Победители ведут себя как мерзавцы. Всегда. И в этом нет их вины. Это закон природы.
(Valley, "Burglar’s trip")
Шатер короля, казалось, был отлит из золота. Тяжелая парча сверкала на июльском солнце, колола глаза.
Человек в черном шел сквозь толпу, вспарывая ее, точь-в-точь как лезвие ножа вспарывает ветхую ткань. Он смотрел прямо перед собой, ничего не видя, кроме золотого трона у шатра, а на троне – грузного короля в сверкающих доспехах.
«Вырядился как на парад. Раздулся от спеси. Торжествует, солдафон. Падаль, червяк, старый параноик… Ну что ж, теперь его время, пусть потешится. Проклятье, ну и балаган! Главное – побольше смирения в позе, побольше лести. О Тьма, мне, мне унижаться… И перед кем!»
Глаза Аннатара против воли полыхнули гневом, но тут же погасли.
«Ничего, терпи. Надо вытерпеть. Ради него. Ради его дела. Нашего дела. Терпи».
Когда до королевского трона оставалось шагов десять, не больше, Черный откинул край плаща, широким движением вытянул из ножен меч. Раздался свист вороненой стали. Войско ахнуло. Охрана, стоявшая по бокам трона, шатнулась было вперед, на защиту короля… Но тревога была напрасной. Черный взялся за меч обеими руками, помедлил… и переломил его о колено. Раздался звук, похожий на стон. Стон умирающего клинка.
«Прости, друг. Но лучше тебе сломаться, чем попасть в их руки».
И упали обломки меча в пыль к ногам короля. А вслед за этим и сам Аннатар пал на колени пред золотым троном и повел такую речь:
- Ныне узрел я, безумец, всю мощь Нуменора, и, узрев, ужаснулся дерзости своей. Поистине нет равных королю Ар-Фаразону и воинству его! О могучий, клянусь никогда более не посягать на державу твою. И в знак покорности и раскаяния отдаю себя в твои руки. Молю об одном: пощади неразумных, посмевших оспорить господство твое. Яви милосердие, владыка, довольно крови лилось на этих землях. Да будут моя кровь и мое тело выкупом за их безумие, и да падет на меня кара твоя!
Последние слова Аннатар произнес, опустив голову и вытянув вперед руки, будто подставляя их под оковы.
Ар-Фаразон окинул довольным взглядом коленопреклоненную фигуру в черном плаще. Он с нескрываемой радостью смотрел на эту покорно опущенную голову, на поникшие плечи, на смоляные с проседью волосы, закрывшие склоненное лицо пленного… Владыка Нуменора не спешил отвечать, не спешил отдавать приказ. Момент был историческим и слишком сладостным, так почему бы не продлить его немного?
Молчание повисло над холмом, душным облаком накрыло белые с золотом шатры. Военачальники и вельможи, вся эта надменная толпа, окружавшая короля, не отрывала жадных глаз от черной фигуры, застывшей в униженной позе перед золотым троном.
Эру всемогущий, неужели это он, тот самый, главный приспешник Моргота, Черного Властелина? Он, могущественный чародей, возможно, сильнейший среди Сотворенных Арды, теперь добровольно склонил голову перед смертным нуменорским владыкой?! Это потрясало воображение, это было великое торжество… и великий страх, в коем ни один из них не посмел бы признаться даже самому себе.
Наконец Ар-Фаразон нарушил молчание.
- Удивительно, что ты сам пришел, враг Света. Мы ведь знаем, как ты упрям и как закоснел во злобе. Но это хорошо. Стало быть, хватило ума сдаться добровольно, не дожидаясь, пока тебя приволокут к нашим ногам. Мы довольны речью твоей, но веры тебе нет и быть не может. Всем известно коварство Аннатара Темного. Так вот имей в виду: твои штучки с нуменорцами не пройдут.
И, оглянувшись по сторонам, король добавил:
- Полюбуйтесь, господа, на это Морготово отродье! И это им пугали нас здешние дикари!
Окружавшие трон офицеры нервно хохотнули.
«Тварь, подлая тварь!.. Испепелю!» - взвыло волком в груди, но Аннатар задушил в себе вспышку ярости.
«Молчи… Ради него. Ради его дела. Терпи и молчи».
Ни на дюйм не поднял Аннатар склоненной головы. Но если бы видел сейчас король эти глаза-угли, спрятанные под завесой черных пополам с сединой волос, то узрел бы в них свою гибель.
Ничего не увидел Ар-Фаразон и продолжал повелительно:
- Слушай же наш приговор. Как мы уже сказали, веры тебе нет и быть не может. Поэтому пленником тебя отвезут в Нуменор…
«О!!!»
Все внутри замерло и оборвалось. Вот оно, само идет в руки. Враги сами отвезут его в Нуменор! Сами!
- … И там будешь ты пребывать в заточении, пока не убедимся мы, что ты не сможешь причинить нам вреда, - закончил король.
Главное – ничем не выдать свою радость.
«Терпи. Унижайся, терпи, терпи»…
- Суров твой приговор, о владыка. Но надлежит во всём исполнять волю великих королей.
И с этими покорными словами Аннатар по обычаю Востока прижал ладонь ко лбу и к сердцу, а затем униженно коснулся подножия трона пылающим челом… И вскрикнул от ожога раненый холм, но никто ничего не услышал, ибо люди глухи к стонам матери-земли.
… - Дайсэ! Иди сюда! Погляди, что я нашел!
Язгур, черноглазый мальчишка лет десяти поманил к себе закадычного друга, с которым они вдвоем вечно пропадали на окраинах Умбара, на горе родителям.
- Ну, что у тебя там? – подбежал Дайсэ.
- Вот, смотри!
Умбар сильно раздался вширь, и то, что было в древности пустынными холмами, давным-давно превратилось в жилые кварталы. Однако это место предприимчивые застройщики почему-то обходили стороной. Сюда в основном свозили всякий строительный хлам.
Дайсэ уселся на корточки и уставился на то место, куда указывал его приятель. Ничего особенного. Черная вмятина в земле, гладкая и блестящая, как скол угля. Черная рана среди жухлой травы.
- Ну, и что тут такого? Тоже мне, сокровище! – хмыкнул Дайсэ.
- Оно горячее, - задумчиво произнес Язгур. – Я подержал ладонь над этим местом – точно как над кастрюлей, когда суп кипит.
- Ерунда!
- Не веришь – попробуй!
Дайсэ с видом превосходства (ему-то было уже одиннадцать!) смело прижал ладонь к черной вмятине… И упал, закатив глаза под лоб.
- Дайсэ! Дайсэ, ты чего?!- испуганно тряс его за плечи Язгур. – Дайсэ, хватит, это не смешно! Вставай! Да вставай же! – мальчик уже плакал от испуга.
И тут Дайсэ не открывая глаз, проговорил чужим, хриплым голосом: - О Тьма, мне, МНЕ унижаться… И перед кем?!… Дюльмэ! – и застонал, точно от сильной боли.
- Эй! – отчаянно закричал Язгур, увидев вдалеке рабочих с лопатами на плечах. – Эй! Люди! Сюда, помогите!...
… - Гм!
Ар-Фаразон, приятно удивленный, не смог сдержать довольной улыбки. «Вот как надо отвечать королю, - подумалось ему. – А то всё «честь имею», «слушаюсь», «да, мой государь»… Вяло, неубедительно. Надо будет как-нибудь на досуге поболтать с этим подлецом. Силен же, вражина, до сих пор силен, а вот, поди ты – сам пришел, сдался! Может, и не лжет? Во всяком случае, такой трофей выпадает раз в жизни».
Так решил про себя Ар-Фаразон, но вслух произнес сурово:
- В кандалы его.
***
Они спешили заковать его, спешили обезопасить себя, ибо страх перед ним был велик. Солдаты и офицеры великого Нуменора изо всех сил старались быть спокойными и деловитыми, но их спокойствие давало трещины, как раскаленная земля, сквозь которую сочится лава.
В окружении сотни воинов («Они бы еще полк нагнали…») пленного вели к походной кузне. Скорей, скорей! Не ждать вступления армии в город! Ценная добыча войдет в Умбар уже в цепях.
Он шел внешне бесстрастный, но чуял звериным чутьем их ужас перед собой, и это давало надежду. Его окружал не конвой, а смятенное стадо. «Как в старой джубайской притче… Еще старик Харайа рассказывал… Унгаши – шакалы поймали в пустыне льва и не знали, что им делать с такой победой». При этой мысли он усмехнулся.
- Чему смеешься? Как смеешь ты смеяться, раб! – резко прозвенел над ухом юный, срывающийся на басок голос. Аннатар глянул мельком, не замедляя шага. Молоденький офицерик, белая кость, сразу видно, штабист, из адъютантов. Такие доставляют командующему только вести о победах, о поражениях молчат.
Равнодушно отвел он взгляд, и это, очевидно, взбесило мальчишку.
- Не сметь отворачиваться, когда с тобой разговаривают! Стойте! Он оскорбил меня! Оскорбил офицера королевского штаба! Чему ты смеялся, раб, отвечай! – рука офицерика вцепилась в плечо Аннатара. Тот резко остановился, глянул в упор…
И тут открылась перед ним жгучая, постыдная тайна юного наглеца. И мозг красавца-адьютанта просверлило: «Что, опять твой полковник не давал роздыху всю ночь? Зад не болит?» Юнец задохнулся, выпучил глаза. А в мозгу беспощадно ударило: «И что скажет наша невеста, чистая как первый снег Элимель, когда узнает? А ведь она скоро узнает. Нашлись добрые люди». С ужасом увидел он, что пленный говорит, не разжимая губ.
Рука адъютанта разжалась, упала беспомощно… Забыв закрыть рот, он тупо смотрел вслед удаляющейся темной фигуре, стиснутой кольцом солдат. А вечером того же дня офицерик, рыдая, писал предсмертную записку. Наутро его нашли в петле.
***
- Руки сюда, - тяжело молвил кузнец, указав на наковальню.
«Ничего. Ничего, терпи. Это всего лишь земное железо, земная руда, смертный с обыкновенным молотом. Отцу было куда хуже».
Аннатар поднял руки, тряхнул ими. Попутно отметил, как нервно вздрогнул конвой… О Тьма, Валар меня забери!
Черные рукава сползли к локтям. Обнаженные смуглые руки легли на наковальню.
…А потом был долгий путь, отмеченный тяжестью кандалов и ранами на запястьях, усеянный шипами, истерзавшими его гордость до кровавых лохмотьев. Но это был путь в недоступный и вожделенный Нуменор, путь в самое сердце ненавистного Запада… И они сами (о глупцы!) везли его туда. Ради этого стоило потерпеть.
***
Расчет оказался верным: Ар-Фаразон был до того упоен своим торжеством над величайшим из темных бессмертных, что поход вглубь Харадских земель, далекий Барад-Дур и еще более далекий Юг его уже не волновали. Доводы членов военного совета в пользу продолжения карательного похода король небрежно отметал. Приближенные замечали в своем повелителе какую-то странную рассеянность, несвойственную ему ранее. Казалось, ум его затмился. Только ОН, опасный узник, закованный в кандалы, неусыпно охраняемый сменным караулом – только он один занимал мысли владыки Нуменора. Дошло до того, что среди блестящей вельможной свиты поползли слухи о том, что, мол, проклятый Враг околдовал их короля, прежде такого насмешливого и твердого воина.
Вечером три дня спустя после достопамятного пленения Аннатара Темного князь Амандиль, не скрывая раздражения, говорил:
- Клянусь орлами великого Манвэ, его точно подменили! Я не узнаю короля. Да, он и раньше не был ярым поклонником Света, часто говорил всякие непотребства о великих Валарах и Заокраинном Западе… Грубые мужицкие шутки, недостойные короля… Да что говорить, его манеры всегда оставляли желать лучшего! В детстве он вечно швырялся в меня яблоками, сидя на дереве. Не понимаю, что наша королева нашла в этом… этом… Ай!
Тут только князь заметил, что в пылу речи опять обкусывает ноготь на указательном пальце, и дошел до того, что укусил непосредственно палец, ибо ноготь уже кончился. От боли и смущения Амандиль окончательно вскипел:
- Но интересы Нуменора всегда были для него на первом месте! Хотя бы потому, что это в первую очередь его интересы!.. А что мы видим сейчас? Он же с ума сошел из-за этого проклятого хитреца! Подлая, коварная, скользкая мразь, он ведь добился своего! Добровольная сдача в плен, красивые жесты, неприкрытая лесть, нарочитое публичное унижение! Есть от чего потерять голову! И теперь наш государь только и знает, что повторяет слова этого гада: «Надлежит во всем исполнять волю великих королей»! И ведь повторяет с восхищением! Вот, мол, как надо чтить его священную особу! Глупец! Вместо того чтобы раз и навсегда уничтожить на корню любое сопротивление южных варваров, идти вглубь Харада, сжечь дотла Барад-Дур, это гнездо мятежа, мы сидим здесь, в Умбаре! И слушаем обезумевшего от спеси короля! Вы слышали? Он отдал приказ готовиться к отплытию в Нуменор! Жаждет похвалиться своим трофеем перед чернью! Безумное, безответственное решение…Он погубит королевство, попомните мое слово, дайратор.
Все это князь говорил, обращаясь к Бэлинзору, и речь его с каждым словом становилась все менее сдержанной. Но дайратор, безнадежно отравленный подлым Востоком, лишь мудро помалкивал, позволяя себе иногда сокрушенный вздох. Мысленно он уже составлял подробную докладную записку государю о неблагонадежности его ближайшего советника. Когда же разгоряченный князь выдохся, дайратор предложил вместе покурить. И удивительное дело – Амандиль, гордый аристократ, краса нуменорской древнейшей знати… неожиданно согласился!
- Моргот бы все это побрал, - пробормотал он с отчаянием и брезгливо сунул в рот свернутые в трубочку коричневые сухие листья.
- Не угодно ли огоньку? Вы затягивайтесь, затягивайтесь, дорогой князь. Не бойтесь, это просто. Вот, смотрите, - и Бэлинзор сам с наслаждением затянулся, а затем, как заправский курильщик, выпустил дым из ноздрей.
Возмущенный тем, что его подозревают в трусости, князь сделал глубокий вдох, и… Глаза его полезли на лоб. Он зашелся в кашле, давясь дымом. Бэлинзор захлопотал около гостя, крикнул, чтобы принесли воды… Возможно, если бы в эту минуту сиятельный Амандиль погиб от удушья, вся дальнейшая история Арды пошла бы по иному. Но он выжил. И проявил упрямство, каковым всегда отличался. Так что вскоре уже оба: князь и дайратор увлеченно курили благословенную зелено-бурую травку хче, от одной затяжки которой мир становился прекрасным, а все неприятности растворялись в клубах дыма.
***
Во время сборов к отплытию Ар-Фаразон не единожды вызывал к себе пленника. Вначале это были допросы: надменный победитель и униженный побежденный. Потом допросы все более стали походить на беседы. Аннатар чувствовал, что короля тянет поговорить с ним, ощущал его страх и жадное любопытство. Он уже нашел нужный тон в разговоре с западным варваром, знал, что льстить ему надо как можно больше, а заодно и забавлять. О школа Востока, великая школа лести и коварства, как ты пригодилась ему сейчас!
Последнее их свидание состоялось уже на флагманском корабле, когда королевский флот шел домой, к Нуменору. Аннатара ввели в каюту, убранную коврами. Он низко поклонился, прижав ладонь ко лбу и сердцу. Глухо звякнула цепь. Конвой, повинуясь нетерпеливому взмаху королевской длани, вышел вон.
Ар-Фаразон тяжело глянул исподлобья, поверх края серебряной кружки. Сесть не предложил, и говорить не торопился.
Лицо пленного было спокойно. Прекрасное лицо. Лик существа, не знающего смерти. О, Моргот меня забери… Глаза короля налились кровью. Шайя, крепчайшая харадская водка, настоянная на травах, брала своё.
- Что, хау дулгу, каково тебе в кандалах? – спросил насмешливо.
«Хау дулгу… Темный ворон… Ворон, который выклюет тебе глаза, нуменорец».
- Побежденному не к лицу роптать, о владыка, - ответил Аннатар смиренно. - А черных воронов часто держат на цепочке и слушают их болтовню.
Король фыркнул от смеха, поперхнулся, закашлялся. Потом глянул на пленника внимательно, уже без улыбки.
- Сладко поешь, Темный.
И снова хлебнул из кружки. О Тьма, подумалось пленному, что за варварство! Да разве можно так пить шайю! Этот крепчайший хмельной напиток сбивал с ног и вышибал дух у тех глупцов, кто позволял себе три глотка подряд. На Востоке знающим людям подавали шайю в крошечных расписных пиалах, и радушные хозяева наливали гостям совсем чуть-чуть, с наперсток. Пили степенно, по капле, обычно уже в середине трапезы, ведя неторопливую беседу и перекатывая на языке богатейший пряный букет коварного напитка. А этот… Боги, как он еще держится! Впрочем, что взять с западных варваров. Так думал Аннатар, бесстрастно глядя на короля, жадно глотающего харадскую водку. Что-то явно мучило победителя, давнее, наболевшее. Ему, видимо, страстно хотелось поговорить, но гордость и стыд запечатывали уста. Аннатар ясно видел эту внутреннюю борьбу (Тьма, да у этого дикаря все как на ладони!), и поэтому тоже молчал. Пускай сам дозреет.
Было слышно, как волны глухо ударяют в стенки каюты. Радуясь попутному ветру, корабли спешили к родным берегам.
- Можешь сесть, - отрывисто бросил король.
- Возможно ли тому, кто ниже последнего слуги, сидеть в присутствии владыки?
- Садись. Я разрешаю.
- Повинуюсь.
Аннатар сел, опустив глаза.
- Ты говорил, что помнишь юность мира.
- Да, о владыка.
- Расскажи.
Аннатар сокрушенно вздохнул.
- Увы, что могу я, ничтожный, добавить к тому, что мудрости владыки уже известно? Без сомнения, высокие покровители Нуменора, блистательные гости из Заокраинного Запада, поведали вам все, что дозволено знать смертному.
Эта покорная речь возымела на короля странное действие: его глаза сверкнули бешеной злобой.
«Вот оно, твое слабое место».
Ар-Фаразон с силой стукнул кружкой об стол.
- Дозволено, - проговорил он, с ненавистью глядя в окошко каюты. – Кто смеет решать, что дозволено, а что нет великому Нуменору?!
«Клинок вошел в старую рану. Повернем, чтобы было больней».
- Да не прогневается владыка на ничтожные речи раба своего, но есть высшие силы, которые смеют решать за Нуменор. И обитель этих сил – Заокраинный Запад, земля блаженных.
- Замолчи!
От удара королевского кулака подпрыгнула и опрокинулась кружка.
Аннатар встал и склонился до земли, прижав скованные руки к сердцу.
- Я в твоей власти. Но и ты, повелитель, во власти Валинора, и так было и будет вовек.
- Замолчи, раб!
Аннатар опустился на колени и молвил твердо, глядя королю прямо в глаза:
- Карай меня, как тебе будет угодно. Но увы – горькая правда не перестанет быть правдой.
Охваченный гневом король встал, подошел вплотную к коленопреклоненному Аннатару и, схватив его за волосы, рванул вверх, заставляя поднять лицо.
- Ты это нарочно, дулгу, нарочно… Морготово отродье, смеяться надо мной вздумал?!
- Больно видеть мне, что ты огорчен, о могучий. Но не могу я сказать, что нет ничего выше твоей власти. Ты первый уличишь меня во лжи. Нет, даже ценой своего спасения не стану я оскорблять твой слух пустой лестью. Ибо ты воистину велик, о владыка, ты выше лести. А теперь казни меня, как пожелаешь.
И неподдельное обожание светилось в чудных глазах Аннатара Темного, и голос его был слаще меда и мягче лебяжьего пуха. Как зачарованный смотрел король в эти глаза, две черные бездны с угольками на дне. Глаза бессмертного… Бессмертного! О боги… Ар-Фаразон выпустил из своих пальцев волосы пленного и вздрогнул, ощутив на запястье мимолетный поцелуй.
- Встань.
Аннатар послушно поднялся с колен. Король смерил неверными шагами каюту из угла в угол и грузно опустился в кресло. Он явно был смущен и не знал, куда девать руку, на которой еще не остыло прикосновение губ пленника. Поэтому он счел за благо снова глотнуть из кружки.
- Каково это – быть бессмертным? – внезапно спросил Ар-Фаразон.
- Это великое благо и великое бремя, владыка. Но главное – власть. Власть над временем, которому нет конца, - вкрадчиво молвил узник.
- Которому нет конца, - повторил король машинально, хриплым голосом. Аннатару почему-то вспомнилось, что точно такими голосами кричали попугаи в саду у эсмина. Но, хвала Тьме, он сумел подавить в себе усмешку.
Тяжко взглянул на него Ар-Фаразон. Глаза его были мутны, в них плескался хмель, и Аннатар кожей ощутил страх этого западного дикаря. Страх и угрозу.
- Ты любил его? – глухо спросил король.
- О ком изволит спрашивать владыка? – изобразил непонимание Темный.
- Не юли, проклятый дулгу! Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю! Отвечай: ты любил его?
«Не тебе спрашивать об этом, презренный унгаш».
- Я служил ему.
- Верно и преданно? – в вопросе победителя слышалась издевка.
«Хашхим тебя забери… Да изжалят скорпионы твою зловонную печень…»
Но внешне пленник оставался невозмутим.
- Я всегда служу верно и преданно, о могучий.
Король разразился тягучим, пьяным смехом:
- Ты?! Ха-а-а-га-а… Да твоя подлость всем известна! Ты предал Валаров, покинул Валинор и продался Врагу мира! Продался Морготу, ничтожной, завистливой, гнусной твари! Что он посулил тебе? Что он мог тебе такого дать, чего ты, глупец, не имел бы в Валиноре?! Отвечай мне, раб! В глаза смотри!
«Разорву. Уничтожу. Весь твой вонючий род. Всех. Всех. Всех!» - стучало молотом в голове пленного, меж тем как глаза его, не мигая, смотрели на хулителя.
- Он открыл мне то, чего не ведали другие. Поэтому я избрал служение ему.
Аннатар отвечал ровным голосом, глядя в лицо победителю. Как приказали – так и смотрел. Прямо. И что-то неотвратимо повлекло короля навстречу этим глазам, стало затягивать, как штормовые волны тянут корабль в жадную пасть моря…
Он снова поднялся с кресла и, пошатнувшись, ухватился за край стола… Крепка ты, харадская водка! Неверным шагом король вновь приблизился к Аннатару. Оскалясь и тяжело дыша, он вцепился руками в плечи узнику. От хмельного Ар-Фаразона разило шайей, и пленный едва сдерживался, чтобы не отшвырнуть этого варвара в угол каюты, не ударить его кандалами промеж налитых кровью глаз.
- Что же такого он открыл тебе? А? Что? Говори!
- Многое, повелитель. Года не хватит, чтобы поведать обо всем.
Нельзя так долго смотреть на него, подумал король, но не смотреть был уже не в силах. И вдруг спросил как-то неуверенно:
- А мне… мне ты будешь служить, дулгу?
«Вот оно!» - злобной радостью полыхнуло в мозгу пленного.
Но сразу говорить «да» нельзя, нельзя… Рано. Надо довести его до полного исступления. Пускай этот презренный шакал распалится еще больше.
- Да не прогневается великий властелин на дерзкую речь ничтожного, но…
- Что - но? – нетерпеливо рыкнул захмелевший король.
- Мой прежний господин не разрешил меня от присяги ему на верность, о владыка.
Пальцы Ар-Фаразона клещами впились в плечи узника.
- Ты сам говоришь, что я владыка! Я освобождаю тебя от этой присяги, своим королевским велением!
- Карай меня, как пожелаешь. Но никто не властен освободить меня от служения моему господину, кроме него самого.
Щека победителя дернулась, лицо исказилось:
- Он давно уже умер! Валары предали его суду, твоего драгоценного Моргота! И казнили! Его больше нет!
- Он есть, - тихо, но твердо произнес Аннатар, глядя королю в глаза.
- Где же он? А? Где?! Покажи, чтобы я тоже мог полюбоваться!
- Здесь, - ответил пленный, прижимая скованные руки к сердцу.
В ярости Ар-Фаразон отшвырнул его от себя. Аннатар Темный бессильно упал на колени.
- Проклятый выродок! Морготово отродье! Как ты смеешь, подлый раб, говорить мне такие речи?! Да я… Я тебя…
Выкрикивая это, король метался по каюте, швыряя на пол все, что попадало ему под руку. Потом его снова шатнуло к согбенному узнику. Ар-Фаразон сжал пальцами подбородок пленного и властным движением заставил его поднять голову. Наклонившись к самому лицу Аннатара и тяжело дыша, он прохрипел:
- Я заставлю тебя забыть его, слышишь, дулгу? Ты будешь служить мне, мне одному!
И тут Аннатар совершил нечто такое, чего потрясенный владыка Нуменора уже никогда не смог забыть. Мягко и вкрадчиво взял он в свои скованные руки королевскую длань, нежным движением распрямил жесткие скрюченные пальцы и прижал ладонь Ар-Фаразона к своему горячему лбу.
– О, если бы мог ты, король, заменить мне моего господина… Какой счастливой могла бы стать моя жизнь… И как счастлива была бы держава твоя!
И столько непритворной скорби и тоски было в его глубоком голосе, что победитель онемел. Минута прошла в молчании. Мерно качалась каюта во власти волн… Затем, очнувшись, король вырвал свою руку из пальцев Аннатара.
- Ты… что себе позволяешь? Как посмел ты коснуться меня, тварь?!
Голос победителя звучал как-то неуверенно. Да и сам он, отступая прочь от пленного, налетел на кресло. Коварная ли харадская водка тому виной или глаза эти проклятые?..
- О, я знаю, ты хитер, ты очень хитер, хау дулгу… - бормотал король, падая в кресло. – Ты кого угодно можешь заговорить, я знаю, слышал… Но меня тебе не обмануть, запомни это! Эй, кто там есть! Караульный!
В каюту вошли двое конвойных.
- Убрать его, - кивнул Ар-Фаразон на пленного, все еще стоящего на коленях. – Забить в колодки. Пускай сидит так до конца пути.
Тут взгляд короля упал на пустую кружку.
- Да, и принесите еще этой… как ее… это питье!
Когда же узника увели, победитель еще долго бездумно глядел в маленькое окошко каюты на зеленое необозримое море. И, сам того не замечая, поглаживал правой ладонью левую, в том месте, где эта ладонь прикасалась к горячему лбу бессмертного. Бессмертного… О, Моргот меня задери!
...А между тем на нижнем ярусе корабля, в маленькой каморке сидел тот, кто занимал все думы опьяневшего короля. Как и было приказано, его забили в колодки на восточный манер: две тяжелые доски с прорезями охватывали шею и соединенные вместе руки. О Маарах-тан-Джейдал, да радуешься ты в небесах, о великая Праматерь Назамат! Почему, ну почему захватчики первым делом переняли у побежденных всякую дрянь и мерзость?! Не искусство ремесел, не глубочайшие познания в медицине, не высоту поэзии, а дурную, лишающую воли траву, адское хмельное питье и эти вот колодки! Почему, ответьте, высокие боги! Но небо молчало, как всегда. Да узник и не ждал ответа, ибо уж кто-кто, а он-то знал, КАК делаются боги и почему они безмолвствуют.
Терпение и покорность были сейчас нужны ему, как воздух. И он терпел и покорствовал, сжав зубы. Видит небо, он терпел.