня огорчает то, что мои близкие, да и хорошие знакомые не хотят прислушаться к моему совету, избавиться от зловредной привычки. Я никак не могу принять их доводы о том, что они не могут побороть в себе тягу к курению. Я тоже курил, но после войны решил бросить - и бросил без каких-либо затруднений.
В последнее время стало модно предъявлять претензии к изготовителям табачной продукции. Человек курит всю свою жизнь, а потом обвиняет в своих болезнях производителей. И что любопытно - судьи выносят такие приговоры, которые не совместимы со здравым смыслом.
Некая престарелая американка в Калифорнийском суде выиграла иск против крупной табачной корпорации на фантастическую сумму - вы только послушайте - в двадцать восемь миллионов долларов! И только потому, что эта заядлая курильщица заболела раком легких. А ведь никто не заставлял ее смолить сигареты, начиная с отрочества.
Наступление на курильщиков идет на всех фронтах. Их начинают бить деньгой. В некоторых странах некурящим рабочим платят больше, чем курящим.
Надо сказать, к советам врачей в настоящее время прислушивается все больше людей. И это весьма отрадно. Дальше других в этом направлении продвинулось население США и Англии.
Люди искусства объясняют свое безволие боязнью утратить работоспособность, потерять творческое вдохновение. И в самом деле, отнимите сигарету  у актера театра или кино и он, чего доброго, лишится одного из своих главных средств передачи тончайших нюансов переживания своего персонажа. В его распоряжении останутся разве что каких-нибудь два-три жалких невыразительных жеста:  дергать себя за кончик носа или мочку уха, пощипывать подбородок, теребить волосы на голове, протирать стекла очков носовым платком, если он носит согласно роли очки.
Зато, каким богатым набором жестов располагает aктep, изображающий переживания курящего героя. Ему подвластна богатейшая гамма человеческих переживаний: ликорадочные метания изобретателя, мучения ревнивца, отчаянье банкрота, восторги влюбленного.
А когда актер ломает спичку за спичкой, безуспешно пытаясь зажечь сигарету, то проницательный зритель тотчас начинает догадываться о той буре, которая бушует в груди действующего лица. В конце концов, сигарету все-таки удается зажечь. Посмотрите, с какой жадностью затягивается ею актер! Какое умиротворение отражается на его благородном лице! Сколько неподдельного драматизма и одновременно поэзии в его прищуренных глазах, нервном стряхивании пепла в пепельницу, в блаженном пускании колечек дыма в потолок!
Курящий персонаж - сущая находка и для режиссера телесериала. Такой герой вполне может претендовать на дополнительные полчаса экранного времени. А ежели с выдумкой уделить пристальное внимание тому, как герой неторопливо вышагивает по улице, то ос-тальному действию - если приближается финал очередной серии - достаточно отвести оставшееся время. Впрочем, снисходительный зритель, а чаще всего зрительница, уже приучены к этому и не будут роптать.


ПАРАДНАЯ ДВЕРЬ


         1

Ранним летним утром Игорь Михайлович Тропинин сошел с поезда. Его никто не встречал, так как он умышленно не сообщил о времени приезда. Знал, что за это будут упрекать бывшие одноклассники, затеявшие юбилейные торжества, но он желал один на один встретиться с городом детства, где не был вот уже тридцать лет. И, прежде всего, хотел побывать на той улице, где когда-то состоялось первое в его жизни свидание.
Сняв шляпу и перекинув через руку плащ, Тропинин медленно направился от вокзала к центру. Он ничего не узнавал вокруг, словно очутился в чужом городе. Вместо обширных пустырей, заросших пресно пахнувшей на солнце лебедой, высились жилые массивы. Всюду - асфалы, зелень, цветы.
Тропинин хорошо помнил ту улицу и тот небольшой сложенный из звонкого красного кирпича дом с парадной дверью и рассохшимся крыльцом. Створки ее были наглухо забиты гвоздями. Трава-мурава не только подступила к ступеням, но и забралась на них.
И еще Тропинин помнил, что у покосившегося забора была вкопана скамейка. Но они со Светой Тумановой предпочитали крыльцо. В кирпичную стену дома со стороны калитки были вделаны массивные железные кольца. Должно быть, когда-то приезжавшие в гости степняки привязывали к ним лошадей. Чудилось, вот-вот за углом послышится конское ржание и глухой топот копыт, перед крыльцом круто осадят коней, пропахших потом, и всадники, разминая затекшие ноги, вперевалку пройдут по траве к калитке.
Игорь и Света пришли к этому дому еще засветло и успели хорошо разглядеть парадную дверь. В четырех длинных прямоугольниках было четыре плоских деревянных солнца, от которых в разные стороны расходились лучи. Когда-то двери были выкрашены голубой масляной краской, но со временем она пожухла, покрылась густой паутиной трещин, словно картины старых мастеров. Местами краска облупилась и там белела шпаклевка. Двери были шершавые и теплые, кое-где на них выступили мутные янтарные капли смолы.
Тропинин так отчетливо и остро вспомнил вдруг пыльный запах парадных дверей, обветренных, рассохшихся, исхлестанных дождями, что сладко защемило сердце.
То была необыкновенная, чудная ночь! Может, от того, что в юности все необыкновенно, а может, от того, что минувшее, покрытое дымкой времени, всегда представляется прекрасным. Тропинину та ночь такой и запомнилась. Игорь и Света сидели рядом, прижавшись спинами к теплой парадной двери.
Вокруг все успокаивалось и затихало. звуки в вечернем воздухе медленно оседали на землю, словно пыль, поднятая только-что прошедшим по улице стадом. Пастух, хлопая длинным бичом, словно постреливал из пистолета. Коровы протяжно мычали, откликаясь на призывные голоса хозяек. Звякали щеколды калиток, скрипели ворота. Кто-то запел и унес с собой песню. Воробьи, кричавшие так оголтело и надсадно, послушные невидимой дирижерской палочке, мгно-венно умолкли, как только скрылось солнце.
Потянуло прохладой, как из распахнувшейся двери погреба, несмело залопотали листья сирени. Тем временем над забором напротив повисла огромная, похожая на бубен, луна, багровая и загадочная. Она всплывала все выше и выше. И чем дальше забиралась в поднебесье, тем заметнее уменьшалась в размере, теряя багрец и окрашиваясь в голубой цвет, пока вовсе не стала маленькой и серебряной. На ночном небе, словно роса высыпали звезды: они перешептывались, перемигивались и дрожали.
Тени стали гуще. Игорь и Света смотрели, слушали и молчали. К чему разговоры, если можно целоваться -то жадно и порывисто, то ласково и нежно, а то одним касанием губ. Они то впадали в забытье, то приходили в себя и вдруг начинали замечать, что вокруг них что-то совершается.
И верно, вокруг происходило нечто сказочное, волшебное, удивительное, возможное только теплой летней ночью, в призрачном, томящем душу лунном освещении.
Такие будничные, ничем не примечательные днем деревья, дома, заборы, сейчас, при луне, неузнаваемо преобразились, словно их околдовали. Голубые блики рассыпались по листьям. Обыкновенные бутылочные осколки сверкали и переливaлись радужными огнями, словно алмазы.
И вдруг Света сказала:
- Мы всегда будем любить друг друга и никогда не расстанемся.
- Мы всегда будем любить друг друга и никогда не расстанемся, - как эхо повторил Игорь.
Они оба верили в это: в ту лунную ночь все казалось возможным.
Но судьба распорядилась иначе. Жизнь разбросала их в разные стороны, и они потеряли друг друга из виду. Света Туманова осталась в городке, вышла замуж и стала Светланой Николаевной Мешковой. А Игорь уехал в столицу, преуспел в науке и тоже обзавелся семьей.


          2

По каким-то известным ему одному приметам Тропинин отыскал улицу, но никакого кирпичного дома с парадной дверью там не оказалось. Не было и других соседних домов. На их месте во всю ширину квартала возвышалось пятиэтажное здание с магазином.
Тропинин несколько раз уходил, снова возвраащался, полагая, что заблудился. Но нет, видимо, улица была та же самая, даже старый знакомый карагач остался на месте.
Тропинин Прошел во двор, присел на скамейку и растерянно закурил сигарету. Из крайнего подъезда показался толстяк в белой майке и фиолетовых в полоску пижамных брюках. Он нес большое эмалированное ведро.
- Вы не скажете, куда подевался кирпичный дом с парадной дверью? - спросил Тропинин.
Толстяк остановился, пристапьно посмотрел на Тропинина и ответил:
- Тут все снесли. Разве не видите?
Да, спрашивать было незачем, Тропинин и сам уже все понял.


          З

Встреча старых школьных товарищей вполне удалась. за праздничным столом было весело и шумно. Пошли в ход школьные клички, все называли друг-друга не иначе, как девчонками и мальчишками, и не по имени-отчеству, а просто Кольками, Петьками, Наташками.
Светлана Мешкова усадила Тропинина возле себя и велела никуда не отлучаться. Она громко хвастала перед всеми, повторяя одно и то же, что Игорь Михайлович Тропинин, ныне видный ученый, когда-то бы ее первой любовью, и что он был без ума от нее, Светланы Мешковой. Тропинин слушал и улыбался.
Какой она стала шумной, его Света. Как она изменилась! Непомерно растолстела, черты лица расплылись. И только глаза остались такие же, как в те далекие годы: серые, дождевые.
Тропинин дурачился вместе со всеми, охотно поддерживал тосты, смеялся, много ел, много говорил.
Порой, задумавшись, Тропинин поглядывал в окно и ему чудился исчезнувший навсегда кирпичный дом с железными кольцами и старой парадной дверью, в которую в ту памятную летнюю ночь так никто не вошел и никто не вышел.


ТРЯСИНА


         1

На табло вспыхнули слова: «Пристегнуть ремни! Не курить!»
В иллюминатор Виктор Строганов увидел, как мелкой дрожью подрагивают дождевые капли на дюралевой обшивке крыла самолета; воздушной струей от моторов их сносило наискосок мимо многочисленных заклепок.
И вот моторы взревели еще громче, еще злобнее и самолет начал выруливать на исходный рубеж. Некоторое время он постоял в раздумьи, словно бегун в ожидании выстрела стартового пистолета, затем тронул с места медленно и, подпрыгивая на стыках бетонных плит, принялся увеличивать и увеличивать в разбеге скорость, пока ему не удалось оторваться от посадочной полосы.
Самолет взял курс на Юг.
Стройная белокурая стюардесса с подведенными тушью глазами и в кокетливо сдвинутом набок синем берете, стала разносить журналы и газеты пассажирам, удобно устроившимся в зачехленных креслах.
Строганов взял журнал «Америка», но читать не стал. Он никак не мог отвлечься от тяжелых мыслей с той самой минуты, как почтальон принес злополучную телеграмму. Ее доставили накануне очередного отпуска. Строганов собирался провести его вместе с семьей на Байкале, о котором был наслышан. Но телеграмма перечеркнула этот замысел. В ней сообщалось, что его друг Сергей Палавин тяжело болен и хочет свидеться с Владимиром. Телефонная связь с этим южным городом была отвратительная, и Строганову не удалось разуз-нать в чем, собственно, дело.


         2

Владимира Строганова и Сергея Палавина на всю жизнь связала фронтовая дружба. Вместе воевали в десантнык частях, вместе отлеживались после ранения в госпитале, вместе и одновременно демобилизовались из армии, вместе поступили в горный институт, вместе влюбились в одну и ту же девушку.
Звали ее Ириной. Она выбрала Сергея. Возможно, в этом не было ничего удивительного. Уж слишком удачлив бы Сергей. А девушки любят удачливых. Сергею много было отпущено судьбой. Общительный, веселый, остроумный — он бы желанным гостем любого застолья. К тому же, Сергей изрядно играл на гитаре. Ему всегда и во всем везло. В большом и малом. Он тaк уверовал в свою удачливость, что даже посмеивался над этим. Уже на четвертом курсе ему предложили остаться в институте на кафедре. Сергей поначалу не соглашался, так как они с Владимиром планировали взять направление в Москву. Но когда Сергей женился на Ирине и у них родился первенец, он решил никуда не переезжать.


           З

Солнце хлынуло в иллюминаторы неожиданно. Владимир даже сощурил глаза. Самолет летел над облаками. Они смахивали на отары белых овец, тесно прижимавшихся друг к дружке. В это время на земле хлюпал дождь, а здесь вовсю сияло солнце, и было празднично. Небо неистово ярилось синевой, словно то было не в начале сентября, а в июле. Владимир подумал о том, что все мы забываем о том, что солнце светит всегда, даже в ненастье, чтобы убедиться в этом, достаточно подняться над облаками забот и проблем. А вот Сергей, видимо, не сумел этого сделать.
Из писем Сергея и, особенно, Ирины Строганов узнал, что же произошло с Сергеем. Обстоятельства сложились так, что совпали в одночасье две беды: скоропостижно скончался маленький Саша из-за скарлатины. А в лаборатории, которой заведовал Сергей, сгорело дорогостоящее импортное оборудование. Привыкший к удачам, Сергей был потрясен случившимся. Ирина утешала его, как могла, но Сергей был безутешен. Что-то произошло с его психикой. Видимо, он сломался. Он подолгу стал где-то пропадать. Домой стал приходить в сильном подпитии. Поначалу Ирина терпеливо сносила пьяные выходки Сергея. Она раздевала его, укладывала в постель. Как она ошиблась, полагая, что это может когда-нибудь кончится! Ведь Сергей был неглупым человеком. Но запойный период продолжался. У Сергея появились сомнительные дружки. А вскоре и такого же пошиба подружки.
Ирина не была слабой женщиной. Просто она любила Сергея и надеялась, что сможет выиграть войну за него. Но пьяное зелье оказалось сильнее ее.
Несмотря на отчаянные призывы Ирины о помощи, Владимир не смог приехать. Его с группой специaлистов отправили в длительную командировку в Африку. Но последнее письмо Ирины все-таки позвало его в дорогу. Ее телеграмма была криком отчаяния.


          4

Ирина пыталась достучаться до сознания Сергея. Но все было тщетно. Он отмахивался от Ирины, словно от назойливой осенней мухи. Эти женщины вечно все преувеличивают! Он, Сергей, в любую минуту может бросить пить. Стоит ему только захотеть! Неужели она, в самом деле, вообразила, что он неисправимый алкаш? Просто после свалившихся на него несчастий он должен развеяться, побывать в мужской компании. В свое оправдание Сергей приводил одну и ту же пословицу: «Пьяный проспится, дурак - никогда!» А он не считал себя дураком.
Ирина тяжело переживала падение Сергея. Она стала раздражительной. Нервы ее сдали. Как это иногда случается, изнурительные ссоры не помешали появлению на свет другого ребенка - Славика. На этот раз причиной того, что Сергей продолжил напиваться, была радость в связи с появлением на свет нового наследника.
На службе тоже все пошло наперекосяк. Сергей получил несколько выговоров в связи с появлением на рабочем месте в пьяном виде. Вскоре Сергея уволили с работы. Семья стала перебиваться на одну Иринину зарплату.
Однажды, когда Сергей собрался уйти вечером из дому, Ирина, держа Славика на руках, пыталась преградить дорогу. Сергей озлобился и ударил Ирину по лицу. Но до него дошло, что он жестоко оскорбил жену. Он упал на колени, просил простить его. Говорил, что он готов отрубить собственную руку, которая поднялась на Ирину. А Ирина, плача, повторяла одно и то же:
- Как ты посмел, как ты посмел?
Не дождавшись прощения, Сергей хлопнул дверью и сбежал из дому.
Обо всем этом Владимир узнал из последнего письма Ирины. Оно заканчивалось такими словами: «Мне ужасно надоело ночью лицезреть пьяную рожу Сергея, а утром выслушивать слезливые покаяния и клятвы в том, что с выпивкой навсегда покончено. Я начинаю его ненавидеть. И это страшно. Наша любовь мертва. Силы мои на исходе. Рушится семья, а я ничего не могу поделать. Очень жаль, Володя, что тебя нет рядом. Сергей всегда ценил твое мнение».


          5

Строганов полюбил этот город еще тогда, когда он вместе с Сергеем учился в институте. Бывало, заберутся они поближе к горам, под тень тополей. Какая там тишина! Только горлинки в ветвях нежно воркуют, да вода в каменных арыках дремотно лопочет. В заколдованной тишине как-то по-особому хорошо и вкусно думалось. И такой безмятежный покой охватывал душу, такое блаженство, что никакими словами не выразить.
Из институтского общежития открывался живописный вид на заснеженные, величественные громады гор. Летом снег венчал лишь их вершины. То ли от того, что в молодости все вокруг кажется ласковым и приветливым, горы тогда Владимиру казались дружелюбными. Теперь же, в этот его приезд, после прошествия долгих лет, горы показались Строганову какими-то враждебными. Казалось, будто они замышляют заговор против людей, посмевших поселиться у их подножия. Горы были нахмурены, и эта хмурь таилась в складках. Что-то зловещее чудилось в этой мрачной синеве.
Строганов очень удивился, когда в аэропорту его встретил Сергей.
- Разве ты не болен? - спросил Владимир.
- С чего ты взял?
- Но Ирина в телеграмме сообщала, что ты болен.
- А разве иначе ты прикатил бы? - благодушно сказал Сергей.
Вид у Сергея был плачевный. Он был худ, словно дистрофик. Руки его тряслись, под глазами набрякли мешки.
Сергей искренне обрадовался приезду друга. Он то и дело обнимап Владимира и говорил, говорил без умолку, видимо, опасаясь расспросов.
- Перво-наперво надо отметить твой приезд, - радостно гудел Сергей. - Сейчас мы пойдем в ресторан.
- Сережа, лучше бы у тебя дома!
- И думать не моги! Ирина объявила сухой закон. Из напитков она теперь признает только чай и лимонад. А мы с тобой все-таки мужчины, бывшие фронтовики. Нам чая да кофея ни к чему!
Когда они присели за столик, Сергей как-то замялся, затем смущенно произнес:
- Понимаешь, Вололя, какая штука. полагалось бы по протоколу мне тебя угощать, ты гость... Но у меня нет при себе денег. Уволили, сволочи с работы. Подыскиваю, но пока что сижу на мели.
- Ладно, плачу я, - уснокоил Сергея Строганов.
- Ты уж меня извини, Володя, великодушно. С кем не бывает. От сумы и от тюрьмы не зарекайся!
- Хватит об этом!
- Я мигом все устрою. Меня все тут знают.
Сергей засеменил к стойке бармена, о чем-то пошептался с официанткой и вскоре вернулся к столику.
- Сейчас мы сообразим по маленькой, вспомним былое. Нам ведь есть что вспомнить, правда, Володя? - возбужденно потирая руки, сказал Сергей.
В этот ранний час в ресторане было мало посетителей. И громкий голос Сергея звучал неуместно. Он нервозно озирался по сторонам, не мог ни на чем сосредоточиться. Расспрашивать его вряд ли имело смысл. Видимо, он уже не в состоянии был думать ни о чем другом, кроме выпивки.
Официантка - с невыспавшимся лицом и белой короной на голове - принесла запотевший графинчик с водкой и бутылку портвейна. На правах принимающей стороны, Сергей трясущейся рукой налил водку в стопку себе и Владимиру. Затем почему-то только себе налил вино в фужер.
- Начнем с беленькой. А ты, красненькая, подожди! За встречу! - сказал Сергей и опрокинул стопку в рот.
Бережно поставив на стол стопку, Сергей, глядя на фужер с вином, ласково заговорил с ним:
- А теперь пришел черед красненькой! Заждалась, голубушка? Ничего, ничего. Сейчас и тебя откушаем!
Эстрада, на которой обычно играли музыканты, пустовала. Рядом с ней стулья были сложены ножками вверх.
Как все-таки может опуститься человек! Еще недавно Сергей был мужчиной атлетического телосложения, а сейчас напротив Владимира за столиком сидел дряхлеющий человек. И хотя после принятия стопки водки и фужера вина и разговора с ними, глаза Сергея заблестели и выражение лица стало осмысленней, было ясно, что это искусственное оживление. Испарится хмель, и у Сергея снова безвольно повиснут руки, а в глазах погаснет блеск.
- Как дальше думаешь жить? - в упор строго спросил Владимир. - Я вижу, ты стал рабом бутылки.
- И ты, Брут! - кривляясь, спросил Сергей. - Все будто сговорились. Мало того, что меня пилит днем и ночью Ирина, так еще и ты читаешь мораль!
- Я твой друг, а кто еще скажет тебе правду?
- Кому нужна эта правда?
- Тебе, Сережа, тебе!
- Человеку и без того трудно живется, а если с помощью зтой самой правды содрать с него кожу, то совсем станет невмоготу.
- Ладно, оставим теорию в стороне. Давай поговорим начистоту: у тебя двойная ответственность - перед семьей и своим талантом.
- Во-во, заладили в одну дуду! Талант, талант! А как стряслось чэпэ с импортным оборудованием, так не посмотрели на талант и поперли из института. А стоит с горя выпить рюмаху-другую, как все начинают галдеть - алкаш, пьянь поганая!
- Так не бывает, чтобы все были неправы, один ты прав.
- Еще как бывает! Знаете что, дорогие товарищи, оставьте меня в покое!
И он снова заговорил как с живыми существами со стопкой водки и фужером вина, которые он быстро наполнил.


          6

Строганову с трудом удалось оторвать Сергея от стола. Он привез Сергея к нему домой на такси.
Сергей дурашливо орал:
- Гу, га! Оп-ля!
Его уложили на диван.
Они сидели друг напротив друга в гостиной - Владимир и Ирина. Трудно было узнать в этой преждевременно состарившейся и поблекшей женщине ту Ирину, в которую когда-то он был влюблен. Всхлипывая, Ирина стала горестно перечислять «подвиги» Сергея. То было скорбное повествование. Сергей безработный. Семья живет только на ее зарплату воспитательницы детского сада, в котором, кстати, находится и их сын Славик. Сергей влезает в долги ради выпивки, а ей приходиться отрывать от скудного семейного бюджета часть средств, чтобы расплатиться с долгами. Она упрашивает знакомых, чтобы те перестали давать Сергею в долг. Когда Сергей напивается, он буквально звереет. А, протрезвев, униженно клянчит прощения, кается, обещает никогда не брать ни капли спиртного в рот.
Ирине и Владимиру удалось убедить Сергея, чтобы он лег в больницу, и чтобы ему вшили эсперaль. Владимир считал, что он сделал все, что мог. И только после этого он улетел в Москву. Уезжал он в удрученном состоянии. В исцеление Сергея он не верил. Владимир опасался, что у Сергея не достанет силы воли, чтобы выбраться из трясины. К сожалению, его опасения оправдались.


          7

О том, что произошло дальше, Строганов узнал из писем Ирины. Видимо ей больше некому было поплакаться.
После того, как Сергей прошел полный курс наркологического лечения, он стал поправляться. И даже устроился на работу в горжилуправление. Но в Сергее произошли неприятные перемены. Из него словно вынули душу. Из веселого общительного человека, он превратился в безразличного ко всему и мрачного субъекта. Его ничто не интересовало - ни сын, ни Ирина, ни работа. Уныло переползал он из одного постылого дня в другой.
Может быть, все и обошлось бы, но роковую роль сыграли его прежние дружки-приятели. Они убедили Сергея в том, что ничего страшного не случится, если он плюнет на француэскую выдумку - эспераль. По их настоянию он проделал на себе опыт. Стал пить - и остался жив. Собутыльники поздравили его с победой.
Сергей превратился в безвольное существо. Он был готов за глоток водки или дешевого вина продать жену, сына, собственную душу. Как-то в пьяном угаре он стал гоняться за Ириной с топором. Она укрылась у соседей. Дальше находиться с Сергеем под одной крышей становилось опасно.
Все решилось само собой. Сергею подвернулась тертая бабенка - уборщица базара. Он перешел жить в ее развалюху на окраине города и прижился там, как бездомная собака.
Перебивался случайными заработками, чаще всего работал грузчиком на рынке. Зимой и летом, Сергей ходил в одном и том же грязном осеннем пальто и солдатской шапке. Каждый день они со своей сожительницей напивались до бесчувствия.


          8

В конце зимы, Владимир получил от Ирины телеграмму: «Умер Сережа. Если сможешь - прилетай. Похороны двадцатого. Ирина».
Самолет пошел на посадку. Город встретил Строганова поземкой. По асфальту переползали белые снежные змеи. Горы были задернуты мутной пеленой.
Ирина привела Строганова к деревянной хибаре. Крыша ее прогнулась. Маленькие оконца быи погружены в землю по самый переплет. Выбитые стекла были заткнуты пестрыми тряпками.
Они прошли вовнутрь. В углу на столе возвышался гроб. Лицо Сергея до того изменилось, что узнать его было невозможно. Их встретила толстая баба - сожительница Сергея. От нее разило водочным перегаром.
- Не стало нашего Сереженьки! - всхлипнула она для приличия. - Еще вчерась попросил яблочка. Откусил и отошел. Яблочко по полу покатилось!
На железной койке восседали четыре старухи в черных платьях и черных платках. Старухи, словно воронье, всегда слетаются на похороны. Неподвижные, с остановившимся взглядом, они напоминали пассажиров, ожидавших поезд на заброшенной станции.
- Не стало нашего Сереженьки! - повторила баба. И глубоко вздохнула.
Видимо, то была дань традиции. Наигранная скорбь плохо вязалась с запекшимся зловещим синяком под глазом.
Похороны состоялись днем. На кладбище поехали в автобусе, нанятом Строгановым. За гробом шло лишь несколько человек. Старухи остались в хибаре, в ожидании полагающихся в таких случаях поминок.