1. Глава 1. Всё с начала

Предисловие в http://www.proza.ru/2011/03/03/908

Глава 1.  Все с начала
 
Рождение.

14 января 1937г. в 4 утра начал я свой новый земной путь. Это свершилось в городе Белая Церковь, Киевской области. Мои родители жили в военном городке (Гайок), рядом с аэродромом авиационной бригады, в которой служил мой отец.
http://www.proza.ru/2015/01/24/1074.
Первые воспоминания.

Самые первые воспоминания связаны с дедом Кондратом Васильевичем Кислым. Мы с мамой гостили летом 1938г. в Лубнах у деда и бабушки. Я писал в предисловии о «кормлении» меня печеньем: дед подавал мне на улицу «пе» из окна своей комнаты. http://www.proza.ru/2011/04/16/404 ,http://www.proza.ru/2011/04/16/468

Из памяти всплывает зимняя прогулка с отцом. Я хорошо укутанный сижу в санках с деревянными бортами. Отец везёт меня вдоль нашего дома по стороне, которая выходила  на аэродром. Иногда он останавливается, лепит снежки, подаёт их мне, а я их радостно бросаю в сугроб. Вероятно, это была зима 1938-39 годов.

Запомнилась поездка с отцом на строительство тира. Мне было года три.

 В два года меня отдали в детский сад нашей части. Он располагался в лесной зоне городка. Лес  спускался вниз по склону до берега Роси. На крытой веранде находились игрушки. Самым интересным был большой педальный самолет. Главное, чтобы хватило сил крутить педали. На нем катались по веранде. Чтобы покататься, нужно было выстоять очередь ("приучали к очередям" с  ясельного возраста). Помню, что я так и не дождался своей очереди. С горьким чувством обиды пришлось идти на обед.
В первые дни войны возле детского садика отрыли щель, в которой мы прятались во время бомбовых налетов на аэродром.

Военный городок, каким я его запомнил, состоял из "карэ" жилых четырехэтажных кирпичных домов. От основной трассы Белая Церковь – Сквира к авиагородку отходила дорога. Она проходила через лесной массив, который примыкает к знаменитому лесопарку Александрия.
По этой дороге ходил автобус от столовой. Столовая располагалась через дорогу от жилой части городка. Против столовой находился плац для построения подразделений бригады. Автобус я запомнил потому, что, однажды уцепившись за него, проехал до выезда на главную дорогу (до КПП).

Летом, хорошую погоду жители городка проводили свободное время на берегу речки Рось, которая протекала недалеко от жилых домов.
Летом 1939 г. к нам в гости приезжал Степан Яковлевич – брат отца. Помню наш поход на реку. Отец «отбуксировал» меня на  своей спине до середины реки и отпустил «в вольное плавание». Я, естественно, начал орать и отчаянно колотить рукам и ногами в воде, но был благополучно извлечен из полузатопленного состояния отцом. Шла закалка характера. Все же отец научил меня плавать, но это произошло в 1946 г. в Виннице на р. Буг.

Я не просто упомянул плац возле столовой. Летом 1940г. я «принимал» парад подразделений авиабригады. Случилось так, что утром, когда родители досыпали (по-видимому, это был выходной день у отца), я, надев папины пилотку, портупею и сапоги  вышел на плац. На плацу стоял строй авиаторов. Перед строем стоял командир. Я же остановился немного позади него, приложив руку к пилотке. Комбриг меня не видел,поэтому не мог понять, почему строй покатывается от хохота. Дело в том, что кроме перечисленной экипировки на мне... ничего не было. http://www.proza.ru/2011/04/16/435

Мое любопытство и любовь к самолетам часто "заводили" меня на аэродром в район стоянки бомбардировщиков СБ. Однажды пробрался до самолета под крылом, которого после полетов отдыхал экипаж отца. Получил нагоняй и команду отправляться домой.

 Как-то меня искали полдня. Я в это время забрался на автостоянку и проводил время в компании водителя полуторки. Он угощал меня «заморской» икрой. С тех пор кабачковая икра одно из любимых блюд.

Помнится мне и довоенное землетрясение. Я проснулся оттого, что моя кроватка ездила по полу, а абажур качался как маятник.  Все проснулись, возбужденно переговариваясь.

Жизнь в военном городке.
http://www.proza.ru/2011/04/16/416
 Мы жили на втором этаже крайнего дома, что располагался ближе к аэродрому. В квартире, которая состояла из двух комнат, кухни с маленькой комнаткой, примыкавшей к кухне, ванны и туалета, проживало две семьи. В одной комнате, окно которой выходило в сторону городка (большой двор- площадь), жили мы, а в другой жила семья Суховых: Александр, Антонина (Нюся) и их дочь Ирина. Ира уже училась в школе в младших классах. С Нюсей и Ирой мы жили в эвакуации в Саратове на одной улице Гоголя. После войны в Киеве они построили дом недалеко от Караваевых дач, где потом развернулось строительство института гражданской авиации.

Слева по дороге к основной трассе находилось кладбище, на котором были похоронены летчики, вероятно, погибшие в катастрофах. На их могилах были установлены пропеллеры от самолетов. Кладбище запомнилось потому, что мы его посетили вместе с приятелем -сослуживцем отца,который жил с семьей в соседнем доме. У них произошла трагедия. Сын свою малолетнюю сестру подвел к электроплитке, на которой кипела кастрюля или чайник, и перевернул на нее кипяток. Девочка мучилась недолго.  Отец со мной заходил к ним, когда проведывал коллегу, находившимся на излечении дома с переломом ног после аварии. Я с настороженным любопытством  разглядывал малого «душегуба» сестры.

Главным и единственным развлечением для жителей авиагородка,кроме чтения было посещение дома красной армии городка (дома офицеров),в котором шли кинофильмы тех лет и, что главное для меня: продавалось "вожделенное" мороженое.
Некоторые фильмы идут до сих пор по ТВ. Я запомнил: «Доктор Айболит», «Золотой ключик», снятые в те годы. Припоминаю  мелодии и слова : «Мы едем, едем, едем в далекие края, хорошие соседи и верные друзья…». Это «Доктор Айболит». «Золотой ключик» заканчивался прилетом на летающем парусном корабле советских полярников, которые выручили Буратино и его друзей, забрав с собой в советскую страну. Звучала заключительная песня со словами: «Далеко, далеко, далеко, подальше  от этой земли…».

Летом 1940 года отец, мама и я поехали в Дарницу под Киевом в гости к тете Вере, её мужу Николаю Максюте. Я тогда близко и осознано воспринял своего старшего двоюродного брата Валентина. Нас жизнь с ним сводила и разводила до самой его смерти. Валя умер в Киеве в 1991 от тяжелого нарушения кроветворных функций тех органов, которые за это «отвечали». Это все, что кроме пенсии, он заработал на шахтах Донбасса. За два дня до смерти я попрощался с ним в областной больнице. Последний раз обнял его, помогая ему повернуться  на бок.

А в то посещение Дарницы я «отличился», включив в электророзетку радио наушники. Раздался треск, но я успел выдернуть вилку из розетки, что спасло меня, но не наушники.

 В тот приезд я впервые увидел фильм «Истребители» с Бернесом в главной роли. На всю жизнь полюбил этот фильм. Его до сих пор демонстрируют по ТВ, и я с удовольствием  его смотрю: фильм-ностальгию, фильм-воспоминание о далёком детстве, годах увлечения авиацией, годах войны  и  о романтике прошлых лет и довоенном Киеве. Фильм я смотрел  с отцом и Валентином на балконе кинотеатра, что на Прорезной (теперь там театр) и я, конечно, чуть не слетел с балкона, сильно перегнувшись через перегородку балкона.

Запоминающим событием для нашего военного городка были съемки сцен воздушного парада для фильма «Чкалов». Рано утром к нам зашел политработник и попросил нас, чтобы мы нарядно оделись и направились на аэродром.
Был хороший и ясный солнечный день.Я с мамой и другими жителями городка шли по аэродрому. В этот момент сел, и покатил  недалеко от нас И-16 («ишачок»). Это была машина, на котором летчик-дублер актера Белокурова, который играл роль Чкалова, выполнял фигуры высшего пилотажа и «играл» эпизод со сложной  аварийной ситуацией, когда не выпускались шасси у «ястребка» при посадке.

 На аэродроме, в дальнем углу возле ангаров были построены трибуны для «зрителей воздушного парада».  Это были декорации Тушинского аэродрома , где проходили воздушные парады до и после войны. Мы сидели на правой крайней трибуне. Над нами неожиданно на небольшой высоте со страшным ревом прошла эскадрилья ТБ-3 – четырехмоторных бомбардировщиков. Я даже закрыл уши руками.

Через некоторое время на дороге к трибунам показалась небольшая  группа людей. Они подошли ближе, и я увидел "Сталина", "Молотова", "Ворошилова", "Орджоникидзе" и других членов правительства. Сорвавшись с места, я помчался к ним и «взлетел» на руки к «Сталину». Роль Сталина в этом фильме играл артист Геловани. Он был очень похож на И.В..  В этой же роли Геловани снялся в 1946 году в фильме «Клятва».

Обхватив шею «Сталина» я начал "орать", что Сталин мой и, увидав, что  вокруг собиралась детвора, я стал их оплевывать и не давал приближаться к Сталину. Подошли взрослые, меня -«верблюда» - спустили на землю в прямом и переносном смысле. Стали фотографироваться со Сталиным и другими «вождями». Эти снимки были потом «реквизированы» политработниками. В пятидесятые годы к нам  в Киев заезжали знакомые белоцерковцы и показывали некоторые фото, сделанных на съёмках. На них был общий вид трибун со зрителями. Эти кадры вошли в фильм.  К сожалению, рассмотреть лица было затруднительно.

Фильм я впервые увидел в 1944 г. в лубенском доме культуры железнодорожников. Его демонстрируют и теперь по ТВ, но в урезанном варианте: без «вождей». Были вырезаны кадры, где Сталин говорит Чкалову, что летчики дороже машин и нужно было прыгать с парашютом, когда машина не выпускала шасси. http://www.proza.ru/2011/04/16/457

Заканчивались предвоенные годы-месяцы. Отец улетал на, как теперь говорят, локальные военные события по освобождению Западной Украины, на войну  с Финляндией. http://www.proza.ru/2011/04/16/857
Когда он бывал дома, уделял внимание мне. Мы ходили на прогулки по окрестностям городка. Однажды, демонстрируя свою смелость, я забрался на арку, стоявшую перед столовой. Она была сделана из деревянных стоек с косо прибитыми креплениями боковин. Отец приказал слезть, но я забирался все выше. Пришлось дома стоять в «углу» и ковырять стенку.
Когда я был поменьше, отец пел мне песенку "про комара, которого с дуба сдуло, и он поломал себе ручки-ножки". Я ревел: очень жалоко было комара. Папа смеялся. Первые музыкальные фразы этой песенки вызывали у меня слезы на глазах. Такая же реакция была у моей дочери Татьяны в этом же возрасте. Она начинала «кукситься» как только начинала  звучать мелодия, сопровождавшая передачу на ТВ «В мире животных».

Ушла последняя предвоенная зима. Весной отец уехал в Москву на учебу. Мы с мамой остались вдвоем. Из последних предвоенных дней запомнился наш поход в фотомастерскую в дом красной армии в городке. Сохранились эти фотографии до сих пор. Одна из них, где запечатлены мама и я, была у отцом на фронте.http://www.proza.ru/2011/04/16/842

Война.

 Это был день, начиная с которого дальнейшие события жизни выстроились в один последовательный ряд, которые память воспроизводит с фотографической точностью.
Было чудесное солнечное воскресное утро. Я досыпал, а мама вернулась домой после похода за продуктами. К нам торопливо зашла соседка Нюся Сухова и сказала, что по радио выступает Молотов: началась война. Все высыпали во двор. Позже стали выдавать противогазы. Мне дали детский, который я  тут же натянул на голову. В лесу возле детского садика начали рыть укрытие, которое понадобилось буквально в ближайшие сутки: начались бомбежки аэродрома.

22 июня 2000 года  я по телевизору смотрел одну из передач посвященную 41 году. В рассказе одного из воспоминавших о первом дне войны прозвучали слова о тех чувствах, которые испытали они – курсанты одного из военных училищ  в Белоруссии, как и мы – несмышленыши  4-6 лет. Рассказчик в этот день был дневальным, а его подразделение находилось в кинотеатре. Неожиданно они все высыпали на улицу с криком «Ура! Началась война!».
 Слово в слово орали и мы – мальчишки венного городка на Украине.Все ждали скорой победы и конца войны на территории врага. Когда началась эвакуация, нам говорили, что это не надолго и много вещей брать не нужно. Но женщины оказались мудрее. Моя мама взяла все теплое, что можно было взять с собой на далекое Поволжье. Но обо всем по порядку.

Итак, мы во дворе городка «радуемся» началу войны, получаем противогазы и не знаем, что нас ждут долгие 4 года скитаний, болезней, бомбежек, поиски куска на пропитание и, главное, страх  реальной смерти.
 «Радость» от начала войны испарилась через пару дней, после ночной бомбежки аэродрома и сидения в наспех вырытой щели в соседнем лесу. Стало ясно, что необходимо эвакуироваться как можно скорее и подальше. 

По рассказу мамы мы и еще несколько семей, в том числе и многодетная семья майора Муравьева, погибшего в финскую кампанию, не были эвакуированы в общей группе беженцев из военного городка.
Только благодаря женскому инстинкту сохранения детей, породившему энергию, настойчивость и находчивость, которые проявила Людмила Браевич, нам удалось относительно благополучно начать и в дальнейшем завершить «бег» на восток страны.

В один из жарких дней конца июня мы выехали на белоцерковский вокзал в надежде уехать на восток подальше от фронта, который неумолимо приближался к городу. http://www.proza.ru/2012/09/06/409
Мама собрала вещи в большую плетеную корзину-сундук, закрыла квартиру на ключ, который взяла с собой. В доме остались все вещи отца, ружья, велосипед, мебель: кожаный диван, кровати – моя  и родителей, этажерка с книгами, стол и другая мелочь. Как выяснилось, потом охрана не уберегла от разграбления военный городок жителями окрестных сел, в том числе и с. Фурсов. После войны бывшие жители городка находили свою мебель в соседних селах.

На вокзале мы расположились в тени деревьев поселка находившегося по другую сторону железнодорожных путей. Женщины пошли к коменданту вокзала выяснить возможность посадки на проходящие поезда или спецэшелоны. В поезде, на котором уезжали семьи из городка, нам места не хватило. Мы – детвора  стали потихоньку  срывать вишни, которые нависали над забором. Тут же вышла одна из местных и стала выговаривать нам, но «получила» от взрослых: «Что?! Немцев будешь угощать?!». Та и притихла.

В течение дня все же удалось пристроиться на эшелон со снарядами. Он состоял из грузовых вагонов и нескольких платформ. Эшелон не был "прикрыт" зенитными установками, что, вероятно, спасло нас в пути от воздушных атак. На одну платформу погрузились мы: женщины дети, старики. На другой платформе вывозили заключенных. Во второй половине дня наш эшелон двинулся на восток в сторону Купянска Харьковской области.

В ночь мы «въехали» на открытой платформе. Меня мама устроила на ночь в нашем сундуке-корзине. На вторые сутки пошел дождь. Меня выручала корзина, а маму демисезонное пальто. Я уже упоминал о том, что мама не надеялась на скорую победу, поэтому корзина была наполнена теплыми вещами, пальто и спальным бельем с одеялами и подушкой. Это нас здорово выручало.
Дождь сделал свое «дело»: заболел грудной ребенок и, кажется, умер.

Эшелон шел в восточном направлении, но окольными путями. На некоторых участках дороги мы видели  под откосом грузовые и пассажирские вагоны, сгоревшие после нападений немецкой авиации. Нас Бог миловал. Но однажды нас настиг одинокий самолет. То ли это был разведчик, то ли «охотник», но явно без боеприпасов. Он сделал круг над эшелоном, который тут же остановился. Мы высыпали на землю. Кто-то побежал в сторону леска, за  которым скрылся самолет. Мы с мамой далеко не ушли: мама держала под контролем наши вещи на платформе. Это была первая непосредственная  встреча с немецким самолетом.

 Бог уберег, и мы целыми и невредимыми  добрались до Купянска. Я по карте недавно прикинул примерно, по какой ветке мы ехали в Купянск: либо по направлению Кременчуг – Полтава – Харьков, либо южнее: через Пятихатки и на северо-восток. Но Днепр переезжали – это точно.
 В Купянске мама, как «лидер» группы и привлекательная красивая женщина, направилась к военному коменданту железнодорожной комендатуры. Я помню вокзальный буфет, в котором мы наскоро перекусили, большую вазу с крупным виноградом на буфетной  стойке. К обеду мы погрузились в вагон-теплушку («телятник»). В вагоне по обе стороны от входа были устроены двухэтажные нары (обычный солдатский «СВ»). В вагоне довольно свободно расположились несколько семей из нашей авиабригады.http://www.proza.ru/2011/04/21/503

 Не прошло и получаса после нашего обустройства, как к вагону подошла большая группа людей: молодые мужчины, женщины, дети и бесцеремонно пытались забраться в вагон. Мама не пустила их, сказав, что это вагон для семей военнослужащих. Дело дошло до скандала. Мать запустила графин с водой в очень ретивого молодого человека со словами о том, что наши мужья на фронте, а вы бежите, спасая свои шкуры. Прибыл военный патруль и арестовал маму. Выручил военный комендант, который разыскал ее среди задержанных и препроводил лично к вагону. В вагон подселили несколько семей, среди которых не было мужчин призывного возраста. Их не рискнули посадить в наш вагон во избежание нового конфликта.


Жизнь в эвакуации.

Конечной станцией нашего долгого пути был город Саратов. По дороге не было бомбежек, которых мы благополучно избежали и по дороге от Белой Церкви до Купянска. Саратов нас встретил жарой и проблемой с жильем. http://www.proza.ru/2011/04/21/536
Первое время мы жили в заставленных койками больших комнатах, какого учреждения или института недалеко от почтамта.

Эвакуированных (я говорил тогда: «выкавыреваные») обеспечили несколько дней питанием и обустроили довольно быстро. Через неделю нас поселили в одноэтажный флигель во дворе дома  по улице Гоголя №140 (?). http://www.proza.ru/2011/04/16/866
К концу лета  все белоцерковцы и другие эвакуированные были направлены в деревню Поливановку, что под Саратовом, где взрослые убирали капусту, мы им помогали. Жили в домах работников совхоза.

В Саратове я впервые увидел "домашнюю" театральную постановку. Мы жили на улице Гоголя это недалеко от центральной улицы. Я с детворой зашел во двор дома на этой улице. В этом дворе старого саратовского деревянного дома под сцену были использованы сени, а зрители расположились перед открытыми дверями этих сеней.
Я потом узнал действия этой  дворовой постановки, посмотрев в 1945 г. в Лубнах к.ф. «Маскарад» с Мордвиновым и Макаровой в главных ролях. В саратовском театре девушки, девочки (все роли исполнялись ими) поставили отрывок из лермонтовского «Маскарада» и именно заключительную сцену, в которой Нина умирает. В памяти осталась юная «Арбенин» в командирской гимнастерке заменявшей фрак.

Златоуст.

К осени 1941 года мама узнала, что т. Вера с Валей эвакуированы в г.Златоуст на Урале. Она нас звала к себе. Зимовать мы уехали в Златоуст. Встреча была радостной. Валентин уже ходил в школу в начальные классы. О том, что Николай Максюта погиб под Киевом при отходе с нашими войсками, еще не было известно. Тетя получала специальный паек. Это я запомнил потому, что мы с Валей пытались из пайкового какао делать шоколад. Мы не знали, что нужно его варить с добавкой масла, но с удовольствием делали смесь порошка с сахаром. Считаю, что мы «изобрели» сухой порошковый шоколад.

Жили мы в старом деревянном уральском доме на улице сплошь застроенной такими же зданиями.  И сейчас перед глазами у меня: улица – сплошной  забор, выходит хозяйка и выливает помои прямо на грунтовую дорогу.http://www.proza.ru/2011/04/21/509
 Мы занимали маленький уголок в «печной» комнате сложной конструкции, где располагалось несколько закутков вокруг русской печи. Это все сооружение занимало полтора этажа. На первом жили хозяева. Я теперь понял, что это был мезонин, через который проходила верхняя часть печи, разделившая его на секции.

Прожили мы вместе почти до нового 1942 года, но затем,  мама и я съехали на другую квартиру в доме ближе к вокзалу.  Жили здесь до весны 1942 г.  Первая военная зима запомнилась походом в центр города. Тогда я впервые увидел геликоптер (не вертолёт!), который завис высоко над заводом. Геликоптер был похож на "летающую кровать" с пропеллером. Может быть, это были летные испытания первых промышленных моделей. В одном центральном продуктовом магазине мама купила вкусные свежие плюшки-булочки.
 
Однажды, в такой выход в центр,  нас с мамой задержал патруль. В городе вечером «разыгрывали» или комендантский час, или «воздушную тревогу». Но мы настойчиво продвигались в сторону своего дома. Неожиданно из ворот одного здания вышли два бравых молодых командира. Что-то мама им ответила насчет фронта, за что получила от «смелого» нкаведиста удар по лицу. Я заревел и ревел все время, пока нас водили по милицейскому или нквдистскому учреждению. Все же нас отпустили. Вот тогда я замолчал. Вероятно, мой рев сыграл роль «освободителя».

 Мы жили в добродушной уральской рабочей семье в одноэтажном многоквартирном доме. Одна у них была беда: падучая болезнь сына. Я иногда оставался в доме на попечении дочери хозяев или ходил в гости в соседнюю квартиру к детворе. Был я самый младший, мне исполнилось пять лет. Оставаясь один, я шалил, бегая по кругу: сундук – стол – кровати. В результате однажды едва не поплатился жизнью: упал и сильно ударился затылком об угол кованного уральского сундука. До сих пор у меня осталась «памятная» шишка.
 Болезнь сына хозяев вынудила нас переехать на другую квартиру. Время шло к весне, а весной, как было и потом, мы возвращались в Саратов. 

Мы вернулись в Саратов к лету в момент развертывания Сталинградской битвы. Жили мы по-прежнему на ул. Гоголя. Начались налеты немецкой авиации. Немцы бомбили военные предприятия: шарикоподшипниковый завод, завод крекинга (переработки) нефти, топливные склады (огромные баки) на берегу Волги. Нас с мамой один знакомый по Белой Церкви военный возил на берег  посмотреть на результаты бомбежки: искореженные, обгоревшие баки-хранилища. Только один и уцелел.

Событием для нас – мальчишек был эпизод с первым, сбитым нашими девушками-зенитчицами, немецким бомбардировщиком. Об этом было напечатано в местной газете. Помню фотографию этого зенитного расчета. Интересно было полазить по самолету, который выставили на центральной площади Саратова возле трибуны. Тогда и появились первые изделия из обшивки самолета: расчески, портсигары. http://www.proza.ru/2013/11/15/1229
Так, что первой моей коллекцией были осколки от зенитных снарядов. Зенитные осколки можно было собирать до того, как их успевали убрать дворники.

Частые налеты вынудили нас уехать осенью 1942 года в Ульяновск. Мы плыли на пароходе дореволюционной постройки: с боковыми движителями в виде кругов-колес с плицами–лопатками, установленными по окружности колеса. Вращение этих «колес» приводило в движение пароход, и он плыл, хлюпая лопатками по волжской воде. Впервые услышали мы на этом пароходе шлягер того времени «Прощай любимый город». Песню пел, аккомпанируя себе на фортепьяно, в музыкальном салоне молодой красивый командир. Плыли мы в каюте первого класса вместе с женщиной с ребенком. Много людей расположилось прямо на палубе: была теплая осень. Они уходили от войны вверх по Волге. http://www.proza.ru/2011/04/21/592

В Ульяновске мы поселились в одноэтажном бараке (сегодня его бы назвали «гостинкой»), в проходной комнатке без окон возле выходной двери в длинный коридор, идущий через все здание. Барак принадлежал стоявшей рядом больнице. Невдалеке располагалась тепловая электростанция. Нас приютили Ковалевы: мать, дочь с мужем. Это была семья Валентина Ковалева – командира танкиста, который посоветовал маме уехать подальше от  развернувшейся под Сталинградом битвы. Сам он погиб в боях, сгорел в танке.

Зима 42-43г.г. была снежной и морозной. Мама сделала попытку устроить меня в садик. Он находился в центре города, недалеко от старой части Ульяновска. Но дальность и морозы не дала возможности пребывать мне в этом учреждении долго. Запомнились большие комнаты, масса детей и ...  овсяная каша. Она мне очень понравилась!Я часто потом просил маму дать мне «кашу с овсом».

 Круг моих знакомых состоял из местных девчонок и мальчишек, интеллигентных старушек, проживавших в бараке, военных-речников, охранявших какой-то склад недалеко от нашего дома.
Зима выдалась суровой. В одну из морозных ночей случился пожар на электростанции. Она горела всю ночь. Днем мы с мальчишками пытались пролезть под забором из колючей проволоки поближе к пожарищу. Я зацепился за проволоку ногой. Колючки пробили мне голень левой ноги. До сих пор сохранились шрамы. Так как это было недалеко от дома, то после того как меня «сняли с крючков», я был быстро доставлен домой. Ногу перебинтовали, но к вечеру она припухла. Пришлось пару дней отлеживаться.

 Здесь мы встретили новый 1943 год и отметили мое шестилетие. Мне подарили шкатулочку-грибок и резинового слона. Слона уж нет, а грибочек до сих пор хранится у меня в книжном шкафу.

 В Ульяновске я впервые познал, что есть еще "что-то стоящее над нами". Все основывалось на восприятии ритуального момента во время пребывания в гостях в одной семье. Я попал к ним случайно по приглашению очередной «подружки» (первая была в Златоусте на последнем постое). Перед началом трапезы (вкуснейшей жареный картофель с горчицей) вся семья приступила  к молитве, повернувшись к иконостасу. Меня научили делать тоже. Я исполнил это с удовольствием: в ожидании вкусного угощения. Я не помню тех слов, которым меня учили, но думаю, что это была благодарность за хлеб насущный.

Как-то мне досталось от "деда мороза". Я долго гулял возле больницы, где встретил  собачонку и пытался уговорить ее следовать за мной. Я переживал, что она может замерзнуть, а сам обморозил щеку. Оттерли мне ее снегом, смазали жиром. Пережил я и эту неприятность.

В конце зимы в Красной Армии ввели погоны. Это я запомнил потому, что мне подарили два флотских маленьких погона с буквой «Ф» на черном фоне. Подарил мне их один из охранников военного склада.

Однажды ранней весной к нам зашел молодой человек болезненного вида с огромной язвой на ноге. Это был расконвоированный зек. Женщины накормили его, промыли рану марганцовкой и снабдили ею для лечения. Почти в день нашего отъезда из Ульяновска он пришел в гости. Выглядел хорошо, был одет в новое военное обмундирование. Весь сиял от радости, сообщил, что его освободили, и он уходит на фронт. Принес мне кулечек конфет-подушечек. Вот такой мы были народ: в трудные дни выручали друг друга. Это спасало нас от бед во все времена.

  Первые книги, с которыми я познакомился, была книга, по-видимому, Данте, его семь кругов ада. Хорошо иллюстрирована. Меня потрясли рисунки с вмерзшими в лед грешниками, грешниками в кипящих котлах со смолой и лизавших горячие сковороды. Как-то в отсутствии взрослых я решил поискать эту книгу в нижних ящиках одежного шкафа. Книгу не нашел, а нашел старые часы и … разобрал их. При сборке оказались «лишние» детали. Но мне за это не "влетело", вероятно потому, что часы были поломанными.

Читали мне детскую книгу для старшего возраста о бедах трех детей и собаки, которые едва не погибли в зимнюю стужу. Книга была иллюстрирована. Мне кажется, что это были рисунки Милле, а может быть у меня ассоциация с его известной картиной: дети, запряженные в сани с бочкою воды, рядом бежит собака. Книга принадлежала пожилой соседке. Кроме книг у нее было вкуснейшее варенье, поэтому я стремился попасть к ней в гости с мамой, и завести разговор на тему «варенье». Иногда мне удавалось получить кусок хлеба с малиновым вареньем.

В Ульяновске я впервые посетил настоящий театр. Я был в сопровождении старших ребят. Мы приехали в центр города. Запомнил, как мы шли по  улице и мне сказали, что это дом, в котором жили Ульяновы. Я запомнил эти здания и, когда в 1985 г. был в Ульяновске, узнал эти места во время экскурсии по городу. В театре шла пьеса на военную тему, которую я вспомнил по содержанию одного из фильмов-спектаклей с молодой  Алисой Фрейндлих.

Весной, как всегда, нас потянуло на основную «базу» – в Саратов. Отъезд, вернее, отплытие задерживалось вскрытием Волги ото льда. Как только сошел лед, мы тронулись в путь. На одной из промежуточных остановок в Куйбышеве мы почему-то сошли на берег. Причины я не помню, но запомнил центр города, где находился горсовет на площади с памятником Куйбышеву. Это место я узнал сразу по прибытию в город в 1985г.

Вернувшись в Саратов, мы некоторое время пожили на ул. Гоголя, а затем маме удалось добиться у председателя горсовета Ефремова(запомнил!)  отдельную комнату в двухэтажной квартире в Мирном переулке №4.Заодно, мама меня устроила, как теперь говорят, в "элитный" детский сад недалеко от дома. http://www.proza.ru/2011/04/16/921
 Дом был построен немецкими колонистами. Сразу с началом войны их выселили из Саратова, как потом выяснилось – в казахские степи. http://www.proza.ru/2011/04/16/886
Первое время мама не работала. Мы имели аттестат отца, но с ростом цен его стало недостаточно. Мама продала свой шелковый цыганский платок, на котором я запечатлен в 9 месячном возрасте. http://www.proza.ru/2015/01/24/1074
Продан был и подарок отца – золотые часы с «голубыми камешками» (бирюзой)  на корпусе. Помню, как мы пошли на базар, где прошла эта «финансовая операция» и мы купили большой арбуз, хлеб и еще что-то из продуктов. Мама вскоре устроилась на работу кассиром в ресторан на центральной улице К. Маркса.

В 1943 г. бомбежки промрайонов города продолжались. Возле дома была вырыта щель-убежище с легким перекрытием. Но туда никто никогда не прятался во время налетов. Мальчишки там устроили свое царство, где вели свои безобидные игры, а старшие подростки – «обидные».
У нас была комната на втором этаже двухэтажной квартиры. Окно выходило во двор. На первом этаже в двухкомнатной квартире жил майор НКВД с семьей. Во время налетов мы с мамой спускались вниз к входной двери, возле которой стоял огромный сундук. Все жильцы квартиры усаживались на этот сундук и ждали конца налета. В один из таких налетов мама со мной на руках села на край сундука возле самой двери. Моя голова была повернута в сторону двери. В какой-то миг мама пересела с этого места, и почти одновременно воздушной волной резко открыло дверь. Она с большой силой ударила об угол сундука, на котором мы только что сидели. Бог хранил нас.

Я стал старше, у меня обострилось чувство страха: начал бояться авианалетов. Но со старшими мальчишками я выходил вечером, когда опускалась темень, и мы смотрели, как в небо над городом на фоне луны поднимались аэростаты заграждения. После налетов мы собирали осколки, вероятно от зенитных снарядов. Зенитки располагались на всех высоких зданиях города, в том числе и на близ расположенном главпочтамте. http://www.proza.ru/2011/04/21/572


Детский садик, в который ходил я, находился в двух кварталах от нашего дома. Каждое утро я самостоятельно уходил в садик. Этот сад посещали дети  городской элиты.  В спальне моя кровать стояла у стенки, а моим соседом справа был сын дирижера оркестра знаменитого саратовского цирка.

Цирк в Саратове находится на площади против крытого рынка. http://www.proza.ru/2011/04/21/602
 Артисты цирка и другой персонал жили во дворе цирка за высоким зеленым забором в одноэтажных домах-бараках. Сейчас на этом месте стоят многоэтажки до угла переулка Мирного. Я бывал в гостях у своего «коллеги» по садику. Встречал во дворе известных артистов: Карандаша, Лазаренка, Дурова и других. Самыми интересными были посещения цирковых представлений. Мы с приятелем сидели в оркестре с правой стороны от оркестрантов. Все было  отлично видно.  Саратовский цирк был одним из ведущих цирков страны, начиная с девятнадцатого века. Во время войны здесь находились лучшие цирковые коллективы. Я видел выступления практически всех цирковых групп и династий, включая Дурова. Но для меня самыми привлекательными были выступления клоунов. Дома я копировал, строя рожицы перед зеркалом, за что мне часто влетало. http://www.proza.ru/2011/04/21/559

В выходные дни, когда я в  садик не шел, а мама уходила  на работу, приходилось сидеть дома. Днем еще было терпимо, но вечером страх выгонял меня на улицу и я шел на работу к маме. Если это было светлое время, я шел без опаски. В более темное время я пристраивался, к какому либо  дядечке, лучше, если это был военный, и под его "эскортом" я продвигался по улице К. Маркса до ресторана. Мое появление не очень приветствовалось заведующим: мне приходилось прятаться за бочками жигулевского пива. Иногда мама меня подкармливала там. Поздно ночью мы возвращались домой вместе. Кроме таких развлечений (цирк, "ресторан!") я  ходил в кукольный театр, где шли спектакли со старыми названиями, но новым злободневным содержанием. Сказка «Аленький цветочек» была переработана на военную тему. Главные герои сражались с фашистами и побеждали их.

 В витринах магазинов вместо рекламы продукции выставлялись «Окна ТАСС»: монтажи новостей, плакаты, карикатуры Кукриниксов с уродливым длинноносым фюрером и незадачливыми немецкими генералами. Особенно красочно и к месту это все смотрелось после поражения немцев в Сталинградской битве.http://www.proza.ru/2011/05/16/991

Мы с мамой иногда ходили в кино. Самое сильное впечатление на меня произвел фильм «Она сражалась за Родину» с Марецкой в главной роли. Я бурно на весь кинозал выражал торжествующий восторг, когда героиня фильма на танкетке, захваченной у немцев, преследовала, фашиста, который на штыке поднял ее малыша и бросил в огонь. Радостный крик вырвался у меня, когда на немца наехали гусеницы танкетки.

Такая детская возбудимость и подвижность психики, вероятно, компенсировала те стрессы, которые я переносил во время налетов немецкой авиации. Я до сих пор помню это состояние страха и слезы беспомощного отчаяния перед чем-то беспощадным и смертельно опасным. Только зимой 43-44 годов налеты прекратились : фронт отодвинулся значительно на запад. Летом 43-го бои шли на Курской дуге.

 В детском саду спокойно текла  жизнь в нашей старшей группе. Но все менялось в предпраздничные дни.http://www.proza.ru/2011/04/15/932
 В день Красной Армии мы инсценировали песню «Прощай любимый город», а перед нами выступили гости: артисты военного ансамбля.
Яркие воспоминания оставил у меня период подготовки к новому 1944 году и сам новогодний праздник. Мы готовили спектакль, и я запомнил тогда на слух весь стихотворный текст пьесы, который нам читали. В роли Деда Мороза была наша любимая воспитательница. У меня была роль «Снеговика». Спектакль прошел успешно. Успех был подкреплен шоколадными конфетами и другими подарками. Я часто рассказывал маме всю пьесу в стихах: сработала детская слуховая память. В это же время я начал осваивать чтение и написание буквы и отдельных слов.

Но… Сначала это была обычная «свинка» с отеками лимфоузлов и слюнных желез. Болезнь протекала легко, я прыгал по кровати: «нырял» со спинки. По срокам течения болезни я должен был выздоравливать.
Но опять «но». Все началось с тяжелой головной боли и высокой температуры. Я не мог переносить даже легкого шороха и тихого разговора. Началось осложнение: воспаление височных долей мозга с симптомами менингита. Был момент, когда врачи сомневались в моей «жизнеспособности». Выручил сульфидин, который только появился. История его приобретения не обошлась без «спектакля». Его разыгрывала мама, но главную роль играла знакомая мамы, землячка, которая жила в доме напротив. Они пошли в госпиталь, в котором мы бывали с мамой еще в первый год эвакуации, когда  проведывали знакомого летчика из Белой Церкви – сослуживца отца. Землячка спрятала руку в рукав офицерской шинели, которую она носила. Изобразила инвалида войны, и «атаковала» руководство госпиталя словами: «Умирает сын Героя Советского Союза!». Этот успешный поход в госпиталь спас мне жизнь. 

Был теплый, весенний день 1944 года, когда я вышел первый раз на улицу после выздоровления. У меня закружилась голова, и я едва не упал, но мама поддержала меня. Возле дома стоял конный экипаж, на котором уезжал на работу наш сосед "визави" – профессор, который лечил меня. Он ласково притронулся к моей щеке, радуясь результатам своей работы.
Это была последняя весна, которую мы встречали в эвакуации. В садик я больше не ходил. Мы начали готовиться к возвращению на родину.

Возвращение в Украину.

Дорога домой началась с ожидания автотранспорта, чтобы выехать на железнодорожный вокзал. Уезжала довольно большая группа земляков, в том числе и соседка из дома напротив, которая  доставала  "по-остапобендеровски" мне лекарство. Эта решительная воительница успела о чем-то поспорить с водителем авто – полуторки и в результате она ему разбила нос.
С такого приключения и началось наше путешествие. На вокзале долго решался вопрос: на чем мы едем? Где-то к вечеру мы оказались в пассажирском вагоне поезда, идущего в западном направлении. К вечеру у меня поднялась температура. Сказалось общее ослабление после тяжелой болезни и длительное пребывание вне дома. Утром я проснулся с красными слезящимися глазами.

Я не помню всех перипетий нашего вояжа. В конце концов, мы оказались в поезде, составленном,  в основном, из товарных вагонов, переоборудованных для перевозки людей как в военном эшелоне. Яркое впечатление на нас – мальчишек произвели первые и близкие встречи со следами войны. Эшелон двигался очень медленно, со многими и длительными остановками. На одной из таких стоянок мы увидели наполовину засыпанные останки немецкого солдата. Могильный насыпной холм едва прикрывал  скелет с носками на костях ног, мундиром на грудной клетке и каской на черепе. Останки были не зарыты в могилу, а слегка присыпаны землей.
 В районе Купянска длительная стоянка была в поле. У  железнодорожного полотна на погрузочной платформе стоял целехонький немецкий танк «Тигр».  По всему полю стояли свезенные к железной дороге после боев советские танки. Почти все они были со следами попаданий снарядов. Некоторые были без башен. На земле было много патронов, минометных мин, осветительных патронов и другими боеприпасами. Мы тут же набили карманы и пазухи этими «игрушками». Я притащил в вагон мину от миномета малого калибра. Ружейные патроны были использованы нами для бросания в огонь костра. Раздались хлопки и развороченные патронные гильзы начали разлетаться во все стороны. Даже одна попала  кому-то в голову. Нам, конечно, влетело, и все наши боезапасы были высыпаны под контролем взрослых далеко от эшелона в поле.

Ехали мы долго. В пути встретили воинский эшелон, в котором ехали солдаты и офицеры в необычной военной форме: это были польские части, сформированные в советском тылу.

Лубны.
Наконец-то мы с мамой оказались в Лубнах.
Весна была в разгаре. В доме покойного деда оказалось несколько "фрагментов семей" его детей: я с мамой, тетя Вера с Валей, полная семья дяди Лени: жена, сын Николай. Главой осталась бабушка Мария Александровна. Дед умер в 1943 году. Мы в Саратове незадолго до отъзда в Украину, получили письмо от бабушки об этом событии. Дядя Леня был женат второй раз. Его первая жена Нюся умерла от болезни, будучи беременной. Дядя тяжело пережил эту потерю. Все это произошло задолго до войны.   
http://www.proza.ru/2011/05/16/977
В январе 1944 года мне исполнилось семь лет. Я вел образ жизни всех мальчишек военного времени. Довоенная жизнь казалась чем-то потусторонним, за гранью, которую проложила война. Война оставила следы в виде развалин, пожарищ, не охраняемых боеприпасов, оставленных на полях сражений, подбитой и брошенной военной техники на полях и дорогах. Первый лубенский период запомнился обилием фруктов и овощей, зеленью лесов и полей вокруг Лубен. Здесь природа была ближе, чем в Саратове.  В Лубнах мы пробыли до начала лета.

Мы в Киеве.

Летом 1944 я и мама переехали в Киев. Мамин старший брат – Григорий  Кондратьевич, устроил маму на работу в «Птицепром» на ул. Малая Житомирская, почти на выезде на площадь Калинина. (Теперь: Незалежности. Я называю – «Незаможности»).
Мама работала в Птицепроме зав. столовой и одновременно шеф-поваром. Пока она не работала, мы жили у дяди Гриши. Мама ездила на заработки в Лубны, Полтаву.
 Я оставался на попечении Ольги Михайловны – супруги дяди Гриши. Днем я занимался своими мальчишескими делами, а вечером  с наступление темноты наступали и грусть-тоска по маме. Тетя Оля как могла меня утешала. Днем я занимал позицию на лестничном спуске с ул. Мичурина вниз к Загородной дороге – будущей  ул. Дружбы народов. В руке у меня был пистолет-пугач, и я у пацанов «проверял документы». Мои одногодки и младшие принимали это всерьез. Вот старшие мальчишки меня «не поняли»: отобрали пистолет и поколотили. На этом моя «контрольная деятельность» завершилась.

Вскоре вернулась мама, и вышла на работу. Мы переехали на ул. Лысенко №3 (против Управления ЮЗЖД) в однокомнатную квартиру, хозяйкой которой была молодая женщина, работавшая у Г.К..   Это все произошло незадолго до начала моей школьной жизни.
 
Все свободное время я проводил на улице. Во дворе нашего дома стояли развалины многоэтажного дома. Событием для нас мальчишек был подрыв этих развалин. Саперы мастерски «положили» останки дома в нужном направлении. Мальчишки постарше таскали летучую мышь, слетевшую вниз после взрыва. Я впервые увидел так близко эту «животину». Сейчас на этом месте располагается детская площадка.http://www.proza.ru/2011/05/14/377

Центральная часть города была в развалинах. Крещатик, Прорезная и другие прилегающие к Крещатику улицы были в руинах.  Стоял характерный запах тления и гари, носились полчища крыс. По Крещатику проходила трамвайная линия, по которой ходили трамвайные грузовые платформы, и вывозился на них кирпич, арматура после разборки развалин. Целыми на Крещатике осталась только  дома от первого гастронома до Бессарабки. Я не помню деталей переезда из Лубен в Киев, но хорошо помню вид сгоревшего красного корпуса Университета, проплывавшего перед глазами, когда мы ехали на кузове грузовика. Запомнилось сочетание двух цветов: темно-красного цвета стен и черных шлейфов гари на этом фоне. В первый гастроном я бегал смотреть на живых рыб, плавающих в витрине-бассейне в торговом зале гастронома.

 Но событием стал «парад» немцев по Крещатику 16 августа 1944 г. Мама позвала меня со двора, где я играл, и мы с другими жителями нашего дома быстро сбежали вниз к зданию, не работавшего тогда, Центрального универмага, стоявшего с заколоченными витринами и окнами. Мы не успели к началу этого шествия и увидели только затылки первых шеренг, в которых шли пленные немецкие генералы и старшие офицеры. Сначала я поднялся на возвышение возле входа в универмаг, а затем пробрался в передние ряды зрителей, к оцеплению. Мимо шли угрюмые пленные. У нас в душе поднималось чувство неприязни к врагу. Два немца на правом фланге задрали голову на универмаг и о чем-то заговорили. Кто-то тут же прокомментировал, что, мол, узнали дело своих рук. В конце колоны пленные вели под руки несколько больных или раненных. У некоторых была деревянная обувь. Стук этой обуви запомнился надолго. Когда колона прошла, через некоторое время вслед проехало несколько рядов пожарных машин и символически смыли с проезжей части следы поверженного врага. http://www.proza.ru/2013/12/05/876

Мое жизненное пространство занимало территорию, в которую входили: ул. Лысенко, Ленина (теперь: Б. Хмельницкого), Свердлова (Прорезная), пл. Б. Хмельницкого (Софиевская), улицы, уходящие вниз  к пл. Калинина (Незалежности), пл. Калинина, ул. Ворошилова (Ярославов вал), Львовская пл., Крещатик.
Крещатик и Свердлова были сильно разрушены взрывами и пожарами. Как выяснилось позже, взрывы на Крещатике были проведены радиоуправляемыми фугасами, которые заложила специальная группа саперов-диверсантов. Об этом много позже писали в газетах и журналах в воспоминаниях участников этих событий. На Крещатике были взорваны здания, в которых расположились немецкие штабы и др. взрывы прогремели в 1941 году. На пл. Калинина стояло разрушенное здание горсовета (бывш. Городская дума). Это здание разобрали. Оно не подлежало восстановлению.
 Окружающие здания, особенно здания в начале улиц, расходящихся наверх от площади, были разрушены: стояли только стены. На самой площади сохранился старинный фонтан. Площадь к осени была расчищена от развалин.
 В 1944г на этой площади велись съемки, свидетелем чего был я, ряда эпизодов фильма «Непокоренные» по одноименной книге Горбатова. Эпизод: "Один из героев фильма – старик увидел на столбе повешенную фашистами дочь – партизанку".
 Я оторопело смотрел на висящую куклу и живую артистку, игравшую роль дочери. Этот "действо" якобы происходил на дороге, по которой шли беженцы. "Роль" дороги "играл" проход по диагонали от угла Крещатика, где теперь Главпочтамт, по направлению к ул. Парижской Коммуны (теперь - Михайловская). Развалины площади и Крещатика играли роль декораций одного из городов на Донбассе, где происходили события, описанные в книге.

Однажды на этой площади я едва не попал под авто, которых в Киеве было очень мало. Сверху с ул. Михайловской мчалась легковая машина «эмка», когда я выбежал с площади на проезжую часть и замер на дороге, глядя как завороженный на машину. За рулем была молодая женщина. Она широко раскрыла от ужаса глаза.Я видел это как в замедленной съёмки... Предо мной ей удалось затормозить.
 
Это был первый, но не последний случай, когда именно женщина за рулем пыталась на меня «покуситься». Второй раз это произошло с участием известной оперной певицей Мирошниченко в 60-десятые годы, когда я жил с родными в Святошино. Я спешил на трамвай, который стоял на остановке, на Третей просеке. Евгения Семёновна, не соблюдая правил движения, въехала в зону остановки трамвая, не пропуская пассажиров. Я в результате «затормозил» ее машину руками.

Начало учебы.

Приближался сентябрь, а вместе с ним начиналась моя многолетняя школьная эпопея. Школа была не  далеко от дома. Она располагалась на ул. Ворошилова (Ярославов вал) №25. По диагонали, почти в конце улицы, на выходе к Львовской площади, находилась Киевская консерватория. Теперь здесь учебный театр Киевского театрального института. В бывшей школе сейчас разместилась детская музыкальна школа №2.http://www.proza.ru/2011/05/14/390
 В первый класс меня повел дядя Гриша. Школа была мужская. В классе было около 40 учеников. Классная руководительниц – моя первая учительница, была чуть младше мамы. Больше всего мне нравились уроки «военизированной» физкультуры. Класс был разбит на  команды во главе с командирами. Мне очень хотелось быть командиром, но учитель в полувоенной форме меня не приметил. К этому времени я умел читать по складам и мог подписать печатными буквами открытку или фото под маминым руководством. Мое чистописание не отличалось высоким уровнем, как и у большинства мальчишек.

Со школы я бегал к маме на работу. Путь проходил по улице Ворошилова (Ярославов Вал) до Золотых ворот, где я с одним приятелем – одноклассником  пробовал курить папиросы, помню – «Казбек». Моя первая "попытка" была в Белой Церкви в возрасте 3,5 года. Отец по моей просьбе дал попробовать. Долго побаивался этого зелья. Но вот рискнул, и опять не понравилось.

От Золотых ворот путь проходил до пл. Б. Хмельницкого и вниз по ул. Михайловской до маминой работы. Там я получал вкусный обед и затем «изучал» окрестности. Обычно обследовались ближайшие полуразрушенные дома, у которых сохранились перекрытия. Таким домом был и дом на углу улицы Михайловской и пл. Калинина. Эти дома не сохранились. Вылазка туда запомнилась потому, что в тот момент, когда я забрался в одну из комнат на втором этаже, мимо меня по коридору пробежали два пленных немца, о чем-то говоря на ходу. Меня они не заметили. Как выяснилось потом, они совершили побег во время работы на разборке развалин. Расположение пленных было  несколько выше по улице на той же стороне, что и работа мамы. Охраняли пленных военные в форме пограничников. На второй день после этих событий, я стоял на улице возле входа в Птицепром и услышал рычание  и лай собаки: снизу со стороны площади вели пленного, которого рвала за штанину овчарка. У входа в расположение пленных стоял старшина. К нему подвели пленного. Немец вытянулся перед старшиной по стойке «смирно». Со всего размаха бравый старшина ударил по лицу немца, тот покачнулся, но устоял, продолжая, тянутся перед  охранником. Мне это было видеть неприятно. Стало жалко человека.

 Всем классом мы ходили в военный госпиталь на Львовской площади №14. Здесь сейчас находится техникум радиоэлектроники. До этого в этом здании располагался горный техникум, который окончил Валя Максюта. Мы посетили раненых солдат. Я присел у койки одного из них. Он расспросил меня  про мои мальчишеские дела, спросил, где воюет отец. Сказал, что у него тоже растет детвора. Этот поход в госпиталь я «отметил» тем, что подскользнулся на каменном полу вестибюля и ударился коленной чашечкой, да так, что отняло ногу: попал в нужную «точку». Подбежала женщина в белом медицинском халате, подняла меня. Несколько мгновений не мог двигать ногой.http://www.proza.ru/2011/05/14/395

На Львовской площади в то время находился рынок, который существовал здесь с давних-давен. Мы часто ходили туда на переменках и «пробовали» семечки, захватывая своими ручонками жменьку семечек, и убегали. Нас журили, но иногда угощали сами торговки.

Запомнился концерт, который был нам устроен в связи с началом учебного года. В зале на первом этаже школы выступали эстрадные артисты. Самое большое впечатление на меня произвел музыкант, который играл на обыкновенной пиле смычком от скрипки.

 Так день за днем в занятиях и детских шалостях прошли два месяца первого учебного года. В эти дни классом мы ходили на экскурсию в кинотеатр Чапаева, что на Львовской площади, смотрели мультяшки. С напарником по классу пробирались без билета за спинами взрослых в кинотеатр Комсомолец Украины на Прорезной. Тогда шел английский  кинофильм «Северная звезда» о военных событиях на территории Союза, кажется Белоруссии. Героями фильма были летчики, повторившие подвиг экипажа Гастелло. Подробно повествовалось о зверствах немцев на оккупированной территории. Фильм пугал, напоминая пережитые бомбежки и о еще идущей войне.

Где-то к октябрю мы переехали на другую квартиру по ул. Чкалова № 24 (теперь – О. Гончара). Это старые дома, стоящие в «затылок» друг за другом в глубь дворов. Мы жили во втором доме во дворе. За ним, кажется, стоял еще один дом. Проходы  шли через арочные проемы в домах через дворы. Этот принцип строительства был характерен для конца 19 – начала  20 века. Жили мы в проходной комнате, отгородившись от соседей простыней, натянутой на веревку.
 Здесь нам достались новые переживания и страхи. В доме случился пожар: горели дымоходы в квартире под нами. Мы уже знали, что отец жив и едет в Киев. Так вот, во время пожара я запричитал, что вот мол, едет папа, а мы сгорим, и он нас не увидит. Другой стрессовый момент был связан с первым салютом в Киеве, который прозвучал в честь очередной победы  частей Красной армии. Я посчитал, что это очередной налет авиации, которые мы пережили в Саратове. Стояла стрельба не только из залповых орудий, но все у кого было личное оружие, вели бесперебойную стрельбу в небо.

 В школу теперь ходить было близко. Я проходил немного вверх по ул. Чкалова и на углу ул. Ворошилова поворачивал налево. До школы, от этого угла, было рукой подать. На этом углу и произошла моя встреча с группой молодых, крепких парней с красными лентами на головных уборах, трофейным оружием и в немецких френчах. Это была группа партизан. На ул. Ворошилова, по-моему, располагался  Центральный штаб партизан Украины. http://www.proza.ru/2011/05/14/419

Отец вернулся!
 http://www.proza.ru/2011/03/05/781
Приближалась зима 44-45 годов. В один из предзимних дней состоялась радостная встреча: приехал после долгого излечения в госпиталях отец. В Саратове нам сослуживец отца Пушкарев сообщил, что вероятно отец погиб. Это был момент, когда самолет отца был сбит, а он раненный на парашюте спустился в расположения пехотных частей под Лоевым, что в Белоруссии. В часть отца, "пехота" не сообщила, что он попал в полевой госпиталь наземных войск.
Только в Киеве в 1944 г  нам пришло  известие, что отец жив. Затем мы получили от него письмо, где он описал свою госпитальную жизнь,  и, наконец-то, он приехал сам.

 В Киеве мы все пробыли не более недели. Вскоре мы выехали на попутных  машинах на родину отца:  в Юстинград к деду и бабушке. Туда я ехал впервые. Навсегда запомнилась эта поездка. Мы удачно подсели на военную транспортную машину – американский «Студебеккер». Ехали долго, с ночевкой. Дороги были разбиты, без покрытия. Запомнился проезд через Рось в Белой Церкви. Машины переезжали реку вброд. Проехав ещё немного, мы остановились на ночевку в одной из придорожных хат в каком-то селе. Это тогда было в порядке вещей. Хозяева с удовольствием принимали на ночь проезжающих: расплата шла деньгами и продуктами из военных пайков. Вечер при керосиновой лампе прошел за ужином, с возлияниями и сытной крестьянской едой, сдобренной военными консервами и другими разносолами. Спать легли в большой комнате: родители на хозяйскую кровать у печи, а я – на лежанке. Было тепло и уютно. После хорошего ужина меня разморило, и я быстро и сладко заснул.
 Встали рано, позавтракали по-крестьянски: сало, яичница, хлеб, молоко. Распрощались с гостеприимными хозяевами и двинулись в путь. Я с мамой ехал в кабине. Отец и другие военные во главе с капитаном – в кузове машины, крытый тентом.

Жизнь в Юстинграде.

К вечеру мы приехали в Юстинград. Деда дом стоял чуть влево от дороги Киев-Одесса. Тепло и радостно после долгой разлуки встретили родные: дедушка Яков Исаакович, бабушка Параска, тетя Тоня (Антонина Яковлевна), мои двоюродные брат Анатолий, сестры Лена, Валя. Пришли родные, а их полсела. Встреча была знатная: отца – офицера, летчика, героя войны, украшенного наградами  и шрамами от боевых ран, радостно приветствовали односельчане.

Зима брала свое: выпал снег, подморозило. Наступил Новый год. Мы встретили его в большом семейном кругу. Начались рождественские дни.  Мы – детвора ходили с рождественскими колядками по соседним хатам. Мешок наполнялся съестными припасами и деньгами. Я впервые столкнулся  с жизнью в селе, где люди жили, соблюдая традиции. Юстинград  был таким селом. Я начал осваивать украинский язык. Иначе и не могло быть, так как все говорили на «ридний мови».

Война оставила свои следы и здесь. Возле плотины-гребли, которою перегородили речку, разделившую село на два: Соколовку и Юстинград, стояла на обочине немецкая пушка с колесами, покрытыми плотной толстенной резиной. Мы срезали резину и делали разные печатки-картинки.
На самом въезде в Юстингородок, на пригорке слева стояла заколоченная хата бывшего немецкого старосты Пылипа. Много подлого он сделал для своих односельчан. Это он отправил в Германию несовершеннолетнюю самую младшую в  семье деда дочь Елену Яковлевну (Леню – так называла ее бабушка). Преследовал он и деда, который был председателем сельсовета. Дед скрывался у соседей в тайнике. Не без участия старосты была полностью уничтожена еврейская община села. В отличие от него его жена помогала, как могла односельчанам: сообщала  о списках на отправку в Германию, помогала скрываться преследуемым. Когда староста ушел с немцами, его жена осталась. Ее не тронули: защитили односельчане. Она потом вышла замуж и уехала из этих мест.  Рассказывали потом, что Пылип вернулся в 1946 или 47 году. В село не зашел, а спрятался в поле в скирду соломы. Его проследили односельчане и чуть не убили. Был осужден на долгие годы в лагеря. Дом его стоял почерневший, заброшенный  и, как  гоголевское привидение, вызывал чувство мистического страха. Он распола-гался недалеко от нашего дома. Я боялся ходить в эту сторону один.

По заплавам и пустырям вдоль речки, в заболоченных местах валялись разбросанные боеприпасы. Весной они обнажались из под снега. Однажды с ребятами мы набрели на фугас шелковой петлей на острие, по-видимому, для натяжки. Один из мальцов начал тянуть за эту петлю, но не хватало силенок для того , чтобы случилось непоправимое. Мне удалось его уговорить не дурить с такими «игрушками». Много детворы в те годы погибло от попыток разобрать снаряды, мины и другие взрывоопасные предметы.

Но вернемся в теплую и уютную хату деда. Ее построили еще до 17 года 20-ого столетия. Все праздничные дни ( для нас это был праздник в двойне: вернулся живой отец) проходили в застолье и гостевании. Я познакомился со всеми родственниками, всех рангов  и уровней родства. Соблюдая обычаи, на семейных или дружеских застольях наиболее почетных гостей усаживали в кресло и высоко поднимали под потолок и "величали". За это шануемый сверху обещал отблагодарить деньгами, выпивкой или новым застольем. Повеличали и отца. Он для компании дал деньги на закупку очередной партии водки (естественно, самогона, ибо казенной водки в селе не продавали, да и магазина там не было тогда). И мне на день рождения досталась такая честь. Я пообещал компании бабушкиного красного петуха на холодец. Ей ничего не оставалось делать, как резать петуха и варить холодец.

Дом деда – хорошая крестьянская украинская хата, в которой центральное место занимала русская печь. Она обогревала, варила, пекла, жарила, лечила, служила спальным местом. В сенях, справа от входной двери располагалась холодная нежилая комната. В ней хранили овощи, семена, которые не нужно было хранить в погребе. Погреб был выкопан на улице рядом с хатой. В погребе хранились соления, молоко, картофель и другие продукты. Он служил убежищем во время военных действий. Вход с улицы в хату проходил через небольшие сени: справа вход в описанную ранее комнату, слева (если я не ошибаюсь) был вход в теплый коровник. Дверь прямо вела сразу в комнату-кухню, в которой была рабочая часть печи, большой стол с лавами, где  принимали пищу. Слева  к кухне примыкала маленькая комната, в которой жил дед Яков. Справа, рядом с печью, был вход в светлую комнату – «залу», где находилась парадная кровать, стол с лавами, пристроенная к печной стенке лежанка. В этой комнате расположились мы в день приезда. Здесь происходили праздничные застолья. К хате примыкал коровник с сажем для свиней и курятником. Все «удобства» находились на улице в виде домика из кукурузных и подсолнечниковых стеблей. Ими же утепляли снаружи стенки хаты. Двор выходил к берегу речки, где росла груша дичка. Других фруктовых деревьев не было, но были огородные грядки.

Закончились праздничные дни и отпуск отца. Он уехал на фронт. Мы остались жить у деда-бабушки. Началась третья учебная четверть  в школе, и я продолжил учебу в первом классе, но уже сельской школы. Здание  сельской школы и ее внутреннее наполнение описано у многих писателей конца 19 и начала 20 столетия.

Это было одноэтажное здание с несколькими комнатами – классами, в которых стояли длинные столы с лавками. Школа была украинская. В первый же день мне дали читать вслух рассказ из «Читанки». Через долю минуты все «школярики» были под столами. Они корчились от смеха, улыбалась учительница: я ведь читал украинский текст на  русском языке. Но не прошло и месяца, я бойко говорил украинскою «мовою», читал и писал, хотя и с ошибками, но уже внятнее. Писали мы зелеными чернилами из бузины на газетных листах, старых амбарных книгах. Мне отец подарил несколько тетрадей, карандаши.

 Я вел жизнь деревенского хлопчика. Мама иногда выходила по наряду на сечку соломы для скота в «сичкарню». Я ходил вместе с нею. Устройство для сечки соломы было в сарае и приводилось в действие лошадью, впряженной в рычаг-вращатель. Рычаг отходил от поворотного круга пристроенного к механизму с лезвиями для сечки соломы. Нужно было подавать вилами солому в  отверстие – приемник, а затем собирать сеченую солому в мешки.

Стояла настоящая зима со снегом и морозами. На праздник Иордан все село выходило на лед пруда, где происходила молебен и освещение воды. Бабушка принесла святую воду и рассказала, что эта вода никогда не портится и обладает лечебными свойствами. На этом же пруде всем селом вели подледный лов сетями. Тогда я впервые ел котлеты из сеченой рыбы. Вообще еда в доме была простая и здоровая, одним словом  – крестьянская. Под кроватью у деда стояла большая кадка, в которой всегда хранился кусок кислого теста. Почти каждую пятницу бабушка ставила тесто на закваску. В течение ночи оно всходило, и рано утром в субботу бабушка Параска вымешивала тесто. В этот день печь топили соломой. И выпекался великолепные украинские паляницы, которые не черствели в течение недели. Ели обычно борщи постные и мясные со свежей или квашеной капустой, каши, картофель, мясо птичье, говяжье и свиное. Все продукты были свои. На праздники кололи кабана. Но мне запомнили пасочные шулики – коржи с маком. Мне поручили для них растирать мак с сахаром. Я потихоньку подъедал эту вкуснятину по мере готовки. Сахара было мало. Его держали для праздничного стола. Точнее, на приготовление или выпечку. Поэтому всегда пили компоты – взвары из сухофруктов: яблок и груш. Вместо сахара использовалась сахарная свекла.

Дед получал на трудодни продукты, в том числе и зерно. Зерно ездили молоть на мельницу, которая была на запруде. Огромное колесо под действием водопада крутило жернова. Дед Яков заносил привезенные на телеге мешки с зерном на мельницу, засыпал их в приемное отверстие, по которому зерно поступало на жернова. Лилась струя муки прямо в чистые мешки.
Была у нас на хозяйстве корова, куры, свиньи. Корова к весне родила теленка. В этот период корова давала не молоко, а молозиво. Его запекали в крине в печи, и получалось что-то наподобие плавленого сыра. Теленка первый день держали в тепле возле печи. Я привык к нему и когда его продали, я очень сожалел.

 Ближе к весне приехал муж тети Антоси – Степан Гариенчик. Все их семейство переехало в другой дом, что был возле школы. Я ходил к ним гости. Больше всех я дружил с Валюшей – младшей двоюродной сестрой. Мы ее прозвали серой белочкой. Валя младше меня на год и в школу еще не ходила. Она выучила стишок про серую белочку и любила всегда его читать: «Чом, ти, сіра білочка не стрибаєш вниз…». Дядя Степан был мастер на все руки. Он отремонтировал дом, построил в селе баню.

В это же время я впервые близко увидел смерть близких. От менингита умер грудничок – полугодовалый двоюродный брат, сын погибшего на фронте Павла Яковлевича. Они жили недалеко от мельницы. Его жена - тетушка Федора осталась со старшей дочерью Марийкой и этим малышом. Похороны были проведены по обычаям предков: со священником, плакальщицами, застольем. На меня это произвело тяжёлое впечатление. Я тогда не знал, что старшего сына Федоры Ивана немцы тоже угнали в Германию.

Весенняя погода брала свое: раскисли поля, сходил снег. Я ходил в трофейных немецких сапогах-валянках: кожаные головки и валянный теплый верх. Однажды я забрел в огород деда близко к берегу и застрял в раскисшей, распаханной с осени пашне. Пришлось выбираться, выдергивая ноги руками. Домой пришел замурзаный, весь в грязи.

Весной произошло событие, которое все восприняли с печалью: умер Рузвельт. На доске объявлений сельсовета висела местная районная газета с этим известием, и я прочитал об этом сам!
Отец писал письма с фронта. В одном из писем он ухитрился сообщить нам, где он находится. Эти сведения военная цензура вымарывала густой черной краской. Но отец написал ряд предложений, начальные слова которых начинались буквами, из которых получился КРАКОВ. Для большей достоверности он написал, что они едят краковскую колбасу. Это был этап войны, когда Украина была полностью освобождена от оккупантов.

 Снова в Лубнах.

 К апрелю мама решила переехать в Лубны. Мы проделали обратный путь с заездом в Киев. Я хвастался перед киевскими приятелями знанием украинского языка. В конце марта - начале апреля мы с мамой приехали в Лубны. Поселились мы в этот приезд во второй половине дома, которую обычно сдавали жильцам. В школу я пошел сразу. Это  была железнодорожная школа, я мог там учился как внук железнодорожника. Первый класс я закончил в Лубнах. Но этому предшествовали события исторического значения.

Победа!!!

 Было теплое весеннее утро 9 мая 1945 года. Против нашего дома по переулку стоял деревянный забор завода «Комсомолец». За забором ходил вооруженный охранник. В это утро он выстрелами из винтовки оповестил округу об окончании войны.

Но этому дню предшествовали тревожные ночи, в которые нам снова пришлось пережить ночные налеты немецкой авиации. Эти налеты немцы совершали на аэродромы Полтавы и Миргорода (?). Эти аэродромы использовались для челночных перелетов американских летающих крепостей (В-17). Американская авиация бомбила немецкие города и военные цели, взлетая с аэродромов освобожденных стран Западной Европы и Англии. Заправки хватало только на прямой путь до посадки на наших аэродромах. Несколько дней подряд над нами проходили эскадры этих воздушных кораблей на небольшой высоте в сторону Полтавы.
Ночью же над нами пролетали немецкие бомбардировщики. Стояла артиллерийская канонада. Зенитные установки стояли в районе ж.д. станции на прилегающей территории. Зенитные расчеты состояли из девушек. Наше любопытство вело к зениткам. Я часто с мальчишками подходил на определенное расстояние к зенитным окопам. Ближе нас не пускали часовые. Эти девы-воины вели заградительный огонь несколько ночей. В эти ночи мы не спали, прячась подальше от оконных проемов. Один раз, после пролета немцев, когда прекратился зенитный огонь, я и Валя вышли во двор и наблюдали стену заградительного огня, по-видимому, в районе г. Хорола: разрывы зенитных снарядов, трассирующие разноцветные «росчерки» зенитных пулеметных установок. Обратно немцы летали по другому маршруту. Все это продолжалось несколько  весенних ночей, но не подряд, а через ночь. Это были почти последние переживания,переживания, испытанные в Саратове связанные с военными действиями.

Салютирующие выстрелы охранника завода «Комсомолец» оповестили нас об окончании войны. В этот замечательный теплый, весенний день нам в школе сообщили, что состоится городской митинг на площади в центре города. Нам раздали портреты вождей, генералов и маршалов. Мне, кажется, достался портрет  маршала Мерецкова. Дома его вставили в рамку, прибили шест, и получился транспарант для митинга. Наверху  я прикрепил копию звезды Героя, которую из латуни сделали на заводе «Коммунар», где работал дядя Леня. Он и подарил мне ее. Митинг прошел радостно и торжественно. Это был действительно народный праздник.

 Первые летние каникулы.
 Весна и лето 1945 г. выдались теплыми. Зацвел наш сад, соседние сады. В этот год прибавилась и семья Леонида Кондратьевича: родилась девочка – моя двоюродная сестра. Нарекли ее Людмилой. Наша коммуна жила обычной трудовой жизнью. Кто мог, – работал, я и Валя – учились. Для нас с Валей наступили летние каникулы. Они у меня были первыми.

Летом ездили на велосипедах купаться на Сулу. Меня возили на раме. Недалеко от реки жили наши родственники. Их дом стоял на спуске с высокого берега-плато в долину реки. Там мы оставляли велосипеды и катались на лодке, купались. Я еще плавать не умел, поэтому плескался возле берега. Но однажды в воде наступил на осколок бутылки и сильно порезал стопу на своде. Струей пошла кровь. Завязали ногу, и быстро на велосипеде дядя Леня отвез меня домой. Его жена – тетя Вера была фельдшером. Она и оказала мне профессиональную помощь. Несколько дней я не мог ходить. В сад выставили кровать, и я на ней изображал раненого «героя».

Велосипеды были главным увлечением д.Лени. У него были золотые руки: он мог восстановить любой велосипед из любого состояния. Этим он подрабатывал.  У него был довоенный велосипед латвийской фабрики «Латвела». У Валентина тоже был велосипед. Эта компания и ездила на реку. С нами ездил и сын дяди Лени –Коля. Ему тогда было около пяти лет.

Но однажды с дядей Леней приключилась беда. Его принесли на руках знакомые: на большой скорости он упал на брусчатой дороге и сильно разбился. Неделю ему пришлось быть на больничном.

Бабушка сдавала часть дома в наем. Это было принято делать еще с начала века. Обычно это были еврейские семьи. Все кто остался из еврейской общины в оккупации в Лубнах, в том числе и проживавшие в доме деда, были расстреляны немцами. Это трагедия унесла несколько десятков тысяч жизней лубенской общины. Бабушка рассказывала, как уходила в последнюю дорогу к оврагам над Сулой, ставшая фактически родной молодая семья, проживавшая в нашем доме. Сейчас на месте расстрела лубенчан стоит памятник. Это почти рядом с гарнизонным домом офицеров.
Летом 45-го бабушка сдала комнату семье из трех человек, ожидавших разрешение на отъезд из Союза. Осенью они уехали, и, кажется, в сторону будущего государства Израиль, восстановленного при участии СССР в 1948 г.

Все летние дни я проводил на улице. Поспели черешни. У нас, их не было. Пришлось «наведываться» в соседний ничейный сад, где росли черешни, правда, высоко, но мы их сбивали палками.

Летом начали возвращаться  на родину с войны демобилизованные солдаты и офицеры. Это было торжественное и радостное событие, которое нами – ребятами начиналось со встречи медленно идущих на подъем от р. Сулы красочных эшелонов с большим портретом Сталина на паровозе, расцвеченных транспарантами и украшенных цветами вагонов с широко открытыми дверьми, в проемах которых стояли бравые воины с орденами, медалями на груди. Из вагонов неслись звуки песен, аккордеонов, ставшим тогда модным и доступным музыкальным инструментом. Мы бежали рядом с вагонами, что-то радостно орали, бросали цветы. На привокзальном базарчике, где продавалась нехитрая снедь: вареная картошка, молоко, жареные куры, яйца, фрукты, демобилизованные  воины меняли на трофейные товары на свежую, домашнюю еду.
Тогда и появилась трофейная галантерея, одежда, безделушки, которые, в свою очередь, шли в новый товарно-денежный обмен. Бабушка получала небольшую пенсию, которой не хватало на оплату налога за дом и сад. Она пекла пироги с фасолью, вишнями, яблоками на продажу на привокзальном «хитром» базарчике. Начинка была из своих продуктов, а вот муку она добывала в соседних селах: Высшем и Нижнем Булатце. Бабушка свои походы приурочивала к храмовым или подобным деревенским праздникам. Ее там знали, так как она имела авторитет хорошей гадалки на картах. Это ее тоже кормило. Однажды в такое пешее путешествие она  взяла и меня. Мы посетили ее знакомых, у которых я напробовался праздничных разносолов и даже пригубил маленькую рюмочку вишневой настойки. После чего прилег на теплой, поросшей молодой травкой земле в саду и крепко заснул.

Этим летом Лубны были потрясены трагедией, которая произошла с группой ребят. В противоположной стороне от города, точнее от той части города, которая примыкает к вокзалу, за железной дорогой находится лес. В те годы этот  лес был напичкан боеприпасами, которые практически не охранялись. Я был на опушке этого леса, но в него не заходил. И вот однажды летним днем прогремел сильный взрыв. Его, как и весь город, слышали мы. На снаряде, который попытались разобрать старшие ребята, подорвалась группа из 6 человек. Остался живым только седьмой мальчуган: прятался за деревьями. Он и рассказал, как все произошло. Кажется,  в числе погибших был и сын начальника ж.д. станции. После этого дорогу в лес перекрыли постами охраны. В это время погибло и покалечилось на минах, при разборке снарядов, гранат и других боеприпасов большое количество людей и, особенно, детворы разного возраста.
Мы с Валентином тоже внесли свой «вклад» в «освоение» боевой техники. Валентин раздобыл, кажется, в том лесу русскую трехлинейную винтовку. Мы обрезали часть ствола. Валя произвел один пробный выстрел. Боясь, что нам влетит за такую игрушку, мы утопили этот обрез в нашем дворовом туалете. Там он сейчас и покоится.

Событием для города было прибытие в Лубны порядка батальона пленных немцев. Их водили под конвоем строем под пение немецких строевых песен. Однажды офицер конвоя попросил меня (я выбежал на ул. Советскую поглазеть на немцев) показать дорогу до мясокомбината, что находился недалеко от въезда в город со стороны  Киева. Так, что я «конвоировал» колонну мимо своей, закрытой на каникулы школы, до места назначения.

Недалеко от нашего дома на улице Советской пленные начали в это лето строить новую школу. Я тащил со  стройки кирпичи для своих игр, так как  увлекся «постройкой» различных «сооружений малой архитектуры». Мне для этого хватало с десяток кирпичей и глины, которой в этой местности в неограниченном количестве. Затем этот кирпич у меня «конфисковали» взрослые для строительства дворовой печки: в доме летом старались пищу не готовить, так как для этого приходилось топить большую русскую печь.

 Как-то к нам забрел  со стройки молодой пленный немец. Он попросил чего ни будь поесть. Его накормили остатками вчерашней картошки и молоком. Тетя Вера пыталась ему объяснить, что у нее погиб муж. Все это выглядело трагикомично. Она изображала падающую бомбу и вставляла отдельные немецкие слова, которые подсказал Валя. В это клокочущем «бомбово-взрывном» звучании голоса междометиями передавался полет и взрыв бомбы,  и одновременно –претензия  за гибель мужа, именно к этому худенькому пленному горе-солдатику, по-видимому, призванному в последние дни войны. Все это было и печально, и смешно.

Лето было теплым. Иногда шли дожди и довольно сильные. После одной из дождевых,  с сильной грозой, ночей (в Украине называемых «горобинными»), я с мальчишками вышли на ул. Советскую, где еще оставались окопы в зоне бульварной посадки. Окопы были залиты до краев дождевой водой. Мы не придумали ничего лучшего, как купаться в этой «ванне». Благо, что вода была теплой.

Следы войны в виде братских могил остались и в Лубнах. В бульварной посадке на этой же улице, недалеко от нашего переулка было несколько захоронений погибших советских солдат. Говорили, что это был пулеметный расчет. Мы с д. Леней и Валентином ходили на городское кладбище на могилу деда и первой жены  Леонида Кондратьевича – Нюси, умершей задолго до войны. Еще на подходе к этому месту я увидел стройный ряд березовых крестов. Это были могилы немецких солдат и офицеров. Когда я был в Лубнах в 1950 г., могильные холмы были снесены.

В праздничные майские дни мы ходили в клуб завода «Коммунар». Мне очень нравились выступления танцевального коллектива завода. Самой веселой была кадриль, в которой блистали юмором  местные солисты. Один из них был учеником дяди Лени. Я не слазил у него с рук, когда после выступления самодеятельности демонстрировали кинофильм.

 Самым большим развлечением для нас были походы в клуб железнодорожников, где в выходные дни шли кинофильмы. Клуб находился в зоне железнодорожной станции, далее от вокзала по ходу в направлении Киева. Рядом была ж.д. больница с поликлиникой  и баня. Здание клуба –типовое одноэтажное здание, старой постройки. В те годы шли советские довоенные фильмы. Стали появляться и трофейные фильмы, но они шли на экране городского кинотеатра в центре города. Из наших фильмов запомнились «Маскарад» с Т. Макаровой и Мордвиновым в главных ролях, «Семеро смелых». Снова я увидел «Истребители» с Бернесом. Другие фильмы выпали из памяти. Из трофейных фильмов я с удовольствием смотрел «Сестра его дворецкого» с Диной Дурбин.

К клубу ж.д. можно было пройти по ул. Советской, а можно было пройти и через привокзальную территорию. Последний маршрут был для меня привлекательным, так как недалеко от депо высилась большая куча металлолома, в которой можно было найти «военные трофеи» – осколочные с ромбической насечкой кожухи для ручных гранат, иногда находили гранаты без детонаторов, стволы от ружей, ржавые пулеметные ленты.

 Весной 45 года, в конце последней учебной четверти в клубе железнодорож-ников проходил смотр художественной школьной самодеятельности. «Это было давно, год примерно назад…» – минорная мелодия этой песни в исполнении школьницы старших классов нашей школы звучит у меня в ушах и теперь. Она еще исполняла песню о платочке, но не о «синем» Шульженко, а какую то народную  и очень милую песню. Жаль, я ее не запомнил.

Привокзальная территория была стихийным центром торговли. Там же промышляли и инвалиды. Один из них сделал самодельную рулетку. Я однажды  сыграл на ней.  Мама выделила мне рубль, на который я мог купить полулитровую банку морса в привокзальном ларечке. Передвижное «казино» в лице безного инвалида  в тельняшке расположилось рядом. Я не удержался от искушения «разбогатеть» и поставил свой единственный рубль на кон. По-видимому «рулеточник» для рекламы дал мне выиграть еще рубль. Вот тут и началось. Я «загорелся»  и поставил на все деньги, аж 2 рубля! Он меня и поймал: сгорел и выигрыш, и мои капиталы. «Не жадничай !» – дал мне понять «крупье». Пришлось ни с чем идти домой.


Близость вокзала от нашего дома придавала особый характер нашей жизни. Я бы сказал – приключенческий.  Однажды со стороны соседнего  не огороженного сада к нам во двор вбежала группа из 3-4 человек в характерном для их «профессии» одеянии: заправленные в хромовые сапоги брюки с напуском, пиджаки, рубахи нараспашку, на голове кепи набекрень, фиксы «из цветного металла» (как пишут в милицейских протоколах) во рту. Взгляд из-под козырьков кепок – тревожно-настороженный,  но твердый. Попросили воды, сами подошли к колодцу, набрали ведро воды и с жадностью выпили пол ведра. Поблагодарили и быстро ушли в сторону поля, примыкавшего тогда к нашему переулку и корпусам завода «Коммунар». Тогда в поле до самого перелеска вдали стояла стеной кукуруза и подсолнухи. Сейчас это поле застроено. Через некоторое время через переулок промчалась коляска, запряженная лошадью. В коляске сидел милиционер с наганом в руке. Кажется, он даже стрельнул вверх. Затем он вернулся и начал расспрашивать о пришельцах. Мы потом видели на углу переулка и улицы одного из беглецов. Он дежурил, высматривая преследователя. В руке у него было «оружие» – кусок булыжника. В роли зрителей-болельщиков были мы – мальчишки переулка Петровского.

Конец лета ознаменовался прибытием в Лубны на постоянное расположение воинской части (дивизии?). На ближайшей железнодорожной разгрузочно-погрузочной площадке она высадилась из эшелона и пешим строем вышла на Советскую улицу. Во главе колонны шел знаменный караул. С развернутым знаменем, под звуки военного оркестра, колонна проследовала в сторону военного городка. Когда в конце пятидесятых я служил в армии, мне часто приходилось грузиться и разгружаться на этой площадке со своей частью и возвращаться этим путем в военный городок на высоком берегу Сулы. А тогда я с другими пацанами сопровождал воинскую часть почти до центра города. Говорили, что это вернулась та воинская часть, которая стояла в Лубнах до войны.

Приближалась осень, а с нею и начало моего второго учебного года  в железнодорожной школе. К осени к нам в дом переехала жить тетя Нина Максюта (сестра Николая Максюты, мужа Веры Кондратьевны), с мамой – очень  старенькой, но интересной женщиной. Интересной она была для меня потому, что владела несколькими книгами редкого миниатюрного издания сказок. Я тогда начинал входить во вкус чтения. Кажется, это была «Руслан и Людмила» Пушкина дореволюционного издания.

Осень вступила в свои права. Я начал ходил в школу. Школа была недалеко от дома по улице Советской в сторону вокзала. Это было старое одноэтажное здание-бельэтаж. Вход начинался деревянной, широкой лестницей. Классы были большими. Во дворе было еще одно здание – пристройка. Здесь одно время располагался наш класс. Школа была смешанной: учились вместе мальчики и девочки. В эту школу в старший класс ходил и Валентин. Во втором классе меня привлекли уроки арифметики, когда мы начали решать примеры с иксами. Тогда у меня появился вкус к алгоритмизации и другим «фокусам» математики, когда путем несложных операций по заданной схеме можно было найти решение математической задачи.

 В школе не обошлось без казусов. Однажды мне пришлось дежурить по классу. Порядок был такой: во время перемены всем положено выходить из класса и дежурный обязан проветрить класс. Я четко выполнял свои обязанности и, как оказалось потом, переусердствовал. В классе осталась соученица – дочь  директора мясокомбината, а для меня «порядок» был превыше всего. Она осталась в классе, да еще и «в головном уборе»! Откуда мне – «дичку» было тогда знать, что «даме» можно быть в головном уборе всегда и везде. Вероятно, она была простужена и поэтому осталась в классе. Ну, скажи мне об этом учительница!
А я, во-первых, сорвал с девицы вязаную шапчонку и, во-вторых, вытолкал ее из класса. Расправа пришла тут же в лице директрисы. Меня выставили из школы, забрали противогазную сумку с учебниками и тетрадями. Велели не появляться на порог школы без матери. Не оставалось ничего другого, как бродить возле школы и «искать решение».

Я ходил по скверу на бульваре, когда в метрах ста со стороны вокзала через улицу на косую промчался молодой человек подозрительной наружности, выбрасывая что-то из карманов пиджака. Он исчез в ближайших дворах. За ним через некоторое время с ленцой протрусила пара милиционеров. Любопытство привело меня на маршрут этой «погони». Я увидел  в траве смятые червонец и деньги помельче. Удовлетворенный неожиданной находкой я смело пошел домой. Прежде, чем рассказать о происшествии в школе, я выдал маме свою находку. Она обрадовалась, сказав, что это покрывает покупку бутылки подсолнечного масла. Затем только я рассказал о своем дежурстве в школе.
На утро я с мамой прошествовал в школу, где и был «восстановлен» в своих правах посещать школу.

Помню, что директриса требовала от мальчиков при встрече с учителями снимать головной убор. Это мне не нравилось и унижало. Я «десятой дорогой» обходил в свободное время и школу, и учителей.

Этот год не прошел для меня без болезней: от обычных детских (корь) до гриппа с осложнением на уши. Дело дошло до того, что решался вопрос о поездке в Киев для проведения операции с трепанацией черепа. Но от этой напасти спас меня доктор Гора. Фамилия соответствовала этому человеку: крупному толстяку. Я запомнил эту ГОРУ в белом халате с отражателем для осмотра на голове, сидящим за столом в своём кабинете. Доктор еще раз меня осмотрел и принял окончательное решение: в операции необходимости нет.
Осенние и зимние вечера проходили в комнате т. Нины. При свете керосиновой лампы все дружно играли в карты. Естественно это были «народные игры», так как светским преферансом наше «общество» не владело.

 Наступил новый 1946 год – первый мирный год. Пришло письмо от отца, что его воинская часть 29702 находится в Черновцах. Мы начали готовиться к отъезду. День отъезда мне запомнился потому, что это был канун моего дня рождения: 14 января 1946 года и его мы отмечали в поезде.
Поездка мне показалась длительной. Мне не терпелось встретиться с отцом. 16 января 1946года наша семья окончательно воссоединилась в Черновцах после долгих и тяжелых лет войны. Начиналась другая, новая жизнь в кругу большой военной семьи, с которой мы расстались 22 июня 1941 года.

30 Мая 2001года. Киев
Фото: Мне скоро четыре!
Для себя:
Никогда не бойся делать то, что ты не умеешь. Помни, ковчег был построен любителем. Профессионалы строили "Титаник".

Продолжение в http://www.proza.ru/2011/03/05/1062