Итак, будем считать, что наша машина времени заработала, и мы оказались в оруэлловском году в роли граждан второй сверхдержавы в мире. Управляется она непонятно, как и кем, но ты понимаешь, что есть жизнь официальная, и есть жизнь реальная. Они не то чтобы не пересекаются, но реальная жизнь старается с официальной контактировать по минимуму. То есть, просиживание штанов на работе, иногда на партсобраниях. А энергия уходит в иную деятельность. Спектр разнообразен – от криминальной по советским меркам фарцовки до такого же подпольного художественного творчества. Либо же ты просто пьёшь или даже (что по советским меркам пока ещё слишком экзотично) сидишь намертво на игле.
Если ты рок-фанат – то, скорее всего, живёшь ты в городе Ленина, так как там куда более благоприятная среда. Там есть рок-клуб, какая-никакая сцена, концерты «Аквариума», «Зоопарка», «Странных игр» и прочих раз в месяц. Не исключено, что музицируешь и сам. Формат для музицирования не слишком разнообразный – либо по квартирникам, либо с группой. При этом вам уже за 25, а постоянного собственного коллектива нет до сих пор. Но песни есть. Пишутся. В Москве их записать негде, а в Ленинграде ты ненадолго. При том, что один из местных грандов рок-клуба это слышал и его вердикт: «Это имеет право на жизнь». Остаётся найти музыкантов, наскоро (живёшь в Москве, живёшь абы на что) аранжировать то, что есть, сесть на ночь в самопальную студию – и получается готовый продукт.
Таковы примерно условия, в каких родился «странный ребёнок» ленинградского рока как альбом «Нервная Ночь», укрытый за вывеской «Доктор Кинчев и группа ‘Стиль’».
По меркам того времени это – ультрамодный альбом в стилистике популярной в Питере «новой волны», с актуальными же текстами. И, тем не менее, это именно «странный ребёнок» - не очень укладывающийся в общую канву рок-н-ролльной жизни тех лет. В какой-то мере из-за своей «сырости». В какой-то мере из-за того, что Кинчев был ещё в состоянии «поиска себя» и своего места в рок-н-ролльной иерархии первой половины 1980-х. Это в 1987 он на пару с Юрием Шевчуком подвинет её раз и навсегда. А пока московский турист в Ленинграде интересен узкому кругу лиц и альбомом своим – как и ожидалось – революции не совершил. То есть, материал, конечно, был уже интересен, но ещё очень незрел и наивен. Ни у Кинчева, ни у тех, кто был с ним рядом, по большому счёту, не было времени основательно его поработать, и вышло то, что вышло.
«Нервная ночь» - первый неуверенный шаг талантливого человека в среду, не очень готовую ещё к столь ярким новичкам. Но самые важные, можно сказать, узловые приёмы творчества Кинчева видно уже тут. Это кинчевское «Я» и его же маски.
«Я» - как, впрочем, и маски – начинает работать с первой же песни – о том, как к доктору Франкенштейну пришёл плод труда его. Как мы все хорошо помним, оный вышел из-под контроля, и получилось то, что получилось – неуправляемое (в случае кинчевского героя ещё и полное ёрничанья) существо, которое, к тому же имеет дерзость говорить с собеседником на равных. На равных он будет говорить в первую очередь с Гребенщиковым (ему, как известно, посвящена песня «Путь в сторону леса»). Разумеется, Гребню, отцу питерского рока не с руки признавать за равного такого вот «nowhere man», хотя он и не будет его гнать прочь. «Нервная ночь ещё и поэтому» странный ребенок, – которого, конечно, все принимают как своего, но ещё не считают равным. Иерархия в питерском роке, конечно, была достаточно условной, но все знали друг друга и не очень пока были готовы принимать новичков.
Второй, с кем говорит на равных Кинчев в альбоме – это обыватель. И между ним и Кинчевым явно угадывается некий разрыв шириной в реку – недаром он «на том берегу». А обращение «Эй ты там» - кстати, не лишено смысла, если придираться к презрительности формы. Собеседник Кинчева так же нерешителен как обыватель – позиция его явно неопределённая. Наконец, мы даже не знаем, он мудрец или просто дурак – про обывателя в равной мере можно сказать, что он глуп и мудр в своём конформизме. А тут ему кто-то кричит, пусть даже разбавляя «лобовой» мессидж «кто ты» лирическими размышлениям о том, что «всегда хотел перекинуть мост. Обыватель-то молчит, мнётся, вот ему и кричит Кинчев: «Эй, ты там, на том берегу!»
Таким «маски» и «Я» Кинчева выражены в трёх главных песнях альбома – «Доктор Франкенштейн», «Мы держим путь в сторону леса» и «Эй ты там на том берегу». Оставим сейчас судьбу этих песен во времена после «Нервной ночи» - важно понять, что именно в них кинчевское «Я» наиболее выпукло. Оно солидарно с рок-клубом («Путь в сторону леса»), не очень жалует окружающий порядок, породивший его и испуганный результатом («Доктор Франкенштейн») и уже свысока смотрит на равнодушных наблюдателей («Эй ты там…»). «Странное (даже ужасное) дитя», от которого не стоит пока ждать ничего хорошего. Он, конечно, пытается заниматься неким «объяснением себя» в прочих песнях альбома, но запомнится то, что запомнится. Обращение к создателю чудовища, союзнику по пути к лесу и равнодушному наблюдателю на том берегу.
Как следует из истории альбома, особенного фурора он не вызвал, но тут развалилось ещё одно «чудо-юдо» (не то самое!) рок-клуба – группа «Алиса» местного провокатора и мистификатора Славы Задерия. Точнее, не развалилась, а осталась без вокалиста по имени Борис Борисов. Играть группа особенно не умеет, но живьём на сцене смотрится сногсшибательно – ровно это и приглянулось молодому человеку, который хорошо пел, но перебивался без группы. Личное знакомство, помощь Задерия в записи «Нервной ночи», начало репетиций, сценический дебют – и все «прологи», наконец, можно закончить.
А две завершающие CD-издания песни – «Вор да палач» и «Завра может быть поздно» - вообще никакого отношения к данной теме разговора не имеют. Потому что это уже «Алиса», да ещё и в самом разгаре своей славы, а группа «Стиль» существовала всего ночь, да ей больше и не нужно было.
У группы будет полгода, чтобы поставить на уши рок-клуб, впечатлить даже скептика Гребенщикова и сесть в студию к Андрею Тропилло. Так начиналась «Алиса».