- Господин, лейтенант, как журналист, я обязана доводить достоверную информацию до общественности, даже если получение этой информации связано с риском для жизни и никто не вправе этому препятствовать.
- Так гласит, «Женевская конвенция»? – его губы тронула ироничная усмешка. – У Вас, наверное, много друзей?
Он опустил глаза, печально покачал головой, развернулся, поднял руку и провел ладонью по волосам. Этот жест мог означать: « делай, что хочешь, мне уже все равно». Я все-таки пошла за ним.
Улица встретила косыми струями дождя и чувствительными порывами ветра. Я сразу накинула на голову капюшон. Окрестный пейзаж казался унылым и мрачным, навивающим тоску и желание вернуться в теплое и сухое помещение. Робер шел впереди, я за ним , отставая шага на три. Он не оборачивался и не заговаривал со мной. Представляю, какие мысли обо мне у него тогда были в голове. Ну и пусть. Мне тоже все равно.
По пути нам повстречалось целое стадо овец, гонимое пастухом, вероятно, на пастбище в долину, скрывавшуюся в туманной пелене дождя. Для меня это была настоящая экзотика, поскольку никогда раньше я не видела этих животных, да еще так близко. Они были забавными, толкали друг друга и от этого «возмущенно» (как мне показалось) блеяли.
- Так много овец! – не удержалась я от восторга. Робер, никак не отреагировал на мой возглас.
- Нам еще далеко идти? – я все же рискнула хоть как то разрядить гнетущую обстановку.
- Я не препятствую Вам выполнять Вашу работу, но не обязан отвечать на Ваши вопросы. – Таков был его ответ. Мог просто сказать, чтоб я заткнулась и не раздражала его своим присутствием. Ничего другого не оставалось, как следовать за ним молча.
Какое то время мы шли по мощеным улочкам деревни, пока дорога не стала постепенно идти на подъем к холму, на котором возвышалась церковная колокольня. Вероятно, в ясную погоду вид сверху должен быть великолепный и вся деревня оттуда просматривалась, как на ладоне.
Пройдя ажурные ворота, образовывавшие вход, в «изъеденном» временем каменном ограждении, мы оказались на церковном подворье. Робер повернул от основного входа налево, обходя здание церкви. Остановился он перед закрытыми на амбарный замок дверьми небольшой пристройки, на заднем дворе, заросшим невысоким, ветвистым кустарником.
Робер достал из кармана ключ, отпер замок, судя по уверенности его движений, делал это он не в первый раз. Отворил дверь, и на нас пахнуло тяжелым, спертым воздухом, с явно выраженным запахом гнили. Признаюсь, мне стало не по себе, когда я увидела уходившие вниз, все в трещинах каменные ступени.
****
- Это спуск в подвал, - объяснил Робер. Он извлек фонарь из кейса, включил его и направил луч света туда, где ступени заканчивались. Шагов десять – двенадцать, не более успела прикинуть я в уме.
- Вы уверены, что Вам это нужно?
- Мы будем мокнуть под дождем, или все-таки спустимся вниз? Я сделала шаг по направлению ко входу в подвал, но Робер ничего не сказав, пошел первым, освещая дорогу, а я, смахнув с головы капюшон, последовала за ним. Чем ниже мы спускались, тем становилось холоднее, гораздо холоднее улицы, а отвратительный запах усиливался, и мне казалось, что он струился отовсюду почти видимыми миазмами. Когда дышать стало совсем не выносимо, я вынуждена была вынуть платок, чтобы прикрыть им нос и рот.
Оказавшись в помещении подвала, первое, что бросилось мне в глаза – выхваченное светом длинное из грубой ткани полотнище с проступающими бугорками. Их было четыре.
Робер положил фонарь на выступ каменной кладки, так, чтобы его луч освещал ближний к лестнице край полотнища. Я же извлекла из кармана диктофон, пытаясь сделать очередную запись с описанием увиденного. Для этого пришлось убрать платок и перебороть чувство мгновенно подступившей тошноты. Робер тем временем не спеша, положил на пол кейс, открыл его, взял тонкие резиновые перчатки, натянул их на руки. Затем он также медленно (как мне показалось нарочно) извлек из внутреннего кармана пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, сделал пару затяжек.
- Это помогает не чувствовать трупной вони, - объяснил он. - Если желаете…
Он протянул мне пачку, но я отрицательно повертела головой, с трудом преодолевая очередной позыв.
- Как хотите.
Он убрал сигареты обратно в карман.
– Напрасно Вы закрываетесь платком, от теплоты вашего дыхания эта вонь только усиливается, поверьте.
Я последовала его совету и почувствовала, как тошнотворный ком стал подступать к горлу, а перед глазами начинала возникать мутная пелена.
Робер докурил сигарету и откинул край полотнища. Я не произвольно выключила диктофон и замолчала, осмысляя, что мои нервы сейчас сдадут, а вместе с ними сдастся и желудок.
- Пуля попала в переносицу, - не обращая на меня никакого внимания, проговорил Робер. – И разворотила пол черепа, - тоном университетского преподавателя продолжал он. Затем нагнулся к трупу и повернул тело кюре, одетое в забрызганную кровью сутану на бок.
- Видите? – Он указал на затылок или точнее все, что от него осталось – серая, вперемешку с чем-то бурым и белым, бесформенная масса.
Мне стало совсем не по себе, а мутная пелена перед глазами сгустилась.
- Пуля предположительно разрывная и судя по входному отверстию - винтовочная, - как ни в чем не бывало, продолжал Робер, - Чтобы уже наверняка, это точно. Могу предположить, что стрелял снайпер. Что Вы думаете по этому поводу?
Его голос доносился как из глубины колодца. Я почувствовала, как предательски задрожали коленки, а тело начал «колотить» колючий озноб.
- Что такое? Вам нехорошо?
Я едва сообразила, что Робер обращается ко мне. Диктофон выскользнул из моей ладони и я зажала рот руками, всеми силами борясь с нарастающими позывами тошноты.
- Вы же хотели увидеть все своими глазами, - его голос не выражал сочувствия.
- Что же Вы молчите? Вы побледнели. Могу показать Вам больше. – С этими словами он сорвал полотнище с остальных тел и, взяв фонарь, осветил их.
****
О небо! То, что предстало передо мной, не увидишь в самом страшном сне. Изодранная плоть, изуродованные лица, вспоротые животы с ошметками кожи одежды и внутренностями, разорванные шеи с оголившимися позвонками.
Я уже не различала, что там говорил Робер. Для меня его голос звучал где то далеко, очень далеко. Вся жуткая картина поплыла, а ноги сами понесли меня к выходу. Воздуха не хватало, а тошнотворный ком, застрявший у меня в горле, вот-вот вырвется наружу.
Спотыкаясь и едва не падая, я бежала вверх по ступеням. Даже не поняла, как вновь оказалась под проливным дождем. Меня вывернуло наизнанку у ближайших кустов. Потом еще и еще. Слёзы сами хлынули из глаз. Я глотала воздух всем ртом, не в силах насытиться из-за спазма охватившего горло. Сердце так колотилось в груди, что ещё немного, и оно могло выпрыгнуть наружу. Мир для меня утратил реальность, и я не соображала куда идти или бежать, лишь топталась на месте, безжалостно поливаемая холодным осенним дождем.
«Как он мог?! Как он мог так поступить со мной?! За что?!» - твердила я. Меня трясло, как в лихорадке, но не от холода.
Ужас, обида, унижение – эти чувства смешались во мне в одно целое. Когда Робер окликнул меня, поняла – не хочу его видеть и уж верно не доставлю удовольствия ему, видеть, как я рыдаю. Он сделал шаг по направлению ко мне, а я, не отдавая отчета своим действиям, рванула от него, как от чумы и помчалась что было сил, не выбирая дороги. Пробившись сквозь кустарник, добежала до пролома в стене, перепрыгнула булыжник, но не заметила в траве другой, зацепилась и в одно мгновенье растянулась на мокрой земле. Поднялась, и снова бросилась бежать. Робер окликнул меня ещё раз, но уже никто и ничто не могло остановить меня. Я бежала от него, потому что в ту минуту он казался мне чудовищем, бежала от того ужасного места и, наверное, от себя самой, не обращая внимания на стекающие по лицу струи дождя, смешанные со слезами солоноватый привкус которых, ощущался на моих губах; на то, что деревня осталась где то в стороне, а меня уже хлестали мокрые ветви деревьев густого леса. Я полностью утратила контроль над собой, и мои ноги несли меня, не подчиняясь инстинкту самосохранения.
Что-то сверкнуло впереди в просветах между стволами деревьев. Я споткнулась и, успев сгруппироваться в последнее мгновенье, поняла, что скольжу по крутому затяжному склону. Попытки ухватиться за что-нибудь успеха не принесли. Чудом, не иначе, удалось избежать столкновения с деревьями, стоявшие тем реже, чем ближе к концу склона, поросшего кустарником, пролетев, который, я с головой оказалась в ледяной воде.
Одежда промокла почти мгновенно, превратившись в груз, утягивающий меня на дно. Я что было сил, заработала руками и ногами. Невероятным усилием мне удалось вырваться на поверхность. До лесного берега, тянувшегося изломленной линией на сколько «хватало глаз», казалось совсем близко. Каких-то несколько взмахов руками и можно было ухватиться за поникшие над водой ветви, но пронизывающий холод и намокшая одежда сковывали движения.
Решила стянуть с себя куртку. Окоченевшие пальцы не слушались, поэтому не смогла нащупать застежку замка. Меня снова потащило ко дну, и я вновь окунулась с головой. Оставив затею с курткой и собравшись силами, снова выплыла, но почувствовала, как начинаю слабеть.
«Только не так!» - пронеслось у меня в мозгу, а берег как будто оставался все на том же расстоянии – так близко и так далеко. Попробовала закричать, но только наглоталась воды и сбила дыхание. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Это не правда, что за минуты до смерти вспоминаешь всю свою жизнь, ты просто делаешь все, чтобы она продолжалась.