Даже если считать, что всё это – мои заблуждения то, это заблуждения вер-ные, поскольку без них земная моя жизнь лишена была всякого смысла.
Андрей В. Миронов
Пятьдесят…
Мне…
Скоро…
Пятьдесят…
Лет…
И не ведаю по сию пору, кто Я в этой жизни…
Прежде я был то воином, то проповедником. Звали меня то Александр, то Алексей. И всё мне было понятно. Моя функция – защищать…
Воин – не тот, который первый в рядах «обречённых», а проповедник – не тот, кто на площади перед безразличной, в сущности, толпой.
Теперь меня зовут Андрей. Это притом, что я не люблю людей. То есть, не люблю их всех сразу, в массе своей.
Я не кузнец и не механик. Руки мои многое знают и помнят, но делают всё это без удо-вольствия, как-то вяло…
Я умею писать стихи, но я не поэт в широком значении этого понятия.
Проза и вовсе не даётся мне. Язык мой сух и краток. Мне не дано создавать образы. Мне не доступен язык чисел. Число не создают образов в моём сознании.
Я умею играть на музыкальных инструментах, но искусство импровизации мне неподвластно …
Почему я не то, чем был прежде? Или нет некого и ничего в этой стране, что можно и должно защищать силой оружия и Слова моего никто не услышит? Или Время еще не пришло и, возможно, не придёт никогда?
Я не Созидатель. В том смысле, что Я не Разрушитель.
Я –, в лучшем случае, Размыслитель, размышлятель, в хорошем смысле, но… нет таких слов в «великом и могучем», а значит и Я не они.
Я – Наблюдатель.
Не тот, который на вышке с биноклем без сна и отдыха. Не тот, который по линии спецслужб, ООН или ОБСЕ, А тот, который не всегда и не везде…
Я неизменно возвращаюсь сюда через несколько лет после своей очередной Смерти, как физического явления, и всякий раз заново учу то, что знал и помню…
Это придумал не Я.
Прежде у меня никогда не было семьи. Пожалуй, я слишком часто употребляю этот термин – «прежде», чтобы не пояснить, а в чём, собственно дело?
До того, как христиане: православные и католики, а за ними, что вполне естественно, и правоверные мусульмане отказались от идеи переселения душ, всё было понятно…
А когда же это было? Когда они, люди, собрались и решили: довольно душам блуждать без присмотра; вот им «Рай», а вот им «Ад» и да воздаст? Забыли, видимо, что не они воздают…
А Он редко не соглашается с решением, принятым человеком; когда в отдельно взятой стране решили, что Его нет, Его и не было.
Теперь, с этими «Раем» и «Адом», где, должно быть, очень тесно, никто не понимает, что значит – «прежде». Говорят, что в Индии ещё понимают. Надо бы проверить…
Так вот, прежде у меня никогда не было семьи. То есть, у меня бывали отцы и матери, но в силу различных обстоятельств они не занимались моим воспитанием. Родителей своих я не видел и не любил; т.е. я помнил, что их надо любить, но не знал как.
Здесь у меня родители были и есть. Они воспитывали меня, как могли. Я понимаю, что они меня любили и любят. А я не могу ответить им взаимностью, просто не помню, как это делается…
Прежде у меня не было детей. Нет, они, конечно, были, некоторых я даже знал, но я не принимал участия в их воспитании. Я знал, что так надо.
Здесь у меня есть дети, но я не знаю, как их воспитывать и как их любить…
Много здесь всякого и разного, чего я не понимаю и не пойму никогда...
Уровень моей Силы позволяет мне попросить Смерти моего врага, но разве Смерть есть наказание и разве виновен враг мой перед Ним, да и нет у меня здесь такого Врага.
О наказании нельзя сожалеть. Наказание нужно принимать с благодарностью.
В тот год покинул нас Царь, который был Всё, и я держал руку его.
И многие не поверили, что Он покинул нас.
И Двенадцать из тех, что сначала оставили царя, а потом не поверили что нет его боле, вошли в Круг и разбудили Силу Круга, не познав природу её. Получив силу, Они не ведали, что делать с ней; обуял их грех гордыни, нарекли Они себя Воинами Света и тем ошиблись, разделив Мир на Свет и Тьму, на Белое и Чёрное, но Добро и Зло, ибо кто знает, что Свет и в ком Зло? И был их Север, но не было в них согласия.
А Юг был моим, и противился Я войти в Круг, не хотел объединить свою Силу с Силой по-добных мне, а они были подобны. Сила Круга не позволяла творить то, что – Зло, а Я не был Воином.
В числе Двенадцати был брат и наследник Царя, годами младше его. Двенадцать звали меня, чтобы судить Их, но, кто Я, чтобы судить? И Я не пошёл к Ним, но послал Воинов по-добных Им, чтобы говорить с Ними. И отрока послал, мечом не опоясанного, несшего Знак мой, начертанный на треугольном тряпичном флажке-флюгере, на древке копья. А знак тот – четыре стихии и Человек Владеющий.
Те, которых послал Я, были числом шестнадцать; и они отреклись от меня и назвали себя Воины Тьмы, чтобы не быть теми, что Воины Света.
А были те и другие едина суть, но не познали того.
Говорили они одним языком, но не поняли друг друга, пустили коней на волю, и завязалась смертельная битва…
И тех, коих число было шестнадцать, не стало ни одного, а тех, число которых было две-надцать, осталось шесть.
И познали Они скорбь великую.
И вернулся Отрок ко мне, и поведал о битве и о месте этом, где из горы истекла влага целебная, и стало место то свято.
Поведал и ушёл от меня, ушел и назвал себя тем, что станет Тьма. А пред тем, как уйти, воткнул копьё со Знаком моим остриём в землю и стал Знак мой лжив.
И Река вышла из берегов и сменила русло своё.
И был Я много печален потому, что любил и тех и других и его любил так же, ибо нет Света отдельно от Тьмы, а Тьмы отдельно от Света и все они заблуждаются.
И тот, в ком Свет всегда будет один, а на каждого, кто убудет из Тьмы, станет два, а из двух – четыре, из четырёх – шестнадцать… И шестнадцать всегда одолеют одного, ибо нечем ему будет прикрыть спину.
Не стало согласия между Царями и Воинами
И юг перестал быть моим
В тот же год ушёл я из Города, который был Второй.
Я шёл на Восток через горы козьими тропами, минуя селения, жители которых были темны и не ведали Света истины. Я нес им Слово и не нашёл отклика в их душах, ибо были они бедны и безразличны.
Долог и труден был мой путь, пока достиг я моря, в которое впадает Великая река Ра. Бедные рыбаки на своём зыбком судёнышке переправили меня в порт города, в котором ро-дился мой Царь. Так принес я горестную весть о Царе людям, которые помнили о Нём и любили Его. И внимали они Слову моему, которое было Его. И читал я в лицах их великую печаль и негодование.
С грустью покинул я гостеприимный город. Я шел по великой реке на север, в места, где родилась мать Царя, и где сам он жил долго и счастливо.
С добром принят я был в Войске, и, внимая Слову моему, повержены были они в уныние и воспылали гневом великим. Здешний Властитель повелел собирать войска от всех земель, ему подчинённых, – идти войной на Город, который я покинул, дабы отомстить за мученическую смерть Царя и не оставить на поругание тело его.
Я же пошёл дальше на Север, чтобы нести Слово его, и не было у меня иного пути…
Я обманывал себя. Не только Слово я нёс; я искал того, кто за несколько дней до гибели
Царя увёл из Города верных ему людей. Он был первым из тех, кто предал Царя, не ведая о том и не зная вины за собой. Люди говорили, что после битвы у холмов, битвы без цели и смысла, Он ушёл на Север в поиске Силы. Я шел за ним и не знал, что я скажу ему.
Но в этой жизни нам не суждено было встретиться.
А как звали меня, не ведаю… Нет на то Памяти...
Вы спросите, а не сумасшедший ли я? Как всякий сумасшедший я должен ответить, что я нормален, но, как всякий нормальный, скажу Вам, что я сумасшедший…
Я – Наблюдатель.
Всё в имени.
Кто пожелает, поймёт…
Сколько лет прошло, а воспоминание всё такое же свежее, как будто проснулся утром и вспомнил всё, что было вчера.
Только одного я не помню – кто был Брат?
* * *
Выяснить бы в каком году в русском алфавите официально закрепилась буква «Я». До этого, как правило, писали – «ЙА». Следовательно, имя Бога Солнца писалось – «Йарило», «Йар», - в обратном прочтении «Рай (?)». Весьма занятно… А ещё «яблоко», «йаблоко». Наоборот – «око лба й». Что-то о «внутреннем зрении?
* * *
И вот опять память возвращает меня к времени, когда ярл Дмитрий Залесский восстал против власти Великого Войска. Теперь слова «яр» или «ярл» нет в русском языке, а прежде всякий знал – Ярл, это наместник провинции, назначаемый от Войска из местной знати, иначе называемый – князь. Власть Войска была выше власти князя. От Войска князь получал «ярлык» – право на княжение и право держать дружину. Князь обязывался доставлять Войску «деся-тину» и «дань крови» – здоровых мальчиков, из которых воспитывали ратных мужей.
Так Я попал в Войско. У меня не было детства. Только боль и страх. Потом страх ушел, и появились мысли. Ратник не должен задумываться; он должен исполнить приказ. Я легко по-стигал искусство боя, любое оружие становилось продолжением моей руки, в короткое время, в Войске не стало противника равного мне по Силе. Мне должно было удовлетвориться этим, а я пытался постичь природу Силы.
Я испросил позволения покинуть Войско и, получив его, удалился в монастырь Святой Троицы, а попросту – в Троицу. Настоятель монастыря отец Сергий стал моим духовным на-ставником. Путь познания был труден и я усомнился. В этот год князь Дмитрий, собственной воли не имевший, упразднил должность тысяцкого, посягнув тем самым на Власть Войска. Пришла от Войска крепкая рать, а князь с дружиной двинулся ей навстречу.
Отец Сергий послал нас к Дмитрию. Нам было поручено, по возможности, предотвратить междоусобицу.
Здесь, на поле, прозванном «Кулички» или Куликово поле, я погиб. Впервые? Нет у меня такой уверенности…
Душа моя была смущена. Не осознав природы произошедшего явления, она блуждала, что называется «во мраке». Не было ничего кроме боли и страха. Страха было больше…
По истечении срока я, а точнее, моя сущность получила известие-знание о том, что была битва, что дружина Дмитрия победил, и власть Войска пошатнулась. Империя, доселе единая и могущественная, медленно распадалась на княжество, королевства и герцогства и никакие силы не могли остановить процесс, а только замедляли его.
* * *
Странно, то есть, тогда было странно, что память возвратила меня к времени строения Города на месте «той битвы».
Теперь я знаю, как это – представить себя на собственной могиле и не только представить, но и побывать.
И я не люблю этот город и всегда возвращаюсь в него.
Город строили из обожженного кирпича с размахом и на изумление быстро. Строители общались между собой на чужом для меня языке, и город был мне чужд и страшен. Как и те-перь, я не понимал, отчего и зачем я здесь, пока не увидел того, по воле которого строился этот Город.
Он был мал ростом и не любил говорить. Взгляд его был холоден. От этого взгляда бросало в жар. Было нечто в его движениях, точных и плавных, что завораживало. Он был велик, и цель его была непостижима разумом, а только чувством. Он, я назвал его Царь, именно что почувствовал меня в толпе, приблизил и обязал. Так я стал Хранителем Знаний.
Современное слово «библиотекарь» не даёт ни малейшего понятия о моей деятельности в качестве Хранителя. Место, где мы, а нас было много, трудились можно только условно срав-нить с современной крупной библиотекой.
- 3 -
А ещё я писал книгу: «На всей земле был один язык и одно наречие. Двинувшись с Востока, нашли они в Святой Земле между рек равнину и поселились там. И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжём огнём. И стали у них кирпичи вместо камней… И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес; и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли…».
Я не мог не вспомнить о том, что происходило у меня на глазах, о строении Города, размеры и великолепие которого поражали воображение.
А потом Царь ушел в поход и не вернулся. Умер или был убит. Разные были слухи…
Потом малое время правил сын Царя. Был он слаб духом и телом немощен. Жил молитвами и постом, уповая на Всевышнего, а Империей правили родственники одной из жен Царя, жены любимой, рано умершей, но надолго оставшейся в памяти царя. Оттого и родственники её возвысились и за власть держались крепко.
И сын царя умер… В народе поговаривали, что его отравили; да мало ли что болтают…
На отеческий престол вступил внук Царя – человек совсем ещё молодой, но крепкой воли и ясного ума. Прежние властители не могли смириться с потерей былого могущества. В Империи исподволь зрел заговор.
Внук Царя умер, как и отец его, а в народе опять говорили…
И началась великая Смута.
К власти пришли люди без чести и совести. На престол возвели «царя из своих», возраста малого и умом недалёкого. Рушили прежние святыни, не щадя могил праведных. Пылали на площадях костры из старых образов и книг, хранящих память о прежнем величии империи. И писались новые книги, о деяниях новых владык, подобных которым не было от сотворения мира. И сгустилась тьма, и скрыла она Солнце истины.
Я бежал из Города, который был Третьим, и не стал быть им…
Ничего не взял я с собой кроме той единственной Книги…
* * *
Было странно родиться в семье конюха, хотя и придворного, но недостаточного, если не сказать – почти нищего. А впрочем, я плохо помню своё детство и отрочество; весьма вероятно, что я действительно продавал «с лотка» подовые пироги.
Главное, я в который раз родился в этом Городе, столь мною ненавистном.
Город стал другим, не тем, который я помнил. О былом величии столицы напоминали строения прежних Царей, многие так и не завершённые, пришедшие в запустение, многие попросту разрушенные новыми властителями, но разрушенные как-то не до конца.
Стены Кремля обросли торговыми лавками и «царёвыми кабаками», самое большое питейное заведение расположилось внутри Кремля. «Великий Государь» крепко держал монополию на торговлю хлебным вином. Окрест кабаков обретался люд пьяный и никчемный: воры и бродяги, ярыжки-писари, монахи из ближайших монастырей. По грязным улицам важно выступали стрельцы. Порядок службы запрещал им заниматься торговлей и ремёслами, но этот порядок нарушался повсеместно.
Стрельцов я недолюбливал, не вполне осознавая причину этой не любви.
Случай приблизил меня к молодому Царю, но нет в этом мире ничего случайного. Мы были в одном возрасте, почти одного роста, одинакового сложения и темперамента. Нас сближала общая ненависть к Городу; у меня – неосознанная, у него – как отголосок тяжелых детских воспоминаний, когда на его глазах толпы возмущённых стрельцов растерзали его ближайших родственников. Стрельцов он тоже ненавидел…
Однажды встретившись, мы более не расставались до самой его смерти. Вместе учились морскому делу и воинскому искусству. Вместе рубили головы непокорным стрельцам. Воевали земли на Юге и на Севере. Вместе строили город-чудо на топях непролазных. Сколь народу положили, и не счесть…
Вместе предали суду и смерти его сына, царевича – дитя наивное. Предали без вины…
Из сержанта дослужился я до генералиссимуса, а из царёвых камердинеров до Светлейшего князя Российской Империи.
Теперь имя мое стало нарицательным. Пишут, что был я неграмотен, что едва мог вывести сою подпись. Так то – ложь. Языкам европейским сызмальства был обучен; вместе Царем, который величал меня mein besnter Firnt, то есть «друг любезный», учили мы языки, потому без них, как овладеть Знанием. Члены Британской Академии наук избрали меня почётным членом Академии разве за неграмотность мою?
Воровал без меры и взятки брал, что греха таить, на заводы и фактории строил, дороги мостил, заводил «кумпанства торговые» и счёта деньгам и землям не знал. А уж какую власть взял после смерти Царя…
Отчего-то вспомнилось, что село Грузино то, что в Новгородской губернии, мне принадлежащее, построено на месте, где по преданию св. Андрей воткнул, погрузил в землю свой посох. Оттого и село называется Грузино. Что-то достопамятное…
Так вот Власть. Возгордился, сам захотел править единолично. За гордыню наказал Бог. Петруша-мальчик, внук царёв; нашептали ему про меня разное, а главное, что я один повинен в смерти отца его – царевича Алексея Петровича.
В одночасье потерял я всё – деньги, земли, власть – всё прах и пыль…
В глухом селе за Урал-камнем, сам срубил себе избу, руки работу помнили. Здесь и жил с детьми, жена ещё в дороге скончалась. Читал, разбирал бумаги, которые не изъяли при аресте. От скуки или от природной жажды деятельности стал записывать легенды и предания местных народов, сам сочинял кой чего. Собрал много разного, потаённого. Ан, и тут не удержался, назвался Кирша Данилов, а «Кир» - он царь и есть.
В ссылке стала посещать меня мысль странная в своей простоте: «А не Спасителя мы тогда в крепости… Не Алёшка ли наследник царёв?». Гнал прочь мысль навязчивую, да не совладал. Тогда как думал: «Будет Алешка царь, не простит. Много чего не простит, за мать не простит, в монастырь сосланную, за насмешки не простит».
Теперь понимаю, ошибался, все ошибались, а Он простил бы…
Да теперь уж и нечего.
Век мой закончен.
* * *
Когда я родился, отец передал мне одну из своих сущностей. После его смерти, в его записках я нашел воспоминание об этом. Отец писал, что испытал при этом чувство облегчения, которое испытывает больной исцелившийся от тяжёлого недуга. Отец многое знал. Он знал о моем предназначении, знал и противился Воле, возможно, он хотел уберечь меня от многих опасностей. Меня воспитала бабушка, которая была мне больше чем мать, она дала мне Имя, определяющее мою судьбу. Меня воспитывали как Императора. Тогда в сентябре бабушка сообщила мне имя моего настоящего отца. Он умер давно и я его не помнил, но пришло воспоминание, как иногда придворные невольно сравнивали меня с ним. Эта новость не произвела на меня должного впечатления, поэтому, я буду называть Отцом, того, кто был им в моей жизни. Моя бабушка желала передать всю полноту Власти мне, минуя моего отца. Отец знал, что так должно быть, но не хотел этого. После тридцати лет ожидания, он хотел обладать Властью и занять Мое место. Он принудил Меня принести ему клятву верности. Я пожалел отца, и погубил себя, став клятвопреступником. Я обманул надежды бабушки, которую боялся и не любил. Отца я боялся больше.
Отец передал мне сущность, но не захотел передать мне Власть. У отца был Кодекс Чести, но он не был Воином. Он полагал, что Мир можно поделить между двумя равными. Но не может быть двух равных, особенно если они объединяются против третьего. Третий, что закономерно, пытается уничтожить двух первых поодиночке, и не без успеха.
Так был убит своими слугами в собственном замке мой отец. Я знал о заговоре… и отец знал, и не предпринял ничего.
Я был молод. Знание моё было ничтожно. Впрочем, это слабое оправдание.
Нельзя обмануть Судьбу.
Отец не был болен душевно. Он был не готов к получению Знания.
Всякому времени и каждому человеку – свой Спаситель. У меня был свой. В день своего вступления на престол Отец соединил наши руки и судьбы со словами: «Будьте друзьями и помогайте мне».
Граф Алексей Андреевич Аракчеев…
Как только Отец получил Власть, в Империи наступили «чудесные времена». Новое царствие было официально названо «Возрождением». Отец раздавал на чины и награды столь же щедро, как наказания и отставки. Кто-то даже «пошутил», что награда утратила прелесть, а наказание – стыд. Разве награда, для молодого человека, склонного к уединению и мечтаниям в одночасье сделаться полковником одного из гвардейских полков и военным губернатором Столицы. Занимаемые мной должности предполагали ежедневное, или лучше сказать ежеутреннее, в семь часов утра, отдание рапорта в мельчайших подробностях относящихся до гарнизона, до всех караулов города, до конных патрулей, разъезжающих в нём и в его окрестностях и т.д., и т.п. А если добавить к этому, что молодой человек робок, немного подслеповат и туговат на одно ухо?
Награда ли это?
В восемь часов вечера утренняя процедура повторялась в мельчайших подробностях…
Добавьте к этому ежедневные заботы по полку, мне вверенному. К тому же, отец был суров, – за малейшую ошибку делался строгий выговор.
Граф Алексей Андреевич стал моим Спасителем. Будучи восемью годами старше меня, он знал порядок воинской службы, что называется «на зубок». Не было ни одной мелочи, способной ускользнуть от его зоркого ока, касалось ли это до амуниции и выправки, или до пунктов
Устава. Он неизменно выручал меня в сложных ситуациях, а их, поверьте, было немало.
Когда его постигла опала и ссылка, я, к моему стыду, не сумел помочь ему делом, только в письмах выражал сочувствие и надежду на его скорое возвращение.
Поговаривали, что незадолго до своей гибели Отец вызвал Графа в Столицу, и, что ежели бы он успел приехать, Отец был бы жив. Но всё это слухи – беспочвенные и пустые…
Мое восшествие на императорский престол было омрачено убийством и необходимостью общения с убийцами моего Отца.
Они полагали, что смогут запугать меня и подчинить своей воле; люди решительные и не глупые, они так и не поняли природы моей Силы, даже испытав её на себе. Не спеша, я раз-рушил их временное сообщество, разделил их и отставил кого от двора, кого от службы, а кого и от России.
Никто и не подозревал, сколь велико было моё желание немедленно вызвать Графа в Сто-лицу. Но я не мог. Нет, я не боялся, просто я не смог бы посмотреть ему в глаза… Было бы ложно утверждать, что в за этот период времени я не видел Графа. Он неоднократно посещал Столицу, неизменно строгий и подтянутый, Граф не носил пожалованные ему ордена, только миниатюрный портрет моего Отца на шее. Надобно заметить, этот портрет несколько раздражал меня. Возможно, таким образом, Граф изъявлял преданность к памяти Отца, ко-торого именовал не иначе как «Благодетель», а может статься, поступал так в укор мне. Бог весть… Ток вот, я встречался с Графом, но не виделся с ним. Он в службу не просился, а я ему службу не предлагал.
Меня мучили ночные кошмары, иногда, без видимой причины, мне хотелось забиться в укромный уголок и плакать. Мне, во что бы то ни стало, нужно было отвлечься от тяжёлых мыслей. Вокруг меня, как-то сама собой, образовалась группа молодых людей; некоторые из них получили образование за границей, дышали «воздухом свободы», воздух оказался заразным, а для эпидемий не существует границ. Они отчего-то решили, что французскую «свободу, равенство и братство» можно перенести на русскую почву и успешно культивировать.
Напрасно считают, что я разделял эти идеи, скорее они меня забавляли, отвлекали и только поэтому – занимали. Меня интересовало дальнейшее развитие идей. Я стал часто встречаться со своими «молодыми друзьями». Они спорили, я слушал, иногда кивал головой, что принималось за знак одобрения, а я и не возражал.
Такое положение вещей сохранялось в течение двух лет. Я возмужал, растерял иллюзии, вернее узнал устройство управления Государством и со всей очевидностью осознал, – скорые перемены не принесут блага стране. Пряник хорош, но вреден; чаще необходим кнут. При этом хотелось сохранить Лицо, вернее – тщательно созданный образ. Именно теперь мне был необходим Граф с его несгибаемой волей, невероятной работоспособностью и поразительной исполнительностью.
Я написал ему, он явился незамедлительно – строгий и готовый к услугам. Мы долго бесе-довали, и он не упрекнул меня ни в чем. В какой то момент мне показалось, что портрет Отца, с которым Граф не расставался, подарил меня улыбкой.
Современники упрекали меня если не в скупости, то в излишней бережливости, но береж-ливость в масштабах Государства не может быть лишней. За три года мира я собрал доста-точно средств для полной реорганизации армии. Сначала я назначил Графа в Воинскую ко-миссию для рассмотрения положения войск и устройства оных, а в скором времени он был принят в службу с назначением инспектором всей артиллерии.
Я не ошибся в своём выборе. Именно в этой должности Граф проявил свои недюжинные административные способности, что и определило его дальнейшую судьбу, а так же и мою. С этих пор мы были связаны с ним неразрывно.
К этому времени Первый Консул, истребив доступных его власти претендентов на Трон французских Королей, провозгласил себя Императором всех французов. Франция расширила свои границы до пределов невиданных и угрожала спокойствию Пруссии и Австрии.
Что руководило мной, когда я отдал приказ русским полкам перейти границу, дабы оказать помощь Австрии, союзнице ненадёжной, да и не союзнице вовсе? Ещё в бытность Отца Австрия проявила себя, как империя эгоистичная и вероломная, чуждая интересов союзников. Вероятно, эмоции возобладали над моим разумом. Император всех французов нанёс мне личное оскорбление; хотелось мести, а как отомстить великому Воину, если не победить его на поле брани. Я и себя возомнил Воином; знал, что Воинами рождаются, а не становятся и, вопреки здравому смыслу, решил, что смогу стать Воином.
Я проиграл свою первую битву…
Душевное состояние моё было отчаянно и ужасно. Я рыдал, как младенец, меня бил озноб и бог весть, что сталось бы со мной, когда б не мой личный лекарь.
Общественное мнение, делая скидку на молодость и неопытность, пощадило меня, но шквал негодования обрушился на Графа и старика Главнокомандующего. Их обвинили в плохой подготовленности армии, Графа, в частности, в отвратительном состоянии артиллерии. В угоду Толпе, я отставил старика Главнокомандующего, но отставка была скорее почетной ссылкой, чего общество не заметило. Граф проявил абсолютную твёрдость в своей невиновности, мнение Толпы не занимало его, он был выше сплетен и слухов. Нужно было видеть, с каким ожесточением вступался он за солдат и офицеров, получивших, по его мнению, незаслуженное наказание
Два долгих года, с переменным успехом, продолжалась эта бессмысленная война; я не принимал участия в сражениях, оставив это право Воинам по рождению. Армии сражались по инерции, не понимая целей этой войны. Между нашими государствами не было противоречий. Скорее можно было предположить общность целей и интересов между нами. Теперь сложно вспомнить, кто первый предложил заключить мирный договор. Очевидно только то, что предложение было с готовностью принято и мной, и Императором.
Мы впервые встретились на плоту, на середине реки. Мы оба были Первыми, он – Император всех французов, и Я – Император Всея Руси. Я не стану описывать эту встречу, описания её настолько многочисленны, что стали хрестоматийными. Могу сказать, что обаяние или внутренняя сила Императора, столь часто превозносимые его окружением, не произвели на меня ни малейшего действия, я был сильнее. Я умело сыграл роль молодого человека, восхи-щенного гением Императора и он поверил мне.
И был долгий мир между нами. Император воевал на Западе. Я, в это время, обезопасил себя на Севере и Юге, несколько увеличив размеры моего Государства. И снова Граф показал себя несравненным организатором и распорядителем. Не будь его, Северная компания была бы проиграна или затянулась бы на времена неопределённые. Странный человек, он неизменно отказывался от наград, которыми я пытался отметить его великие старания.
* * *
Император, гениальность которого была сильно преувеличена современниками и позд-нейшими историками, был одержим идеей, которую невозможно было исполнить. Западный Остров, колониальная империя, знаменитая своими отменными мореходами, был той жем-чужиной, которой недоставало в его императорской короне. Все войны, которые вёл император, велись с единственной целью, заставить правительство Острова признать величие Императора. Однако действия это не возымело. Император прекрасно понимал, что ключ к обладанию Островом находится в далёкой и загадочной Индии, стране, которую Франция потеряла в результате революционного хаоса и которую необходимо было вернуть, во что бы то ни стало.
Император предложил мне совместный поход в Индию, поход, который он, в бытность свою Первым Консулом, предлагал моему Отцу и, который не был осуществлен в связи со смертью Отца, случившейся не без участия правительства Острова. По крайней мере, мне доподлинно известно, что посланник Острова в моей Столице щедро снабжал заговорщиков денежными средствами. И тогда я, совершенно искренне, дал свое согласие на осуществление этого замысла. Нам необходимо было время, чтобы скрытно от всей Европы подготовиться к походу и, так же скрытно осуществить его.
* * *
В девятом году я впервые получил Знание, которое сумел постичь.
Согласно Великому Замыслу армии России и Франции должны были стать Войском. Им-ператор всех французов правильно понимал своё предназначение, он был Воин. Но его обуяла гордыня, он возомнил себя Императором. Но, как я уже заметил, не может быть двух равных. Императором был Я…
Знаете, почему на встрече в Эрфурте Он приходил в бешенство, швырял свою знаменитую шляпу на пол и топтал её ногами? Он никак не хотел примириться со второй ролью в Империи, которую Мы должны были воссоздать.
Я решил обмануть его.
Делая вид, что я согласен с его доводами и намерен продолжать следовать Плану, наме-ченному нами, я в тайне от всех приступил к разработке собственного плана. Необходимо рассказать в чем, собственно, состоял наш совместный с Императором План:
1. Отводя глаза европейской общественности, мы, Я и Император, демонстрируем открытое противостояние между нашими государствами, переходящее в объявление военных дей-ствий.
2. Императорские армии вторгаются в пределы моего Государства, и стремительно продви-гаются к его центральным губерниям. Мои войска, разделённые на две неравные армии,
совершают движение параллельно войскам мнимого противника, не начиная активных военных действий.
3. Для зимних квартир императорской армии был отведён, специально построенный Дрисский укреплённый лагерь. Позже, оценив всё его несовершенство, император приказ сравнять с землёй укрепления лагеря.
4. Якобы, под давлением обстоятельств я вынужден заключить почётный мир с Императором. Его армии по Великой Реке спускаются к морю и достигают персидских пределов. Мир с Персией заключён заранее и, Остров ещё не успел осознать смысл происходящего, а Император с войском стоит у ворот Индии…
5. Второй вариант Плана предусматривал совместный поход наших армий в пределы Индии.
Мой план был несколько изощрённей и сложней в исполнении, и пришло время осуществить задуманное…
В Год Испытаний я прочёл Книгу, некоторые главы которой я написал сам. Тогда, прежде. Теперь Книга стала для меня откровением.
Мне не составило труда пожертвовать Городом, который я не любил.
Гораздо труднее было пожертвовать большей часть армии и проиграть битву, бессмысленнее которой не было в истории человечества и, которую позже назвали Великой.
Старик Главнокомандующий, отчасти посвящённый в мои замыслы, с большим умением и ловкостью выполнил обе задачи, – проиграл битву и сдал Императору Город.
Ловушка захлопнулась. Император стал заложником собственной славы. В то время, когда его армия неизбежно разлагалась в захваченном Городе, моя неизменно пополнялась новыми бойцами и проводила время в трудах и учениях. Император еще на что-то надеялся, он бес-престанно отправлял мне письма с упрёками и увещеваниями вернуться к задуманному нами Плану. Я был непреклонен. Письма императора так и остались без ответа.
Гримаса судьбы: Император Франции стал последовательно «императором острова Эльба» и «генералом поместья Логвуд».
Я всегда писал стихи не потому, что я поэт, а оттого, что люблю играть звуками и словами. Как удивительно звучат слова, если последовательно менять звуки, придавая им осмысленное значение. Не тогда, много позже я узнал, как называла Наполеона его мать: «Набулионе Буанапарте». Набоб Илиона – Новый Царь Трои…
Но и я в итоге ничего не добился. Теперь я знаю, что неправильно истолковал Волю. Я начал создавать военные поселения по образцу прусского ландвера; все в этой стране считали и считают, что свет знаний идет из Европы. Наивные глупцы! Свет был, есть и будет Здесь! Граф понимал и отговаривал меня, как мог: «Государь, Вы порождаете стрельцов!». И, как всегда, оказался прав… Чудный человек, он достоин отдельной книги, и, вероятно, когда-нибудь, я напишу её.
Так вот, мне надо было только то, и сделать, что восстановить пограничную казачью стражу, свою исконную, которую пра-пра-Пётр ликвидировал сгоряча.
Отчего-то принято попрекать меня Пушкиным. А что такое Пушкин? Ребёнок неразумный; не отправь я его в Бесарабию, то где бы он был? Висел у крепостной стены, как те…
Кто написал книги о том, которого мы называли Царь? А он и был Царь, ибо, будучи роста не малого возвышался над толпой и, даже стоя на коленях, мог видеть поверх голов.
И кто «дерзнул»? Лука – смотрящий, но не видящий.
Или Левий Матфей – галийский сборщик податей, похожий на араба. Теперь его назвали бы «французом». Авантюрист на императорской службе, он сразу узнал Царя, ибо видел его прежде, без сожаления оставил доходное место и пошёл за ним. Надеялся на что? Не трудно догадаться. Придёт царь к власти и Матфей уже не безвестный мытарь, а Друг и Советник.
Иоанн – мальчик, не познавший женщины? Этот пошел бы за любым сильным и привле-кательным, позови его тот.
Марк? Не помню такого…
Но как все они ошиблись. Страждущий покоя, не ищет Власти. Я искал того же, потому и пошёл за ним, старый осёл.
Мог бы я написать Книгу тогда?
Мог.
Отчего же не написал?
Или написал?
Теперь никто и не помнит, что первым Учителем Царя был я. Взрослея, он превзошёл меня, и стал моим и нашим Учителем. Так бывает. Не каждый способен постичь Знание.
Кто ещё мог?
Фома Близнец – грустный скептик? Мог…
А какую проникновенную историю мог бы написать Иуда, – славящий бога эллин с острова Крит. Красноречивый пройдоха, заглядывающий в глазное дно, выспрашивающий самое сокровенное и выведывающий и без того явное – кто, как и зачем? Этот, пожалуй, был самый здравомыслящий из всех…
Я не хочу заходить в их храмы, будь то православная церковь, еврейская синагога или мусульманская мечеть потому, что там скверна. Это моё субъективное ощущение.
Удивительна эта религия, избравшая символом веры инструмент казни.
Не могу вспомнить, что стало с братом царя? А ведь был у него брат, хотя Он всех называл братьями.
Оказывается слово «Сосо» в переводе с греческого языка означает спасать, Спаситель. Сосо Джугашвили (Сталин) – спаситель?
Возвращаюсь к Наблюдению…
Процесс Наблюдения на изумление прост. Это скольжение по поверхности бытия. Предметом для «наблюдения», простите люди, может быть как отдельно взятая личность, так и событие вне зависимости от его общественного значения, места и времени происхождения. Это может быть книга, фраза или обособленное слово. Система определяющих признаков отсутствует. Не я выбираю «Предмет». Меня подталкивают к нему. Я вглядываюсь в «Предмет», закрываю глаза, освобождаюсь от эмоций и наслаждаюсь процессом создания образа, который вызывает наблюдаемый «Предмет». Я наслаждаюсь процессом, даже если складывается отрицательный, если не сказать отвратительный образ. Когда возникает ощущение, что образ сложился в окончательную форму, я открываю глаза и все исчезает. Я не ведаю куда. Когда остаются воспоминания, я записываю их. Так получаются стихи или некоторые логические умозаклю-чения. Вот и всё…
Почти закономерно – чаще складываются отрицательные образы.
Если «Предмет» одушевлённый, а сложившийся образ отрицателен, мой мозг с холодной рассудительностью профессионального судьи начинает «подбирать» наказание «Предмету» по мере отрицательности сложившегося образа. И не только начинает, но и подбирает, и приговор утверждает.
Не знаю, до какой степени осуществляется исполнение приговора; я еще ни разу не встречался с одушевлёнными «Предметами» по окончании процесса.
Я получаю Знание не посредством прочтения книг с последующим запоминанием материала, книги только подтверждают полученное, если угодно «во сне», Знание. При этом я заранее знаю, какую книгу и на какой странице надо открыть.
В юности я тратил огромные, по тем временам, деньги на покупку книг, которые не мог прочесть в силу скудости уровня образования и образа мышления. В последующие годы они были, как минимум, «лишним багажом». Не единожды я мог избавиться от них и получить немалую выгоду. Что-то помешало. Теперь я благодарен этому «чему-то»; теперь подобные книги не издают; найти их в букинистических магазинах не представляется возможным, а у меня они есть, я достиг уровня их прочтения, что и делаю с наслаждением.
Не о том я…
Годы, проведённые в походах и монастырях, научили меня Одиночеству. Я самодостаточен. Здесь это отчего-то путают с материальной обеспеченностью, а это значит только то, что мне для нормального общения обычно достаточно самого себя.
Здесь вообще часто путают, или нарочно запутывают смысл обыкновенных, по-жириновски, «однозначных» слов. Что такое «памятный мемориал» или «мемориальный памятник» если “memory” и значит – память? «Памятный памятник», как напоминание для особо одарённых?
Слово «скучно» надо бы писать через букву «Ша» – «скушно», потому как, «скучно» не передаёт полноты ощущений состояния, но даёт какой-то намёк на скученность, перенаполненность, множественность, что скорее даже противоречит состоянию «скуки». В то же время, «скушно» - это некоторая монотонная протяжность, перекос сознания, духота…
Вот Я стою в центре духоты у станции метро «Водный Стадион» и мне скушно…
Вот, скажем, Вера и Религия…
Вера без Религии существовать может, а Религия без Веры, нет.
Или может?
Оказывается, может и очень даже может!
Вот уж, странная тема в привязке к данному месту.
А ничего такого странного; в узком пространстве между дверями «Вход» и «Входа нет», напротив стенда с картой города Москва, медленно передвигается, в последовательности шаг вперёд – шаг назад, бородатое и настриженное существо в униформе священнослужителя. Он гордо носит на груди большую латунную коробку. На лицевой стенке коробки массивный крест – аналог наперсного. В крышке коробки – прорезь, как у детских копилок. Крышка замкнута большим «амбарным» замком так, что замок наполовину скрывает крест.
Вероятно, в коробке хранятся тайные знания ООО «РПЦ».
Субъекты «толпы», не так чтобы редко, опускают в прорезь крышки монеты. «Существо в униформе» неторопливо осеняет себя и субъекта крестным знамением, что-то невнятно шепчет, покачивая головой, это такая стилизация поклона.
Я абсолютно уверен, что он отпускает жаждущим эти самые «знания» в точном соответствии с эквивалентом опущенной в прорезь монеты.
Вот такой я, в сущности, наивный человек…
А «существо» и не священнослужитель вовсе, а профессиональный нищий и никакими та-кими знаниями не обладает. Работает человек и только…
… Патриарх Российский или Всероссийский, не помню, запретил «братьям» собирать ми-лостыню в общественных местах.
Здесь ловко подменяют смысл и суть понятия.
В гитлеровской Германии, к слову, никогда не было никакого «фашизма». Фашизм, как политическое движение, зародился в Италии в 20-е годы 20-го столетия (от итальянского – fascismo < fascio – пучок, связка, объединение). В сущности, аналог современного «Единства».
В Германии же, несколько позже, Адольф Гитлер создал национал-социалистическую пар-тию. Членов партии именовали «наци» или «нацисты», замечу – не «националисты». Поскольку Германия заключила военный и политический союз с Италией, то Союз Советских Социали-стических Республик в Отечественную войну боролась с «итальянским фашизмом и германским нацизмом». Заметьте, как изящно вымарано слово «социализм» из названия руководящей партии Германии. Действительно, как же это, Союз Советских, но Социалистических Республик мог бороться с германским национал-, но социализмом. Безусловно, не мог!
А потом и само слово «нацизм» как-то поистёрлось, и остался один огромный «Фашизм», с которым боролись, борются и бороться будут, потому, что нельзя позволить никакого единения никакого народа. Разве что под руководством Великой и Могучей или Великого и Ужасного…
Не могу привести мысль к логическому завершению. Никогда не мог. Сгораю на полпути…
Я вошёл в тот возраст, когда женщины только мешают. Впрочем, они мешают всегда…
Нет, ровным счётом ничего, что удерживало бы меня здесь. И не ровным счётом тоже. Я не хочу путешествовать по Миру, не хочу увидеть, как всё переменилось, уверен, не в лучшую сторону. Не хочу заработать много денег, когда мне и так даётся достаточно. Нет, я, может быть, и заработал бы, но не хочу тратить на это Время. А, главное, я не хочу никому ничего давать.
Откровенно убивать себя, будучи в здравом уме, как-то пошло, что ли? С медленной смертью тоже возникли проблемы; опиумсодержащие вещества вызывают у меня тошноту, если не сказать рвоту, а разве это наслаждение? Курить что либо с моим застарелым бронхитом – удовольствие сомнительное. Алкоголь некоторое время оказывал вполне соответствующее воздействие, но доведение количества потребляемого продукта до уровня не совместимого с жизнью на двадцать первые сутки заканчивалось всё той же тошнотой и полным неприятием напитка организмом…
Поэтому я решил оставить эксперименты и ждать… Но…
Если вы личность и личность, что называется творческая, знаете ли вы, в чём заключается прелесть длительного запоя. Позволю себе объяснить тем, кто не знает и тем, кому просто интересно.
Жил да был в конце девятнадцатого века некто Папюс – маг и предсказатель. Согласно его учению, окружающий нас эфир кишмя кишит элементариями, или душами невоплощёнными, а попросту сказать – привидениями. В данном, частном случае, нас интересует одна только форма элементария, это Камалокист низший – нечистый элементарий, блуждающий над землёй в ожидании времени своего освобождения от животности. К данному роду элементарий относятся: мёртворождённые дети, дети умершие в младенческом возрасте, погибшие от несчастного случая, убиенные, казнённые преступники и самоубийцы. Нас интересуют две последние группы – казнённые преступники и самоубийцы
Эти элементарии остаются несвободными от страстей и потребностей, а проще сказать – пороков, свойственных им при жизни. Они затевают непрерывную борьбу с астральными телами людей неуравновешенных, чтобы прогнать их из материальных тел и завладеть этими телами. Отсюда происходят различные неврозы, сумасшествие, эпилепсия, алкоголизм, нар-комания….
Я уже говорил, что я не сумасшедший, не наркоман, но я алкоголик, подверженный при-ступам эпилепсии. Кроме того, я алкоголик запойный. Период «трезвости» может продолжаться от двух месяцев до нескольких лет. Период запоя всегда длится двадцать одни сутки. В этот период моё астральное тело покидает свою оболочку; вероятно, оно совершает путешествие по этому и иным мирам, набирается впечатлений и новых знаний, а в это время…
Пустую оболочку моего тела заполняет какой-то гнусный элементарий из двух групп, опи-санных выше. У меня такое ощущение, что он всегда один и тот же, что он всегда где-то рядом; ожидает момента. И его ожидание всегда оправдывается.
Первые дни запоя мое астральное тело, похоже, и не пытается вернуться в свою оболочку; оно привыкло к тому, что это дело совершенно безнадёжно и не имеет смысла.
Через некоторое число дней, всегда в четыре часа утра, начинается «единство и борьба противоречий». Схема борьбы примерно такова: мое астральное тело робко шепчет: «не вставай, отлежись, перемучайся». Элементарий трепещет внутри: «иди, купи, опохмелись». Он неизменно побеждает до наступления двадцать первых суток.
Потом начинаются «чудеса». Рука, послушная доселе, оказывается не в состоянии донести тару с «продуктом» до «потребителя». А если и доносит, то «потребитель», в свою очередь ока-зывается не в состоянии переварить «продукт».
Элементарий грустно исползает из трепещущей оболочки, астральное тело возвращается на свое, законное место. Оно отдохнуло, оно переполнено новыми впечатлениями, как то: загадки истории, образы прошлого и настоящего, (а иногда и будущего), рифмы, строки, строфы, об-рывки прозы – всё смешалось…
Это волшебное ощущение! Но оно абсолютно противопоказано людям, не имеющим никакого отношения к творческим профессиям, то бишь, обывателям. В этом случае процесс не-отвратимо приводит к абсолютному алкоголизму и неизбежному печальному завершению процесса. Впрочем, нет в этом ничего печального.
Я умер пол знаком Весов и вновь родился под знаком Скорпиона.
Зверь, который во мне живёт,
Он, вероятно Кот,
И Он, очевидно, черный.
А может быть, наоборот,
Он не совсем Кот, или Кот,
Но не совсем чёрный.
Моё видимое и его неосязаемое соединились и медленно притираются друг к другу
В общем, с ним ещё много неясного, а я и до этого маялся между Весами и Скорпионом.
Судьба…
Французский писатель Эжен Сю сильно ошибался, описывая своего Вечного Жида - Ага-сфера неприкаянным грустным старцем, обреченным на муку вечного скитания. В какой-то степени, Вечный Жид – Я…
Какие-то странные числа выползают из забытья. После Моего рождения здесь, я проживал в квартире №13, а теперь в квартире с тем же номером живёт моя мама. Я понял, что очень люблю и жду эти числа в каждом новом месяце. Мне отчего-то «везёт» в эти дни.
Я проживаю в квартире №54, это число «души мира», согласно с диалогами Платона: «Вначале Он (Создатель) отделил от хаоса некую часть; потом он взял другую часть, вдвое большую первой; затем – третью часть, равную трём первым; четвёртую, которая была удвоена второй; пятую, которая была утроена третьей; шестую, равную восьмикратно повторенной первой; седьмую, равную двадцатисемикратно повторенной первой».
В итоге: 1+2+3+4+9+8+27=54.
Дом, в котором находится квартира №54, в которой я проживаю, числится под номером 27, а это половина от 54. Число 27 составляет в сумме 9, и число 54, тоже – 9. Странная такая математика.
И, тем не менее, вокруг меня ничего не происходит. Так что: «Скушно», и начинаешь думать, что вся эта бесконечная цепь перерождений была несвоевременной и напрасной.
И не могу вспомнить, как и кем я был в период Великой Октябрьской Авантюры. То, что дело без меня не обошлось, для меня несомненно; иначе откуда бы взяться рубиновым звездам на башнях Города-Кремля?
Живу и верю, память вернется, и что-то изменится к лучшему в этом лучшем из Миров…