Адамовна
Бабка моя, Пелагея Адамовна, в девичестве Навродская (Новгородская?), характер имела крутой и вздорный, и в девках была бойкой, дерзкой, родителей почитала не очень. Мать её, с каким-то физическим недостатком, вероятно, не очень красивая, чрез это вышла замуж поздно - за пожилого поляка, ссыльного, коих в Сибири тогда было предостаточно. Бабка была второй, последней дочерью родителей. В 16 лет (опять же - непослушание) убегла с подружкою из дома родительского в Омск и поступила, в конце концов, в услужение горничной или экономкой в большой "барский дом", в семью полковника царской армии.
Надо тут к месту сказать, сбежала бабка из села Каргатка (ныне г.Каргат Новосибирской обл.), туда, опять же волею неисповедимых путей Господних, угодила по распределению после института, много лет спустя, внучка её, Полина, (до совершеннолетия - Пелагея)родившаяся через год после бабкиной смерти.
В доме полковника познакомилась бабуля моя (к тому времени много повидавшая - ей было 25 лет) на вечёрке со штабным писарем, невесть как попавшем на этот бал. (Может, записывать пьяные речи приглашенного на пьянку патрона?) Молодые подружились, и крепко. Писарь же, закончив службу, отбыл на родину, в свою деревню Залыва, Костромской губернии, и, как есть, оказавшись вдали, вынужден был распрощаться с мечтою о встрече со своей подругой. Бабка же не забыла, так как была в то время беременной. Узнала через подружку, которая кувыркалась с сослуживцем писаря, адрес, и поехала в начале века к своему - уж она-то об этом знала! - своему суженому.
Бывший писарь к тому времени скоропостижно женился: собирались новообращенные, как и полагалось тогда, идти в баню.
В этот момент и заявилась бабка, с инеем на плате, прямо пред очи его, и, вызвав перепуганного мужика на морозец, заявила:
-Лежев ты, сучонок, сей же час со мной не едешь - я тебя в остроге сгною!
И ещё кое-что добавила... Дед хоть и был штабным писарем, нрава был кроткого, да и ... деликатен чересчур.
Подхватился, чуть ли не в кальсонах, теперь уже бывший муж бывшей жены, с женою - навечно - завернули они подошедший следом за бабкою возок с её барахлишком, и отбыли обратно - в Сибирь.
И забрались в глухое, непролазное, лучшее и красивейшее место Земли -Горный Алтай. Всю жизнь прожили в Алтайском районе, сначала в селе Нижняя Каянча на квартире у Лыковых. И больше с родителями и братьями-сестрами не встречались никогда.
Жили, правда, в 30е годы в Тавде, куда впоследствии переехали дед с бабкой, дальние родственники: сродные братья отца деда, т.е. троюродные дядья деда моего, Василия - Гоша и Лёша с семьями. Потом они уехали в Кузбасс, ближе к углю. Отец мой случайно встретил на службе Лёшу, - 1 Мая 1944 года, в поезде, в районе города Бердска, когда ездил с такими же солдатиками, как и он, грузить уголь для своей части. Поезд стоял в Кемерове часа 3-4, Лёша пригласил отца в гости.
Через два-три года моего деда, Василия, забрали на Первую Мировую войну. Бабка осталась одна с ребенком на руках (первенец умер раньше), писала по просьбам жителей письма на войну, помогала хозяевам по дому, по хозяйству - тем и жила.
Дед побывал на войне в Польше, родине отца бабки, потоптал Европу российскую, был ли в родных краях - неведомо.
Вернулся в революцию, гонялся за "бандами", уже в Сибири, в отрядах ЧОНа, устанавливал и укреплял Советскую власть; бывал и дома, в Тавде, где они купили дом у Вяткиных, в военном обмундировании - с винтовкой и гранатами на поясе.
Нравы в Сибири были просты и жестоки: как в любой деревне есть блаженненький, был таков и в Тавде - Кустов, портной. Он долго мучил наработавшихся за день мужиков тем, что стучал ночью в окна и кричал:
-Вставайте, подымайтесь!
А когда народ вставал, вопил:
-Гасите огонь, Антихрист идёт!
Мужики на сходке взялись его бить, дабы выправить. И убили! Бревнов и дед, в знак протеста: что никого в этой глухой деревне за убийство не наказали, верно, среди душегубов были и коммунисты - вышли из партии большевиков.
Бревнов Пётр Алексеевич был командиром Айского полка ЧОН (с. Ая), участником войны в Манчжурии.
Семья прибавлялась с каждым годом, бабка за жизнь свою родила много детей (всего 12), умирали; последнего, Спартака, родила на 47 году. Выживших осталось девять.
Дочь Людмила утонула в 39 лет: пошла на Катунь по воду, начала бить "падучая" - сбулькала. Хватились. Достали тут же, в тихой осенней заводи. Вытащил дядя Костя. Она была немного безумной, как говорят, дурочкой.
Деду Василию Николаевичу приходилось много разнообразно работать, он знал и умел всевозможные ремёсла, так необходимые для прокормления семьи в условиях сельской жизни. До 30го года в Тавде жили единолично: у деда были две запряжные лошади, несколько коров и другая живность. Он выделывал шкуры, шил: сапоги, шапки, шубы, полушубки, рукавицы-шубенки; когда купленный дом стал тесен - срубил новый. Работал в колхозе пасечником, счетоводом. На маслозаводе принимал молоко, сметану, бил масло.
В 1938 году переехали в Тавдушку, деревушку ниже по течению, коя возникла в начале 30х годов, исчезла в конце 70х. Тавда - в конце 50х.
Своеобразность поведения, не совсем присущего образу жизни в деревне, бабка сохранила до конца дней своих.
Любила с утра пораньше шастать по деревне.
-Адамовна делает обход, - говорили жители. Прибегут ребятишки:
-Мама, дома квашня вылезла из шайки! - Или:
-Суп в печке выкипает и картошка горит!
-Что шары-то сдрали?! Анафема вас забери. Бегите, подправьте. Вытащите - да жрите, - руководила она с чужой лавки.
Бабка была резка на слово и скора на характеристики людей: считала себя самой умной и грамотной в этой махонькой деревеньке.
Всю жизнь много читала. Назвала после прочтения романа самого младшего Спартаком, в честь того гладиатора. По деревням, в коих довелось жить, перечитала все книги в школьных библиотеках, у грамотных ссыльных, а позже, когда более-менее стали ходить советские газеты - без конца шуршала, усевшись на подоконник и распустив седые лохмы, и этими боевыми листками.
Читала без очков: до конца жизни видела хорошо - у неё были жёлтые, рысьи глаза, даже на чёрно-белых фотографиях видны эти зоркие, необыкновенно ясные глаза.
Страсть к чтению, и сладкому сну: в процессе чтения газет, где сон сморит; на полу ли на чистых половиках; позднее - на диване, укрывшись этими же газетами - передались по наследству дяде Коле и отцу моему. Дядя Костя всегда упорядоченно шебуршал на диване, и спал, как положено, под одеяльцем, сложив пред отходом ко сну, под старость, газеты в стопку рядом. Остальные читали, но значительно меньше - больше беспокойно и много работали, особенно самый младший, дядя Спартак. Склонность к актёрству - показу поведения людей - проявилось у дяди Коли, насмешничество - у дяди Спартака. Два старших дядюшки полегли на войне. Виктор сгинул без вести: последнее письмо было 2августа 1942г. из Москвы «До свидания, Москва. Да здравствует Сталинград!» Анатолий потерялся 1 марта 1944 года в Белоруссии: Гомельская область, Жлобинский район.
К концу жизни бабка стала белой от седины. Помню только, как она умерла. Мне было шесть лет, а сродному брату Тольке - четыре. Толька плакал около садинки (горшок с фикусом), ковыряя пальцем землю, а я стоял рядом и смотрел на дорогу и полосатый верстовой столб на твёрдой обложке книги, лежавшей на столе, и мне было стыдно плакать - ведь я был старше. Держался изо всех сил, но, глядя на брата, не сдюживал - и плакал тоже. Родные сидели с печальными, серыми лицами вокруг гроба в горнице с печкой и полатями.
На улице было холодно, слякотно, был октябрь, 15 число, год 1960. Бабка пережила деда на 18 лет. Ей осталось навсегда 75, деду Василию Николаевичу - 56.