гл. 11 Инерция отрицания, и др

               
                из гл. 11 "Мелочи жизни"

Инерция отрицания. Это словосочетание прозвучало в одном старом фильме. Я знаком был с этим явлением, но над смысловым его определением не задумывался. Суть его в том, что, однажды, сказав нет, человек продолжает отрицать, не заботясь об объективности возражения.

Сурен Григорьевич Бабаян работал, как упоминалось ранее, в коллективе «стариков», фронтовых хирургов, специалистов с устоявшимися профессиональными привычками и приёмами, приверженцев рационального консерватизма. Они избегали всякого риска связанного с новизной, сдержанно, а порой весьма отрицательно относились к новому, предпочитая тысячу раз проверенное старое.

Сурен Григорьевич проводил в жизнь наложение трахеостомы при повреждениях грудной клетки, осложнённых травматической асфиксией. Суть методики заключалась во введении трубки в трахею через разрез кожи, с последующим очищением гибким зондом дыхательных путей от мокроты, забивающей дыхательные пути при травматическом отёке лёгких.

Однажды в споре со «старым кадром» Ольгой Владимировной Гавриловой Сурен Григорьевич натолкнулся на раздражённую фразу об «экспериментах над людьми». На взаимопонимание людей с подобными взглядами рассчитывать не приходилось. Бабаяну нужны были единомышленники и он делился знаниями со мной, молодым и рвущимся в бой.
 
Я был прилежным учеником, однажды успешно применил данную методику и вообразил себя корифеем.
Вскоре в отделение поступил больной с тяжелой травмой грудной клетки. У мотоцикла оторвалась "люлька", пассажира бросило на бетонный столбик ограждения. Сделали снимки, у пожилого мужчины был множественный перелом рёбер и ушиб легких.

- Ну что, - голосом «великого специалиста» сказал я первому дежуранту, каким был Бабаян, - трахеостома?
- Да-а-а… - неопределённо сдвинул брови Сурен Григорьевич.

Мне показалось, что я своим «профессорским» тоном спровоцировал Сурена Григорьевича на скоропалительное отрицание. Больного поместили в палату интенсивной терапии, под неусыпное наблюдение врача и медсестры. У больного было «парадоксальное дыхание» -  на вдохе, из-за перелома рёбер, проваливалась передняя стенка грудной клетки. Бельевыми цапками захватили кожу со связками, через балканскую раму подвесили грузы. Бесполезно. Легкие гири не удерживали втяжение, тяжелые прорезали кожу шипами зажимов.

Несмотря на активные лечебные мероприятия, больной умер на третий день от плевропульмонального шока. На трахеостому Бабаян так и «не пошёл».

Этот случай долго висел на моей совести. «Повзрослев» и накопив опыта, я понял, что «инерция отрицания» здесь не при чём. Трахеостома бесполезна при так называемом плевропульмональном шоке, который развивается в случае тяжелого ушиба грудной клетки, лёгких, сердца и средостения. Организму  пожилого пациента подобная обширная травма оказалась не по силам.
                1973 г.

* * *

Слово «мотоциклист» на языке травматологов имеет одно значение - пострадавший.
Мотоциклиста с переломом рёбер и ушибом грудной клетки вторые сутки держали на искусственной вентиляции лёгких. По степени тяжести травмы он не подлежал реанимационным мероприятиям, чувствовал себя неплохо, но, как только отключали аппарат, больной начинал задыхаться.
 Поступил парень вечером, через час ему стало трудно дышать. Его перевели в палату интенсивной терапии и подключили к аппарату.
Утром у его постели собрались врачи.
-  Ты чего сам дышать не хочешь? – громко, как у глухого, спросила А.Ф. Цемина.
Парень дернул щекой и жестом показал, что трубка в горле мешает ему.
-  Понаблюдаем, - сказала Александра Федотьевна, - а пока сделайте ему снимок лёгких.
-  Пустое занятие, - возразила рентгенолог Т.И. Карасёва, - в рентгенкабинет мы его с дыхательным аппаратом не потянем, а от «лежачего» снимка, палатным аппаратом, без решётки – нуль информации!
Снимок всё-таки сделали.
Под простыню, к спине больного втиснули кассету, но тут оказалось, что с «ишачком» (так называли передвижной рентгенаппарат за его упорное нежелание катиться в нужную сторону) не подступиться к пациенту – тесно. Принесли «чемодан» - портативный рентгенаппарат для полевых условий. Излучатель («трубка») на четырёх ножках устанавливалась в постели над больным. Но и это не помогло – длины ножек не хватало для снимка лёгких.
Тогда R-лаборант Николай Иванович Курносов разулся, встал на кровать и взял трубку под мышку.
- Не дышать!
-  Ты хоть бы гонады прикрыл свинцовым фартуком, - сказала ему Т.И. Карасёва.
-  Ничего, малые дозы облучения стимулируют!
Как и ожидалось, снимок был малоинформативен.
-  А что мы хотели увидеть на снимке? – рассуждала анестезиолог (в данном случае реаниматор) З.В. Вязникова, - легкие не спались, дыхание прослушивается везде, перкуторный звук без притуплений – жидкости в грудной клетке нет; да и гемоторакс (кровь в плевральной полости) не даст подобной клиники.
-  Инородное тело в дыхательных путях? Откуда?! - С.Г. Бабаян включил отсос и гибким зондом проник через дыхательную трубку в трахею. Слизи не было. Сурен Григорьевич попытался продвинуть зонд глубже, в просвет бронха. Больной зашелся в приступе мучительного кашля. От боли в сломанных рёбрах на лбу его выступила испарина.
-  Ну-ка, ну-ка, кашляй-кашляй! – Сурен Григорьевич убрал зонд и в это время из дыхательной трубки кашлевым толчком вытолкнулся довольно объёмный сгусток крови.
Больной вздохнул полной грудью.
Кровяной сгусток на вдохе перекрывал вход в бронхи в месте раздвоения трахеи. Усилием дыхательного аппарата воздух продавливался в легкие через этот, самопроизвольно возникший клапан.
Больного «разинтубировали» - удалили трубку из трахеи, дыхательный аппарат накрыли простынкой и задвинули в угол.
Больного перевели в общую палату.

* * *
                Сосед – больше, чем родственник.   
                /Народная мудрость/

Спасти жизнь человеку? Нет ничего проще!
- Что это у тебя с носом? – спросил я 78-летнего Тиграныча, соседа наискосок.
На крыле носа у того была небольшая ямка с выбухающим дном.
-  Сходи-ка ты, с этой штукой к онкологам.
-  Не до этого сейчас.
-  На рак похоже.
-  Я йодом прижигаю.
У Тиграныча третий месяц умирала от старости жена. Днем дремала, а по ночам никому не давала спать. Глаза у соседа красны от бессонницы.
-  Женя! – кликнул я дочь Тиграныча, - пока ты здесь, отправь отца в больницу.
Тиграныч прошел курс облучения, ямка сгладилась.
-  Так-то лучше, - сказал я, - не хватало ещё….
-  Умереть от этой фигни! – продолжил мою мысль сосед.
Николай Тигранович, бакинский армянин, похоронил жену, к сыну в Америку ехать отказался.
-  Здесь я жизнь прожил.
Он рано осиротел, беспризорничал.
-  Нас отлавливали и под конвоем отправляли в детские дома. Представляешь, меня, одного, солдат с винтовкой в поезде сопровождает. Потом ещё троих подсадили. А мы и не бежали, на зиму сами под крышу собирались.
В войну мы чуть с голоду не поумирали в детдоме. Спас нас один рыжий парень, из деревни. Сходил в военную часть, выпросил у военных сетку, расплёл её на проволоку, научил нас петли на зайцев ставить. Живого зайца мы в деревне на хлеб меняли. Случалось курицу украсть – съедали, а перья закапывали, чтобы никаких улик!
Так и выжили.
Николай всю жизнь проработал водителем.
-  Я на трубе играл. Сколотили музыкальную команду, на похоронах подрабатывали. Выпивали, естественно. Потом Нине это надоело, она трубу о спинку кровати хватила. Моя музыка закончилась. За трубу, правда, пришлось заплатить, она не моя была.
-  А сейчас бы ты смог играть?
-  Лёгкие нужны, молодые, здоровые. И губы одеревенели…
-  Служил я в Закарпатье, в Мукачёво. Самолеты обслуживали, на погрузке леса помогали. Притянешь какой-нибудь бабке бревно, она тебе стакан самогонки и с внучкой разрешит побаловаться-пообниматься.
Нормально служили. К концу службы вышла заминка с молодым пополнением, нас попросили задержаться. Мы почти все были детдомовские, куда нам идти? Остались ещё на три месяца. Нас провожали с музыкой, стол накрыли.
Нормально жили. И себе и стране на пользу.
Тиграныч не признавал распада Союза.
. . .

. . .
Мне позвонила знакомая:
-  У моей мамы, что-то на шее выросло. Третий день плачет!
-  Дай-ка ей трубку!
-  Е.И., пять лет назад мне щитовидку оперировали, а теперь вот, выше, под горлом, выросла шишка, перекатывается под кожей и … хрустит! К кому мне обращаться!?
-  Приезжайте, я посмотрю сначала.
Через час они были у меня. Мать и бабушка - худенькая, женщина неполных шестидесяти лет, со смуглым от пребывания на воздухе лицом - расширенными глазами смотрит на меня.
-  Вот, смотрите, ничего не было и вдруг…
-  Где?
-  Да вот, же!
-  Матушка, да это же кадык!
-  Так ведь не было раньше!
-  Не замечала просто. Похудела, вот он и прощупывается. Особенно, как шею вытянешь.
-  Ну и ну! – я откровенно смеюсь, а она никак не может смириться с потерей такого кардинального события в жизни.
-  Я уже всё расписала, всё наказала, завещала, кому чего!
Я чувствую себя почти преступником, обворовавшим невинную жертву.
-  Устала она, - говорю я за калиткой мужу, привезшему её на ухоженном «Жигулёнке», - переутомилась хронически: хозяйство, дети, внуки, «никакой личной жизни». Вот и «мультики» у неё в голове. Вывези её на море, пусть отдохнёт с недельку. Вы на Дону-то давно были?
-  Какое там море! – улыбается муж, - она уж со двора надолго отлучиться боится – без неё всё рухнет мгновенно! Отправлю-ка я её к сестре, под Воронеж, скучают друг по другу…      
Никуда они не поехали. Всё некогда.

«Обворовать» другого моего знакомого не удалось.
Во дворе строящегося дома напротив работала бетономешалка. Что-то в ней перекосило и на каждом обороте она издавала жуткий скрежет. Я нарвал ведёрко абрикос, зашёл  к строителям: «Угощайтесь, ребята!»
Хозяином бетономешалки оказался мой давний сосед. Сорок лет назад они жили на первом этаже.  Парализованная тётя Дуся сидела в кресле-каталке у окна, наблюдала за детьми во дворе и ругала непослушных сыновей «идивотинами». Старший Лёшка был крепыш, шестилетний Борька был миловидно курнос, носил очки и забавно интересовался ценами на рынке. Муж тети Дуси, шахтёр, тип деревенского алкоголика, стриженый под бокс с косой чёлкой на лбу, сильно пил и дважды пытался повеситься. Оба раза его успевали спасти. Вынимал его из петли мой интеллигентный свояк Володя и после сказал: «Противно, другой раз не пойду». Другой раз сосед повесился в гараже и хватились не сразу.
Борька теперь имел нос с горбинкой и стриженые усы под ним, и я бы в жизнь не узнал его. Бетономешалка ремонту не подлежала, а её скрежет под открытым небом на вольном воздухе воспринимался как нечто естественное,  как лай собак, или крик электрички  с недалёкой железной дороги.

Через год Борис что-то доделывал в том же дворе.
- Лёшка умер, - не поздоровавшись, заговорил он, - в пятьдесят вышел на пенсию, как шахтёр, а в шестьдесят умер - рак лёгкого. И у меня рак желудка, - без паузы добавил он, – четвёртая стадия.
Борис выглядел хорошо, только глаза его беспокойно блестели.
- С чего ты взял?!
- Диагноз поставили.
- Слушай больше! Сейчас лепят рак направо-налево. А там либо язва, либо полип. Перепровериться надо.
- Э, нет! – энергично и даже запальчиво возразил Борис, - всё точно, у меня родственник врач!
В голосе его я уловил возмущение – он не нуждался в «лазейках» и в смягчающих обстоятельствах, он воспринял диагноз, как судьбу и всякие попытки изменить судьбу считал нелепыми и унизительными.
 Через год я позвонил хозяину стройки.
- Дима, у тебя работал Борис, как его дела? Он что-то мне за рак желудка говорил. Не сочинял ли?
Дима ответил, что Бориса прооперировали,  делали «химию», что он чувствует себя хорошо и работает.

Я вспомнил свою одногруппницу, обаятельную Аллу Качанову (Гуро). Она заведовала «Глазками» в нашей больнице и  славилась, как хороший специалист и исключительно доброжелательный человек.
Она показала мне снимок своей кисти.
- Киста с патологическим переломом пятой пястной кости без смещения, - авторитетно сказал я, - хотя видел, что это не киста,  отсутствовала тонкая костная стенка. Это был метастаз.
- Тебе надо обследоваться!
- Уже обследовалась, готовлюсь к операции.
Алла рассказала, что ей с большим трудом поставили диагноз, при лапароскопии нашли на задней стенке желудка маленькую язвочку. Рассказывала она об этом оживлённо и почти радостно, хотя и я, и она  знали, что «хороших  язвочек» на большой кривизне желудка не бывает.
Мне не хочется говорить о дальнейшем,  я и все знавшие её хранят в душе теплую память о хорошем человеке, которому судьба отмерила меньше сорока лет.