АНАНАСЫ В ШАМПАНСКОМ
Конец марта... Любимое моё время года. Синева неба и дивный запах талого снега обещают скорый приход весны. Но настроение у меня впервые не весеннее. Занятия в студии стали хаотичны, и очень жаль было пропускать уроки из-за концертов. Ведь в танце появились сдвиги к лучшему. Московские расстояния из-за бесконечных разъездов съедали не только время, но и сжёвывали меня. Из дома в студию, потом к кукольникам, с ними на концерт, обратно домой к ним, а если занятия ещё и вечером, то опять в студию. После толчеи в автобусах, метро, к концу дня мне казалось, что я, как смятый фантик, окажусь растоптанной под ногами толпы.
Усталость и уныние овладевали не только мною, но и девочками. Мы все страдали от вечного безденежья и полуголодного существования. Наши зарплаты после денежной реформы усохли не только в нулях, но и в продуктах. Всё стало стоить намного дороже. От голода нас не спасали даже, появившиеся тогда в столовых, бесплатные салат из сырой капусты и хлеб. В голодные дни мы прибавляли к ним за три копейки чай и так обедали, и ужинали. Но особенно страдала Розэтта. Не приученная к экономии, она оказывалась без денег уже через неделю и помощи ей, сироте, ждать было не от кого. Не сговариваясь, мы стали приносить из дома завтраки и делились с ней, чем могли. Угнетало и незнание своего будущего. Нам объявили, что в мае будут в студии экзамены, а что дальше? Когда вообще кончится студийный курс? Какие планы у Сац? Спросить?.. Но разве у Бога спрашивают об их планах? Пути Бога неисповедимы...
Так прошёл и апрель. В день зарплаты девочкам вновь не дали денег. Я ничем не могла им помочь.
- Как это секретарь комсомольской организации ничего не может сделать!? – кричала на меня Жанна.
Ещё в конце октября комсомольцы отдела избрали меня секретарём. Согласилась я только потому, что никакой работы, кроме сбора взносов, требовать не будут. А теперь, забыв уговор, девочки на меня накинулись.
- Скажи лучше, что тебе всё равно! Ты получаешь свои 50 рублей стабильно и даже не думаешь, что рядом с тобой ходят голодные! – продолжала обвинять меня Жанна.
- Ты наш секретарь или говно поносное?! – ярилась Розэтта. – Ты обязана «выбить» для нас эти деньги.
- Поговори с Маргаритой, - уговаривала меня Ирма, - должно же когда-нибудь кончиться это унижение!
- Маргарита не поможет. Надо идти к Сац и заодно спросить о нашем будущем, - возражала Фира.
Неожиданно помогла Лия Яковлевна. Она услыхала крик девочек, и что-то такое сделала, что на следующий день девочки зарплату получили.
Лия Яковлевна! Ещё одно добрейшее существо, которое встретилось на моём пути. Если я пропускала из-за концерта её занятие, она приглашала меня к себе домой и восполняла упущенное. Так было и 30-го апреля. После гимнастики рта и скороговорок мы начали работать над экзаменационной программой. Но занятия прервал, неожиданно вернувшийся, муж Лии Яковлевны.
- О! У нас гостья! – воскликнул он, раздеваясь в крохотном коридорчике. - Разрешите представиться, я – Константин Юрьевич, а вы?.. - спросил он уже в комнате, галантно мне поклонившись.
- Натэлла.
- Рад познакомиться с лучшей ученицей Лии Яковлевны! - Я смутилась, а он, увидав это, рассмеялся. - Лучшая, лучшая! Правда, Ликочка? Ты ведь о ней мне рассказывала?
- О ней, о ней, Костя... Ужинать будешь? Или уже посидел за праздничным столом с друзьями?
- Буду, обязательно буду. Я сегодня сбежал от них из мастерской, работать было невозможно. Вот принёс бутылочку вина. Устроим праздник дома, и Натэлла к нам присоединится, не правда ли?
- Спасибо... но...
- Садитесь за стол, Натэлла, - сказала из-за занавески, отделявшей кухню от комнаты, Лия Яковлевна, - и никаких «но»...
Давно я так не отдыхала душой, как за этим ужином у чудесной пожилой пары! Я смотрела на них, таких разных, и в то же время так дополнявших друг друга. Лия Яковлевна маленькая, чуть взлохмаченная женщина с большими добрыми, не потерявшими мальчишеского задора, глазами, порывистая, с чудесной улыбкой. А Константин Юрьевич высокий с импозантными манерами. Аккуратно причёсанная на косой пробор голова. Редкие с несильной проседью тёмные волосы спорили о возрасте с белой щёточкой усов. Красивый шейный платок и в тон ему рубашка с открытым воротом говорили о лёгком пижонстве в характере, птичьи лапки морщинок в уголках маленьких глаз рассказывали о весёлом нраве и лукавстве. И впрямь, его шутки заставляли смеяться не только меня, но и Лию Яковлевну.
Незаметно наступил вечер, пора было уходить. Константин Юрьевич подал мне пальто, потом обнаружил, что у него не осталось сигарет.
- Лика! А у тебя есть сигареты?
- Мало, надо купить пачку.
- Так я пойду, куплю... Заодно провожу Натэллу до метро. Вы не против, Натэлла?
- Нет, буду рада.
Мы вышли на набережную. Весна в этом году запаздывала... Ледяной ветер гнал крупную волну по Москве-реке и пел в проводах жалобную песню о прошедшей зиме.
- Ну и ветер, – ёжась от холода в своей лёгкой замшевой куртке, посетовал Константин Юрьевич. – Не завидую людям, которые завтра утром будут шагать по Красной площади. А вы завтра идёте на демонстрацию?
- Нет. Завтра вечером у моих кукольников концерт.
- Натэллочка... Можно я задам вам один не очень скромный вопрос?
- Пожалуйста.
- Как вам удаётся прожить в Москве на 30 рублей в месяц?
- Стараюсь экономить. Я выросла в не очень обеспеченной семье, так что усвоила мамины уроки экономии.
- А подрабатывать пробовали?
- Да. Давала месяц урок музыки за 15 рублей, но когда меня Наталья Ильинична перевела в ассистенты, пришлось бросить. График учёбы и концертов не стабильный...
- Знаете, у меня есть к вам предложение. Я художник, у меня есть мастерская, в которой я работаю. Мне нужны натурщицы. Это довольно трудная работа: простоять без движения час человеку сложно. Но я за эту работу хорошо плачу. За час работы в обнажённом виде я плачу 5 рублей, а если в одежде, то 3 рубля. К вашему графику работы приспосабливаться буду я. Вас это не должно заботить. Согласны?
«Три рубля за час... Это за десять дней целых 30 рублей!» - проносятся в моей голове цифры...
- Только обнажённой я работать не буду, - уже вслух завершаю свои размышления.
- Но мне нужна ваша фигура, а не лицо или платье, - возражает Константин Юрьевич.
- Я могу позировать в балетном костюме. Это плотно облегающий фигуру трикотажный костюмчик с коротенькой юбочкой.
- Хорошо, - рассмеялся Константин Юрьевич, - но юбочку, надеюсь, снимите?
- Ладно, - довольная своей находчивостью, радостно обещаю, - юбочку сниму.
- Тогда завтра к 11 утра сможете придти? Завтра – праздник, моих сумасшедших коллег в мастерских не будет, и часа три поработаем спокойно.
- Хорошо. Приду...
На следующий день ровно в 11 часов я позвонила в дверь мастерской.
- Благодарю за точность, - сказал Константин Юрьевич. – Погода сегодня чудная, много солнца, а это очень нужно для работы. Проходите... За ширмой можете раздеться и приступим. Солнечное время терять нельзя.
Я быстро переоделась и вышла из-за ширмы.
- Встаньте на подиум и повернитесь в пол оборота к окну.
Он сел с альбомом и карандашом на диван метрах в трёх от меня и стал рисовать, но через минуту раздражённо бросил.
- Нет! Так не годится! Снимите лифчик и трусики. Мне нужны чистые линии фигуры, а не ваши перетяжки и резинки... Отвратительно выглядит!
Пока я опять переодевалась, он сердито постукивал карандашом по альбому, озвучивая упущенные секунды работы.
- Вот так лучше, - оглядев меня всю, сказал Константин Юрьевич и начал рисовать.
Я стояла, боясь пошевелиться, хотя очень хотелось рассмотреть его огромную мастерскую с двумя большими окнами и высоким потолком. На стенах висели акварели и графика, но, что на них нарисовано, видно было плохо. Минут через десять Константин Юрьевич опять бросил рисовать и заворчал:
- Нет... Так нельзя... Расслабьтесь! Наполните себя чувством! Мне нужно живое тело, а вы стоите, как истукан. Вы же актриса!.. Где ваша энергия?! Где радость жизни?! Вчера вы были совсем другой, живой, пластичной...
«Чего он хочет? - лихорадочно думаю я, - Позу? Динамичную позу?.. Что придумать?» Солнце било через окно прямо мне в лицо и подсказало, - «Загорай! Радуйся теплу!» Я подняла руки, заломила их за голову, зажмурилась, приподнялась на цыпочки и отдала всю себя этому весеннему, радостному теплу.
- Хорошо! Хорошо! Застыньте так... – довольно забурчал он и стал быстро, почти лихорадочно, рисовать.
Но через минут пять я устала стоять на цыпочках и потихоньку стала опускаться на стопу.
- Не двигайтесь! – нервно прикрикнул он. – Ещё минутку потерпите... Так, смените позу...
Я вспомнила свой недавний поход в Пушкинский музей изобразительного искусства и стала воспроизводить позы статуй и женских фигур на картинах. Константин Юрьевич был доволен и, рисуя, приговаривал:
- Хорошо! Не двигайтесь! Больше прогнитесь! Ах, какая фигурка! Какое тело! Вас, девочка, лепить надо, лепить...
Прошёл час. Константин Юрьевич захлопнул альбом и весело спросил:
- Ну, как,устали?
- Немного...
- Давайте отдохнём! Вы очень хорошо работали. Сможете после перерыва ещё часик мне уделить?
- Смогу. Только в пять часов я обязательно должна быть у моих кукольников, у них сегодня концерт. А живут они на Новокузнецкой.
- Понимаю, понимаю... Я вас в два часа отпущу. Вот, накиньте мой тёплый халат, а то, не дай бог, простудитесь.
Он накинул мне на плечи халат, в котором я сразу «утонула», и пригласил сесть к столу. Чтобы дойти до стола и не волочить по полу длинный халат, пришлось взять его полы в руки, поднять вверх и зажать подмышками. Идти было неудобно, и я, видимо, выглядела очень смешно.
- Простите, что халат несколько великоват, - улыбаясь, извинялся Константин Юрьевич, - идите, идите к столу, не смущайтесь... Вы любите ананасы в шампанском? – спросил он, ставя на круглый столик стеклянные вазочки на высокой ножке. В Риге в таких вазочках подавали в кафе мороженое.
- Не знаю... Ананасы никогда не ела, а шампанское один раз пила, но оно мне не понравилось, кислое оно и газировка в горле застревает.
- Да! Опыт не удачный... Вы, вероятно, пили сухое шампанское, а сейчас попробуете сладкое. У меня есть уже открытая бутылка, газ, надеюсь, ушёл. А я, если позволите, себе налью «газировки», как вы говорите. Люблю, чтобы шампанское было только что открыто, играло в бокале.
Он начал открывать банку с ананасами, а я всё смотрю на картинки. Они висят высоко и далеко, но очень хочется их рассмотреть.
- На стенах висят ваши работы? – спрашиваю, не скрывая любопытства.
- Подойдите, подойдите... Не стесняйтесь, - угадав моё желание, разрешил Константин Юрьевич. – Графика моя, а акварели друзья надарили.
Воюя с халатом, я подошла к картинам.
- Ой! А эти рисунки я видела в книге повести Гоголя! Вот Нос, вот Вий...
- Что вы говорите?! – засмеялся Константин Юрьевич, - Значит, вам попалась книга мною оформленная... Я ведь художник-иллюстратор, и мои работы выходят миллионными тиражами.
Акварели были очень хороши. Российские пейзажи и какой-то старый русский город с церковью вдали были полны светлой, спокойной грусти... Хотелось смотреть и смотреть на них... Я обернулась, чтобы поделиться своим впечатлением. Константин Юрьевич помешивал ложечкой в моей вазочке, но, заметив мой взгляд, весело сказал:
- Посмотрели? А я изгоняю газировку из вашего шампанского. Садитесь, всё готово.
Ананасы были очень вкусные, а шампанское сладкое и тоже вкусное... Константин Юрьевич смеялся, шутил, и всё подкладывал, и подкладывал мне новые ароматные кольца.
- Сколько вам лет, Натэллочка?
- Через месяц будет двадцать один...
- Неужели?! – удивился он, - Так вы совсем взрослая женщина, а непосредственны, как ребёнок! Ешьте, ешьте на здоровье, - увидев моё смущение, засмеялся он. – Рекомендую шоколад... А шампанское надо выпить до дна... Вот так... Хорошо... А теперь закусите шоколадкой, тоже очень вкусно!
Примерно через полчаса мы опять начали работать. Минут через десять-пятнадцать, подчиняясь просьбе Константина Юрьевича сменить позу, я почувствовала, что не могу двигаться. Ноги как бы исчезли, руки тоже упали и не было сил их поднять. Казалось, всё тело онемело, куда-то исчезло, и я упала прямо на руки Константину Юрьевичу.
- Ах, девочка, - перенося меня на диван, засуетился он, - как быстро ты сломалась...
Всё тело моё испарилось, вот уже исчезает и лицо, только мозг равнодушно фиксирует происходящее.
- Какая ты слабенькая... Я совсем мало тебе налил... Сейчас, сейчас я тебе помогу, - говорит он, стягивая с меня костюм, - Ты дыши, дыши спокойно...
Вот уже костюма на мне нет, но мне всё равно. Потихоньку исчезает и моя голова... Я вижу голого Константина Юрьевича... Огромная чёрная глыба накрывает меня и вталкивает во мрак... Меня больше нет... Только очень далеко где-то слышу чей-то голос:
- Девочка! Невероятно... В 21 год...
Вдруг, во мраке кто-то наносит мне страшный удар по голове. От потоков крови по лицу возвращается тяжесть головы, но с дикой болью. Я открываю глаза... Надо мной лицо какого-то старика, который суёт мне в нос, отвратительно резко пахнущую, склянку, а кровь заливает мне уже плечи, грудь...
- Слава Богу! Очнулась, - говорит старик, массируя мне руки, тело.
Я узнаю старика... Это Константин Юрьевич. Его глаза внимательно смотрят на меня и на потоки крови, текущие по моим шее, рукам и телу...
- Такой долгий обморок!.. Я уже думал скорую вызывать...
Очень болит голова. Руками пытаюсь стереть с себя струйки крови... Посмотрела на ладонь – она чистая. «Что же это? Кто меня ударил? Я чувствую, что кровь хлещет из затылка, а ладонь чистая... Голова болит ужасно» - так возвращалась ко мне способность мыслить.
- Натэлла, уже два часа дня... Вам пора уходить... Вы встать можете?
Кажется, тело вернулось, я даже могу двинуть ногой, но голова... голова... «Два часа дня... Сколько же меня не было? Почему? Это был не обморок... Я знаю, при обмороке кружится голова и всё кругом, а тут я просто исчезла... Что это? Надо собрать силы и встать... Сегодня концерт... Надо встать... Встать!» - приказываю я себе, но голова... голова...
Константин Юрьевич приносит мне мои вещи.
- Одевайтесь. Вот ваши вещи, - помогает мне сесть, - Подышите... Глубоко вдохните и выдохните, - дышит вместе со мной, - Ещё раз... Вдох глубокий, выдох...
Я уже могу шевелиться, но от вдохов и выдохов, от движения раскалывается затылок. Собираю всю свою волю и медленно начинаю одеваться. «Если двигаться медленно, - говорю я себе, - ты сможешь одеться и встать. Ты должна... Концерт... Тебя ждут люди... Встань!»
Константин Юрьевич деликатно вышел, а я медленно одеваюсь, встаю, но теперь болит не только голова, но и тошнит.
- Где у вас туалет?.. Мне плохо...
Константин Юрьевич услыхал мой слабый зов, проводил в туалет... Вот уже вся кислота с ананасами – в унитазе... Стало чуть легче, и я попила воды из-под крана... Сходила по-маленькому и увидела в унитазе лужицу крови... «Месячные?.. Но они кончились неделю тому назад...» - недоумеваю я. Вдруг, мгновенно, как тот удар во мраке, в мозгу вспыхнули последние картинки перед моим исчезновением... Ужас охватил меня... Этот старикан?!.. Он посмел?! От страшного предположения, от головной боли меня затрясло. Я вошла в комнату. Константин Юрьевич смотрит в окно.
- Что вы сделали?! – в отчаянии, еле слышно, говорю о своей догадке, - У меня кровь...
Повернувшись ко мне, но на меня не глядя, он спокойно отвечает:
- Я ничего не сделал. Наверное, у вас началась менструация.
- А чёрная глыба... Потом ваши, кажется, слова: «Девочка! 21 год!», - неуверенно, сбитая с толку его спокойствием, пытаюсь напомнить происшедшее.
- Да, эти слова я говорил... За столом... У вас, Натэлла, от обморока всё в голове перемешалось. Скоро три часа... Возьмите деньги на столе и идите, а то опоздаете на работу.
На столе лежали 15 рублей, я взяла 5 и ушла.
Чувство непоправимого несчастья, дикая боль в затылке не покидали. Не было сил ехать с пересадками на Новокузнецкую, да и люди, как мне казалось, видели мой позор... Я впервые взяла такси и доехала до дома кукольников. Дверь открыла Елена Сергеевна. Она сразу увидела моё состояние и всполошилась.
- Что с вами, Натэлла?! Вы заболели? Вы вся красная, дрожите...
- Голова очень болит, - отвечаю, еле шевеля губами, - так болит, что говорить не могу...
По-матерински Елена Сергеевна прикоснулась губами к моему лбу, посмотрела горло.
- Нет... Кажется, это не простуда...
Она достала откуда-то аппарат и померила мне давление.
- 160 на 90... Это высокое давление... А какое у вас обычное?
- Не знаю... Однажды в Риге мерили... Кажется, было 110 на 70...
- Так. Сейчас примите мои таблетки... У меня тоже высокое давление, и я их постоянно принимаю. Если через час не поможет, вызовем скорую. А пока, ложитесь, постарайтесь уснуть... До пяти ещё целый час, так что есть время...
Укрыв меня пледом, ещё раз попробовав губами мой лоб, она села рядом, как мама. На душе стало спокойнее, и я заснула.
Проснулась, когда за окном почти стемнело. Елена Сергеевна сидела за столом и обклеивала пластилиновую голову обрывками газетной бумаги. Я уже знала, что так делаются головы кукол из папье-маше... «Концерт!» - вдруг вспомнила я и быстро встала.
- Проснулись! Как хорошо! – засуетилась Елена Сергеевна. – Как вы себя чувствуете?
- Хорошо. Но концерт! – испугалась я, понимая, что мы опоздали.
- Мы поехали без вас, не стали будить. Концерт прошёл хорошо, не волнуйтесь.
Из-за шкафа выглянул Анатолий Михайлович:
- Проснулись?! Как вы себя чувствуете, Натэллочка?
- Спасибо. Уже хорошо. Голова не болит, но какая-то лёгкая... пустая...
- Лена, смерь ей давление ещё раз, - попросил Анатолий Михайлович.
Но просить об этом было не нужно. Елена Сергеевна уже пристраивала аппарат к моей руке.
- 120 на 80... Отлично! – радовалась она. – Теперь надо поужинать... Я уверена, что вы сегодня ничего не ели!
Есть не хотелось, но чтобы не обижать мою спасительницу, я согласилась. А за ужином Елена Сергеевна шёпотом спросила:
- Что с вами случилось сегодня? Давление просто так не повышается...
Я промолчала. Что я могла ответить? Понимая, что со мной случилась непоправимая беда, я всё-таки не была в этом уверена. Может и впрямь, мне всё это почудилось?.. Но тут же мозг предъявлял абсолютно реальные картинки – голый Константин Юрьевич, ложечка, изгоняющая газ из шампанского, кровь...
- Ладно, не рассказывайте... Но я всё-таки волнуюсь, сможете ли вы доехать сама домой? Может быть, останетесь ночевать у меня?
- Спасибо вам за всё, Елена Сергеевна. Мне уже лучше, почти нормально... Я поеду... Спасибо...
Проглотив комок горя, застрявшего в горле, я поцеловала Елену Сергеевну и отправилась домой.
Третьего мая с утра я вновь должна быть у Лии Яковлевны. Ведь прошлое занятие было сорвано её мужем. С тяжёлым сердцем иду к ней. Боюсь, что, если увижу его, во мне поднимется чёрная волна ненависти, и я что-нибудь натворю непоправимое. Но, слава Богу, Лия Яковлевна дома одна, и мы сразу приступаем к занятиям. После разминки я начинаю читать рассказ Паустовского «Кот-ворюга», который буду читать и на экзамене. Мы над ним работаем уже месяца два. Чувствую, что читаю плохо. Страх встречи с Константином Юрьевичем не даёт сосредоточиться на рассказе.
- Что с вами, Натэлла?! – уже почти кричит на меня Лия Яковлевна. – Соберитесь! О чём вы думаете?! Вы потеряли всё, что за месяц было наработано! Ещё раз! Думайте о том, что читаете!
- Не могу, Лия Яковлевна... Сегодня, наверное, не получится...
- Что значит «не получится»!? Если вы профессиональная актриса, вы обязаны все свои неурядицы оставить за сценой! Обязаны!
- Извините... Можно я попробую ещё раз минут через десять?
- Хорошо... Отдохните... – обиженно ответила Лия Яковлевна.
- Я выйду, погуляю немного, можно?
- Идите. И через полчаса, чтобы были в рабочем состоянии!
На улице меня обняло тёплое солнце, а лёгкий ветерок растрепал волосы. Казалось, сама природа хотела унять мой нервный озноб, подбодрить меня. Возвращаться в сырую квартиру старого домишки Лии Яковлевны отчаянно не хотелось, и я пошла к метро. Купив за семь копеек маленькую пачку сигарет «Дукат», я в сквере впервые с наслаждением закурила. Бабки, сидящие напротив, глядя на меня, осуждающе зашептались, но мне было не до них. Я беседовала сама с собой...
- Так, в чём дело? – начала моя сильная половинка. – Ты же умеешь презирать! Вспомни Зойку! Её для тебя не существовало. Прибавь к ней Константина Юрьевича и всё встанет на место.
- Но и я для неё не существовала, – возражала моя трусость. – Он ведь вежливый! Придёт, начнёт разговаривать...
- Ну, пришёл он домой, с тобой здоровается... Можно просто кивнуть головой и уйти в текст. Ты занимаешься! А при Лии Яковлевне он не посмеет тебе мешать. Главное – он для тебя пустое место. Нет его в комнате! Нет! Ведь Зойки не было в классе до конца училища! Вспомни...
- Да, не было...
Сигарета вспыхнула, и маленький уголёк упал на юбку. Я успела вскочить, сбросила уголёк. Как хорошо! Он не успел прожечь мою единственную шерстяную юбку! Спасибо Лии Яковлевне, что она отпустила меня погулять! Я, кажется, совершенно успокоилась. Константина Юрьевича нет! Как нет уголька, который я затоптала ногой. Он хотел, но не успел прожечь мне душу. Осталось лишь тёмное крошечное пятнышко, как на юбке. Наконец, повеселев, я вновь звоню в квартиру Лии Яковлевны.
- Ну, как, Натэллочка, работать будем? – спросила она на пороге.
- Будем! – ответила я радостно и осеклась...
В комнате спиной ко мне за столом сидел Константин Юрьевич и обедал.
- Ну, и хорошо! Извините, что накричала на вас... Садитесь, пообедайте с нами, - сказала Лия Яковлевна, беря чистую тарелку для меня, - а потом продолжим.
- Нет, нет... спасибо, - поспешила я отказаться. – Я только что поела... В столовой...
Одна мысль о том, что надо будет сесть с ним за один стол, вызвала во мне приступ тошноты. Ананасы в шампанском запрыгали перед глазами, корча мне старческие рожи.
Я села на диван спиной к столу и начала лихорадочно вспоминать текст рассказа. Но слова терялись... «Беги! Надо сбежать!» - стучало в голове. – Куда угодно! Хоть к реке из рассказа! Тебя в комнате нет... Ты в деревне...»
И вот я уже несусь к реке, палкой яростно сшибая ненавистный репейник. Вот и река... На берегу, мальчишка удит рыбу... Нет... Не мальчишка... Это я ловлю рыбу. Солнце печёт темечко. Я – деревенский мальчишка – ловлю рыбу. На кукане уже немалый улов окуньков, а последний подлещик ещё трепыхается на крючке. Только что он слопал жирного опарыша, за жадность и наказан. Под большими, пыльными лопухами на середине горки прячется мой враг, рыжий кот-ворюга. Прищурив свои наглые зелёные глаза, он делает вид, что спит. Но меня не обманешь! Я знаю, что ему нужен мой кукан с рыбой. Кончик хвоста у него подрагивает, а лапы то выпускают, то убирают когти от нетерпения. Ждёт, чтобы я зазевался, и он бы сцапал мою добычу...
- Как ты себя чувствуешь, девочка? – прервал мои видения голос Константина Юрьевича.
Я открыла глаза и увидела, что он тянет руку к моей ноге, чтобы погладить. Омерзение охватило меня, я вскочила, уронив книги, лежавшие на диване, отшатнулась и, как змея, готовая ужалить, прошипела:
- Не прикасайтесь ко мне!
Из-за занавески выглянула Лия Яковлевна:
- Костя, ты пообедал, так иди по своим делам. Нам надо работать.
- Да, да... Натэллочка полна сил и рвётся в бой, - переведя мою агрессию в шутку, рассмеялся он. – Ухожу... Не буду вам мешать.
Лия Яковлевна помыла посуду и, вытирая руки полотенцем, вышла, наконец, из-за занавески.
- Ну, где ваше плохое настроение?
- За сценой, - выдохнула я, пытаясь унять дрожь.
- Вот и хорошо. Попробуем ещё раз всё проработать. Начните с рассказа Паустовского.
- «Кот-ворюга», - начала я, вновь превращаясь в деревенского мальчишку.
- Хорошо, Натэлла, - сказала Лия Яковлевна в конце занятия. – Теперь я почти спокойна. Только не забудьте перед экзаменом своё настроение оставить на улице. Да! И ещё... Если Константин Юрьевич предложит вам ему позировать, не соглашайтесь. Даже за деньги не соглашайтесь. Если вам нужны будут деньги, я вам одолжу, сколько надо и на любой срок.
Я удивлённо посмотрела на Лию Яковлевну, но она уже отвернулась к столу, накладывая мне в кулёк печенье к чаю.
- Вы так и не пообедали, - сказала она. - Вот, возьмите с собой. Это вам премия за отличное чтение, - и, сунув мне в руки кулёк, проводила до дверей. – До завтра, Натэлла! До свидания...
Я шла по набережной, куда глаза глядят. Слёзы текли и текли по щекам... Милая, чудная Лия Яковлевна! Ваше предостережение опоздало! Ваш муж оказался хитрее, а я глупее, чем вы думали...
Я, вдруг, поняла, что случившееся не только моя беда, но и беда Гены. Его образ с печальными, полными укора глазами, встал передо мной. И невозможность сказать ему, как тогда во дворе, «Прости, я дура», терзали душу.
Я же знала, что согласилась позировать, потому что лестно, так лестно быть запечатлённой на картине настоящего художника! Да, и жадность к деньгам подстегнула согласие. И вообще, я уже давно недостойна Генкиной светлой любви, потому что никакая усталость от занятий и работы не могла сдержать порывов неистребимого женского кокетства, желания ещё и ещё раз пройти по тонкому чувственному лезвию и не упасть. Храня свою девственность, я позволяла чужим мужским рукам стирать с себя тончайший покров невинности.
Давно забыт мой комплекс некрасивости, непривлекательности. Оказалось, что я нравлюсь многим мужчинам, что их желание быть со мной часто даже выгодно. Как приятно за чужой счёт вкусно поесть в кафе, ресторане, да, просто в столовой! И как весело обманывать жадные мужские руки, хватающие по инерции воздух, а не меня, ведь мой след давно простыл...
Совесть всё жалила и жалила мне сердце, вызывая горький плач раскаяния. Спрятать свой позор невозможно. Вот и люди уже на меня оглядываются... Я спустилась на причал. Только что, радостно прогудев, от него отчалил теплоход с весёлыми людьми. Река подмигивает им золотыми солнечными бликами, а я всё не могу сдержать слёз...
- Плачь, плачь, девушка! – говорю я, седая старуха из сегодняшнего времени. - Только не принимай свои слёзы за покаяние. Это слёзы не очищения, а досады. Твоя совесть вызвала бурю эмоций, но так и не достучалась до разума. Ведь я знаю, какое решение ты примешь, и сколько бед из-за него тебе ещё предстоит пережить. Малодушно скрыв правду от самых дорогих тебе людей, мамы и Гены, ты продолжишь искать в этом мутном водоёме вокруг искусства струю почище. И только совесть – это свидетельство присутствия в тебе духа Божьего – не даст упасть на дно...
Ты этого пока не знаешь, не понимаешь, но еврейская пословица гласит: «Чего не может постичь ум, сделает время».
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2011/03/06/481