— Тетушка, ты счастливая?
— Конечно, радость моя.
— А откуда ты знаешь?
— Мне мама сказала об этом еще в детстве. Я же в сорочке родилась, а кто в сорочке рождается, тот обязательно счастливым будет.
— У тебя же в детстве игрушек не было. Ты мне про самодельный домик рассказывала, сделанный из посылочного ящика, где у пупсика посуда чайная была, столик и кровать. У всех твоих подружек такие домики были с куклами. Завтра еще расскажешь про свое детство?
— Хорошо, дорогая, расскажу.
Соньку одолевает жалость, что у меня в детстве кукол не было, предлагает свои игрушки и даже дарит.
Ей нравится слушать рассказ про то, как я в первом классе ходила на уроки чистописания, писала настоящими чернилами и пером. Еще сочувствует, что я читать и писать научилась только в школе, а не в пять лет. В свои восемь она занимается в группе танцев, поет в детском хоре, изучает английский язык. Мои истории про то, что у меня не было телефона, цветного телевизора, колготок, она воспринимает как ужасную сказку.
У меня нет ярких счастливых воспоминаний детства, как к примеру у Ильи Обломова в фильме, когда он ликуя бежал со словами «Маменька приехала». Моя радость была связана с приездом городской бабушки — она всегда привозила подарки и любила меня без меры. Но вместе с ней приезжала и тетя, которая налаживала дисциплину в нашем семействе и не разрешала употреблять вульгарные, просторечные выражения. Мне торжественно вручался список слов, где стояло правильное ударение (магазин - магАзин), неправильные глаголы (ложить - класть), диалектные слова (дянки - варежки). Ее приезды бывали кратковременны и на этом воспитание быстро заканчивалось. Я была вольным ребенком, мне позволялось делать все, что не выходит за рамки принятых норм. Это сейчас индивидуальное развитие получает Сонька, а меня воспитывал коллектив: братья, соседи, школа.
В шестидесятые годы в поселке велось большое строительство: желающим выдавалась ссуда, выделялись делянки в лесу, лес был дешевый, оставалось его спилить и вывезти. Рабочие рубили сруб, добывался цемент для фундамента и толь для крыши. Так у нас появился дом с высоким потолком и большим окнами, взамен старого маленького, купленного у лесника во время войны. Труднее всего было достать отделочные материалы и кирпичи для печки. Так или иначе, но новые дома строились, а в них появлялись дети. В каждом было по два ребенка, в нашей семье трое.
Я была самой маленькой в семье и на улице.
Напротив нас жила семья Михайловых, рядом сестры Родионовы, слева братья Мельниковы. За огородом Семеновых четверо, на соседней улице братья Богдановы, сестры Атаровы. У речки Мотя, Косой, Силя. Все они входили в мое ближайшее окружение, потому что мы виделись каждый день. Утром многие проходили по дороге под нашими окнами в школу — сразу видно было, кто опаздывал на занятия.
После уроков начиналось самое интересное. Если родителей не было дома, то к нам приходили мальчишки играть в карты. Играли они в очко, петуха. Азартную игру в очко мне понять было трудно: доступа к столу в прихожей практически не было, табуреток не хватало, приходилось стоя наблюдать за их игрой. Меня безуспешно прогоняли в комнату, но мне было интересно наблюдать за теми, кто курил, ругался, проигрывал или выигрывал. Платежеспособность нулевая, и к тому же девчонка, играй в куклы. Особенно я завидовала тому игроку, кто в игре в петуха вел записи — ставил крестики и списывал очки. Об уроках никто не думал — все как-то учились, переходили из класса в класс, отличников даже презирали. Ближе к вечеру, перед приходом матери, открывались двери в коридор, разгонялся дым. Коварство сильной половины я оценила уже в детстве — в семь лет мне дали покурить папиросу без фильтра. Папиросы, стянутые у родителей, радости не принесли: без мундштука табак лез в рот, было жутко противно кашлять от дыма, сидя на корточках перед открытой дверцей у круглой печки. Опыт курения запомнился надолго, сейчас не курю.
Разве могу я об этом рассказывать своей племяннице? Нет, пусть это останется в моем прошлом.
Ей же я буду рассказывать о том, как собирала землянику на первой и второй поляне. Принеся из леса кружку или баночку ягод, угощала ими всех. Очищенные ягоды заливались молоком, предварительно размятые ложкой в тарелке. Вкусной была черника с молоком, клубника, а если еще и мягкий батон к этому пиршеству добавить, то все были сыты и довольны. Кстати, ели сочную морковку с грядок, часто не вымыв как следует, а просто обтерев обо что придется.
Летом родители нас просто не видели — в хорошую погоду мы вытаскивали раков из песчаных береговых нор, ловили рыбу на удочку, купались. Вечером игры в лапту, казаки-разбойники; маленькие дети прыгали через скакалку или пинали банку из-под гуталина — играли в классики.
В поселке всегда праздновался День железнодорожника в начале августа: в сосновом парке была летняя танцплощадка, два павильона для игр, через клумбу с цветами приветствовали друг друга в полный рост Ленин и Сталин. Позднее Сталин был скинут и отнесен к туалету. Исчез и Ленин с вытянутой рукой, взамен появился его бюст около клуба. Празднование организовывалось хорошо — с футболом, выпивкой, танцами, гармонистом, народным хором. Деревенские, приехавшие на праздник в районный центр, одеты были попроще, а у местных, несмотря на бедность, выходная одежда была приличная. Мужчины носили светлые костюмы, шляпы с полями, у женщин нарядные платья, украшенные ажурными воротничками или манишками. Мои фланелевые и ситцевые платья красотой не отличались, но были удобны, чего не скажешь о лифчике на трех пуговицах с четырьмя резинками для чулок.
В праздник выдавались деньги на конфеты и лимонад. Я часто ждала деда у окна — если приезжал дед, то он мог подарить рубль, а это были деньги! Видимо, с этого рубля у меня и началась страсть к накопительству конфет. Дешевые конфеты, такие как "Подушечки", "Кавказские", съедались сразу, а "Белочка" или "Мишка на Севере" укладывались в коробочки и прятались в кладовке. Вырасти моей сладкой коллекции до больших размеров не удалось — братья обнаружили конфеты и от нее остались одни фантики.
На Новый год непременно была на месте большого фикуса елка, украшенная игрушками, орешками, даже печеньем. Тарелки с холодцом выглядывали из-под шкафов и столов — на полу он быстрее застывал, пеклись пироги. На святки ходили толпой веселые ряженые по домам. Хорошо, если выпьют по рюмке и дальше пойдут, а то могли и дом "заломить", подставить к двери тяжелое что-нибудь и тогда никто не выйдет на крыльцо. Но это уже озорство, такое не часто делали. Редкий дом на ключ закрывался — всегда дома кто-нибудь был, а если уходили, то чисто символически палку подставляли к двери. Зимой иногда в школу не ходили, морозы не давали до школы добежать. Мальчишки на лыжах на Леснуху в лес ездили по выходным — там трамплин был самодельный и горка хорошая. Дорога через кладбище шла — меня ничего не стоило запугать покойниками, которые по кладбищу гуляют; я плакала от страха, но за братьями все равно увязывалась. У меня было мальчишеское детство: девочки разве будут прыгать с сарая в снег, бегать на спор босиком в морозный день, крутить сальто с забора в сугроб? Я это все делала. Весной выходила из берегов речка, вся низина заливалась водой. Пацаны строили плот и плавали по реке, мне тоже находилось место: бесстрашно усевшись на мокрые доски, вскоре начинала мечтать о возвращении на берег.
Помню себя в три года — мы с мамой обе плача идем на вокзал. Я плачу от подзатыльника, она плачет потому, что мы едем на похороны ее мамы, моей бабушки.
В пять лет меня, вместе со всем детьми, крестил в доме на соседней улице приезжий батюшка. В памяти отложились мои новые красные сандалии, в которые я была обута, и неожиданное для меня превращение соседки в крестную маму.
В семь лет, конечно же, школа и полученная возможность брать домой детские книжки из библиотеки.
Впрочем, Соньке, девочке из двадцать первого века, это будет уже не интересно — ей родители купили электронную книгу.