С Л У Ж Е Б Н О Е Р А С П О Р Я Ж Е Н И Е № 1 2 1
Отдел Международной полиции младшему детективу
по борьбе с экономическими преступлениями г-ну Люсьену Жамелю
С целью проверки финансовой стороны деятельности организаторов Пятого Международного семинара по вопросам устойчивого развития, проводимого в России международной ассоциацией «Устойчивое развитие – гражданам нового мира», господину Люсьену Жамелю необходимо посетить вышеуказанный семинар, который будет проходить с 20.09.20.. года по 27.09.20.. года.
Начальник отдела Международной полиции
по борьбе с экономическими преступлениями Жозеф М. Бетанкур
День добрый, Этьен!
Вот я и в России, на этом самом семинаре, который, скорее всего, не совсем безупречно организован с финансовой точки зрения. Ответственная за организацию (она же проводит теоретические занятия) – англичанка Белл Кинн. Организация семинара – ее непосредственная работа, а проведение занятий – что-то вроде добровольной миссии. Всего на семинар приехало 6 человек из разных стран, включая меня и не считая двух местных дам. Предполагается, что Белл Кинн будет всем рассказывать об особенностях и прелестях устойчивого развития. Все, в свою очередь, будут говорить о том, какую роль принципы устойчивого развития играют в их деятельности. Все дело в том, что участники семинара работают в совершенно разных сферах. Например, Моргенштайн Хольцкреденц из Германии – менеджер по кадрам в одной строительной компании, итальянка Клаудиа Целли – эксперт-эколог на парфюмерной фабрике, Анастасия Аверьянова раньше работала в школе, теперь от случая к случаю выполняет переводы. Остальные тоже кто откуда. Сам видишь, компания разношерстная, да еще я тут – «менеджер-консультант» из одной парижской компании, которая занимается продажей автомобилей. Поставщик, наверное, тот самый клермонский завод, на котором ты расследовал свое последнее дело. Шучу. Ну все, пора на первый семинар.
Люсьен.
Привет, Анжелина!
Долетел нормально, отель приличный, у меня одноместный номер на четвертом этаже.
Всего нас, участников семинара, 8, все из разных стран.
Телефонная связь здесь ужасная, поэтому буду связываться с тобой посредством электронных посланий. Благо, ноутбук есть и даже работает. Не скучай, заяц!
Целую крепко,
твой Люсьен.
Катрин Озар
Дневник участника семинара.
Сией толстой тетради мною дано такое прозаическое название из банальнейшего нежелания делать ее содержимое достоянием любопытных глаз и праздных умов.
И почему эти русские (взять хотя бы персонал отеля) такие забитые и запуганные, совсем не улыбающиеся, они же здесь хозяева. Возможно, скованность эта обусловлена самой историей страны, находившейся под властью монарха, затем сразу же – социалистических лидеров в течение многих лет?
Одна из русских участниц нашего семинара – Аида Лонцова. Она преподает английский язык в университете. Чтобы представить ее себе, достаточно запечатлеть в памяти ее огромные испуганные глаза и нервный жест, которым она смахивает с лица свои непослушные жидкие волосы. Да, можно объяснить ее неуверенность юным возрастом. Но эта девочка не может находиться среди людей, она их просто боится, это видно даже такому психологу, как я, то есть психологу, руководствующемуся исключительно своей интуицией.
Этот забавный паренек Ларри Кейнс, он такой милый! Бедняжка, у него сломан нос, а так он был бы симпатичным мальчиком, сколько ему лет, я не знаю, но он непосредственный, как ребенок. Хочется ему сразу все рассказать, что есть на душе.
Белл Кинн - старушенция с плебейскими замашками. Прежде чем сесть, она задирает юбку и выставляет на всеобщее обозрение свои далекие от совершенства ноги.
Но зачем, зачем писать о непривлекательных женщинах? Гораздо приятнее вести речь об обворожительных мужчинах. Еще вчера я заметила герра Хольцкреденца. Мне бросилась в глаза будто выточенная фигура широкоплечего и вместе с тем очень стройного мужчины… Сегодня я разглядела его лучше… Ему не более 35 лет, так я думаю. У него серо-голубые глаза, худое лицо, он бледен и сумрачен, но как же его улыбка похожа на луч солнца, мелькнувший в небе, покрытом тучами! Я против своей воли вижу его во мраке ночи, властным и требовательным… О, я знаю, что еще немного, и я опущусь до примитива эротических бестселлеров, хотя и не знаю в чем больше художественной ценности: в упомянутых бестселлерах или в моем бесцельном бумагомарательстве… Тем не менее, мое желание жаждет удовлетворения. И никакая Целли мне не помешает. Да, я чувствую в сией итальянке свою соперницу!
Ну-с, поподробнее о сеньорите Целли. Представьте себе (я будто обращаюсь к читателям, словно эти бессвязные обрывки мыслей кто-то будет читать) светлоглазую брюнетку, да у нее светлые глаза, как ни парадоксально для итальянки. У нее мальчишеская стрижка, которая соблазнительно (для мужчин, разумеется) контрастирует с ее пышными формами. Как любая женщина, я не премину найти недостатки в облике себе подобной, поэтому скажу, что формы у нее хотя и пышные, но вся в целом сия Клаудиа как-то желеобразна, и потом, у нее же не самые длинные и стройные ноги! О да, конечно, она кажется утонченной и чувственной, она стремится быть душой компании, еще ни с кем не сойдясь… Она подобна новогодней мишуре; она что-то пронзительно вещает своим тонким и как бы надтреснутым голоском, она обольстительно улыбается, демонстрируя жемчужные зубы… пусть это избитый эпитет, пусть! Именно такого заслуживает самая выигрышная деталь внешности сеньориты Целли.
Мне показалась очень интересной Анастасия Аверьянова, вот еще одна русская. Мы разговорились с ней сегодня. Она из этого города, перебралась сюда недавно из какого-то соседнего, не помню название. Эти русские названия подобны воде, обволакивающей пальцы и утекающей сквозь них. Анастасия кажется строгой и суховатой женщиной… женщиной неопределенного возраста. Но в ней как будто есть какой-то внутренний огонь, жар. И этот жар выдает не что иное как ее голос, то есть благодаря особенностям голоса в ней ощущается некая двойственность. Голос ее низкий, хрипловатый, вкрадчивый. У нее очаровательная, какая-то мечтательная улыбка. Эта улыбка делает ее худое лицо совсем молодым, зажигая в карих глазах мягкий свет. Все портит, пожалуй, слишком крупный нос. И еще - Анастасия плохо одета. Я лицезрела ее в подобии вечернего платья и еще в чем-то вроде делового костюма. Однако не хочу сказать, что сие смотрелось слишком скромно или неопрятно, нет, и не безвкусно. Просто есть такие женщины, на которых нечто, казалось бы стильное, по непонятным причинам не сидит. К этой категории относится и она и, что забавно, Аида Лонцова тоже.
Этот пассаж про Аверьянову получился слишком проникновенным и все потому, что я выпила виски. Странное дело, первый раз в жизни безо льда. Не следовало бы этого делать, ибо алкоголь не только заставляет меня писать высокопарно-слезливыми фразами, но и будит во мне чувственность. А я не мужчина, чтобы вот так прямо и сразу давать ей выход и искать удовлетворения по мере возникновения таковой потребности. О нет, будучи женщиной, я должна глупо и смиренно ждать, когда меня пожелает Моргенштайн Хольцкреденц, будь он неладен!..
Привет, Этьен!
Сегодня были на экскурсии по городу. Все прошло как нельзя лучше, потому что мне удалось смыться. Город я достаточно успел изучить, пока выпытывал у прохожих, как можно добраться до отеля. Из этих прохожих больше половины не говорит не только на английском, а похоже вообще ни на одном человеческом языке. Ты понимаешь, водитель экскурсионного автобуса завез нас якобы в центр города, а оттуда попробуй доберись до отеля! Ни один вид транспорта туда почему-то не ходит. Ноя все-таки вернулся какими-то окольными путями и сразу направился в гости к Белл Кинн. Свое позорное проникновение через окно, вернее, через балкон, описывать не буду. Порывшись в кинновской папке с бумагами, я нашел, что искал – смету расходов по организации и проведению семинара. Составлена она Ассоциацией «Устойчивое развитие – гражданам мира» в лице госпожи Кинн. Все оказалось очень просто, даже примитивно. В семинаре должно было участвовать не 8 человек, а 16. Но те 8. которых здесь нет, совсем не фикция, как можно подумать. Они не приехали просто потому, что не знали ни о каком семинаре. Ведь не дальше как в корзине для бумаг я обнаружил настоящий, полный список участников! Деньги, которые на их проживание выделило российское отделение Ассоциации (у них такое правило – британская штаб-квартира ассоциации оплачивает только дорогу – ясно, что в данном случае об этом речи нет), британский организатор, то есть Белл, банально прикарманил. Разумеется, г-жа Кинн отправила в российское отделение Ассоциации, в Москву, копии только восьми приглашений. Ну, они там и пребывают в полной уверенности, что всего участников должно быть 8. Приехать и проверить все самим им и в голову не пришло. Кажется, термин «некоммерческая организация» здесь понимается слишком буквально. У меня теперь дело за малым. Надо выяснить, где деньги, вся ли сумма у Белл или она поделилась с коллегами, хотя бы со своим помощником по Ассоциации Ларри Кейнсом. Для этого я должен узнать номер банковского счета мисс Кинн. А вообще очень заметно, что эта самая Ассоциация создана недавно и на добровольных началах. Смотри, с одной стороны, элементарная неграмотность в финансовых делах, с другой – дилетантство в махинациях, чего уж еще.
Люсьен.
Здравствуй, Анжелина, заяц!
Сегодняшний день не очень загружен, и вот я тебе пишу – после экскурсии по городу.
Об этой самой экскурсии. Мы доехали на автобусе до центра города, видели мэрию, это довольно старое здание, построено еще в советское время, тогда оно называлось не мэрия, а администрация. Мы проезжали мимо вокзала. Он здесь новенький, недавно перестроен, поэтому кажется каким-то неестественно чистеньким и беленьким.
Центральная улица на меня впечатления не произвела. Поэтому я и еще один парень незаметно свернули в боковую старую улочку. Там очень смешные фонари. Они вроде современные, но очень сильно облупившиеся и поэтому кажется, что их поставили лет сто назад.
Еще были на набережной. Я опять улизнул от всех и вышел к самому морю. Ты же знаешь, как я люблю море. Здесь оно какое-то особенно первобытное, наверное, из-за совершенной дикости пляжа.
Обедали в какой-то кафешке. Никакой местной кухни, пицца и какие-то горячие бутерброды. Местную кухню обещают в отеле.
Ну, на этом все. Сегодня лягу спать рано, надо выспаться перед завтрашним рабочим днем.
Целую и обнимаю своего зайчонка,
твой Люсьен.
Катрин Озар
Дневник участника семинара.
Нет ничего скучнее отдыха в начале работы, отдыха с незнакомыми людьми…Но отдых этот становится чем-то бесподобным и захватывающим, когда в процессе него узнаешь тех, кто волею судьбы о т д ы х а е т с тобой и когда видишь, как они люди эти становятся ближе друг другу, как возникают связи, первоначальные, такие непрочные. Быть может, сиим связям суждено разорваться или расположиться в самых неожиданных и диковинных комбинациях всего через несколько часов…
Мы гуляли по городу. Бродили, отпустив гида. Я не могу удержаться от того, чтобы описать наше общение художественно, представив его в виде некоего полилога. (Мне вспомнилось почему-то это слово из университетских времен).
Ларри Кейнс отчаянно пытался флиртовать с Целли.
- Клаудиа, а ты это, в Венеции часто бываешь? Там же эти, которые гондолы или как их?
Целли очаровательно улыбалась и отвечала:
- Да, в Венеции есть гондолы, и много! Но я мечтаю о спортивном самолете.
- Самолет? Ого! – воскликнул Ларри, придя в совершенный восторг.
- Ну да, самолет, совсем маленький, максимум на четырех человек.
- На двоих, Клаудиа, на двоих! – заорал Кейнс и тут же, безо всякого перехода: Обалдеть! А что это там? А? Белл! Ты же знаешь, ну ты же план города наизусть вызубрила, я тебя знаю! Это что, пушка, да? А, там еще якорь!
Белл Кинн, напустив на себя добродушную важность и откашлявшись по-профессорски, начала:
- Да, это пушка, совершенно верно, Ларри. Ты мог читать об этом памятнике в материалах, которые я тебе давала перед отъездом. Ты их читал, мальчик? Так вот. Пушка и якорь напоминают о тех временах, когда город был важным военным портом…
А Кейнс уже мчался к черной чугунной пушке, очень нелепо возвышавшейся над набережной (в этом городе от центра рукой подать до набережной) каким-то странным выступом.
- Я щас на нее влезу! Ого! Белл, а ты меня сфоткай, хорошо? – орал он.
- Ларри, ну что ты как маленький! Ларри, это же памятник! Ну кто влезает на достопримечательности! – пыталась его остановить Белл.
- Да пусть залезет, ну что вы, Белл! У него еще детство не закончилось! Ну станет он степеннее, станет, - негромко, с улыбкой сказал Хольцкреденц.
Белл пристально на него посмотрела и тоже улыбнулась.
- Ну, если вы позволяете, Моргенштайн, тогда…
- Белл, я вас прошу, - он слегка поморщился, - называйте меня Мори. Ведь о мое имя можно язык сломать. И угораздило же моего отца уговорить маму эдак меня обозвать! На самом деле, Моргенштайн - это фамилия деда с маминой стороны. Знаете, отец очень уважал тестя. И все почему, потому, что тот во время войны соблюдал нейтралитет! Он не был сторонником фашистов, антифашистом он не был тоже… Он просто продавал открытки с видами города, значки, всякую всячину, знаете, у него магазинчик был.
- А каком это городе? – вдруг спросила своим вкрадчивым голосом Анастасия Аверьянова. Но голос ее прозвучал сухо и резко. – То есть я хочу сказать, из какого вы города?
- Я из Ахена. Да, из города на трех границах. До Бельгии и Нидерландов рукой подать, да и до Люксембурга тоже, в общем-то.
- Я это к тому, что уж если продавать открытки, то только в больших или очень старых городах, в общем, где есть на что посмотреть.
Фраза эта была произнесена Анастасией с какой-то наставительной ноткой.
Хольцкреденц тем временем разговорился. Оказалось, ему легко разговориться. Хотя он довольно-таки молчалив.
И его совсем не портил светлый-светлый ежик на голове!..
И тут Хольцкреденц задумчиво произнес:
- Знаете, я всегда думал, жалко, что от Ахена далековато до Франции. По мне, Франция лучше и Бельгии, и Нидерландов. Там можно вздохнуть свободно. Вы ведь из Франции, Катрин: - обратился он ко мне.
А я просто ответила:
- О нет, герр Хольцкреденц. Я всего лишь из Канады, куда переехали мои предки, не будучи в силах сдерживать игру крови, которая у них была весьма горячей.
- Тогда вы из французской Канады! – тихо и восхищенно проговорил он.
- Я родилась в Оттаве. Столичная штучка из офисного города, герр Хольцкреденц, но сейчас живу в Монреале, – я сказала это, глядя ему в глаза, в самые зрачки.
- Катрин, называйте меня Мори.
Я перевела взгляд на его губы и сказала:
- Если бы я хотела вам польстить, я бы сказала, что у вас очень, очень звучная фамилия…
Он изучающее смотрел на меня. Он пристально меня разглядывал.
Но тут нас догнали Кейнс и Целли. Оказывается, Целли его любезно сфотографировала верхом на пушке.
Кейнс хрипло втолковывал ей:
- Да это, теннис – это кайф! Обалдеть, я три года ходил. У меня теперь правая рука сильнее левой, вообще!
- Да ты что? – живо заинтересовалась Целли. – Да ты что? А ну-ка…
И буквально обняв Ларри (да, иначе и не скажешь, принимая во внимание внушительные объемы сеньориты Целли), она стала ощупывать его бицепсы.
- Да, точно, - кокетливо пропела она.
И это, теннис получше, чем мотоцикл, - авторитетно заявил Ларри, невзначай обняв цели за талию.- Я ж на мотоцикле как-то ехал, с девчонкой, все дела, и это, ну мы с ней выпили, это, как его, сидр, он же вообще обалдеть, со второго стакана в голову шибает. И короче едем, а еще ж темно, и я на дороге из Уотфорда в Лондон, ну, у меня та девчонка была из Уотфорда… чего я там говорил? А, да, я ж на этой дороге ни фига ни одного поворота не помнил и там еще дом какой-то стоял, обалдеть, кирпичный, ну мы со всей дури, я ж сто в час делал, как вмажемся!!!
- Ой, кошмар! – воскликнула Целли, всплеснув руками.
- И я это, об раму, короче, - продолжал Ларри, - а потом в больнице сказали, что я нос аж три раза сломал. Это, тройной перелом носа. И мне потом говорили: «Ларри, ты как этот стал, как еврей».
- А твоя девушка? – с надеждой спохватилась Цели. Она тоже ведь ударилась? Сильно, как ты?
- А ей чего? Она ж в мою спину врезалась. Обалдеть, подбородком! Я еще думал все, чем это меня так долбануло. А это это, Миллин подбородок был. Так она ж даже ни одного зуба не выбила. Вот вообще.
Продолжение сего диалога я так и не услышала, потому что меня схватила за локоть Анастасия Аверьянова и шепнула прямо в ухо:
- Кати, пойдем кофе попьем.
И мы зашли в какой-то маленький бар с чуднЫм названием «Шоко». А Мори Хольцкреденц еще удержал меня (но как! Удержал взглядом!) и сказал, чертовски обольстительно улыбаясь:
- Надеемся к ужину вас дождаться!
Мы пили совершенно дрянной «кофе по-восточному» (да-да, одно название), и Анастасия рассказывала о себе. Оказывается, она долгое время преподавала французский в школе, и не в одной, а в нескольких. Все шло хорошо, пока у нее были младшие классы. Но случилось так, что в один год уволились сразу две учительницы, из-за этого произошли некие перестановки, и Анастасии спешным порядком были вверены старшие классы. Сначала ей очень нравилось работать со «взрослыми», как ей казалось, и ответственными людьми. Не приходилось притворяться и играть какую-то роль, как это часто бывало во время уроков с малышами, вольно или невольно. Но когда дело дошло до выпускных экзаменов, один самоуверенный парнишка решил сдавать французский как предмет по выбору. Думал легко отделаться, надеясь на мягкость «француженки», так они ее называли. Но не тут-то было, отвечал он ужасно («И сейчас меня прямо колотит, как вспомню, как он отвечал!» - воскликнула Анастасия, и глаза ее сверкнули), и она поставила ему низший балл. Мало того, что сначала сей юноша в весьма резких выражениях доказывал Анастасии, что ее предмет ему НУ СОВСЕМ не нужен, а нужна лишь оценка, но только положительная, чем чуть не довел ее до слез. На следующий же день директор школы недвусмысленно объяснил ей, что молодой человек – сын владельца одного крупного ресторана, кстати, доброго приятеля самого директора, а в ресторане этом как раз и будет проходить бал выпускников. Анастасия, стиснув зубы, нарисовала «сыну доброго приятеля» желаемую оценку и в тот же день написала заявление об уходе. «Тебе, наверное, дико все это слышать, Кати. Ты теперь наверняка подумаешь: «Ну и нравы тут у них в России», - так закончила Анастасия свой рассказ.
Во-первых, мне было странно, что она сделала такое обобщение от своего конкретного случая сразу на всю страну. Возможно, это происходит из-за гиперпатриотизма, как бы нелогично ни звучала эта фраза. Я много раз читала и слышала, что русские – большие патриоты и их любовь к родине и трепетное к ней отношение иногда доходят до абсурда, до странностей. Не является ли данная история и отношение Анастасии к ней примером такой «абсурдной любви»? Впрочем, довольно рассуждений. Когда я отдаюсь этому жанру, меня терзает косноязычие.
Но все же закончу мысль. Во-вторых. Во-вторых, история действительно печальная, да, она звучит несколько дико. И все-таки, ничего фатального в ней нет. Да, Анастасия лишилась стабильной работы, но ведь вскоре она окончила курсы гидов-переводчиков (она и о них подробно и, надо сказать, интересно рассказывала). А через некоторое время ей даже удалось вступить в городскую организацию гидов-переводчиков.
Вернувшись в отель, мы столкнулись с Аидой Лонцовой. Она была очень молчалива во время нашей общей пешей прогулки по городу и я даже забыла о существовании сией серенькой мышки. Теперь она почему-то очень нервничала. Казалось, внутренняя дрожь сводит ей скулы. Очень тихо и быстро, глядя в сторону, она спросила у нас, вернее, у меня:
- Вы извините, вы возможно, наверное, я думаю, знаете, где Люсьен Жамель, просто он же не был с нами. На экскурсии и вот…
Анастасия прервала эту невротическую тираду:
- Люсьен Жамель? По-моему, ему срочно надо было отправить какое-то сообщение своему генеральному директору, - Аверьянова произнесла это негромко, суховато и равнодушно, строго глядя на нервничающую девушку.
- А… а…а… когда он придет, то есть в смысле к ужину будет? Или позже, то есть раньше? – выдала Аида.
- Ну уж не знаю, - отрезала Анастасия.
Мне стало смешно от того, что при мне они старательно говорили по-французски. Этот же факт очень смущал Аиду.
- Спасибо! – выдохнула она и чуть не бегом бросилась к лестнице, потом, шепотом вскрикнув: «Ах да!», резко повернулась и побежала в столовую.
Я испытывала странное чувство при виде этой неуверенности, этой застенчивости, заставлявшей ее низко опускать голову при ходьбе, сутулиться, а главное, говорить так чудно и сбивчиво. Я испытывала недоумение, мне было смешно, но здесь не было никакого женского злорадства. Вот если бы Целли так смущалась (что, впрочем, невозможно), я бы вся изошла, я бы торжествовала.
- Люсьен Жамель, кажется, менеджер-консультант? – спросила я Анастасию.
- Да. Да. Очень милый паренек, видно, что деловой – Анастасия заговорила с каким-то азартом, даже ее бледные впалые щеки порозовели, - а разыскивает она его неспроста! Между ними есть симпатия, молодежь ведь, да, быстро у них все это!
- Не понимаю я таких симпатий. Этот Люсьен Жамель, он какой-то маленький, и еще у него маленькие руки, это для мужчины неприемлемо вовсе. И потом, он какой-то встрепанный, - сказала я.
- Ну и что же? Он очень, очень обаятельный, - мечтательно произнесла Анастасия.
Меня позабавило, что Анастасия болтала о симпатиях совсем как француженка; русские, я слышала, крайне щепетильны в вопросах любовных отношений, даже если речь идет о легком флирте. Возможно, это у нее под влиянием преподавания французского. Ну я и выразилась! Пора, видимо, остановиться.
Катрин Озар
Дневник участника семинара.
Мой бог, как трудно собрать мысли под утро! Однако лестно сознавать, что ни один человек (даже Мори) не подозревает о железном стержне воли, заключенном под моей хрупкой внешней оболочкой и дающем мне силы что-то писать… сейчас…
Я уже у себя, и скорее всего, мне кажется, что за стеной кто-то поет. Но постараюсь писать по порядку.
О, этот обед! Или как говорит Белл Кинн, подражая аборигенам, у ж и н.
Мори не сразу подсел ко мне. Нет, и не сразу он положил руку мне на плечо…
Он долго говорил мне что-то о бесполезности жизни, о том, как его угнетает стабильность, о которой он так мечтал, когда был моложе. Я узнала, что у него двое детей (или трое?) и жена Алисия, и он очень, очень уважает ее, гордится ею…
Мори очень интересно рассказывает, у него своеобразный юмор. Оказывается, он очень заразительно смеется, хотя смех его негромкий, как бы приглушенный, словно он подавляет желание рассмеяться.
Он говорил о том, что с тоской ждал увидеть на семинаре только дам почтенного возраста, сам не зная почему, но теперь его тоска прошла – он наклонился ко мне и его губы приблизились к моим… «…прошла, как не бывало, Катрин», - сказал он тогда о тоске. Но не сразу, о нет, не сразу очутились мы у него.
Горький и холодный аромат его туалетной воды смешался с горьким и холодным ароматом моих духов…
До этого к нам подсаживалась Анастасия. Кейнс оглушительно хохотал на другом конце банкетного зала, он что-то рассказывал, кажется, Люсьену Жамелю, уже покровительственно поглядывая на Целли, живописно рассевшуюся прямо на полу, изящно поджав ножки. Глядя на Кейнса, Аверьянова стала рассказывать о своем племяннике, ужасном оболтусе, но очень веселом и добром пареньке. Она могла бы говорить бесконечно (о, женщина без семьи, вложившая всю таящуюся в ней любовь в одно, лишь относительно родное существо, это оказывается, страшно!), если бы нас не отвлекла особенно громогласная тирада Кейнса:
- Эй, ну вы чего-то все заскучали вообще! А, тут же музыки ни фига нет, хоть бы колонки какие-нибудь паршивенькие! Чего? Не дают? Обалдеть!
И в этот бурный поток вклинился негромкий голос, услышанный, тем не менее, всеми. Голос Люсьена Жамеля.
- Гляди, Ларри, вон там стоит пианино. Я мог бы сыграть, - сказал он и улыбнулся. У него были нереально ровные и нереально белые зубы, слишком крупные для такого небольшого мужчины, как он. Как странно, эта простая фраза возымела свое действие. Целли, плотоядно глядя снизу вверх, но не на Кейнса, а теперь уже на Жамеля, пропищала:
- А что-нибудь из итальянской эстрады, старенькое? Обожаю!
-Попробую, - ответил он.
И прошел к пианино. Сначала он просто наигрывал какие-то известные мелодии. Я смотрела на его пальцы, потому что стояла так, что не видела его лица. Пальцы, слишком маленькие для мужчины, двигались по клавишам быстро и одновременно очень изящно. Вдруг я поняла, что смотрю уже на ту часть лица Люсьена Жамеля, которая только и видна мне, - на висок и скулу. Я заметила, что несмотря на встрепанность, у него прекрасная стильная стрижка и самая очаровательная деталь ее – это удлиненный висок, совсем светлый из-за освещения. Пальцы Люсьена Жамеля казались совсем легкими, но лицо его было напряжено, и от этого казалось каким-то странно гордым; та же неизъяснимая гордость читалась и в повороте головы.
…Люсьен начал играть еще что-то, и тут Целли запищала:
- А-ай! Ай-ай-ай-ай-ай! Это же «Maccio Angiovino»! Классно, что ты ее знаешь, Люсьен!
- А, это ее ты имела в виду, - тихо сказал Люсьен.
И тут началось самое настоящее колдовство. Люсьен Жамель запел. Шаблонно назвать его голос «негромким и приятным» - это не просто ничего не сказать, это значит, не уважать себя. Его хрипловатый голос, казалось, проникал прямо в сердце и еще, еще глубже. Я впитывала его всем своим существом… И эти пальцы, господи, эти гибкие, нервные пальцы!..
Но другие пальцы нежно сжали мой локоть… Над ухом раздался голос Мори:
- Я принес… но не скажу что. И не думайте, что это я экспериментировал.
- А кто же?
- Бармен.
Я чувствовала слабость и жар в теле. На миг мне показалось, что я сейчас упаду. Но эти ощущения были внутри. Снаружи я, оказывается, дрожала.
- Замерзла? Не может быть! – снова наклонившись ко мне спросил он. Его руки не касались моих плеч…
Не оборачиваясь, я прижалась головой к его груди.
- Все… Я все… уже… уже все, - это были мои слова.
А дальше были ощущения, обрывочные, непонятые, но очень четкие.
Один размытый оттиск: Жамель что-то играет, Ларри пытается петь, Целли полулежит на пианино, чуть поодаль – Аида Лонцова с дикими глазами.
Другой след. Холод перил под ладонью.
И потом… каблук царапнул паркет, а через секунду мягкие подошвы мужских ботинок коснулись того же паркета. Дальше… О, я знаю, что происходившее дальше не может описать никто! Никто!
Да, это я, Катрин Озар, 27 лет, выпускница Монреальского университета, факультет филологии! Всю жизнь я хотела стать писателем, ни минуты не относясь серьезно к сему ремеслу… О господи, да, я давала частные уроки, я знакомилась с мужчинами, я работала стенографисткой в суде, я встречалась с мужчинами, я работала бэби-ситтером, я спала с мужчинами! И обо всем этом я писала, все годы, о господи!
Я приехала на семинар в Россию, уже будучи референтом…
И вот снова, как уже тысячу раз когда-то раньше, я, услышав голос природы, пошла на его зов. Да, я прежде всего женщина, я испытываю желание отдаться, быть во власти мужчины, чувствовать его силу… О нет!.. О да, Катрин, да! И несчастье мое в том, да, проклятие, тяготеющее надо мной, заключается в том, что я пишу о своих связях с мужчинами… Пишу, потому что хочу, да, это тоже своего рода желание. Но ведь каждый, кто имеет хоть крошечное представление о писательском труде, а я и мню себя таковой, знает, что писатель не описывает (да, я нарочно скажу так, некрасиво!) чью-то жизнь день за днем, а уж тем более свою собственную, нет, упаси Бог! – он творчески осмысливает и перерабатывает… О, довольно, довольно! Что мне от этой прописной истины! Природа зовет меня в мужские объятия, любопытство шепчет, что объятия эти каждый раз должны быть иными… и что-то еще, непонятное, но неодолимое притягивает мою руку к бумаге. Первые две вещи даются мне без особых усилий (должно быть, я альтруист, раз уж мне так легко себя отдавать, замечу я с мрачной усмешкой)… вещь третья сначала доставляла мне некоторые хлопоты (редактирование, корректировка), теперь же я оттачиваю фразы мысленно.
Я отброшу сомнения, я буду поддаваться этим трем порывам, я не буду думать о том, что я ДОЛЖНА сделать!
Должна сделать, чтобы обрести стабильность в личной жизни? Я умру от скуки!
Должна сделать, чтобы стать настоящим писателем? Усилия над собой иссушают!
Я женщина, а женщины слабы. И слабость свою я понимаю так: Что такое долг, когда есть желание!
Здорово, Этьен!
Пишет тебе ну очень компанейский малый. Вчера я устроил показательное выступление. Я тут играл и даже пел. Это все с целью завоевания доверия Кейнса. А клюнул не только он, а еще и Целли. Но не в этом дело, а в том, что сегодня утром мы с Ларри встретились лучшими друзьями. Во время кофе-паузы между двумя занятиями я поведал Кейнсу на его родном кокни, что у меня «в смысле бабок полный голяк» и что я хочу «это, жениться» и надо бы на свадьбу «деньжонок скопить». Но вот беда, я «в этих, ну как их, ну, счетах банковских ни фига не смыслю», там же «этих циферок чертова уйма». И я спросил у Кейнса, нет ли у него или у кого-нибудь из его знакомых счета в банке и не знает ли он, стоящая это вообще штука или нет. Кейнс долго чесал в затылке и что-то прикидывал. Потом хлопнул себя по лбу и заорал, что у него же все друзья в Англии и сейчас с ними «не вариант побазарить». Я решил его немного подтолкнуть и напомнил, что здесь есть Белл Кинн и, может быть, совершенно случайно окажется, что у нее есть банковский счет. Кейнс сказал, что «да, кажись, есть» и уже хотел ее позвать, но я его остановил. Я сказал, что Белл такая нудная, что она как начнет «грузить» про этот счет, да как спросит, зачем мне все это понадобилось, а как узнает, про невесту вопросы начнутся. «На фиг надо», - сказал я и попросил Кейнса просто узнать номер ее счета, а также вид этого счета, «они же, счета эти, разные, гады, бывают, черт их там разберет». И еще я сказал, что потом сам взгляну на этот номер и решу, нужна мне такая фиговина или нечего мозги парить, запоминать. Я притворился, будто не знаю, что номер счета запоминать не надо. Понятное дело, Кейнс «тоже» этого не знал, да и не вникал он в такие детали. Короче, он мне пообещал, что, как только узнает у Белл про все эти дела, «сразу же мне свистнет». Кейнс парень, конечно, шустрый, только несколько туповат.
А я тут разговорился с немцем одним, с Хольцкреденцем, я про него уже писал. Он старше меня лет на десять, интересный такой человек, но несчастный по-своему. Его жена совсем заездила, и он от нее жутко устал и захотел женской ласки. Какой-то он неудовлетворенный. И тут ему просто повезло, одна дамочка из Канады прямо сама на него накинулась и так ненавязчиво склонила его к супружеской измене. Он все не мог поверить, что она так легко «идет на контакт».
Ну все, я уже от радости, что у меня все удачно складывается, расписался не на шутку, уже ноутбук дымится.
Надеюсь написать скоро,
Люсьен.
Здравствуй, Анжелина!
Как ты там? Мне кажется, ты слишком напрягаешься на работе.
Я в полном порядке, только очень занят на тренингах, то есть на наших занятиях. Да, я с тобой согласен, что работа в Интерполе и устойчивое развитие – вещи, казалось бы, далекие друг от друга. Но ведь не просто же так шеф меня сюда отправил. Он побольше нас с тобой понимает. Я все равно к тебе приеду, еще и надоем.
А жить в здешней гостинице очень весело. Во-первых, у меня в номере холодильник работает не хуже реактивного самолета. В первую ночь я постоянно просыпался и подскакивал в воздухе, наверное, сантиметров на 10, когда этот зверь включался.
Во-вторых, жуткие звуки издает вода в трубах, как будто кто-то работает отбойным молотком. Этих звуков, видимо, боюсь не только я, но и сам водопроводный кран тоже. Потому что когда ЭТО раздается, он покрывается капельками воды, как холодным потом.
А в-третьих, у меня в соседнем номере поют. На непонятном языке, должно быть, на русском. Там живет одна русская участница семинара, девушка со странностями. Она обычно очень молчаливая, вся какая-то перепуганная, но когда она у себя в номере, оттуда доносятся (причем, кажется, не только до меня) звуки крайне пронзительные.
Видишь, какое у меня тут акустическое сопровождение. Да еще кормят исключительно каким-то дурацкими бутербродиками. Так что приеду я худой и нервный. Начинай разрабатывать план восстановления меня. И не скучай так сильно!
Обнимаю и целую,
твой Люсьен.
Катрин Озар
Дневник участника семинара.
Ветер принес облака, грозящие стать тучами. В еще теплом воздухе чувствуется прохлада. Она тревожна, она как предвестник несчастья…
Солнце здесь очень ласковое сейчас, в конце сентября. А золотые листья на фоне непереносимо яркого голубого неба все эти дни сводят меня с ума.
Рано утром изумительно пахнет пекущимися где-то неподалеку сдобными булочками. Наверное, какие-нибудь местные изыски, а аромат прямо как у французских круассанов.
Но сейчас… налетает ветер, так легко, легко… Но он всепобеждающ. Он приносит тоску по уходящему лету, он предвещает приход осени, медленную смерть природы в холоде и убогой сырости. Однажды на месте ажурного золота окажутся окоченевшие голые ветки. На фоне плачущего серого неба они будут выглядеть еще более тонкими и жалкими, чем на самом деле.
И обо всем этом сейчас намеками говорит холодный ветерок, налетающий порывами, властно и незаметно, на этот ранний, светлый, тихий сентябрьский вечер.
Этьен!!!
Ну, я уже знаю номер беллкинновского счета, как и ожидалось, в лондонском банке. Я связался с нашим отделением в Великобритании, и теперь мне нужно ждать результатов их проверки этого счета. Они должны прийти экспресс-почтой, это примерно через день. У меня уже наполовину гора с плеч. Уделю пока время досугу – тут сеньорита Целли требует пристального внимания.
Люсьен.
Катрин Озар
Дневник участника семинара.
Жизнь более непредсказуема, чем любая игра, в ней больше хитросплетений, чем в самой умной книге и самом качественном фильме.
Произошла существенная перестановка сил, или фигур, если угодно.
Как выяснилось на следующее же утро после нашей ночи, Мори не просто желал меня. Конечно, он хотел женщину. Он получил ее. Но если бы все было так просто. Мори все усложнил, и во время нашего разговора мне казалось, что он упадет на колени и начнет биться головой о стену, выбрав какой-нибудь угол поострее. Я видела капли пота, выступившие у него на лбу. Мори хотел отношений, подобных качелям, с нежностью и романтикой, с игрой взглядов и с полуулыбками.. Но что хуже всего, он хотел долгих отношений.
Ну нет, я же слишком ленива для всего этого! Мозг мой перенапрягся за годы учебы, нервы – за время работы, то есть они, фактически, и сейчас натянуты, подобно струнам. И я не хочу более напрягать ни мозг, ни нервы. Я хочу лишь, чтобы тело мое получало удовольствие и любопытство мое удовлетворялось. Но ничего этого я ему не сказала.
Я прижалась к нему, отчего он напрягся и задрожал, и сказала:
- Мори, у нас нет шансов на будущее. Мы разъедемся, вернемся каждый к привычной жизни, к своему кругу общения…
Он перебил меня:
- Но Кати, Кати, мне так хорошо с тобой. Ты прекрасный собеседник, ты непредсказуема, ты… Я говорил бы жене, что еду по делам… А ты, ты ведь не замужем? Мы бы встречались где-нибудь в Ницце, хотя бы раз в год… Мы бы вбирали в себя воздух, тепло и свет, чтобы выдержать еще год друг без друга. Да, эти встречи были бы короткими и редкими, но такими… - тут он остновился, - сладкими.
- Мори, ты сейчас под впечатлением. Я считаю, что романы, подобные нашему, должны быть мучительно-короткими. Но любовь, которой мы одарили друг друга, и будут каплей целебного бальзама в нанесенной ране. Ты будешь вспоминать о нашем дне и нашей ночи с болью и тоской, но ведь и я тоже. А со временем воспоминание это станет доставлять тебе наслаждение. Подумай сам, ведь то, что нас когда-то ранило, оставляет самые сладостные воспоминания.
- Ну, что ж, - пробормотал он, очевидно, что-то поняв и решив про себя, ссутулил плечи и вышел из номера.
Он был до того жалок и не похож на мужчину, каковым предстал передо мною ночью, что я невольно начала чувствовать себя как какой-нибудь негодяй, соблазнивший и бросивший неопытную девушку. Наверное, чтобы избавиться от этого противоестественного чувства, я через некоторое время тоже вышла из номера и спустилась вниз.
…Я была неприятно поражена. Целли жутко кокетничала с Жамелем, при этом придвигаясь к нему все ближе, так что ее грудь чуть ли не касалась его согнутой руки (они мило сидели на диване)!
Анастасия Аверьянова разговаривала с Белл. Несмотря на то, что Белл на каждом занятии говорит о нововведениях и прогрессе в гуманитарной сфере, она очень примитивна и вместе с этим невероятно болтлива. И почему ее жертвой стала именно Анастасия? Я была бы не против поговорить с ней сейчас. Несмотря на ее сухость и желчность, она очень приятна. Она та «женщина для женщины», которая притягивает свой пол и отталкивает противоположный, я имею в виду, в плане психологическом.
Вдруг из другого конца холла донесся громкий голос Ларри:
- Ты чего кислый-то такой, а, Мори? Ну пойдем выпьем чего-нибудь! Не, не здесь, здесь фигня. В городе. Ну пошли, пошли, чего сидеть.
Я почувствовала что-то вроде облегчения, вдруг, совершенно неожиданно и ярко пришло воспоминание. Руки Мори на моем теле, а у меня перед глазами, отчетливее, чем в реальности, быстрые пальцы Люсьена Жамеля.
За моей спиной раздались торопливые шаги.
- Привет, как дела? – голос Аиды Лонцовой.
- Привет, ты меня даже напугала, так тихо подошла.
Мы сели на диван, и Аида, как всегда очень нервно и сбивчиво, начала что-то говорить. Я ничего не отвечала, даже не вникая в ее слова и только глядя, как она нервно сгибает в руках соломинку (через нее она пила молоко). Меня вернул к действительности вопрос:
- Как ты думаешь, как завоевать мужчину?
- Что?
- Ну, соблазнить или сделать так, чтобы он обратил на себя, то есть на тебя, то есть на меня внимание.
- Это зависит от мужчины, - ответила я.
- Но ведь и от тебя, то есть от меня! – вскричала Аида. От волнения у нее сорвался голос, и ей пришлось долго откашливаться, прежде чем она произнесла следующее:
- Я должна сказать, что я вообще-то – она остановилась, – боюсь даже просто заговаривать с тем, кто мне нравится, то есть я его боюсь, и я замыкаюсь в себе, но я хочу, чтобы он уделял мне внимание. Сам, первый, всегда! – выпалила она.
- Я не понимаю, чего ты боишься.
- Честно? Показаться вульгарной! И он тогда просто воспользуется мной и бросит меня скоро. Наверное.
- А ты сама воспользуйся им!
- Но как? Как? Я… я ведь что-то серьезное к нему испытываю!
- Так воспользуйся серьезно, - сказала я, поднялась и пошла прочь, прочь от этих сентиментальных плакс.
- Ах, так? – услышала я вслед. - Так вот, что нужно, вот, что ты предлагаешь, да? Тогда все равно даже получается, кто это будет! Да любой! Я не побоюсь! Я уже не боюсь! Точно! Да!
По-моему, у нее началась истерика, что-то уж слишком нервно она выкрикивала эту несуразицу.
… Продолжаю. А что еще делать в такую ночь, когда дождь заливает стекла и ветер шумит так, что невозможно заснуть? Наверное, к шуму ветра добавляется еще и грохот морских волн, поэтому такое впечатление, что шумит весь мир, да что там, вся вселенная!
У меня такое чувство, что я не получаю того, чего хочу. Я не знаю, чего я хочу, я просто это чувствую.
Сегодня вечером (было уже достаточно поздно) небо заволокло тучами. Огни отеля подсвечивали их, и от этого небо приобрело какой-то болезненный желтый оттенок. Дул сильный ветер. Я вышла на балкон. Я люблю ветер. Когда он дует в лицо, он будто освежает сознание, прогоняя мысли ненужные и неприятные.
В номере слева от моего, у Белл, горел свет. Вероятно, она готовилась к завтрашним разглагольствованиям. В номере справа (то ли Кейнса, то ли Жамеля) было почти совсем темно, лишь приглушенный свет пробивался через неплотно задернутые занавески. Я вышла в одном пеньюаре, и мне было зябко, но уходить не хотелось.
Чтобы согреться, я стала ходить по балкончику, имеющему не больше двух с половиной-трех метров в длину. Слева он был отгорожен от такого же балкончика у Белл деревянными планками. А справа такие же планки расшатались, и среди них одной не хватало. Я попробовала на прочность планку, ближайшую к отверстию. Не знаю, зачем…
Скоро, очень скоро она поддалась, и я уже стояла на соседнем балконе. Я замерла, услышав до омерзения знакомый голос. О, это был последний голос, который я бы хотела слышать!
- Мои предки-римляне, - голос принадлежал Целли, - были в большом почете у Юлия Цезаря. Основатель нашего рода Луций Тиберий Целли был одним из наиболее влиятельных патрициев.
- Слушай, это же просто невероятно! Ты знаешь, кто были твои такие далекие предки! Даже не верится! – это был голос Люсьена Жамеля.
Он говорил:
- У твоих предков наверняка был свой герб, раз они принадлежали к такому знатному роду!
- Ну конечно, был, - пропела Целли. - На гербе был изображен гусь, да-да, один из тех, что спасли Рим. И там был начертан наш девиз – Caelli Populusque.
- А, «Целли с народом»! – воскликнул Люсьен.
- …это значит, что мои предки не отделяли себя от простых людей, хотя Caelli и значит «небесный».
- А, так вот почему твоя фамилия пишется так необычно!
- Да, это латинское написание.
Я заглянула в щелку между занавесками. От неожиданности я вздрогнула, потому что совсем близко к окну, то есть ко мне, сидел на полу Люсьен. Он держал в руке высокий стакан. Я видела только его голову, казавшуюся странно большой, и безупречно прямую спину. Его голос звучал негромко…
А на его постели возлежала она, практически в одном белье. Как же красиво, несмотря ни на что, маленькая лампа на прикроватном столике освещала ее смуглую кожу!
И тут она села и так игриво сказала своим мерзким голоском:
- Сейчас я тебе докажу, что мои предки действительно были древние римляне. Вот посмотри (она села боком к нему и обнажила ногу), видишь?
Люсьен встал, подошел к кровати и опустился на колени.
- Вот, у меня средний палец намного короче большого, а безымянный почти как большой, видишь? – говорила она.
- Да…- прошептал Люсьен и коснулся ее ступни.
- Это так называемая римская ступня. Бывает еще египетская, это когда большой палец самый длинный, а все остальные короче, как бы по убывающей.
Если бы я не перебежала тогда на свой балкон, то стеклу в окне у Люсьена не сдобровать. Я бы разбила его прямо кулаком, так что кровь брызнула бы на занавески.
Ух, Этьен, я злой, как черт. Все шло СЛИШКОМ хорошо! Этой ночью была буря, и теперь в городе объявлено штормовое предупреждение. Конечно, самолеты не летают. Плакала моя экспресс-почта из Лондона. Но и это не все. Из-за этой самой бури во всем городе вырубился свет и горячая вода заодно. Понятное дело, весь отель на ушах. Ведь никто не знает толком, надолго ли это. А администрация отеля нас утешает, дескать, у них тут такое часто бывает и хорошо еще, что сейчас не зима. Успокоили! Сиди тут во тьме и жди, когда погода наладится и снова будут принимать самолеты. Меня только одно веселит: как подумаю, что это я, наверное, так наказан за то, что ночь провел с Целли, прямо смешно делается. Хорошо хоть ноутбук есть.
Привет из потемков,
Люсьен.
Анжелина!!!
Ты не представляешь, что у нас здесь стряслось! Из-за сильного дождя и ветра повреждены линии электропередач и весь город теперь без света и горячей воды. У всех нас тут уже нервный смех начинается!
Да еще на кухне взорвался аппарат для приготовления цыплят гриль, он же в ночь «стихийного бедствия» работал, ресторан ведь допоздна открыт. И теперь по всему отелю разносится непобедимый запах курицы гриль.
Но наша Белл Кинн не унывает, и впотьмах вещает нам про устойчивое развитие. А мы сидим кружочком, как первобытные люди, которые слушают вождя племени. А я думаю, какое тут устойчивое развитие, одна сплошная неустойчивость!
Зато какая романтика: пишу тебе сейчас на ноутбуке, но при свече.
Да и вообще, будет шанс побольше пообщаться с остальными, а то до сегодняшнего дня мы каждый вечер просто все расходились по номерам и сидели перед телевизором. А народ здесь интересный, есть даже одна праправнучка римских патрициев.
Катрин Озар
Дневник участника семинара.
Ах, этот Ларри Кейнс! Он будто рассеял мрак не только в моей душе, но и вокруг!..
Мы сидели с ним у меня. При свечке, которую он принес. А у меня было так гадко на душе, что я готова была просидеть без света все сумерки (самое отвратительное время) одна в номере, не спускаясь в холл. Но он заглянул ко мне и сказал: «Что-то мисс Озар загрустила». За эти слова я готова была его расцеловать. Он так просто, неуклюже и вместе с тем так искренне рассказывал мне о себе. Своей непосредственностью он в состоянии растопить лед… Он сам говорит и говорит, он хочет делиться со мной. Он сам делает общение таким комфортным! Ларри Кейнс – очень, очень добрый парень. Он рассказал мне о своей беспутной жизни. Он не окончил даже среднюю школу. Он был настоящим сорвиголовой, маленьким бандитом. Несчетное количество раз он уходил из дома. Во время этих уходов он воровал в магазинах, бил стекла машин на стоянке и не раз ночевал в полицейском участке.
«Ну, потом это, с Белл познакомился. И она мне и говорит: «Чем вообще без денег сидеть, иди лучше ко мне». Я ж печатать умею, кто ж не умеет. А она мне еще и это, заплатила за всю эту фигню. Ну, вот я у нее и остался, в Ассоциации. А теперь чего! Вот даже в разные страны езжу. На халяву. Ну а что, я хоть это, на других девчонок посмотрю, а то английские аж надоели. А русские – обалдеть, кстати!»
Из-за восьми лет разницы он не смотрел на меня как на «девчонку», которую он мог бы «зацепить». О, Ларри, простой парень из лондонских окраин! Как ты угадал, как ты почувствовал, насколько сильно я нуждалась в друге?
Здорово, Этьен!
Покой нам только снится. Стоп, я буду обо всем по порядку. За два дня непогода улеглась, и штормовое предупреждение сняли. На третий день «стихии», как тут все говорят, появилась горячая вода и пришло письмо из Лондона. Проверка счета Белл Кинн показала, что да, действительно, эта предприимчивая леди просто-напросто присвоила все деньги, которые предназначались для посещения семинара еще восемью участниками. Однако энную сумму она перевела по неизвестным причинам в Канаду, на счет некоего частного лица. Я позвонил Бетанкуру и все это сообщил. И что же услышал? После всех его «да-да, Люсьен» и «прекрасно, Люсьен» последовало «кгхм, месье Жамель», и потом, о ужас: «Ну что же, месье Жамель, по окончании семинара продолжите расследование в Канаде, поскольку вы уже достаточно знакомы с этим делом. Я, конечно, как говорится, чем могу…». Так что, друг ты мой Этьен, когда здешняя тягомотина завершится, я отправлюсь не в наш старый добрый пыльный, хотя сейчас, наверное, мокрый, Париж, а к черту на рога – в Монреаль.
Напишу, скорее всего, уже оттуда.
Люсьен.
Привет, Анжелина!
Времени маловато, поэтому сообщаю главное. Непредвиденные обстоятельства: мой шеф позвонил и сказал, что я должен лететь в Канаду, в Монреаль. Пока я даже толком не знаю, зачем, т.к. мы разговаривали по телефону и долго говорить он не мог. Я все буду знать точно уже на месте. Очень надеюсь, что эта неожиданная командировка не будет долгой и мы скоро увидимся.
Не волнуйся.
Обнимаю и целую,
твой Люсьен.
Катрин Озар
Дневник участника семинара.
Есть телепатия, есть невидимый миру обмен чувствами, порой неявный и для его участников.
Сегодня исполнилось мое желание, таившееся очень, очень глубоко до сих пор. И возможно именно потому, что до настоящего момента оно было неосознанным и лишь после его исполнения я поняла, чего желала, я не испытываю сейчас той опустошенности и того разочарования, что человек чувствует, достигнув того, к чему долго и страстно стремился.
Но на пути к исполнению моего желания были жертвы, о да, были!
Сегодня все так радовались возвращению к благам цивилизации, что после обеда засиделись в холле до самого вечера. Меня душил смех, жестокий, признаю, и злорадный, когда я видела, как Аида Лонцова пыталась… нет, не соблазнить Люсьена. И не кокетничать с ним. Просто она подсела к нему и ни с того ни с сего спросила:
- А вот ведь у вас, наверное, во Франции никогда не было такого, ну как у нас тут это было. Отключения света?
Люсьен Жамель недоуменно поднял брови и с удивленной улыбкой ответил:
- Нет. Нет.
Аида продолжала громким дрожащим голосом:
- Да? А… а… а у нас здесь такое часто. Один раз они даже занятия в школе отменили, ну это еще когда я еще в школе. Училась.
- А-а, - вежливо сказал Люсьен, наполняя свой стакан водой.
- А… а… вы мне не нальете вон там коньяка? – спросила Аида с какой-то бледной улыбкой, тыча пальцем в свой пустой стакан.
- А во что? – спросил Люсьен.
- А-а, ну, вот, сюда! Тут же нет нигде для меня рюмки и вообще, - с каким-то вызовом сказала Аида, - сюда прямо давайте.
Люсьен пожал плечами, взял бутылку коньяка, стоявшую ближе к Аиде, чем к нему, и налил ей немного.
- Да что вы, нет, побольше. Ну ладно, еще, не бойтесь.
Он налил еще немного, и она выпила чуть не половину содержимого своего стакана. Ее лицо исказилось от мучительного усилия, сделанного ею, чтобы не закашляться. Отвернувшись от нее, Люсьен заговорил с Анастасией, сидевшей рядом. Лицо Аиды вторично исказилось, оно было бледно, на нем читалось отчаяние и блестели капельки пота.
- Люсьен! – почти крикнула она.
Он обернулся. Теперь выражение легкого удивления у него на лице было смешано с досадой.
- Вы не хотите, я вам сейчас пойду покажу свои фотографии. Пойдемте, у меня там, в комнате… в номере альбом. Тут уже все его видели, а вы. Еще нет, вот так! Ну пойдемте, а, ну пойдемте!
- Нет, не сейчас, - ответил Люсьен и продолжил разговор.
Аида рывком вскочила, поставила стакан, потом села, снова взяла его, маленькими глоточками выпила все, что там оставалось, отчего у нее на глазах выступили слезы. И опустив плечи и голову, съежившись, широкими шагами она пошла к лестнице.
Через несколько секунд раздался звук падения, громкое «ай-ай» и вот уже Мори побежал поднимать Аиду, лежавшую на ступеньках. Одна нога ее, согнутая в колене, была поднята, Аида как бы застыла в слишком длинном шаге. Одной рукой она опиралась на ступени, другой закрывала лицо. Мори помог ей подняться и осторожно повел ее к креслу, далеко стороной (о, смешной!) обойдя то, где сидела я. Аида шла и даже не хромала, вся будто одеревенев. Ее глаза были крепко зажмурены, сжатые губы дрожали, по лицу текли слезы, смешиваясь с кровью из разбитого носа.
Вечером ко мне в номер постучали. Я открыла дверь, вошел Люсьен. Он улыбнулся своей нереально белоснежной улыбкой и сказал:
- Извини, что беспокою. Я хотел спросить, какой авиакомпанией лучше лететь в Канаду?
Еще ничего не поняв, но уже смутно догадываясь, я спросила:
- А куда именно?
- В Монреаль. Тебе ведь тоже туда?