Летим уже час. Дети успокоились, правда отказались, есть то, что принесла нам улыбающаяся, миловидная стюардесса. Но ничего, мама заботливо в дорогу еды достаточно положила, в аэропорту и покушаем. После приземления, доставая свою ручную кладь, обнаружила, что кладь заметно потяжелела, но не стала на этом заострять внимание. Надо было одевать детей и торопится к выходу. Как говориться, куда все туда и я. Вышли, зарегистрировались еще где-то, идем дальше, встали на эскалатор, куда-то поднимаемся. Когда я сошла с него, передо мной открылась такая картина, что на мгновение я просто перестала соображать, что мне делать дальше.
Моему взору предстал не с чем не сравнимый по своим масштабам аэропорт. В том смысле, что я знала, что вот это все называется аэропорт. Здесь были, и разные магазины и кафе и рестораны и чего только здесь не было. Людей было очень много, и все они были чем-то заняты, все точно знали, куда им надо идти и чем заниматься. Я же стою, не знаю, куда идти дальше, просто растерялась. Большинство людей без верхней одежды или в какой-нибудь легкой куртке, я и дети в теплых дубленках, в теплых шапках. Мы то летим в Чикаго, а оттуда в Рочестер, штат Мичиган, северный штат. Предусмотрительно тепло оделись, кто же знал, что в помещении так жарко будет. Простояв так минуту и соображая, что же мне делать дальше, я направилась к ближайшей скамейке. Расположила там детей, вещи, верхнюю одежду, достала билеты, смотрю на время вылета, смотрю на свои часы, смотрю на часы на стене. Такое не соответствие. Еще некоторое время я в недоумении, но потом показала билеты девушке в униформе, и все стало ясно. На моих Бакинское время, на стене Стамбульское, а в билете я даже уже не помню какое. Через 3 часа вылет, за час желательно быть в зале ожидания. Как раз самое время покормить детей. У меня было такое ощущение, словно я приехала их самой глухой деревни, причем деревня находится, где-то на отшибе, воду приносят с ручья, дома русскую печь топят, детей орава, и хозяйка такая краснощекая, улыбающаяся, с косой. Образ Катерины Матвеевны предстал передо мной. И уже не Сухов, а я писала письмо.
Где-то вдали увидели McDonalds, дружно и целенаправленно двинулись в том направлении. Покупать я ничего не стала, поедим, что Бог послал, т.е. мама положила, а мама постаралась, что называется, на славу. Стала я все это доставать, из дубайской сумки в клеточку, не зная благодарить или ругать маму. Там была целая жареная курица, хлеб, выпеченный мамой, помидоры, огурцы и зелень, аккуратно завернутые два раза в газету, термос с горячим чаем. Термос, к стати в воздухе лопнул, не знаю или от перепада давления или совершенно по другой причине, но он лопнул в воздухе, а четыре коробки пахлавы и четыре коробки шекер буры, заботливо впитали в себя весь чай. Вот почему моя ручная кладь показалась мне тяжелее, чем была. Не с проста это было. Как только я это все разложила на столе, по известному закону, старшая попросилась в туалет. У детей есть такая особенность, в самый не подходящий момент. Не подходящий, потому что мне надо теперь все это собирать обратно и опять с вещами искать и идти туда или оставить все так на столе и одежду тоже. Как мне быть? За соседним столом сидела семья. Папа, мама, сын. Я вежливо попросила их присмотреть за вещами. Не знаю, какой у них был родной язык, слов они не поняли, но жесты у меня были красноречивее любых слов. Поэтому, они, не долго думая, кивнули, в знак согласия. Младшая напрочь отказалась идти с нами, ее я тоже оставила там. Оглядываясь, второпях, совершили мы этот путь туда и обратно.
Вот бы мне сейчас ту курицу, помидоры и огурцы, мамин хлеб. Но тогда кушать совершенно не хотелось. Не мне не детям. К тому времени Нигяр, младшенькая, попросилась туда же. Совершила еще один поход. Есть все равно не хочется. А рейс Стамбул-Чикаго длится 12 часов. Но, делать нечего и я выбросила все вместе со сломанным термосом и стала искать свой зал ожидания.
Продолжение следует.