коллаж: Ольга Васильева
Любовь к себе, похоже, слишком
часто остается неразделенной.
Антони Пауэлл
Мельвин проснулся уже с плохим настроением, ему приснился кошмар. За ним всю ночь гонялись какие то истекающие слизью и гноем монстры, он куда то, неизвестно куда, бежал, спотыкался, но на самом деле, едва мог сдвинуться с места. Сон оставил после себя противное чувство какой то незавершённости и беспомощности. Быть может, солнечный день и вернул бы ему прекрасное расположение духа, однако, как как и всегда, последние двадцать, а может даже и больше, лет, этого не случилось.
Всё вокруг вызывало тупое гнетущее раздражение. Тупая, скучная в своей обыденности жизнь... Мельвин сунул ноги в тёплые тапочки и прошлёпал на кухню. Плеснув в лицо холодной водой, он было взбодрился, и кажется даже отвратительно испорченное настроение стало куда то отступать, однако улыбка, предложившей ему кофе, жены, вновь расставила всё по своим местам, вернув его в реальность.
Он не любил её. Давно уже не любил. Мельвин усмехнулся, кому как не ему, психологу, знать, как, что и почему происходит в этом мире. И что «любовь», воспеваемая поэтами тёмных веков, ничто иное, как всего навсего химический процесс в коре головного мозга. Раньше, когда он искал себе пару для спаривания, эта реакция была важна, сейчас же, за ненужностью — прекратилась.
Дети выросли, и разлетелись кто куда. Старший пошёл по стопам отца — у него сейчас частная клиника, по оказанию психологической помощи где то на Квайзере VI, то ли на третьей, то ли на четвёртой планете системы. Сын никогда не приглашал его в гости, а если бы даже и пригласил, вряд ли Мельвин бы приехал к нему. Младшая же, дочь, заканчивала обучение в колледже, и дома появлялась чуть чаще чем никогда. Скорее всего её он тоже более никогда не увидит.
На мгновение сердце тронула лёгкая тоска, однако её тут же вытеснила холодная рациональность — Мельвин не зря был психотерапевтом с более чем столетней практикой, и прекрасно умел контролировать себя.
Вот и сейчас, несмотря на раздражение, которое вызывала у него жена, он мило ей улыбался. Ни единой лишней эмоции не отразилось на его лице. Ничего, сверх того, что он хотел бы показать окружающим, и неважно тысяча их, или один.
Мельвин давно уже разложил психотип свой жены по полкам, ящичкам, колбочкам. На каждое чувство была налеплена бирочка, на каждое движение, будь то улыбка, грусть, или меланхолия — прицеплен ярлычок.
Препарирование людских душ всегда доставляло ему удовольствие, и, когда смотрел он на них, рассортированных, учтённых и отсистематизированных, как учёный смотрит на распластанную на лабораторном стекле лягушку, копаясь палочкой в её выпущенных наружу внутренностях, то испытывал ни с чем не сравнимое чувство морального удовлетворения. Как от проделанной хорошей работы. Он упивался своим талантом, совершенностью своего профессионализма.
- Пока. - улыбка жены, тёплая, нежная. - постарайся не задерживаться, будь осторожен на дороге. - ничего лишнего, игра в любовь, игра в теплоту родных людей что прожили вместе достаточно долго.
- Пока. Я постараюсь. - идеально выбритая щека, подставленная для поцелуя, идеально выверенная интонация и идеально подобранные слова.
Жить очень просто, если знаешь как.
На работу Мельвин прибыл ровно в половине десятого. Есть время ознакомится с документами, есть время расположится и выпить кофе. Он был старшим психологом, одного из приёмных филиалов корпорации. В его обязанности входило рассортировывать соискателей на различные вакансии, о отсеивать тех, кто по тем или иным причинам не годился для должности на которую претендовал.
- Здравствуйте, можно войти?
Слишком вежлив, слишком скромен. Не подойдёт.
Иной слишком хмур... Неужели в учебных заведениях сейчас не преподают психологию? Неужели им не говорят, что, для того, чтобы произвести благоприятное впечатление на собеседника, а тем паче на потенциального работодателя, необходимо быть на волне позитива? Побольше улыбаться... ты должен нести свет, а не печать вселенской скорби.
Мельвин с остервенением поставил красный оттиск «Отказать».
- Мы вам позвоним. Ждите. - дежурная улыбка.
К концу рабочего дня на столе скопилось достаточно большая стопка с красными оттисками, и очень тонкая с зелёными. Да и те, ставились лишь только потому, что кто то должен работать, так или иначе.
В иные времена, времена молодости Мельвина, подобный сброд гнали бы поганой метлой. А сейчас он вынужден перебирать толпы нигилистов, неудачников, потенциальных шизофреников и прочих прочих прочих... Но среди навоза не встречаются алмазы.
Он опять сделал себе кофе, и отошёл к окну. Печально, в мире кажется не осталось здоровых людей, он всё больше в этом убеждался.
У одних — неуверенность в собственных силах, скрытые комплексы... Они вызывали в нём только презрение. Другие — наглые, хамоватые, уверенные в себе. Нарциссы. При встрече с такими, губы Мельвина трогала, едва заметная саркастическая улыбка. Однако они не замечали её, они слишком были поглощены себялюбием.
Что толку в вашей самоуверенности, если она рушится словно карточный домик, одним лёгким оттиском красной печати?
Пора было собираться домой. Сегодня он неплохо потрудился, корпорация может быть довольна.
Мельвин спустился вниз, к своему гравикару, и кивнув на прощание охраннику, выехал со стоянки.
По пути домой он провёл специальный сеанс психотренинга с самим собой — он знал, что дома его встретит ненавистная ему жена, и подготовится к этой встрече нужно заранее.
Он улыбнулся, Мельвину приятно было осознавать, что он сделал счастливой эту глупую женщину. Странно всё же устроен человеческий мозг. Много лет назад он и представить себе не мог, что когда то спокойно назовёт её «глупой женщиной»... Поистине, люди несовершенны и неспособны мыслить объективно, его разум тоже был затуманен любовью. Это что то сходное с действием наркотика. Механизм примерно такой же. Биохимически, любить, то же самое, что съесть много шоколада, так кажется говорят.
Мельвин вошёл в дом, увидел её и вызвал полицию. А пока они ехали, пошёл на кухню и сделал себе кофе, стараясь унять дрожь в руках. Он никогда не думал что это настолько ужасно.... Он сидел, пил кофе, и не смел взглянуть в ту сторону, где на тонком шнурке, над перевёрнутой табуреткой неподвижно висела его... висело тело его жены. Он не мог назвать её «бывшей». Всё стало как то так неважно, так глупо. Всё было мелочно и незначительно. Кроме неё. Она не бывшая. Это самое важное сейчас, это то, что нужно запомнить. Моя. Моя. Её имя, которое он не решался произнести застывшими губами, пульсировало у него в мозгу, болезненно отдаваясь от стенок черепа. Мельвин снял очки и протёр глаза. Потом долго вытирал их, но так и не одел, а положил на столик, у которого сидел.
Полиция приехала через двадцать минут. Он провёл их в дом, и вскоре они сняли её. Но они долго ещё не уезжали. Долго ещё он сидел на стульчике в кухне, и, осматривая вещи к которым прикасались её руки, отвечал на вопросы усталого полного полисмена с блокнотиком в потных руках и блестящим бластером в тугой, оттопырившейся кобуре.
- Почему она убила себя, Мельвин? Почему?
Но только молчание было ответом. Тягучее и чёрное как смола. Но то был ответ, ответ что страшнее самых жестких слов.
(с) Rain Bringerhate 04.03.2011