Я смотрю иногда на звезды. Есть в них что-то магическое, таинственное, неповторимо красивое и неумолимо ВЕЧНОЕ. А вечность эта и заключается в леденящей красоте и величии Бытия. Я иногда смотрю на звезды. Завораживает. Иной, чужой, совсем нереальный, Высший мир.
…В то счастливое, стабильно-протокольное (советское) время нам, вездесущим шалопаям-«пэтэушникам», как и всем, недостигшим 16-летнего возраста, запрещалось официально работать (подрабатывать). А кушать ой как хотелось. А одеваться! Учились и жили мы в южном портовом городе, гремел знаменитый 85-й – перестройка, «новое мышление»… В нашу жизнь, как ниагарский водопад, ворвались такие понятия: «джинсы», «кроссовки», «попса»… Голова кругом шла! Всего хотелось. В общей массе своей, парни мы были деревенские – до дому далеко, родственников нет, в общем, помочь было некому. Наша «банда-Ух» состояла из трех «пряников» – мы проживали в одной комнате нашей училищной общаги. Мозг нашей компании – Юрка-молдован всегда находил способ подработать, поэтому, бывало, копейка на «чебурек» у нас водилась. По ночам можно было тайком, за червонец, разгружать вагоны на станции «Товарная», если, конечно, договоришься с бригадиром. А можно было и просто, дождаться двух часов ночи и разгрузить хлебовозку в соседней булочной, могут дать рубль на троих… А еще свежую с хрустящей корочкой, еще горячую булочку. Поверьте, это стоило того! Однако не все так было весело. С нами в общаге жили еще и третьекурсники. Им тоже нравились джинсы, кроссовки, дискотеки и Модерн Токинг. Только они вагоны разгружать не торопились. И поскольку заступиться за нас было некому, мы часто попадали под «гоп-стоп» старших друзей: в училище после занятий, в общаге, просто на улице… Они были сильнее, их было больше. Деньги мы, конечно, не отдавали, когда били по морде – просто так не стояли, короче – с синяками ходили регулярно. Особенно «Мозг», ему доставалось больше всех…
В тот день у нас был огромный праздник – с нами рассчитался хозяин. За 60 рублей (на троих) мы за месяц выстроили из неподъемного ракушняка «коробку» гаража с «сарайкой». Двадцать рублей «на рыло» – целое состояние! Но не тут-то было. Прямо на крыльце общаги нас окружили семеро здоровенных третьекурсников. В общем – лица все те же, состав тот же… Слово за слово, завязалась драка. Точнее, избиение. Уж больно силы были неравны. Мы даже как-то не подумали хотя бы деньги спрятать в тайник – по два заветных червонца лежало у каждого из нас в кармане… Все, сейчас эти «бычки» расправятся с нами. Нас сразу сбили с ног, завязалась борьба. Юрка-молдован вопил от безысходности и отчаяния, Петро пыхтел где-то внизу под лестницей, я, получив страшный удар с ноги в голову, упал на колени. Однако, увернувшись от второго удара, я вскочил и тут же «поймал» короткий апперкот справа в челюсть… Я даже не успел никого задеть, хотя бы ради острастки – ушел в цепкий нокдаун, опрокинувшись спиной на колонну. Ноги подломились, я начал сползать вниз. И тут вдруг третьекурсники, как в сказке, стали, как пушинки, разлетаться в разные стороны… Я смотрел на все это со своего нокдауна – полностью сознание я не потерял – и диву дивился… «Наверное, у меня башню сорвало» – зафиксировал мой мозг чью-то мысль. Однако я быстро приходил в себя и через пару-тройку секунд увидел следующую картину. Крепкий, мощный, странно одетый парень, стриженный наголо, одними прикосновениями своих рук, словно щенков, разбрасывал третьекурсников. Они разлетались, как щепки, падали, вскакивали и… вдруг все разбежались! Я успел заметить, что здоровяк этот даже никого не ударил. Они просто разлетались! Странно, ерунда какая-то… А парень, не сказав ни слова, даже не глянув в нашу сторону, повернулся и ушел неторопливой аккуратной походкой. Как ни в чем не бывало. Я держался за челюсть, Юрка за глаз, Петро, как всегда, цел и невредим.
Это был Гриша. Он сторожил по ночам соседнюю стройку. Как раз сейчас он и шел на работу. Эту стройку мы хорошо знали. По пятницам, мы подрабатывали там – за трояк складывали кирпичи в поддоны. В конце недели всегда привозили много кирпича на очередную рабочую неделю, а бригада к этому времени уже была основательно «подзаправленная», кому ж охота горбатиться в пятницу вечером «на кирпиче»? Мы быстро нашли общий язык с бригадиром Верблюдычем – от сложного Герберт Людвигович – и, сторговавшись в цене, с энтузиазмом «зарабатывали» себе неплохие сверхурочные. Бригада Верблюдыча была неплохой веселой компанией – и горластые красномордые каменщики, и пожилой сварщик дядя Федя, и худой длинный крановщик Виталя по прозвищу Наркоман. Нас не обижали. С ними было весело. Гриша работал по ночам, поэтому мы его никогда, как правило, не видели.
Как-то так получилось, что я остался один, «банда-Ух» разлетелась. У Петра мать тяжело заболела – он уехал в свои Карпаты, Юрка ускакал к брату в Измаил… Вечер. По понятным причинам в общагу идти не хотелось. Я забрел на «нашу» стройку… Уже совсем рядом был вагончик рабочих, как вдруг какая-то сила, схватив меня за шиворот, приподняла и развернула к себе… Это был Гриша. Но мне совсем было не весело… Меня держали, как щенка, рассматривая со всех сторон. А взгляд его был шокирующий… Никогда больше в жизни не видел такого холодного темного взгляда. Я был, как хомяк перед удавом.
– Гриша, это я! Пусти меня! – завопил я.
На мои крики из вагончика вышел Верблюдыч. Он стукнул Гришу по спине и показал пальцем вниз, отчетливо прокричав ему в лицо:
– Поставь пацана на землю, долбое@! Свои!
Взгляд Гриши изменился, как будто он маску с лица снял. Он аккуратно поставил меня на землю, повернулся и пошел к вагончику своей «специфической» походкой.
– Чего приперся? Сегодня нет кирпича, – недовольно осведомился бригадир – что, испугался? То-то же…
– Он что, больной? – недовольно пробурчал я, потирая затекшую шею.
– Эт, – махнул рукой Верблюдыч – контуженный.
– Чего-о??.. – от удивления у меня и рот открылся.
– В Афгане его. Как только не лечили… Нет, он нормальный. Только странный. С памятью, видать, что-то. И ни слова не понимает. Немой.
… Через два года, после выпуска и перед моим отъездом, я зашел вечером на ту самую стройку. Здание то уже давно построили, только почему-то законсервировали… Вагончики, естественно, забрали. Везде хлам, мусор. Под ногами валялись деревянные бруски разломанных поддонов, старая дырявая «бадейка» с окаменевшим раствором, в стороне валялось помятое ржавое ведро. И вдруг, на территорию бывшей стройплощадки неторопливой аккуратной до боли знакомой походкой вошел Гриша. Он заметно исхудал, скулы заострились. Однако по-прежнему стрижен «наголо» и этот странный темный взгляд. Я помахал ему рукой, улыбнулся. Он на мгновение задержал на мне свое внимание, потом начал неторопливо собирать в кучку бруски от поддонов. Я некоторое время наблюдал за ним, потом почему-то тоже начал ему помогать… Странно, я мог идти в общагу. Меня уже давно никто не обижает, разве что я кого могу… Но я уселся рядом с Гришей, закурил. Так мы сидели долго. Потом, когда стемнело, я развел костерок. И вот – ночь. Костер. Мы сидим, молчим. Я заметил, что Гриша неотрывно смотрит вверх, на звезды. Я тоже туда посмотрел. Захватывающее зрелище! Миллиарды тлеющих угольков, фосфоресцируя, раскинулись по черному небесному шатру. Неземная холодная красота…
– Красиво, звезды…
Я был уверен, что это сказал не я. Я с недоумением посмотрел на Гришу. Проглотив комок в горле, еле выдавил:
– Ага…
– Мы стояли возле Пули-Хумри, – не отрываясь от звездного неба, чуть хрипло продолжал Гриша – она всегда приходила к КПП – и когда мы уезжали на «боевые», и когда возвращались… Она была красивая. Молча, подолгу неотрывно смотрела на меня, прямо в глаза. Потом уходила. Однажды я попытался подойти к ней, но она тут же убежала… Так длилось около года, эта непонятная странная любовь. Потом мы должны были лететь в Союз. Возле КПП на привычном месте ее не было. Ее нигде не было. Когда колонна проезжала возле ее кишлака, я увидел возле местного колодезя людей. Там никогда не было много народа. Я почувствовал беду. Когда мы проезжали мимо, я увидел Ее. Она лежала возле колодца, мертвая. Утопилась. А потом… мы попали в засаду…
Больше он не сказал ни слова.
Гриша инвалид по ранению. К тому же от контузии немой. Это знали все. Я, понятное дело, никому ничего не рассказал. Кто же поверит? Через неделю я уехал.
Прошли годы. С калейдоскопической скоростью менялись события и люди. Но огромное влияние оказал на меня тот молчаливый здоровяк Гриша. Жив ли он теперь, как и многие, затерявшись на бескрайних просторах СНГ? Но звезды и любовь… Почему он заговорил со мной? Глядя на звезды, я вспоминаю не ту нашу совсем не детскую жизнь, не тяготы и лишения, выпавшие впоследствии, потому как выбрал я себе путь совсем не тот, на который меня три года учили… Я вспоминаю по рассказу тот кишлак и ту афганку. Я думаю, не зря именно при звездах заговорил Григорий. Ведь, звезды – великая Вечность. Великая завораживающая сила! Звезды и любовь…