Что Палыч всегда готов поесть, а особенно, если это «поесть» может проскочить на халяву, знали все - о его неповторимом таланте ходили легенды. Но знали как-то опосредованно, без конкретики – с ним рядом редко кто отваживался пообедать – не ровён час, отнимет, с него станется. Как он, едва войдя и учуяв запах ЕДЫ, нацелился на Димкину курицу, помнят все и только уникальный дар последнего, внезапно открывшийся в момент опасности, спас птицу от преступного посягательства.
А тут довелось нам оказаться с ним за одним столом, на дне рождения у Гены, по прозвищу «Король черепах». Необычным на «этом празднике жизни» было только небывалое количество чешского пива– девяностолитровый бочонок. А так всё, в общем-то, соответствовало моменту и контингенту.
День рождения прошёл свою наивысшую точку, его апогей остался позади. Давно высох многократно вымытый пол, залитый пивом, когда в кег вкручивали кран. Уже убрали землю и осколки цветочных горшков, в которые головой «заснайперил» Вадик, «очень удачно» шагнувший покурить через порог балкона. Да и пива все набузгались так, что в туалет выстраивалась очередь… Ни есть, ни пить, никто уже не мог и не хотел. Глотнув пива, втискивались на балкон покурить, чтобы через пяток затяжек вновь встретиться у «дверей в заведенье, где народу скопленье». Так и ходили по кругу, как цирковые лошади.
Гена, и сам уже порядком осоловевший, решил встряхнуть «народное собрание» и предложил «освежиться водочкой под горячее». Собрание отреагировало с вялым энтузиазмом. Кроме Палыча – этот «Робин-Бобин-Барабек» оптимистично, но пьяно, завопил в присущей ему манере: «Йа, йа, дас ист фантастиш!» и первым плюхнулся за стол.
Откушавши холодной водочки под пюре и беф-строганоф, ожившие и слегка развеселившиеся гости, решили спеть. Только «гаргантюа» не прекращал своих «метательных движений».
Пока составлялся репертуар «ораторий», супруга Гены нала прибирать со стола лишнюю посуду, дабы и её не постигла участь цветочных горшков. Протянув руку к двухлитровой кастрюльке с пустым говяжьим бульоном, которым все желающие могли поливать себе горячее, а некоторые заодно и брюки с рубашкой, она спросила у всех одновременно: «Я уберу бульон-то? Собаке сварю похлёбку». Все закивали, конечно, мол, хозяйка, все уж наелись до отвала. Гена взял кастрюлю и протянул её супруге, через стол.
Но Палыч не был бы Палычем, если бы у него могли из-под носа стырить еду! (его, кстати, тогда навеличивали Собакой…) «Отнюдь, отнюдь!» - закурлыкал он, отодвигая руку хозяйки от кастрюли. Встал, наклонившись над столом, прижал к нему котелок, и ухватив ложку, не разгибаясь, принялся хлебать.
«Хор имени песни и пляски» ошарашенно стал сбиваться с ритма и постепенно затих, наблюдая за процессом. Могли разве Палыча отвлечь эти мелочи от столь увлекательного занятия? Лишь когда ложка заскребла по дну, он распрямился, рукавом отёр усы и барским взмахом разрешил: «Забирайте».
Собрание медленно зааплодировало.