Командировка на полюс холода.
Часть 1.
Николаевск на Амуре.
На крыльце здания летного отряда, несмотря на ранний час, в полном одиночестве стоял и нервно курил помощник командира эскадрильи по штабной работе Геннадий Федорович Шерстнев. Редкие легкие снежинки уже порядком припорошили его темные с изрядной долей седины волосы. Судя по ним, и по запорошенным тонким слоем снега погонам, он стоял здесь уже долго.
Поднимаясь на невысокое крыльцо, я, поздоровавшись с ним, спросил: - Кому стоим Федорович?
- Да ну их всех к херам Гена! Достали во как! И он провел ладонью по горлу.
- Вчера весь день готовил документы согласно его же указаниям, - подразумевая под «его» - командира эскадрильи, - с обидой произнес он, после чего глубоко затянувшись, продолжил: - Задания на полеты для экипажей выписал, командировки на перегон экипажу Парфенова в Иркутск, оформил. А сегодня все! Все переплясали, и опять садись, и оформляй все по новой! Надоело – сил нет! Ей богу брошу все и уйду на пенсию.
- Ну, что ты Федорович, успокойся. Ты же сам знаешь нашу работу. Как не сопротивляйся «умным» командирским решениям – а все равно заставят. А будешь, артачится - выпорют. Ты будь спокойным, как наш Игорюха.
Зная покладистый характер Шерстнева, а с ним мне два года довелось летать в экипаже Колодницкого вторым пилотом, я спокойным голосом произнес: - Плюнь на все Федорович, ты сам когда-то меня учил: - «Нас дрючат, а мы крепчаем», все пройдет и это тоже.
- Как же пройдет! – воскликнул он, и действительно, словно послушавшись моего совета, выбросив недокуренную сигарету, плюнул с крыльца.
- Пойдем, сейчас я посмотрю, каким ты будешь спокойным. Он, толкнув дверь, шагнул в темноту небольшого тамбура. Пожав плечами, я последовал за ним.
В небольшой комнате авиаэскадрильи было тихо. За большим командирским столом, утопая в глубоком кресле, сидел командир нашей эскадрильи - Олег Федорович. Поодаль, чуть сбоку от него, сидел незнакомец в летной демисезонной куртке и смотрел журнал приказов. Завидев меня и Шерстнева, командир поднялся с места и недовольно произнес, обращаясь к помощнику: - Ну, где ты шарахаешься? Работы не в проворот. Сейчас летчики подойдут, а у тебя ничего не готово.
Я посмотрел на Геннадия Федоровича и удивился его выдержке. Всего несколько минут назад, там, на крыльце, он дрожал от обиды и негодования. Сейчас же его лицо было непроницаемым, лишь бледность кожи и твердо сжатые губы незримо выдавали его волнение. Не отвечая на реплику командира, он прошел к своему рабочему столу, и, присев на стул, начал перебирать лежащие на столе документы.
- А, ты чего стоишь? – глядя на меня, произнес командир эскадрильи.
- Я? Экипаж жду. Сейчас ребята подъедут, будем готовиться на Богородск.
- ***тск – резко произнес командир: - Вечером рейсовым в Охотск, а завтра с попутным бортом полетишь менять Уванского. И, кстати познакомься – твой новый бортмеханик.
- Не, ну интересно! Вчера Богородск, сегодня Охотск! Точно, как в той сказке – Лети туда, не знаю куда.
- Ты мне сказки не рассказывай, а то я тебе такую сказку скажу, что внукам своим до пенсии досказать не сможешь. А, теперь давай, вали от сюда.
- А, что же Бочаров? – выслушав разъяренного командира, спросил я.
-Бочаров на Ми-8 поедет переучиваться, разнарядка на него пришла. А ты давай забирай этого, - он указал пальцем на незнакомца: - и валяй отсюда!
- Так, я не понял, а чего Уванского менять? Он что заболел?
- Ну во бля, тебе не доложили. Тебе сказано менять – значит менять.
После чего последовал такой длиннющий монолог о моей маме, и обо всех матерях в целом мире, что я поспешил выйти. Следом за мной из комнаты выскочил мой новый бортмеханик.
- Он, что всегда такой злой, как собака? – с ярко выраженным узбекским акцентом спросил новичок.
- Да нет, не всегда, только по пятницам.
- А, сегодня вторник, а он – злой, - нараспев удивленно произнес незнакомец.
- Да, ну – какой же вторник? – медленно, как бы вспоминая, сказал я
- Вторник, честное слово – вторник, - убежденно произнес бортмеханик
- Ну, ежели вторник, то давай знакомится, - и я, протянув новому члену экипажа руку, назвал себя.
- Курбангалиев Галий Фархетдинович, - представился тот, и крепко сжал мою ладонь.
Рукопожатие бортмеханика было крепким и энергичным, и это мне понравилось. Люди не уверенные в себе, бесхарактерные не способны на крепкое рукопожатие. Все еще удерживая его ладонь в своей, я произнес: - Повтори. Я не понял.
- Чито повтори? – переспросил он меня.
- Ну, как зовут тебя?
- Курбангалиев Галий Фархетдинович
- Это как же попроще тебя величать?
- А зовите, как в прежнем отряде звали
- Это как же?
- Галийка.
- А, вот это действительно неплохо. А, где ты раньше работал?
- В Чарджоуском отряде. Туркменское управление.
- А к нам, чего занесло?
- Ми-4 у нас списали, я переучиваться не хочу. Год до пенсии остался. Я сюда приехал доработать.
- Ну, что ж, дорабатывай, - милостиво разрешил я и, хлопнув его рукой по плечу, произнес: - Пошли Галийка в штурманскую, познакомлю тебя со вторым пилотом.
Штурманская была полна народа. Не смотря на призывы дежурного штурмана к тишине, гул в маленьком помещении стоял, как в растревоженном улье. Отыскав взглядом второго пилота, я подошел к нему и постучал по плечу. Обернувшись, Миша Яковлев, радостно улыбаясь, произнес:
- У меня все готово командир. Портфель получил, маршрут рассчитал, загрузку тоже. Можно вылетать.
- Можно обратно сдавать портфель Михаил, Богородск отменяется.
Радостная улыбка исчезла с лица второго пилота.
- Что так, командир?
- Вечером вылетаем в Охотск, будем менять Уванского.
Михаил вопрошающе посмотрел на меня: - С какой радости?
- Не знаю Миша. Указание комэска.
- Твою мать, - сокрушенно произнес второй пилот: – я так хотел в Богородск.
- Я тоже хотел, и уже позвонил Идее Макаровне, чтобы встречала, а теперь пропали наши пельмешки из осетра Миша, пропали.
В ответ на мои слова Михаил начал молча складывать в служебный портфель карты и полетные документы.
- А это куда? – спросил он у меня, держа в руке только что рассчитанный им штурманский журнал
- Выбрось Миша в урну.
Толкаясь, мы выбрались из переполненной штурманской комнаты. В коридоре нас ожидал Галийка
- Знакомься Михаил – наш новый бортмеханик – произнес я, показывая рукой на Курбангалиева.
Тот, сделав несколько шагов навстречу, улыбнулся и радостно произнес: - Курбангалиев Галий Фархетдинович, - и протянул правую руку Михаилу.
- Кто-о-о – удивленно переспросил второй пилот
- Галийка, - уже привыкнув к тому, что люди при первом знакомстве с ним удивляются, улыбаясь, произнес бортмеханик.
- А, где Геша? – пожимая ему руку, спросил у меня второй пилот.
- Геша, Геша теперь птица высокого полета. Зря он, что ли пять лет возил икру и рыбу в Киевский институт Гражданской авиации. Он теперь в гору пошел, на Ми-8 летать будет.
- Во дает! А, ты откуда? – спросил Михаил, глядя на Курбангалиева.
- Я с Чарджоу.
- Это где?
- Туркмения.
- Во блин!!! С крайнего юга, на крайний север! – воскликнул Михаил, отпуская руку бортмеханика.
Галийка явился в аэропорт ровно в 20.00, за час до начала регистрации. В руках у него ничего не было, не считая небольшой сетки-авоськи, в которой лежали завернутые в газету свертки.
- Галий, это же что все твои вещи? – спросил я, указывая на сетку.
- Да, - последовал сверхлаконичный ответ.
- Послушай мил-человек, мы ведь в командировку едем не на один – два дня. Мы на месяц, а может быть и на два. Запас одежды непременно должен быть.
- А, у меня ничего нет. Я с этим и приехал, - перебил меня бортмеханик.
- А отчего ты пришел в демисезонной куртке, - спросил я у него.
- Так на складе, как я приехал зимнюю не выдали. Сказали, нету.
- Так взял бы у кого.
- Я никого не знаю. Как брать у незнакомого? У незнакомого человека даже воды попросить нельзя, - уверенно сказал он в ответ. Я молча пожал плечами.
За полчаса до вылета в полной зимней экипировке, с рюкзаком и служебным портфелем в зал ожидания влетел Михаил.
- Что так долго Миш? – спросил я его.
- В БАИ* задержался, Якутский сборник искали.
- Нашли?
- Нашли. Только без внесенных изменений. Пришлось самому вносить. От того так долго командир.
Еще через полчаса порядком изношенный Ан-24 оторвавшись от взлетной полосы Николаевска на Амуре взял курс на Охотск.