Шел обычный урок на специальных полугодовых курсов техников ПК для инженеров и ученых, переехавших из России в голодные 90-ые годы 20 столетия. Студенты курсов уже наелись свободой и демократией на своей первой Родине. И вот теперь им надо было выживать, а значит снова за парту. Шла компьютерная революция. Техники ПК были нарасхват.
Начальник курсов, больше похожий на теннисиста международного класса, не вошел, а скорее ворвался в класс и попросил преподавателя выйти, а затем задал один, только один, очень простой вопрос, но всем сразу.
- Кто вчера вытащил из ПК деталь и украл ее?
В классе воцарилось молчание, и можно было даже слышать, как пульс у тридцати слушателей курсов вышел из-под контроля. Бывшие советские граждане, хотя привыкшие и не к такому, соображали, как исчезнуть на время из этого мира.
Затем начальник применил уж известный педагогический прием.
- Мы будем с вами здесь, пока один из вас не признается в содеянном!
Молчание. Ни "как бы теннисист", ни сидевшие у экранов компьютеров не знали, когда взорвется брошенный заряд с освобожденным взрывателем.
Уставший ждать за дверью лектор спас положение, попросив разрешения продолжить занятие. Начальник, вспомнив, что за простой лектору придется платить не малые деньги, покинул класс, не закончив начатый психологический эксперимент.
На этот раз мне не пришлось спасать товарищей, да и вряд ли бы он пошел на второй эксперимент. Первого из полуголодного детства было вполне достаточно для одной жизни. Я уже не слушал лекцию, а вернулся к истории в лечебнице для больных детей, врезавшейся в его память навсегда….
То был санаторий под Ленинградом. Двадцать моих ровесников, спали в палате бывшей чьей-то дачи, расположенной вблизи Финского залива, отвоеванного в ходе войны с одноименными финнами у тех же финнов.
Стояла морозная зима, в палате уже был потушен свет, и только яркая луна висела в окне над моей кроватью. В палате шла борьба между особо активными пацанами, витали подушки, и кто-то по-молодецки свистнул.
Неожиданно для разбушевавшейся детворы в палате зажегся свет. Раздался приказ воспитателя
– Всем встать!
Двадцать тощих мальчишек, в черных трусиках и белых маячках, щурясь после темноты от неимоверно яркой лампочки, застыли около кроватей. Они явно помешали воспитателю в его вечерних заботах, о которых тогда Алимов еще даже не мог догадаться.
Учитель физкультуры еще не закончил институт имени П. Ф. Лесгафта *, но курс педагогии уже сдал на отлично.
Вспомнив экзаменационные вопросы, воспитатель стал стыдить мальчишек. Он напомнил, что государство и коммунистическая партия хотят их вылечить, чтобы они выросли здоровыми строителями светлого будущего, а они вместо этого дебоширят, являясь неблагодарными сорванцами, не желая понять всю заботу о них самого товарища Сталина.
Мне, маленькому и тощему, стало нестерпимо стыдно за товарищей п невыносимо от их несправедливого отношения к тем, кто так любит их.
Опекающий нас спортсмен именно в этот момент и задал вопрос.
- Кто свистел?
Палата молчала. Он прохаживался между рядами, стараясь силой своего гипнотического взгляда выявить преступного свистуна. Но все двадцать дырявили пол, ставшими вдруг сонными глазками.
Воспитатель был из демобилизованных, прошедших все тяготы военных лет, и армейская практика подсказала ему хороший выход из тупика, хотя это и противоречило основным постулатам педагогики.
- Все будут стоять, пока трусливый свистун не признается в содеянном. Стойте, если вашему товарищу все равно, если ему наплевать на вас.
Тут я и решился на самопожертвование, решив спасти палату от наказания:
-Это я свистел....
Тишина превратилось в гнетущую. Преподаватель понял, что признавшийся, тщедушный дистрофик так свистеть не мог.
Но, несмотря на свое удивление и неверие, воспитатель решил воспользоваться спасительным враньем пацана, так как сам очень торопился по гораздо более важным, вечерним делам.
-Всем лечь, а ты постой, пока я не вернусь, - заявил он и вышел, выключив свет.
Вот тогда-то я получил урок, запомнившийся на всю жизнь.
Стая мальчишек навалилась в темноте, бросила на кровать, прижала подушкой голову к матрацу, и каждый норовил ударить побольнее.
Мальчишки не отпустили меня, пока один из них, стоявший у двери, сообщил, что слышит шаги. Но я все же успел подняться с кровати и встать "на вытяжку" до того, как воспитатель вернулся в палату.
На этот раз я не выручил товарищей по курсам.