Глава 29
Но беда не приходит одна! Видимо все к одному. На девятый день, 11 мая, произошло еще нечто, за что мне снова, чуть было не попало!
С утра доктор уехал за медикаментами, о чем сказал медсестре. Катя была видимо где-то по близости, во дворе, развешивала белье, которое постирала. Я проснулся, но еще лежал в постели. Вдруг услышал знакомый голос, который, тоже кажется где-то слышал.
- Катя! Григорий Яковлевич! - в ответ тишина, никто не отвечал.
- Есть здесь кто-нибудь, наконец?!
Я увидел того самого солдата, благодаря которому оказался в больничной койке, и который едва не лишил меня жизни. Во мне что-то перевернулось, как будто обдали кипятком, а потом внутри все похолодело. Ну, просто аллергия какая-то на него! Неприязнь, индивидуальная непереносимость!
Глаза наши снова встретились. Я отвернулся и сделал вид, что не обращаю внимания.
- Ты что, еще здесь?
- Как видишь. Чего тебе надо? – спросил спокойно, стараясь держать себя в руках.
- Ничего, тебя это не касается.
Напряжение нарастало.
- Тогда ауф видерзэн! – я помахал ему ручкой.
- Разлегся тут сволочь, как на курорте. Гад!
- Вас? Что? Вас ист курорт? – подняв брови, моргая глазами, я продолжал улыбаться, строя из себя совершенного идиота,– Ах курорт! – улыбка сошла с моего лица. – Я тебе покажу курорт!
- В Сибири будет тебе санаторий!
- Тоже мне новость, без тебя знаю!
Не сдержав своих эмоций, я кинул в него подушкой, от которой он увернулся.
- Чуть не сдох из-за тебя!
- Ах ты сволочь! Я ж тебя гнида, задушу прямо здесь! По стенке размажу!
Он кинулся на меня с подушкой, накинул на голову, пытаясь придушить, затем обрушился с кулаками.
- Помогите! Ай! Ай! Убивают! – завопил во весь голос, в надеже что меня кто-нибудь услышит, сполз с кровати и бахнулся на пол.
Но при этом мне было смешно, когда я глядел на его перекошенную от злости физиономию. Меня колотили, а я смеялся! Чем злее он был, тем лучше мне было, пусть лопнет!
- Ты что, шуток не понимаешь? Я же без оружия, раненный! Русские лежачего не бьют. Идиот! – повертел я пальцем у виска, – Лечиться надо!
За что получил новых тумаков.
- Я тебя сейчас вылечу, навсегда, от всех болячек сразу! – кричал он, хватая меня за горло.
Услышав, наконец крики, вошла Катя, которая держала в руках завтрак.
- Что здесь происходит? - в ответ тишина.
- Я спрашиваю, что здесь происходит?! – повторила она строгим тоном. – Нестеренко, что вы здесь делаете? Вам кто разрешил сюда заходить? Я сейчас командира позову и доложу обо всем, что здесь творится!
Этого еще не хватало! Мы наверное подумали об этом оба.
- Не надо!!! – выпалили одновременно, хором, как два близнеца, сделав большие глаза, и скосившись друг на друга.
- Я таблетку взять хотел, зуб болит. Он сам первый начал, я не виноват. Еще и выделывается, наглая рожа.
Катя достала анальгин из аптечки, подала его Славику.
- Уходите немедленно! – указала на дверь. – Вы что? Не знаете, что сюда заходить нельзя без особого разрешения?
Тут зашел майор Савинов.
- Катя, Григорий Яковлевич еще не вернулся? – он увидел открывшуюся перед ним картину, вытаращил глаза, - Это что еще за балаган? Вам кто разрешил здесь появляться? Вы что здесь делаете старшина Нестеренко? Вон отсюда немедленно!
- Я по делу, за таблеткой, – выговаривал он заикаясь.
- Три наряда, вне очереди!
- Есть три наряда.
- В штрафбат захотели?
- Никак нет.
- Вон отсюда! Развели здесь бардак, черти что!
Славик, пулей вылетел из санчасти, с глаз долой разгневанного начальства.
- Катя, объясните мне, что здесь происходит?
- Я не знаю. Я лишь вышла на пару минут, развешивала белье, а когда зашла, увидела здесь Нестеренко, он чуть его не задушил.
- Может, ты объяснишь? – майор обратился ко мне.
Вспомнив, как только вчера влетело мне от полковника, я решил, что это конец! Еще одного инцидента мне не простят, сейчас выведут на улицу и расстреляют! Я не мог вдохнуть воздух, чтобы что-то сказать, не то что, что-то еще.
- Я, я не виноват, – выговорил я запинаясь. Он сам сюда пришел, - хлопал испуганными, округлившимися от страха глазами, – я его не звал. Начал ко мне придираться, говорить всяк-кие гад-дости.
- И вы ему еще ответили?
- Я не сдержался, – ответил честно. - Я только сказал ему до свиданья, рукой помахал, а он… Эт-то не санчасть, зоопарк как-кой то, я не зверушка, чтобы на меня смотрели всяк-кие.
Майора уже пробивало на смех.
- Зверушка говоришь? Ну-ну. Всех бы вас в клетки пересажать и показывать в зоопарке за деньги, как обезьян, особенно Гитлера! Ладно. Еще один инцидент - расстреляю на месте. – Обратился к Кате, - Чтобы я больше, никого здесь постороннего не видел. Ясно?
- Слушаюсь, товарищ майор.
Савинов вышел из санчасти.
- Что будет, если он доложит комдиву?! – подумав об этом, я затрясся как осиновый лист.
Потом сидел, ожидая расправы, пока не пришел Соколов. Через час, сообразив, что никто за мной не придет, я успокоился понемногу.
- Катя.
- Что?
- Это он меня ранил, ножом.
- Вячеслав? – я узнал, как его зовут.
- Да.
- Ах, вот оно что? Ну, этот у нас злой, он точно «фрицев» не жалеет, столько их положил, что не сосчитать. От него пощады точно не жди, тебе повезло, что живой остался.
- Я уже понял. Катя, а почему вы всех немцев «фрицами» называете?
Это несколько меня возмущало.
- Не знаю, так повелось, «Фрицы» и все. У вас что ни солдат, то Фриц или Ганс.
- Нет, почему? У нас много имен и у каждого свое имя: Мартин, Хельмут, Отто, Пауль, Христиан… Иоганн, Алекс, Курт, Альберт, Рудольф…
- Так много?
- Еще назвать?
- Нет, не надо, – она засмеялась. – Вы же тоже наших «Иванами» называете. Что больше русских имен не знаете?
- Знаю.
- Какие?
- Игорь, Сергей, Анатолий… – пытался я вспомнить. - Алексей, Владимир, Петр, Андрей. Александр, Павел, Николай, Василий…
- Ладно, я тебе верю.
- Если честно мое полное имя Ханс Вильгельм. Ганс, почти то же самое что Иван.
- Значит, ты тоже выходит Иван?
- Выходит что да.
- А тебе самому твоё имя нравится?
- Не знаю, меня так назвали. Бабушке не нравилось, она меня Иваном звала.
- А тебе это имя тоже идет, он тебе тоже подходит.
- Ты так думаешь? Может быть?
- А можно я тебя тоже Иваном буду звать? Ганс мне не нравится.
Мне было забавно. Честно говоря, я даже не знал, как ответить на этот вопрос. Иван? Так называли всех русских, и в тоже время так называла меня бабушка, в этом имени было нечто, что напоминало мне о ней. Раньше я не понимал, зачем она меня так называла, а потом понял, иностранные имена ей просто не нравились, в них было что-то чужое, а она даже в Польше тосковала по родной Одессе. Отец же просто назвал меня в честь деда, который умер, так он видимо хотел сохранить о нем память, а может, отдавал дань народной традиции, в Германии часто называли сыновей в честь своего отца. Имя Ганс, мне казалось тоже слишком простым, и каким-то дурацким, я его не любил. У Кати же, мое имя тоже вызывало негативные эмоции, если от этого она ко мне испытывала меньше неприязни, то какая разница?
- Можно, - ответил я согласно, – зови, если хочешь.
- Да, а фамилия твоя как? – спросила она.
- Краузе.
- Кра-у-зе? – произнесла по слогам. Интересная фамилия.
- Обычная фамилия, немецкая.
Она была распространена также часто, как Шмидт, Шнайдер, Шольц, Вагнер…
- А она что-то обозначает?
- Да, конечно. Завиток, вьющийся или кучерявый, – я старался подобрать слово.
Катя засмеялась, глядя на меня, кудрей у меня, конечно не было, волосы были прямыми, что не вязалось со значением моей фамилии.
- Вот как?
- Шмидт-это Кузнецов, Шнайдер – портной…
Катя слушала меня с интересом.
- Много ты знаешь!
Стех пор, Катя периодически называла меня Иваном, когда ходила за мной и делала перевязки. Но иногда я не сразу отзывался, только потом понемногу привык.
Услышав, что девушка зовет меня Ваней, доктор весьма поначалу удивился.
- Ваня? Какой он Иван?!
- Пусть...я сам согласился. Какая мне разница?
- Мне не нравится это его дурацкое имя, - ответила Катя. - Если я назову его Гансом, я его задушу! Или выцарапаю глаза!!!
Вячеслав возвратился во взвод, явно взвинченный, в плохом настроении.
- Ходил в санчасть? Дали тебе таблетку? – спросил один из товарищей.
- Дали! – ответил он раздраженно и зло.
- А что случилось? Медсестричка тебе не улыбнулась?
- Помните этого «Фрица», которого мы в последний раз взяли, я ножом еще его ранил?
- Ну и что? Он же вроде живой был, показания дал. Что еще?- спросил Федя Семенов. - Не помер?
- Представляете, живой зараза! До сих пор в нашей санчасти валяется, разлегся как на курорте.
- Его что, еще никуда не отправили? – спросил Мелешников Ваня.
- Нет.
- Так отправят, чего ты переживаешь, – сказал Иван.
- Я в санчасти с ним сцепился, чуть не задушил гниду. Он еще ручкой мне помахал, ауф видэрзэн. Тут еще как на грех, майор в санчасть заглянул, выговор мне дал, три наряда вне очереди!
Бойцы засмеялись.
- Сам виноват, на хрена ты с ним связывался? Без тебя разберутся, все равно в НКВД попадет, там займутся. Только неприятностей себе на задницу схлопотал. Спокойнее надо Слава, нервы в разведке они ни к чему.
В помещение заглядывает сержант.
- Старший сержант Нестеренко, вас в штаб к комдиву вызывают.
- Достукался.
Если комдив уже вызывает - дело серьезное! Все знали и полковника Джанджгаву, зря он не будет. Строг командир, если разбор полетов устроит, мало не покажется.
Зашел он в штаб.
- Разрешите доложить, ст. сержант Нестеренко по вашему приказанию прибыл.
- Что у вас за инцидент произошел в санчасти, потрудитесь объяснить? Почему вы накинулись на пленного? - спросил Слышкин.
- Виноват, товарищ генерал. Он сам спровоцировал это.
- Чем? Напал на вас с оружием? Оказал сопротивление?
- Никак нет. Он мне рукой помахал, сказал: «Ауф видэрзэн»! Ответил мне дерзко, нагрубил.
- Точнее. Он что обозвал вас как-то? - спросил зам комдива.
- Никак нет. Просто дерзко ответил.
- Правильно сделал, вы не должны были с ним разговаривать. Я не разрешал, никому общаться с пленным без моего разрешения. - ответил Джанджгава.
- Он подушкой в меня кинул.
- За что?
Вячеслав опустил глаза.
- Я спрашиваю! – рассердился зам комдива.
- Я сказал ему что, разлегся он как на курорте.
- А вот это уже не ваше дело! С ним без вас разберутся, компетентные органы и отправят куда надо. Вы понимаете, что он пленный, и я могу в любой момент расстрелять человека, за любую провинность? Но прежде я должен во всем разобраться, потому что мне тоже придется объяснять это кое-кому. Его уже, допрашивали с НКВД и должны забрать, так что лишний геморрой мне не нужен. Вам ясно? - спросил Комдив.
- Так точно.
- Идите.
Если в НКВД, решат, что человек им по каким либо причинам нужен, или просто представляет, хоть малейший интерес, проблем не избежать, а комдиву понятно этого не хотелось.
Глава 30
Вечером Катя принесла мне чай, а вместе с ним банку консервов.
- Что это? – спросил я у девушки.
- Сгущенка.
- Сгу-щен-ка? – произнес по слогам.
- Сгущенка. Ты когда-нибудь, пробовал?
- Нет.
- А хочешь?
Я кивнул головой.
- Хочу!
Попробовав ложку, зажмурился от удовольствия. До этого я не пробовал этот продукт, он бы действительно вкусным!
- Вкусно? – спросила Катя
- Очень! Шон!
- Что?
- Гут! Как это по-русски точнее сказать? Прекрасно!
- Язык не проглоти.
- Это что, едят ваши солдаты?
- Да, – она засмеялась.
- Тогда я хочу в Красную Армию. Честное слово! – я решил пошутить. - Если у вас есть такой продукт, то немецким солдатам нечего делать, русские точно победят.
Катя засмеялась еще больше. В палату заглянул доктор.
- Что здесь происходит? – спросил он строго.
- Я его нашей сгущенкой угостила, он такого не пробовал. Чуть язык не проглотил. Даже сказал, что если у нас есть такая еда, немецким солдатам делать нечего. Представляете?
- Ладно, только смотри, совсем ты его разбаловала. Так нельзя, чтобы в плену ему жизнь медом казалась.
Прошло десять дней с тех, пор как я оказался в плену и меня по-прежнему лечили при санчасти. Рана еще немного болела, но терпеть было можно, поэтому я отказался от обезболивания.
Закончив делать перевязку одному из солдат, доктор подошел ко мне.
- Сегодня вам снимем швы, пройдите в процедурную.
Я последовал за ним.
- Садитесь, – предложил он.
- Больно не будет? – задал я вопрос.
- Потерпите.
Мне сняли повязку, аккуратно пинцетом сняли швы, намазали зеленкой. Немного конечно пощипало.
- Перевязывать больше не будем, пусть подсыхает, – сказал врач. – Идите.
Вернувшись на свое место, я лег.
Вскоре вошла Катерина с порцией каши. Я ее с удовольствием съел, она была вкусной, со сливочным маслом. Надо сказать, что кормили меня вполне сносно, я бы даже сказал не плохо. Обычно с утра был чай, какая ни будь каша или яйцо. В обед: картошка с тушенкой, каким-нибудь мясом, чаще курица, иногда печень или суп овощной - гороховый, щи, капуста тушеная. Просто, но мне этого хватало, в первые дни у меня вообще не было аппетита.
- Спасибо.
- Пожалуйста, – ответила девушка. – Почему ты так на меня смотришь?
- А что нельзя? Я же только смотрю.
Катя принялась за уборку, перед этим включила радио. Там что-то говорили, потом прозвучал сигнал московское время двенадцать часов, я услышал голос Левитана:
- От советского информбюро! В течение ночи на 12 мая на Кубани, северо-восточнее Новороссийска, наши войска продолжали вести бои с противником. На других участках фронта ничего существенного не произошло... Вчера наши корабли в Баренцевом норе потопили транспорт противника.
Передали сводки, все, что происходило на фронтах минувшим днем, затем зазвучала песня, «Синий платочек».
Я слушал ее молча, вслушиваясь в слова, вспомнил об Инге, мне почему-то взгрустнулось.
- О чем ты думаешь? – спросила девушка.
- Ни о чем, просто слушаю песню.
- Нравится?
- Да, хорошая песня.
Сводки передавали ежедневно, ровно в 12 часов, так что можно было сверять часы, что я и делал. В них говорилось обо всем, что происходило на фронтах в предыдущий день, потом еще вечером, передавали обо всем, что произошло за день. После обычно, звучала какая-либо музыка или военные песни, некоторые из них мне даже нравились, например: «Катюша», «Синий платочек», «На позицию девушка провожала бойца» и я их с удовольствием слушал. Было не скучно, к тому же, благодаря этому я был в курсе событий. Да и что мне еще оставалось делать в моей ситуации, как ни слушать радио да наблюдать за всем, что происходит из окна, хотя бы иногда.
Меня не связывали, на цепи не держали, мне даже предоставлялась свобода, в определенных конечно границах, я мог свободно передвигаться в пределах санчасти, по комнате, и на этом спасибо! Если доктор куда-то отлучался, и Катя тоже выходила, на всякий случай снаружи ставили солдата, но вокруг и так всегда было много народу, так что выскользнуть незаметно было нельзя. Да я и сам бежать не пытался, какой в этом смысл? Если бы мне это удалось, меня могли бы убить и свои, наверняка, поэтому назад мне тоже ни сколько не хотелось.
Иногда, конечно я маялся от безделья, не зная чем себя занять. Медсестра сматывала бинты, складывала марлевые салфетки, делала ватные туфики…
- Ну что ты, все на меня смотришь?! – возмущалась Катя.
- А что нельзя? Мне просто скучно, я хочу что-нибудь делать. Хочешь, я тебе помогу? Можно я тоже попробую?
- Салфетки укладывать? Я сама. Сматывай лучше бинты, если хочешь. – Она показала, – Вот так. Понял? Только аккуратней, – доверила мне работу.
Я принялся за нее с удовольствием, и надо признаться старался.
Вошедший доктор с удивлением смотрел на представшую перед ним картину.
- Что это? Ему что, делать нечего, уже мается от безделья? Как это понимать?
- Попросился мне помочь, вот я и дала ему работу.
Соколов засмеялся.
- Да? Ладно, пускай занимается, хоть какой-то от него толк!
По радио снова передали сводку от советского информбюро за 13 мая…
-В течение ночи на 13 мая на Кубани, северо-восточное Новороссийска, наши войска продолжали вести бои с противником. На других участках фронта ничего существенного не произошло...
Я внимательно выслушал, потом запели песню «Священная война»:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!
С фашисткой силой темною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная…
Мне стало вдруг как-то не по себе, мурашки пробежали по коже и я почувствовал озноб, показалось, что волосы зашевелились на голове. Девушка заметила, что я вдруг побледнел.
- Что с тобой? – спросила Катюша.
Я взял себя в руки, пытаясь сделать вид, что ничего не происходит.
- Ничего, все в порядке, – как ни в чем не бывало, я продолжил делать свою работу.
Катя была небольшого роста, маленькой, курносой, с задорными веснушками, соломенные волосы блестели на солнце. Я и так был без ума от натуральных блондинок! Когда снимала халат, я видел ее в гимнастерке, надо сказать, что форма ей очень шла, короткая юбочка, кирзовые сапожки, я то и дело любовался ее точеной фигуркой. С каждым разом я влюблялся в эту девчонку все больше и больше. Не за что бы не подумал, что смогу влюбится в этого маленького воробья, в этого задорного чижика. А она ведь была солдатом! Представить только, это чудо с автоматом! При одной мысли об этом мне становилось страшно! Если бы я с ней столкнулся, я бы погиб!
Волосы мои постепенно отрастали, голова начала чесаться. Не помойся почти две недели!
- Ты чего голову чешешь? – спросила она.
- Не знаю, чешется! Наверное грязная, я давно уже не мылся. У меня, наверное эти… как их?
- У тебя наверное вши уже завелись! – засмеялась девушка
- Ну да, вши! Ты посмотри, они наверное уже бегают.
Катя присела рядом.
- Давай голову посмотрю. А то, правда, еще разведешь…
Надо признаться, что вшей я тоже хватал, почти что каждые два месяца, так что для меня это было уже делом обыденным, как еще не заразился тифом, не знаю. Эти твари заставляли постоянно чесаться, не давали спать по ночам, приносили массу неудобств. Избавлялись мы от них подстригаясь наголо, если была возможность старались стирать и кипятили одежду, мылись в бане, если позволяли условия.
Я послушно положил голову ей на колени, обнял их слегка руками, закрыл глаза и балдел от удовольствия пока она копалась в моих волосах, перебирая мои темно русые локоны. Когда меня гладили по голове, мне тоже очень нравилось, я ощущал себя маленьким мальчиком и вспоминал свое детство, как часто это делала моя бабушка и мама.
Увидев это доктор, снова не мог ничего понять.
- Катя, что ты с ним делаешь?
- Ничего, просто вшей у него в голове смотрю, он чесался. А то еще разведет… насекомых.
- И что?
- Да нет, голова вроде чистая, слава Богу.
- Вымой ему голову. Я смотрю, ты его тут совсем уже приручила, так что он…
- Он меня правда слушает, совсем ручной.
Я сделал невинное лицо, состроив домиком брови.
За все время из всех заболеваний, что я перенес, были в основном обморожения конечностей, простуда, частые вирусные инфекции, самое тяжелое из всех воспаление легких. Были и отравления и поносы, случались вспышки дизентерии, которые слава Богу меня миновали. Умереть, изойдя на говно, было бы ужасно!
Тем временем в Берлине, Мария получила письмо, в котором говорилось, что сын ее, Краузе Ганс Вильгельм, пропал без вести, не вернулся с задания. Тело его не найдено и дальнейшая судьба неизвестна. Вероятно он погиб или взят в плен. Вспомнила мать о своем предчувствии, не обмануло ее материнское сердце.
Глава 31
Слишком долго длилась тишина, так что о войне можно было бы забыть, но должен был грянуть гром и он грянул. Несмотря на фронтовое затишье, местами немецкая люфтваффе пыталась бомбить позиции русских, так же как и бомбили немецкие позиции советские бомбардировщики, нанося ответные удары. Конечно, бомбежки были не столь масштабны, но все же наносили урон противнику.
В то утро проснулся я оттого, что услышал неясный гул моторов, который издавали самолеты, как следует прислушался. Причем мне стало ясно, что это не советские бомбардировщики, их я бы отличил, иногда они пролетали, чтобы бомбить наши тылы.
Я узнал звук моторов немецких люфтваффе! Вместо того чтобы обрадовать, меня это встревожило.
- Катя, слышишь? Самолеты. Моторы гудят.
- Это наши, наверное, полетели позиции ваши бомбить.
Но гул нарастал.
- Катя, это не ваши самолеты, это немецкие, мессершмитты.
- Нет.
- Я их по звуку знаю, сразу отличу. Слышишь? Приближаются.
В конце концов, Катя сама все поняла.
На улице возникла беготня, суматоха, послышались крики.
- Воздух!!!
Выглянув в окно, я увидел в небе темные точки, три самолета, которые приближались.
Вбежал Соколов.
- Тревога, воздушная. Мессершмитты прорвались!
Мы заметались. Началась бомбежка, послышались взрывы бомб, страшный грохот.
- Ложись! На пол ложись! – кричал врач.
Рвануло совсем близко, задребезжали стекла.
- Ложись! Катя ложись! - Я кинулся к девчонке, сбил ее с ног, уронил на пол, пытаясь закрыть своим телом, от осколков стекла, если окно разобьется. – Черт! Швайне, Шайсе! Дерьмо поганое! – это были еще цветочки.
Снова раздались взрывы.
- Под стол залезай, под стол! Слышишь? – крикнул Кате. - Черт!
- Под стол! – командовал доктор.
И снова взрыв!
В тот момент, я вспомнил наверное все ругательства, которые знал, сложил все русские и немецкие маты!
- Дерьмо, чтоб тебя зенитки подбили!
Тут же грохнули залпы зенитных орудий. Как в точку попал! Вспыхнул самолет, загорелся, за чадил черным пламенем, рухнул на землю. Два самолета было подбито, третий убрался подобру-поздорову. Оправились мы от шока, вылезли из укрытий.
- Все в порядке? – спросил Соколов.
- Все в порядке, все, кажется целы, – ответила Катя. Обратилась ко мне. – Ты что, специально это сказал?
- Что сказал? – я не совсем понял.
- Чтоб тебя зенитки подбили.
- Я сказал? – на лице отразилось недоумение. – Я не специально, честное слово!
Доктора и Катю вдруг охватил истерический смех, такой что все держались за животы, прямо до слез. Не выдержав, поняв наконец в чем дело, я тоже начал смеяться.
- Вот не знала, что ты так ругаться умеешь, еще и отборным русским матом, – сказала она.
- Где он таким словам научился? – смеялся доктор.– Вот это да!!!
А научиться было не сложно. За два года я столько слышал всяких ругательных слов, как от простого населения, так и от пленных, что этого хватило бы с избытком. К тому же иногда это было необходимо, поскольку ползая по тылам в советской форме, приходилось выдавать себя русского солдата. Без знаний определенной лексики это было бы невозможно! До этого я не выражался, из моих уст не вылетало ни единого бранного слова. Я старался вести себя культурно, пытаясь показать, что все-таки воспитан, но в данной ситуации не смог! Больше всего в тот момент я почему-то испугался за девушку, о себе мысли в голову не приходили. Только о ней! Я не хотел бы, чтобы с ней что-нибудь случилось.
- Я не люблю, когда мне на голову бомбы падают, даже если немецкие, – ответил растерянно.
Вдруг Катя спохватилась.
- Ой! Там, наверное, раненые есть.
- Пойдем! – спохватился доктор.
Они немедленно вышли, оставив меня одного. Я лег на свое место.
Как оказалось, раненых было немного, тяжелых ранений к счастью не было. Нескольких человек доставили в санчасть с царапинами и легкими осколочными ранениями, сделали перевязки.
- Пленный, - вспомнил доктор, – мы же оставил его совсем одного!
- Правда, мы про него забыли, - сказала Катя.
- Никуда он не убежит, а если и попытался, то вряд ли, убежал далеко. Сил у него еще не хватит. Для меня раненые, важнее.
Когда зашли в палату, я спокойно лежал в постели.
- Не смотрите так на меня, никуда я не убегу. Я сам не хочу.
Обычно просыпался я рано, но на следующий день почему-то проспал, уснул как убитый. Доктор закончил уже перевязки делать, а я все спал. Зашла Катерина, попыталась меня разбудить.
- Ганс. Ганс! Вставай, хватит спать.
- У-у, – ответил я что-то невнятно, повернулся на другой бок и продолжил.
- Просыпайся. Хватит дрыхнуть!- возмутилась она.
Но вставать мне совсем не хотелось, сон был очень сладким.
- Нет. Найн, ихь шляфн… виль нихьт ( Я сплю… не хочу) - пробормотал на немецком.
- Что же это такое?! Совсем обнаглел, немчура бессовестный! – она пожаловалась доктору. - Товарищ майор, этот Ганс не хочет вставать, совсем обнаглел, до сих пор дрыхнет!
Соколов посмотрел на часы.
- Уже половина десятого! – он заглянул в палату. – Подъем! Хватит спать, вам что, не понятно сказано? Ауфштейн!
Я мгновенно открыл глаза и сел в постели.
- Вы что, забыли где находитесь?
- Нет. Простите… - сказал виновато.
- Совсем распустились! Только слабину дай, совсем обнаглеет! Говорил же нельзя так с ним обращаться, это ты Катя во всем виновата! Вот результат… Чего этим добилась? Разбаловала совсем, он уже никого ни в грош не ставит!
Честно говоря, мне уже давно не удавалось нормально выспаться, я просто расслабился, надеясь хоть здесь отдохнуть.
- Я давно нормально не спал, нам постоянно ночью спать не давали, - пожаловался я - начальство все мозги задолбали, никакого покоя. Мы пленных взять не могли, так командиры вовсе злые были как собаки, честное слово! Я только раз выспаться хотел…
- Ладно. Нашли санаторий, что б последний раз, подъем в семь часов и все. В лагере в шесть часов на работу поднимать будут, никто с вами цацкаться не будет. Будете в лесу бревна таскать и питаться баландой, это не здесь вам щи хлебать, кашу с маслом. Тогда узнаете!
- И здесь никакого покоя! – подумал я про себя, вздохнув.
Через десять минут Катерина принесла завтрак, хлеб с маслом и как обычно кашу.
Чувствовал я себя уже почти нормально, с каждым днем все лучше и лучше, правда боль еще немного оставалась, поэтому я не двигался резко. Вообще рана не была слишком большой сама по себе, мне наверное наложили всего то четыре шва, но была очень глубокой. Представьте себе ножичек сантиметров пятнадцать, это без рукоятки, одно только лезвие, который в меня вонзился! Мало мне конечно не показалось. Как я вообще жив остался?
Катя как обычно, закончив все перевязки, начинала делать уборку помещения. Сняла свой халатик, налила ведро воды и принялась за мытье.
- Чего смотришь? Глазки сломаешь. Уставился!- возмутилась она
- Не сломаю. Не могу я на тебя не смотреть. Что, мне постоянно глаза закрывать? – повернувшись набок, я сделал вид что сплю, а сам незаметно подглядывал.
- Не подглядывай! Я вижу, что ты не спишь
- Партизанка!
- Отстань! Получишь сейчас у меня.
- Злая ты, ведьма! – сказал я с обидой.
- Ха! Это я ведьма?! Щас как дам! – замахнулась на меня, начала колотить.
- Все, сдаюсь! Не ведьма, не ведьма! Принцесса, красавица… - взмолил о пощаде. - Ай! Мне скучно, я просто поговорить хочу.
- Поговорить?!
- Хочешь, сказку тебе расскажу?
Она задрала свой курносый носик.
- Тоже мне сказочник!
- Андерсен!
Катюшка усмехнулась.
- Ну, тебя! Дурак!
Сам не зная почему, я принялся действительно рассказывать ей сказку про бременских музыкантов, наверное уже просто от нечего делать. Эту историю рассказывал мой отец, когда я был маленький, он читал ее на ночь.
- Давным-давно жил один мельник, и был у него осел старый. Решил он от него избавиться и выгнал из дому. Пошел осел в город Бремен, решил стать уличным музыкантом. Шел он, шел, на встречу ему собака, выгнал ее хозяин. Раньше она охотиться могла, а теперь старая стала. - "Пойдем со мной в город Бремен, будем петь, ты на барабане, а я на гитаре играть". Пошли они вместе, навстречу им кот не веселый. Выгнала его хозяйка, старый стал, не мог он мышей ловить. - "Пойдем с нами, будешь петь и на скрипке играть". "Пойдем". Пошли они вместе, видят петух на заборе сидит, говорит:"Завтра к хозяевам гости приедут, хотят они меня зарезать и суп сварить". "Пойдем с нами, будешь петь и на балалайке играть".
Между делом она ее слушала, улыбнулась, вдруг засмеялась.
- Что не интересно? – спросил я ее.
- Нет, рассказывай… Что дальше то?
- Шли они, шли, видят избушку, в ней огонь горит…
Когда стал рассказывать, как выгоняли разбойников, Катюшка заливалася смехом, а мне было радостно, что рассмешил девчонку и поднял ей настроение.
- А еще, какие сказки ты знаешь?
- Много. Про умную Эльзу, Ганса и Гретель, кота в сапогах, красную шапочку…
- Это я тоже знаю. Про серого волка?
- Ага.
- Хочешь, анекдот расскажу? Встречает серый волк в лесу красную шапочку: «Красная шапочка, я тебя съем!». «Зубки сломаешь!», - отвечает красная шапочка-партизанка, доставая свой автомат.
Катюша снова засмеялась. Я продолжал…
- Поймал волк в лесу, красную шапочку-партизанку: «А ну говори, где партизаны, а то изнасилую!». «Не скажу»,- отвечает красная шапочка, - «А секс я люблю!»
Она покраснела.
- Пошлые у тебя анекдоты! – замахнулась на меня.
- Ай! – завопил я, защищаясь от тумаков. – Я других не знаю!
- Ну, все! Сейчас ты у меня точно получишь!
- Ай! Ай! Я же больной. Я же раненный! Я буду жаловаться! А-а-й! Бандитка!
Услышав наш смех, вошел доктор.
- Что здесь происходит?
- Обижают, раненного бьют. Это жестокое обращение с пленными! Я требую соблюдения женевской конвенции!
- Вас на улице слышно! Сейчас придет кто-нибудь, разбираться, что здесь происходит, будет тогда, Вас точно отсюда выкинут, дождетесь.
- Он мне тут сказки рассказывает, анекдоты про красную шапочку.
- Какие еще анекдоты?
- Пошлые!
- Про любовь!
- Да! А ну расскажите, я тоже послушаю! Чего молчишь? Продолжай!
Пришлось мне и доктору анекдоты травить!
- Приезжает как-то немецкий офицер, лейтенант, после ранения домой, в отпуск, а жена, фрау, с любовником! Он достает пистолет, ну сейчас я его убью! Вдруг видит, а это майор из его же части. Спрашивает: «Чего надо?» «Ой! Извините, что помешал! Ничего, вы развлекайтесь господин майор, развлекайтесь, а я уж тогда после вас, в порядке очереди».
Доктор тоже посмеялся.
Мы весело болтали, при этом хохотали как дети. Кажется, даже забыли о том, что происходит, о войне не хотелось и думать. Я часто с ней разговаривал, рассказывал анекдоты, мне нравилось слышать ее смех, абсолютно искренний, заливистый и звонкий как колокольчик. В те моменты я забывал обо всем плохом и ни о чем не вспоминал, даже о том, что в плену, и о том какая участь меня ожидает. Это было и невозможно, если об этом думал все время, то наверное сошел бы с ума! Несмотря на все, пока был живой, жизнь продолжалась, и надо было как-то жить дальше, мириться с тем положением, в котором я оказался, и общаться с людьми, которые меня окружали. У меня был такой характер, что без общения я не мог, это мне было необходимо, как воздух! Поэтому я готов был общаться даже с врагами, да и воспринимал ли я русских сейчас как врагов? Глядя на Катю и доктора Соколова этого нельзя было представить. За это время я успел к ним привыкнуть и даже по-своему привязаться, честное слово! Хоть доктор и ворчал на меня иногда, я понимал, что это, скорее всего для порядка, чтобы я лишний раз слишком не расслаблялся и помнил, где нахожусь.
- Расскажи еще что-нибудь, – попросила Катя.
Мое умение шутить, и чувство юмора, явно ее веселило.
- Хорошо. Летят немецкие солдаты в самолете, надо прыгать с парашютом, а они боятся. Тут инструктор пилоту и говорит: «Сейчас я их заставлю! Смотри, выпрыгнут как миленькие!». «Это как?». «А у меня специальное средство есть», - достает и показывает мышь! Те с визгом, выпрыгивают из самолета. «Ну, как?» - Поворачивается к пилоту, а того уже нет в кабине, один штурвал!
Катюшка опять рассмеялась.
- А хочешь про разведку?
- Давай.
Ползут немецкие разведчики, услышал шум русский часовой, кричит: "Стой! Кто идёт?"
Один из разведчиков «Мяу!». Часовой говорит: "А, котёнок"
Ползут обратно, часовой опять: "Стой! Кто идёт?" Второй разведчик: Дас ист вир кацэн, цурук крахен "Это мы, коты, обратно ползём", перевел на русский.
Мы оба смеялись, услышав на веселый хохот, в палату снова заглянул доктор.
- Что здесь опять происходит? Вам так весело?
- Он мне опять анекдоты рассказывает, – сказала Катя.
- Анекдоты? По-моему вы в плену, а ведете себя так, как не знаю где!
- Я знаю, что в плену. Плакать мне что ли? Для меня война уже закончилась.
- Да? Вы этому так радуетесь? – доктора все же иногда, наверное раздражало мое чересчур оптимистичное настроение.
- А почему нет?
- Вот отправят вас в лагерь, там будете радоваться.
- В Сибирь? Там же холодно?
- А ты как думал? На курорт тебя пошлют?
- В Сибирь так в Сибирь. А кормить будут?
- Будут, и одежду дадут, так что совсем не замерзнешь, в Сибири тоже жить можно.
- Тогда с работой я справлюсь. Я голодный работать не смогу, сил не будет. Как будут кормить, так и работать буду!
- Ишь ты, умник нашелся. Ну, посмотрим, как запоешь, – усмехнулся Соколов.
- А может мне там понравиться? – я пытался прикинуться наивным простачком. - Вот останусь я в вашей Сибири, девушку там найду, она меня согреет. Мне с ней тепло будет.
- Интересно, кто вам это позволит?
- А что нельзя? Я же ее любить буду. Даже женщин нельзя! – махнул рукой. - Никакой радости в жизни!
- А ты оптимист неисправимый, однако!
Доктор, в конце концов плюнул, поняв что наверное бесполезно спорить с придурком.
Иногда я, конечно мог впасть в отчаяние, но все равно брал себя в руки, и ничто не могло меня сломить, словно ветку, которая гнулась, но не ломалась.
Катя вдруг увидела у меня на пальце обручальное кольцо, которого раньше не замечала.
- Ты что женат? – спросила она. - У тебя жена есть?
- Была.
- Была? Почему? Вы расстались?
- Нет, она умерла. Я просто ношу кольцо на память.
- Прости. Ты ее любил?
- Да, любил…
- Сильно?
- Сильно.
- А как ее звали?
- Инга. – Ответил я ей.
- У тебя ребенок есть?
- Есть. Дочка, три года.
- И как же ее зовут?
- Катарина.
- А кем ты работал? Кто по профессии? – продолжала расспрашивать Катя
- Журналист, работал в газете. Я окончил берлинский университет, факультет журналистики и иностранных языков.
- Вот как? Значить ты у нас ученый? Умный значить?
- А что я, дураком быть должен? Я три языка знаю.
- Какие еще?
- Польский, немецкий, немного французский, английский.
- Хм… Представитель прессы, и о чем же ты писал в своей газете? Гитлеру хвалебные оды?
- Нет, я политики не касался. Сплетни собирал, про известных людей, про артистов, брал интервью, писал театральную критику.
- А с кем из известных людей ты общался?
- Марлен Дитрих…
- Марлен Дитрих? Врешь!
- Нет, я серьезно. Статью писал, даже автограф у нее брал.
- А Гитлера тоже видал?
- Видал. Он к нам в университет приезжал, вместе с Геббельсом, министром пропаганды.
- Он лапшу наверное вам на уши весил! А вы и слушали! Нашли, кого слушать!
- Ты наверное права… но не все так просто. Вы же верите Сталину?
Глава 32
Соколова снова вызвали в штаб дивизии, передали, что комдив хотел его видеть.
- Здравствуйте Григорий Яковлевич! Заходите, - поздоровался зам комдива.
- Здравствуйте товарищ полковник! Вызывали?
- Проходите. Чайку хотите? У меня тут сахар, печение. Угощайтесь!- предложил Джанджгава.
- Спасибо.
- Как дела у вас? Как наши бойцы, поправляются?
- Спасибо, все в порядке.
- Я хотел бы еще побеседовать с вами насчет нашего пленного. В каком он состоянии?
- Что сказать, организм молодой, состояние стабильное, быстро идет на поправку. Заживает все на нем, как на собаке. Думаю, дней через десять можно будет говорить о полном выздоровлении.
- Что вы еще можете о нем сказать? Мне нужна характеристика.
- Хм-м. Как вам сказать? Первое время, конечно, нервничал, был подавлен, переживал, я бы расценил его состояние как депрессивное, а потом удивительно быстро освоился, адаптировался, смирился со всем. Сейчас, со мной и с Катей, на контакт идет охотно, достаточно общительный, ведет себя адекватно, агрессии не проявляет. В последнее время настроение у него даже чересчур оптимистическое, Катерине все время какие-то байки рассказывает анекдоты, пытается ее насмешить, только хохот стоит, вообщем такое впечатление, что он к ней даже не равнодушен, когда налет был, почему-то за нее испугался, даже прикрыть ее пытался.
- Вот, даже как? С чего это он? – спросил Джанджгава несколько удивленно.
- Да уж что-то больно трепетно он к Катерине относится. Вообщем слишком плохого я ничего о нем пока сказать не могу, обычный парень. Мальчишка еще, даже повадки ребяческие.
- О чем в основном говорит? Что больше всего интересует?
- Говорит, конечно, много, но в основном на отвлеченные темы, о ерунде всякой. Я не слышал почти, чтобы он говорил о политике, редко, за исключением, конечно, того, что он сказал, что не поддерживает политику Гитлера и даже готов перейти на нашу сторону. Спрашивал, что с ним будет? Куда его отправят? Когда я сказал, что его могут отправить в лагерь для военнопленных, в Сибирь, он только спросил, как кормить будут. Даже пошутил, что останется там, если ему понравится, девушку найдет, которая его согреет.
Зам комдива усмехнулся.
- Ладно, надо будет еще с Катериной поговорить. Когда вернетесь, пришлите ее ко мне.
- Хорошо.
Через некоторое время к комдиву зашла Катерина.
- Можно войти? Здравствуйте Владимир Николаевич! Мне сказали, что вы меня звали?
- Да, проходи, Катюша садись, разговор у нас будет неформальный.
- Я слушаю.
- Тебе удалось наладить контакт с пленным. Мне надо знать, о чем он думает, что говорит, что спрашивает, как себя ведет, какой у него характер?
- Ну, вообщем, ведет себя пока нормально. Сначала конечно какой-то подавленный был, переживал, а потом оживился, разговорчивый такой стал. Глазки мне строит, партизанкой меня называет, шутит, анекдоты рассказывает. В последнее время так трындит, что рот не закрывается, хлебом не корми, только дай поговорить.
- О чем говорит?
- Как сказать? – она пожала плечами. - Ничего особенного. Говорит, что работал журналистом, заканчивал берлинский университет, факультет журналистики и иностранных языков. Жена у него умерла, есть дочка. Бабушка русская из Одессы, дед поляк, уехали в Польшу в 17-м году, отец немец.
- Ну, это мы в курсе. Не обижает тебя?
- Нет, раз только ведьмой назвал, но в шутку. А вообщем вроде и не злой, обычный, парень как парень такой же как все, простой, общительный, с чувством юмора.
- Я так понял, что не равнодушен он к тебе? Так что смотри! Какие вопросы задает? Спрашивал о том, в какой он части? Номер дивизии? Сколько человек? Еще что-нибудь? Вел себя как-то подозрительно?
- Нет, этого не спрашивал. Спросил, только, как командира зовут. Еще спрашивал, что с ним будет, куда его отправят, больше ничего.
- Ясно. Ладно, Катюша, спасибо, можешь идти, но все равно, будь с ним осторожна.
Поговорив по душам с зам комдива, Катя вернулась. Увидев Катюшку, я снова заулыбался.
- Катюша!
Что бы развесить ее немного, напел ей песенку:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли, туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий, берег на крутой…
Но на лице девушке заметил какую-то настороженность, которую мгновенно уловил.
- Катя! Катрин, что-то случилось?
- Нет, все в порядке.
У меня закралось чувство, что она что-то скрывает.
- Катя, не обманывай меня, я все чувствую! Что-то не так? Скажи мне, пожалуйста!
- Я же сказала, ничего не случилось, – ответила девушка.
- Я тебе не верю.
При всем при том, я был неплохим психологом и чувствовал людей, поэтому понимал, когда мне лгут. Обмануть меня было практически не возможно. Наверное, что-то случилось? Но я больше не стал ее допытывать, это было ни к чему.
- Хорошо, не хочешь как хочешь.
Мне стало скучно, и я решил, хоть как-то отвлечься. Должен же я был что-нибудь делать?! Книг в санчасти практически не было, только некоторая медицинская литература, которая меня не интересовала.
- Катя, у тебя есть бумага и карандаш?
- Зачем тебе?
- Просто, мне скучно. Хочешь, я тебя нарисую?
- А ты умеешь?
- Конечно.
Хорошим художником, я не был, но рисовал вполне прилично.
- Хорошо, я сейчас посмотрю.
Она вернулась с карандашом и листочком бумаги.
- Ты садись на стул, посиди немного, хорошо?
- Ладно.
Катя присела рядом на табуретке. Положив листочек на книжку, я начал малевать.
- Не двигайся пока.
- Мне уже надоело. Ты скоро?
- Еще немножко. Подожди, я сейчас.
Прошла еще минута…
- Все, можешь смотреть.
- Это я?
- Ты. А что не похоже?
- Не знаю. Ничего, у тебя получается! Ты где так научился?
- Я сам.
- Подожди, – она показала рисунок доктору. – Григорий Яковлевич, посмотрите как меня нарисовали!
Я конечно старался.
- Хм? Похоже. И кто тебя так рисовал?
- Ганс.
- Ганс? Это он так умеет?
- Ну, да.
- Надо же, неплохо получается, – сказал доктор.
Прослушав сводки за 17-е мая, я понял, что снова ничего существенного не произошло. Это меня скорее настораживало, чем ободряло. Слишком тихо, так долго не могло длиться, если что-то скоро произойдет, то это будет кошмар! Побоище будет жестоким, не на жизнь, а на смерть. Впрочем, меня это не касается, вряд ли я больше возьму в руки оружие. Отправят меня в лагерь, дадут кирку с лопатой, покормят баландой, война рано или поздно закончится, скорее не в пользу Германии, если от тифа или еще какой-нибудь заразы не сдохну, вернусь домой. Так я, по крайней мере думал. Хотя, если б я знал, индюк тоже думал!
- Опять ничего существенного не произошло, все одно и тоже, - сказала Катя. - Когда уже дадут вам как следует?!
- Ты у меня это спрашиваешь?! Я откуда знаю?
- Подожди, получите еще.
- Спасибо, - ответил я, - мне уже досталось, так что мало не показалось. Впрочем, мне уже все равно, что будет. Хоть разнесите весь наш вермахт, скажу, что так им и надо! Надоело все…
По радио снова передали песню.
- Ганс, а на каком языке ты сейчас думаешь? - спросила Катя.
- На русском. Черт, тьфу! Скоро немецкий уже забуду!
Девчонка захохотала.
- Совсем обрусеешь.
Я и сам заметил, что все больше отвыкал от немецкого языка, так как мне не приходилось на нем общаться, да и говорить на нем было не с кем, если все вокруг говорили только на русском. Повсюду была только русская речь! В конце концов, у меня даже акцент стал исчезать. Хотя, мы часто разговаривали с Катей, и я даже иногда обучал ее немецкому языку, она то и дело спрашивала, как по-немецки то, а как это.
- Как по-немецки «спасибо»?
- Данке шон!
- А как «здравствуйте»?
- Хале, Гутен таг.
- «Извините»?
- Фэрцайэн зи, энтшульдигэн зи битэ!
- А любить, как по-немецки?
- Либэн. Их либе дихь!
- А по-польски?
- Кохаю.
Так, что через некоторое время, благодаря моим занятиям, она уже кое-что знала, по крайне мере самое простое.
Без общения я действительно не мог, хлебом не корми, только дай поговорить! Так уж наверно я был устроен.
В тот момент доктор куда-то вышел, и мы остались одни…
- Катя, поговори со мной, - попросил я ее. - Расскажи, что-нибудь.
- Что тебе рассказать?
- Не знаю, - меня вдруг потянуло к ней.
Я взял ее нежную руку, осторожно потеребил ее пальчики, поправил волосы, провел рукой по щеке, посмотрел ей в глаза, не отводя от нее взгляда. Катя не могла оторваться, словно под гипнозом, она смотрела на меня как кролик на удава! Кончиком носа я осторожно дотронулся до ее носа, потом медленно притронулся к ее губам и нежно поцеловал, так что
девушка закрыла глаза и легко поддалась, сама ответив на мой поцелуй. Затем, она вдруг резко опомнилась, влепила мне пощечину и убежала! У меня открылся рот, от полной неожиданности и недоумения. Я никогда не мог понять этих женщин! Интуитивно я знал, что ее ко мне тянет, но она изо всех сил старалась меня оттолкнуть. Этому нельзя найти объяснение, но это факт! Почему девушкам всегда нравятся негодяи, хулиганы или бандиты? Их прямо влечет к ним! В случае с Катей, это наверное не было исключением.
Через некоторое время она вернулась.
- Катя.
Она сделала вид, что не слышит.
- Катя!
Девушка молчала.
- Катя, прости меня, пожалуйста!
- Что?
- Я не хотел, честное слово! Так получилось. Просто ты очень красивая, я не смог…
- Не надо.
- Я наверно тебе противен?
- Да нет же! Парень как парень, такой же дурак, как все остальные. Вам только одно!
- Ты наверно меня ненавидишь?
- Надо же, совсем бдительность потеряла. Хорошо, что этого никто не видел.
Я вздохнул.
- Я что такой страшный?
- Ты понимаешь, что могло бы быть, если это кто-то увидел. Тебя расстреляли бы сразу!
- Ну и пусть! Я готов умереть за такую красивую девушку как ты.
- Да? И меня бы вместе с тобой, в НКВД бы сдали! Сослали в Сибирь как врага народа!
Тут я действительно испугался.
- Тебя? Нет! За что? Я об этом не подумал, прости! Это я во всем виноват. Я не думал что все так серьезно! Прости!
- Ладно.
Когда мы взглянули, в дверях стоял доктор.
- Что у вас происходит?
Я догадался, что он вероятно подслушал часть нашего разговора.
- Ничего, все в порядке Григорий Яковлевич, – ответила Катя.
- Точно?
- Точно.
- Вы о чем-то говорили. В чем он виноват?
- Ни в чем.
- Я не глухой и слышал последнюю фразу. О чем он не подумал и за что просил прощения?
- Ладно. Катя, еще раз тебя предупреждаю, будь с ним осторожна! Нельзя ему доверять! Здоровый парень, а ты девушка. Не забывай что он враг! Солдат немецкий, разведчик! Или ты думаешь, если он пленный то не опасен? Ты что совсем его не боишься? Неизвестно еще что он может выкинуть.
- Нет, а почему я должна его бояться? Вот еще! Я врагов не боюсь, убью если надо!
- Доктор, я сам ее боюсь! – вставил я, - Честное слово! Это ведьма злая, страшнее любого оружия! Сама кого угодно убьет.
- Замолчит он наконец или нет! – рассердился Соколов. - Разговорился по-русски! Теперь трындит без остановки, хоть рот зашивай!
С раздражением он вышел.
Часов в семь вечера, к Кате снова зашли девчонки, окликнули с улицы. Я услышал девичьи голоса.
- Григорий Яковлевич, можно я с девчонками поболтаю? Я тут, рядом, если что вы меня позовете. Погуляю, я недолго!
- Иди, - сказал доктор. - Я сам за ним пока присмотрю.
Катя выбежала на улицу.
- Привет! – Катерина поздоровалась с подружками.
На крылечке её уже ждали Вера, Марина и Аня.
- Пойдем прогуляемся, - предложила Марина, - смотрите какая погода хорошая.
- Я далеко не могу.
- У тебя что, дел так много?
- Нет. Я не сказала, что куда-то пойду.
- Так отпросись! – сказала Марина. – Пойдем к ребятам, заодно поболтаем.
- Верно, - поддержала Анюта, веселая и смешливая девчонка, санинструктор в одной из стрелковых рот.
- Глядишь, жениха себе хоть найдешь, а то все одна да одна, - сказала Марина. – Знаешь сколько ребят вокруг, и не прочь бы с тобой познакомиться. Я знаю тут одного, который давно на тебя уже смотрит, Толиком к стати зовут, старший сержант.
- Не хочу я знакомиться ни с кем, - ответила Катя. Вот закончится эта война, тогда…
- Ну и зря! Жизнь то идет. Когда война еще кончится, что же теперь и не влюбляться совсем?
- Страшно мне, – ответила Катя. - Вот влюбишься, а вдруг его убьют?
- Их всех могут убить, и что делать теперь? Не любить? – спросила Марина. – Вот уж нет! Я буду любить, даже всем им назло! Неизвестно что завтра с нами будет, а ты любви так и не узнаешь. Так что пользуйся моментом, живи сегодняшним днем.
- Был у меня жених, да без вести пропал, толи в плен попал, толи убили… Даже не знаю что с ним. – Катя вздохнула.
В помещении было ужасно душно и не хватало воздуха, мне очень хотелось его вдохнуть. Я долго наблюдал за девчонками, но в конце концов не утерпел, открыл окошко, и высунулся из него. К тому же, мне было любопытно, и я не мог удержаться от соблазна с ними поболтать, так меня распирало. За все это время я и так едва не завял от скуки.
- Катя! Катя!
Девчонки мгновенно замолкли и обернулись в мою сторону.
- А это еще кто? – удивилась Анюта.
- Катя! – я улыбнулся девчонкам и помахал им рукой. - Гутен таг! Медхен!
Глаза девчонок округлись от удивления и неожиданности.
- Исчезни сейчас же! – крикнула Катя. – Закрой окно! Незачем чужие разговоры подслушивать! Только тебя здесь не хватало! – разозлилась она.
- Кто это? - спросила Марина. - Разве в санчасти еще кто-то лежит? Ты ничего об этом не говорила.
- Есть тут один дурак…немец тот, пленный, - ответила Катя.
- Его что все еще здесь держат?! – удивилась Вера.
- Девчонки! – крикнул я снова. – Как дела?
- Он что по-русски разговаривает?!! – удивление Веры стало еще больше.
- Еще как, - ответила Катя. Уж лучше бы вообще не знал. Рот у него просто не закрывается никогда.
- Вот это да! – Марина открыла рот.
- Разведчик чертов! – разозлилась Катя.
- Так он из разведки?! – у Марины округлились глаза
- Клоун несчастный! Бабушка у него русская… Думаете откуда он русский так знает?
- Так вон оно что?! – ахнула Вера.
- Девчонки! – я опять попытался обратить на себя внимание.
- С «Фрицами» не разговариваем!
- А я не Фриц, меня Хансом зовут!
- Какая разница! – сказала Вера язвительно. - Все равно мы с тобой разговаривать не намерены.
- Почему?
- По кочану и по капусте! - ответила Вера. - С фашистами не общаемся.
- Я не фашист! Катя, скажи им!
- Закрой окно! – ответила Катя. – Я сейчас ухожу.
- Куда?
- К жениху! Девчонки пойдем-ка отсюда.
Девчонки повернулись и направились в сторону.
- Катя! Катя!! Ты меня бросаешь? Катя!!!
- Закройте окно! – я услышал голос доктора за спиной и вздрогнул от неожиданности. – Кто вам разрешал открывать окно? Отойдите от него немедленно.
- Я воздухом хотел подышать, мне душно, - пытался я оправдаться.
- Закройте сейчас же окно!
Пришлось мне повиноваться.
продолжение следует...
http://www.proza.ru/2009/01/11/880