Борька

Борис Бочаров
     Раннее прохладное осеннее утро. Однако деду Порфирию, сидящему  на завалинке своей  избы на заброшенном хуторе, вовсе не зябко.  Калач он хотя и старый, но тёртый, холода и сквозняков сызмальства не боялся. Поэтому одежда на нём лёгкая, чтоб не потеть — простая деревенская  рубаха, штопанные во многих местах штаны, да боты на голу ногу, вот только мысли тяжёлые. Как же им не быть тяжёлыми, если впервые за все прожитые годы он почуствовал себя не только одиноким, но и слабым стариком.
     Хозяйство было огроменным и сил для его ведения явно не хватало. Один бычок Борька чего только стоил, вымахал зараза в полтонны, когда только успел, а были ещё две козы, подсвинок, гуси, куры, ну и конечно собаки, два кобелька и кот. Уток Порфирий ещё той осенью перевёл всех под чистую..., уж очень были прожорливы и тем самым надоедливы, а ещё больше докучали и действовали на нервы своей утиной походкой и путаньем перед ногами. Как только он, бывало, выйдет из избы, а они к нему так и бегут..., несутся с оттопыренными задами, косолапые... мать их... и все в перевалку, да ещё на перегонки. Словно думают своими утиными мозгами, будто он выходит из дома каждый раз, чтоб только жрать им дать, а других дел у него и вовсе нет. Поделом, что порешил..., поделом. 
     А теперь вот Борька совсем слушаться перестал. Поди уж ему тёлка нужна,- подумывал дед, - а он всё,  как маленький озорует. Здоровый, а ума-то людского совсем нет. Ему только игрища подавай, чтоб бегали с ним, вроде как в детские салки играли, игрун... мать его. А надысь, - вспомнил Порфирий, - как поддал ему Борька своим мотовилом-то под зад, да так, что он  думал не приземлится, а когда упал оземь, показалось, что уже никогда не встанет. Как же, не встать, пришлось аж подпрыгнуть, когда увидел, что бычок и лежачему хотел  наподдать, играючи. Совсем не понимает, что единственного своего хозяина-кормильца чуть не зашиб. А вдруг бы зашиб - что тогда? В лес к волкам подаваться..., на съедение к ним?  Только собаки и выручили. Как набросились на него и стали за ноги кусать, пока не отогнали и вовсе со двора. Как скаженный убежал. Потом шлындал где-то, да и заблудился, видать.  Полдня искали, а когда нашли, еле в стойло загнали, видать, здорово сам напужался или, гад, характер свой дурной стал показывать. Нет, с ним надо что-то решать, как же я его проглядел, рос-рос и на тебе, вымахал верзила. Эх, мужичка бы в помошнички, да где ж его взять-то. В деревне все специалисты по забою перевелись, в руках окромя стакана ничего удержать-то и не могут, а сын, как назло, уж год не едет. Тяжёлые думы, прям-таки, одолевали Порфирия.   
     Клавка ещё стерва... Стала тоже головной болью. Как месяц уж не ездит на своём "лисапете". Так называл Порфирий её двухколёсный транспорт, который трудно было выговорить по буквам. Может в деревне хахаля какова помоложе завела иль проезжий какой приклеился, - задавал он себе один и тот же неприятный и безответный вопрос. Баба она что надо, в самом соку, поди лет на тридцать или поболе моложе меня будет, - размышлял Порфирий, - но дура-дурой и к жизни совсем не приспособлена...  Говорил ведь ей, приезжай ко мне..., заживём вместе и на тебе..., пропала. Может, занедюжила..., нет, чего зря поносить, надоть в деревню сходить, разузнать, может кака помощь нужна..., ох, одни  напасти, пошто они так сразу... и все на меня...   


                * * *
 
- Здорово, отец! - громко и бодро поприветствовали сидящего на заваленке  старика двое молодых парней, вышедших из внедорожника и нежданно нарушивших ход его дальнейших мыслей.
- Здрасьте, коль не шуткуете!
- Не шутим мы, батя, не шутим, а вот спросить тебя желаем.
- Спрашивайте, а сами-то откудова будете?
- Геологи мы, отец, отсюда наша партия недалеко, вниз по речке верстах в 30 будет...
- В старых рудниках?
- Ага, там... Меня Валеркой зовут, а вот его, рыжего — Генкой... А тебя, отец, как звать? - спросил самый расторопный из парней.   
- Порфирием кличут, - ответил старик и, добродушно улыбаясь, протянул свою мозолистую пятерню.
- Так вот, - продолжил Валерка, - проезжали тут рядом деревню, а в ней шаром покати в смысле спиртного, на прилавках одна кислятина. Спрашиваем продавщицу, куда, мол, водка подевалась, она отвечает, что её и не было вовсе, а питьевой спирт весь выпили. Ну, дела, - а сам репу чешу и продолжаю трёп... А местные как же обходятся? Самогон, говорит, жрут. Ладно, думаю. Спрашиваю у местных - где этого самтреста купить можно, молчат, а от самих перегаром несёт. Боятся что ли или самогон тоже весь выжрали. Вот к тебе приехали, может есть что?
- Как не быть, есть, без него тута на отшибе нельзя. Он ить ото всех бед,  от болезней..., пропотеть изнутри, ежля каку рану прижечь,  от скуки, в обчем ото всего и … для любви.
- Как это для любви? - спросил, улыбаясь Валерка.
- Да... и для неё тоже, ежля в разумных пределах.... Он ить как-то мне и помог. Помню тута где-то рядом девка одна за грибами ходила и заблудилась, а может специально ходила возля маво хутора, разве их баб разберёшь, чо у них на уме и чо они возле дома маво шастають. Вышла прямо на мою избу вся измученная такая и воды просит. Ну я её в дом вяду, даю воды попить, умыться, полотенчик чистенький, всё как положено для гостей, и  накрываю стол, а на стол бутылёк самогона сваво ставлю. В обчем, накормил её, а как она самогончику-то дербалызнула, гляжу разомлела и глазками так своими на меня и засверкала.  Ну, думаю, я тожа не жалезный, коль ты глазками своими зыркаешь, пора тебя, значить, брать. И... взял. До самой темноты с ней миловался, чуть было кровать не раздолбали. Откуда только сила бралась. В обчем, до самой ночи любовь у меня с ней была, а как стемнело, я её  проводил, чтоб в деревне не видали. Я свою-то бабку похоронил давно, думал уж всё, не до баб было, горевал больно, да хозяйство-то во како, только поворачивайся, и вот те на..., молодуха подвернулась.
- Ну ты, отец, даёшь! А годков-то тебе сколько?
- Да я, сынки, как пробило мне семьдесят, так после и считать перестал, надо б в паспорт глянуть... 
     Геологи заржали словно кони в табуне, а Порфирий, не понимая, чем же он их так рассмешил, стал им тоже подхихикивать..., за компанию вроде. Валерка, потирая пальцами повлажневшие от смеха глаза, произнёс:
- Н-у-у, отец, уморил..., продай тогда и нам своей волшебной самогоночки, может и нам также в любви повезёт...
- Может и продам, но вы, сынки, сначала попробуйте, может не понравится, а уж потом покупайтя.
- Лады! Чтож, неси..., будем пробовать, - и Валерка опять зашёлся смехом.
Порфирий быстро сгонял в подпол и поднял оттуда неопределённого размера бутыль, шматок сала и банку прошлогодних солёных огурцов. Пятиминутная суета и стол, будто на нём находилась скатерть-самобранка, был накрыт во дворе возле завалинки.  Разлив на троих по половине стакана, Порфирий чокнулся за встречу с геологами, что-то шепнул, вроде как «дай Бог не последнюю», выпил и, не поморщившись, спросил:
- Ну как?
- Нормально, - ответил Валерка, закусывая солёным огурцом.
- Нет, пока не нормально, я считаю, что мой самогон можно распробовать только после второй, - заявил Порфирий и они выпили по второй.
     После второго пол-стакана к Порфирию неожиданно пришла хорошая думка. Он понял, что рябята, которые к нему случайно заехали, должны непременно  в деле с бычком ему же и пособить. Но, чтобы дело это выгорело и они не отказали в помощи, он понял, нужна третья подача. И он проворно налил геологам по-третьему пол-стакану. И только тогда, когда они захмелели и стали хвалить его самогон, называя его настоящим вискарём, тогда он осмелился и обратился к самому разговорчивому из них: 
- Валер! А ежля в одном деле пособитя, то энтого вискаря я вам и так дам, сколь захотитя и закуски ещё впридачу.
- А что за дело-то?
- Да, так, для таких, как вы молодцов, совсем пустяковое... Бычок у меня малость перерос, так вот его забить надо. Помогитя... Одному мне не под-силу, в нём почитай пудиков двадцать пять будет, а втроём-то мы враз его забьём, даже и мумукнуть не успеет.
- Хорошо! Показывай, где твой бычок! - скомандовал захмелевший Валерка.
- Да вон он, там... возле сарая  из корыта воду хлебает, стервец! А потом, как напьётся, враз и гулять пойдёт, по траву или ляжет на поляне и будет балдеть весь день до тех пор, пока ему пойла не дам. Вот в это время его и возьмём в оборот.   
     Геологи посмотрели в сторону сарая и обомлели. Хмель сразу стал как-то улетучиваться, а в головы полезли тревожные мысли. Это был не бычок, а самый настоящий бычара.  Именно с такими бьются тореадоры на корридах, а в видеороликах по ящику иногда показывают, как разъярённые эти быки насаживают на свои рога задницы этих храбрецов или дают им под зад так, что они начинают летать или отлетать на несколько метров. А бывает и похлеще, когда они проламывают все загоны и препятствия на своём пути и гоняют по улицам целые стадионы.

                * * *
     Валерка посмотрел на Генку, а Генка уставился на Валерку. Их немного помутневшие, но ещё соображающие молчаливые взгляды говорили о многом. Со стороны было явно заметно, что бычок им не нравился и уговоры Порфирия о том, что дело это плёвое, не воспринимались тоже. Обоих терзало какое-то странное тревожное предчуствие. Однако отказываться от преприятия было уже поздно и неприлично, к тому же ещё и стыдно. Порфирий со своей стороны, заметив некую растерянность геологов, продолжал их настойчиво уговаривать, словно на подвиг и  твердить одно и тоже:
- Дело-то для троих вовсе пустячное, один даёт кусок хлеба, второй бьёт молотом меж глаз, а я... доканчиваю.
- А если я промахнусь и вдарю... ну хотя бы, по глазу или в рог, то, что тогда? - спросил Валерка.
- Тогда ты будешь самым первым, Валер, который из всех нас получит от Борьки в лоб..., он-то тогда уж точно не промажить и зла не простить, на себе убедился... Промахиваться, Валер, никак нельзя, ты ж молодой, сильный, ужель ты с полутора метров промахнёшься...., ты что, дрова не колол?
- Причём здесь дрова... Да мало ли отчего промахнуться можно..., вдруг оступлюсь или в тот момент он головой мотнёт, что тогда?
- Головой мотать ему не к чему..., энтот гад хлеб очень уважаить и полбуханки будет жрать за милу душу, ни на кого не глядя и не отвлекаясь, а ты уж постарайся прицелиться получше и вдарить поточнее.
- Слушай, отец, а может у тебя ружьё есть, из него я точно не промахнусь, вроде как вернее будет..., в отстреле у меня и опыт есть,  на лося не раз ходил и даже добывал сохатого, причём с первого выстрела.
- Како тебе ружо? Я как овдовел, так с тех пор ни разу на охоту и не ходил, патроны поди уж в негодность пришли, да и порох для новых зарядов, ежля перезаряжать, тоже поди не в силе. Нет, паря, этот  способ самый верный..., ну а ружо и два патрона с яканами хошь я рядом с тобой положу, на всяк случай..., штоб не обделался раньше времени..., для смелости в обчем, пусть оно тебя согреваить, а то вдруг раньше времени испужаешься и тогда уж точно промахнёшься. Но учти, если промахнёшься....   
- Понял, понял, что всем нам тогда капут настанет..., и мне в первую очередь..., первым в лоб получу, но ружьецо всёж положи, рядышком где-нибудь.
- Ладно, пойдём в сарай молот искать, а потом.... за ружом, да и нож подточить надоть.
     И Валерка,  обреченно вздохнув, послушно поплёлся за Порфирием. Генка тоже встал из-за стола и решил подойти к бычку Борьке поближе, чтоб рассмотреть его получше. Борька сразу учуял, что к нему кто-то подходит и, повернув голову в сторону Генки, по-бычьи уставился на него. Геолог находился от быка всего лишь в трёх шагах, но никак ещё не мог представить себе, как это он будет кормить такую громадину с руки, когда уже на таком расстоянии от его взгляда и размеров трясутся поджилки. А Борька, как специально, в этот момент громко мукнул и ударил себя хвостом по боку так, что тело Генки сразу покрылось мурашками. Нет, - подумал геолог, деревенея, - пусть его сам Порфирий кормит и забивает, а я лучше с ружьишком сбоку постою. Но Борька, не обращая больше на Генку никакого внимания, прошёл мимо его и вышел прочь со двора.
     К Генке подошли Валерка и Порфирий. В руке у Валерке было что-то похожее на ружьё прошлого века, а старик держал увесистый молот. Порфирий посмотрел на Валерку и, заметив, что тот не в себе, спросил:
- Паря, ты чо стоишь, как столб, аль плохо тебе?
- Нет, мне хорошо, - быстро ответил Генка и глаза его ошалело засветились. 
- Ты что такой смурной, случилось что? - спросил в свою очередь Валерка.
- Ага..., случилось..., я придумал.... Можете выбрасывать свои орудия каменного века, будем вводить новые технологии, - процедил Генка.
- Ген, у тебя что, может крыша поехала?
- Нет, башка у меня не только в норме, но ещё и варит.
- Объясни-ка, чего она наварила.
- Ну, слушай... От последнего рудника у нас осталась одна шашка, мы ещё хотели ею рыбку глушануть, потом передумали..., зачем её шашкой бить, когда её и так навалом, да и шуметь тут ни к чему.
- Ну так и что?
- Она же до сих пор лежит у нас в кузове.
- И что ты предлагаешь Архимед?
- Всё просто, привязываем этого бизона к дереву, на башку цепляем шашку и запаливаем. Секунды и... дело в шляпе, а мы... в шоколаде.
     Лицо Валерки постепенно стало превращаться в сплошную улыбку и, восторгаясь своим другом, он  произнёс только одно слово:
- Умница!
- А то!
- А к чему шашку крепить-то будем?
- Как к чему, к рогам и привяжем...
- Ну чтож, так и сделаем, - согласился Валерка и обратился к Порфирию:
- Отец, тебе голова от быка очень нужна?
- Да нет, с ней только морока одна, разве собакам только. А чо, аль придумали чо?
- Придумали, отец. Видишь дерево, отсюда в пятидесяти метрах от двора?
- Ну, вижу! Сосна...
- Вот к ней надо привязать Борьку покрепче и мы прицепим ему на рога маленькую такую  гранатку и через несколько секунд все волнения будут позади, она ему башку снесёт враз и безболезненно для него же самого..., мучиться не будет. Понял, отец?
- Как не понять, толково..., место тут тихое, безопасное, народ не ходить..., никто не услышит..., валяйте, сынки!
               
                * * *
     И геологи стали валять. Поначалу они отыскали в кузове шашку динамита, вставили шнур по длине такой, чтоб заряд сработал секунд через двадцать и нашли крепкую бичеву, которой перемотали эту же шашку, оставив концы верёвки для подвязки заряда к рогам. Всё было сделано на совесть, остальное дело было за Порфирием. Он должен был приманить бычка к сосне и крепко накрепко привязать его к ней. Далее роли распределялись следующим образом: Порфирий прикармливает Борьку хлебом, а в это же время Валерка привязывает к рогам быка шашку и как только хлеб должен был закончится, он поджигает фитиль. На словах всё было отработано здорово, оставалось только весь этот план превратить в реальность.
     Борька, когда увидел в руке хозяина хлеб, пошёл к сосне охотно, даже, можно сказать, побежал. Порфирий, дав ему маленький кусочек хлеба, ловко и быстро, как настоящий ковбой, привязал его к дереву. Валерка тоже не оплошал. Через несколько секунд шашка была на правом роге. Привязал её Валерка спокойно и надёжно. Бык, не замечая предательских действий по отношению к себе, продолжал улепётывать кусочки хлеба. Генка стоял поодаль ото всех с ружьём..., так для картинки, но на всякий случай.  Оставалось самое главное — запалить шнур. Все ждали этого момента с нетерпением и... наконец, Валерка ловко запалил его. Порфирий перестал кормить Борьку и вместе с Валеркой ускоренным шагом пошли прочь от него.
     Однако бык был несогласен с таким решением хозяина "бросить его в самый момент разгулявшегося аппетита", даже не приласкав на прощанье, но больше всего ему не понравилось неизвестно откуда появившееся шипенье у правого уха и непонятная вонь чего-то горелого, от которого обычно у всех возникает паника. Поскольку бык был большим, значит и паника у него возникла огромадная. Он стал высоко подпрыгивать и мотать головой, но верёвка не пускала его, а неприятное шипенье над ухом всё продолжалось и продолжалось. Порфирий издалека с тревогой наблюдал за тем, как Борька на глазах превращался в буйного и помешанного быка. Ему были понятны все его движения. Бык пытался вырваться на простор ..., на свободу... Но у него на башке была шашка, которая должна была вот-вот..., через считанные секунды  ухнуть...  Нутро Порфирия стало замирать от ужаса того, что верёвка может оборваться, не выдержав резких и мощных борькиных рывков. Он только на миг представил себе, что может случиться, если она вдруг оборвётся.  И... верёвка не выдержала и оборвалась. Бык голопом бросился к хозяину. Порфирий, понимая, что вся его теперь дальнейшая жизнь зависит  исключительно от быстроты его же ног, побежал изо всех сил прочь от своего бычка. Он давно уже не помнил, что бы так здорово когда-либо бегал. У Валерки и Генки пятки тоже засверкали и они бежали к своему внедорожнику, разбегаясь по ходу в разные стороны. Драп геологов был более отменным, чем у Порфирия, и наверняка рекордным для данной пересечённой местности, но старались они напрасно, быка они явно не интересовали. Борька бежал к своему хозяину, видимо за помощью, и было заметно, как расстояние между им и Порфирием катастрофически сокращалось. Ещё несколько секунд и бык должен был настичь своего хозяина. Порфирий, в свою очередь понимал, что единственным выходом из ситуации "погибнуть героем вместе с Борькой"  у него остаётся только обман. И он сумел обмануть бычка едва ли не в самое последнее мгновенье..., на грани жизни своей и смерти, заманив его в хлев большого сарая. На скорости Шумахера он влетел в сарай и, проскочив его насквозь, закрылся с обратной стороны на щеколду. Спасён..., спасён, - стучало пульсом в его голове.   Уже отбегая от сарая на всякий случай подальше, Порфирий услышал, как бык тоже ломанулся за ним, боднулся было в дверь, но тщетно, она была уже крепко заперта.   
     Через три-четыре секунды прогремел взрыв. Одновременно с ним люди попадали на землю, а птица стала носиться в панике по двору. Особенно тревожно вели себя гуси. Собаки, как по команде затявкали, а козы заблеяли. Один только кот, постоянно дрыхнувший в дровах, вёл себя относительно спокойно. Видимо он всёже проснулся и только крутил головой туда-сюда, пытаясь понять окружающее его беспокойство.  Порфирий приземлился от сарая метрах в двадцати, обхватив голову руками, которые, как ему показалось, кто-то облизывал. Потом резко как-то всё стихло. Зловещую тишину нарушил едва ли слышимый валеркин шопот, адресованный Генке:
- Как ты сказал, Ген..., мы в шоколаде? Нет, Геночка, мы теперь в полном дерьме.
     Картина была удручающей. Люди лежали на земле, а животные, притаившись, стояли неподвижно в ожидании ещё чего-нибудь сверхестественного. Сарая и пристройки к нему на прежнем месте не было. Они попросту развалились. Крыша сарая рухнула, а что находилось под ней, оставалось пока тайной. На рухнувшей крыше дымилось несколько досок. Но, сверхестественного события почему-то больше не наступало, поэтому, все потихонечку переглядываясь, стали приходить в себя. Куры и гуси повылазили из кустов и лопухов. Геологи, оказавшиеся с другой стороны своего внедорожника, приподнялись с земли и  увидели, как от внешней стороны поваленного забора двора встал с земли Порфирий и пошёл медленной походкой к ним навстречу. Его сопровождали откуда-то непонятно появившиеся  верные кобельки. При встрече с Порфирием Валерка ощупал его. Убедившись, что старик цел и  невредим, и все органы у него на месте, геолог стал ему, ещё ничего не соображающему, заикаясь, лепетать о том, что они приедут и обязательно помогут восстановить все разрушенные постройки и часть забора. Порфирий смотрел на Валерку, как на пришельца из космоса,  подмигивая ему правым глазом в такт произносимым словам.   
     Во двор на велосипеде, трезвоня звонком, въезжала молодая женщина.

                * * *

-Ну и чем ты тут занимаешься без меня, Порфирюшка? - спросила молодуха, подъехав поближе к старику и притормаживая в метре от него. 
- Как чем..., делом занимаюсь, Клавдия,  Вот бычка с ребятами забили!  - неуверенно ответил Порфирий, принимая от неё велик и чмокая её в щёчку.
    Геологи вежливо и заискивающе кивнули головами, не проронив ни слова.
- Здрасьте, - застенчиво краснея произнесла Клавдия, посмотрев мельком на парней, и снова обратилась к Порфирию:
- Борьку штоль?... Только что-то я ничего здесь не узнаю с тех пор..., как последний раз у тебя бывала..., ремонт что ли затеял или перестройкой заняться решил..., да и бычка тоже не вижу.
- Да, вон он, гад, тама под досками валяется. Не согласный оказался с нашим решением, разбушевался малость и пока мы его забивали, он весь сарай мне и раздолбал, - произнёс, вздыхая Порфирий, взял Клавдию за руку и повёл её к месту, которое раньше звалось сараем.
Клавдия, не видя ничего кроме тлеющих досок, сказала:
- Так, что же здесь было, Порфирюшка..., и где Борька-то? Смотри-ка, доски-то загореться могут, их надо убирать... , да побыстрее..., и почему он под досками оказался?
- Что было, то было, вот щас мы посмотрим, куды он тута делся, - насупившись  бросил Порфирий, и стал со злостью раскидывать доски. Геологи, не сговариваясь, тоже включились в работу и молча стали помогать Порфирию. Наконец они докопались до пола, на котором обнаружили только неживого подсвинка и перья от побитых кур. Видимо  хохлатки неудачно выбрали время для несения яиц.  Убыток в хозяйстве был налицо, но Борьки нигде не было. Недовольный и растерянный Порфирий возмутился:
- Ребяты! Чтож он, гад, сквозь землю провалился или его так разорвало, что ничего от него и не осталось...
- Отец, заряд был наш выверен, сработано чисто, а вот куда он делся, мы не знаем..., но и следов ведь никаких нет, что его разнесло, – оправдывался Валерка.
- Значить, заряд ваш... того, шибко атомный, каки тута следы, разнесло его на все четыре стороны..., и вся хренатень, а вы мне обещали только башка отлетит.
     Геологи переступали с ноги на ногу и ничего вразумительного больше сказать не могли кроме того, что надо ещё раз разведать и немного подождать. Клавдия, выслушав непонятный ей разговор, посмотрела на останки сарая, валяющегося рядом подсвинка, летающие перья птицы и, прикусив губу, чуть не плача, запричитала:   
- Я тут решилась наконец-то к нему жить приехать, а он со своими дружбанами, да бычком пол-хутора разворотили и ещё знать не знают, что они наделали.       
- Жи-и-ть? Ко мне? - обрадовался Порфирий.
- А то к кому же, как не к тебе, сына... нашего вдвоём воспитывать всё же  легче и проворнее.
- Какого сына, Клавдия!?
- Твоего, Порфирюшка, твоего!
- Как мояво..., когда?
- Когда, когда..., заладил! На сохранении я была..., в районной больнице. Три уж месяца как...
- Как три месяца, чего ж раньше не сказывала?
- Как да как, сядь да покак..., я и сама не знала, пока не занедюжила. Как мне поплохело, скорую вызвали с района, думала с животом что, а оказалось вона...
- Чо оказалось-то?
- Чо-чо, перекинь через плечо.... Что ты так смотришь на меня, как на своего бычка, не веришь что ли мне, что он сын твой, да!?
- Сумлеваюсь я шибко, Клавдия!
- Ах ты, кобелина! Он ещё сомневается... Я с ним тут кувыркалась, а он ещё сомневается. Ты может думаешь, что я от Стёпки-алкаша забрюхатила? Вон он со вчерашнего, как вышел в свой огород картошку копать, так  до сих пор в борозде валяется. А как проспится, стакан самогона засосёт и снова в борозду падает. Может к заморозкам  и уберёт свой урожай, в котором сорняков больше, чем ботвы..., да если до морозов сам не окочурится иль не замёрзнет. А других конкурентов ему нет, Порфирюшка. Остаёшься только ты - на всю деревню с её окрестностями самый молодой, остальные, что помоложе — все на погосте, потому как жрали её окаянную взахлёб, а о нас молодых бабах никто и даже подумать не схотел. Один только ты за всех нас подумал, потому что пил с умом и сохранился.
- Клав, ты погодь обижаться, я ж тебя ни в чём не виню..., как жа теперича всё будет..., ведь засмеют нас с тобой, у меня ить и внук уже есть.
- Внук твой, как и положено племянником станет, остальные пусть смеются..., но потом, слышишь..., потом, а пока, чтоб никто не знал раньше времени и нервы мне не трепали лишними распросами, вот почему я к тебе и приехала.
- Нет, Клава, всё-таки, как жа это всё случилось.
- Ну опять ты заладил..., предохраняться надо было. Я-то, дура, думала, ты уж всё..., не способный, старый, а ты ещё мужичок-то стручок, хоть куда. Да мы с тобой тут ещё весь хутор омолодим, дай только срок. А помирать я тебе не дам, и не думай даже..., пока сынов наших на ноги не поставим. Мясо продадим, купим тебе одёжку, зубы вставим и будешь ты гоголем по хутору своему расхаживать, да детишек воспитывать.
     Порфирию от сказанных слов полегчало и он впервые  после пережитого стресса улыбнулся и погладил Клавдию по голове. Со стороны леса ко двору бодрой трусцой бежал Борька.
                * * *
      Четыре пары глаз удивлённо рассматривали бычка, который как ни в чём ни бывало, возвращался в свой родной двор. Немая сцена продолжалась недолго. Быстрее всех, как ни странно, опомнился хозяин:
- Здрасьте вам! Ну прям, давно не виделись! Соскучился, мать твою... Вот ведь, тварь безродная, никака граната его не берёть! Гляка-гляка, сколь радости, хвостом-то как пропеллером крутить!
- Смотри-ка, Валер, на правом роге у него остатки твоей бичевы! - удивлённо крикнул Генка, - смотрится, как жених с цветком на фуражке, только фуражки не хватает.
- Сбросил он вашу фуражку, сынки, прикреплять надоть было лучше... Ну-у шельма, когда только успел, - радовался как мальчишка Порфирий, - видать, мотал-мотал своей башкой и она слетела как граната  с рога и прямо... в мой сарай, что называется под откос пустил его, партизан окаянный, а сам, видать, успел удрать. Теперь, поди уж, сверху жить приказано ему долго.
- Ну вот, отец, жив бычок-то, ты извини, но уж очень он у тебя подвижный, а молотом такого и подавно не взяли бы.
- Нет, его надо бы на племя продать в соседнюю деревню, я слыхала им там бык нужен, - проронила Клавдия, не желая оставаться теперь также безучастной к дальнейшей борькиной судьбе, - я завтра сгоняю туда на велике.
       Борька подошёл к хозяину и вытянул к нему свою морду. Порфирий почесал ему лоб и немного погладил по скуле. Бычок радостно замотал головой. Видя такой расклад, геологи решили воспользоваться им и как можно быстрее унести свои ноги. Ещё раз пообещав, что в самое ближайшее время подъедут и помогут с восстановлением сарая, они завели свой внедорожник и быстренько-быстренько укатили. На хуторе стало тихо. Порфирий осмотрелся. Дел было невпроворот. Предстояло освежевание подсвинка, ощипывание побитых на насесте кур, дойка коз и надо было ещё что-то придумать с размещением Борьки и другой домашней живности. Хорошо, что Клавдия приехала, вдвоём управимся быстрее, - подумал Порфирий и сразу почему-то вспомнил валеркины слова «сейчас мы твоему бычку башку враз снесём». Снесли, трах-тарарах, - смачно выругался Порфирий и сплюнул, - а снесли с помощью его же бычка весь сарай с пристройкой... и пол-забора в придачу. И ему почему-то слабо верилось в  обещания геологов о помощи. Как жа жди их теперь, набедакурили и смылись, да видать..., навсегда.   
                * * *
     Но геологи не обманули. Через три дня приехали, как и обещали на двух машинах и привезли много новых досок, рубероида и гвоздей. На этот раз их было четверо. Новый сарай вырос буквально на глазах и очень понравился Клавдии и Порфирию и стол поэтому, накрытый ими в честь гостей, ломился от гусятины, поросятины и всяческих солёностей. Самогонка была не в счёт. Столько же было дадено геологам на дорогу. Парни произнесли много приятных тостов в честь новой образовавшейся семьи с пожеланиями здорового потомства, а  в завершении изрядно захмелевший Валерка, обнимая Порфирия, спросил:
- Слушай, отец, а день рожденья-то у тебя когда?
- А зачем тебе мой день рожденья?
- Понравился ты мне..., мужик ты - что надо..., открытку может какую пришлю, поздравлю тебя с рожденьицем..., представляешь, а тебе сразу приятно сделается, будет повод самогоночки дерябнуть..., по случаю, так сказать, да и мне бальзам на душу ляжет.
- Да запямятовал я энтот день свой, Валер! Почитай с тех самых лет, как первая-то моя баба на тот свет ушла, так с тех пор меня  боле никто и не поздравлял, вот и забыл..., но ты погодь, щас в паспорт гляну.
     Так и сошлись окончательно вместе Порфирий и Клавдия. А через неделю решилась и борькина судьба. Приехали на хутор представители из соседнего фермерского хозяйства с ветеринаром в белом халате, обследовали Борьку и по всем статьям признали его хорошим племенным бычком для будущего потомства. Составили договор, как и положено, сошлись в цене и участь бычка была решена. Борька, не понимая ещё своей счастливой судьбы, что жить будет в коровьем гареме, в условиях особого почёте и уважения, при посадке в кузов "камаза" сопротивлялся как только мог. Ему очень не хотелось покидать свой родной двор и он с укоризной смотрел в последний раз на своего теперь уже бывшего хозяина.  Порфирий с Клавдией тоже проронили слезу и не одну, но остались всё же  довольны случившимся и рады за себя и за Борьку.   

Москва, 26.2.11
фото из интернета