Ольга стояла возле окна. Ночь, сырая, промозглая, казалось, давила на плечи.
Он снова не пришёл. Вечером, когда она пыталась дозвониться до него, вначале не брал трубку, а потом попросту отключил телефон. Так случалось уже не раз. И она знала, что будет дальше. Утром он, как ни в чём ни бывало, откроет дверь, пройдёт в ванную, будет долго там лить воду, потом оденет свежевыстиранные и отутюженные рубашку и брюки, выпьет кофе, может, буркнет на пороге: «Я на работу», и уйдёт. Вечером, наверняка, задержится. Вероятно, что придёт не утром, а часа в два-три ночи. Тогда размеренным шагом пройдёт в спальню, разденется, ляжет, отвернувшись к стене, уснёт. Спрашивать что-либо бесполезно. «Ты что, дура, не знаешь - я работаю. Не мешай. Должен же в семье хоть кто-то и работать!» - это самое тактичное, что можно услышать в ответ.
Да, работать действительно хоть кто-то в семье должен. Поэтому приходилось молчать и терпеть. Уйти от мужа с тремя детьми, одному из которых шесть лет, другому - полтора, а младшему всего два месяца, она не представляла возможным. Пойти к маме? И слушать бесконечные «а я же говорила!» А жить на какие гроши – на детское пособие, которое, как подачку, бросает государство? Кое-какие деньги периодически выдаёт муж – но, в основном, на «целевое использование» - одежду и обувь детям, крупы и стратегические запасы продуктов, стиральные порошки и лекарства. Для себя она давно ничего не просит. Пытается заработать сама. Благо, появился «бизнес 21-ого века, дающий неограниченные возможности». Может, возможности здесь и неограниченные, но Ольга сейчас себя чувствовала едва ли не хуже, чем чувствуют себя люди с ограниченными способностями, поэтому на высоченные вершины Золотых Лидеров она не замахивалась, несла понемногу в мир здоровье и красоту, предлагаемые крупной американской сетевой компанией, а на вырученные деньги оплачивала свои телефоны, Интернет и косметику, изредка, когда старые одежда и обувь выходили из строя, покупала обновки. Про парикмахерскую и салонный маникюр пришлось позабыть – и с деньгами было напряжённо, и детей оставить было некому. Олег категорично отказывался смотреть их, особенно младших: «Бери с собой, и иди, куда хочешь!», а по поводу новой стрижки и тем более маникюра делал удивлённые глаза: «Зачем тебе!? Ты же всё равно сидишь в декретном!»
Да, в этом декретный она попала, словно в рабство. Для полного сходства не хватало только ошейника и длинной цепи по периметру квартиры, чтобы убирать, стирать, готовить, утюжить она могла беспрепятственно. А в остальном – даже на прогулку с детьми выйти без ведома мужа можно было не всегда. Если он приезжал на обед, а разогреть и подать стоящий в холодильнике обед было некому, и Ольги с малышами во дворе не было видно, он тут же звонил ей на мобильник, и со всей злобой и ненавистью, которую только можно было вложить в свой голос, вычитывал: «Я приехал на обед. Мне что, воздух жрать!?».
...Мокрые полосы дождя стали растекаться по стеклу, образуя загадочные узоры из бликов фонарей и освещённых окон подъезда дома, стоящего напротив. Прижавшись лбом к холодному стеклу, она смотрела, как капли дождя яростно бьются об асфальт. Скоро на этом месте образовалась лужа. Точно так же, думала она, Олег причиняет ей боль, обиды, и все эти обиды, разочарования множатся и копятся, превращаясь в огромную лужу, нет, море, океан горечи. И этот океан подымался сейчас душной волной, захлёстывал Ольгу, мешал сосредоточиться, решить, что же ей делать дальше. Но она знала точно, что так продолжаться дальше не может.
Она была уверена, знала абсолютно точно, но интуитивно, без доказательств, что у Олега есть другая. Даже догадывалась, что это Наташа, секретарша её мужа. Когда Ольга впервые завела разговор о том, что не нужно к себе в кабинет ставить стол секретаря, для этого можно выделить отдельный – пустующий на тот момент кабинет, где стояли шкафы-бюро и оргтехника, он грубо оборвал её: «Это не твоё дело! И не вмешивайся в мою личную жизнь!». Тогда она была беременна их вторым ребёнком. Долго рыдала бессонными ночами, уткнувшись в подушку, накручивая себя, представляя, как они сидят друг напротив друга, как Наташка, Наталия Всеволодовна, перегибаясь через её супруга, достаёт из принтера отпечатанные документы. Эта картинка не выходила у неё из головы. Она это видела сама, застала случайно. Но воображение рисовало дальше – как муж лапает её за стройные ножки, и в кабинете, и в машине, и на квартире у этой Наташки. Та отчаянно хотела замуж за босса, потому что была далеко не юной девочкой, и в ход шли все женские уловки, которые отлично видела Ольга, но упорно не желал замечать Олег. Оставленные в машине перчатки и солнечные очки, зонтик – в зависимости от сезона и погоды, пакеты с какими-то вещами, курточка, невзначай оброненная помада и даже витамины для беременных – словно собака, помечающая свою территорию, Наталья вбивала колышки забора, за которым скоро должна была оказаться и жертва. Впрочем, жертвой он не выглядел. Довольный собой и жизнью, как кошара, лоснящийся от удовольствия, порой он задумчиво смотрел куда-то вдаль. Мечтал, наверное…
Ольга тряхнула кудрями. Хороша сама, курица! Так глупо попасть в кастрюлю! Она прекрасно видела, понимала, как грамотно её «привязал» Олег. По всем правилам. То есть у него была и жена – домработница, мать его детей, и была девушка, с которой он классно проводил время, возил исключительно на переднем сиденье в своей машине, в то время, как она, Ольга, даже если и была без детей, всегда отправлялась на заднее. «Здесь у меня лежат документы (портфель, запчасти)» - отговорок, чтобы не пускать жену вперёд, на полуразложенное шезлонгом сиденье, у него было множество. Между тем, она не была уродкой, на неё частенько засматривались мужчины, и свидания назначали и как только недавно отслужившие юноши, так и альфонсы предпенсионного возраста. Олег же унижал её, как мог: «Ты в зеркало на себя смотрела? Кому ты нужна, дура?». Было ясно, что ему уж точно не очень-то и нужна. Ольге было стыдно задавать вопрос, для чего же он тогда ложился с ней в постель. Почему-то ведь ложился, но с таким видом, словно он с женой изменяет той, другой. Наступившая беременность не стала неожиданностью. Ольга знала, что она оставит ребёнка во что бы то ни было, вопреки всему и всем, и это ни в коем случае не будет попыткой удержать супруга. Сообщила о своей беременности, чтобы посмотреть на реакцию мужа. Тот равнодушно отмахнулся: «Делай, что хочешь… Решай сама». Она решила. Она терпела. Она ждала. Она помнила, как они с Олегом мечтали о будущем, как он говорил ей, что она – самая красивая, самая любимая, и он мечтает, чтобы их дети были похожи на маму… И несмотря ни на что, она видела, понимала, тоже интуитивно, без доказательств, что он не хочет уходить из семьи, любит детей, гордится своими мальчишками, и сам не знает, что же ему на самом деле нужно.
На душе было гадко. Но плакать не хотелось. Плакать она перестала давно, ещё в конце второй беременности. Занялась собой, ходила спокойная и весёлая. Загрустила вновь только в роддоме. Вечерами читала, отвернувшись к стене, чтобы не слышать, как под окнами счастливые отцы кричат: «Ира (Маша, Таня, Катя)! Пятая (седьмая, десятая) палата! Выгляни! Папочка пришёл!». Их папочка приезжал, совал ей в руки пакет с передачкой (подачкой, как она окрестила эти пакетики с соком и печеньем), пару минут нервно топтался, стараясь побыстрее распрощаться и уехать. Она старалась не думать, как муж проводит вечера. К тому моменту она уже знала, что он не стесняется привести в дом подругу и при старшем сыне. К сожалению, Олег сам рос, глядя на такой же пример своего отца. А Ольга, несмотря на то, что знала о том, каким образом уклад в семье влияет на дальнейшую жизнь, верила, что муж не повторит ошибок родителей. Собственно, она ошиблась во всём…
Она пыталась решить, как ей поступить, что делать, но мысли путались. Вспоминалось как плохое, так и хорошее. Но хорошего было так мало, что она вообще усомнилась – а была ли та любовь? Может, её она выдумала сама? Всё, даже робкие юношеские признания, теперь казались ложью и неискренностью. Но что же делать?
Дождь набирал силу. Порывы ветра пригибали к земле молодые деревца, срывая последнюю осеннюю листву. Ольга набросила куртку, тихо приоткрыла дверь и выскользнула на улицу. Шагнула из-под козырька прямо под дождь. Ни в одном окне не горел свет. Только мотающийся на ветру свет фонаря сквозь густые ветви старого дуба да пустые мертвенно синие огни в подъезде.
Да пропади всё пропадом! И завравшийся муж, и его несчастная секретутка! Ольга подставила лицо по холодные струи ливня, бившего её наотмашь. Ветер трепал волосы. Но она этого не замечала. Всё сразу же стало на свои места. Какой же слепой надо было быть, чтобы не понять этого раньше!?
В любви свободен тот, кому отпущен дар
Ударом не ответить на удар,
И даровать, любя,
Себе подобному свободу от себя.
Когда за окном забрезжил серый рассвет, в кладовой уже стояли аккуратно упакованные сумки. Одев детей, под мелким моросящим дождём отвела старшего в сад. Когда с младшими вернулась домой, отметила, что Олег заходил, переоделся – на полу в спальне валялись грязные носки – и снова ушёл. «Тем лучше», - подумала она, и села к телефону. Вначале набрала телефон подруги, попросила несколько сотен долларов в долг и помочь присмотреть младших детей, затем позвонила по отмеченным ночью объявлениям, на четвёртом нашла то, что искала, затем брату, чтобы помог с переездом, потом по новому кругу объявлений, заказала машину. Отметила объявления, где требовалось написание контрольных и курсовых, и предлагалась надомная работа. Вряд ли удастся поспать в ближайшие несколько месяцев, но кто говорил, что будет легко!? Набрала телефон отдела образования, узнала, какой сад могут предложить по новому месту жительства и есть ли там свободные места. Вот, пожалуй, и всё…
Интересно, когда Олег заметит их отсутствие? Впрочем, это уже не важно…