Хаим - это жизнь

ХАИМ  - ЭТО  ЖИЗНЬ
.
Повесть.  Материал  для сценария.


            Родителям  Гинде  и  Якову.

                Первая  глава.

          Неех  осиротел  пятилетним,   первой умерла  мама,  а  через  несколько  недель  и  отец,  болезнь  называли  «испанка».  В  ту  осень  умерло  много  людей.  Сирот,  старшего  брата  Меер-Бера,  двенадцати  лет,  сестру  Райцу,  восьми,  и  его  взял  к  себе  в  семью,  брат  матери,  Копель. В Задвинье  семья  жила  в   не  большом  деревянном доме   с  двором  и  огородом,  во  дворе  между  столбов  был  гамак,  в  огороде  рос  лук,  шпинат  и  редиска.  Сразу  после  похорон,  дядя  усадил  детей  на  телегу  и  отвез  к  себе  на  Московский  форштадт.  Отца  Неех  помнил  плохо,  он ремонтировал  велосипеды и  мотоциклы,  мастерская  была  на  Таллиннской  улице,  целую  неделю он  рано  уходил  и  поздно возвращался, по  субботам  отдыхал  на  диване. Его  звали  Хаим-Бер.  С  свадебной  фотографии   на  Нееха  смотрел  очень  высокий  мужчина,  с  пышной  шевелюрой,    серьезным  лицом,  под  руку его  держала  улыбающаяся  мама, в   левой  руке  она  держала  небольшой  букетик.  Он  помнил  ее  сильной  и  доброй,  вечерами,  укладывая  его  в  постель,  мама  целовала  его  в  щеку  и  пела  песню,  о том,  что  Неех  вырастет  большим  и  сильным,  станет  богачом,  из  дальних  стран  будет  привозить    изюм  и  другие   вкусности. Вначале  часто,  с годами,  реже, ему  снилось,  что  мама,  молодая  и  красивая,  гладит  и  целует  его.   Он  рос,  взрослел,  а  мама  оставалась  молодой,  как  на  фотографии.   И  имя  у  нее  было  ласковым,  Гиндале.  Московский  форштадт  имел   весьма  не  добрую  репутацию,   здесь  жили  рабочие,  мастеровые,  балагулы,  извозчики,  торговцы  и  жуликоватые   люди  с  Центрального  рынка,  в  большинстве  русские  и  евреи.  В  трактирах  по  вечерам  много  пили,  громко  пели,  отношения  выясняли чаще  кулаками,  но  могли  и  ножами.  Копель  родился  на  форштадте,  в  семье  мясника, с  десяти  лет  помогал  отцу.    В  шестнадцать  покинул  отчий  дом  и  пять  лет  работал  матросом,  побывал   почти во  всех   портах,  несколько  раз  гулял  по  Нью-Йорку и  полгода  проработал  там в  пекарне. Он  не  был  не  низким  и  невысоким,  но  очень  широкоплечим.   Приобретенный  в  молодые  годы  жизненный  опыт,   проявлялся  в  работе  и  жизни.  Без  видимых  усилий он мог  забросить  на  плечо  трехпудовый  мешок  муки,  или,  подвыпив,  разбить  голым  кулаком  кирпич.  Круглое  полное  лицо  с  толстым  красным  носом  сохраняло  постоянную  волосатость,  потому  что брился  только  раз  в  неделю,  перед  субботой, а в  воскресение  проступала  черная  щетина.  Длинный  каменный  дом  дяди  стоял  на  узкой  мощеной  улице,  половину  занимала   пекарня.  С  помощником,  Василием,  Копель  выпекал  хлеба,  халы,  баранки,  булочки  и  пирожные.  В  угловой комнате  с  витриной,  продавалась  выпечка,  можно  было  за  столом  выпить  какао  с  пирожным,  посетителей  обслуживал   хозяин,  в  белом  колпаке  и   длинном  фартуке.  Всем  в  доме  заправляла    тетя  Бейла,   выросшая  здесь,  на  форштадте,  в  бедной  многодетной  семье,  в  школу она ходила  всего  две  зимы,    в десять  лет  ее  определили  в  няньки.   В  свои  подсорок  лет она  смотрелась   здоровой  и  сильной,  не  толстая  и  по-батрацки  ширококостная.  Украшением   на лице  были  голубые, как  летнее  небо,  глаза,  рыжие вьющиеся  волосы всегда  были  под  платком.  Соседи,  судача  о  Копеле  и  Бейле,  часто  вспоминали  пословицу  о  том,  что  Бог  сверху  видит,  кого  с  кем  свести.   Их  старшая  дочь, пятнадцатилетняя  Рейзл,  училась  в  русской  гимназии  в  центре  города,  родители  гордились  ее  успехами  в учебе и  не  жалели  денег  на  наряды.    Ее  считали  уже  взрослой,  невестой,  сама  Бейла   стояла  под  хупой в  шестнадцать.  К  Рейзл  приходили  друзья-гимназисты,  девочки  переписывали  в  альбомы  стихи  Надсона  и  Есенина,  под гитару  пели  грустные  и  томные  песни  Вертинского.   Бывали  и   юноши,   серьезные   молодые  люди  в  форменных  фуражках, чаще  других   приходил    Гарри,  всегда  вежливый  и  смущенный.  Его  отец   работал  инженером  на  заводе.    Их  семья  бежала  в  Ригу  с  Украины,  сразу  после  революции,  спасаясь  от  погромов.  Бейле  интеллигентный  мальчик  очень  нравился,  она  называла  его ласково женишком,  и  быстро  меняла  фартук,  на  чистый, при  его  появлении,  угощала  его  сладкими  булочками.   
                --   Жениха  надо  прикармливать,  чтобы  привыкал
Рейзл   сердилась  и  объясняла   матери,  что  они  просто  друзья.  Вторая  дочь,  Олька,    была  сверстницей  Райцы,  они  подружились,   спали  на  одной  койке,  вместе  ходили  в  еврейскую  школу, а  по  субботам  гуляли  в  сквере  рядом  с  вокзалом.  Сыновья,  близнецы,  Исер  и  Берл,
похожие  на  отца, отличались  только  расположением  родинок  на  лице,  они  были  старше  Нееха  на  полтора  года.   В  их  комнате  поставили  кровать  для Меер-Бера,  но  он  после  бармицвы,  стал работать  в  мясной  лавке  и  жил  у  хозяина,  по  субботам  приходил  навестить  брата  и  сестру  с  леденцами.   Нееху    вначале  стелили  постель  на  диване  в столовой,  потом  на  освободившейся  кровати брата.   Близнецы  всегда  были  заняты,  домой  забегали  поесть  Летом  гоняли  мяч  на  пустыре,  зимой  катались  на  саночках  и  бегали  на  коньках. Они  без  усердия  учились  в  местной русской  школе.  Чем  старше  становились,  тем  чаще возвращались   в  изодранной  одежде,  иногда с  синяками. Нееху   тетя строго  наказала  с  братьями  никуда  со  двора  не  уходить, и первый  год, пока  не  стал  ходить в  школу,  он  бегал  по  двору  между  конюшней,  и  клетью  для  хранения  муки.  Случалось,    дядя  сажал  его  рядом  с   Василием  на  козлы  и  несколько  часов  они  развозили  горячую  выпечку  по  соседним  лавкам  и  на  Центральный  рынок.  На  следующий  год  дядя  отвел  его  в  школу,  в  которой  учились близнецы,  Неех  был  выше  других, длиннорукий  и  длинноногий  и  потому  неловкий  на  уроках  физкультуры.  От  обид  он  был  защищен  хулиганской славой  братьев  Ривкиных.  Бейла   говорила    мужу
               
                --   Копель,  слышь  Копель,  смотри,  как  он  выглядит,  на  нем  нет  мяса.  Ест, как  все,  а  худой,  как жердь.  Люди  скажут,  не  кормим  сироту.  Копель,  скажи,  чтобы  больше  ел. Напугай,  не  будет  больше  есть,  куплю  рыбий  жир.
                --Бейлке,  не  морочь  мне  голову.  Хочешь,  купи  рыбий  жир.  Он,  ведь,  не  Ривкин,
а   Шер,  вспомни  Хаим-Бера,  мир  праху  его,  он  головой  все  лампочки  задевал,  и   Неех  таким  будет,  порода  у  них  такая

Копель  во  время  обеда  строго  смотрел  на  Нееха  и  спрашивал,  почему  он  мало  ест  хлеба  и  картошки.   

             В  будние  дни,  семья  вместе  только  обедала.  Дядя  вставал  в  пять  часов,   вместе  с  ним
 подымалась  и  Бейла,  чтобы  его  покормить,  затопить  печь,   согреть  воду, вскипятить  молоко,  нарезать  хлеб,  поставить  самовар.   Дети  на  кухне,   стоя  или  сидя  мазали  маслом  ломоть  черного  хлеба  и  запивали  теплым  молоком,  которое  стояло  рядом  с  печью.     За  день  они  по  несколько  раз  забегали  на  кухню.  Первые  недели  тетя  усаживала  Нееха  на  табурет,  и  ставила  перед  ним  хлеб  с  маслом  и  молоко,  он  быстро  привык  к  установленному  порядку.  Обедали  в  столовой  за  длинным  столом,  накрытым  клеенкой,  место   Копеля,  во  главе, никто  не  занимал,   Бейла  сидела  напротив, из  большой  кастрюли выбирала  в  миску  куски  мяса,   кусок  с  костью,
клала  в  тарелку  хозяина,  девочки  и  Неех  получали  мясо  без  костей,  близнецы  куски  с  косточкой.    Рейзл  мясо  не  ела,  берегла  фигуру.   Сама  хозяйка  поесть  не  успевала.  Суп  с  лапшой,  крупой, горохом  или  капустой  ели  с  хлебом.   Летом в  центре  стола  стояла  миска  с  огурцами,  помидорами,  шпинатом,  зеленным  луком.   В  среду   ели  только  молочное,  суп  с  лапшой,  блинчики  с  творогом,   желтый  сыр,  приготовленный  Бейлой.   К  субботе  начинали  готовиться  с  четверга,  девочки  мыли  полы,  убирали  пыль,  накрывали  стол  белой  скатертью,  выбирали  из  буфета  сервиз  и  протирали.  Бейла  приносила  с  рынка  большую  щуку,  курей  или  индюшку,  масло,  яйца,  много  лука  и  чеснока,  свеклу,  морковь.   Райца  с  Олькой  скубили  курей,  чистили  картошку,  морковь,  свеклу,  лук, просеивали  муку  для  халы.   В  пятницу  с  утра   Бейла  начинала  готовить  фаршированную  рыбу,  фарш  готовила  секачом,  добавляя  лук,  куски  мякоти  старой  халы.  В  приготовленный  фарш  добавляла  яйца,  пряности,  соль.    Готовые  куски  аккуратно  укладывала  в  аллюминевую  кастрюлю  на  слой  свеклы  и  моркови, и  варила   больше  часа.   Остывшую  рыбу,  выкладывали  на  длинное  блюдо,  по  ранжиру  от  головы  до  хвоста,   украшала  морковью  и  зеленью.  Во  время  приготовления,  варки   и  укладки  в  блюдо,  никто  на  кухню  не  заходил,   чтобы  не  создавать  сквозняка  или  сглазил. В  цимес  и  чулент  укладывалась,  куриная  или  индюшачья  шейка,  заполненная  ржаной  мукой,   прожаренной  с  куриными  шкварками.  В  пятницу  вечером,  Бейла   вместе  с  девочками  зажигала  свечи,  из  бани  приходил  побритый  Копель,  переодевался  в  праздничную  одежду  и  уходил  в  синагогу, Бейла  с  девочками  накрывали  стол.   К  приходу   Копеля,  семья  сидела  за  столом.  Кушать  начинали  после   того, как Копель  совершал  кидуш  над  бокалом  вина,   отпивал  и отдавал бокал  Бейле,   благословлял  халы  делал  на  одной  разрез.     Молился  громко  и  нараспев.    Выпив  полстакана  водки,  хозяин  приступал  к  громадной  щучьей  голове.   Кушали  много  и  долго,  потом  хором  пели  субботние  песни.  Утром,  слегка  перекусив,  нарядные  Бейла  и  Копель  уходили  в  синагогу,  девочки,  прихватив  Нееха,  отправлялись  гулять  в  город,  Берл  и  Исер  уходили  к  приятелям.  Собирались  к  обеду  в  полдень.    После  трапезы    все  шли  спать.    С  появлением  на  небе  звезд,  кончалась  суббота,  одетый  в  будничную  одежду,    Копель  уходил  в  пекарню. Дети  ждали  праздники  не  только  из-за  каникул,  на  Хануку  взрослые  дарили  мелкие  деньги,  мальчики  получали  по  юле,  самая  большая  доставалась  Нееху,  как  самому  младшему.  Бейла  с  девочками   жарила  картофельные  оладьи,  очень  вкусные  с  медом  и  сметаной.  Пурим  был  сладким   и  веселым,   пекли  треугольные ,  пышные  булочки  с  маком,   в  доме  стоял  шум  от  праздничных  трещоток.      Соседи  обменивались    выпечкой.   Песах  был  хорош  кнелями,  начиненными  куриными  шкварками,  варенными    и  зажаренными,   хрустящей мацой  с  маслом  и  сыром.

                От  праздника  к  празднику,  от  зимы  к  лету,  проходило  время.  Бейла  целые  дни  убирала  и  варила,  громко,  не  выбирая  выражений,  ругала  близнецов.  Чем  старше  они  становились,  тем  отчаянней  становились  их  забавы,  ни  ее  криков,  ни  мокрого  полотенца  не  боялись.  Бывало,  возвращались  домой  не  шумно,  старались  угодить  матери,  напрашивались  принести  дров  и  воды.  Необычное  поведение  сыновей  пугало  ее,  видно,  натворили  что-то  очень  плохое,  жди  к  вечеру  гостей  с  жалобой.  Бейле  было  их  жалко,  когда  Копель  учил  их  ремнем,  сама  мужу  на  сыновей жаловалась  редко.  Копель  часто  повторял.
.            
                --   В  ваши  годы   я  мешки таскал,  а  не  валил  заборы  или  стекла  бил,  и  драться  некогда  было. Живете  слишком  легко, от  того  и  беситесь. 

Попробовал дядиного ремня  и  Неех.  Бейла  рассказала  мужу,  что  заходила  соседка,  она  видела, как    Берка  и  Исер  вместе  с  Неехом,  шли  на  товарную  станцию. За  катание  на  подножках  вагонов  близнецы  были  биты  уже  не  раз.
               
             -- Копель,  слышишь  Копель,  эти  Юрики  хотят  и  Нееха  приучить  прыгать  на  вагоны.
             -- Сейчас  всех  троих   отучу  от  этой  забавы.

Братья  перенесли  наказание  спокойно,  а  Нееху  стало  обидно, он  прокатился  только  один  раз,  Берка  схватил  его  за  руки  и  втащил  на  подножку,  сами  же  братья  вскакивали    и  спрыгивали  с обязаньей  ловкостью. Неех  редко  участвовал  в  забавах  братьев,  много  времени  он  проводил  в  пекарне,  ему  нравился  запах свежего  хлеба, он  быстро  научился  плести  халы  и  мастерить  мудреной  формы  булочки  и  делал  это  быстрее  дяди  и  Василия. Каждую  субботу  и  в  праздники приходил  Меер-Бер,  всегда  с  подарками  для   Райцы  и  Нееха. Он  водил  их  в  кино  и даже  катал  на  извозчике,  они   с  утра ждали  его. Меер-Беру  исполнилось  шестнадцать, и он  вел  себя,  как  взрослый.     Собирался  наняться  матросом  на  судно, идущее  в  Нью-Йорк,   и  остаться  там,  когда устроится,  заберет  к  себе  брата  и  сестру. Ему  удалось  устроиться  рабочим  на  кухню,  на  пассажирский  пароход.  Проводить  его  в  порт  пришла  вся  семья,  Райца  громко  плакала,  у  Нееха  текли  слезы,  старший брат  был  для  них  папой  и  мамой.     Первое  письмо  из  Америки  пришло  через  девять  месяцев,  между  листков  лежали  фотография,  и  пять  долларов.  Он  сообщал,  что  живет  в  еврейском  районе,  работает  в  мясной лавке, получает  хорошее  жалование.  Помнит  о  них,  и  будет  помогать.  С  фотографии  смотрел похожий на  Меер-Бера  плотный  молодой  человек,  с  усиками,  в  костюме и с  бабочкой,  он    широко  и  неестественно  улыбался.

                Вот  она,  Америка, --  сказал  Копель,--  там  каждый,  кто  не  ленится,  становится           богатым.  Бейле,  на  эти  деньги  купи  платье  для  Райцы,  и  Неехке,  штаны.  Если  Меер-                Бер  будет присылать  еще  деньги,  будем  класть  в  банк,  собирать приданное  для   
Райцы

Рейзл   успешно  окончила  гимназию  и  курсы  бухгалтеров,  работала  в  ресторане. Гарри,  теперь  уже  официальный  жених,  поступил  в  Частный  экономический  институт,  стал  бракером  по  льну в торговом  порту. После  свадьбы  молодые  поселились  в  доме  с  лифтом   на   улице  Айсаргас. Большая  угловая  комната  Рейзл    пустовала. Через  год  родилась  Тайбеле,  родители  называли  ее  Таней,  дед  обожал  ее,    качая  на  колене, называл  ее  своей  душкой.  В  бывшей  комнате   Рейзл.  Бейла  хранила  пеленки,  прокипяченные  и  проглаженные,  там  девочку  пеленали  и  мыли, укладывали  спать в  кроватку-качалку,  в  которой  спала   маленькая Рейзл.  Молодые  уезжали  на  извозчике,  нагруженные  корзинами  с  продуктами,  приготовленными  Бейлой. Близнецы  после  окончания  восьмого  класса,   к  радости  учителей, пошли  в  ремесленное  училище,  учиться  на  механиков.  Дома  они  только  ночевали.  После  училища  устроились  на  Кузнецовский  завод,  жили на  съемной  квартире  в  Югле,  не  часто  приходили  в  субботу  навестить  родителей.  У  них  была своя  кампания,  верховодила  в  ней  Анна  Онуфриева,   тоже  форштадтская,  дочь  паровозного  машиниста.    Она  была  младше  Рейзл  года  на  два,  но  выглядела  сверстницей,  и  активно   участвовала  в  гимназических  посиделках.  Окончив  гимназию,  стала  учительницей  в  воскресной  школе.   Она  организовывала  выезды  за  город   с  пением   революционных песен  и  чтением  вслух запрещенных  книг.  Копелю  занятие  близнецов  политикой   не  нравилось,  и  очень расстраивало.  Местный  околоточный,    водивший  дружбу  с  Копелем  и  приходивший  каждую  неделю  за  пятью  латами,  предупредил

             --     Не  в ту  сторону  сыновья  твои  смотрят,  на  каждого  в  полиции  дело  заведено.             Листовками  балуются.  Скажи, чтобы  аккуратнее  были,  а  лучше  и  вовсе  бросили. Мне  за 
ними  следить  приказано,  филера  из  охранки  их  тоже  пасут.  Главная  у  них  Нюрка                Онуфриева,  твоего  Берки  зазноба,  он  у  нее  ночует.  Удивляюсь,  чего  им  не  хватает,  жили          бы  спокойно,  гуляли,  свадьбы  играли,  детей  рожали.  Скажи,  Копель,  чего?   Попадут  в                руки   охранки,  твоих  денег  не  хватит  вытащить  их.         
           --    Спроси,  чего  им  не хватает.  Поздно  мне  их  учить. Они  уверены,  что  знают  больше   
меня.

Не  раз  Копель  просил  сыновей  уйти  из  шайки  Нюрки,  жениться,  родить  ему  внуков. Они  были уверенны,  что  только  в  Советском  Союзе  все    равны  и   счастливы.  Еврей  смелый  и  сильный,  может там стать  пилотом  или  даже  генералом,  а  умный,  большим  начальником,  как  Каганович. 
               --  Про  Кагановича  я  уже слышал.  Недавно  в  синагогу  приходил  ученый  человек  из Литвы,   он  бежал  из  Польши,  там   евреев  бьют.  Он  говорил,  что  мы  должны  думать  о  своей 
земле.  Нас  терпят,  пока  мы  нужны,  а  потом  или  выгоняют,  или  крестят,  или  убивают.
Более  говорливый,  Берка,  объяснил  отцу.  Идея  Маркса,  Ленина и Сталина  бессмертна,
и  поэтому в  Советском  Союзе  никогда  ничего  не  изменится.
               --  Спорить  я  не  мастер.  Не  пойму,  почему   меня  вы  считаете  эксплуататором,  а Василия,  пролетарием.  Мы  с ним  на равных  работаем.  Он  мне, как  родственник    Мы  вместе  матросами  были,  во  всяких  переделках  побывали.  Васька  деньги  прогуливал, я  собирал.   В   Америке  учился  булки  и  баранки  печь. Когда  вернулся,  этот  дом  купил,  вместе  с  ним  первую  печь  поставили.  Мы  с  ним  и  выпьем  и  подеремся  и  помиримся.  И  живет  он  не  хуже  нас,  дом купил,  детей  учит. Без  хозяина  никак   нельзя.  Помню, как  Советы  сделали  демпинг,  сало,  масло,  лен,  лес  за  копейки  продавали,  а  народ  голодал  и  умирал.  Разве  хозяин  так  сделает?  То,  что  еврей из  Польши  говорил,  мне  больше  понятно.  Нюрка,  конечно,  девка  красивая,  но
кампания  ее  не  для  вас.  Боюсь,  сыночки,  попадете   в  тюрьму,  с  властью  шутить  опасно.  Прошу  вас  об  одном,  не   печатайте  и не  расклеивайте  листовки.   
 
          Райца  и  Олька  были  постоянно  заняты,  они  состояли  е  Бейтаре,  разговаривали  на  иврите,  вместе  ходили  на  занятия,  учились  работе  на  земле,  дойке  коз  и  коров. По  вечерам  разучивали  ивритские  песни,  у  многих  были  знакомые  мелодии.  Они  готовились  к  отъезду  в  Палестину,  строить  Еврейское  государство.  Бейла  сперва  громко  ругала,  упрашивал   не  покидать  их  с  Копелем,  они  уже  старые,  что  им  делать  в  большом  доме.  Поняв,  что  отговорить  сестер  не  удастся,  она  целые  дни  плакала.  Копель  больше  молчал.  Старался успокоить  жену
               
              -- Бейлке,  не  рви    себе  сердце,  не  одни  они  едут,  много  таких.  Молодым  хочется  быть героями. Там  жара,  камни  и  комары.  Пускай  только  будут здоровы. Попробуют  халуцной  жизни.   Узнают,  как  тяжела  крестьянская  работа.  Через  год  пошлем  им  денег  на  дорогу домой.

В  письмах  девочки  писали  о  жаре,  тяжелой  работе,   о  перестрелках  с  арабами,  которые  по  ночам  нападают  на    кибуц.  Они  научились  стрелять  и по  ночам,   вместе  с парнями  охраняют  поля  и  коровники.  Были  в  Иерусалиме,  ходили  к  Стене,  и  оставили  письмо  к  Богу.  Просили  здоровья  для  всех.  На  жизнь  не  жаловались.  На  присланных  фотографиях,  они  улыбались,
выглядели  исхудавшими,  на  них  были  широкие  кофты,  шорты,  сандалии  на  босу  ногу,  на  голове  панамы  с  опущенными  полями.  Глядя  на  дочь,  Бейла  плакала  и    говорила  мужу,  что  у него  камень  вместо  сердца.  Скоро  два  года,  как  девочки  уехали,  надо  уговорить  их  приехать
в  гости  на  месяц,  а  здесь,  может,    удастся  уговорить  остаться.  Пора  о  женихе  думать.   

                --  Я  пишу  им  каждую  неделю,  что  плачу,  и  что  у  меня  разрывается
 сердце.  Напиши  ты,  может  тебя  они  послушают.

Копель  писать    письма  не  любил,  он  написал,  что  они,  слава Богу,  здоровы,  но  уже  не  молодые,  и  хотят  их  увидеть.  В  конверт  вложил  чек.  Поздней  осенью,  после  окончания   полевых работ,  приехала   только  Олька, у  Райцы  есть  жених,  из  Литвы,  скоро  у  них  свадьба.  Приданного  ей  не  надо,  деньги,  присланные  Меер-Бером,  она  отдает  Нееху.  Олька    много  рассказывала  об  интересной,  полной  опасностей  жизни  в  Палестине,  собиралась  вернуться.   На вечере  в  Бейтаре   ее  пригласил  на  танец  высокий,  красивый  парень,  из  Бразилии,  гостивший  у родственников.   Узнав,  что  она  приехала  и  Палестины,  не  отходил,   с  интересом  слушал  про  кибуцную  жизнь.  Его  звали  Шауль,  у  родителей  был  радиозавод,    вся  семья  была  занята  на  нем.  Отец  регулярно  посылает  деньги  в  Земельный  Фонд,  но  ему   уехать  в  Палестину   запретил.  Шауль  понравился  Копелю  и  Бейле,  он  стал  бывать  у  них  каждый  день. Олька  об  отъезде  не  вспоминала.  Приехали  посмотреть  на  невесту  родители  Шауля,   они  одобрили  выбор  сына.   Был  назначен  день  свадьбы  и  куплены  билеты  на  пароход. Уезжала  Олька  в  теплый,  красивый  день  бабьего  лета.  Проплакавшая  всю  ночь  Бейла,  утром  долго  мыла  лицо  ледяной  водой,  она  дала  слово   Копелю,  и  себе  тоже,  что  на  проводах  плакать  не  будет,  чтобы  не  расстраивать  дочь. Копель  успокаивал  ее  и  себя.
    
                --    В  Бразилии  евреи  живут  счастливо  и  богато.  Там  не  стреляют,  как в  Палестине,             нет  там  и  антисемитизма.  Нужно,  чтобы  Бог  дал  только  здоровье.  Теперь  и пароходы   быстро   ходят  и  самолеты  летают.  Дождемся,  приедет  Олька  с  внуками.    

Пароход  уходил  после  полудня,  они с  Неехом   пришли  в  порт  утром,  первыми. Часа  через два,  на     двух  автомобилях   приехали  свояки  и  молодые.   Олька   подбежала  к  родителям  и  встала  между  ними,  свояк  и  Шауль  следили  за  погрузкой  багажа.  Подъехала  Рейзл  с  девочкой  и  Гарри,    последними,  запыхавшись,  прибежали  близнецы.  Говорили  все  сразу. Прозвучал    третий  сигнал,  женщины  заплакали,  и  стали  обниматься  и  целоваться,  Олька  поднялась  по  трапу  и  появилась   на  верхней  палубе,  вся  семья,   задрав  голову,  вместе  с  толпой  провожающих махали  руками  и  кричали,  кричала  и  Олька.  Громадный  белый  пароход  медленно  отделился  от причала,  буксиры  разворачивали  его  носом  в  открытое  море,  стала  видна  только  корма.    Раздался  громкий  прощальный  гудок.    Бейла  обняла  мужа  и  громко  зарыдала,  потекли  слезы  и у  Копеля.
 
              Учеба  давалась  Нееху  легко,  его  хвалили  учителя  и  советовали  Копелю  перевести  его  в  гимназию.  Единственным  предметом,  который  Неех  не  любил,  была  физкультура.  Он  был  самым  высоким  в  классе  и,  когда  он  бежал,  высоко  поднимая  длинные  ноги,  девочки  смеялись. После  бармицвы,  он  сказал  дяде,  что  после  шестого  класса,  ему  уже  будет  четырнадцаить,  ему  нравится  работать  в  пекарне,  а  в  школу  или  ремесленное  училище  не  хочет. Копель  старался    убедить  его
                -- Успеешь  еще  поработать,  не  бери  пример  с  Берки  и  Исера,  для  них  учеба  была  наказанием.   Будешь  учиться,  станешь  инженером,  будешь  ходить  на  работу  в   костюме  с 
галстуком  и  зарабатывать  легко  большие  деньги.   Печь  в  пекарне  от  тебя  не  убежит.

Школу  Неех  бросил  и  через  год  стал  заправским  пекарем.    Приготовленные  им  торты,  пирожные  и  булочки  всегда  получались  вкусными  и  пышными.  Стало  больше  посетителей  в  кондитерской,  дети  со  всей  округи  приходили  с  зажатыми  десятью  сантимами  в  кулачке  за
пирожными  и  кремовыми  булочками.  Нееху  нравилось  выходить  в  длинном  белом  фартуке  и  колпаке  и  подавать,  приготовленные  им  сладости.  Дядя  хвалил  его  и  удивлялся.
               
                --  Неех,  ты  родился  кондитером.  У  тебя  и  черный  сухарь  получится  сладким.    Твое  место  не на  форштадте. Тебе  скоро   восемнадцать,  надо  жить  самостоятельно.  Я  слышал,   нужен   кондитер   в  кафе  на  Бривибас,  работавший  там  много  лет    немец   уехал   в  Германию.    Завтра  после  десяти    оденься  красиво,   в  белую     рубаху,  хорошо  погладь  брюки.  Уложи  в  отдельные  коробочки   по  паре  кремовых булочек  и  разных  пирожных.  В  разговоре  с  хозяйкой каждое  предложение  начинай  со слова «мадам».               

Они  пришли   близко  к  полудню.  Нарядно  одетая  красивая  женщина   встретила  их  приветливо.
                --  Копель,  тебе  своих  пирожных  не  хватает,   пришел  попробовать  моих?
                --  Мадам,  я  пирожные  не  ем,  мне  больше  нравится  рюмка  водки  с  соленым  огурцом. 
                --   И  с  этим  нет  у  нас  проблем.
                --   Спасибо,  мадам,  в  следующий  раз,  сегодня  я  хочу,  чтобы  Вы  попробовали    пирожные  и  булочки,  которые  приготовил  мой  племянник.   Неех,  поставь   коробки на   коробки  и  открой.
                --  Красиво  сделано.
                --  Пожалуйста,  попробуйте,  мадам.

Хозяйка  позвонила  в  колокольчик,  попросила  принести  кофе  гостям  и  себе  и  еще  ложечку  для  снятия  пробы.  От  каждого  пирожного,  маленькой  золотой  ложечкой  она  брала  кусочек  и  запивала  глотком  кофе.  После  каждого  глотка  она  смотрела  на  Нееха  и  говорила  «браво».
Булочку  попробовала  ложечкой  сказала  «Браво»,  взяла  пальцами  и  откусила.   
                --  Почему  ты  его  не  оставил  у  себя?
                --  Форштадт  не  место  для  такого  мастера.
                --  Я  его  беру,  не  сразу  кондитером,  пусть  два  месяца  поработает  помощником. Есть  у  меня  комната,  с  окном  во  двор.  В  понедельник,  в  добрый час,  может  начинать  работать.
                --   Спасибо,  мадам.
                --  Племянник  говорить  умеет?
                --  Умеет,  но  не  любит.
                --  Редкое,  но  хорошее  качество.
Они  вышли  на   оживленную  улицу,  полную  пешеходов,  машин  и  извозчиков,    и  пошли  в  сторону   Двины. 
                --  Твоя  мама  была  бы  рада  за  тебя. Со временем  сам  станешь хозяином 
                кондитерской.

            В  воскресенье,  вечером,  Бейла  собрала   две  рубашки,  две  пары  белья,  пять  пар  носков,  полотенца,    мыло  и   постельное  белье.  Неех  все  уложил  в  небольшой  чемодан.  Проводила  его   тетя,  в  половине  седьмого,  перед  выходом  велела  присесть  на  счастье. Хозяйка  появилась  к  восьми,  вызвала  работницу  и  велела  одеть  нового  работника. Штанов такай  длины  и  ботинок  45  размера  у  нас,   конечно, нет,  один  день  походит  в  коротких  брюках  и  бахилах.  Она  отвела  Нееха  в  маленькую  комнату,  с  кроватью  и  шкафом.
                --    Пару  месяцев   поживешь  здесь,  станешь  мастером,  сможешь  снять  квартиру.

 Пекарня  была  в  очень  большой  комнате  с  белыми  кафельными  стенами,  у  одной  стены    стояли  печи,  одна  дровяная  и четыре электрические,  из  Германии, у  стен  и  в  центре  располагались  столы  для  работы.   Были  комнаты  для  муки  и  продуктов,  ледник   с  толстой  железной  дверью.  Кроме  кондитера,  Карлиса,  работали  четыре  женщины.  Хозяйка  сказала,  что  привела  замену  Гансу,  он  в  Германию  не  уедет,  его  зовут  Неех.  Глядя  на  Карлиса,    попросили   новичка  не  обижать.  Когда хозяйка  вышла,  Карлис  громко  рассмеялся.

                --   Девочки,  вы  слышали. Хорошенькая  замена,  немец  работал  в  ресторанах  в  Вене  и  Зальцбурге,  а  ты,  Неех,  что,   кроме  мацы,  умеешь  печь.   Иди,  попробуй  закручивать         булочки.

Не  прошло  и  часа,  одна  из  женщин  позвала  Карлиса.
                --  Смотри,  как  он  булочки  заворачивает,  скажи  ему,  чтобы  медленнее  работал,  или   забери  его  на  другую  работу.  Он   один за  двоих.   Нас  могут  уволить.  Ладно ,--  согласился   Карлис, --  пойдет  крем  готовить.    Неех  не  спорил,   молча   работал.  Он  узнал  много  нового,  научился  соблюдать  рецептуру,   выписывать   кремом  различные  фигуры.  Каждый  день  в  пекарню  заходила  хозяйка,  она,  молча,   золотой  ложечкой    пробовала   пирожные  и  торты.  Иногда,  делала  замечания.    Говорила,  что  в  пирожных  сахара  должно  быть  не  больше,  чем  надо.  Любила  сама  украсить  заказной  торт.   Целый  день  работницы  через  окно  подавали  в  зал  подносы  с  пирожными  и  разными  булочками.   Торты   в  красивых   коробках  выносили  кондитеры  и  ставили  на  витрину,  ко  времени,  указанному  в   заказе.   Первыми  в  кафе,  сразу  после  восьми,  приходили  прислуги  с  корзинами.  К  десяти  появлялись  пожилые,  богато  одетые  дамы  и  господа,  они  пили  кофе  или  какао  с  пирожным,  читали  газеты,  тихо  беседовали.  К  полудню  забегали  гимназисты  и  студенты,  продавцы  из  соседних  магазинов,  прохожие.  После  обеда  появлялись  деловые  люди,   мамаши  с  детьми,  вечером  зал  был  полон  молодыми  людьми.   Не  через  два  месяца,  через  пять,  хозяйка  пригласила  Нееха  в  контору   и  сказала,  что  она  и  Карлис  довольны  его  работой.  Теперь  он  мастер  и  может  работать  самостоятельно,  и  назначила  хорошее  жалование. Неех  снял  меблированную  квартиру  на  Мельничной  улице,  десять  минут  ходьбы  до  работы. На  кухне,  в  нише,   за    занавеской,  стояла  ванна  и  бойлер  для  нагрева  воды.   Дверь  из  кухни  вела  в  две  смежные  комнатки.  Коридора   не  было.  Дом  стоял  в  глубине  двора,  рядом  с  дровяными  сараями.     Дома  Неех  бывал  мало,  по  будням  ходил  на  ночные  сеансы  в  кино,  по  субботам,  в  цирк,  или  навещал  Копеля  с  Бейлой,   они ему  всегда  были  рады. Берка  и  Исер  редко  навещали  родителей. Самыми  дорогими  гостями  были  Рейзл  с  детьми,  После  Тайбеле,  через  два  года,  родились  двойняшки,  мальчики  похожие  на  дядь.   Копель   сажал  Тайбеле  на  плечи,  Паула  и  Илью  брал  на  руки  и  изображал   паровоз.  Бейла    беззлобно  ругалась.
                --   Старый,  ты  совсем  сумасшедший,   уронишь  детей.   

Письма  от  Ольки   из  далекой  Бразилии,  приходили  не  часто,  писала,  что  живут  хорошо,   Шауль  очень  занят  на  заводе,  она   следит  за  порядком  в  большом  доме  и  воспитывает  сыновей  и  дочку. На  фотографиях,  ухоженные  девочка  и  мальчик  катались  на  пони,  по лужайке,  перед   большим  каменным  домом  с  колоннами,  похожим  на  дворец.  Маленького  мальчика  держала  на  руках  черная  толстая  женщина  в  белоснежном  фартуке  и  чепце.   Обещала  приехать.  Райца  писала  редко  и  коротко,  они  ушли  из  кибуца   в  город,  она  работает   в  детском  саду,  а  муж,  стекольщиком  на  стройке.  К  ней  приезжал  Меер-Бер  с  семьей,  женой  и  тремя  детьми,  видно,  что  он  человек  богатый,  предлагал  переехать  к  нему,  в  Америку,  но  они  не  захотели.    Нееху  может  быть  и  стоит   уехать  в  Америку,  он  молодой,  с  хорошей  специальностью,  Меер-Бер    поможет  ему.  Дядя, читая  письма  с  приглашениями,  советовал  не  торопиться,  глупо  бросать   налаженную  жизнь.    Нужно  думать  о  хорошей  невесте,  жениться,  детей  растить, хватит   водиться  с  девушками  с  Мельничной.  Двадцать  четыре  года,  солидный  возраст.
                --    Бейлке,  расскажи  о   девушке  из  Варклян,  которая  работает  у  портного.
                --    Хозяева  ее  хвалят,  говорят,  не  ленивая,  чистоплотная,  отец  у  нее  жестянщик, человек  не  богатый.
                --    Были  бы  голова  и  руки.  Приданое  дело  важное,  но  не главное.  Неех,  надо  посмотреть  невесту,  зачем  тебе  рижская  вертихвостка.  Тебе  нужна  жена,  чтобы  о  тебе  и  доме  заботилась. 

Неех  не  возражал,  сам  подумывал  о  женитьбе.  Девушку  звали  Циля,  она  была  моложе  его  на  четыре  года.  Рядом  с  Неехом  она  казалась  не  высокой,   круглолицая  с  маленьким  носом  и,  красными  от смущения,  щечками.  Сразу  видно,  что  и  Варклян,  --  подумал  Неех,--  наверно,  много  картошки  ест. Они  погуляли,  хорошо  поговорили,  но  о  новой  встрече  не  договорились.  Копель  часто  повторял,  что  если  суждено,  тому  и  быть.   В  Спледит  Палас  шел  веселый  музыкальный   немецкий фильм,  Неех  его  уже  посмотрел,  поздно  вечером,  возвращаясь  домой,  проходил  мимо  и,  вдруг,  решил  сходить  еще  раз.  Он  старался  сесть  на  задний  ряд,  чтобы  не  закрывать  никому  экран.   Рассматривая  публику,  увидел  на  передних  рядах  Цилю,   рядом  с  ней  сидела  девушка  очень  похожая  на  нее,  Неех  правильно  решил,  что  это  сестра.  Они   разговаривали  и  смеялись,  Циля  показалась  ему  очень  симпатичной.  Когда  выходили  из  зала,  он  догнал  сестер,  поздоровался  и  предложил  проводить. Сестра,  Голда,  вела  себя  по-городскому,  спрашивала,  запомнил  ли  он  мелодии   из  фильма,  повторяла  песни.  Они  шли  вверх  по  Кришьяна  Барона. Она  успела  рассказать,  что  замужем,   у  них  две  девочки, муж  фотограф,  зовут  Алекс,  хорошо  знает  немецкий,  с  детьми  говорит  только  на  немецком.  Она   целый  день  занята  домашними  делами,  поэтому   попросила  мужа    отпустить  ее  на  ночной  сеанс.   Нееха  она  видела  в  кафе,  заходила  с  девочками  за  пирожными,  очень  рада  знакомству. Близко  к  Матвеевской  улице  поблагодарила  его  за  проводы   и  пригласила  его  на  субботний  обед,  Циля  тоже  будет.  Через  полгода  была  свадьба,  дядя  вел  его  под  хупу,  Бейла  всплакнула,  Копель,  на  радостях,  выпил  лишнего  и  танцевал.  Он  подходил  к  молодым,   с  рюмкой  и  громко   кричал
                -- Выпьем,  чтобы  днем  хорошо  работали,  а  ночью  не  ленились,  чтобы  было  мног   внуков.

Увидав  квартиру  Нееха,  молодая  жена  как-будто  обрадовалась,  что   убрать ее  будет  легко,  и,
что  туалет  отдельный,  не  на  кухне.   Неех  намек  понял 
                --  Не  переживай, Цильке,  встанем  на  ноги,   и  квартиру  купим  приличную  и 
кондитерскую  откроем. 
                --  Ты  говорил,  что  старший  брат  посылал  тебе  доллары  и  дядя  относил  их  в  банк.
                --  Там  было  больше  тысячи,  но  сейчас,  только  триста.  Берку  с  Нюркой   арестовали,  у  Копеля  не  хватило  денег  на  взятку,  он  попросил  у  меня  разрешения   взять   восемьсот долларов.  Часть  дал  Василий.  Берку  выпустили,  а  Нюрке  дали  два  года,  скоро  должна  выйти.
                --  Ну  и  семейка  у  тебя,  один  в  тюрьме  должен  сидеть,  другой  чужие  деньги,  как  свои,  забирает.
                --    Запомни  хорошо,  Цилке,  Копель  и  Бейла  самые  дорогие  для  меня  люди.  Если  будет  надо,  рубаху  продам,  чтобы  им  помочь.  Никогда  при  мне  не  говори  о них  плохо.  Квартира,  конечно,  плоховата,  но  удобная,  мне  до  работы  близко,  тебе  на  базар   не  трудно  добираться, и  к  Голде  по  дороге  заскочишь.
 
Раз,  а  иногда  и  два  в  месяц,  Неех  с  Цилей  ходили  по  субботам  к  Голде.  Они  снимали  просторную  трехкомнатную  квартиру,  с  девичьей.  В  доме  был  достаток.  Алекс  имел  ателье
на  Мариинской,  не  далеко  от  вокзала,  клиентов  было  много,  особенно   красиво  у  него  получались  портреты.  Он  считал  себя  человеком  творческим,  одевался  в  клетчатые  костюмы,  повязывал  бант.  Голда  занималась    детьми,  девочками  погодками  пяти  и  шести  лет,  Сореле  и  Рохале.  Их  портреты    висели  в  гостиной.  На  последнем,  они   смеясь  бежали по  лугу,  взявшись  за  руки,  ветер  играл  подолами  цветных  сарафанов  и   поднимал  волосы.  Портрет  получился  живым  и  радостным.  У  Алекса  на  все  было  свое  категорическое  мнение.  Приход  Советских  войск  его  расстроил.  Он  был  уверен, что  комиссары всех  отправят  работать  в  колхоз  и  на  заводы.  Нееха  и  Цилю  больше,  чем  приход  «товарищей»    волновал,  Хаимке,  которому  исполнилось  десять  месяцев,  он  встал  на  ножки.  Никаких  изменений  в  жизни  они  не  ожидали.  Циля,  чтобы  не  сидеть  без  дела,  стала  стирать  соседям  белье,  ванна  на  кухне,  оказалась,  кстати,  было  удобно  полоскать.  Мировые  проблемы  их  не  интересовали.  Неех  по-прежнему,   поздно  возвращался  с  работы  усталый.  К  его  приходу  Циля    ставила  рядом  с  табуретом,  на  котором  лежало  мыло  и  полотенце,   таз  с  прохладной  водой.  Неех  снимал  у  порога  обувь,  усаживался  на  табурет  и  опускал  ноги  в  таз.  Потом  мыл  ноги  и  босиком  заходил  в  комнату,  которую  они  называли  столовой,  садился  на  диван  и  читал  газету,  принесенную  с  работы,  его  интересовали  происшествия  и  полицейская  хроника.  Отдохнув,  возвращался  на  кухню  поесть.  Так  было  каждый  вечер,  поэтому  Циля  удивилась,  увидев,  что  муж,  не  разуваясь,  прошел  через  столовую  в  спальню,  к  кроватке  Хаимки.  Она  поняла, что Неех  чем-то  сильно  расстроен,  но  спрашивать  не  стала.
                --  Хочешь  холодный  свекольник  со  сметаной?
                --  Есть  не  хочу.  Пойду,  окуну  ноги.
 
Вернувшись,  сел  на  диван,  но  читать  газету  не  стал.
                --  Сегодня  в  кафе  зашел  адвокат  Грундманис,  я  тебе  о  нем  говорил,  серьезный    господин,  чаевые  хорошие  дает,  любит  пошутить,  он  у  нас  деловые  встречи  назначает.   К  нему  и  латыши,  и  евреи  за  советом  ходят.  Как  раз  мимо  проходила  демонстрация,  очень  шумная,  с  оркестрами,  все  поют « Катюшу».  Несут  красные  флаги  и  полотна.  Просят  сейм  быстрее  присоединить  Латвию  к  Советскому  Союзу.
                -- Нам  что  до  них?   Мы  как  работали,  так и  будем  работать. Что  ты  расстроился?
                --  Все  работники  и  посетители  вышли  посмотреть, мы  с  адвокатом  одни  остались,  приготовил  для  него  кофе  и  подал  пирожное.   Он  поблагодарил  и  пригласил  меня  присесть,    показал  на  демонстрацию  и  сказал,  что  добром   это  не  кончиться,  будет  большая  война  Сталина  с  Гитлером,  она  уже  идет,  к  нам  еще  не  пришла.  В  Германии  евреев  убивают,  жгут  синагоги,  убивают  только  за  то,  что  еврей.  Ему  об  этом  рассказа   фолксдойче,  который  вернулся  продать  имущество.  Если  начнется  война,  русские  не  станут  воевать  за  Прибалтику,  отдадут  также  легко,  как  получили.  Здесь  евреев  никто  защищать  не  станет,  наоборот,  помогут,  те,  кто  сейчас  с  красными  тряпками  песни  поют. Я  его  спросил,  что  делать. Он  сказал,  всем  евреем  надо  бежать  в  Россию,  здесь  оставаться  опасно.  Ему  я  верю, он  человек  ученый,   умный.  Не  понимаю,  почему  со  мной  заговорил,  может  оттого,  что  вдвоем  остались.  Цилке,  что  ты  об  этом  думаешь?
                --  Ничего  не  думаю,  слышу  всякие  разговоры  во  дворе.  Куда  нам  бежать  с    маленьким  Хаимкой,  нам  о  нем  думать  надо.  Побегут  все,  мы  побежим.  Пока  войны  нет, 
поешь  свекольник,  и  спать  пора.

Алекса  возможность  прихода  немцев  не  пугала.  Он  согласился,  что  война,  наверное,  будет,  клиенты  об  этом  много  говорят.  Убегать  он  не  собирается.  До  прихода  «товарищей»  всю  аппаратуру  и  материалы  привозил  немецкий  торговый  агент,  очень  вежливый  и  честный  человек.   С  коммунистами  он  никогда  не  водился,  А  что  до  латышей,  так  мы  одни  евреи  в  подъезде,  все  соседи,  вежливые  и  предупредительные.  И  коляску  помогут  Голде  поднять,  и  с  праздником  никогда  не  забудут  поздравить.   Душевный  покой   к  Нееху  не  возвращался,  он  стал  читать  внимательно  газеты,  прислушивался,  о чем  говорят. Хотелось  поговорить  с Грундманисом,  но  случая  не  было,  потом  адвокат  перестал  заходить.  Он  спросил  у  Карлиса,   может  он  знает,  почему  не  заходит  Грундманис.
                --  Твои  товарищи  отправили  его  с  семьей  в  Сибирь  отдыхать
                --  Какие  мои  товарищи?
                --  Те,  которые  нас  освободили,  не  твои,  конечно,  но  многих  из  ваших,  коммунистов.
                --  Сам  ты  коммунист.
                --  Ладно.  Неех,   не  обижайся,  забудь  о  нашем  разговоре,  Мне  Грундманиса
жалко,  он  многим  помог.

Дома  он  рассказал   Циле  о  разговоре  с  Карлисом,  о  ненависти,  с  которой  он  относится  к  новой  власти
                --  У него  брат  был  офицером,  куда-то  исчез,  наверняка,  прячется  на  хуторе  родителей  в  Курземе.   Там  Карлис  с  ним  встречается,    они  как-будто  знают,  что  скоро  немцы  придут,  и  готовятся.  Не  пойму  Цилке,  как  можно  сломить  такую  силу,  помнишь,  три  дня  входили  русские,  тысячи машин, танков  и   пушек,    а  солдат  может  миллион.   
                --   На  Матвеевском  рынке,  двое  их  солдат  купили  по   фунтовому  кирпичику  масла  и   ели  его  без  хлеба,  будто  не  знают,  что  масло  на  хлеб  мазать  надо.
                --  Мы  тоже  удивляемся,  они  покупают  столько  пирожных  и  тортов,  будто    первый  раз  видят.    Советский  офицер   купил    шесть  пирожных  и  у  прилавка  съел.  Я  такого  раньше   никогда  не  видел.

В  кафе   происходили  перемены,  хозяйка  приходила  на  работу  вместе  со  всеми,  одевалась  в  одежду  официанток,   ко  всем  обращалась  на  «Вы».  Перестали    приходить  нарядно  одетые  дамы  и  господа,  деловые  люди.  С  утра  приходили  странно  одетые  русские  дамы  с  детьми, они  громко  разговаривали,   заказывали  много  пирожных  и  уносили.  Вечерам  зал  заполняла  молодежь,  стало  модным  пить,  принесенную  с  собой  водку,  случались  драки.  Чаевые  стали  редкостью.  Карлис  спросил   Нееха,  нравится  ли  ему  новая  публика.  Мое  дело  пирожные  хорошо  печь,  а  не  посетителей  рассматривать, --  ответил  он.  На  самом  деле,  ему  тоже не  нравились  шумные  компании  в  зале,  и  было  жалко  хозяйку,  она  была  доброй  и не  жадной,  прилично  платила,  иногда,  вручала  конверт  в  пятидесятью  латами,  к  праздникам,  особенно,  к  Рождеству,  бывали  подарки.  В  конце  зимы,  с  утра,  в  кафе  пришли  четверо,  трое  мужчин   и  женщина,  они  показали  хозяйке  документ,  она  поставила  подпись.  Кофе  закрыли, Карлис  объяснил  Нееху  значение  слов   «инвентаризация  и  национализация»,   комиссия  считывала   печи,  столы,  ложки, чашку,  даже  салфетки.   Карлись  шепнул:
                --  Посмотри,  как  эти  побирушки  охочи  до  чужого  добра,  сами  за  жизнь  больше десяти  сантимов  заработать  не  могли,  ведут  себя,  как  вши  в  паршивой  голове.  Тот,  который  пишет,  узнаешь,  подмастерье  у  портного  на  Гертрудинской,  Абрашка  или Ёська.
                --   Он  тут  не  один,  и  не  главный,  трое  никак  на  евреев  не  похожи.
                --  Придет  время  всех  на  столбах  повесят.
Увидав,  что  сотрудников  приглашают  в  контору  подписывать  документ,  Неех  вышел  через  заднюю  дверь.  По  дороге  он  думал,  зачем  государству  кафе,  ВЭФ,  большой  завод,  может  и  нужен,  а  ресторан  или  кафе,  хороший  хозяин  и  сам  хорошо  справится.  Назавтра    пришла  женщина,  которая  была  в  комиссии,  сообщила,  что  ее  назначили   заведующей,  все  должны  работать,  как  обычно.  Целый  день  она  сидела  в  конторе  подписывала   бумаги,  часто  уходила  в  Райком,  в    пекарню  она  заходила  редко.

О  начале  войны,  Неех  узнал  в  воскресенье  утром,  он  собрался  гулять  с  Хаимкой  в  Верманский  парк,    погода    на  Лиго  всегда  хорошая,  но  людей  на  улице  почти  не  было,  редкие  прохожие  торопились.  У  Тербадской  знакомый  еврей,  на  его  приветствие  не  ответил.
                --  Неех,  ты    еще  не  слышал?  Война. 

 В  понедельник  утром,  Неех  пошел  на  работу,  как  обычно.  Все  были  встревожены,  к  работе  не  приступали,  ждали  заведующую,  но  она  не  появилась.  Карлис  не  скрывал  радости
                --  Кончился  бардак,   вернется  хозяйка.   Я  не  отнес  свой  приемник,  в  пять  послушал  последние  новости  из  Берлина.   Русские  бегут  и  сдаются  в  плен,  немцы  движутся   на  танках  в  сторону  Риги.  Через  день-два  будит  здесь.  Все,  Неех,  пришел  конец  товарищам.   Печь  сегодня  не  для  кого,  все  заняты.  Пошли  пока  по  домам.    

Неех  вернулся  домой,  Цили  варила  на  примусе  манную  кашу  для  сына,  очень  удивилась,  его  раннему  появленимю.
                --  Цилке,    быстро  собирайся,  пойдем  к  дяде,   посоветуемся.
Копель  и  Бейла  сидели  на  кухне.   Неех  спросил,  что  теперь  будет  с  ними.
                -- Бежать  надо,  Неехл,  бежать,   пока  погромы  не  начались,  немцы,  люди  аккуратные,  но  без  души,  им  скажут  убивать,  будут  убивать.  Только  что  заезжали  на  автомобиле  Берка  и  Исер,  с  винтовками.   Мы  запряжем  коней,  куплю  еще  лошадь  у  соседей,
Заберем  Рейзл  с  семьей  и  поедем  в  сторону  русской  границы.  Хочешь,   поехали  вместе,  но  с  малым  ребенком,  лучше  ехать  поездом.  Здесь  не  оставайся.  Тетя  заплакала.  Она  принесла  завернутую  в  вощеную  бумагу  жареную  курицу  и  рулет  с  корицей.
                --   Господи,  за  что  нам  такое  горе.  Всю  жизнь  работали,  никому  не  мешали.

Копель  обнял  и поцеловал  Нееха  и  Хаимку. 
                --  Идите,  собирайтесь.  Счастливой  дороги.  Пусть  нам  поможет  Бог.

Циля,   была  готова  уложить  в  матрасный  мешок  все  содержимое  шкафа.  Как  бросить  еще  не  пользованное  постельное  белье,  ее   приданное,   или  свадебное  платье,  новый  костюм  Нееха,  сшитый   у  модного  портного,  всего  несколько  раз  ношенный.    Стоящий  рядом  Неех,  с  Хаимкой  на  руках,    спросил  жену,   думает  ли  она,  кто  понесет  такой  мешок,  он  не  лошадь,  и  вещи  не  главное,  на  кухне  лежат  мешки  из-под   муки,  чистые,  он в  них  от  дяди  принес  белье.  Надо  взять  вещи  Хаимки,  тебе  два  платья,  мне  брюки.  Циля  заплакала.
                --  Мое  ватное  одеяло,  я  не  оставлю.
                --  Положи  в  отдельный  мешок,  но  сама  понесешь,  пришей  веревки,  чтобы   получился  рюкзак.    Я  мешок  перекину  через  плечо  и  веревкой  привяжу  к  ремню,  чтобы  руки    свободными  были. Возьмем  еще  наш  медный  чайник,  надо  же  во  что-то  воду  брать. Документы  и  деньги  зашей  в    трусы. 

Появились  самолеты,  они  пролетали  низко,  издавая  очень  громкий,   свистящий  звук,  наводящий  страх.  Неех  вышел  посмотреть,  как  выглядят  эти  самолеты,  небольшие    похожие  на  ястребов,  они  поднимались  высоко,  затем  быстро  опускались,  издавая  пугающий  звук.  За  воротами,  люди  толпой  шли  в  сторону  вокзала.  Циля  подогрела  кашу  для  сына,  покормила  его  и  уложила  в  коляску,  он  сразу  заснул.  Они  поели  вчерашний  суп,  уже  наступил  вечер.  Легли  в  постель,  не  раздеваясь. 

                --  Цильке,  надо  постараться  поспать,  завтра  с  утра  рано  выйдем,  удастся  ли сесть  в  поезд,  вся  улица  забита  людьми. 
                --  Неех,  очень  тебя  прошу,  разреши  мне  еще  раз  сходить  к  Голде,   Так  сердце  не  спокойно,  за  братьев  и  за  Голду.  Я  бегом  к  ним  сбегаю,  в  пять  часов.
                --   Нам  надо  торопиться,  не  задерживайся,  к  шести  вернись.

Ночь  провели  тревожно,  еще  не  было  пяти,  Циля    выбежала  на  Кришьяна-Барона,  было  уже   по  дневному  светло.  Еврейские  семьи,  тепло  одетые,   тащили  чемоданы  в  сторону  вокзала  по  тротуару  и  мостовой,   мужчины,  латыши,  на  тачках   везли  пачки  нового  белья,  шубы,  коробки  с  обувью,  швейные  машинки,  трюмо,  швейные  машины.   На  обочине  валялись  развороченные  чемоданы.    Иногда  проезжали  машины  с  красноармейцами,   нагруженные  извозчики,  привычного  шума  трамвая  не  было.  Циля   увидела  семью   известного  дамского скорняка,  они  загружали  чемоданы  в  телегу  с  оградкой,  На  другой  телеге,    на  сене  сидела  незнакомая  женщина  и  дети,  мужчина  в  длинном  плаще  с  кнутом,  торопил  жену  скорняка,   она,  стоя  у  телеги,  кричала  в  подъезд  мужу,   чтобы  он  не  забыл  проверить,  хорошо  ли  закрыта  дверь.  В  легковой автомобиль  грузил  вещи  глазной  врач,  его  дети-подростки,   были  одеты  как  скауты,   собравшиеся    на  пикник.   В  подворотне  дома  Голды,  несколько  парней  громко  смеялись,  глядя  на   происходящее  на  улице.  Циле  открыла  сестра,  Алекс  и  девочки  сидели  на  диване,   в  нижнем  белье.   Она  поцеловала  Рохале  и  Сорале,  повторяя,  «пусть  Бог  хранит  Вас», сестры  обнялись  и  так  стояли,  молча.  Со  стороны  рынка   послышались  выстрелы.  Циля  заторопилась,
Голда  вышла  с  ней  на  лестничную  площадку,  повторяя  «пусть  Бот  Вас  хранит».   Улица  не  изменилась,  доктор  усаживал  детей,  семьи  скорняка  уже  не  было.  Запыхавшись  вбежала  в  квартиру,  Неех  стоял  с  мешком,  в  коляске  сидел  Хаимке   с  булочкой  в  руке. Циля  одела  на  спину  мешок,  взяла  чайник.
                -- Неех,  давай  присядем  на  счастье  и  чтобы  вернуться.
                -- Цилке,  сейчас  выйдем  на  улицу,  держи  меня  за  ремень  и  не  о чем  не  спрашивай,  иди  за  мной. 

Сели  на  диван  на  несколько  секунд.  Неех  закрыл  дверь,  ключ  положил  в  карман.  За  воротами  присоединились,  к   движущимся  к  вокзалу.  У  Мариинской  Неех  не  свернул  со  всеми  направо,  а  пересек  улицу,  и  повернул налево,  миновал  несколько  домов  и   вошел  во  двор  большого  дома,  вышел  к  железнодорожным  складам.  Он  хорошо  помнил  эти  места,   братья,  лет  десять  тому,    показали  ему  короткую  дорогу  из  центра  домой.  Вот  и  железнодорожная  насыпь,  но   нет,  косоидущей  вверх  лестницы. 
                --   Цилке,  придется  лезть  в  гору,  нет  времени  искать  лестницу,  я  возьму  Хаиму  на  руки,  другой  потяну  коляску,  ты  держись  за  мешок,  чтобы  не  скатиться  вниз.

Подниматься  им  пришлось  боком,  долго,  Неех  и  и  Циля  часто  и  громко  дышали,  оказавшись  на  насыпи,  обессилившие, опустились  на  землю,  Хаимку  усадили  в  коляску.   Отдышавшись,   увидел,  что  по  рельсам  ходят  люди  с  чемоданами,    рядом  с  ними  стоял  пожилой  железнодорожник,  он  смотрел  на  пути.  Они  подошли  к  нему  и  поздоровались.
                --  Друг,  скажи  какой  поезд  идет  в  Россию.
                --  Все  поезда  уйдут  в  Россию.  Смотри  налево,  видишь  второй  от  нас  семафор,  он  пока  не  поднят,  минут  через  15-20  откроется.    Теперь  смотри  направо,  там  все  поезда  воинские,   который  второй  от  нас,  должен  уйти.  Видишь,  пар  пускает.  Бросайте   коляску  и  бегите,  может  и  заскочите.
                --  Давай  мне  Хаиму,  сама  хватайся  за  меня.   

Они  добежали  до  паровоза,  и побежали  вдоль  поезда,  все  вагоны  были  закрыты,  в  конце  состава  была  платформа,  передняя  половина  была  занята  яшиками,  на  них  сидели  красноармейцы  с  винтовками.  Из-за  пота  Неех  плохо  видел,  он  опустил  сына,  ладонью  стер  пот  с  лица.  Вся   свободная  часть  была  занята  семьями. 
                --  Хватайся  за  доски  и  крепко  держись

Он  забросил  Цилю,  как  мешок.  Поезд  вздрогнул  и  медленно  двинулся,  Неех  положил  кричащего  сына  на    Цилю,  ухватился  за  борт,  подтянулся  и  закинул  одну  ногу  на  платформу  и  скатился  внутрь. Минут  десять  они  лежали  у  борта,  слыша  частый  стук  колес  на  стыках.  Им 
досталось  маленькое  пространство  у  борта,  Неех    отвязал  и  снял  мешки  с  Цили  и  с  себя,
Хаима  положили  на  мешки,  надеясь,  что  он  заснет.  На  их  появление  никто  не  обратил  внимания.  На  крышах  вагонов  сидели  и  лежали  люди.   Поезд  шел  быстро,  не  останавливаясь  на  станциях,  временами  была  слышна  стрельба.  В  Екапилсе  поезд  остановился,  но  не  у  вокзала,  паровоз  отцепили,  из  вагонов  вышли  женщины  с  детьми.  Пассажиры  платформы,  оправлялись  семьями  рядом.  Неех  спросил  красноармейца,  кто  едет  в  вагонах.   Это  были  жены  и  дети  красных  командиров  и  партийных  работников,  в  ящиках  штабные   документы,  их  надо  доставить  в  Москву.  Стояли  не  более  получаса,  близился  вечер,   не  доезжая  Резекне,  над   поездом  появился  странный  самолет,  похожий  на  квадрат,  он  двигался  вместе  с  поездом,  потом  улетел  вперед,  развернулся  и  низко  пролетел  над  составом.    После  стоянки  в  Резекне,  за  Лудзой,  со  страшным  ревом  над  составом  пронеслось  два самолета,  стреляя  из  пулеметов,  поднявшись высоко,   развернулись  и  прилетев  с  другой  стороны,  повторили  атаку.  Самолеты   несколько  раз,  без  стрельбы,   пролетели    со  страшным  ревом  над  поездом.  Во  Время  налета  Неех  накрыл  своим  телом  Цилю  и  Хаима.   Происходящее   было  настолько   неожиданно  и  непонятно,  что   он  не  успел    осознать   и    испугаться.   Перед  ним, рядом  с   его головой,  красноармеец,  встав  на  колено,  стрелял  в  небо,  потом  выронил  винтовку,  схватился  за  грудь  и  упал  на  бок,  свернувшись  калачиком.  То,  что  эта  пуля   могла  убить  его,  Неех  понял  потом,  вспоминая   пережитое.   Когда   звук  самолета   удалился,   стали  слышны  крики  и  стоны,    погибли  семеро.  Мать  с  грудным  ребенком,  зажатым  в  ее  объятиях,  отец  большого  семейства  и  целая  семья.  Были  раненые,   вся  платформа  была  в  пятнах  крови.   Люди  утратили   свой  обычный  облик,  одежда  у  многих  оказалась  порванной,  лица  стали  испуганными,  пожилой
человек,  стоя  на  коленях,  истово  молился.   На  крышах  вагонов   почти  никого  не остались.  Всех  мертвых  красноармейцы уложили  у  заднего  борта.   Границу  с  Россией,  миновали  ночью,  в  Себеже   стояли  не  более  десяти  минут,   в  полдень  прибыли  в  Великие  Луки.   Платформу  отцепили  у  площадки  с  умывальниками,  столами,  длинным    туалетом.  Пришел  командир  с  солдатами,  мертвых  погрузили  на  телеги  и  увезли,  раненных  осмотрел  и  перевязал  фельдшер. 
Приехала  полевая  кухня,  всем  дали  густой  каши,  у  кого  не  было  тарелки,  использовал  консервные  банки,   поднятые  с  земли.  Подошел  состав  товарных  вагонов,  полный  беженцами  из  Литвы  и  Латвии,   Неех  и  Циля  встретили  знакомых  рижан.  Все  были  испуганы  и  растеряны,  многие  без  багажа.  Они  рассказали  о  страшней  бомбежке  под  Резекне.  Всех распределили  по  вагонам.   В  пути,  заполненный  людьми  вагон,  стал  более  удобным  для  существования,  из  ящиков,  подобранных  на  станциях,  вдоль  стен  появились  двух-  и  трехъярусные  нары,  подобие  стульев  и  столов.  Нижнюю  часть   дверей  закрыли  деревянной  решеткой,  чтобы  дети  не  могли  упасть.   Появилось  ведро,  в  котором  женщины  по  очереди  стирали  белье.   Семьи  объединялись,  вместе  добывали  и  готовили  еду,  общались.  Все  были  среднего  возраста,  кроме   пары  из  Риги,  с   восемнадцатилетним сыном,   мать  называла  его  Зюнале,  сыночек, их  взрослые  дети,  перед  приходом  Советских  войск,  уехали   в  Аргентину.     За  месяц  до  начала  войны Зюнале   вернулся  из  Москвы  с  соревнований  по  боксу  с  медалью,  которую  носил  на  шее.  Они  занимали  не  удобное  место  у  самых    дверей,  рядом  с  бездетной  парой  врачей.   Зюнале,  которого  звали  Зелик,  на  остановках  выпрыгивал,  и    начинал  месить  воздух  кулаками,  приседать,  отживаться.    Споров  не  было.  Почти  каждую  ночь  и  днем  истошно  кричал  мальчик  шести  лет,  его  задела  пуля,  очень  удачно,  повредила  кожу  выше  ботиночка,   повязку уже сняли,   
остался  шрам.   Он  пугался  звука  мотора,   встречного  поезда  или  самолета.  Он  кричал  по  еврейские   «Мама, я  боюсь»  и  прятал  голову  в  подол  матери.  Отец  разорвал  на  полоски  носовой  платок  и  сделал  затычки  в  уши,  но  ночью  они  не  помогали. Особняком  в  углу  расположилась  семья  из  Кулдыги,  муж  с  женой  и  дочерю,  подростком,    между  собой  они  разговаривали  по-немецки,  с  соседями  редко  общались  на  латышском.   Глава  семьи  был  высокий  и  худой,  со  строгим  лицом,  Неех  думал,  что  он  учитель.  Ночью  после  крика  ребенка,  на  звук  встречного поезда,  он  подошел  к  несчастной  матери  и  вежливо  сказал 
                --  Уважаемая  фрау,  Ваш  ребенок  не  дает  всем  спать,  будет  лучше,  если  вы  выйдете  на    следующей  остановке.

В  тишине    Сыночек,  шептал  маме:
                --  Мамочка,  разреши  мне  ему  съездить,  один  раз.
                --  Сыночек,  спи.  Не  надо  руки  пачкать.
                --  Я  не  собираюсь  его  выбрасывать,  только  челюсть  сверну.
                --  Сыночек,  спи.
Нееху  стало  не  ловко  за  себя,   почему  не  он,  а  парень,  у  которого  еще  нет  детей,
заступился  за  несчастного  мальчика.  Хаимке  крик  не  мешал,    он  крепко  спал,  утром  лепетал  слова  и  просил  сладкую  булочку.  Неех  ночью  просыпался,  он  вспоминал  падающего  солдата,  такого еще молодого,  он  не  знает  даже  его  имени.   Что  стало  бы  с  Хаикой  и  Цилей,  без  него.  Часто  вспоминались  Копель  и  Бейла,  где  они  с  Рейзл,  где  Берка  и  Исер.    Циля  переживала    за  сестру,  родителей  и   братьев.
                --   Неех,  Что  с  ними  будет?    Немцы,  не  люди,  звери,  вспомни  как  они,   как  для  забавы,  убивали    беззащитных  детей  и  женщин  на  платформе и   на  крышах  вагонов.
Боюсь,  что  всех  убьют
                --  Не  хорони  никого.   Даст  Бог,  останемся  живы.
 
Они  подружились  с  семьей  из  Екабпилса,   у  них  было  двое  мальчиков,  погодков,  шести  и  семи  лет.  Их  поезд  в  Резекне  разбомбили,  все  вещи  остались  там.  Яков,  работал  нотариусом,  Гинда  занималась  детьми,  о  себе  рассказывали  мало.  Семья  спала  на  старой  шинели  и  накрывалась  двумя  фуфайками,  Яков  рассказал,  что  в  Великих  Луках   офицер,  похожий  на  еврея,  спросил,  где  их  багаж,  узнав,  что  у  них  ничего  нет,  велел  бойцу  принести  две  фуфайки,  шинель  и  две  нижние  рубахи.   На  Якове  был  дорогой  светлый  костюм,  на  Гинде  шелковое  платье.   На    одной  из  станций,  его  с  Неехом,  остановил  патруль  и  потребовал  документы,  только  у  Якова,   прочитав  предъявленный  листок,    офицер  уважительно  отдал  честь  и  извинился.
                --  Прошу  прощения,  товарищ,  немцы  засылают  шпионов,  надо  быть  бдительным.    Будьте  внимательны.

Неех  спросил,  что  это  за  документ,  перед  которым  честь  отдают. 
                --  Это  пропуск    НКВД,  дающий  право  передвижения  в  прифронтовой  зоне  и  по  всему  Советскому  Союзу.
                --  Ты,  значит  из  «товарищей».
                --  Я  не   из  товарищей,  я  товарищ.
                --  Яша,  как  ты  думаешь,  немцы   действительно  будут   убивать  евреев?
                --   Думаю,  будут  убивать,  я  читал  книгу  Гитлера,   он  не  скрывает   своей  ненависти  к  нам.  Немцы  до  двадцатого  века    совершали  кровавые  погромы. За  него  проголосовали  семьдесят  пять  процентов,   значит,    поддерживают  его  идеи.  Не  они  первые,  римляне  в  первом  веке  уничтожили  государство  и  евреев.  В    Англии,  Испании,  России
уничтожали  евреев.  Бог    нам  не  помогал.   А  крестовые  походы?   Только  Советский  Союз   впустил  к  себе    триста  тысяч  из  Польши.   Европу  это  не  волнует,  еще  помогут.   Прав  твой  адвокат,  о  котором  ты  мне  рассказал.  Если  встретишь,  скажи  ему  сто  раз  спасибо.
                --  Я  себе  не  представляю,  как  может  нормальный   человек  убить  ребенка
                --  Для  них  это  не  ребенок,  а  еврей.               
      
Женщины  очень  подружились,  целый  день  говорили  о  родных,  оставшихся  у  немцев,  вся  большая  семья  Гинды  жила  в  Литве,  и  у  них,  конечно,  не  было  возможности  убежать.
Подогревая  на  кипятке  холодную  картошку,  вспоминали   кушанья  мирного  времени.   Волгу  пересекли  у  Куйбышева,  все  были  поражены ее шириной.   Состав    остановился  несколько  километров  от  вокзала,  удивляло  количество  железнодорожных  путей,  множество  воинских поездов,   размеры  вокзала  и  массы  народа.  В  привокзальных  магазинах  продавали  белый  хлеб,  пряники  и  подушечки  с  повидлом.  Яков  купил  себе  рубашку,  женских  платьев  и  детской  одежды  не  было.  Один  раз,  в  день  отъезда,  покормили  сытным  обедом,  на  фабрике-кухне,  в огромном  зале,  на  выходе    дали  по  ломтю  хлеба  и  два  кусочка  сахара.  За  Куйбышевом  начались  бесконечные  степи,  затем  пустыня,  поросшая  кустиками,  величественнее    двугорбые  верблюды   гуляли  рядом  с  железной  дорогой.  Яков  сказал,  что  смотрел  на  вокзале  карту  дорог,  если  их  не  оставят  в  Казахстане,    дальше  Узбекистан  и  Киргизия.   Дома   на  станциях  были  низкими,  из  глины,  с  плоскими  крышами.  Люди  с  восточными  лицами,  говорили  на  не  понятном  языке,  доброжелательно  улыбались.  Мужчины  носили  длинные  халаты  и  меховые  шапки  и  сапоги,  несмотря  на  жару,  женщины  в  длинных  черных  платьях,  в  шароварах  и  тапочках   на  босу  ногу,  вокруг  них  бегало  много  детей,  бедно  одетых  и  босых.   В  безлюдной  пустыне   станции    располагались  в   сотнях  километров  друг  от  друга,  отправления    ждали  по  несколько  дней. Ночью  проходили  встречные  воинские  эшелоны,  днем   на  платформах  везли  станки,  разобранные  машины,  тут  же  под  навесами  из  брезента  ехали  рабочие.  В  Ташкент  прибыли   вечером, в  начале  сентября,    на  товарную   станцию,  рядом  уже  стояли  поезда  с  беженцами  с  Украины  и    с  немцами  Поволжья,  они  везли    коров,  свиней,  на  дверях  весели  вязанки  лука  и  чеснока.   Военные    осмотрели    вагоны  и  наказали  далеко  не  отходить. Утром  пришла    девушка  в  гимнастерке  и  сапожках,  круглолицая,  кареглазая  и  улыбчивая.  Спросила,  есть  ли  врачи,  медсестры,  инженеры,  попросила  их  выйти.  Вместе  с  врачами  вышла  и  семья  боксера,  сказав,  что  они  одна  семья. Тот, которого  Неех,  считал  учителем,  оказался  провизором,  девушка  такого  слова  не  знала,  она  ушла,     вернувшись,  сказала,  что  аптекари   в  Ташкенте тоже  нужны.  Дала  доктору  бумажку  с  номером  комнаты  на  вокзале,    велела  с  вещами  идти  туда.    Остальным  раздала  анкеты,  в  которых  были   неожиданные  вопросы,  служил    или  нет  в  белой  армии,  не  были  ли  ограничены  в  правах  или  осуждены  родственники.    Собрала заполненные  анкеты,  и  разрешила  сходить  на  вокзал,  купить    еду,  не  забывать,  что  там  много  воров,  прятать  документы,  деньги,  часы.  Вокзал  поразил  Якова  и  Нееха  не  только  размерами, 
многотысячная  толпа  вокруг  и  внутри    двигалась  во  всех  направления,  чтобы  не  потеряться   они  взялись  за  руки.    Перед  вокзалом   семьи  расположились  на  земле,  спали,    готовили  пищу,  рядом  на  прилавке  продавали  лепешки,  кислое  молоко,  вареную  картошку,  дыни,  арбузы.  На  помосте,  на  ковре  сидели  мужчины,  и  пили  из  пиал  чай.   Большой  самовар  стоял  на  столе, обслуживал  толстый  узбек,  в  халате  и  вышитой  тюбетейке.  Неех  с  Яковом  купили   лепешек,   соленого  сыра  и  пончики  для  детей.  По  дороге  к  вагону  Яков  хотел  выбрать  из  внутреннего  кармана,  спрятанные  часы,  их  там  не  было,  Неех  его  успокоил,  они  уже  потеряли  столько,  что  о  часах  тужить  не  стоит.   Лучше  надо  придумать  причину,  чтобы  их  отправили  вместе,  может  сказать,  что  они  двоюродные  братья.  Яков  согласился,  вместе  легче.  Назавтра Яков рассказал  девушке,  о  желании  не  расставаться  с  братом.  Она  спросила  их  фамилии,  нашла  их  в  списке.    Это  можно, --  сказала  девушка, -- вечером  принесу  поездные  документы,  на  две  семьи
Друян   и  Шер,  пойдете  на  Самаркандский  поезд,  на  станции  Чурак  вас  встретят.  Так  они  и  семья  из  Литвы  оказались  в  отдаленном  районе,  рядом  с  Киргизией.
          
                Глава   вторая
      
              Самаркандский   поезд  был   собран    из  старых   вагонов,  обшитых  облупившейся    зеленой  вагонкой,  окна   не  открывались  или  были  забиты  фанерой.    Пассажиров  было  не  много,  каждая  семья  заняла  отдельную  ячейку.   Лампочка  на  потолке   давала  мало  света,   в  туалете    стояло  ведро  с  водой,  которое   надо  было  наполнять  из  крана.   Неех   сказал,  что  в  таких  условиях,  он  готов  ехать  еще  два  месяца.  По  сравнению  с  товарным,  это  вагон  первого  класса.   От  попутчиков  он  узнал,  что  до  их  станции  около  шестнадцати  часов.   
                --  Цильке,  зови  Друянов,  будем  ужинать.

Гинда  принесла  лепешку  и  подушечки,    сказала,   что  Яша  укрывает   Пиню  и  Иосю  фуфайками,  они  взобрались  на  верхние  полки  и  сразу  крепко  уснули.    Спал  и  Хаимка,   женщины  стали  готовить  стол,  Яков  отправился  к  проводнику,  пожилому,  седому  узбеку,  набрать  кипятку,   но  вернулся с  пустым  чайником,  проводник  обещал  принести  чай  в  стаканах.   Вслед  за  ним  появился  проводник,  в  одной  руке  он  держал  четыре  стакана,  в  другой  плошку  с  горящим  фительком,  все  поставил  аккуратно  на  стол,  молча  постоял  и  присел  на  край  полки  напротив  Нееха. Со  мной  уже  ехали  выкавыренные  из  Польши, --  сказал  он, --  рассказывали  страшные  вещи.  А  вы  откуда?  Обращался  он  к  Нееху. 
                --  Мы  из  Латвии,  из  Риги.
                --  Где  это,  у  нас  такого  направления  не  было,  я  на  дороге  еще  при  царе   работал.               
Это  у  Балтийского  моря,  --  сказал  Яков. 
                --   Ленинград  знаю,  не  раз  бывал,  дочка  там  учится  в  Железнодорожном  институте,  два  года  кончила,  перед  самой  войной  на  каникулы  приехала, в  конце  августа  должна  была  вернуться,  но  старший  сын,  он  учитель,  запретил,  сказал,  будешь  учиться,  когда  война  кончится,  сейчас  родителям  помогай. Неделя  как  забрали    сына,  в  Катакурган  отправили  на  командирские  курсы,  стрелять  учиться,  на  войне  не  самсой  бросаются,  убить  могут.  Старик  опустил  голову,  смотрел  на  пол.  Может    отпустят,  Красная  Армия  самая  сильна,  быстро  разобьет  немцев.  Аллах  велик.  У  нас  все  поезда  забрали   для  армии, эти  вагоны  еще  при  царе   ходили,  в  тупике  стояли.  Неех  спросил, - был  ли  он  в  городе,  куда  их  направили. 
                --  Не  город,   городок  маленький,  почти  кишлак,  русских  мало,  только  присланные  для  работы  в  Райкоме,  НКВД,   военкомате.  Есть  беженцы  из  Польши.  Недалеко  большая  река,    вокруг  города  хлопковые  поля,  пшеница,  бахчи.  Поезд  на  станции  стоит  три  минуты,   выходить  надо  быстро,  помнить,  что  перрона  нет,  можно  ногу  повредить. 

Утром  проводник  принес  чаю,  приветливо   поздоровался,  но  в  беседу  не  вступал.  Молча  подметал,  хлопотал  у  кипятильника  или  сидел,  занятый  своими  думами.  За  полчаса  до  нужной  станции,  собрал  всех  в  тамбуре. Уже  стемнело,  поезд  остановился  напротив  неказистого  кирпичного  здания.  Приехали, --  сказал  он, --   быстро  выходите.  Желаю  счастья  и  быстро  вернуться   домой. Перед  вокзалом  было  два  фонаря,  один  у  входа,  другой,  у  большой  скульптуры  Сталина.  Неех  предложил  зайти  в  вокзал,  у  дверей  их  встретил  мужчина  в  военной  форме,  поздоровался и  попросил  показать  документы,  стоя  под  фонарем  долго  их  читал,  переспрашивая  непривычные  имена.  Ознакомившись  со  справкой   Якова,  уважительно  назвал  его  «товарищ  Друян».  И  попросил  зайти  с  семьей  в  вокзал.  Шеров  и  семью  из  Литвы    отвел  на  другую  сторону  вокзала,  там  стояли  арбы   с осликами.               
                --  Эти  граждане  согласились  принять  эвакуированных,  они  предоставят  жилье  и помогут  устроиться.

Шеров  приютила  узбекская    семья,  хозяин,  доставивший  их  на  ослике,  был  очень  похож  на  проводника,  но  помоложе,    по-русски  говорил  с  трудом,   все  время  приветливо  улыбался. 
Он   завел  их  в  маленький  домик  из  глины   с  земляным  полом,  в  углу  стояла  жестяная  печка,  рядом  ведро  с  водой,   большая  часть  помещения  была  занята  широкими  нарами,  вместо  матрасов,  лежало  три  мешка  соломы.    Увидев.  что  Неех  упирается  головой  в  потолок, 
развел  руки.   Был  еще  старый  стул  и  стол.   Электрическая  лампочка    светила  слабо,  выключателя  не  было,  хозяин  снял  тюбетейку,   и  показал,  как  вывернуть  лампочку.  Окна  не  было,  верхняя  половина  двери  была  застеклена. Погладив  Хаима,  сказал   что-то  на  узбекском,  жестом  объяснил,  что сейчас  вернется.  Из  дому  он  принес  две  пиалы,  казанок,  три  аллюминевые  ложки,   оставил  все  на  столе  и  ушел,  показав  пальцами,   что  придет  еще.    Вернулся  с  горячим заварным  чайником, лепешкой,  блюдечком  с  медом.  старой  фуфайкой   и  стиранным  вафельным  полотенцем.  Снова  погладил  Хаима  и   попрощался.    Рано  утром    Неех  застал  хозяина   за  работой,  вокруг  небольшого  дома с  маленькими  окнами,  росло  много  деревьев,  на  кустах  винограда  сохранились  гроздья.    Свободного  пространства  во  дворе  было  мало.   Летняя  кухня  располагалась  под  навесом,  в  углу  под  другим  навесом  был  привязан  ослик.  Все  было  обнесено  высоким  глиняным  забором.    Рядом  с  летней  кухней,  было  кругло  сооружение  из  глины,  сходящееся  кверху,   оставляя  круглое  отверстие.   Неех  заглянул  внутрь,  на  дне  сохранилась  зола.  Хозяин  показал  пальцем  внутрь               
                --  Тандыр.  Нан,  лепешка.
 
Неех  стал  показывать  на  себя.
                --   Я  пекарь,  пеку  хлеб,  нан.
                --   Якши,  Якши. 

Он  взял  Нееха  за  руку,  вывел  за  ворота  и  показа  рукой,  в  каком  направлении   ему  надо  идти.
Неех  вернулся  в  избушку,  сказал  Циле,  что  пошел  искать  пекарню.  Все  дома  находились  во  дворах,  увидав  кирпичный  дом  с  длинной  трубой,  постучал  в  широкую  дверь.  Пекарня   занимала  просторную  комнату,    Один  угол  занимала    печь,  русская  женщина   лопатой 
толкала  в  топку  большой  черный  кирпич.  Средних  лет  узбек,  в тюбетейке,  месил  тесто.  Ему  обрадовались,  узбек  очистил  мукой  руки и отошел  от  стола.  Сказал,  что  слышал,  что  к  ним  прислали  беженцев,  но  не  знал,  что  есть  пекарь,  он  заведующий, ему  надо  муку,  кизяки,  дрова  доставать.  Оба  пекаря  мобилизовали   на  трудфронт,  Маруся  торговала  на  рынке  морсом,  ее
временно  перевели,  нельзя  людей  без  хлеба  оставить,  надо  карточки  отоваривать.               
                --  Покажи,  как  работаешь.

Посмотрев  полчаса,   сказал,  будет  говорить  с  начальником  Потребсоюза. Нееху    завтра  в  шесть  часов   надо принести  автобиографию  и  трудовую  книжку.  То,  что  нет  трудовой  книжки  плохо,  что  есть   паспорт,  хорошо.  Домой  можно  взять  полторы  буханки  хлеба  и  четыре  булочки.  Когда  заведующий  ушел,  Маруся  рассказала,  что  местное  население  хлеб  не  употребляет,  у  всех  есть  тандыр,  своя  закваска,  раз  в  неделю  пекут  лепешки,  если  не хватает,  покупают  на  базаре,  до  войны   выпекали  сорок  буханок,  большим    спросом  пользовались  сладкие  булочки. Сначала   надо   испечь  хлеб,  за  ним  приеду  в  одиннадцать,   потом  можно  заняться  булочками  Печь  пришлось  разогревать  трижды.  Зовут  ее  Валентина,  Марусей,  узбеки   зовут  всех  русских  женщин.  Она  приехала  сюда  с  родителями,    с  Украины  в  Гражданскую  войну,  спасались  от  голода.  Ее   муж  работал  кузнецом  в  Кооптрансе,  есть   сын  четырех  лет,  жили  хорошо,   получили  комнату.  В  начале  июля  мужа  забрали  в  армию,  получила  два  письма,  уже  месяц,  как  писем  нет.   Ото  всех,  кого  отправили  вместе  с  ним,   нет   вестей.  Две  ее  соседки  получили  похоронки,  и  ее  муж,  наверное,  тоже  погиб,  был  бы  живой,  написал  бы.  На  базаре  появились  безногие  и  безрукие,   все  злые.  Слышала,  что  пришлют  еще  беженцев  из  Украины, немцы  Киев  взяли,  Харьков  бомбят.  Неех  спросил,  знакома  ли  она  с  их  хозяином.  До  войны, --  сказала  Мария, --  здесь  все  друг  друга  знали,  здоровались,  он,  когда  моложе  был,  работал  возчиком,  вырастил   и  выучил  детей,  все  старшие  разъехались  по  стране.  Со  стариками  живет  младший  сын-шофер  с  женой  и  двумя  девочками,  сына  забрали  в  армию,   невестка  осталась.  Абдурахман,  хороший  человек,  всегда  кому-нибудь  помогал.   Кончив  работу,  Неех   вспомнил  про  обещанный  заведующим  хлеб  и  булочки,  Маруся  принесла  из  кладовки  две  буханки  хлеба,  пакет  булочек,  уложила  мешок  из-под  сахара  и  подала               
                --   Это  тебе.
                --    Начальник,  сказал  полторы  и  четыре  булочки.
                --    Он  сам  муку  мешками  тащит.

Домой  шел  не  торопясь,  чтобы ноги отдохнули.   За  день  он  узнал  много  нового,  рассказ    напарницы   расстроил  его,   что  станет  с  Цилей  и  Хаимкой,  если  и  его  призовут.  Живы  ли  Берка  и  Исер,  где  Копель  с  Рейзл?   Как  там, в Риге?    Яша  уверен,  что  все,  кто  не  убежал,
вряд  ли  останутся  живы.  У  него  в  Екабпилсе    остались  родители,  сестры  и  братья,  много  племянников.   Неех  не  понимал,  почему  заведующий  не  сказал  о  его  жаловании,  кто  хозяин  пекарни.  Обязательно  надо  отнести  булочек  для  внучек  хозяина,  не  каждый  согласился  бы  приютить  совершенно  незнакомых  людей.    Не  было  бы  этой  проклятой  войны,  не  знал   бы,  что  есть  на  свете  Узбекистан,  тандыры,  лепешки.   
 
У  них  были  Друяны,  громкий  разговор  Цили с  Гиндой  он  услышал  из  далека,  как  всегда  говорили  о  родных.  Все  сидели  на  скамейке  перед  избушкой,   Хаим    у  мамы  на  коленях, Пиня  и  Иося   разговарили  с  Яшей.   
                --  Неех,  ты  рано  пришел,  Циля  сказала,  что  в  Риге  ты  возвращался  после  десяти.
                --  Яшка,  что  такое  автобиография,  и  как  ее  писать?
                --  Я  сегодня  писал  автобиографию, в  Райкоме,  Дзидра  объяснила,  как  ее  писать  и  много  других  вещей.
Яков  отвел  Нееха  в  сторону  и  перешел  на  шепот.
                --  Ты  думаешь,  что  здесь  кто-то  знает  идиш?
                --  Дзидра  предупредила,  что  уши  бывают  и  у  стен.  Я  тебе  потом  кое-что  расскажу.
                --   Кто  такая,  Дзидра?
                --  Инструктор  Райкома  партии,  по  кадрам,  латышка,  родилась  в  Риге.
Дала  мне  лист  бумаги,  попросила  написать  автобиографию,  Я  написал  с  двух  сторон,  пришел  еще  лист  попросить,  она  прочитала,  разорвала   на  мелкие  кусочки,  и  сказала,  что  моя  автобиография  должна  уместиться  на  пол   листа,  крупным  почерком.  Фамилия,  имя  отчество, где  родился,   национальность,   где  учился,    кем  работал.  Женат,  сколько  детей.  Все.  В  конце  стоит  указать,  что  не  судим  и  под  следствием  не  был.   Если  захотят  узнать  остальное,  без  твоей  помощи  узнают. Еще  сказала,  чтобы  язык  держал  за  зубами,  больше  слушал.  После  обеда  пришла  к  нам.  Принесла   свою кофточку  для  Гинды,  посуду,  мешочек  риса,  не  больше  килограмма,   талоны  на  ватное  одеяло,  детские  ботинки  и  одежду.  Попили  чай,  сидела  недолго,  О  себе  рассказала,  что  они  с  мужем  участники  революции,   жили  в  Ленинграде, муж  работал  в  Обкоме,  она  заведовала  библиотекой.  После  гибели  Кирова,  мужа  тройка  приговорила  к  десяти  годам  без  права  переписки,  ее  отправили  сюда,  дочку  с  детьми  в  Сибирь.  Еще  попросила,  чтобы  к  ней  в  Райком  не  заходил,  при встрече  говорил  только  по-русски. 
                --  Кто  такой  Киров  и  за  что  его  убили.
                --  Друг  Сталина,  они  вместе  революцию  совершали,  за  что  убили,  не  знаю.
                --  Ты  слышал  известия  с  фронта?   
                --  На  фронте  плохо,  немцы  подошли  к  Ленинграду,  пол  Украины  захватили.  Наполеон  тоже  Москву  занял,  потом  бежал.  Неех,  как  ты  думаешь,  правду  писали  в  газетах  о  кровавой  диктатуре,  Сталина  изображали  мясником,  я  думал,  врут.  Дзидра  выглядит  запуганной.  Ты тоже помалкивай.
                --  Мне  нечего  рассказывать.  Мой  дядя  Копель   большевиков  не    любил.  Всегда  с  сыновьями  спорил.
                --  А  Циля,  что  делала?
                --  Белье  соседям  стирала.
                --  Напиши, что  жена  прачка.
                --  Пойду  хозяйским  внучкам  гостинца  отнесу,  их  отца,  сына  хозяина,  забрали  в  армию.

Вышедший  на  стук  хозяин,  отказывался  от  подарка,  но  Неех  несколько  раз  повторил,  что  это  для  внучек,  оставил   кулек  на  скамейке   рядом  с  дверью.   Сладкий  чай  пили  из  пиал  и  тарелок,  Яков  похвалив  хлеб,  сказал,  что  его  отправили  работать  тоже  в  хлебное  место,  юристконсулом  в  Заготзерно,  утром  надо  идти  оформляться.   Циля  и  Гинда  побывали  на  базаре,  там  можно  купить  все  нужные  продукты,  все  дорого.   Много  евреев  из  Польши,  они  продают    ношеные  платья,  обувь,  золотые  вещи.   Русские  женщины  продают    хлеб,     Неех  вспомнил,  что  к  Марусе  приходила   подруга,  они  разговаривали  в  кладовке.   В  хозяйском  доме  погасили  свет,  Друяны    заторопились  домой. Хаимка  спал  закутанный  в  одеяло,  в  комнате  было  тепло.  Циля  рассказала,  что  познакомилась  с  невесткой  хозяина,  она  очень  красивая,  зовут  Динара,  понимает  по-русски,  она  отрубила  кусок  кизяка,  принесла  углей  и  растопила  их  печку.  Девочки  играли  с  Хаимкой,  катали  его  на  ослике.    Были  у  Друянов,  у  них  комната   государственная  в  три  раза  больше,  с  окном.  кирпичным  полом  и  плитой.   
                --  Не  пойму,  почему  к  ним  такое  отношение.
                --   Думаю,  что  Яшка  был  подпольщиком,  но  не  простым,  может  важнее  Беркиной  Нюрки,  сидел  в  тюрьме,  его  выгнали  из  университета,  у  него  был  фиктивный  магазин,  там  назначались  встречи,  хранилась  запрещенная  литература.  При  Советах  был  начальником,   на  мотоцикле  ездил  по  волостям,    агитировал  за   советскую  власть.  В  него  стреляли,  пуля  задела  левую  ногу  ниже  колена,  Шрам  остался,  в  бане  заметил,  спросил,  он  сказал.   Я пропуск  не  читал,  но  Яшка  сказал,  что  ему  должны    оказать  помощь   на  всей  территории  Советского  Союза.
                --  Гинда  ничего   не  рассказывает  о  его  делах.
                --  Значит  так  надо.  Не  наше  это  дело. Слава  Богу, что  есть эта   комнатка,  не  навечно  из  Риги  убежали.
 
       Булочки  Нееха,  мудреной  формы,  мягкие,  как  батончик  хлопка,  понравились  руководителям  района  и  их  детям.   Заведующий,  узнав, что  он  умеет  готовить  торты  и  пирожные,  пообещал  заказать  формы.  Нужные  продукты  будут  приносить   заказчики.  Любителей  сладкого  и  вкусного    оказалось  не  мало,  по  пятницам,  по  вечерам,  Неех   становился  кондитером.  Долго  сохранялась  теплая,  приятная  погода,  только  в  конце  ноября  пошли  дожди,  и  стало  холодно,  но  в  комнатке  было  тепло  и сухо.  Друяны  приходили  редко,  Яков  мало  разговаривал,   его  расстраивали  сообщения  с  фронта,  воровство  зерна,  он  боялся, что  его  тоже  могут   обвинить
в  укрывательстве.  Циля  с  Хаимкой  заходила  к  Гинде  ежедневно  по  дороге  с  рынка,  у  нее  там  были  постоянные   покупатели  хлеба,  сапожник, пожилой  армянин    и  продающая   женские  летние  туфли,  которые  называли  танкетки,   беженка  из  Польши,  Темеле,  кукольного  роста с  рыжими  вьющимися  волосами  и  светло  голубыми  глазами. Темеле    не  нравилось  торговать  на  рынке,    ей  казалось,  что  все ее осматривают.  Однажды,  не  застав  ее  на  базаре,  Циля  решила  отнести  буханку,  за  одно  узнать,  что  случилось.  Обувь    шил  на  дому  ее  муж,  Мотеле,  не  выше  жены,    веселый  и  разговорчивый.  Помогал  ему  высокий  худой   мужчина,  бывший  владелец    большой  мебельной  фабрики  в  Кракове.   Полная  сумка с товаром стояла  в  углу.  Занемогшая  Темеле  лежала  в  постели  в  другой  комнате,  с  сыном  Хеником.  Циле она  очень  обрадовалась,  встала  и  в  ночной  сорочке  угостила  ее  и  Хаимку  блинчиками  и  компотом.    У  нее  с  утра  болела  голова,  сейчас  уже  лучше. Может  Циля   пару  дней сможет  заменить  ее.   Циля  согласилась  не  сразу,  Темела  позвала  мужа,  он  говорил   быстро,  польский  идиш  был  не  совсем  понятен,  кроме  слова  «мадам»,  повторенного  несколько  раз   и  цены  за  пару,  которую   она  должна  отдавать  ему.   Нееху  ее  новое  занятие  не  понравилось
                --   Зачем  тебе  это.  Мы  сыты,  есть  крыша  над  головой.
                --    Здесь  некому  белье  стирать,  и  большой  ванны,  как  в  Риге,  тоже  нет.   Лучше  так  зарабатывать,  чем  ворованный  хлеб  продавать.  Милиционер  ко  мне  уже  подходил.  Дала  ему  десятку.
                --  Я  хлеб  не  ворую,  мне  его  заведующий  дает,   а  сладкое,  что  приношу,  не  государственное.  За  торты  еще  платят,  нам  хватит.  Можешь  сидеть  дома  и  не
таскать  Хаимку  на  базар.
                --  Ладно,  попробую,  не  понравится,  откажусь.  Дома  сидеть скучно.

В  конце  декабря   Якова  и  Нееха  вызвали  в  военкомат  на  комиссию.  Осматривавшая  Нееха  врач,  позвала  коллегу  постарше.
                --  При  росте  около  двух  метров,  вес  69  килограммов,  одни  кости.  Длинные  конечности  и  нос.  Помню  рисунок  в  учебнике,  это  акромегалия.
                --  Вечно  Вы  что-то  находите.  Пишите  акромегалия.   Шер,  может  идти  домой,  надо  будет,  вызовем.               

Якову   велели  зайти  к  военкому  для    беседы.  Глядя  в   папку,  не  молодой   усатый  офицер,           сказал,  что  ознакомился  с  личным  делом,  характеристика  с  места  работы  хорошая,  армии  нужны  грамотные  люди,  положение  на  фронтах  тяжелое.  Есть  приказ  призвать  выходцев  из  Латвии,  согласно  образованию  ему  будет  присвоено  звание  старшего  лейтенанта,  и  он  будет  направлен   в  Ташкент  на  трехнедельные  курсы  командиров  рот.   Повестку  получите  послезавтра,   готовьтесь.  Вечером  пришли  Шеры  со  сладостями  и  половиной  бутылки  коньяка   Женщины  от  спиртного  отказались,  сели  на  кровать. 
                --   Яшка,  давай  выпьем  за  то,  чтобы  ты  вернулся  живой,   пусть даже   раненный.
                --   Я  много  не  понимаю,  что  происходит.   Ты  посчитай,  Неех,    в  этом  маленьком  городке,  каждый  день   приходят  две-три,  похоронки.  А  сколько  в  Ташкенте?  А  по  всей  стране?  Если  немцев  гибнет  столько  же,  у  них  уже  пол  армии  нет.  А  они    у  Ржева,  рядом  с  Москвой. 
                --   Немцы,  видно,  хорошо  подготовились.    Я  никогда  не  задумывался,  народу гибнет  много, и  раненых  тоже  много.
                --   Гинда  мне  говорила,  что  Циля  каждый  день  приносит  Иоське  и  Пине угощения,  я  не  разу  ее  не  поблагодарил,  не  хорошо.
                --   Ты  об  этом  не  думай,  Цилька  выросла  в  бедности,  рано  начала  работать,  людское  горе  понимает,  ей  твоя  благодарность  не  нужна.  Мне  досталось  сиротство,  когда  родители  умерли,  я  младше  твоих  мальчиков  был.  Рос  у  дяди,  может, лучше  его  человека  во  всем  свете  нет,  и  тетя  хорошая,  но  я  всегда  вспоминал  маму  и  папу.  Страшно, 
что  Хаимка  может  остаться  сиротой.   Пока  я  работаю  в  пекарне,  твои  дети  голодать  не  будут.
                --   Все  ты  правильно  говоришь.  Большое  тебе  и  Циле  спасибо. 

Из  Ташкента  Яков  прислал  фотографию,  в  командирской  форме,   в  ремнях  с  кубиками  в  петлицах.   Писал,  что  после  курсов  их  отправят    на  месяц  в  лагерь  под  Горький,   для  продолжения  учебы,  а  затем на  фронт,   при  крайней  нужде,  Гинда  может  обратиться  за  помощью  к  Дзидре.  Мальчиков   просил  слушать  маму  и  помогать  ей.  Все   жалование  он  направляет   им.  Несколько  недель  писем  не  было,  потом  стали  приходить  треугольники  с  фронта.  Гинда  устроилась  в  лабораторию  в  больницу,  мыть  пробирки,  работала  в  две  смены,  днем  мальчики  ждали  ее  дома,  вечером  уходили  к  Шерам.   Короткая  зима  с  дождями  и  слякотью  закончилась  резко,  стало  тепло,  как  в  Риге  в  летние  месяцы,  появилась  свежая  трава,  деревья  покрылись  молодой  листвой.  Гинда  каждый  день   ждала  письмо  с  фронта,   они  приходили  не  регулярно,   случались   перерывы  в  несколько  недель,   потом  почтальон  приносил  сразу  два-три  треугольника. Их  читали  вслух  всей  семьей.   Треугольник,  сложенный  и  тетрадного  листа,   был  фиолетового  цвета,  от  расплывшихся  букв,  написанных    химическим  карандашом.   На  обратной  стороне  треугольника   писали  номер  полевой  почты,  и  стоял   продолговатый  штемпель  «проверено  военной  цензурой».   Письма  были  коротким, Яков  в  каждом  письме  просил  сыновей  помогать  маме,  обещал,  что  вернется,   как  только  Красная  Армия  разгромит   немецких  захватчиков.  Скоро  весна,  Песах,  день  рождения  Пини,  пусть  год  будет  счастливым  и  принесет  Победу. Гинда  тоже  думала  о  приближении  Песаха,  Пиня  родился  во  второй  день   праздника,  все  поздравляли  и  говорили,  что  это  счастливый  знак.  Она  рассказала  о  письме  Циле,  вспомнили,  как  весело  отмечали  праздник  до  войны.   Может  можно  испечь  мацу  самим,  и    сделать  праздничный  стол,  чтобы  дети  знали  о  празднике.    
                --  Можно  попросить  Неехе,  он  испечет,  из  пресного  теста  без  соли,   будет  не  хуже  настоящей.  Польские  евреи  где-то  пекут  настоящую  мацу,  они  по  праздникам  собираются  в  доме  часовщика,  ты  его  много  раз  видела,  у  него  киоск  рядом  с  базаром. Он  не  только часы  чинит, еще  золото  покупает.
                --  Сама  знаешь,  часов  у  нас  нет,  золота  тоже.  Я  с  ним  некогда  не  разговаривала,  была  уверена,  что  он  узбек,  однажды  подозвал  и  через  окно  угостил  мальчиков   большущими  персиками,  говорил  на  узбекском.   Совсем  на  еврея  не  похож.
                --   Мария  рассказала  Нееху,  что  в  городе  есть  несколько  семей  бухарских  евреев,  живут  здесь  много  лет,  очень  дружны  с  узбеками.   Часовщика  все  уважают,   он  человек  зажиточный, может  деньги  одолжить. На  базаре  один  из  его  сыновей,  ему  не  больше  пятнадцати,  главный  среди  местной  шпаны,  с ним  никто  не  связывается,  может  ножом  пырнуть, они  фрукты  у  колхозников  воруют,  потом  дешево  продают.
                --  Яша  на  праздники  в  синагогу  не  ходил,  но  кашрут  дома  не  нарушал,  а  я  ходила с его  родителями,  к  Песаху  готовилась  по  настоящему.  К  осенним  праздникам  дед  покупал  мальчикам  костюмчики,  к  весенним,  шапочки,  забирал  их  с  собой  в  магазин  на  полдня.   В  последний  Песах  купил  каждому  трехколесный  велосипед.  На  брит  подарил каждому  внуку  маленькую  тору  с  золотыми  ручками.  У  нас  в  городке,  в  Литве,  был  адвокат  Зюс,  любил  показать,  что  не  верит  в Бога,  курил  в  субботу,  жил  с  литовкой,  учительницей,  но  на  праздники  в  синагогу  приходил,  говорил,  что  может  быть,  лучше  ему   не  станет,   зато  хуже,  точно,  не  будет.  Циля,   неужели,  та  жизнь  никогда  не  вернется?  Cпроси, может нам    можно сходить в синагогу?   Попросим,  чтобы  все  остались  живы.

       Оставаясь  с  детьми,  Гинда  закрывала  дверь  на  ключ  и  на  крючок,  приходили  к  ним  только  Шеры,  у  двери  Хаимка  кричал,  --  Гинда, открывай,  мы  пришли.  Стук  в  дверь  за  день  до  Песаха  очень  напугал.   Молодой  голос  вежливо  поздоровался,  поздравил  с  наступающим  праздником, он сын  часовщика  Ицхака,  принес  подарок  к  празднику.  Аккуратно  одетый  юноша  не  стал  заходить  в  комнату,  спросил  как  здоровье  ее  и  детей,  что  пишет  муж.  Достал  из  мешка  пакет,  подарок  к  празднику,  отец   приглашает  их  на  первый  Седер.  Гинда   очень  разволновалась,  успела  только  поблагодарить, даже  не  пригласила  в  комнату.  В  пакете  было  немного  мацы, половина  вареной  курицы,  мешочек  сахара. Сын   часовщика  побывал  у  Шеров,  подарка  не  оставил,  но  пригласил  на  Седер.    Дом  часовщика  был  попросторнее   соседских,    мужчины  и  женщины  молились  в  комнате,  перегороженной  простынями.    Мальчики  пошли  в  мужскую  половину  с  Неехом,  Хаимку  Циля  взяла  с  собой.   У  местных  одетых  в  халаты,  с  расшитыми  тюбетейками,  были  талиты  и  сидури,  они  стояли  отдельно  и  истово  молились,    Неех   прошептал  «Шма  Исраэль»,  в  Риге  он  ходил  в  синагогу  только  по  праздникам  и  в  дни  памяти   отца  и  матери,  прочитать  поминальную  молитву.  На  идиш   он  просил  о  спасении  всех,  кто  остался  в  Латвии,  о  победе  над  Гитлером,  о  скором  возвращении  домой.  Циля  и  Гинда    вышли  к  Седеру  с  опухшими  от  слез  глазами.  Кроме  беженцев  из  Прибалтики,  были  несколько  пожилых  пар  из  Польши,  это  были  бывшие  учителя  музыканты,  журналисты.  В  отличие  от  своих  мастеровых  и  торговых  земляков,  они  не  могли  приспособиться, страдая  от голода  и  неустроенности.  Седер   прошел  по  всем  правилам,   хозяин   сидел  во  главе  стола,   базарный  хулиган  читал  Агаду,   было  четыре  бокала  вина,  семья  пела  пасхальные  песни.  В  конце   каждый  сказал «  В  будущем  году  --  в  Иерусалиме!».  Домой  шли  молча,  вспоминая  праздник
в  мирное  время.  Гинда  думала,  не опасно  ли  написать  Яше, что  она   молилась  за  его  возвращение.   

         В  конце  весны  1942  письма  перестали    приходить.  Гинда  часто  плакала,  Циля  ее  успокаивала,  раз  нет  похоронки,  и  приходят  его  деньги,  значит    жив.  Она  слышала  много  таких  историй  на  рынке,  может,  ранен  тяжело  или  отправили  в  другое  место.  В  военкомате  посоветовали  ждать  пол  года. Летом  пришел  треугольник,  адрес  был  написан  аккуратным  детским  почерком. Таня,  ученица   восьмого  класса,  томской  школы,  сообщала,  что  старший  лейтенант  Друян  лечится  после  тяжелого  ранения  в  живот,  и  лежит  на  спине,   он   всех  их  любит  и  надеется  увидеть,  как  только    ему  позволят  вставать,  напишет  сам.   Долгожданное  письмо  получили  в  ноябре, оно  было  коротким,  строчки  не  ровными,  буквы  разной  величины.   Яков  писал,  что ему  разрешили  вставать  и  сняли  гипс  с  правой  руки,  пообещали  отпустить  через  месяц.  Он  их  любит  и очень  хочет  увидеть. Перед  выпиской  напишет  еще   письмо.    К  приезду  мужа  Гинда  побелила  комнату,  приготовила  праздничный  обед. На  вокзал  пришли  заранее.  Неех  попросила  хозяина  подъехать  с  арбой,  может  после  полугода  лечения    в  госпитале,  Якову  трудно  будет  идти   два  километра.  Из  воинского  вагона  первым  вышел  проводник,  за  ним  ловко  спрыгнул   офицер  с блестящими  эполетами. Якова  бережно  опустили  на  землю  двое  военных,  один  из  них  повесил  на  Якова  тощий  вещмешок.  Проводник  опустил  красный  флажок,  офицер  вскочил  на  подножку
                --  Быстрей  выздоравливай,  старший  лейтенант,  нам  с  тобой  еще  Берлин  брать.  Ешь  больше.
                --   Буду  стараться,  товарищ  майор.
Поезд  слегка  гуднул  и  медленно  тронулся.   Исхудавший  Яков  виновато  улыбался,  только  губами,  глаз  не  было  видно,  они  глубоко  запали.
                --   Вот  я  вас  всех  увидел.  Не  верил,  что  доживу. Пиня  и  Иося  почему  вы  такие  худые?  Хаим  уже  настоящий  мужичок.  Я  рад,  что  снова  вижу  вас.
       
             Новая  офицерская  форма  висела  на  костях,  ремень  висел  обручем,  не  касаясь  гимнастерки.   Он    пах   дегтем  и  рыбьим  жиром.  Долго обнимались  и  целовались.  Мальчики  трогали  ордена.  Яков  левой  рукой  прижимал  к  себе  сыновей.  Неех  взял   его  за  руку  и  повел  к  арбе,  усадил  на  солому. 
                --  Яшка,  главное,  живой,  мясо  нагуляешь. Мы  тебя  булочками  и  пловом   кормить  будем. Сегодня  отдыхай,  навестим  вас  завтра  вечером.

              Шеры   пришли  с  пакетом  булочек  и  пловом   в  чугунке,  завернутом  в  газеты  и  фуфайку,  чтобы  не  остыл.  Захватил  Неех  и  кондитерский  коньяк,  в  початой  бутылке. Яков   сидел  за  столом  и  учился  писать  изуродованной  рукой,  осталось  три  пальца,  большой и  соседние,   они напоминали  грабли.  Поместив  ручку  между  пальцев,  старался   удержать  ее, помогая  себе  левой  рукой. За  его  упражнениями  наблюдала  вся  семья.  Выглядел  Яков  бодрее.  Гинда  пожаловалась,  что  Яков  отказывается  от  еды,  после  нескольких  глотков,  начинается  рвота.  Сварила   картошку,  растолкла  в  молоке,  за  день  съел  несколько  ложек.   Неех  предложил  Якову  не  проглатывать,  жевать и  выплевывать.  Коньяк  не  пить  глотком,  долго  держать  во  рту,  пока  не  рассосется. 
                --  Мы  на  тебя  смотреть  не  будем.  Давай,  Гинда,  стаканы.  Яшке  поставь  ведро, чтобы  было  куда  плевать.
                --  Неех,  мне  до  сих  пор  не  верится,  что  я  вернулся.  По  всем  законам  войны,  я  должен  был  погибнуть. Меня  ранило  после  боя,   из  восьмидесяти  двух  в  роте  осталось  одиннадцать,  с  ординарцем  вышел  из  блиндажа,  больше  ничего  не  помню.  Думаю,  снаряд  угодил  в  блиндаж  или  рядом,  что  стало  с  остальными,  не  знаю,  может,  один  из  всей  роты  живым  остался.
                --  Давай  не  будем  сегодня  говорить  о  страшном.  Расскажи  лучше,  за   что  ордена   получил.
                --  На  фронте  не  страшно  не  бывает,  убить  могут  днем  и  ночью,  спереди  и  сзади.  Первый  орден,  Звеэду,  получил  в  первый  месяц,  это  был  первый  бой,  не  очень  жестокий.  Под  Старой  Руссов,    немцев   окружили,  они  все  время  стараются  вырваться,  а  мы  им  не  даем.  Второй,   Красное  Знамя,  за  последний  бой,  выходит,  за  то,  что  жив  остался,  его  мне  перед  выпиской  из  госпиталя  вручили. Неех,  прекращай   печь  хлеб,  иди  лечить.  Твой  метод  мне  нравится,  я  даже  захмелел. 
                --   Пойду, прилягу,  только  вы  не  уходите. 

 Яков  медленно  опустился  на  спину,   и  вскоре  заснул.   Гинда    аккуратно  накрыла  его  одеялом.  Вчера  почти   не  спал, -  шепотом  сказала  она,-  кровать  казалась  ему  жесткой,  фуфайки  подкладывала.  Сегодня  утром  ходила  в  поликлинику,  приходила  сестра,  показала,  как  делать  перевязки.  Весь  живот  покрыт  красными  рубцами,  много  дырочек,  из  которых  течет  гной.   Надо  помыть  перекисью  и  положить  салфетки  с  мазью  с  запахом  дегтя,  потом  обвязать  простыней.  Яшу  оперировали  четыре  раза.   Давайте  чай  попьем,  пусть  мальчики  почувствуют  праздник. Яша  проснется,   еще  раз  чайник  согрею.   На  живом  все  заживает, - успокоил  Неех, - дома  и  стены  помогают.  Если  из  восьмидесяти  двух,   в  живых  остался  он один,  это  уже  чудо  от  Бога.    Редкий  вечер  Шеры  не  приходили  проведать   больного,  Циля  приносила чугунок  с  пловом  и  или  цимес,  иногда,  булочки.  Гита  готовила  суп  с  кнелями,  блины,  получался  семейный  ужин.    После  еды  Пиня   и  Иося  ложились  спать  на  кровать,  а  Хаимка  на  руках  у  Цили.  Женщины  устраивались  у  печки.  Яков,  обычно,  молчал,  говорить  приходилось,  не  привычному  к  этому  Нееху. Он  вспоминал  все  местные  новости,  услышанные  от  Марии,  сколько  пришло  похоронок,  сколько  новобранцев  отправили  в  Катакурган.    Вспоминал,  как  познакомился  с  Цилькой,  Копеля  с  Бейлой,   работу  в  кафе.  На  вопросе  о  войне  Яков  отвечал  одинаково.
                --   На  фронте   вкусным   пловом  не  угощают  и сладких  булочек  не  дают.

        Состояние  его  медленно  улучшалось,  появился  аппетит,  рвоты  стали  реже,  он  стал  дольше  упражняться  в  письме  раненой  рукой,  сам  прогуливался  рядом  с  комнатой.    Вместе  с  сыновьями  сходил  в  баню,  там  их  ждал  Неех  с  Хаимкой.    Впервые  увидев  изуродованный  живот,  похожий  на  кусок  рубленого  мяса,  Нееха  затошнило,  и  закружилась  голова,   он  чуть  не  выронил  шайку  с  водой.  Устроившись  на  угловой  скамейке,  Яков  с  удовольствием    тер  сыновей  мыльной  мочалкой. Местных  врачей  волновало  состояние  раны,  постоянное  выделение  гноя,  на  консультации  в  Самаркандском  госпитале   профессор  из  Харькова,  долго  осматривал  живот,  слушал  трубкой,  как  легкие,  рассматривал  язык.  Сказал,  что,  если  раньше  не  умер,  жить  будет,  здоровым  никогда  не  будет,  но  если  жена  будет  правильно  кормить,  а  он  медленно  есть  шесть  раз  в  день,   переживет  Гитлера  и   доживет  до  120  лет.  Мазь  Вишневского  прикладывать  не  надо,  мыть  живот  теплой  водой  с  мылом.  Прикладывать  салфетки  с  солевым  раствором.  Пока  не  выползут  все  нитки,    гноетечение  не  прекратиться.  Якову  на  комиссии   дали  вторую  группу  инвалидности.   Райком   направил  его   временно   заведовать  Сберкассой,   заведующая,  жена  местного  начальника  ушла  в  декретный  отпуск.  Рассказывая  вечером  о  своей  новой  работе,  Яков  шутил,  в  его  кассе  денег  меньше,  чем  у  Цили  в  бюстгальтере  Однажды, выпив  лишнего,  помрачнел  и  уперся  взглядом  в  Нееха,  хочешь  знать  правду  о  войне,  ее  там  нет,  железо  не  выбирает,  убивает  хороших  и  плохих.  Я  самый  маленький  командир,   подомной   только  комвзвода,   делал,  что  прикажут,  за   четыре  с  половиной  месяца  у  меня  почти  двести  бойцов  погибли.  Немцы  воюют  по  науке,  у  них  есть  вооружение,  сколько  положено,  хорошие  автоматы,  питание  во  время,  даже  полевые  туалеты.  Снаряды  не  жалеют,  каждый  день  вечером,  сорок  пять  минут  стреляют  по  нашим  окопам  из  минометов  и  пушек,  все  перепашут.  У  меня  один  не  молодой  еврей  во  время  артобстрела,  становился  на  колени  и  громко  читал  Шма  Исраэль,  не  помогло.  И я  Бога  вспоминал,  потому  что   не  у  кого  больше   о  спасении  просить.  Нам,  вместо  автоматов  и  патронов,   не   обученных   учителей,   бухгалтеров  и колхозников  присылают.  Бывало  еще  и  без  винтовки.  Тебе  крепко  повезло,  умеешь  вкусные  булочки  печь,  броню  не  снимут.  Лучше   об  этом   не  говорить,  я  даже  Дзидре  не  рассказываю. Война  не  скоро  кончится,  надо  устраиваться  здесь.  Циля  молодеть,  стала  торговать,  и  Гинде  помогла  выжить.  Неех  возразил,   не  стоит  рабочему  человеку  гишефтами   заниматься,  на  рынке  торговать. Я  когда-то  тоже  так  думал,  теперь  понял,  что  так  говорят  те, у  кого  нет  способностей,  делать  деньги.  Цилька  больше  чужое  белье    стирать  не  будет.  Торговать  Циле  понравилась,  кроме  «танкеток»  Мотеле,  приносили   пошитые  дома  брюки,  платья,  кофточки.  Гинда,  из  шерсти,  купленной  Цилей  у  колхозников,  вязала   свитера  с  красивыми  узорами, они  пользовались  хорошим  спросом.   Два  молодых  польских  еврея    предложили  Циле купить  золотую  царскую  монету, зачем  держать  дома  толстую  пачку, монету  легко  спрятать  и  с  собой  ее  можно  носить.  Нееху  эта  идея  не  понравилась.  Думай  Цилька  головой,  откуда  у  нищих  поляков  золото,  это  жулики,  ищут  дураков.   Царские  деньги  они  сами  делают.  Скажи,  что  я  не  разрешил,  пусть  ко  мне  придут. Лучше  снять  жилье с  потолком  повыше, чтобы  была  возможность  выпрямиться.  О  том  чтобы  выпрямиться,  ты  думаешь,  а  то,  что  ребенку  четвертый  год,  а  он  спит  между  нами  или  на  мешке  с  соломой,  тебя  не  волнует.  Абдурахман  рассказывал,  дом  рядом,  прямо  за  забором,  пустой,  там  жила  пожилая  пара,  когда  старик  остался  один,  его  забрал  сын.   Было  бы  побольше    денег,  сняли  бы  на  год,  там  видно  будет.  Возможность  появилась  совсем  скоро. Писем  они  не  получали  и  не писали,  Неех  хотел  написать  брату   и  сестре,  но  боялся,  слышал,  что  связи  с  заграницей  власть  не  одобряют.   Извещение  на  посылку  из  Америки, врученное  Циле  на  базаре,  очень озадачило  ее,  она  быстро  собрала  товар  и  пошла  в  пекарню,  сообщить  мужу.  Встревоженные  они  отправились  за  посылкой,  начальник  почты  пригласил  их  к  себе  в  кабинет,  на  столе  стоял  большой  картонный  ящик, отправитель, Майк  Шер,  Неех понял, Меер-Бер  их  нашел. Посылка  была   вскрыта,  ее  содержимое  высыпали  на  пол,  обратно  укладывали  согласно  декларации,  отрезы  на  костюмы  и  пальто,  мужская  одежда  для  Нееха, платья  для  Цили,  детская  одежда  и  ботиночки,  свитера,  пледы,  чай  в  железной  коробке,  шоколад,  душистое  мыло,  сгущенное  молоко,  пачки  галет.  Вскоре пришло  заказное  письмо  на  идиш,    Меер-Бер   узнал  их  адрес  через  Красный  Крест,  у  него все  в  порядке,  Райца  с  мужем  шлют  им  привет,  она  им  напишет,  адрес  Копеля  узнать  не  удалось.  Он  ждет  от  них  вестей,  будет помогать,  после  войны   попросит   своего  сенатора  помочь  получить  вызов  в  Америку.  Яков  предупредил,  все  письма  проходят  цензуру,  в  ответе  не  надо  писать  о  войне,  только  о  семейных  делах,  лучше  ничего   не  просить.  О  том,  что  адреса  родственников  можно  узнать  через  Красный  Крест  Яков  знал, но  никак  не  соберется  духом  написать,  вдруг,  сообщат  самое  плохое.  Немцы  преследуют  евреев,  возможно, уничтожают,  мне   об  этом  рассказал  полковой  комиссар,  еврей.   У  него  сведения  верные,   они  пленных  немцев  допрашивают. Вдруг,  все  остались  там.  Если  хочешь,  вместе  напишем,  поищем  твоих  братьев,  они  отступали  вместе  с  рабочей  гвардией,  если  живы,  должны  быть  в  армии.   Циля   сказала,  что  за  деньги  вырученные  за  посылку,  собираетес сменить  жилье,   и  правильно,  никто  не  знает,  когда  Латвию  освободят. Дом  им  понравился,  две  комнатки,   три  окна,  плита с  обогревательным  щитом,   кирпичный  пол. Потолок    не  мешал  Нееху  выпрямиться.   Во  дворе   не  большой  огород,  три  фруктовых  дерева и   виноградная  лоза,  все  заросло  травой.  Под  навесом  стоял  стол  со  скамейками.   Торговался   Абдурахман  на  узбекском,  долго  и  громко,   несколько  раз   пожимали  руки,  казалось,  что  сделка    состоялась,  потом  все  повторялось  с  прежним  азартом.  Сошлись  на  сумме  на  треть  меньше,  чем  просил  сын  хозяев.  Поле  того,  как  Абдурахман,  побелил  стены  и  потолок,  комнаты   стали  уютней и казались  более  просторными.               
                --  Неех,  у  нас  теперь  жилье  не  хуже,  чем  в  Риге,  даже  лучше,  есть  сад  и  мылом  не  пахнет.
                --  Дай  Бог  вернуться  быстрее  в  нашу  квартиру.  Белье  стирать  не  обязательно.
                --  Я  согласна  снова  белье  стирать,  лишь  бы   встретить  Голду  и  семью.
Теперь у нас  места  больше,  чем  у  Друянов,  скажу  Гинде,  чтобы  к  нам  ужинать  приходили. 

     Красный  Крест,  сведений  о  Копеле  и  семье  Рейзл   они  не  нашли,  старший  сержант  Ривкин  Исер  Копелевич  погиб  под  Ржевом,  похоронен  в  братской  могиле,  капитан  Ривкин  Борис(Бер)  Копелевич  находится  в  армии,  номер  полевой  почты  прилагается. Неех  провел  ночь  без  сна,  стоило  задремать,  снился  Исер,  не  взрослый,  сильный  и  добродушный  парень, а  мальчик,  протягивающий  руки  к  Бейле.  Назавтра,  до ухода  на  работу,  Неех  написал   Берке,  каждый  день, придя  с  работы,  спрашивал,  не  пришел  ли  ответ. Почтальон,  принося  весточку  из  армии,  вынимал  треугольник  из  сумки  заранее, чтобы  видели.  Гинда  и  Динара,  тревожно  смотрели,  боялись  увидеть  серый  конверт  с  похоронкой,  торопливо  брали  треугольник,  долго  благодарили,  Динара,  иногда  выносила  лепешку. Увидив,  треугольник  с  их  фамилией,  Циля   заволновалась,  ей  очень  хотелось  причитать, но страх  узнать  плохую  весть,  остановил.  В  пекарню не  пошла,  положила  письмо  в  центре  стола. Неех  обрадовался,  смотри,  Цилька,  как  аккуратно  и  красиво  научился  Берка  писать,  раньше,  как  курица  лапой  царапал.  Берка  молодец,  большой  офицер  стал.  Циля  попросила  читать  вслух.
                --  Подожди,  только   быстро  просмотрю.
Читал  стоя,   быстро  перебирая   губами,  вдруг  уронил   письмо,  упал  на  колени,  голову  уронил  на  стол и  стал  стонать.
                --  Тайбеле,  вместе  с  Копелем  и  Бейлой  убили  на  границе.  Будь  они  прокляты!  Помнишь,  какая  красавица  и  хохотунья  была  Тайбеле,   как  Копель  носил  ее  на  плечах? 
       Циля  плакала,  вытирая  фартуком  слезы,  прижимая   испуганного  Хаим
                --    Только  и  слышишь,  о  погибших  и  раненых,  и  здесь  люди  гибнут  от  голода  и  болезней.  Всех  жалко.  Правильно  говорят,  у  своего  горя  более  горький  вкус.
                --    Читай  дальше,  я  не  могу.
Рейзл  с  мужем  и  сыновьями,  живут  в  Сибири  в  закрытой  зоне.  Она  прислала  ему  письмо  без  обратного  адреса.  Родители  с  Тайбеле  погибли  уже  на  территории  России,  их  переправил  крестьянин  через  брод,  на  лужайке  решили  отдохнуть,   напоить  лошадей, она  с  Гарри  и  мальчиками  повели  лошадь  к  озеру  недалеко  от  лужайки.  Было  тихо,  вдруг,  появился  самолет,    расстрелял  и  улетел.  В  Риге  евреев  согнали  в  гетто, много  погибло. Лучше  Рейзл  не  искать,  дождемся  конца  войны.    Нюра  в  армии,   политработник,  она  шлет  привет,  если  нужно,  он  может  прислать  им  часть  денежного  довольствия,  на  войне  много  плохого,  но  кормят,  поят  и  одевают,  ему  деньги  не  нужны.  Просил  прислать  фотографию,  особенно  Хаимки.   Он  артиллерист,  стреляет  по  немцам  из  большой  пушки.  В  следующем  письме  пришлет   фотографию.
                --  Пойдем  к  Яшке,  надо  выпить.  Есть  не  хочется.
 
            Разгром  немцев  под  Сталинградом  и  первый   салют  в  Москве  в  честь  освобождения  Орла  и  Белгорода,   вселяли  надежду  на  возвращение  домой.  Неех  с  Яковом  каждый  вечер   слушали  шипящую  тарелку  и  проверяли  по  карте,  на  сколько  продвинулись  войска.
                --  Яшка,  жаль,  что  ты  по-настоящему  выпить  не  можешь,  теперь  есть  правильный  повод.  Маруся  приносит  виноградное  вино,  крепче  коньяка.
                --   Жаль,  конечно.  Мне  больше  жаль,  что  успел  убить всего  пять-  шесть  немцев,  когда  стреляешь  из  окопа   вместе  с  ротой,  не  понятно,  кто  попал.  Первого  немца  убил   недалеко  от  нашего  окопа,  якут-охотник,  земля  ему  пухом,   заметил  их. Он  ночью  видел,  как  кошка,  стрелял  без  промаху.  Два  немца  ползли   в  метрах  двести,  видимо,  за  «языком».  Одного  прикончил  он,  другого  я,  из  немецкого  автомата.  Комбат  отругал  меня  не  очень  красивыми  словами,  немцев  надо  было  взять живыми,  хотя  бы  одного, обозвал  меня  мастером  стрельбы  по  медленно  движущейся  цели,  и  был  прав.  Это  произошло  до  первого  боя.  Четверых,  а  может  пять,  убил    после  боя.  Рядом  с  землянкой    мы  соорудили  пулеметное  гнездо,  копали  по  ночам,  замаскировали.  После  вечернего  артобстрела по  нашим  окопам,  немцы,  наверное,  ужинали.  Снаряд  попал  рядом  с  пулеметом,  втроем,  с  комвзвода  и  санинструктором,  осматривали,  окопы  и  попали  в  воронку,  на  дне  лежал  пулемет,  целый,  пулеметчика  убило,  второй  номер   оглушило,  он  сидел,  держась  за  голову,  на  нас  внимания  не  обратил.  Посмотрел  в  биноколь  в  сторону  немцев,  они  были  в  километре  от  нас,  заметил  группу, человек  десять, они  двигались  вдоль  холма,  уверенные,  что  нам  сейчас  не  до  них.   Мы  втроем  вытащили  пулемет,   он  с  виду  легкий,  а  весит  больше  шестидесяти  килограммов, установили  его.   Я  вспомнил,  как  нас  учили  в  лагерях,  настроил  и   выпустил  пару  очередей,  видел, как  падали.  Мы    пулемет   столкнули  на  дно  воронки и   быстро  убрались  в  окоп  и  подальше  от  этого  места.   Немцы  выпустили  с  десяток  мин  по  месту,  где  стоял  пулемет.  Может  это  смешно,    сижу  теперь  в  кабинете  с  большим  окном,  охраняю  облигации,  и  думаю,  жаль,  что  мне  разворотили  живот,  стал  бы  комбатом,  война  стала  другая,  больше  возможностей  уничтожать   немцев. Только  после  войны  считают  погибших,  я  с  ними  не  поквитался,  даже  за   племянницу  твою  и  дядю с  тетей.  Кто  знает,  что  стало  с  оставшимися  в  Латвии,  очень  не  уверен,  что  живы.   Освободят  Минск,  можно  начинать  мешки  собирать,  Витебск  рядом,  при  царе,  Латгалия  была  Витебской  губернии.
                --   Тебя  послушать,  половину  немцев  фашисты. 
                --    Не половина,   75   процентов  голосовали  за  Гитлера,  вспомни,  кинохронику,  как  они  орали  и  тянули  руки,  как  маршировали.  Им   нравились  его  идеи.  Кончится  война,  они  изобразят  сожаление  и  снова  заговорят  о  великой  немецкой  культуре  и  гуманизме,  и  будут пить пиво и жрать  сосиски.
                --  Гитлер  пришел  к  власти  в  33  году,  не  могли  же  все  немцы  за  семь  лет  превратиться  в  извергов.  В  Риге  их  было  много,  все  культурные  и  вежливые.
                --   Гитлер  говорил  и  делал  то,  что  нравилось  большинству.  Надеюсь,  что  мы  с тобой  увидим  его  на  виселице,  вместе  со  всей  сворой. Помнишь,  Неех,  я  тебе  говорил  про  старшую  сестру,  которую  выслали.  Она  вышла  замуж  за  сыны  богача  из  Двинска,  у  них  был  большой  скобяной  магазин,  торговали  мотоциклами,  тракторами.  Свекор  был  убежденный  сионист,  посылал  деньги  в  Палестину,  имел  там  дома.  Дружбы  у  меня  с  сестрой  никогда  не  было,  со  свояками  тоже.   До  войны  пришло  родителям  письмо  из  Сибири,  их  увезли    в  Томскую  область,  в  тайгу.  Вчера  отправил  письмо  в  Красный  Крест,  возможно,  их  Сибирь  спасла,  довоенные  отношения  мне  теперь  кажутся  такими  далекими,  будто  прошло  не  три  года, а  вечность.   

             После  освобождения  Киева,  перестали  приходить  письма  от  сына  Аблурахмана,  Динара  каждое  утро  выходила  за  ворота  ждала  почтальона.  Циля  и  Гинда  успокаивали  ее,  от  Якова  тоже  не  было  долго  писем.  Абдурахман  стал  молчалив,  работал  в  саду  мало,  чаще  ходил  в  мечеть. Письмо  пришло   из   госпиталя  в  Саратове,    после  ранения  в  бедро,  раздробило  кость,  в  первом  госпитале  в  Белгороде,  оперировали  и   положили  гипс  на  ногу  и  тело,   погрузили  в  вагон  и  больше  месяца  везли.   Здесь гипс  сняли,  к  ноге  прикрепили  груз  и  делают  перевязки,  когда  рана  станет  заживать,  снова  положат  гипс.  Динара  не  скрывала  своей  радости,  пусть  с  кривой  ногой  или  без  ноги,  только  живой.  Призналась,  что  завидовала  Гинде,  хоть  полуживой,  но  вернулся  ее  Яков. Завидовать  не  хорошо. Циля,  скажу  тебе  по  большому  секрету,  когда  вы  приехали,  начальник  из  НКВД   на  улице  встретил  меня  и  велел  слушать,  о  чем  он  говорит,  не  твой  муж,  Гиндин.  Я  слушала,  но  ничего  не  поняла,   вроде   на  немецком  разговаривали,  похоже,  как  учительница  в  школе.   Потом  Якова  забрали,  встретила  начальника,  сказала,  что  ничего  не  понимаю,  он  говорит,  забудь  про  наш  разговор,  бдительность  всегда  нужна.   Муж  в  армии  в  партию  вступил,  начальником  будет,  шофером  работать  не сможет. К  его  приезду  устроим  большой  праздник,  Абдурахман  насчет  барашка  с  родственниками   договорился.  Настоящий  узбекский  плов  готовить  будем.  Выслушав    Цилю,  Яков  не  удивился.  Права  Динара,
вернуться  домой  живым,  большая  удача. Перед  майским  праздником  в  пекарню  пришел   взволнованный  Яков, он  получил  правительственную  телеграмму  из  представительства  Латвийской  ССР  в  Москве,  его  предупреждали, сразу  после  освобождения  Риги,  ему  будет
высланы  проездные  документы. Его  ждет  ответственная  работа.  В  конце  был  номер  московского  телефона,  для  получения  информации. 
                --   Неех,  извини,  что  пришел  к  тебе  на  работу,  Гинде  уже  рассказал,  но  не  терпелось  с  тобой  поделиться  новостью.  Вечером  обсудим.  Теперь  побегу  в  райком  к  Дзидре  и  начальству  сообщу.

              Циля  и  Гинда  вспоминали  об  оставшихся  в  Латвии  и  Литве  родных  почти  ежедневно.   Надежда  встретить  их  таяла. С  началом  наступления  Красной  Армии,   об  истреблении  евреев   много  говорили  фронтовики,  освобождавшие   Украину  и  Белоруссию, рассказывали   о  зверствах  латышей,   они  были   страшнее  немцев,  могли  сжечь  живых. Гинда  никогда  не  считала  латышей  и  литовцев  добрыми   соседями.  Вспоминала,  на  Пасху,  родители  запрещали  выходить  на  улицу,   возвращаясь  из  костела,  парни  могли  избить  еврея  палками,  выбить  стекла,  разорить  лавку. Тогда  они  не  убивали,  только  из  страха  наказания,  у  костела  дежурил  полицейский.  Не  понимаю,  как  Бог  допустил  такое,  может  мне  и  грех  говорить  такое,  каждое  утро  и  вечер  просила, чтобы  Яша  вернулся. Услышал  мои  молитвы.  Если  с  родственниками  в  Литве  случится  самое   страшное,  перестану  верить  в  Его  справедливость.   Почему  не  защитил  безгрешных   людей?   У  нас  в  семье  не  было  коммунистов,  никто  политикой  не  интересовался,   торговали   в  лавке   и  молились.  Больше  восьмидесяти  человек,  некоторых  племянников  видела   только  на  фотографиях. Циля  соглашалась,  предлагала  остаться  до  конца  войны  в Узбекистане,  потом   уехать  в  Палестину,  жить  среди  своих,  не  видеть  убийц,  ни  латышей  не  литовцев.  Вечером  у  Шеров,  не  было  радости,  возвращение  теперь  близкое,  грозило  потерей  надежд.  Яков  показал  телеграмму,  ее  подписал  Янис  Круст,  его   давний  знакомый,   честный  и  смелый  человек,  тоже  латыш.  Он,  наверняка  воевал,  может  ранен.  Кто  убивал,  будет  наказан,  человеческая  жизнь  в  наше  время  перестала  быть  ценностью,  они  не  жалели  и  их  не пожалеют.  Не  стоит  оставаться  здесь  до  окончания  войны,  никто  не  знает,  что  произойдет.  Союзники-победители  будут  делить  мир,  может  быть  не  один  год.  Мы  беженцы,  возвращаемся  к  себе,   где  родились  и  жили.
                --  А  ты,  Неех,  что  молчишь? 
                --  С  Цилькой  согласен,  но  оставаться  здесь  не  хочу,  Хаимке  скоро  в  школу  идти.  Все  не  родное  тут.  Вернется  Берка,   Рейзл  с  семьей,  нас  судьба  свела  на  всю  жизнь. Сюда  ехали  вместе,  вместе  вернемся.   

 Круста  уговаривать  не  пришлось,  он  рад  помочь  всем  беженцам  из  Латвии.  Просил    позвонить  с  Казанского  вокзала,  их  встретят,   доставят  в  Представительство,  будет  приятно  вспомнить  прошлое  и  поговорить  о  будущем.   


Глава  третья.


               Поезд  на  Ригу  уходил  вечером  с  Ржевского  вокзала,   все  залы  были  заняты  военными.  Возвращающиеся  беженцы  с  тюками  и  мешками  сидели  и  лежали  вдоль  стен. Из репродукторов  звучали  бодрые  марши,  с  перерывами  для  сводок  Совинформбюро. Толкотни    не  было,  за  порядком  следили  военные  патрули.  Круст  предложил  Якову,  как  раненному  офицеру,  зайти  к  коменданту    попросить  места  в  офицерском  вагоне.  Посмотрев  проездные  документы  и  удостоверение  Круста,  комендант  поставил  нужный  штамп.  Якову  посоветовал  в  Риге  форму  и  фуражку  не  носить,  город  еще  не  очищен  от  немецких  пособников,  они  стреляют  по  офицерам  с  чердаков.  Обидно  выжить  после  тяжелого  ранения  и  погибнуть  от  пули  бандита  у  себя  на  Родине.  Поезд,  обычно,  приходит  с  опоздание,  приходится  пропускать  воинские  эшелоны. Посадка  проходила  спокойно,  Круст    передал  Гинде  пакет  с  продуктами,  пожалал  счастливого  пути  и  еще  раз  предупредил,  что  их  встретят.  В  вагоне  на  каждой  полке  лежали  свернутые  матрасы,  проводница  разносила  сладкий  горячий  чай  и  постельное  белье.  Офицеры   закусывали  водку  американскими  консервами,  вели  себя  не  шумно. В  пакете    Круста,  была  буханка  хлеба,  консервы,  сгущенное  молоко,  галеты,  шоколад    и  бутылка  водки  Детей  накормили  и  уложили  на  матрасы,  они  сразу  заснули.   Женщины  молча    поставили  на  стол  бутылку  и  консервы.   Яков  все  время  смотрел  в   темень  за   окном. 
                --  Мы  едем  по  дороге,  по  которой  наступали  немцы,  их  остановили  здесь,  под  Волоколамском, в  1941,  зимой  шли  жестокие,  кровавые    бои,   прошло  три  года,  не  видно   ни  одного  огонька.  Давайте  выпьем  за  то,  что  остались  живы,  чтобы  дети  не  знали  войны.
                --  Яшка,  как  ты  думаешь,  в  Риге  есть  евреи,  может,  кто-то  спасся?
                --   Если  нет,  завтра  появятся,  видел  на  вокзале,  люди  возвращаются. 
                --  Пойдем,  выпьем,  закусим  и  ляжем,  утром  все  увидим.
Циля  с  Гиндой  легли  на  нижние  полки,  молчали.  Яков  ушел  тамбур,  за  ним  отправился  и  Неех.   До   зимнего  позднего,  не  яркого  рассвета,  никто  по-настоящему  не  заснул.   После Ржева    стали  видны  сожженные  деревни,   пепелища,   остатки  печных  труб,  разрушенные  церкви.  На  полях  торчали  из-под  снега  куски  железа,    перевернутые  пушки,   рамы  от  автомобилей.    Вдоль  железной  дороги виднелись  черные  тропинки,   ведущие  к  землянкам,  из  труб,  похожих  не  перевернутое  ведро,  шел  дым.  Женщины,  завернутые  в  платки,  разгребали  выпавший  за  ночь  снег.  В  Великие  Луки  прибыли  после  десяти,   вокзал  и  все  дома  рядом   были  разрушены,  рядом  с  путями  лежали    остовы  сгоревших  вагонов,  народу  на  перроне  было  мало,    большинство  женщины.
                --   Неужто  и в  Риге  такие  же  разрушения?  Что  рассказал  Круст.
                --    Рига  почти  не  пострадала.  Один  раз  бомбили  мост  на  Даугаве,  не  немцы,  разрушили   Петровский  собор,  дворец  Черноголовых  и  соседние  дома.  Твоя  Мельничная  сохранилась,  наша  квартира  на  Лачплеша,  Между  Бривибас  и  Дерптской,  почти  рядом  с  вами.
Посмотри,  Неех,  какие  утомленные  и  озабоченные  лица  у  женщин,  ремонтирующих  пути.
                --   Передвигать  рельсы  ломом не  каждому  мужику  по  силу.  Здоровых   мужчин   не  осталось.  Дай  Бог,  чтобы  война  скорей  закончилась.  Помнишь,  как  ходила  под  вагоном  земля,  когда  мы  убегали.

       Немцы взорвали  перед  отступлением  из  Латвии  все  вокзалы  и разрушили  железнодорожные  узлы.  В  Зилупе  люди  не  выглядели измученными  или  отощавшими,  тяготы  и  ужасы  войны  их     меньше коснулись. Не  было  сожженных  деревень,  разбомбленных  городов. 
                --   Народная  война  кончилась  на  Синюхе,  латыши  кричали  ура,  когда  пришли  Советы,  потом  также  радостно  встретили  немцев.  Не очень горевали  по  высланным   Сталиными   богачам  и   с  удовольствием  помогли  немцам  убивать  евреев  и  коммунистов.  Круст  рассказал,  партизаны   действовали  только  в  Латгалии,  на  границе  с  Белоруссией  и  Россией. 
                --  Помню,  демонстрации  на  Бривибас,  тысячи  шли  с  песнями,  несли  плакаты,  требовали  хлеба,  работы  и  присоединения  к  Советскому  Союзу. При  Ульманисе  голодных  не  было,  каждое  утро   мы выставляли   ящик  с  черствыми  булками,  никто  на  них  не  бросался. Глядя  на  проходящих,   мой  напарник  Карлис,   шутил,   наши  черствые  белые  и  сладкие   булки   им  не  нравятся,   они  получат,  что  просят.

             В  Ригу  прибыли  вечером,  было  не  слишком  холодно,  падал  пушистый  снег,  светили   фонари.  Неех   взял  Хаима  на  руки.
                --   Цильке,  я  тосковал  по  запаху  морозного  воздуха.   Хочется  быстрей  оказаться  в  своей  квартире.
      
Друянов  встречал  молодой  человек  на автомобиле.  Яков  попросил  Нееха  не  торопиться,  сперва  отвезут  их.  Предупредительный  латыш  взял  один  из  мешков  Шеров  и  пошел  к  трофейной  машине. Гинда  с  Цилей  договорились  встретиться  завтра.  Ничего  во  дворе  не  изменилось,    на  их  двери  висел  замок.   Разбуженный  дворник,  не  поздравил  с  возвращением,  забеспокоился,  он  же  не  знал,  когда  они  вернутся,  и  вернутся  ли.   Сложил   в  их  квартире     мебель,  куда  тащить  ее  на  ночь  глядя,  свободна    квартира  учителя  на  третьем  этаже,  он  при  немцах  работал  в  городской  управе  большим  начальником,  на  автомобиле  ездил.   Их  семья  бежала  с  немцами,   с  двумя  большими  чемоданами,  точно,  не  скоро  вернутся.  Перед  приходом  русских  грабить  боялись,   можете  занимать  и  жить.  Утром  сходите  в  домоуправление  пропишитесь.  Сейчас  принесу   связку ключей,  постараюсь  открыть,  надо  будет,  и  ломиком  откроем.    Дверь  Гунар  открыл  умело  и  быстро,  входить  не  стал,  зажег  свет  в  коридоре..
                --  Смотри  Неех,  следов  на  полу  нет,  никого  здесь  не  было. Бери  ключ,  советую  врезать  новый  замок,  немецкий,  их  на  рынке  продают. Спокойной  ночи.
Неех  хотел  спросить  о  судьбе  соседей-евреев,  но  не  успел.
                --  Цильке,  он  так  быстро   ушел,  чтобы  с  нами  не  разговаривать.  Может,  помогал  убивать  евреев.
                --  Может,  и  не  помогал,  радовался  возможности  грабить,  не   метла  же  он  хранит  у  нас  в  квартире. Нам  надо  быстро  навести  порядок,  чтобы  уложить  спать  Хаима,  затопить  все  печи,  открыть  форточки.  Потом  можно  начать  уборку.

         В  квартире  учителя  Циля  бывала  довольно  часто,  приносила  чистое  бельё,  хозяйка  заводила  на  кухню  и  рассчитывалась  не  торгуясь.  Муж  и  дочь  при  встрече  вежливо  здоровались.  Через  открытую  дверь  кухни  была  видна  гостиная,  комод  и  стол. Вместе  с  Хаимкой  они  осмотрели  новое  жилье,  три  большие   комнаты,  просторная  ванная,  девичья  комната  рядом  с  кухней.  В  прихожей  висел  телефон.    Мебель,  полированная  красного  дерева,  новая,  шкафы   полны  одежды  и  белья. Потом,  не  от  дворника  они  узнают,  вежливый  сосед  занимался  учетом  конфискованного  у  евреев  имущества  и   его  распределением.  Неех  вернулся  с  мешком  березовых  дров учителя,   их  сарай  Гунар  тоже  занял.
                --  Неех,  вся  мебель  новая,  до  войны  у  них  такой  не  было.  Шкафы  полны  шубами,  мехами,  все  засыпано  нафталином,  коробками  с  обувью,   много  белья.   Похоже  на  склад.   Может  быть,  учитель  людей  убивал,  не  зря  убежал.  Все   награблено   у  евреев.  И  Гунар   такой  же  бандит,  потому  и  не  разговаривает,  помнишь  до  войны,  такой  разговорчивый  был. Я  растоплю  печи,  а  ты  вынеси  на  помойку  все  их  подушки  и   постельное белье.
                --   В  поезде  военные  говорили,  что  гетто  было  на   форштадте,  латыши  не  только  рижских  евреев  стреляли,   но  и  привезенных  из  других  стран.  Думаю,  брат  Карлиса    участвовал  в  расстрелах.
                --   Я  была  права,  не  надо  было  сюда  возвращаться.
                --   Копель  любил  говорить,  все  перемелется,  мука  будет. Вернусь   на   работу, и  начнется   новая  жизнь,  не  похожая  на  довоенную.  Думать  надо  не   о  том,  как  жить  с  латышами,  а  об  отъезде  в  Палестину,  чтобы  их  не  видеть.  Корми  и  укладывай  Хаимку  спать, завтра   предстоит много   хлопот.   

          Хаим  квартиру  на  первом  этаже  не  помнил,  о  бегстве  из  Риги   знал  из  рассказов  родителей. Жизнь  в  Узбекистане  зацепилась  в  памяти  отдельными  эпизодами,  катание  на   ослике,  шумный  базар,  вкусные  арбузы  и  дыни,  встреча  Якова на  вокзале. Больше  впечатлений    осталось  от  зимней  Москвы,  военных  на  вокзале,  безногого  инвалида  на  низкой  каляске   с  маленькими  колесиками. Сознательная  жизнь у него  началась  в  отдельной  комнате  большой  и  светлой  квартиры  в  сытости  и  тепле.   

            В  кафе  Нееха  встретили,  будто  вернулся  из  отпуска,  никто   вопросов  не  задавал.  Больше  других  изменился  Карлись,  пополнел,  потерял  молодцеватость,  отпустил  усы.
                --  Неех,  рад,  что  ты  вернулся.  Твой  стол  никто  не  занял.  Приходили  мастера,  но  никто  не  прижился. 
   
 Заведовала   бывшая  официантка,  пообещала   быстро  оформить.  К  работе   можно  приступить  сегодня.    Она  рассказала,  что  при  немцах,  кафе  вернули  хозяйке,  за  полгода  до  возвращения  русских,  она  с  семьей  уехала  в  Стокгольм,  кофе  переписала  на  дальнего  родственника.  Прислала  два  письма,  купила  небольшой  дом  на  окраине, собиралась  открыть кафе. Посетителей   пока   мало,   большие  трудности  с  продуктами,   работают  до  шести.  В  раздевалке
Карлись  спросил,   хочет  ли  Неех  выпить.
                --   Не  хочешь,  уговаривать  не  стану.

Достал  из  шкафа  бутылку  и  стакан,  выпил   привычно,  не  закусывая.  Молча  переоделся  в  не   глаженый  костюм,  накинул  полушубок,    стал  похож  на  крестьянина,  лишившись  городского  лоска.   Несколько  вечеров  Карлис  предлагал  составить  ему  компанию.  Разговаривали    мало,  больше  о  работе,  иногда  о  стрельбе  на  окраинах.  Вместе  с  весной,  пришло  чувство  скорого  окончания  войны,  каждый  день  по  радио  сообщали  о  занятых  немецких  городах,  Красная  Армия  подходила  к  Берлину.   Посетителей  становилось  больше,  заходили  и  довоенные  знакомые.  Вечером,  глядя  на,  готовящегося  выпить  Карлиса,  Неех  спросил   о  его  брате.
                --  Нет  его,  убили  под  Псковом,  на  фронте. Он  в  армии  служил, здесь никого не  убивал. Я  всю  войну  у  плиты  стоял,  никого  не  убивал  и  не  грабил.
                --   Вспомни,  как  обещал  повесить  портного,  который  приходил  с  комиссией.
                --    Евреи  радовались  приходу  коммунистов,  помогали  высылать   латышей.
                --    Почему     притворяешься  дураком,  забыл   ликующие  толпы,  проходившие  целый  день  по  Бривибас,  там  евреев  почти  не  было.  Высылали  не  евреи,  а  власть,   и  не  только  латышей,   всех  богатых,  немало  евреев.  А  вы  с  радостью  помогали  немцам  убивать  евреев,  только  за  то,  что  они  евреи.   В  Узбекистане  раненые  рассказывали,  что   латыши  и  эстонцы  в  Белоруссии  зверствовали   больше  немцев.
                --   Не  все  радовались.  Многие  пожелели.  что  ввязались.  Задним  умом  все  крепки.  Моих  стариков,  может  и  меня,  наверняка  отправят в  Сибирь. У  нас  на  хуторе  русские  засады   устраивают,  те  которые  в  лесах  скрываются, ночью  приют  и  пищу  ищут.   Нескольких   уже пристрелили.  Всю  жизнь  в  лесу  не   проведешь,  всех  перестреляют. Лучше  не  вспоминать  прошлое,  скоро  война  кончится,  людей  на  сладкое  и  вкусное  потянет,  будем  торты  готовить. 

      Циля  разговоры  Нееха  на  работе  не  одобрила,  ты  не  ксендз,  каяться  пусть  идет  в  костел.  Кровь  убитых,  не  только  на  тех,  кто  убивал,  но  и  на  тех,  кто  молчал.  Правильно  Гинда  говорит,  люди  такое  сделать  не  могли.  Ты  его  еще  пожалей. Друяны   получили   большую  квартиру,  с  мебелью  и   полными  шкафами,  ее  занимал  немецкий  полковник,  даже  дорогие   непочатые   французские  духи  на  трюмо  остались,  Яков   выяснял,  что  с  добром  делать  в  НКВД.  Сказали,  пользоваться.   Его  назначили  заместителем  председателя  Потребсоюза,   ездит  по  уездам  на  машине  с  охраной. Продукты   им привозит  шофер  из  закрытого  магазина.  Мальчики  ходят  в  русскую  школу.    Им  сообщили  адрес  сестры  Якова,  в  Сибири,  Гинда  собирает  для  них  посылку,    одежду  и  сушеные   яблоки,  постельное  белье,  шерстяные   свитера,  носки.  Хотела  пригласить  их  на  субботу  к  нам  на  обед,  она  меня  опередила,  пообещала  приготовить   
литовские  цепеллины.  Хорошая  штука  телефон,  мы  с  Гиндой  почти  каждое  утро  разговариваем.
По  утрам  Циля  с  Хаимкой  ходили  на  рынок,  чтобы  не  проходить  мимо  дома   Голды,  сворачивали  на  Дерптскую.  Вернувшихся,  становилось  больше,  даже  с  теми  с  кем  до  войны  она  не  здоровалась, при  первой  встрече  обнималась,  поздравляла  с  возвращением. У  всех  была  своя  история  спасения.   На  углу,   рядом  с  их  домом,  открылся  магазин  с  вывеской  «Скупка»,  заведовал  им  еврей  с  изуродованной  правой  рукой  и   повязкой  на  глазу,  помогала  ему  жена.  Каждое  утро,  задолго  до  открытия   у  дверей  собирались   военные  и  инвалиды  с  одеждой,  чаще  женской,  привезенной  из  Европы. За  подходящий  товар  деньги  давали  сразу.   Вещи  выставляли  на  продажу  с наценкой. Циля   занесла  пару  шелковых  платьев  и    нижнее  бельё  из  запасов  жены  учителя. Заведующий  оказался  тоже  из  Латгалии,  до  войны  работал  столяром,  осмотрев  товар,  посоветовал   не  сдавать  в  скупку,  новые  вещи,  ходовой  размер,  в  магазинах  таких  нет.   Выгоднее  продать  на  рынке.  Утренние  посетители   готовы  отдать  трофейные  вещи  за  копейки,  чтобы  быстрее  опохмелиться,  иногда  приносят  очень  хорошие  вещи,  жаль,  некому  предложить.  Циля  намек  поняла,  обещала  зайти    поговорить.  Вечером  за  ужином,  Неех  слушал  ее  в  пол  уха,   он  думал  о  будущей  встрече  с  Беркой  в  госпитале.
                --  Нам  пора  избавится  от  наследства  в  шкафах.

Неех  согласился,  было  бы  хорошо,  не  хранить  же  их  вечно.
                --   Ты  знаешь  глазного  врача  с  Кришъяна  Барона?
                --   Знаю. 
                --   Его  жена  и  фигурой  и  ростом  похоже  на  нашу  бывшую  соседку.
                --  Та,  что  со  скрипкой   ходит?
                --   Да. Я  с  ней  пару  раз  разговаривала,  очень  славная  женщина.  Она  родом  из  Двинска,  у  родителей  был  большой   магазин,  их  выслали  в  Сибирь,  благодаря  этому  остались  живы.
                --  Попробуй,  предложи,  только,  прошу  тебя,  не  заламывай  больших  цен.

       Перед  отъездом  из  Чурака  пришло  письмо    от  начальника  штаба  полка,  капитан  Ривкин  подорвался  на  мине,  повредил  правую  руку  и  ногу,     отправлен  в   госпиталь.  По  приезде  в  Ригу  написал  письма  в  Красный  Крест  и  Калинину.   Берку  нашли  в  госпитале  в  Вильнюсе,
в  удовлетворительном  состоянии,  угрозы  для  жизни  нет.  На  отправленное  в  госпиталь  письмо  ответ  не  пришел, месяц,  каждый  день, Неех  ждал. Он  был  очень  встревожен.
                --   Цильке.  Надо  ехать   в Вильнюс  узнать,  как  у  него  дела.  Сердце  подсказывает,  надо  ехать
                --  Если  надо,  езжай.  Напеки  печений,  купим  мед,  копченую  рыбу.    Попросим  Яшу  помочь  с  документами.
            Собрался  Неех   быстро.  Поезд  пришел  в  Вильнюс  утром,  весна  здесь   чувствовалась больше.  Извозчик  привез  его  к  воротам  госпиталя,  солдат  его  не  пропустил,  какой  ты  брат  капитану,  фамилии  у  вас  разные.  Вызвал  офицера,  посмотрев  документы,  он  выписал  пропуск  и   приказал  солдату   отвести   Нееха  к  заведующему  хирургическим  отделением.   Солдат  довел  до  двери  кабинета  и  велел  ждать.   Вскоре   подошел  к  двери  доктор  с  очень  еврейской  внешностью.
                --  Вы  ко  мне?  Заходите,  садитесь.  Меня  зовут  Арон  Моисеевич.  Что  вы  здесь  ищете  и  как  Ваше  имя  отчество.
                --  Я  ищу  Бера  Ривкина,  брата.  Зовут  меня  Неех  Хаимович,  можно  просто  Неех.
      
                --   Очень  хорошо,  что  вы  приехали,  во  время  и  кстати.  Месяц  тому  соседи  по  палате,  выбили  у  него  из  левой  руки  «Вальтер». Теперь  он  у  меня  в  сейфе.    Как  Вам  это  нравится?  К  нему  приходили  гости,  офицеры,  выпили,  конечно,  кто-то  из  них  ему  пистолет  оставил. С  первого  дня  он  мрачный,  может  и  личные  переживания,  у  кого  их  теперь  нет. Я  ему  говорю,  Ми  даф  лебен  ингеле.   Остался  жив,  есть  голова,  нога,  полторы  руки.      Целая  жизнь  впереди.

Неех  высыпал  на  стол  печений  с  корицей,  пару  копченых  рыб.  Доктор   странно  заулыбался,  глаза  повлажнели.
                --  Такие  пекли  покойные  мама  и  жена.  Сам  отвез  жену  с  детьми  к  родителям  в  Белоруссию.  Простите,  за  слабость.  Сейчас  чаю  попьем  и  пойдем  в  палату.   Успокаивать  брата  не  надо, расскажите  о  вашей  жизни  о  планах. Погуляйте  в  парке,  мы  ему  специальный  костыл  сделали,  чтобы  мог  раненой  рукой  опираться.  Скоро  будет  готов  протез.   Пришла  настоящая  весна,  тепло  зелено.

Раненые  играли  в  домино,  Неех  узнал  Берку  по  широкой  спине  и  могучей  шее,  черные  волосы  посеребрели.
                --  Товарищи  офицеры,  встречайте  гостя  с  мешком  гостинцев.

Подойдя  к  койке,  Неех  стал  вслыпывать,  а  потом  опустился  на  колени,  уронил  голову  на  койку  и  зарыдал,  по  бабьи,   в  голос. 
                --  Товарищ  майор,  Арон  Моисеевич.  Успокойте  его,  я  же  живой.
                --  Пускай  поплачет,  сейчас  валериянки  пришлю.
Раненые   дружно  вышли  из  палаты,  прикрыв  за  собой  дверь.  Доктор  сказал  по-еврейски,  все  будет  хорошо.  Надо  жить,  нас  осталось  мало,  каждый  должен  жить  за  троих.  Желаю  удачи.
Потом  всей  палатой  пили  чай  с  печением.  Из  соседней  палаты  прислали  две  бутылки  водки.
Офицеры  оценили  ловкость,  с  какой  Неех  опрокидывал  полстакана, как  капитан.   Погуляли  и  по  парку.   Бер  спросил,  был  ли  Неех  на  форштадте,  что  с  домом,   можно  ли  в  нем  жить. 
                --  Дом  цел,  стоит  с  заколоченными  окнами,  а  пекарня  работает,  видел  Василия,  он  по-прежнему  печет  хлеб.  Во  время  оккупации,  там  было  гетто,  много  горя  видел  наш  дом. Приезжай  к  нам,  у  нас  места   много.

      Вспомнили   детские  годы,  Копеля  с  Бейлой,  Исера.   О  Нюре   Бер  не  вспоминал,  и  Неех  не  спросил  о  ней. Провожали  Нееха  всей  палатой.  В  поезде,  вспоминая   прожитый  день,  понял,    заплакал  он,  когда,  вдруг,  понял,  Берка  мог  убить  себя. 
       
        Война  уходила  дальше  на  Запад,  ближе  к  Берлину,  в  газетах  и  по  радио  сообщали  об  освобождении  узников  лагерей  смерти  в  Польше  и  Германии,   на  снимках   были   скелеты  одетые  в  лохмотья.  Циля   приносила  с  рынка    и  улицы  истории   чудесного  спасения  и  подробности   зверств  не  только  в  Риге.  В  каждом  уезде  был  свой  Арайс. От  двоюродной  сестры,  которую  встретила  случайно,  Циля  узнала,  что  старший  брат  с  семьей  провел  войну  в  Казахстане,  работая  в  шахте,    он  мобилизованный  и  вернуться,  пока  не  может.   Жили  ожиданием  Победы,  она  пришла  в  Ригу  в  теплый   солнечный  день,  целые  сутки  под  городом  шла  пальба  в  воздух,  стреляли  все,  у  кого  было  оружие.   Циля  пригласила  Друянов  на  праздничный  обед,   Неех  приготовил  торт  с  надписью   « Победа»,  был  обещан  узбекский  плов.
В  гражданской  одежде  Яков  выглядел   постаревшим  и  не  высоким.  Выпили  за  победу,  за  то, что  вернулись  домой.  Особо  гости  оценили  плов,  совсем,  как  в  Чураке.  Неех  рассказал  о  поездке  в  Вильнюс,  как  весело  провел  время  с  ранеными  офицерами.   Скоро  Бера  выпишут,  он  учится  ходить  на  протезе.   Ели  не  много,  вспоминали   пережитое.  Женщины  ушли  на  кухню  обсудить  новости,    которых  у  Цили  было  много.
                --   Неех,   я  получил  письмо  от  Дзидры,  она  просит  найти   ее  родных.  Написала  улицу  и  номер  их  дома    родителей  в  Задвиньи.  Я  съездил  туда,  там  сейчас  стоит   красивый  двухэтажный  дом,  известного  врача-хирурга,  и  фамилия  подходит.  Во  время  оккупации,  этот  доктор  работал  в  немецком  госпитале,  ходил  в  форме.  Похоже  он ее  младший  брат.  Думаю,  ей  такое  родство  не  к  чему. Напишу   ей,  что  есть  много  людей  с  такой  фамилией,   она  поймет  намек.  Тебе  привет,  в  пекарне  работает  Мария, у нее  торты  получаются  сладкие,  но  не  вкусные.   Как  тебя  встретили  в  кафе?   
                --   Без  особой  радости, ничего  не  изменилось,  работаем,  когда  есть  продукты,  печем  сдобу,  посетителей  не  много,  булочки  дорогие  получаются.  Может  теперь  станет  легче.  Пару  недель  тому,  заходил   ко  мне военный,  спросил  меня,  попросил  паспорт,   передал  привет  от  Рейзл,  она  и  Гарри   служат  в  лагере  для  пленных  немцев,   их  скоро  переведут  в  Ригу.   Офицер  от  кофе  отказался,  быстро  рассказал  и  ушел.   Цилька  торгует  кофточками,  по  домам  ходит  вместе  с  Хаимкой,  как  коробейник.  Сидела  бы  лучше  дома,  нет  нужды  в  ее  заработках.  Яшка,  может,  поговоришь  с  ней,   ведь  посадить  могут.
                --  Циля  без  дела  сидеть  не  будет.  В  магазинах  ничего  нет,  а  что  есть  по  талонам.  Люди  настрадались  в  войну,  хотят   одеваться   красиво,  появится  одежда  в  магазинах, и  никто  дома  кофточки  покупать  не  будет. Год  Циля  старалась  не  проходить  мимо  дома,  в   котором  жила  сестра,  если  случалась,  не  смотрела  в  сторону  распахнутых  ворот.   В   воскресный  день,  утром,  по  дороге  на  рынок,  ноги  сами  привели  ее   к  знакомой  двери,  красивую   достечку  с  фамилией   сорвали,  остались  посеребренные  головки  шурупов.  Дверь  открыл  молодой  человек,  он  смотрел  на   Цилю  с  удивлением.
                --   Здесь  жила  моя  сестра  с  мужем  и  двумя  девочками.
                --    Мы  живем  здесь  с  конца  1942  года,  прежних  жильцов  не  знаем. Заходите,  садитесь.

Мебель  стояла  на  прежних  местах,  хорошо  сохранилась. Из  кухни  выглянула  женщина,  с  ребенком  на  руках.  Мужчина  ушел  и  скоро  вернулся  с  пакетом,  завернутым  в  простыню  и  перевязанным  бичевкой. 
                --  Здесь  альбомы  и  портреты  со  стен,  один  большой  отдельно.    Можете  забрать.  Есть  еще  серебряные  чайные  ложечки,  жена  их  сейчас  принесет.  Когда  мы  заехали,  все  ценные  вещи  уже  забрали,  ложечки  лежали  на  нижней  полке,  в  глубине,  их  не  заметили.

Циля    взяла  пакет  и  молча,  вышла.   Вечером  Неех  повесил  портреты  Голды  и  девочек  в  салоне.    

           Пришло  время  определять  Хаима  в  первый  класс.  Нееху  хотелось,  чтобы  он  учился  в  русской  школе,  но  Циля  настаивала  на  латышской.   Во-первых, она  ближе,  удобно  отводить  и встречать,  во-вторых,   там большинство  детей  соседей,  Хаимке  будет  легче.   Лишнего времени  у  нее  нет,  надо  пару  раз  в  неделю,  рано  утром, до  открытия  скупки,  купить у   ожидающих,   приглянувшийся  товар.   Позаботиться  о  покупателях.   Нееху  ее  торговля  не  нравилась,  Цильке,--говорил  он,--  зачем  тебе  риск,   помни,  всякого  вора  ожидает  веревка,  живи  спокойно,  больше  отдыхай.  Тебе  не  хватает  моих  заработков?  Зачем  тебе  столько  денег?  Не  дай  Бог,  поймает  милиция,  заберут  все,  еще  в  тюрьму  посадят.
                --  Если  все  время  боятся,  будешь  нищим.  Хватит,  до  войны  мы  работали  с  утра  до  вечера  и  не  имели  лишнего  сантима.  И  сейчас  я  деньги  не  легко  зарабатываю,  От  тяжелой  сумки  плечо  вечером  болит,  но  деньги  у  нас  есть. 
                --  Цильке,  прошу  тебя,  будь  умней.  Не  все  деньги. Будет  у  нас  еще  ребенок,  им  мать  нужна.
                --   Занимайся  своими  тортами,  и  не  мешай  мне  работать.

В  младших  классах   пухленького  и  тихого Хаимку  часто  обижали,  он  приходил  домой  с  красными  глазами  и  опухшим  носом.  Циля  ходила  жаловаться  к  учительнице  и  директору  школы,  приходила  охранять  сына  на  большой  перемене,  просила  Нееха  разобраться  с  обидчиками. 
                --  Если  мы  будем  все  время  его  защищать,  он  и  после  хупы  за  себя  постоять  не  сможет.  Давай  сходим  к  профессору,  спросим  от  чего  Хаимка  толще  других,  может,  не  здоров,  может,  ты  его  перекармливаешь.
                --  Всегда  и  во  всем  я  виновата,  Хаимка  ест  не  больше  других. Я  тоже  не  худая,  но  меня  никто  не  бьет.  Хочешь,  сам  веди  его  к  профессору.

       Профессор  не  нашел  никаких  болезней,  посоветовал  прекратить  кормить  ребенка  сладкими  булочками  и  какао  со  сливками.  Утром  и  вечером   черный  хлеб  со  стаканом  молока,  на  обед  не  жирный  суп  и  постное  мясо.   Каждый  день  полтора  часа  кататься  на  велосипеде.   В  Верманском  парке  Циля  садилась  на  скамейку  и  качала  коляску  с  полугодовалой  Голдой,   и  следила,  чтобы  Хаимка   крутил  педали. Со  временем  быстрая  езда   ему  стала  нравиться  больше  учебы  в  школе,  он  был  готов  часами  делать  круги  по  парку.  Не  прошло  и  года,  он  превратился  в  стройного  и  сильного  мальчика.  В  четвертом  классе  разбил  нос  своему  обидчику,  соседу  Янке,  ему  велели  привести  родителей.
                --  Ты  слышишь,  Неех,  когда  Хаимку  били,  родителей  Янки  не  вызывали.  Я  говорила  с  его  матерью,  она  сказала,  что  ей  надоело  его  наказывать,  пусть  Хаимка  даст ему  сдачи.  Вот  он  и  дал.

 Циля  в  школу  не  пошла,   а  мальчики  подружились.  После  седьмого  класса  Янка  школу  бросил,  связался  с  дурной  компанией  и  за  грабеж  попал  в  детскую  колонию.  Вернулся,  когда  Хаим  окончил  школу,   широкоплечим,  высоким  мужиком,  со шрамом  на лице  и  наколками  на  руках. Учеба  в  школе    Хаиму  не  нравилась,  перебирался  из  класса  в  класс  благодаря  подаренным  кофточкам  и  успехам  в  спорте.  Он  с  удовольствием  и  охотой  занимался  в  велосипедной  секции,  на  соревнованиях  занимал  призовые  места,  тренер  обещал  ему  место  в  сборной  республики,   директор  школы хвалил  его  за  успехи  в  спорте.  К  семнадцати  годам    он  стал  стройным,  миловидным  юношей  с   каштановыми  вьющимися  волосами.  Школьницы  смотрели  на  него  с  интересом.  Родителей  огорчали    слабые  успехи  в  науках,  только  по  физкультуре   и  пению   ему  всегда  ставили  пятерки.  По  вечерам,  сидя  в  кресле  с  газетой,  отец  уговаривал  Хаимку   учиться,   хоть  немного.  Рассерженный  Неех  обещал    наказать  его  ремнем  и  даже  расстегивал.  Иногда  просил  сына  встать  перед  ним  боком  и  широкой  ладонью  ударял  по  ягодицам.
                --  Цильке  убери  этого  лайдака  от  меня,  у  него  не  задница,  а  железо.  Не  будет  учиться,  придется  стоять  у  горячей  печки. Смотри,  как  ученые  люди  живут,  ходят  в  чистых  костюмах  с  галстуками,  на  работе  не  надрываются,  сидят  в  ресторанах.    Хорошо  быть  доктором, особенно  гинекологом, когда  в  кафе  заходит  доктор  Резник,  официантки  готовы  облизать  его. Он  за  один  аборт  берет  больше,  чем  я  за  месяц  получаю.  В  твои  годы  я  тяжело  работал, у тебя  все  есть,  только  учись. Прошу  тебя.

       Хаим  молча  уходил  к  себе  в  комнату  или  садился  смотреть  телевизор. Перед  выпускными  экзаменами  Циля    договорилась  с  учителями   о  дополнительных  занятиях, платила,  сколько  просили.  Экзамены  прошли  успешно,  аттестат   украсили  четверки.  На  выпускном  балу  радовались  родители,  но  больше  Хаимка,  наконец,  он  избавился   от  школы. Голда,  нарядно  одетая,  с  большим  бантом,  пунцовая  от  волнения,  старалась  быть  поближе  к  любимому  брату,  ни  у  одной  из  ее  подружек  нет  такого  взрослого  и  красивого  брата. Тренер  обещал  устроить   Хаима в  Физкультурный  институт,  там  главное  не  учеба.  Неех  и  Циля   хотели  видеть  сына  врачом,  в  крайнем  случае,  инженером,  но  не  учителем  физкультуры,  старались  найти  нужных
людей.  Хаима  переживания  родителей  не  слишком  волновали,  он  хотел  быстрее  стать  взрослым.  Встретив  Яниса,  обрадовался,  вспомнили  школьные  проказы  и  забавы.   Выслушав  планы    Хаима,  согласился,  что  быть  физруком  не  прибыльно,  но  лучше,  чем  быть  вором.
У  каждого  по  жизни  своя  дорога,  ему  ругать  некого,  после  следующей  ходки,  в  Ригу  не  вернется,  поедет  на  Колыму,  золото  добывать,  там,  таких как  он,  много.   Пригласил  отметить  вечером  встречу  в  «Подкове»,  ресторане  с    сомнительной  репутацией,   открытым  до  шести  утра.
                --  Друзей  моих  не  пугайся,  хорошие,  душевные  ребята.  Погуляем,  потанцуем,  после  одиннадцати  уйди,  могут  начаться  разборки. 

      Компания  на  Хаима  внимания  не  обращала,  активно  пили  водку  и   говорили  тихо,  вроде  по-русски,  но  о  чем  не  понятно.  К  Янису  все  относились  уважительно,  официант   обслуживал  его  первым.   Хаим  чувствовал  себя  неуютно,  ушел  рано.  Встретились  через  несколько  дней,  Янис  о  ресторане  не  вспомнил,  они  снова  вспоминали  детство. 
                --  Хаим,  давай  сходим  сегодня  вечером  к  Мадам.
Заведение  находилось  напротив  ворот,  через  дорогу.  В  глубине  двора  они  поднялись  на  третий  этаж.   В  плохо  освещенной  прихожей  их  встретила  хозяйка.
                --   Здравствуй,  Яночка.  Кого  ты  к  нам  привел?   Это  же  Цилькин  сыночек,  смотри  какой  красавчик.
                --  Дай  ему  хорошую  девочку.  Я  плачу.
                --   Все  будет,  как  просишь.  Идемте,  мальчики.
В  комнате  на  диване  рядом  с  торшером  сидели  две  девушки,  в  трусах,  бюстгальтерах  и  черных  чулках.  Они  приветливо  улыбались  и  были  похожи  на  школьниц.  Янис   взял  одну  за  руку  и  увел,  вторая,  встала  и  позвала  Хаима.  Первый  сексуальный  опыт  разочаровал.  Он  не  запомнил  лица  девицы.  Все  было  не  так,  как  рассказывали  более  опытные  одноклассники. Провожая  его,  Мадам  еще  раз  назвала  красавчиком  и  ласково  посоветовала,  просить  у  мамочки  денег  и  приходить  к  ней.  У  нее  девочки  свежие,  чистые  и  здоровые.  Хозяйку  Хаим  видел,  почти,  ежедневно,  ярко  одетая  в  широкой  шляпе,  она  прогуливалась  с  маленькими  собачками  со  смешными  мордочками.  Бывала  она  вместе  с  собачками  и  у  них.  Однажды  ее  застал  Неех.
                --  Что  делает  в  нашем  доме,  эта  николаевская  ****ь?
                --  Она  не  к  тебе  пришла.  Ей  нужны  красивые  вещи. У  нее  бывают  зеленые.

Янка  исчез.   Встречая  Мадам  с  собачками,  Хаим  перебегал  на  другую  сторону.

                Глава  четвертая.

              Одноклассники  Хаима  определялись,  куда  подать  документы,  бегали  по  институтам,  интересовались,  где  какой  конкурс.  Хаим  катался  на  велосипеде  и ждал  звонка  тренера.  Неех   постоянно  думал  о  будущем  сына. В  кафе  часто  заходил  выпить  кафе  с  коньяком  моложавый  латыш,  доцент  мединститута,  общительный,  всегда  в  хорошем  настроении.  Неех  поделился  с  ним  своей  заботой,  не  скрыл,  что  сын  учиться  не  любит,  готов  целый  день  гонять  на  велосипеде.  Он  посоветовал  не  расстраиваться,  поступить  мединститут,  на  латышский  поток  не  сложно  и  обойдется  не  дорого.  Проблема  в  том,  что  потом  надо  учиться  шесть  лет,  сдавать  тьму  экзаменов,  на  всех  профессоров  тортов  не  наберешься.  Некоторые  страдают  диабетом,  сладкое  не  едят. Есть  более  реальный вариант.  В  Сельхозакадемии  есть  инженерный  факультет,  поступить  не  сложно.  Инженер  он  в  Гробинях  и  в  Риге  инженер. Учатся  там,  на  полтора  года  меньше,  спортсмены  в  почете. Есть  у  него  приятель,  хороший  человек,   обойдется  в  несколько  бутылок  хорошего  коньяка.  Вечером  Неех  рассказал  о  разговоре  с  доцентом.  Циля  деньги  на  ветер  бросать  не  хотела,  не  учился  Хаимка  одиннадцать  лет,  не  станет  и  на двенадцатый. Пусть  будет  инженер,  не  всем  еврейским  детям  быть  докторами. Хаиму  идея  понравилась, в  академии  сильная  велосипедная  секция,  большой  хор,  он  и школе  был  солистом. Хорошего  человека  Неех  не  увидел,  отнес  к  машине  доцента  сумку.  На  вступительных  экзаменах  Хаим  получил  четверки  и  был   принят.  Вечером  доцент  заглянул  в  кафе,  поздравил  Нееха.  От  принесенной  бутылки  коньяка  и  торта,  за  хлопоты,  отказался.   Сказал,  что  дело  сделано  и  надо  забыть,  поступить  не  значит  окончить.  Он  по-прежнему  заходил  выпить  свой  кофе  с  коньяком,  иногда  беседовал  с  Неехом  о  футболе  или  погоде,  о  Хаиме  не  спрашивал.


        В  сентябре  студентов  отправили  на  картошку  в пригородный  колхоз.  Хаиму  работа  была  не  в  тяжесть.    Быть  студентом  Хаиму  понравилось,  не  было  домашних  заданий,  преподаватели  обращались  уважительно,   не  пугали  двойкой,   Циля  не  могла  проведать  его,  как  в  школе.   Тренер   хвалил,  руководитель  хора,  советовал  серьезно  заняться  музыкой.   Утром  Хаим  укладывал  в  кожаный  портфель  тетради,  карандаши,  линейки  и  завтрак,  Голда   провожала  его  до  двери  и  просила   учиться   хорошо.  Возвращался  домой  поздно,  каждый    вечер  у  него  был  занят,  если  не  занятием  в  секции,  то  хором.  По  субботам   ходил  в «Баранку»,  клуб   Трамвайно-троллебусного  треста.  Группа   собралась  веселая  и  дружная,  рижан  было  двое,  больше  половины,  парни.  Сельские,  жили  в  общежитии  по  6-7  в  больший  комнате,  стипендию  прогуливали  за  неделю,  остальное  время,  питались   родительской   картошкой  с  салом.  Грязное  белье  собирали  и  отвозили  домой  раз  в  несколько  недель. Хаим  с  удовольствием  участвовал  в  гулянках.  Водка  ему  не  нравилась,  он  говорил,  что  тренер  ему  запретил.  Модно  одетый,  пахнущий  духами  рижанин  тревожил    воображение  молодых  селянок. Первый  курс  удалось  преодолеть  без  особых  тревог. На  экзамены  он  ходил  вместе  с  тренером,  который    предварительно  беседовал  с  экзаменатором,  просил  не  молчать,  говорить  все,  что  знаешь  по  предмету,  тройку  получишь.  Окончание  первого  курса  в  семье  отметили,  как  Пурим,  с  пирогами  и  вином,  подарили  магнитофон.  Комсомольский  вожак  факультета,  Расма,  девушка  видная и  красивая,  одевалась  аккуратно и  строго,  косметикой  не  пользовалась.  Толстые  русые  косы  укладывала  на  затылке,  как  школьница. Отец  ее  руководил  успешным  колхозом  в  Тукумском  районе. Расма  жила  на  съемной  квартире  с  Старом  городе.  Ее  красота  волновала  многих  студентов,  она  была  ко  всем  равнодушна.  Говорили,  что  у  нее  есть  жених,  одноклассник,  курсант  военного  училища  в  Калининграде.  К  своим  обязанностям  Расма  относилась   серьезно.
После  того,  как  ей  удалось  уговорить  вступить  в  комсомол  сына  попа,  только  Хаим  в  группе  оставался  не  охваченным.  Каждый  месяц  при  встрече  она  напоминала,  что  участнику  художественной  самодеятельности,  мастеру  спорта,  надо  быть  вместе  с  передовой  молодежью.
В  школе  Хаима  не  привлекли  в  комсомол,  по  причине  слабой  успеваемости,  теперь  ему  самому   не  хотелось.  Он  тушевался  по  строгим  взглядом   больших  серых  глаз,  и  обещал  подумать.  Зимним  утром  у  входа  в  академию  его  окликнула   Расма.
                --  Шер,  почему  ты  от  меня  убегаешь?  Все  должны  быть  в  комсомоле,  это  важно  для  карьеры.
Хаим  хотел  ответить,  как  всегда,  но  сказал,  о чем  думал.
                --  Расма,  какая  ты  красивая,  очень  красивая.  Пойдем  после  первой  пары  в  кино.
                --   Пойдем.  Жди  меня  под  часами.
          Она  обогнала  его  и  побежала  в  гардероб.  К  часам  пришли  почти  одновременно  и  направились  к  кинотеатру  «Спартак»,  там  показывали  хронику  и  старые  фильмы,  круглосуточно.  Вход  стоил  десять  копеек,  в  зале  было  темно  и  тепло.  Взявшись  за  руки,  пошли  к  задним  рядам,  нашли  два  свободных  места,  Расма  руку  не  убрала.  Картину  про  трудовые  подвиги  трактористов   Хаим  не  запомнил,  он  глядел  на  Расму.   Выйдя  из  кинозала,  свернули  на  Дерптскую,  и  зашли  в  кафе.  Расма  рассказывала  о  жизни  на  хуторе,  вольной   и  интересной,  рядом  густой  лес,  холодная  речка.  Летом  с  ребятами  ловили  рыбу  и  раков.  На  Лиго  жгли  костры,  пели  и  танцевали. За  окончание  школы   с  серебряной    медалью,  отец  подарил  мотоцикл,  до  самого  отъезда  в  Ригу,  объездила   весь  район,   очень   нравилось   гонять  по  проселочным  дорогам. Класс  у  них  был  очень  дружный,  Жених  ее  одноклассник,  они   сидели  за  одной  партой,  их  называли  женихом  и  невестой. Парень  настойчивый,  в   училище  пошел,  чтобы  стать  генералом.   Они  медленно  шли  к  Двине.  Короткий  зимний  день  закончился,  зажглись  фонари.   Квартира,  в  которой  она  живет  тетина,  она  пустовала.  Тетя  вышла замуж  за  вдовца,  уехала  в  Сигулду,  занимается  выращиванием  цветов,  дело  очень  прибыльное.  Расма  с  большим  удовольствием  жила  бы  в  общежитии,  веселей. Не  доходя  до  Петровского  собора,  свернули  вправо  и  вошли  под  арку.
                --  Тут  я  живу.  Спасибо  за  интересный  вечер, я  тебя,  наверно,
утомила  своими  разговорами.  В  следующий  раз,  буду  молчать.  Больше  лекций  пропускать  не  буду.  Завтра  у  меня  билет  в  филармонию,  послезавтра,  занятия  гимнастикой,  освобожусь  поздно.  Хочешь,  встретимся  под  часами  в  десять.  Спокойной  ночи.  Пусть  тебе  присниться  фея.    Хаим  почти  бежал  домой  с  незнакомым  томлением  в  груди  и   ощущением   радости.  Его  встретила  Голда
                --  Хаимка,  покатай  меня,   как  большая  лошадь,  ты  давно  меня   не  катал,  то  поздно  приходишь,  то  занят.

       Хаим  усадил  сестру  на  шею  и  побежал  вокруг  стола,  с  громким  ржанием. Катание  на  Хаиме  очень  нравилось  маленькой  Голде,  став  школьницей,  посерьезнела,  и  катать  не  просилась,  но  хотела. Еще  до  ее  рождения,  Циля  сказала,    если,  даст  Бог,  родится  девочка,  назовет  ее  Голдой.   Роды  не  нарушили  деловитости  Цили, между  кормлениями   она  успевала  сходить  к  покупателям,  приобрести  новый  товар,  постирать  и  погладить  пеленки.  Сидела  с  ребенком  одинокая  пожилая  соседка,  она  же  возила  ребенка  в  парк,  когда  Циля  была  занята.   В  три  года  девочку  определили  в  детский  сад,  по  вечерам   Неех  читал  ей  книжки  про  Дядю  Степу  и  Мойдодыра,  рассказывал  стихи,  которые  учил  в  школе.  Они  ходили  в  зоопарк,  цирк,  на  детские  спектакли.  В  семь,  пошла  в  русскую  школу,  ее  редко  хвалили,  но  никогда  не  ругали.   Голда  не  давала  родителям  повода  для  беспокойства,  у  нее  все  получалось   просто  и  легко. Циля    каждое  утро    расчесывала  густые   рыжые  волосы   дочери,  делала  ровный  пробор  и  заплетала  косы.Круглое,  веснущатое  личико  взрослело,  но  голубые  глаза  оставались  озорными.  Глядя  на  резвящихся  детей,  Циля  не  зло  стыдила  их,  где  это  видано,  студент,  ведет  себя,  как  мальчик.  Голда,  через  пару  лет  у  тебя  батмицва,  о  женихе  можно  думать.
      
Три  дня   возбужденный Хаим  ждал  встречи, пришел  к  часам  раньше,    пару  раз  забегал  в  газетный   киоск,  согреться, мороз  к  ночи  крепчал.  Расма  прибежала  вовремя,  сразу  после  занятий    гимнастикой.   Погода  к  прогулке  не  располагала,  они  направились  к   Расминой  квартире.  Поднялись  на  второй  этаж,  на  крохотную  лестничную  площадку,    в  прихожей    двум  было  тесно,  комната  с  небольшим  окном,  оклеенная  веселыми  обоями.  Больную  часть  ее  занимала  кровать. Расма  пошла  на  кухню,  размером  в  трамвайный  тамбур,  готовить  кофе,  замерзшему  Хаиму. Они  пили  молча,  не  поднимая  глаз,   вернувшись  в  комнату,  Расма  выключила  свет.  Хаим  ушел  в  четыре,  город  еще  не  проснулся,  фонари  освещали   не  тронутый   ночной  снег. Он  бежал  в  сторону  дома,   помня  тепло  Расминого  тела  и   сладость  губ.  Уснуть  ему  не  удалось. Утром   в  холе  академии  увидел  Расму,  с   девушками,  они  оживленно  беседовали.  Хаим  не  громко  поздоровался,  одна  из  девушек  спросила:  Шер,  что  такой   ослабленный,  будто  всю  ночь  мешки  с  картошкой  грузил.  Все   рассмеялись,  Хаими  показалась,  Расма  громче  всех.   Жил   он  в  ожидании  встречи  с Расмой. Тренер  нашел  его  и    предупредил,  так  можно  потерятЬ  форму,  летом  на  студенческих  соревнованиях  ему  светит  медаль.  Ты,  видно,  очень  шибко  влюбился.  Вспомни,  что  происходит,  если  кровь  из  головы   уходит  в  головку.  Нет  большего  зла  для  спортсмена, чем  красивые  бабы. Хаим  пообещал  вернуться  к  тренировкам.  Приближалась  весенняя  сессия,  Расма   объясняла  содержание  лекций,  успевала  делать   контрольные  работы  за  двоих.  Все  страшились  экзамена  по  сапромату,  без  знаний  его  не  сдать.  Тренер  предупредил,  он  помочь  не  сможет,  на  этой  кафедре  спортивные  заслуги  не  учитывают.  У  Хаима,  благодаря  настойчивости  Расмы,  появилось  представление  о  предмете,  во  второй  заход  преподаватель  оценил  их  на  двойку  с  плюсом.  В  третий  раз,  беря  зачетку  с  разрешением  на  пересдачу,   был  не  приветлив. 
                --  Садись,  Шер.  В  университете  со  мной  учились  евреи, они  лучше  других  понимали  математику,  формулы,    быстро  улавливали  суть. 
                --   Те  евреи,  играли  в  шахматы.  Я  все  время  педали  кручу,  если  бы  вместо  ног  работал  головой,  возможно,  был  бы  отличник.
                --   Ты  и  вправду  спортсмен.  Поставлю  тройку, чтобы,  не  дай  Бог, не  пришел  в  четвертый  раз.

       Наступили  летние  каникулы,  Хаим  готовился  к  студенческой  олимпиаде,  на  спортивной  базе  на  Взморье,  режим  был  строгий,  контроль  постоянный.  На  соревнованиях  в  Ленинграде  занял  третье  место,  получил  бронзовую  медаль.   Разочарованный  тренер,  напомнил, что  он  сам  виноват,  мог  бы  стать  чемпионом,  на  всесоюзные  сборы  его  не  возьмут. Расма  уехала,  не  попрощавшись,  к  родителям,   должен  был  приехать  жених  в  отпуск  на  десять  дней.  Под  половичком  у  двери  нашел    записку: « Не  скучай,  увидимся  в  сентябре».    Одному  в  квартире  было  скучно,   родители  с Голдой   жили   в  Булдури,  они  сняли  две   комнатки  с  верандой.  В  десяти  минутах   ходьбы  от  них  жили  Друяны  в  государственных  дачах.  Двухэтажные  зеленные  дома,   стояли  в  сосновом  лесу.   Они  занимали  первый  этаж,  места  было  много. Сыновья  приезжали  редко,  чаще  по  одному,    Пиня  заканчивал  мединститут,  был  на  практике  в  больнице,  Ося  учился  на  факультете   журналистики  в  Москве  по  направлению  Латвии,  часто    путешествовал   по  Союзу.  Родителей  навещал  редко  и  коротко.  Гинду  нашла   младшая  сестра,  она  осталась  живой  чудом   в  концлагере.  Когда  американский  солдат-негр  заметил  ее   в  куче  тряпья,  она  весила  тридцать  два  килограмма.   Полгода  ее  спасали  в  госпитале.  Письмо    от  нее  пришло  в  48,. из  Нью-Йорка,  она  замужем  за  польским  евреем,  тоже  спасенном,  у них   родился  мальчик.   Гинда  с  неожиданным  письмом  прибежала  к  Циле.
                --  Циля,  случилось  чудо.  Любка,  наша  младшенькая,  спаслась.     Когда  началась  война,  ей  было   восемнадцать. Она  была    красавица.  Хочет  прислать  посылку,    спрашивает,  что надо  из  вещей  и  размеры. 

          Перечитывали  письмо  и  плакали,  рассматривая   фотографию,  очень  худая,  не  высокая,  большеглазая    женщина    держала  на  руках,  упитанного,  празднично  одетого   ребенка.  По  вечерам  собирались  на  веранде,   мужчины  обсуждали   политику,  женщины,  говорили  о  детях.
Выросли  Пиня  с  Осей  и  дома  пусто,  жди,  когда  заглянут,  они  счастливые  у  них  есть Голда.
Девушки  ближе  к  родителям.  Неех  знал  все  городские  новости,  кто  подал  документы  на  выезд  в  Израиль,  кому  и  какой  раз  отказали.  Циля  сердилась,  зачем  говорить  о  ком-то,  о  себе  и  детях  думать  надо.  Вспомни  53  год,  не  сдохни  Сталин,  нам  бы  устроили  веселый  Пурим.  Яков  согласился,  теплушки   заготовили.  Сталин  был  сердит  на  евреев,  они  нарушили  его  планы,  рассчитывал  встать  ногой  на  Ближнем  Востоке,  потеснить  Англию, а  Израиль  пошел  за  покровительством  к  Америке.  Вождь  в  уничтожении  людей  был  интернационалист,   убивал  не  только  евреев,  но  мог  быть  и  антисемитом. То, что  приоткрыл  Хрущев,  малая  часть   преступлений,  правду,  возможно,  узнают  наши  внуки,  для  них  это  будет  история,  для  нас,  жизнь.  В  один  из  вечеров  Неех  рассказал  о  встрече  с  Грундманисом.   Адвокат  состарился,  потерял  прежний  лоск,   не  было  золотых  часов  на  цепочке.    Двубортный,  добротный  костюм  выглядел  мешковато.  Вот  человек,  благодаря  которому  они  остались  живы.  Скинув  фартук  и  колпак,  взял  с  полки  торт,  незаметно  подошел  к  столику.  Грундманис  читал  русскую  газету.
                --  Здравствуйте,  господин  адвокат,  очень  рад  Вас  видеть.  Разрешите  присесть.
                --   Здравствуй,  Неех,  я  тоже  Рад,  что  вы  живы.
                --   Мы  живы  благодаря  Вам.  За  полгода  до  начала  войны,  предупредили  об  опасности.
                --  Простите,  не  помню.  Многое  из  той  жизни  вычеркнул  и  постарался  забыть. Я  действительно,  очень  рад  нашей  встрече.  Где  провели  войну?
                --   Мы  жили  в  Узбекистане,  благодаря  моей  специальности,  нам  было  легче.  А  Вы  познакомились  с  Сибирью?
                --   Нас  привезли  в  Томскую  область,  высадили   в  лесу,  в  тайге,  меня  отправили  лес  валить.  Вначале  было  очень  плохо,  потом  просто  плохо,  пока  не  стал   юристконсулом  в  большом  лесхозе.  Последнее  время  жили,  как  все.  Вернулись  с  женой,  сыновья  не  согласились.  Один,  доцент  в  мединституте,  другой  большой  начальник   на  металлургическом  комбинате.  Оба  женаты  на  русских,  есть  внуки,  может  они  и  переедут  когда-
нибудь.  Вы  не  поверите,  но  на  власть  у  меня  зла  нет.
                --    А  как  же  дома,  богатство,  которое  забрали. 
                --    Забирать  чужое,  конечно,  не  хорошо,  согласен.  Я  о  другом,  кто  знает,  чтобы  делал,  когда  обида  была  свежей.  Может,  пошел  бы  служить  новой  власти.  Меня  освободили  от  кошмара,  который  здесь  происходил. Латышам  нравится  гулять  на  чужих  свадьбах,   русским  помогали  делать  их  революцию,  немцам,  наводить  свой  порядок.   Очень  жаль. В  мире,  где  все  решают  сильные  державы, с  нашими  интересами   не  считаются.
                --  Родных  жены  в  Латгалии  убили  соседи,  моих  рижских  родственников    в  гетто,  расстреляли  латыши.
                --    Меня  здесь  не  было. 
                --   Господин  Грундманис,  прошу  принять  торт  в  память  о  нашей  встрече.  Каждую  пятницу,  если  есть  возможность,  приходите  попить  кофе,  я  вас  обеспечу  пирожными.
                --  Большое  спасибо  за  заботу,  смените,  пожалуйста,  торт  на  самый  малый,  мы  вдвоем. Нам  дали  двухкомнатную  квартиру в  Пурвуциемс, далековато,  со  временем  поменяем.    Меня  приняли  в  коллегию  адвокатов,  все  наладится.   

Историю  о  том,  как  адвокат   спас   жизнь  Шерам,    Яков  слышал  не  первый  раз.
                --  Латыши  тоже  разные,  твой  адвокат,  умный,  против  ветра  плевать  не  станет.  Советскую  власть  любить  ему  не  за  что.
 
            Посиделки  кончались  поздно,  случалось,  гуляли    по  берегу  моря,   слушали  шум  моря.   Вернувшись  домой,  Неех  спросил  жену,  не  кажется  ли  ей,  что  Яков  стал  худым.   Циля  согласилась,  она  от  Гинды  знает,  его  мучают  сильные  боли  в  животе,  ночами  не  спит,  дважды  осматривали  профессора  из  Москвы,  считают, что  нужна  операция,  в  Риге  никто  не  соглашается.  Придется  ехать  в  Москву.  Сестра  из  Сибири  переписывается  с  Гиндой,  они  очень  подружились.  Она  прислала,  какой-то  корень,  его  настаивают  на  спирту  и  пьют  по  ложке,   от  этого  боли  уменьшаются.  Яков  на  операцию  согласен.
 
     Неех  часто  вспоминал  Расму,   покоя    не  было,  ночами  представлял,  как  курсант  ласкает    свою  невесту. Пострадав  две  недели,  Хаим    пошел  на  почту,  попросил соединить  с  Тукумской телефонной  станцией,  соединили  сразу. Трубку  взяла  Расма.
                --  Я  чувствовала,  что  ты  позвонишь.  Хаимочек,  приезжай  на  автобусе,  встречу  на  мотоцикле.
                --  Приеду  завтра  первым  автобусом.

           Попросил  мать  разбудить  его  в  пять,  к  первой  электричке,  его  в   Тукумсе,  на  автобусной  станции  будет  ждать  сокурсник.  Надо  успеть  на  первый  автобус.  Расма  легко  справлялась   с
«Ижом».   Вскоре  свернули  с  асфальта  на  проселок,  потом  на  плохо   заметную  тропинку  в  лесу,  которая  вывела  на  полянку,  на  берегу  речки.
                --  Здесь  кроме  меня,  никто  не  бывает,  можно  купаться  и  загорать.
                --   Ты  на  берегу  речки  похоже  на   русалку.
                --   Славно,  что  ты  приехал,  я  скучала.   
Тяжесть  в  груди  прошла,  развлечения  стали  приятными.  К  однокурснику  поехал  через  неделю.       

       Осенним  вечером  Циля  возвращалась  домой  с  тяжелой  сумкой,  раньше   тяжести  не  чувствовала  и  ноги  не  болели  после   ходьбы  по  лестницам.  Торговля  шла  вяло.  В  магазинах  и  на  базах  появились   иностранные  красивые  вещи.  Абабкин  стал  директором  комиссионного  магазина,  интересный  товар  приносили  моряки,  но  не  часто.  Новых  покупателей  не  было.  Открыв  дверь, услышала  звонкий хохот  Голды,  через  открытую  дверь  на  кухне  увидела      Хаима,  Голду  и  не  знакомую  девушку.  Компания  пила  чай  с  песочными  печениями.  Девушка  говорила,  дочь  смотрела  на нее  и  смеялась, Хаим  тоже   смотрел  на  гостью  и  улыбался.   Переодевшись  в  домашнее,  Циля  вышла  на  кухню,  Голда   сообщила,    Расма  учится  с  Хаимом,  помогает  ему  закончить  чертеж,  смешно  рассказывала,  как  в  деревне   показывают  кино.  Девушка    встала, вежливо  поздоровалась.  Хаим  с  Расмой    ушли  в  комнату,  Циля  потеряла  покой,  у  Голды  спросила,  видела  ли   она эту  девушку   раньше.  Дочери  гостья  понравилась,  красивая  и   веселая,  видит  ее  впервые. До прихода  Нееха   оставалось  не  менее  двух  часов.   Хаим  вышел  на   кухню  приготовил  бутерброды,  взял  горячий  чайник. Циля, не  зажигая  свет,  сидела  на  кровати.   Нееху   не  дала  раздеться,  за  руку  потянула  в  спальню,  плотно  закрыла  дверь,  шепотом  описала  все,  что  видела,  латышка  красивая  и  стройная. 
                --  Уже  скоро  одиннадцать,  а  она  уходить  не  собирается. 
                --  Цильке,  они  в  комнате  не  в  жмурки  играют,  сама  рассказывала  про  ксендза,  который  говорил,  что  парень  с  девушкой  в  темной  комнате  быстро  находят  кровать.  Сейчас  постучу  в  дверь,  скажу,  что  время  позднее,  не  надо  ли  вызвать  такси.               
                --  Не  горячись,  они  могут  уехать  вместе. Ты  всегда  во  всем  видишь  только   самое   плохое.  Забеременеет,  дам  денег  на  аборт,  сейчас  это  не  сложно  и  не  дорого.  Красивое  платье  подарю.
                --   Цилька,  деньги  не  всегда   помогают. Найди  ему  девушку  красивую  из  хорошей  семьи.  Его  женить  надо.  У  Абабкина  дочь  симпатичная,   на  медсестру  учится.  Ты  с  ним   вместе  торгуете.  Его  комиссионка,  золотое  дно. 
                --   Не  хочу  слышать  об  этом  жулике,  он  не  раз  меня  обманывал.  Если  бы  не  война,  сколачивал  бы  табуретки,  как  отец.  Тяжелое  поднимать  не  может,  а  деньги  считает  быстрей  здорового.  Я   Хаимке    невесту  пригляжу  из  хорошей  семьи.
                --   Не  болтай,  мы  не  Высоцкие.  В  какой  телеге  сидишь, такие   песни  поешь.
                --  Неех,   ты  должен  поговорить  с  Хаимом,  может  попросить  Берку.  Объясни  ему,  кто  убил  наших  родственников.  Он  должен  понять,  мы  остались  живы  только  потому,  что  успели  убежать.   Почти  в  каждой  латышской  семье   есть  убийца.
                --  Никого  просить  не  буду,  сам  поговорю.

           Расма    приходила  не  часто,  чаще   Хаим  не  ночевал  дома.   Она  подружилась  с  Голдой,  в  девичьей   вместе  кроили  и  шили  платья  куклам,   рассматривали  польские  журналы мод.    Голда  сожалела,  что  она  латышка.  Хаим  с  родителями  в  споры  не  вступал,  о  женитьбе  не  думал.   Весной, утром  они  остались   одни  дома,  завтракали    на  кухне,   Расма   глядя  на  Хаима,   попросила  его  внимательно  послушать,  его  это  тоже  касается.   Должен  приехать  жених,  он  собирается  провести  несколько  дней  в  Риге.  Потом  вместе  поедут  к   родителям.  Молодым  офицерам  рекомендуют  перед   окончанием  училища  жениться,  чтобы  ехать  служить  семейными.     От  неожиданности  Хаим перестал  жевать,  Расма  ждала,  отодвинула  чашку  с  недопитым  кофе  и  встала.
                --  Ты  не  тоскуй,  станет  ночью  холодно  в  постели,  попроси  у   мамы  грелку.

     Молча  накинула  пальто  и  вышла.   Хаим  понял, навсегда.  Вечерами    он  ходил  к   знакомому  дому,   один  раз  бросил  камешек  в  окошко,  но  зайти  не  решился.  Все  время  проводил  в  комнате,  общался  только  с  Голдой.  Вспоминая  совет,  спать  с  грелкой,  чувствовал  себя  несчастным  и  обиженным.   
                --   Цильке,    мне  кажется,  Расма  сильно  рассердилась,  пока  не  помирились, познакомь  с  еврейкой.  Ты  целый  день  по  городу  бегаешь,  в  разных  домах  бываешь,  должна  знать  невест,  лучше  свата  из  синогоги.
                --    Нам  сваты не  нужны.  Время  другое,  прошло  четверть  века,  как  женаты.  Мы  были  почти   нищими,  у  меня  кроме  ватного  одеяла  с  пододеяльником,  двух  простыней  и  махрового  полотенца  ничего  не  было.  Ты  жил  в  коморке    без  ванной  комнаты.  В  шкафу  висел  один  костюм  и  две  рубахи.  Вспомни,  что  сказал  свату,   боялся,  буду  тебя  кормить одной  картошкой,  раз  из  Вараклян.    И  что  полновата.
                --   Не  помню,  мне  кажется,  ты  была  рядом  всегда.
                --   Посмотрите  на  этого  красавца.   Цену  себе  набивал,  потому  что  не    было  у  меня  приличного  приданного.   Теперь  у  нас  денег  больше,  чем  у  министра   и  невеста  нам  нужна  не  с простыней.
                --  Опять  ты  про  деньги.  Жить  не  с  кошельком,  с  человеком.  Важно,  чтобы  жена   заботилась, помогала.   Деньги  можно  заработать.
                --   Ты  докторов  Берман  знаешь?
                --    Не  знаком,  но  видел,  люди  скромные,  интеллигентные.
                --  Я  у  них   была  пару  раз,  их  дочь  на  врача  учится,  девушка    видная,  серьезная.   Мать  покупала  платье,  попросила  красивую  блузку  для  дочери,   показала  английскую,   дорогую.  С  трудом  уговорили  примерить,  сразу  ушла.  Такой  Хаимка  не  понравится,  и  он  ей  тоже.   Сам  должен  понимать,   не  всякая  невеста  заинтересуется  парнем,  который  крутит  педали  и    учится  в  Сельхоакадемии.  Они  ищут  врачей,  журналистов,  пусть  постарше,  но  устроенных.    Часто  бываю  в  доме  большого  начальника,  полковника,  у  них   девочка    красивая,  фигуристая,  не  высокая.   Еще  не  порченная,  все  время  рядом  с  мамой.
Вместе  все  тряпки  в  сумке  перетрясут.  Они  с  Украины.
                --   Не  хотелось  бы  роднится  с  украинскими,  они  похожи  на  польских,  вспомни какие  они  жулики.  Он,  наверняка  партийный,  с  ним  говорить  не  о чем.  Нам  надо  думать  об  отъезде,  такие,  уезжать  не  собираются.
                --  Тебе  нужны  свояки  с  Московского  форштадта,  которые  рыбу  на  Центральном  рынке  воруют.  Дождешься,  принесет  тебе  латышка  внука,  запоешь  курту  теци,  кур  тутеци  гайлитис  манис. Нам  корова  нужна,  не  клеть,  берем  корову,  клеть  сжигаем.  Они  мои  постоянные  покупатели,  много  лет,  если  матери  вещь  понравилась,  из  дома  не  выпустит.  Зовут  Лидия  Петровна.  Дочка,  Дина, студентка,  будет  химиком. Увидит  красивую  кофточку,  визжит  от  радости,  готова  мерить  целый  день.Завтра схожу к ним.

           Циля    пришла  к  Лидии  Петровне с двумя  сумками. Хозяйка  пригласила  в  гостинную,  принесла  чаю  с  печением.   Отдохнув,   разложила  товар  на  диване.  Хозяйка  рассматривала  товар  с  интересом.
                --   Диночка, иди сюда, Циля  принесла  красивые  вещи.

 Дочь  вбежала,  поздоровалась,  скинула  халатик  и  начала  подбирать   обновку.  Ей  нравилась
обтягивающая  одежда,  она  пыталась  одеть  платье,  мешали  бедра.  Циля  пообещала  найти  больший  размер.  Примеряли  долго  и  по  несколько  раз,  Лидии  Петровне   понравилась  шерстяная  французская  кофта,  Дине,  юбочка,  узкая  и  короткая.   Торговались   долго,  Циля  была  более,  чем  всегда,  уступчивой.  Медленно  укладывая  товар  по  сумкам,    смотрела  на  Дину.
                --  Диночка,  ты  знаешь  мой  сын, Хаимке?  Он  студент,  будет  инженер.  Все  дома  сидит, книжки читает. Я  дам  ему  твой  телефон.  Хочешь?

Ответила  Лидия  Петровна.
                --  Пускай  молодые  люди  погуляют.

Вечером  Циля  рассказала  Нееху  о  визите  к  Лидии  Петровне.  Теперь  надо  уговорить   его  позвонить.  Хаим    утратил  веселость,  с  родителями  не  разговаривал,  сидел  в  комнате  слушал  музыку. Утром  уходил  на  занятия,  после  обеда  возвращался,  вечера  проводил  дома.  Его  мучила  ревность,  он  корил  себя  за  не  решительность.  Была  бы  Расма,  хотя   бы  еврейка.    наполовину. Циля  передала   Динин  номер  через  Голду,  она  заходила  к  брату,  успокаивала  его.   Хаим  часто  вспоминал  совет  Расмы,  попросить  у  мамы  грелку,  выходит  он,  кроме  нее,  никому  не  будет  нужен. Она  себе  замену  нашла  сразу,  с обручальным  кольцом  ходит.  Он  тоже    может. 
            
          Во  время  первого  свидания   Дина    смущалась,  не  позволяла  взять  за  руку.  Они  гуляли  по  парку,    шутки  Хаима  ей  нравились, она  громко  смеялась. В  кафе  зайти  отказалась,  вдруг   встретит  знакомых,  в   гости  к  Циле,   согласилась. Угощение   Дине  понравилось, она  любила  сладкое.  Ей  больше  нравилось  имя  Фима, у  нее  есть  дядя  Хаим,  он  директор  завода  в  Москве,  все  зовут  его  Ефим  Петрович.  Вскоре   она  согласилась  послушать  музыку,  ей  нравилось  целоваться,  как  в  заграничных  фильмах,  сексуальную  прыть,  кавалера  тормозила,  она  девушка,  по-настоящему  ей  нельзя. Только  после  свадьбы.  У  них  на  курсе    недавно  вышла  замуж  близкая  подруга,  она  хвасталась  синяками  на  грудях,  и  делилась  впечатлением  от  оргазма,   ради  этого  она  готова  отдаваться  всю  ночь,  и  днем  тоже.  Дина  интересовалась,  способен  ли  он, на  такое,  Фима  обещал.  Вскоре  во  время  посещений  Дины,  музыка    стала  громче.   За  ужином,   Неех, показывая  на  дверь  комнаты  сына,   сказал,  наверное,  стали  хуже  слышать. Бывал  Хаим  дома  у  Дины,  Лидия  Петровна  угощала,  густым  борщом   и  варениками.    Перед  бывшим  полковником   Хаим  робел,  Владимир  Григорьевич  при  встрече  вежливо  здоровался  и  уходил  в  кабинет. Лето на  Взморье прошло  весело  и  быстро.  Расму  вспоминал  редко.  В  начале  октября,  Хаим  шепотом   сказал   матери,  ему  кажется,   Дина  беременна.   
                -- Что  значит,  кажется,   и  почему  шепчешь?   Это  дело  такое,  если  есть,  то  есть.   Сегодня  позвоню  доктору,  сходим,  он  посмотрит  и  скажет.

        Доктор  определил  13-14 недель,  аборт  делать  опасно,  можно,  но  не  желательно.   Первую  беременность  лучше  сохранить.  Дина  шла  рядом  с  Хаимом  и  повторяла.
                --   Я  не  смогу  сообщить  об  этом  маме  и  папе.
       Циля  ее  успокоила,  она  завтра  утром  поговорит  с  Лидией  Петровной,  ей  волноваться  не  надо,  это  вредно  для  ребенка.    Дело  обычное,  молодые  беременеют,  если  нет,  большая  проблема.   Идите,  погуляйте,  Дине  нужен  свежий  воздух.  Звонок  Цили  обрадовал  Лидию  Петровну,  она  давно  не  приходила.  Не  увидев  сумок    и  заметив  не  будничный  наряд, Лидия  Петровна  удивилась.  Пригласила  в  гостиную,  предложила  чаю,  гостья  от  угощения  отказалась.    Узнав,  что  здоровье  ее  и мужа  в  порядке,  Циля  тихо,  не  глядя   на  хозяйку,  сообщила  новость.
                --   Дина  беременна,  на  четвертом  месяце.  Будем  скоро  бабушками.

         Лидии  Петровны   побледнела,  она  привстала,  ухватившись  за  край  стола.  Упала  на  стул, 
лицо  покрылось  багровыми  пятнами.
                --   Володю  хватит   инфаркт.
                --   Что  Вы  так  разволновались,  если  молодые  люди  встречаются,  такое  может  произойти.
                --   Встречаться,  не  значит  случаться.  В  наше  время,  гуляли,  дружили,  советовались  с  родителями.  Для  нас это неожиданный  удар.  Боюсь  за  Володю.
                --  Все  дочки  должны  выходить  замуж.
                --   Вы  правы,  важно,  за  кого.  Какой  из  Фимы  муж,  он  себя  не  содержит. Им  учиться  надо,  не  детей  няньчить. Он  меня  прибьет  и  будет   прав.  Моя  вина,  хотела,  чтобы  Диночка  дома  не  сидела.
Не  глядя  на  Цилю  повторила:  он  меня    прибьет.

Циля  тяжело  поднялась  со  стула.
                --  Будьте  здоровы,  Лидия  Петровна,  привет  Владимиру  Петровичу.

        Выйдя  из  подъезда,  остановилась,  не  легко  дался  ей  разговор  с  будущей  свояченицей.  Выбрала  из  сумочки  белый  платок  и  вытерла  слезы, так  и  шла  медленно,  с мокрым  платком  в  руке. Может  и  прав  Неех,  не  совсем  хорошо  получилось,  рано  Хаимке  заводить семью, и  невеста  пока    не  похоже  на  взрослую.  Вечером  Лидия  Петровна    стояла  у  окна,  ожидала  машину  мужа.   Владимир  Григорьевич  заметил  опухшие  глаза   жены.
                --  Случилось  что?
                --  Не  знаю,  как  и  сказать.  Дина  ждет  ребенка.
                --   Ну  и  что,  ты  Розу  в 21  год  родила,  и  она  станет  мамой  в   двадцать  один  год.
                --  На  каком  месяце?
                --  На  четвертом.
                --  Надо  по-быстрому  организовать  скромную   свадьбу. 

Обсуди  все  со  сватами.   Фима,  конечно,  лодырь,  на  отца  не похож. Учится  плохо,  зато  здоровый,  спортсмен,  еврей.  Не  все  должны  быть  Эйнштейнами.  Получит  диплом,  возможно,  станет   хорошим  инженером.  На  первых  порах  у  нас  поживут,  в  Дининой  комнате,  на  глазах.
Ужинать  не  стал,  налил  полный  фужер  водки,  закусил  селедкой  с  черным  хлебом  и   ушел  в  кабинет. Лидия  Петровна  включила  телевизор,  присела  на  край  дивана. Может,  все  к  лучшему,  Диночка  будет  счастлива.  Завтра  позвоню  Циле,  приглашу  на  обед  в  субботу.  Надо,  чтобы   свадьба  получилась  не  хуже,  чем  у  других,  красивая  еврейская  свадьба,  с  музыкой. У  них  с  Володей  свадьбы  не  было. На  свадьбе  старшей  дочери  они  не  были,  все  у  нее  навыворот.   У  Диночки  все  сделаем  по  правилам,  и  хупа  будет.  Старшая  дочь,  Роза,  жила  в  Ленинграде,  работала  на  заводе.  О  ней  говорили  редко.  Со  школьных  лет  ее  тяготило  еврейство,  стоя  перед  зеркалом,  по  долгу  пальцем поднимала  нос  кверху.   Уговорила  паспортистку,   написать  вместо  Роза,  Руфина.  Укоряла  родителей  еврейством   и  не  красивой  фамилией  Шварцман.  После  школы  уехала  в  Ленинград,  поступила  в  Политехнический   институт,  на  четвертом  курсе  вышла  замуж    за  Федю  Щукина,  неказистого,  малопьющего  и  добродушного. Свадьбу  справляли  в  общежитии,  родителей  не  пригласили. Их  распределили  на   большой  завод  в  Ленинграде,   дали  комнату  в  семейном  общежитии.  Во  время   редких  приездов  с  сыном  и  дочкой,  следила,  чтобы  ничего  не  напоминало  о  еврействе.  Лидия  Петровна  перед  ее  приездом  обзванивала  знакомых,  предупреждала,  что  будет  занята,  прятала  семейные  фотографии. Владимир  Григорьевич, не  раз  обиженный  в  армии  из-за  не  правильной  национальности,    зятем  был  приветлив,  с  внуками  играл,  с  дочерью  старался  не  общаться.  Против  подарков  внукам  и  денежной  помощи  не  возражал.  Поведение  дочери  не  одобрял,  ему   было обидно  и стыдно,  что    не   занимался  их   воспитанием,  вначале  война,  потом    служба,  дочки  росли  с  мамой.  Недоглядел,  винить  некого.  Войну   прошел  с  первого  до  последнего  дня,    чудом  вырвался  из  окружения.  Начал  майором,  командиром  батальона,  в  44  назначили  командиром  дивизии,  стал  полковником.  Выходной  китель  весит   не  менее   двух  килограммов,  ордена  занимают  правую  и  левую  половину.   Много  смертей,  крови  и  горя   пришлось  увидеть,  евреи   воевали  смело  и  честно. Учитель  истории  в  еврейской  школе  красиво  рассказывал  о  героическом  прошлом  народа,  о  борьбе  за  свободу  и  веру. Тридцать  лет  могучий  Рим  не  мог  покорить  евреев,  он  запомнил  историю  защитников  Мосады  и  вождя,  Бар  Кохбу.  Но  девочкам  не  рассказал,  а  надо  было. Они  росли  в  достатке,  обласканные  мамой. Отец  со  службы  проезжал  поздно,  усталый.   Под  Винницей  в  общей  яме    закопаны  родители    и  родственники  его  и  жены,  их  расстреливали  не  только  немцы, но  и  соседи,  украинцы. Со  временем  боль  не  проходила,  вспоминал  чаще. Из  уважения  к  ним,  назло  всем  антисемитам,  надо  хранить  свое  еврейство,  это самый  лучший  памятник  Будущую  жену, заметил,  когда  кончал  седьмой  класс,  она  училась  в  пятом,  незадолго  до  отъезда  на  учебу  в   автомобильный техникум.  Приезжая  на  каникулы,  искал  встречи  с  ней. Они  гуляли  по  парку,  ходили  на  танцы  в  клуб.  На  втором  курсе  его  вызвали  в  Райком  комсомола  и  дали  путевку  в  танковое  училище.  Летом   приехал  в  отпуск  на  десять  дней,  в форме,  выглядел  самостоятельным  и  взрослым.  Оставалось  учиться  несколько  месяцев,  его  отправляли   в  Ленинградский  военный  округ. Он  сообщил  родителям,  что  собирается  жениться  на  Иде.  Его  выбор  одобрили,  девушка  красивая,  видная,  из  хорошей  семьи. Отец,  Пинхас,  знатный  кузнец,  мать,  не  сплетница.  Отец   Пинхуса,  тоже  кузнец,  покалечил  оглоблей  трех паяных  мужиков,  остановил   погром.    Его  пристрелили  другие  бандиты,  захватившие  село.  Велвел  погромы  не  помнил,  был  слишком  мал,   их  часто  вспоминали  родители.  Их  семью  спас  украинец,  которому  отец  шил  в  ту  пору,  полушубок,    отвез  на  хутор  и  спрятал  в  скирде. Отец  захватил  с  собой  швейную  машину   Зингер  и  ножи.   Рассказы  о  погроме  отец  кончал  словами: “  Трудно  быть  евреем”.   Пинхас  с  женой  встретили  Велвела  приветливо,  поставили  угощение,  дочь  усадили  рядом  и  пожелали  им  счастья.   Отец  настаивал  на  хупе,  как  же  без  нее. Велвел  возражал,  ему, красному  командиру,  никак  нельзя  стоять  под  хупой. Молодые  уехали  в  часть под  Ленинградом,  через    два  года  его    перевели  в  Белоруссию,  там,   в  военном  городке,  родилась  Роза.   Начальник  училища,  бывший  кавалерист,  участник  Гражданской   войны,  относился  к  будущим  командирам  по-отечески.  Перед  выпуском  с  каждым  беседовал.   Велвела  похвалил  за  усердие  в  учебе,  глядя  в  личное  дело,  прочитал,  Велвел  Гиршович,   имя  красивое,  но  трудно  произносимое.  Тебя  в  роте   все зовут  Володя.  Давай  и  в  документах  исправим,  будешь Владимир Григорьевич.  Звучит  привычно  и  легко   запомнить,   служить  будет  легче.   О  родном  имени  за  более   чем  тридцать  календарных  лет  службы  ему  напомнили   только  один  раз.  Он  считал  себя   везучим,   остался  жив,  чудом  вышел  из  окружения,  дважды  ранили,  но  не  тяжело.  Семья  провела  войну  на  Урале  в  военном  городке,   не  слишком  бедствовала,   имея  его  аттестат.   После  войны,  учился  на  курсах  в  Москве,  его  направили  командовать  большим   танковым  соединением  под  Ригой,  должность  генеральская.  Большую  квартиру  получил  в   центре  города.   Сожалел,  что  нет  сына,  продолжателя   рода.   Слова  отца  “  Трудно  быть  евреем”    вспоминал  во  время  войны,   в  49  и  53  годах.   После  отставки,  направили  руководить  большим  автохозяйством,  предшественника  уволили  за  развал  работы. Привычный  к   дисциплине  и  порядку,  он  сумел  наладить  работу  и  сделать  предприятие  передовым.  Продолжал  жить  по  установленному  годами  порядку,  в  полном  ладу  с  совестью.  Сообщение  о  будущей  свадьбе  его  не  расстроило.   Жене   напомнил, что  у  них  хупы  не  было,   у  Диночки надо  организовать,  перед походом  в  ЗАКС.   Приглашение  будущих  свояков    поддержал,  предупредил  жену,  чтобы  свинины  на столе  не  было,  может  они  не  употребляют.   Лучше  приготовить   еврейскую  еду. 
      
        Лидия Петровна  мечтала  о  другом  женихе  для  Диночки,   самостоятельном,  обеспеченном.   Сама  во  всем  виновата,   перехитрила  ее  спекулянтка. Теперь  обратного  пути  нет.  Она  позвонила   портнихе,  коренной  рижанке,  та  знала  все  обо  всех.   Семью  Шеров  знает  хорошо,  с  Цилей  часто  встречаются.   Они  люди  богатые,   у  Нееха  брат  миллионер  в  Америке,  заботливый,  двоюродный  брат,  известный  прокурор,  не  дай  бог  попасть  к  нему,  инвалид,  ходит  с  палочкой,  живет  под  городом.  Есть  еще  двоюродная  сестра,  старше   их, о  ней    ничего  рассказать  не  может,    женщина  красивая   и  молчаливая,    она  и  муж   служат  не  то  в  милиции,  не  то  в  КГБ.   До  войны  у  их  отца  была  пекарня,  у  него  в  семье  вырос  Неех.  О  семье  Цили  ничего  не  знает,  она  из  Латгалии. Слышала,  они  собираются.  Лидия  Петровна    не  поняла,  куда  Шеры  собираются,  но  спрашивать  не  решилась,  портниха,  вдруг,  разговор   закончила.   От  дочери  узнала,  Циля  дома  не  торгует,   варит,  стирает  и  гладит, к  ней  относятся   все  хорошо,  кроме  сестренки   Фимы,  Голды,  ей  недавно  исполнилось  тринадцать  лет.  Она  с  ней  не  разговаривает.   Часто  приходит  не  то  родственница,  не  то  подруга,  жена  заместителя  министра,    приветливая   женщина,  ее   Голда   любит,  всегда  целует  при  встрече.  Лидия  Петровна   стала  догадываться,  куда  собираются  Шеры,   вечером  за  ужином   все  рассказала  мужу.
                --  Обычная  еврейская  семья,  у  всех  нас  отцы  были  не  генералы, не  случись  революция,  была  бы ты  женой  скорняка.  В  Израиль  собираются  половина   местных  евреев. Собираться  можно. Не  думаю,  что  их   скоро выпустят,  Россия  не скоро   изменит   свою  проарабскую  политику,  кроме  того, у  власти  люди,  выращенные  на  лютом  антисемитизме,  для  них  слово  еврей  ругательство, с  Израилем  дружить  не  собираются. Надо,  чтобы  ребята  жили  у  нас.  Сегодня  у  меня  был  директор строительного  треста,  они  строят   красивый  дом   на  Югле  рядом  с  озером,  в  лесу.  Может помочь,  с  квартирой.  Посмотрим,  что  получится.

            Дина    выглядела  совершенно  счастливой,  ей  нравилось  быть  невестой,   еще  никогда  так  активно  не  помогала  маме. К  приему  гостей  Лидия  Петровна  готовилась серьезно    и  тщательно.
С  утра  раздвинули  стол,  протерли   трофейный  немецкий  сервиз  с  позолотой.  К  полудню    выставила  на  крахмальную  скатерть  фаршированную  рыбу,  студень,  печеночный  паштет,  рубленую  селедку,  красную  и  черную  икру,   салаты.  Расставила  бутылку  с  коньяком  и  вином,  водку  поставила  в  холодильник.  Позвала  мужа.
                --   Брось  глаз,  все  в  порядке?
                --    Выглядит  аппетитно,  поставь  еще  соленых  огурчиков  и  грибочков.  В  наше  время  все  было  скромней,  у нас  целый  парад. Пойду,  надену  праздничный  костюм.
         
      Уже одетые  вся  семья,  по  требованию  Цили,  села  помолчать, на  счастье.  Неех  говорил  тихо,  почти  шепотом.
                --    Сынок.  За  все  в  жизни  приходится  платить,  об  этом  надо  думать  перед  тем,  как  берешь.  Дай  Бог, чтобы  тебе  повезло. Помни,  мы  всегда  с  тобой,   сделаем  все  для твоего  счастья.
 
Циля  сидела  с  закрытыми  глазами,    обняв  Голду.  Хаим  выглядел   необычно  серьезным.
                --  Пошли,  в  добрый  час,  опаздывать  не   красиво.

              Шеры  позвонили   точно  во  время,   дверь  широко  открыл  Владимир  Григорьевич.  Первой  вошла  Голда  с  большим  тортом,  за  ней  Циля, Неех  с  букетом,  и  последним,  Хаим.  В  распахнутых  дверях  в  гостинную  стояла  Лидия  Петровна  и  Дина. Все   были  смущены  и  говорили    заготовленные  слова,  не  слыша  друг  друга.  Хозяин    помог  Циле  снять  пальто,  назвал  Голду  милой  барышней, та  очень  засмущалась.  Дина  поцеловала  Хаима  в  щеку  и  увела  за  руку в  комнату.  Лидия  Петровна  пригласила  всех  в   просторную  гостинную,  освещенную  яркой  хрустальной  люстрой.  Большой  продолговатый  стол,   покрытый  белоснежной  крахмальной  скатертью,  сверкал  золотом  сервиза,  серебром  блюд,  рюмками  и  фужерами.   Красная  икра  в
керамических  бочонках,  салаты,  украшенные  зеленью. Большое  блюдо  в  центре  с  фаршированным  судаком,  обложенным   кружками  моркови  и  свеклы,  копченая   рыба,  маринованное  мясо, графины  с  морсом,  вино и водка,  в  запотелых  бутылках, произвели  на  гостей  сильное  впечатление. Циля  бурно  выразила  восторг,  Неех  одобрительно  зацокал.  Довольная  Лидия  Петровна  в  светлозенном  бархатном  платье  с  большим  бантом,  с  ожерельем  из  зеленных  камней,  в  браслетах  и  кольцах,    звала  к  столу. Хозяин  усадил  Цилю  с  Голдой  рядом  с  женой,  молодых  в  средней  части  стола,  Нееха,  рядом  с  собой,   напротив  женщин.  Быстро  и  ловко  наполнил  рюмки  дам  вином,  свою  и  Нееха,  водкой,  Голде  и  молодым  налил  морс.
                --  Дорогие  гости,  давайте  выпьем  за  знакомство. Основной  вопрос  решили  без  нас. Нам  остается  пожелать  им  счастья,  нам  радости. Лехаим.

      Неех   пожелал  молодым  счастья,  терпения  и  мудрости.    Уметь  уступать.  Здоровья  и   красивых  и  умных  деток.   Нет  большей  радости,  чем  счастливые  дети.  После  нескольких  рюмок,  неловкость  исчезла,  хозяйка  с  Цилей   занялись  решением  вопросов  по  списку,  заготовленному   Лидией  Петровной  с  Диной,  кольца,  наряды,  зал  для  свадьбы, список  гостей.  Молодые  ушли  в  комнату  Дины.  Споров  не  возникало,  обе  стороны  были  готовы  к  растратам.   Мужчины  принялись  за  вторую  бутылку  «Кристалла»,   разговора  не  получалось.  Вбежала   радостная  Дина.
                --  Мамочка,  посмотри,  какой  перстень  с  бриллиантом  Фима  мне  подарил. Смотри.
 
Лидия  Петровна  внимательно  осмотрела  подарок.
                -- Камень  красивый  не  меньше  карата,  завтра  сходим  к  ювелиру,  заузим,  чтобы  не  потерять.  Поблагодари  Цилю  и  Нееха.  Мы  твое  платье  обсуждаем.

             Бульон  с  пирожками  с  мясом  и  цолент  с  черносливами  и  клецкой  вызвали   восторг,  все  было  необыкновенно   вкусно.   
                --   Неех,    давай  на  «ты»,  мы  же  родственники, зови  меня
Велвел.  Я  свое  настоящее  имя  не  забыл.
                --   У  меня  самое  короткое  имя,   по-еврейски, всего  две  буквы.  Мне оно  всегда  нравилось,  никогда  бы  не  поменял.
                --   Прожил  больше  30  лет  не  под  своим  именем.  Про  то,  что  еврей,  никогда  не  давали  забыть.  И  в  войну,  а  о  послевоенном  времени    лучше  не  вспоминать. Пойдем,  покажу.

           В  спальне  вытащил  из  шкафа  китель  с  наградами,  Смотри,  я  за  спины  не  прятался,  воевал  честно,  дважды  в  танке  горел,  чудом  выжил.  Два  ордена  Ленина,   два  Красного  знамени,  три  Отечественной  войны,  две  звезды,  Кутузов,  Суворов,  три  иностранных  креста,  медаль  25 лет  РККА,  медалей   до  ниже  пупа.  К  званию  Героя  представляли. Возьми,  подержи,  тяжелый,  много  железа,  а  сколько  за  ним  жизней,  крови,   вдов  и  сирот. Полковником  стал  в  44  году,  молодым,  дивизией  командовал,  после  войны   все  время  на  генеральских  должностях.
Всегда  хвалили.  Хотелось  генеральские  погоны  поносить,  сидел  молча,  ждал.  За  год  до  пенсии,  терять  было  нечего,  услышал  в  округ  приехал    большой  начальник  из  Министерства,  генерал-лейтенант.  Мы  с  ним  вместе  воевали,  в  одно  время  стали  полковниками,  он  стрелковой  дивизией  командовал.  Нас  вместе  награждали,  после  войны  на  совещаниях  встречались. Друзьями  не  были,  фронтовые  товарищи.  Соединили  с  адъютантом,  попросили  подождать,  позвонили  через   минут  двадцать,  генерал  ждет  меня  завтра  в  десять.  Встреча  была  хорошая  с  коньяком,  кофе,  фруктами.  Без  кителей.  Вспомнили  войну,  тех.  кто  не  дожил  до  Победы.   Спросил  его,  не  пора  ли  мне  стать  генералом.  Он  ответил    сразу.
                --  Дорогой,  Велвел  Гиршевич,  есть  вопросы,  которые  не  каждый  генерал  решить  может.

Был  готов  к  вопросу,  дело    посмотрел.  Причину  указал.  Велвел  зови  меня. Пойдем  к  столу, 
искать  станут.  Ида    сказала,  прокурор  Ривкин  твой  брат,   совсем  вы  не  похожи,  ни  ростом,  ним  лицом.
                --  Я  рос  в  их  семье,  его  отец  брат  моей  мамы,  он  забрал  нас,  еще  старшего  брата  и  сестренку  к  себе,  своих  было  четверо.  Сиротство  сладким  не  бывает.  Копель  и  Бейла  были  простые,  очень  добрые  и  дети  таки  же.  У  Берки  был  брат  Исер,  они  двойняшки,  росли,  как  форштадтсие  парни,  сильные,  смелые,  веселые,  их  никто,  кроме  домашних,  не  отличал.  Оба  стали  коммунистами.  Меня  никогда  в  обиду  не  давали. Исер
погиб  под  Москвой,  Копеля  и  Бейлу   вместе  с  внучкой  Тайбеле,  от  старшей  дочери,   немецкий
летчик  расстрелял  уже  за  Зилупе,  в  России.  Берка  стал  капитаном  артиллеристом,  много  наград  у  него.  Незадолго  до  Победы  он  подорвался  не  мине,  оторвало  правую  ногу  и  повредило  правый  локоть.  Разладилась  личная  жизнь.  Много  горя  на  него  свалилось.  Берка,  герой,  справился.  Из  госпиталя  вернулся  седой, полгода  после  Победы. У  нас  жить  не   согласился,  пошел  в отцовский  дом,  полуразрушенный,  там  евреи  жили  перед  расстрелами.  Друг  отца,  Василий,  с  сыном    отремонтировали  одну  комнату.  Там  они  с  Василием  пили  каждый  день. Случилось  чудо.  Его  нашел  приятель  по  подполью,  русский  парень,  раненый  в  руку.  Он  работал  в  Прокуратуре,  сейчас  начальник  в  Москве.  Устроил  Берку  в  Прокуратуру,  заставил  переехать  в  двухкомнатную  квартиру  на  Мариинской,  и  учиться.  Жена  его  Галя,  из  Белоруссии,   родители  ее  погибли,  сама  у  партизан  была. Берку  нашла   на  трамвайной  остановке. Она  в  мединституте  училась,  жила  в  общежитии.  Заметила,  инвалиду,   еврею, трудно  входить  в  вагон,  стала  подставлять  плечо,   он  вначале  отказывался  от  помощи. Вскоре   к  нему  переехала,  готовила,  стирала,  помогала  в  учебе.  Потом  свадьбу  справили.   Сейчас  она  врач,    две  красивые  девочки  у  них,   Беллочка  и  Маечка.   Обе  музыке  учатся. Тяжело  Берка  пережил  53  год,  когда  вагоны  для  высылки  евреев   уже  приготовили.  Часами  они  беседовали  об  этом  с  Яшкой  Друяном.  Оба  подпольщики,  Яшка  в  тюрьме  сидел,  тоже  раненый.    С  тех  пор  Берка  совсем  поседел.  Для  меня  он  не  прокурор,  а  старший  брат.
                --  Помню  это  страшное  время,  собрания,  было  страшней,  чем  на  войне.  Офицеров  евреев  вызывали  в  Политуправление   подписать,  что   выполнят  приказ  Партии  и  Правительства.  Вспоминать  об  этом  не  хочется.  Не  верю,  что  такое  может повториться.  Ты  говоришь  о Якове  Друяне,  который  в  Потребсоюзе  работает?  Очень  деловой,  порядок  любит.
                --  Яшка  умница,  все  правильно  понимает.  Его  жена,  Гинда,   очень  добрая  женщина,  они  с  Цилей,  как  сестры,  каждый  день  разговаривают. Все  время  о  ком-нибудь  заботится. Старшую   сестру  Якова  до  войны  выслали  в  Сибирь, Гинда  посылала   посылки  с  одеждой  и  сухими  фруктами,  занималась  их  детьми,  устраивала  в  институты.   Сестра  Яшки  с  семьей  через  Литву  уехали  в  Израиль.  Мы  тоже  собираемся,  еще  в  Узбекистане  решили,  когда  узнали,  что  творили  латыши  при  немцах.  Обязательно  уедем.
                --  Это  ваше  дело.  Вам  наше  согласие  не  надо.
Мы  никуда  не  собираемся,  я  за  эту  страну  кровь  проливал,  здесь  мне  все  понятно.  Евреев  везде  не  любят, украинцы   помогали  немцем  не  с  меньшим  рвением,  как  латыши, но  я  здесь  родился   и  хотел  бы  здесь  умереть.  Дину  мы  от  себя  не  отпустим.  Кто  знает,  что  будет  через  пять  лет?  У  меня  в  Израиле  двое  дядь,  они  бежали  от  погромов  в  начале  века.   Наверное,  детей  нарожали.  Поедете,  дам  данные.   Выпить  еще  хочешь?   У  меня  еще  бутылка  в  запасе.
                --  Мне  хватит,  и  так  две  нормы  принял.  Да  и  поздно,   восьмой  час.

       Женщины  подсчитывали,  умножали,  складывали,  зачеркивали  и  начинали  сначала.  У  каждой  был  свой  заранее  заготовленный  список,  больших  споров  не  возникало.  Денег  никто  не  жалел.
Подготовка  к  свадьбе  оказалось  делом  хлопотным  и  дорогим,  Читая  вслух,  расчеты  и  дела  которые  предстоит  каждой  семье  решать,  Лидия  Петровна    после  каждого  пункта  смотрела  на  Цилю,  та  согласно  кивала.   Все  утомились,  разговоры  кончились.  Сладкий  стол  готовили  дружно,  Голда  и  Циля   активно  помогали  хозяйке.  Вынесли  электросамовар.   Наполеон,  пирог  с  яблоками,  штрудель,  тейглех  выглядели  красиво  и  аппетитно.  Бурный  восторг  у  всех  вызвал  торт,  на  нем  был   зимний  пейзаж,  елочки  и  избушка  с  окном,  со  снегом  на  крыше.
                --  Смотри,  Володя,  на  торт  Нееха.  Это  тебе  не  из  пушек  палить.
                --  Каждому,  свое.  Неех,  ты  стрелял  из  пушки?
                --   Нет,  никогда  не  из  чего  не  стрелял. Торт  приготовили  вместе  с  Карлисом.  Такие,  создавали   для  министров  и  богачей,  во  времена  Ульманиса.

            Гости  стали  собираться,  Циля  тихо  сказала,   ни  хотят,  чтобы  после  свадьбы  молодые  жили  у  них,  комната  большая,  есть  все  условия.   Владимир  Григорьевич  вздрогну  от  неожиданного  возгласа  жены.
                --  Володя, Циля  настаивает, чтобы  дети  жили  после  свадьбы  у  них,  ты  все  мировые  проблемы  решаешь,  это  твоя  дочь  выходит  замуж.  У  нас  места   трем  семьям  хватит. Что  ты  молчишь.  Владимир  Григорьевич   встал.
                --  Товарищи,  молодые  должны  жить  у  нас.  У  вас  есть  барышня-красавица,  скоро  невеста,  мы  остаемся  одни.  Рассуди,  Неех.  Обещаю,  через  полгода  у  них  будет  квартира  в  кооперативе. 
                --   Решим  так,  пускай  живут  у  вас,  у  нас  комната  всегда  ждет  их

       Свадьбу  гуляли  через  две  недели,  пока  беременность  невесты  была  не  очень  заметна,  не  слишком  шумно,  с  небольшим  оркестром. Пригласили больше  молодежи,   родственников,  мало  сослуживцев.    Хаим   делал  все,  что  ему  говорила  Циля,  не  понимая,  зачем.  Хупа,  свадьба,  крики  «горько», поздравления  и  пожелания. Неужели  все  происходит  с  ним?   Все  случилось  быстро.  Еще  несколько  месяцев  тому,  он  о   свадьбе  не  думал.  Жизнь  была  веселой  и  счастливой.  Дина  ему  нравилась  их  отношения  тоже,  зачем  ему  семья,  дети.  Первые  дни  после  свадьбы,  ходил  грустный  и  озабоченный,  хотелось  убежать  из  чужой  квартиры  домой.  Тесть  и  теща   лишних  вопросов  не  задавали,  встречали  приветливо.  Лидия  Петровна,  мастерица  готовить,  кормила  вкусно,  спрашивала,  чего  ему  хочется  поесть.  Каждый  вечер   гулял  с  женой,  это  необходимо  для  ребенка.  Если  он  был  занят,  гуляла  мама.   Дина  звала  его  Фимочкой,  водила  по  подругам,   показывая,  как  удачное  приобретение,  рассказывала  о  его  спортивных  достижениях.  Демонстрировала  обтянутый  живот  и  делилась  впечатлением  об  ощущениях  Ближе  к  сроку  родов,   стала  раздражительна и  капризна. Вдруг  хотелось  ей  маринованных  рыжиков  или  клюквы.  Владимир  Григорьевич   тотчас  отправлялся   на  поиски.  Циля   приходила  часто,  всегда  с  подарком  или  угощением  для  невестки.  Беременность  не  мешала   учебе  в  университете.  Дина  ходила  на  лекции,  посещала  семинары,  сдавала  зачеты.    Хаиму  предстояла  сдача  госэкзаменов,  подготовка  к  защите   дипломного  проекта. Экзамены   удалось  миновать  успешно,   даже  получил  две  четверки.  Дипломные   проекты  аккуратно  списывали  с  уже  защищенных  в  прошлые  годы,  принимала  проекты  комиссия,   задавая  вопросы  по  теме.  Хаиму  достался  важный  узел  тракторного  двигателя.  Предстояло   приготовить   чертежи  на  шести  листах,  студенты  не  желающие  напрягаться,  договаривались  с  аспирантами.   Стоило   это  не  дорого,  чертежи   выглядели  красиво,  но  на  защиту   аспиранта  не  отправишь.  В  конце  апреля  все  стали  ждать  схваток,  доктор,  с  которым  каждый  день  советовалась  Лидия  Петровна,  давал  наставления.  Как  только  появились  боли  внизу  живота,   вызвали  скорую  помощь, отвезли  в  роддом,  ждать  пришлось  сутки.  Без  страданий  Дина  родила  мальчика.  В  записке  сообщила,  что только  два  раза  позвала  маму.  Мальчик красивенький,  она  его  покажет,  когда  принесут  детей  на  кормление.  Палата  была  на третьем  этаже,  окна  не  открывали,  Владимир  Григорьевич  взял  с  собой  немецкий  полевой  бинокль,  смотрел  на  внука  долго,  Неех  и  Хаим  смутно  видели  лицо  Дины,  лица  ребеночка  не  видели.  Вечером,  вернувшись  домой,  усталая   Циля  позвонила  Гинде.
                --  Гиндале,  у  нас  внук,  красавец.
Они  долго  обсуждали  событие,  немного  всплакнули.  Гинда  пообещала  сварить  куриный  бульон,  такой,  какой  варила  для  Цили,  когда  она  рожала  Голду.  Голда   радовалась  тому,  что  стала  тетей.  Неех  выпил  стакан  водки,   сел  в  кресло  отдохнуть.
                --   Цильке,  послушай  меня,  Хаимка  молодец, парня  сделал,  внука,  продолжателя  нашей  фамилии.  С  доктором  Гольбергом  я  уже  договорился,  он  сделает  обрезание  на  дому  у  сватов.
                --  Не  торопись,  что  скажет  Володя.
                --  Ничего  не  скажет,  промолчит,  он  же  еврей.  Он  просил    назвать  мальчика  Гиршем,  Григорием,  у  них  мальчиков  нет,  некому  продолжить  фамилию,  пусть  имя  его  отца   сохранится.
                --  Мы  спорить  не  будем,  помнишь  моего  брата  Гиршку,  он  к  нам  приезжал,  хотел  работу  в  Риге  найти,  дай  Бог  долгие  годы  малышу.      

        Дину  с  малышом    встречали  на  двух  машинах.  Принял  ребенка   Хаим,  жену  поцеловал  и  вручил  большой  красивый  букет. У  акушерки,  вручающей  новорожденных,    на  халате   имелся  большой  карман,  вроде  сумки  кенгуру,   Циля  положила  конверт,  Лидия  Петровна   коробку  конфет   и  бутылку.  Акушерка  подарков  не  замечала,   улыбалась,  объясняла,  как  следует  пеленать  и  кормить.     Все  рассматривали  спящего  малыша,  выяснения,  на  кого  похож,   Владимир  Григорьевич  взял  внука  и  пошел  к  машине.  Лидия  Петровна  к  встрече  внука  приготовилась  серьезно,  тщательно  прибрала  большую  светлую  комнату,  купила  пеленальный  столик,  комод  для  хранения  пеленок, подгузников   и  одежды,  кроватку,  детскую  ванночку.
Пригласили  профессиональную  няню,  не  молодую,  полную  и  серьезную.  Приняв    мальчика,  она  спросила,  когда  было  последнее  кормление,    перед  следующим  кормлением,  ребенка   надо  будет  перепеленать,  а  теперь  ему  нужен  покой.  Владимир   Григорьевич  позвал  Нееха  на  кухню,  они    выпили  за  внука,  за  детей,  и  за  дедушек  и  бабушек.  Первый  раз  мальчика  купала  Циля,   теплой  водой  из  кувшина  поливала  Лидия  Петровна.  На  завтра  пришел  именитый  уролог  и  сделал  обрезание,  неделю   навещал  и  перевязывал  ранку.  Гришенька  вел  себя  спокойно,  плакал  редко. Случалось,  ночью  вздуется  животик,  плач  ребенка  будил  бабушку  и  дедушку,  Лидия  Петровна  ставила  в  попочку  свечку  из  мыла,  Владимир  Григорьевич  прижимал  внука  к  животу  и  ходил,  раскачиваясь,  с  песней,  которую  пела   его мать.  То  ли  от    теплого  живота,  то  ли  от  песни,  малыш успокаивался  и  начинал  ровно  сопеть. Днем  им  занималась  няня,  вечером  вся  семья.   Молока  у  Дины  было   много,  утром  кормила  сына  грудью,    сцеживала,  сколько  могла   и  уходила  на лекции  и  экзамены.  После  полудня  отец  направлял  к  университету  машину.  Хаиму  нравилось  носить  сына  на  руках,  катать  в  коляске,   но удавалось  редко,  целые  дни  он  был  озабочен  завершением  дипломного  проекта.  Днем,  если  выпадало  время  забегал   на   Мельничную.  Встречала  его  Голда.
                --  Хаимка,  братик,  тебя  там  не  обижают?   Как  поживает  мой  племянник?
                --   Никто  не  обижает.  Нужно  закончить  дипломный  проект,  руководитель  попался  занудный,  требовательный.  Надо  по  вечерам  и  с Гришенькой  и  Диной  погулять.
                --  Идем,  я  тебя  вкусненьким  угощу.  Некому  тебе  помочь.  Ты  умный,  сам  справишься.
 
Разговоры  с  Хаимом,  Голда  вечером  передавала  родителям.  Неех   заинтересовался,  что  это  за  дипломный  проект,  куда   и  кому  его  надо  сдавать. Что  за  профессор,  как  зовут  и  как  фамилия.  Все  выведай,  уже  не  маленькая.  Кто  ему  поможет.
                --  Расма  помогла  бы,  она  за  него  контрольные  делала  и  добрая. 
                --  Не  вздумай  говорить такое  Хаиму,  и  больше  ее  имя  не  вспоминай.

           Подготовкой  к  защите  дипломного  проекта  руководил  пожилой  профессор,  добрый  и  вежливый,   каждый  раз  он  удивлялся  хилым  знаниям  Хаима,  интересовался, как  ему  удалось  сдать  экзамены. 
                --   Вам,  молодой  человек,  повезло,   вы  живете  в  условиях  планового  хозяйства,  не  дать  диплом  нельзя,  по  плану  должно  быть  выпущено  142  инженера,   Вы  в  списке.  В  наше  время,  так  учиться  могли  только  дети  богатых  родителей,  они  оставались  на  повторный  курс.  Без  знаний  диплом  не  давали. Теперь,  план  должен  быть  выполнен.

       Профессор  говорил  тихо  и  не  зло,  сделав  пометки,  он  назначал  следующую  встречу.  Уходя,  Хаим,  испытывал  стыд,  лучше  бы  ругал.  В  одно  из  посещений,  профессор  проверил  работу  молча,  сделал  пометки,  сказал,  когда  придти.  Хаим  торопливо   прятал  чертежи  в  круглый  пенал. 
                --   Присядьте,  молодой  человек.  Передайте  привет  вашему  папе,    он  хороший  отец  и  замечательный  кондитер,  мне  с  ним  было  интересно  беседовать.   На  этих  листах   ваше  выступление  и вопросы,  которые  вам  зададут  на  защите,  там  же  ответы.   Перепишите  их  здесь,  сейчас,  и  выучите к    следующему  посещению.

        После  успешной  защиты,  свежеиспеченные  инженеры  выпили  водки  в  соседнем  сквере,  выбросили  заготовленные  шпаргалки,  громко  поговорили  и  разошлись,  у  каждого  начиналась  взрослая  жизнь.  Хаим    чувствовал  полную  пустоту,  ничего  не  хотелось,  доехал  на  трамвае  до  часов,  вспомнил,  здесь  они  встречались  с  Расмой,  медленно  пошел  в  сторону  отцовского  кафе.   Неех   торопливо  снял  фартук  и  колпак,  они  вышли  на  улицу.
                --  Скажи,  Хаимке,  что?
                --   Папа,  я  закончил  Академию,  я  инженер.
                --  Сыночек,  сыночек. 
Неех  обнял  Хаима,  у  него  потекли  слезы.
                --  Твой  дедушка  ремонтировал  велосипеды  и  мотоциклы,  Копель  хотел,  чтобы  я  стал  инженером,  а  ты  стал.  Мы  с  мамой  об  этом  дне  мечтали.  Ты  ей  позвонил?  Она  ждет.
                --  Не  позвонил.   Так  получилось.
                --   Пошли  быстрее  домой,  устроим  праздник,  для  себя. Потом  отметим  со  всеми.
            За  ужином  Владимир  Григорьевич,  поздравил,  пожал  руку.  О  месте  беспокоиться  не  надо,  он  договорился  с  директором  пригородного  совхоза,  им  нужен  инженер  в  механические  мастерские,  они  пошлют  письмо.  Пожелал  удачи.

                Глава  пятая.

             Лето  выдалось  удивительно  солнечным,  на  Взморье  было  не  скучено.  Хаим  вставал  рано,  делал  зарядку  с  пробежкой,    проезжал  на  велосипеде  до  двадцати  километров,  принимал  душ  во  дворе. Завтракал  вместе  с  Диной   и  начинали  собираться  на  море,  там резвились,  купались,  обсуждали  новости.  Возвращались  домой  усталые,  после  трех,  пообедав,       Дина спала,  Хаим   катал  сына  во  дворе.  Вечерами  гуляли  по  проспекту  с  коляской,  часто  вместе  с  Цилей  и  Голдой. Дома  Гришу  ждала  Лидия  Петровна,  забирала  внука,  купала,  кормила  и  укладывала  спать,  молодые  уходили  развлекаться.    Время  проходило  незаметно,  в  середине  августа  Хаиму   следовало  приступить  к  работе   в  совхозе,  он  заранее  позвонил  в  правление,  узнал,  откуда  утром  уходит  рабочий  автобус,  как  добраться  до  мастерских.  Дине  не  удалось  уговорить  его  опоздать  хотя  бы  на  неделю,  ей  будет  без  него  скучно  на  море.  Хаиму  хотелось  начать  самостоятельную  жизнь,  как  двоюродные  братья,  сыновья  Друянов.  Пауль  еще  во  время  учебы  в  институте   женился  на  однокурснице-латышке  из  Цесиса,  у  них  уже  две  девочки  родились,  несколько  лет  им  пришлось  жить  в  доме  родителей  Велты.  Теперь  у  них  трехкомнатная  квартира,  мотоцикл  с  коляской  купили. Живут   на  две  зарплаты,  летом  Пауль  на  два  месяца  уезжает  в  Казахстан  строить  коровники,  привозит  большие  деньги.  Пиня,  став  врачом,  снял  комнату,  собирается  жениться,  денег  у  родителей  не  берет.  Пора  и  ему  на    заработанные  деньги  купить  подарки  маме.  Голде,  Дине, сыну.  Через  год  Дина  окончит  университет,   начнет  работать, квартира  у  них  будет, смогут  забрать  Гришу.  На  работу  Хаим  торопился.

           Автобус  провез  к   правлению, двухэтажному  зданию  довоенной  постройки.  Мастерские  виднелись не    вдалеке,  на  берегу  речки  среди  вековых  деревьев.   Здание  из  белого  кирпича,  типовой  постройки,  в   таком   Хаим  проходил  практику,  в  Кулдигском  районе.  На  площадке  строго  по  линейке  стояли  трактора  и  агрегаты.  Двое  рабочих  разбирали  льнокомбайн,  Хаим  спросил,  как  найти  начальника.

                --  Его  искать  не  надо,  он  заметный,  иди  в  третьи  ворота,  на  моторный  участок, кто  самый  большой,  тот  и  начальник,  зовут  Алекс.

Самый  высокий  и  широкий  стоял  спиной,  его  внимательно  слушали  двое  рабочих,  они  заметили  незнакомца  и  перевели  взгляд.  Алекс  медленно  повернулся,  оглядел  внимательно,  без  улыбки.  Сказал,  чтобы  делали,  как  он  сказал  и  направился  к  Хаиму.
                --  Наконец  помощник  пришел,  я  тебя  уже  жду.  Ты  Хаим?   Меня  зовут  Алекс,  если  хочешь  по-русски,  Александр  Александрович.  Пойдем  в  контору,  там  поговорим.  В  светлой  комнате,  с  занавесками  и  цветами  три  женщины  бойко  стучали  костяшками  счетов.  Все   приветливо  поздоровались.
                --  Знакомьтесь,  новый  инженер,  молодой  и  красивый,  зовут  Хаим.
Он  зашел  за  ширму  и  долго  мыл  руки.  Вышел  без комбинезона,  в  костюме,  белой  рубашке  с  галстуком
                --  Теперь  можно  познакомиться  по-настоящему,  о  делах  поговорить. 
Алекс  протянул  ладонь  величиной  с  лопату,  кисть  Хаиму  сдавил  сильно,  но  не  слишком.  Показал  на  дверь  с  надписью  «Начальник».
                --  Прошу.  Садись,  будем  кофе  пить.
Не  торопясь,  поставил  чайник  на  электроплитку,  освободил  часть  стола  и  постелил  льняную  скатерку,   из  тумбочки  извлек  растворимый  кофе,  сгущенное  молоко  и  печенье. Не  глядя  на  Хаима,  задавал  вопросы,  слушая  ответы,  не  перебивал. Иногда  останавливался  и  смотрел  с  прищуром,  будто  стараясь  разглядеть  получше.   Он  узнал,  где  родился  и  вырос,  есть  ли  семья,  чем  занимаются    родители  его  и  жены,    есть  ли  жилплощадь.   Сев  в  кресло  напротив,  сказал,  --  А  я  местный,  родился  на  хуторе,  пять  километров  от  сюда,  там  и  живу  с  семьей,  будешь в гости  приходить.  Приезд  нового  инженера  тревожил  Алекса,  не  конкурент  ли,  у  него  высшего  образования  нет. После  восьмого  класса,  поработал  два  года  помощником  комбайнера,  призвали  в  армию,  попал  в  авиацию,  отправили  в  школу  мотористов,  стал  сержантом,  служба  ему  казалась  легкой  и  веселой,  остался  на  сверхсрочную.  Предложили  пойти  учиться  в  дивизионную  партшколу,  пошел.  Предложили  вступить  в  Партию,  вступил.  Стал  прапорщиком.  Начальник  посоветовал  поступить  в  вечерний  техникум  в  Минске,  диплом  важен  для  служебного  роста.  В  электричке  познакомился  с  Ниной,  студенткой  торгового  техникума,  она  была   круглолица,  широкая,  приветливая,  похоже  на   его старшую  сестру.  Родилась  и  выросла в  колхозе,  им  было  о  чем  поговорить. Через  полгода  отвез  невесту  к  родителям,  им  она  тоже  понравилась.  Молодоженам  выделили  комнату  в  офицерском  доме.  Нина  оказалась  заботливой,  ласковой,  но  строголй  женой.   После  окончания  техникума,  устроилась  в  Военторг  товароведом.   Жили  дружно,  без  ссор.  Родился  сын. Жизнь  была  устроенной,   спокойной.  Каждый  год   в  конце  отпуска,   по  дороге   домой  с  Юга,   заезжали   на  родительский  хутор. Старики  жили   одиноко,  старшие  братья  и  сестры,  устроились  в  Риге,  приезжали  редко.  Дом  и  хлев  дряхлели.  В  последний  приезд,   отец  почти  не  вставал  с  кровати,  Алекс  прибрал  баню,  истопил,  помог  помылиться,  сбрил  щетину,  потом  выпили   водки.
                --  Алюк,  сынок,  мне   73,  умирать  пора,  сил  нет.    Ты  молодой,  сильный,  с  профессией. Партийный.  Получишь  хорошее  место  в  совхозе.  Не  станет  нас  со  старухой,
пригонят  трактор,  дом  свалят   и  запашут.  Исчезнет  наш  хутор,  как  будто  и  не  было  нас  здесь.
                --  Ты,  отец,  живи  еще  сто  лет.
                --   Так,  сынок,  не  бывает.
Три  дня  Алекс  и  Нина  работали,  Уложили  сено  под  навес,  заготовили  дров. Уехал  с  тяжестью  в  груди,  прав  отец,  здесь  должны  расти  его  дети.  Приехав  в  часть,  подал  раппорт  с  просьбой  уволить  по  семейным  обстоятельствам.  Начальство  уговаривало  остаться,  обещали  отправить на  курсы  с  присвоением  офицерского  звания,  пусть  подумает,   в  любом  с  случае  раньше  весны  не  уволят.  Нина  была  с  ним  согласна,  жизнь  в  деревне  ее  не  пугала.  Зимой  отец  умер,  после  похорон  братья  забили  досками  окна  и  дверь.  Мать  забрала  к  себе  старшая  сестра.   В  мае  Алекс  с  Ниной  и  двумя  сыновьями   на  стареньком  «  Москвиче»  приехали    на  родной  хутор.  Вслед  прибыло  два  больших  военных  грузовика  со  стройматериалами.    Вдвоем  с  Ниной  они  работали  с  утра  до  вечера.  По  субботам  приходили  соседи,  устраивали  толоку.  Нина     варила  большой  чугун  картошки  с  армейской  тушенкой,   самогонку  приносили  в  жбанах  с  собой.  Угощение  всем  нравилось.  Появился  на  стройке  и  директор  совхоза,  поставил  на  стол  бутылку  коньяка,  Нине  вручил  коробку  конфет. Поздравил  с  возвращением,  предложил  заведовать  совхозной  мастерской,  правда,  пока  здания  не,  приходится  работать  в   бывшей  конюшне  бежавшего  с  немцами  серого  барона.  Но  все  будет.  Поможем.  Несколько  лет  ездили  к  министру,  ходили  на  прием  к  секретарю  ЦК,  скоро  десять  лет,  как  построили  мастерские. Уже  побывало    два  инженера,  один  удрал  на  комсомольскую  стройку  через  четыре  года,    другой,  тоже  рижанин, отработал   положенные  три  года.  Сейчас в  Елгаве,  на  автомобильном  заводе.  Беседа  Алекса  успокоила,   и  этот  дольше  положенного  срока  не  задержится,  найдет  ему  тесть  работу  ближе  к  дому,  но  парень,  видать,  хороший,  не  хитрый,  хоть  и  еврей.  Не  лодырь,  раз  сумел  стать  мастером  по  велоспорту. 
                --  Можешь  еще  день  отдохнуть   с  сыном  и  женой.  Оставь  документы,  оформлю   сегодняшним  числом.  Пару  недель  поработаешь   на  всех  участках,  познакомишься  с  документацией.  Если  что  не  понятно,  спрашивай  у  меня    или  у  Дзидры,  она   с  первого  дня  в  мастерских  работает.  Жене  привет.

Алекс  встал  и  вышел  из-за  стола.
                --   Уверен,  тебе  у  нас  понравится, зарплата  не  ниже,  чем  на  заводе, хорошие  квартальные  премии.  В  совхозном  магазине,  дешевые  продукты.

         Несколько  первых  месяцев  работа  в  мастерских  сильно  утомляла  Хаима,  он  постоянно  боялся  ошибиться.  Алекс  на  все  его  вопросы  отвечал  коротко  и  советовал  не  усложнять.   У  них  не  ремонтируют   истребители  и  штурмовики,   им  надо  вернуть  в  рабочее  состояние  сеялки,  веялки,  трактора  и  комбайны.  Устройство  двигателя  трактора  по  сложности  стоит  на втором  месте  после  примуса.   К  Новому  Году  Хаим  освоился,  перестал  суетиться,  работа  стала  нравиться.   Чистый,  подваренный  и  подкрашенный,  с  ровно  работающим  двигателем,  трактор,  выезжающий  из  ворот,  вызывал  чувство   причастности  к  важному  делу.   Привык  к  принятому  порядку.  К  начальнику  сотрудники  относились  уважительно,  за  глаза  называли  хозяином.  К  нему  обращались  за  советом  при  семейных  неурядицах  и  с  просьбами  помочь  получить  квартиру.  Алекс  неустанно  боролся  с  пьянством  на  работе,   несколько  раз  Хаим  слышал  байку   о  злостном  нарушителе,  которого  начальник  окунул  головой  в  бочку,  с  тех  пор  тот  бросил  пить,  но  имя  того  пьяницы  никто  не  помнил.  Обычно,  провинившегося, отправляли  подметать  двор  или  на  разборку  доставленной  на  ремонт  техники.  Самого  Алекса  не  трезвым  на  работе  никто  не  видел,  он   выпивал   на  коллективных  вечерах  в  День  Советской  Армии  и  8  Марта.  Нина  его  не  ограничивала.   В  только  ей  известный  момент,  она  выводила  мужа,   усаживала  в  совхозный  ГАЗик  и  увозила  домой.  Назавтра  Алекс  приходил  на  работу  совершенно  трезвый,  без  следов  вчерашних   злоупотреблений.  Приезжая  домой  с  работы,  Хаиму  хотелось  поделиться  впечатлениями,   рассказы  его  Дина  слушала  без  интереса.   По  воскресениям,  после  обеда  у  родителей,  Циля  и  Голда   игрались  с  Гришей,  Дина   примеряла  вещи  из  Циленой  сумки,  Неех  с  большим  интересом  слушал  сына. Он  задавал  много  вопросов  и  постоянно  одобрял  поведение  Алекса. Советовал  сыну  учиться  у  начальника,  как  надо    работать  и  ладить  с  людьми
                --  Такой  парень  и  при Ульманисе  был  бы хорошим  хозяином. 
Старайся,  сынок  работать  хорошо.

К  Алексу  часто  приходил  председатель  профкома,  Гунар,  мужчина  видный,  по-заграничному
одетый, любитель  пошутить  и  рассказать  анекдот.  Перекинувшись  парой  слов  с  рабочими  и  раздав  комплименты  дамам,   заходил  в  кабинет  начальника.   Они    были  знакомы  со  школьных
лет,  но  дружба  их  не  была  бескорыстной.  Гунар  старался   не  потерять  хлебное  место,  поддержка  члена  парткома   не  помешает. Через  профком  распределялись  путевки  в  дома  отдыха  и  санатории,   поездки  с  соцстраны,  квартиры,  материальная  помощь.  Просьбы  своих  сотрудников   Алекс  хранил  в  отдельной  папке,  Гунар  знакомился  с  заявлениями  и   подписывал.
В  одно  из  таких  посещений  весной,  в  кабинет  пригласили  Хаима,   председатель  профкома  смотрел   на него  с  интересом.
                --  Алекс  говорит,  ты  спортсмен,  со  спортом  у  нас  провал,  все  площадки  требуют  ремонта.  Наши  команды  занимают  последние  места  на  соревнованиях.  Только  на  мотоциклах  гоняют.  Мы  решили  предложить  тебя  в  профком,  Партия  поддержит,  народ,  проголосует.  Деньги  у  нас  есть,  начальник  согласен  отпускать. Создашь  велосипедную  секцию,  за  призовые  места,  премируем..  Согласен?

Хаим  активно  отказывался.  Участвовать  в  соревнования,  это  он  может,  даже  с  удовольствием,  но   организовывать,  никогда  не  пробывал.  Алекс  его  успокоил.
                --  Научишься.  Когда  пришел  в  мастерские,  болт  от  гайки  отличить  не  мог,  сейчас  комбайн  собрать  можешь. Надо  будет,  поможем,  научим.  Восстанови  баскетбольную  площадку,  может,  и  я  мяч  покидаю  в  корзину.  Не  усложняй.  Нужно  будет,  спортивный  зал  рядом  с  клубом  построим.  Справишься,  осенью  дадим  путевку  в  Болгарию.

Спортивные  площадки   ремонтировала  бригада  шабашников,  опытный  бригадир  объяснил  Хаиму, если  приписать  не  выполненные  работы,  можно  получить  много  денег  и  поделить  пополам,  так  делают  все.  Сопровождая  команды  на  соревнования,   менял  на  деньги  оставшиеся  талоны  на  питание  и  гостиницу.  За  призовые  места  на  соревнованиях,  Гунар   наградил  Хаима  месячным  окладом  и  путевкой  в  Болгарию.  С  делегацией  профсоюзных  работников   он  побывал  в  Софии  и  в  Варне.  За  проданную  икру  и  водку   купил  Дине  платье,  Грише  костюмчик.   Подарки  всем  понравились. Зарплату  отдавал  Дине,  «левые»  деньги  хранил  в  комнате   у  родителей, тратил  на  подарки,  иногда,  в   будни   ходили  в  ресторан  повеселиться.  У  Хаима  проявился  талант  общественника,  он  быстро  сходился  с  людьми,    избегал конфликтов,   правильно  выступал   на  собраниях.  Алекс  и  Гунар  его  хвалили.  В  доме  Дины  чувствовал себя  постояльцем,  как  в  гостинице,  пришел  со  средних  размеров  чемоданом,  с  которым  ездил  на  спортивные  сборы,  со  спортивным   костюмом,  тремя  сорочками,  несколькими  сменами  белья,  тапочками  и  кроссовками,  с  мешком  для   грязного белья.  Прихватил  еще  гантели.  Уклад  жизни  был  непривычным.   Уборкой  квартиры  занималась  приходящая  раз  в  неделю  женщина,  она  же  стирала   в  машине  рубашки  и  нижнее  белье.   Постельное  белье    отвозили  в  прачечную.  Лидия  Петровна  стирала  одежду  Дины  и  по  вечерам  гладила сорочку  для  мужа,  назавтра.  Приходившая  несколько  раз  в  неделю  навестить  внука  Циля,  с большой  сумкой,   забирала  мешок  с  использованным,  оставляя  профессионально  поглаженные  рубашки,  нижнее  белье  и  носки. Дина  стиркой  не  занималась,  была  занята  учебой.  Тесть  с  тещей   Хаиму   не  докучали,   Владимир  Григорьевич  иногда  спрашивал,  как  дела,  но ответ  слушал  не  внимательно,  Лидия  Петровна  пол  дня  проводила  на  кухне,  все  свободное  время  они  занимались  Гришей,  с  утра  до  четырех  часов  им  занималась  няня.   Хаим  вставал  первым,  делал  зарядку,  принимал  душ,  сам  готовил  завтрак  и  уходил  на  автобус.  Возвращался    после  семи, Гришу   уже  укладывали  в  кроватку.  Дням  случалось  приехать  в  Ригу  по  делам,   обязательно  навещал  родительский  дом,  встречала,  обычно,  Голда. Если   забегал  ближе  к  вечеру,  собиралась  вся  семья,  всем  хотелось  знать,  как  у него   дела.  Неех  интересовался  работой,  Циля,  домашними  делами.  Хаим  рассказывал  о  слишком  серьезном  отношении    Дины  и  родителей  к  еде,  об  этом  много  говорят,   называют  ласково  голубцы -- голубчиками,  огурцы --  огурчиками,   икру --  икоркой.  Лидия  Петровна  готовит    утром  для  мужа    бутерброд  с  маслицем  и  икоркой,  вечером  встречает  рюмочкой  водочки  с  черным  хлебцем  и  килечкой.   Смеялась  только  Голда.  Циля  считала,  что  не  важно,  как  называют  продукты,  все  окажутся  в  одном  месте,   а  готовит  Ида  вкусно,  дай  бог,  чтобы  Дина  так  умела.  Если  это  единственное,  что  тебя  не  устраивает  в  их  доме,  --  сказал  Неех,  --  ты  не  плохо  устроился.  Не  хорошо,  другое,  ребенок  должен   расти  с  мамой  и  папой,  не  с  дедушкой   и  бабушкой.  Получается,  вы  родители  только  по  воскресениям,  у  нас.    Неех,  вдруг,   замолчал  и  посмотрел  на  Цилю,  ее  пинок  под  столом  пришелся  по  кости. Не  глядя  на  него,  вспомнила  о  вчерашнем посещении  Голды,   Друяны  очень  переживают,  Ося  все  время  кочует,  то  на  Дальнем  Востоке,  то  на  крайнем  Севере,  все  лето  в  экспедициях,  приезжает  на  несколько  дней.  На  днях  Пинина  невеста,  Гита,  заявила,  после  свадьбы   она  хочет  жить  отдельно.    Когда  была    невеста,  оставалась  у  них  ночевать,  помогала  Гинде  по  хозяйству,   картофельные блины  вкусные  готовила.   Ее  родители  живут  в  Резекне,  отец,  зубной  врач.   У  них  там  большой  дом  и  сад, Гита  туда  рожать  поедет.  Получается,  растили  сыновей,  а  к  старости  одни  в  большой  квартире  остались.  Сыновей  не  для  себя  рожаем,  для  невесток.       Вечером,  в  спальне, шепотом,  он  припомнил  жене.
                --  Помнишь,  говорил  тебе,   не  то  делаешь.  Теперь  едим  кашу,  которую  сварила.  Какая  она  жена,  не  стирать,  не  варить  не  умеет.
                --   Во-первых,  Хаим  тебе  на  жену  не  жалуется,  во-вторых,  его
свояки  не  обижают.  А  какой  красивый и  сладкий  ребенок  Гиршеле,  подержу  его  на  руках,  и  сумка   легче  кажется.   Он  твой  внук  тоже.  Может  все  наладится,  когда  отдельно  станут  жить.
Молчать  надо,  сами  разберутся.

Университет  Дина  закончила  с  красным  дипломом,  ее  распределили  в  НИИ,  работающим  над  созданием  новых  лекарств.  Руководил  им  член-корреспондент   Академии  наук  Союза,   строгий  и  требовательный.    Со  всеми  новыми  сотрудниками  беседовал  лично,  на  прием  записывались 
заблаговременно.  Дину  вызвали  за  полмесяца  до  начала  работы.   Директор  вышел  из-за  стола,  пожал  руку  и  усадил  в  кресло.  Перед  ним  на  столе  лежала  раскрытое  личное  дело.
Говорил  тихо  и  медленно.
                --  Нам  нужны  трудолюбивые,  старательные  и  аккуратные  сотрудники.  В  характеристике,  так  и  написано.  Будете  работать  в  группе,  создающий  новый  антисептик,  тема  закрытая  и  перспективная.  Надо  знакомиться  с  иностранной  литературой,  переведенные  обозрения  не  достаточны.  Надеюсь,  Вы  читаете  по-английски,  если  нет,  надо  научиться.  Ваше  продвижение   зависит  только  от  Вас.  До свидания.

Вошла  пожилая  секретарша,  забрала  со  стола  папку  и  рукой  указала  на  дверь.  Она  осмотрела  документы,  попросила  принести  фотографию  на  пропуск,   пожелала  успехов.  По  дороге  домой,  Дина  зашла  в  книжный  магазин  и  купила   руководство  по  самостоятельному  изучению  английского.

Строители  сдали  дом  к  Октябрьским  праздникам,  небольшая  трехкомнатная  квартира  с  большой  лоджией    над  озером,  выглядела   красиво  и  весело.  Хаиму  хотелось  переехать  сразу,  он  купил  мебель  для  детской  комнаты,  закрепил  над  кроваткой  вышитый   Голдой  гобелен  с  оленятами.  Дина  уходить  из  родительского  дома  не  хотела
                --  Тебя  никто  не  выгоняет,  нам  и  здесь  хорошо.  Я  не  умею  готовить,  могу  сварить  яйца  и  картошку.  Скажи  спасибо  папе  и  маме,  они  за  то,  ято  так  заботятся  о  Гришеньке,  няня  занимается  им  целый  день,  он  во  время  гуляет  и  спит.  Папа 
читает  ему  сказки  и учит  стихи.  Не  забывай,  я  научный  сотрудник,  мне  заниматься  надо,  расти.
                --  Дина,  пойми,  нельзя  всю  жизнь  жить  с  родителями,  у  всех    дети.  Можно  и  второго  завести.  Все  устраиваются,   нанимают  няню,  есть  детские  садики. 
Гриша  не  нас  называет  папой  и  мамой.  Обеды  я  буду  готовить,  видел,  как  мама  варила.
                --   Больше  рожать не собираюсь,  лучше  аборт.  Знала  бы, что  это  так  просто,  не  было  бы  беременности. Чему  ты  можешь  научить  ребенка,  ездить  на  велосипеде,  считать  деньги.  Какой  из  тебя  отец?

        Хаим  боялся  ее крика,  и  слез.   Перебрались  в  Марте,  Гриша  остался  у  бабушки  с  дедушкой.  По  субботам,  иногда,   Хаим  забирал   сына,  пригодилась   детская  кроватка.   Дружбы   между  бабушками  не  получилось,  каждый  раз,  встречая  Цилю,  Лидия   Петровна   вспоминала,  ловко  она ее  обвела,  даже  сильная  любовь  к  внуку   не   уменьшала  обиду.  Зятя    всем  расхваливала,  какой  вежливый,  добрый,  заботливый  и  как  уважительно   относится  к   тестю  и  теще.  Дина  перед  работой  час  проводила  у  зеркала,  возвращаясь  в  четыре,  заходила   отдохнуть  и  перекусить  к  родителям.  Хаим  возвращался  после  семи,  забегал  в  гастроном,  в  холодильнике  всегда  были  котлеты,  голубцы  или  жареная  курица,  Циля  приносила  сама  или  присылала  Голду.  Хаим  варил  картошку  или  макароны,  ужин  был  готов.  Дина  обожала  ходить  в  ресторан,  к  знакомым,  демонстрировать  украшения  и  одежду,  подаренную  Цилей.   Предложение  мужа,  забрать  сына,   встречало   воинственный  отпор.  Не   предупредив  Хаима,   сделала  аборт  у  частного  врача,  в  пятницу,  чтобы  не  брать  больничный.   Вечером,  увидев   побледневшую жену   в  постели,  Хаим  забеспокоился,  узнав  причину,  молча  ушел  на  кухню.  Она  убила  его  ребенка,  может  девочку,  не  смог   сдержать  слезы.   Родители  старались  не  говорить  с  Хаимом  о его  семенной  жизни,  только  Голда,  наедине  с  братом,  после  обязательного  рассказа   о  родных,    Берке  и  Рейзл,  своих  впечатлений   от  семейной  жизни  брата  не  скрывала. 
                --  Бедный  братик,  трудно  тебе  живется,  мне  она  всегда  не  нравилась.  Она  только  себя  любит.
                --  Мала  еще  советы  давать.  Подрастешь,  поймешь. 
                --  Я не  маленькая,   уже  студентка.  Книги  читаю,  кино  смотрю,  знаю,  как хорошая  жена  должна  мужа  жалеть.   
                --  Совсем  забыл,  через  полгода  паспорт  получишь.  Говорят,  рыжие  счастливые,  дай  Бог  тебе  удачи.
                --  Я  мужа  сама  выберу,  чтобы  был,  как  папа.

Спортсмены  совхоза  успешно  выступили    на  республиканских  соревнованиях  легкоатлеты,   футболисты  и  баскетболисты  заняли  места  в  середине  таблицы,  удачно  выступил  Хаим,   успехи  отметило  республиканское  начальство.   Гунар  был  доволен.
                --   Хороший  ты  мужик,  Хаим,  сумел  наладить  работу.  Кто  хорошо  работает,  должен  красиво  отдыхать.  В  среду  в    полдень  поедем  расслабиться   в  баню.  С  Алексом  я  договорюсь.

В  среду  Хаим  положил  в  портфель  полотенце.  В  подъехавшей  к  мастерским  «Волге»  кроме  Гунара,  сидел  незнакомый  солидный  мужчина,  ответственный  работник  Республиканского  Совета  Профсоюзов.
                --  Залезай  быстрей,  нас  уже  ждут,  я  человека  послал,  за  золотым фондом,  молодежью,  они  наше  будущее.

Начальник   согласно  кивнул.
                --  Хорошая  у  нас  молодежь,  можно  быть  спокойным  за  наше  будущее.

Ехали  по  большой  дороге  в  сторону  Сигулды,  затем  свернули  на   лесной проселок.  Баня,  стояла  на  берегу  речки,  из  коридора  вошли  в  светлый  и  просторный  предбанник,  на  стенах
охотничьи  трофеи,  голова  вепря,  оленьи  рога,  в  центре  длинный  деревянный  стол.  Профсоюзный  активист  угощал,  завернутых  в  простыни,  девушек.  Хаим  узнал  участниц  танцевального  коллектива  и  Дома  Культуры.  Все  пили  пиво  из  бочонка.  Приезду  гостей  шумно  обрадовались.  Пойдем,  разденемся,--  предложил  Гунар,--  не  в  галстуках  же  купаться.  Все  раздегись  до  трусов,  пошли  к  столу,  нам  появились  коньяк  и  водка  не  хитрая  закуска.  Все  дружно  выпили  и  закусили,  Гунар   привычно  распоряжался.
                --  Теперь,  мыться,  девушку  успели  помыться,  пока  ждали  нас,  они  подождут  нас  в  парилке.

Мылись  не  долго,  в  парилке  Улдис  плеснул  пива  на  камни. Помещение  заполнилось   паром,  все  быстро  прогрелись  и  вспотели.    Все  заторопились  к  бассейну  с  холодной  речной  водой.  Девушки  сбросили  простыни  и  голыми  с  визгом  прыгнули  в  воду.   Было  тесно.  Несколько  раз  выходили  в  предбанник   добавить  спиртного.  Первыми  уехали  девушки  с  профсоюзным  активистом.  Возвращались  по  темну.  В  Ригу,   со  спящим   начальником,   Хаим    с  некоторым  страхом,  думал  о  том,  что  Дина  может  догадаться,  о  его  похождениях.  Он  вспомнил  подслушанный  разговор  в  мастерской,  жены  по  запаху,  могут  узнать  о  супружеской  неверности,  лучше  всего,  сходить  в  баню  и  поменять  белье.   Сейчас  полшестого,  Дина  или  у  родителей,  или  читает  в  спальне.   Повезло,   неделю  тому  помогал  Гунару  организовывать  банкет  для  польской  делегации,  около   ста  рублей  осели  у  него  в  кармане.  Надо  быстренько  помыться  и  пригласить  жену  в  ресторан.  Она  будет  рада.  Хаим  все  рассчитал  правильно.   В  бане  побывал  еще  пару  раз.   Во  время  проверки  отремонтированного  мотора,  Алекс  предложил  выйти  из  мастерских  для  разговора  без  лишних  ушей. 
                --   Извини,  конечно,  не  мое  это  дело.  Ты  молодой,  неопытный,  салага,  по-нашему,  Гунар  не  одного  с  дороги  свихнул.  Не  стоит  тебе  с  этими  забулдыгами  в  Сигулду  ездить,  предложит,  мне  скажи,  я  тебя  в  Ригу  или  Елгаву  отправлю.  Найдется  хороший  человек,  жене  сообщит.  Подумай

Хаим  почувствовал  себя  очень  неуютно,  будто  его  на  людях  голым  раздели.  Он  был  уверен,  о  их  забавах  в  рабочее  время  никто  не  знает.  Все,  хватит,  пока  Дина  не  узнала    Куплю  ей  золотые  сережки  с  камешками.    Подарки  могли  избавить  от  скандала.   Заметив  у  дочери  перстень  с  бирюзой,   Лидия  Петровна попросила  показать.
                --   Откуда  у  тебя  дорогой  перстень,  Циля  балует?
                --   Нет.  Фима  подарил,  еще  сережки.
                --   А  получку  он  тебе  отдает?
                --   И  получку  и  премиальные.
                --   Откуда  деньги,  может  Циля  дает.

В  субботу,  Хаим  резвился  с  Гришей  в  детской.  Владимир  Григорьевич  позвал  его  поужинать  с  ним.  Спросил,  как  дела  на  работе.  Хорошо,  что  работа  нравится,  за  три  года  много  узнал,  в  профсоюзе  удачно  пристроился.  Говорят,  власть --  у  Партии,  деньги --  у  профсоюзов. Денег  там,  не  меряно.  Все  вороют,  но  все  до  поры.  Всегда  находится  правдоискатель,   любитель  писать.  У  нас  профсоюзного  начальника,  чуть  в  тюрьму  не  посадили.  Он  бывший  подпольщик,  друзья  из  ЦК  помогли.  И  тебя  не  посадят,  дядька  не  даст,  но  репутацию  испортишь.  Три  года  ты  отработал,  свободен.  На  днях  заходил  ко  мне  директор  Автосервиса,  у  них  освободилось  место  заместителя  производственного  отдела,  через  месяц  можешь  приступать  к  работе.  В  понедельник  подай  заявление  об  уходе,   и  заявление  в  сервис.  Зовут  тебя,  Ефим  Наумович,  ты  начальник,  не  главный,  но   уже руководитель.  Заявление удивило   и  расстроило   Алекса,  жди  теперь  следующего. Хаим  ему  нравился,  хороший  парень, исполнительный. Не  надо  было  его  в   профком   определять.  Не одобрил  переход  сына  на  другую  работу   Нееху,  зачем   прыгать  с  места  на  место,   без  причины   такое  не бывает,  в совхозе  стал  бы  хорошим  инженером.   Искренне  сожалел   Гунар,  кто  спортом  будет  заниматься,  помогать  в  организации  банкетов.   Он  пообещал   семейную  путевку  в  Венгрию,  на  озеро  Балатон.  Хаиму  покидать  хлебное  место   не  хотелось,  но  спорить  с  тестем  не решился. Вспомнил  слова  Янки,  каждый  вор,  даже  очень  ловкий,  кончает  тюрьмой.   Проводили  Хаима  всей   мастерской,    с  пивом  и  раками,  Алекс   сказал  хорошие  слова,  пригласил  приезжать  в  гости,  подарил  большой  игрушечный  трактор,  чтобы  помнил,  где  стал  инженером.

                Автосервис  считался  престижным  местом  работы,  устроиться  туда  без  протекции  было  мало  вероятно.  Будущий  начальник  встретил  приветливо,  с  радостной  улыбкой,    как  старого  друга,  усадил  в  кресло. 
                --   Мы  с  тобой  где-то  встречались,  наша  Рига город  не  большой,  все  друг  друга  знают.  Меня  директор  предупредил,  придет  хороший  парень,  Ефим  Наумович,  зять  Шварцмана.  Рад  тебя  видеть,  будем  знакомы,  Янис  Петрович  Балодис.  Он  говорил  по  латышски,  вставляя  русские  слова.    У  нас  все  время  не  хватает  людей  и  времени.
Пойдем,  покажу  кабинет,  до  тебя  шесть  лет  здесь  работал  очень  приличный  парень.  Деловой.  Человек  меру  должен  знать,  а  он  связался  с  комсомолкой-кассиршей.  Видишь  новую  тахту,   новые  плотные  шторы,  это  он    приобрел.  Нашлись  хорошие  люди,  доложили  жене,  дальше  по  обычной  схеме.  Сейчас  на  завод  устроился,  тахта  и  шторы  остались,  кассирша  тоже.

В   новом  заграничном  костюме,  с  платочком  в  пиджачном  кармане,  в  цвет  красивого  галстука.  Янис  Петрович  выглядел  празднично.   Аккуратно   причесанные  волосы  блестели,  в  кабинете  стоял   приятный     запах   не  местных  духов.
                --  Зови  меня  Янис,  так  привычней.  Мы  отвечаем  за  весь  производственный  процесс,  следует  быть  в  курсе,   всех  дел  в  цехах,  особенно  важно  следить  за  документацией,  на  участках   должны  находиться  только  оформленные  машины С  заказчиками  общаться  вежливо,  избегать  конфликтов,  Советую  приходить  на  работы  пораньше,  обойти  все  цеха.  Наше  благополучие  зависит  от  качества  работы  слесарей,  рихтовальщиков  и  маляров.

 Кабинет  Хаима  располагался  на  втором  этаже,  через   широкое  окно просматривались  все  участки.  Сам  начальник  в  цех  спускался  редко,   обычно,   ради  знакомства  с  молодыми  и  красивыми   автолюбительницами.  Янис  хорошо  и  удобно  чувствовал  себя,  можно  сказать,  был  продуктом  Советской    власти.  Пребывание  в  Партии  его  не  раздражало.  В  Ригу  приехал  после  службы  в  армии,  поступил  в  техникум,  устроился  работать  в  авторемонтные  мастерские.   Возвращаться   к  родителям,  на  хутор  в  Гулбенском  районе  не  собирался.   По  окончании  техникума  поступил  на  вечерний  факультет  в  Политехническом,  учился  и  продвигался  по  службе.  Быть  начальником  ему  нравилось. Отношения  между  сотрудниками   отличались  от  сельских,  дружба  кончалась  с  концом  рабочего  времени.   Янис  Петрович  решал  только  производственные  вопросы. Хаим  первое  время  тосковал   по   мастерским,  часто  вспоминал  Алекса,  прибыльную  профсоюзную   деятельность. С  утра  до  вечера    приходилось  решать  проблемы,  успокаивать  клиентов  и  слесарей,  договариваться  со  снабженцами,   принимать  и  провожать  всяких  проверяющих,  принимать  просителей.  Выгоды  новой  работы  Хаим  понял  быстро,  здесь  каждый  клиент,  кем  бы  он  не  был,  рабочим  или  академиком,  становился   зависимым  от  слесарей,  его  и  Яниса.  Для  того,  чтобы  быстрее  получить  отремонтированную  машину,  не  только  вежливо  просили,  но  и  совали  в  карман  деньги,  подносили  презенты.  Начальник  прозрачно  намекнул,  надо  делиться  со  снабженцами,  проверяющими,  нужными  людьми,  все  хотят  хорошо  жить. Перед  праздниками  или  в  дни  рождения  заходили  в  соседний  ресторан,  Яниса  Петровича  здесь  знали  и  любили,  отводили  компанию  в  небольшой  зал  рядом  с  кузней.  Из  портфелей  доставали   коньяк  и  дефицитные  деликатесы.  Начальник,  придя  в  состояние   веселья,  отодвигался  от  стола,   широко  раздвигал  ноги  и  громко  отбивал  такт  любимой  песни.
                Молодая  гимназистка  берну  родила,
                не  кормила,  не  поила  упе  иемета.
 
История  о  нехорошей  гимназистке,  бросившей  ребеночка  в  реку,  была  печальной  и  бесконечной.  После  каждого  куплета  шел  припев  под  общий  топот.
                Дзим-дзерим,  дзим- дзим.
К  концу  застолья  Янис  поправлял  галстук,  гладко  зачесывал  волосы,  брал  таблетку  сен-сена  и  уходил  ровной  походкой,  пожелав  всем  спокойной  ночи.  После  первой  попойки,  Хаим  проснулся  в  коридоре   своей  квартиры,  его  доставили   сослуживцы.  Дина   кричала  громко  и  долго,  грозила  рассказать  папе.  Он  поклялся,  что  подобное  больше  никогда  не  повторится,  вину  искупит,  они  сходят    Ювелирторг,  она  выберет   бусы. Хаим  старался  походить  на  начальника,  стал  чаще  менять  костюмы,  просил  маму   крахмалить  рубашки,  чтобы  были,  как  новые,  покупал  модные  галстуки.  Циля  заподозрила  не  ладное,   зачем  инженеру  франтить,  как  артисту,  не  завел  ли  любовницу.  Он  объяснил,   теперь  ему  не  приходится  работать  руками,  все  время  общается  с  клиентами,  надо  выглядеть  соответствующим  образом.  У  него  появились  новые  знакомые  и  приятели,  люди  с  деньгами   и  возможностями,  часто,   барыги  и  цеховики.  Сам  тоже  изменился,  двигался  медленнее,  говорил  не  торопливо.  Но  так  успешно  обольщать   симпатичных  просительниц,  и  пить  не  хмелея,  ему  не  удавалось. Хаиму  нравились  нужность  и  возможность  помочь,  особенно  бывшим  однокашникам,  которые  помнили  его  нерадивым  студентом. В  коридоре  увидел  знакомое  лицо, парень  учился  на  два  курса  старше.  Они  не  были  дружны,  встречались  в  спортзале,  несколько  раз  гуляли  в  одной  компании. Вспомнил,  его  зовут  Боря,  он  из  провинции,  из  Краславы.  Боря  прятал  в  портфель  папку.
                --  Что  делает  еврей  из  Краславы  в  нашем  коридоре?
Хаим  спросил  на  идиш.  Боря  поднял  голову,  улыбнулся.
                --Хаим  я,  Шер.  Ты  был  уже  на  третьем,  когда  я  поступил.
                --  Помню  тебя,  ты  велосипедист,  мастер  спорта.  Здравствуй.  Пришел  попытаться  устроиться  на  работу,  без  протекции  сюда  не  пролезть.  В  отделе  кадров  начальник  документы  смотреть  не  стал.  Ты  давно  здесь?
                --  Больше  двух  лет.  Видел  нашего  кадровика,  зовут  Иван  Иванович,  фамилия  хорошая --  Сидоренко,  отставной  майор.  Линию  Партии  проводит  с  удовольствием Недавно  уволили  за пьянство  начальника  участка,  заменить  некем.  Пойдем  в кабинет  за  жизнь  поговорим.  Оставишь  документы,  попробую  уговорить  начальника,  он  с  Иван  Ивановичем  умеет  договариваться. Приходило  несколько,  но  все  с  красными  носами.  Позвони  завтра  после одиннадцати,  секретарша  меня  найдет. Скажу  начальнику,  что  нашел  трезвенника. Чем  занимался  в  Краславе?
                -- Работал  в  мастерских  ММС,  заместителем  начальника,  мне  нравилось. Жили  не  плохо,  детям  там  хорошо  было.Жену  перевели  в  Ригу,  в  Министерство  сельского  хозяйства,  квартиру  в  Иманте  дали. Заработать  не  проблема,  соседям  тачки  ремонтирую,  но  нужна  официальная  работа.

Янис  Петрович  беседовал  с  Борей  не  долго,  пообещал  договориться  с  Иваном  Ивановичем,  все  о  будущей  работе  ему  расскажет  Ефим  Наумович.  Обрадованный  Боря   пошел  к  Хаиму.

                --  Шер,  ты  сделал  большую  мицву,  не  только  мне,  нои  всей  нашей  семье,  без  лапы  в  приличное  место  не  устроишься.  Не  знаю,  как  тебя  отблагодарить, хочешь,  разберу  твой  «Москвич»  до  последнего  винтика  и  соберу  заново,  будет  надежнее  Мерседеса»

                --  Не  надо  разбирать  мой  «Москвич»  он  и  так  нормально  бегает.  Рад,  что  сумел  тебе  помочь. Заходи,  если  проблемы  будут.
                --  Большое  тебе  спасибо,  мы  с  женой  приглашаем  вашу  семью  нам  на  обед,  она  очень  вкусные  пирожки  печет.  Когда  будем  готовы,  сообщу  заранее.

Очень  скоро  качественную  работу  Бори  заметили  клиенты,  становились  в  очередь  к  нему,  как  к  модному  парикмахеру.  Начальник   своих  приятелей  и  милых  дам  пристраивал  к  нему  на  участок.   Передавая  Дине  приглашение,  Хаим  заметил,  у  Бори  два  мальчика,  немного  старше  Гриши. Возьмем  его  с  собой.  По  дороге  купили  красивый  букет  для  хозяйки.  Гостей  встретила  жена,  нарядная,  но  с  фартуком  и  косынкой.  Хаим  невольно  задержал  взгляд,  круглолицая, стройная,  большие  голубые  глаза,  черноволосая.  Красивая.  Сразу  позвала  к  столу,  по  ходу  знакомясь.  Ее  зовут  Валя,  мальчиков,  Яша  и  Миша.  Выпили  за  знакомство  и  встречу,  закусили  винегретом,  салолом,  грибами.  В  духовке  стояла  шарлотка,  Валя выбежала  проверить  ее  готовность.  Вернулась  без  фартука  и  косынки  с  большим  блюдом  рюмяных,  блестящих  пирожков. Хаим  и  Дина  искренне  восторгались  кулинарным  талантом  хозяйки.
                --  Вы  попробуете  Валины  пельмени,  полсотни съешь,  не  заметишь.
                --  Не  пугай  гостей,  лучше  отнеси  пирожков  мальчикам.
                --  Рада,  что  вам  понравилось.  Притомилась  слегка,  с  пяти  часов  на  ногах.  Утопала,  до выше  колен.  Готовить  по-еврейски  меня  Борина  мама  учила  .Цимес,  фаршированную  рыбу,  халу  печь.  Вначале  гоей  называла,  потом  хвалила,  особенно  за  лекакх,  не  хуже,  чем  у  нее  получался. Восьмой  год  с  Борей  жмвем,  наполовину  еврейкой  стала. В  школе  только  один  еврей  был  в  классе,  сын  врачей,  аккуратненький,  чистенький  с  челочкой,  его  в  младших  классах  часто  обижали,  в  старших,  стал  самим  видным  парнем,  спортсменом,  мог  сдачи  дать. Он  всем  девчонкам  нравился,  мне  тоже,  а  к  рукам  его  прибрала  совсем  не  видная,  с  очками. Она  по  пятам  за  ним  ходила, он  в  бассейн,  она туда  же,  он  на  шахматы  и  она  туда.  Как  тень.  За  ним  поехала  в  мединститут  поступать.  На  третьем  курсе  свадьбу  сыграли,  вскоре  девочка  родилась,  росла  у  бабушки  с  дедушкой.  Они  у  нас  в  городе  работают, еще  девочку  и  мальчика  родили. А  в  Сельхозинституте,  был  один  еврей,  и  тот  завхоз. Борю  заметила  на  конференции  молодых  специалистов  района.  Он  мне  одноклассника  напомнил.  У  девчонок  на  работе  спросила,  сказали  местный,  инженер.  Борис  Короткин,  работает  в  мастерских  ММС,  ездит  на  Иже,  еврей. Посоветовали  не  связываться,  евреи  стараются  жениться  на  своих,  с  русскими  и  латышками  встречаются  только для  временной  связи.  Все  сладилось  само  сабой.  Приехал  начальник  из  Риги,  меня  направили  сопровождать  его  в  ММС.  После  проверки  документации  гостя  пригласили  пообедать. Я  освободилась,  собралась  возвращаться  на  работу  на  автобусе. Вспомнила  про  Борю,  зайду  в  мастерские  поищу,  если  встречу,  значит,  это  судьба. Увидела  его  сразу,  как  вошла,  в  комбинезоне,  рядом  с  разобранным  трактором.  Я  к  нему,  здравствуй,  Боря,  говорю,  довези,  пожалуйста,  до  Райисполкома. Это  можно,-- согласился  он,--  подожди,  переоденусь. На  Иже  на  заднем  сидении  ручка.  Как  у  козла  в  спортзале,  можно  ухватиться  за нее  и  трястись,  а  можно  обнять  обеими  руками  мотоциклиста  и  прижаться. До  Райисполкома  километров  десять,  не  больше,  слезала  медленно.  Он  говорит,--Не  хочешь  в  воскресенье  погулять  по  Даугавпилсу,-- я  согласилась.  Туда  ехать  не  десять  мину,  часа  два  и  все  время  в  обнимку,  можно  головку  на  плечо  положить,  щечкой  прижаться.  Через  мотоцикл  вся  любовь  и  состоялась.

Дина  и  Хаим  громко  смеялись,  Боря  смотрел  на  жену  внимательно  и  серьезно.  В  веселом  рассказе  Вали  была  и  правда и  выдумка,  он  слышал  не  один  вариант,  всегда  с  интересом.  Помнил,  как  увидел  в  компании  работников  Райисполкома  незнакомую  девушку,  таких  красивых  никогда  не  встречал. Спросил  у  стоматолога,  который  знал  все  районные  новости.
                --     Хочешь,  познакомлю,  ты  не  первый,  она  уже  не  одного  приличного парня  отшила.  Из  Курска,  агроном,  работает  в  Райисполкоме.  Пробуй.  Валя,  можно  тебя  на  минуту.  Боря  хочет  с  тобой  познакомиться.
                --  Я  Валя.  Прости,  Боря,  не  могу  задерживаться,  у  нас  мероприятие. Увидемся,  обязательно.

Ее  неожиданное  появление  в  матерских,  казалось  ему  чудом,  все  время  после  знакомства,  он  думал  о  ней. Они  съездили  не  только  в  Давгавпилс,  побывали  в  Зарасай,   в  лесах  и  на  озерах. Боря  редко  бывал  дома.  Валя  получила  однокомнатную  квартиру  в  новом  доме,  вместе  занимались  поисками  подходящей  мебели.  Увлечение  Бори,  не  встревожили  родителей,  такое  уже  бывало,  длилось  не  более  трех  месяцев,  и  сын  возвращался  домой,  гулял  с  прятелями,  ходил  на  охоту  и  рыбалку.  Узнав,  что  сын  вместе  с  подругой  обустраивает  новое  жилье,  мама  лишилась  покоя.
                --  Дождемся,  Борька  приведет  в  дом  гою  или  принесет  внука  от  нее.  Обратной  дороги  не  будет.  Надо  что-то  делать.  Я  с  ним  говорила,  кричала,  плакала,  он   молчит.  Сходи  на  почту,  позвони   Лейзеру,  пусть  приедет,  поговорит.  Борька  его  уважает.

Семья  жила  в  деревянном  доме  на  высоком  каменном  фундаменте,  построенным  дедом  Бориса  в  30-е  годы. До  войны  в  нижнем  этаже  была  скобяная  лавка,  в  ней отец,  вернувшийся  с  фронта с поврежденной  ногой,  промышлял  жестяными  работами,  ремонтами  примусов,  керогазов,  домашней  утвари  и  велосипедов. Худой  и  жилистый,  он  работал  с  утра  до  вечера.  Мать  справлялась  с  хозяйством,  коровой,  курами, огородом. Жили  не  хуже  других.  Старшие  дети  жили  своими  семьями,  дочь,  в  Риге,  сын,  в  Ленинграде.  На  лето  привозили  детей  к  бабушке  с дедушкой. Боря,  младшенький,  родился  нечаянно,  когда  сестре  было  10,  брату,  11  лет.  В  эвакуации,  на  Урале,  сестра  заботилась  о  Боре,  заменяя,  занятую  на  заводе  маму.  Брата  в  конце  войны  отправили  учиться  в  ФЗУ  в  Ленинград.  Он  окончил  техникум,  вечерний  институт,  работал  на  корабельном  заводе  начальником  цеха. Выслушав сетования  и  прсьбу  отца,  хотел  отказаться,  сославшись  на  занятость  на  работе,  но  не  смог. Жалко  стариков. Пообещал  приехать  в  субботу  утром,  уедет  воскресенье  вечером.  С  вокзала  пойдет  на  работу.          
               
Борис  встретил  брата  на  ГАЗикке,  усадил,  закутал  в  тудуп. Спросил  про  жену  и  детей.
                --  Тебе  зимой  отпуск  дали,  чтобы  потных  женщин  не  гладить  и  теплое  пиво  не  пить.
                --  Меня  отец  вызвал,  они  очень  расстроены,  говорят,  ты  русскую  невесту  присмотрел.  Их  не  слушаешь.  Злата  хотела  познакомить  с  хорошей  девушкой,  врачом,  ты  не  согласился.  Дома  бываешь  редко.  Мы  не  заметили,  как  ты  из  Бореньки  превратился  в  Бориса  с  добавлением  отчества.  Мне  моя  роль  не  нравится,  у  меня  своя  семья, дети,  твои  племянники.  Ты  знаешь  умную  еврейскую  пословицу,  не  давай  советы  другим,  как  воспитывать  детей, когда  есть  свои. Вашу  жизнь  здесь,  считай,  не  знаю,  бываю  несколько  дней  в  году,  и  то  не  в  каждый. В  ФЗУ  был  единственным  евреем  в  классе,  большинство   привезли  из  псковской  области,  на  своей  шкуре  испытал  дружбу  народов. Большую  часть  жизни  провел  среди  русских,  есть  друзья, были  подруги,  и  не одна. Знаком  с  дворниками  и  профессорами.  Скажу  уверенно,  ненависть,  может  презрение  к  нам,  у  них  в  крови.  Есть.  конечно,  и  не  зараженные  антисемитизмом,  но  это  редко,  как  среди  волков  вегетарианцы.  Ты  на  еврея  не  похож --  большая  похвала.  Я  не  хочу  быть  похожим  на  них. Еще  в  армии  решил,  женюсь  только  на  еврейке.  Твою  девушку  не  знаю,  может  она  самая  хорошая  и  красивая.  Есть  у  меня  приятель  на  работе,  веселый  парень,  развелся  с  русской,  нашел  еврейку.  Говорит,  русская  всем  хороша,  и  голова  у  нее  реже  болит,  только  во  время  семенной  разборки,  может  жидом  назвать. Ты  взрослый,  сам  должен  решить,  это  твоя  жизнь. Помни,  для родителей,  это  будет  удар,  особенно,  для  мамы. Смотри.  Все  окна  дома  светятся,  ждут  нас.
                -- Мама  два  дня  готовилась,  варила  и  пекла.

Узнав  об  окончательном  решении  сына,  мать  слегла,  пришлось  вызывать  скорую  помощь,  делать  уколы  от  давления.  Молодые  решили  обойтись  без  свадьбы,  какое  гуляние  без  родителей  жениха.  После  свадьбы  зашли  со  свидетелями  в  ресторан,  выпили  шампанского.  На  завтра  вечером  прихромал  с  тележкой отец  Бориса,  с  двумя  мешками  и  сумкой.
                --   Привез  вам  пуховое  одеяло  и  подушку,  мама  котлет  нажарила  на  неделю,  испекла  леках.  Давайте  чаю  попьем,  выпьем  за  ваше  счастье  и, чтобы  Валя  стала  нам  дочкой.  Не  надо  добрых  людей  смешить,  а  злых  радовать,  расписались, значит  на всю жизнь.  Мама  пригласила  на  обед  в  субботу. Валя  называла  свекра  Зеликом  Моисеевичем,  настойчиво  угощала  блинчиками  и  курским  медом.  За  полночь  отвез  Боря  отца   домой,  в  сумку  Валя  положила  пол-литровую  банку  меда. Старший  мальчик,  Яша,  родился  поздней  осенью,  вместе  с  Борисом  встречать  Валю  с  мальчиком  пришли  и  родители.   Настояли  на  своем,   не  дело,  ребеночку  находиться  в  сыром  каменном  доме,  до  весны  поживут них,  места  всем  хватит.  Гита  завернула  мальчика  в  ватное  одеяло.  Дома  бабушка  искупала  внука,  теплую  воду  ей  на  руку  сливала  Валя.   Все  были  заняты  малышом.  Дед  носил  воду,  дрова,  топил  плиту  и  печи.  Валя  стирала  пеленки  и  подгузники,  кипятила,  полоскала  в  холодной  воде,  бабушка  развешивала  белье  под  навесом.  Вечером,  вернувшийся  с  работы  Боря,  гладил. Обрезание  сделал  хирург  в  больнице,  вечером  собрались  гости,  Зелик  показал  внука,  названного  в  честь  погибшего  гетто  отца  Гиты.
                --  На  свете  стало  одним  евреем  больше,  выпьем  за  его  долгую  и  счастливую  жизнь.

Плачущего  Яшу  лучше  всех  успокатвала  бабушка,  прижав  к  груди,  пела  колыбельную  песни,  которые    пела  своим  детям. По  пятницам  готовили  праздничный  обед,  Валя  быстро  освоила  искусство  приготовления  фаршированной  рыбы,  цимеса,  куриной  шейки,  печь  халу,  леках,  пирог  с  яблоками.  Любви  к  невестке  Гита  не  проявляла,  не  хвалила  и  не  ругала.  Зелику  говорила
                --  Хорошая  она, уважительная,  никакой  работы  не  боится,  жена  и  мать заботливая.  Но  гоя.
                --  Кто  знает,  что  лучше,  хорошая  гоя  или  плохая  еврейка.  Не  дочь  она  нам.  Важно,  чтобы  Борька  был  счастлив.  Если,  что  не  так,  промолчи.  Не  дай  Бог  ругаться.

С  наступлением  темноты,  по  пятницам,  вернувшись  из  бани,  Гита  ставила  потемневшие  от  времени  подсвечники  на  столик,  покрытый  белой  салфеткой,  в  углу  кухни.  Зажигала  свечи,  закрыв  лицо  руками,  качая  головой,  будто  с  кем-то  разговаривая.  Валя  выходила.  Боря  объяснил,  мама  просит  у  бога  здоровья  детям  и  внукам,  значит  и  для  нее.  Весной  перебрались  в  квартиру,  деду  и  бабушке  ездили  часто. Семь  лет  прошли  быстро,  родился  Миша,  получили  трехкомнатную  квартиру,  построили  небольшую  дачу.  Купили  машину,  съездили  на  Юг. Помогали,  вдруг,  постаревшим  родителям.  Предложение  Вале  работы  в  Министерстве,  было  совершенно  неожиданным.  Ее  пригласили  в  Райкоя,  секретарь  спросил  о  здоровье  детей  и  сразу  перешел  к  делу.  Есть  мнение,  она  подходит  для  ответственной  работы,  адекватная  жилплощадь  будет  предоставлена.  Ответ  надо  дать  через  неделю.  Посоветуйтесь  и  сообщите. Боре  ехать  никуда  не  хотелось,  здесь  все  родное  и  родителям  помогать  надо. Зелик  считал,  ехать  стоит  для  детей,  в  Риге  больше  возможнотей,  жить  в  большом  городе  веселей.   Из-за  них  оставаться  не  стоит,  они  поговорят  со  Златой, подадут  объявление  в  газету,  выменяют  дом  на  квартиру.  Гита  молчала.  В  Риге  у  Бори  сохранились  приятели,  некоторые  стали  начальниками,  но  просить  о  помощи  не  хотелось. Устройство  в  автосервис,  благодаря  Хаиму,   считал  большой  удачей,  чувствовал  себя  должником,  старался  выполнять  все  его  просбы.  Друзьями  они  не  стали,  но  встречались  семьями. Валя  могла  удивить  вкусной  едой  и  веселыми  историями.  Редко, приходя  в  гости,  приносила  вкусные  гостинца. Чаще  ходили  к  родственникам  и  однокашникам  Бори,  там   все  разговоры  кончалаись  рассказами  о  тех,  кто  уехал  и  кто  собирается. Никто  не  исключал  возможности  отъезда.  По  дороге  домой,  с  очередных  посиделок,  Валя  спросила:
                --  Боренька,  ты  все  молчишь,  что  ты  об  этом  думаешь?
 Мальчики  растут.  Не  хотела  рассказывать.  Яша  вернулся  из  школы, спросил,  кто такие  жиды.  Я  в школу  ходила,  с  учительницей  поговорила.
                --  Увольняйся  с  работы  с  секретностью.  Торопиться  нам  не  надо. Злата  собирается  уезжать  вместе  с  родителями.  Проводим  их.  У  меня  тормозов  нет,  не  партийный,  секретов  не  знаю.  Моторы  по  одному  принципу  устроены.  Ты  с  родителями  договорись,  их  согласие  нужно.  Я  с  Лейзером   говорил,  когда  мы  у  них  гостили,  он  ехать  не  решается,  что  делать  в  Израиле  учительнице  русской  литературы  и  строителю  ледоколов.
                --   Приедет  мама,  я  ей  все  объясню,  она  отца  уговорит.  Хорошо,  что  не  надо  согласие  брата,  он  наших  детей  иначе,  как  жиденята,  не  называет.

Узнав,  что  Валя  уволилась  из  министерства  и  устроилась  на  почту  сортировать  письма,  Дина  удивилась,  спросила  Хаима,  говорил  ли  ему  об  этом  Боря.
                --  Может,  не  уволилась,  а  уволили,  с  таких  мест,  обычно,  сами  не  уходят.
                --  Она  сказала,  не  хочет  детей  одних  оставлять. Родители  Бори  тоже  требуют  заботы.  Ее  мать  погостила  месяц  и  уехала,  у  них  хозяйство,  отец  не  справляется.  Работает  три  раз  в  неделю  по  ночам,  днем,  свободна.
                --Скажу  тебе  по  секрету,  Валя  может  не  работать,  Боря  каждый  день  получает  деньги  от  клиентов,  может  за  зарплатой  не  ходить. У  всех  свои  проблемы,  при  случае  спрошу.

Так  и  не   спросил,  забыл.  Вспомнил,  когда  до  начала  рабочего  дня,  Боря  неторопливо  вошел  в  кабинет,  медленно,  не  сел.
                --  Что  случилось?  Что  стоишь,  как  курица  с  яйцом.  Выкладывай.
                --  Мне  нужна  характеристика  для  ОВИРа.
                --   Яйцо  снес,  можешь  сесть.
                --  Не  ждал  я  от  тебя  такого  подвоха,  товарищ  Короткин.  Как  я,  дурак,  не  догадался,  увольнение  из  министерства,  работа  на  почте  Правильно  мой  папа  говорит,  у  каждого,  свое  счастье.  Я,  с  еврейкой,  уехать  не  могу,  а  ты,  с  гоей,  документы  подаешь.
                --  Валя  отъезд  поддерживает,  не  хочет,  чтобы  мальчиков  жидами  называли.  Сестра  с  родителями  разрешение  получили.  И  нам  собираться  надо,  сам  знаешь,  ждать  придется  не  меньше  двух  лет.
                --  Главное,  первый  раз  подать, машина  начинает  работать.  Ленинградский  брат  тоже  собирается?
                --  Там  много  накладок.  Ему  и  жене  не  долго  до  пенсии.  Он  уверен,  придет  время,  всех  выгонят  под  каким-нибудь  предлогом,  звериный  антисемитизм  им  самим  мешает,  остановить  его  уже  не  могут. Со  всеми  и  они  поедут. Здесь  у  них  работа,  квартира,  дача. Я  с  ним  не  спорю,  у  каждого  своя  правда.  Думаю,  основная  проблема  у  них,  семья  сына.  Дочь  замужем  за  парнем  из  Черновиц, эти  возможность  отъезда  не  исключают.  У  сына  жена  ленинградка,  работает  не  то  редактором,  не  то  корректором  в  заводской  многотиражке,  говорит  только  об  искусстве.  Сын,  кандидат  наук,  строит  атомные  электростанции,  дома  бывает  редко.  Интеллигентная  невестка  ходит  в  храм  Архангела  Михаила,  может,  крестила  мальчика.  Лейзер  рассказывал,  пришли  проведать  внука,  над  кроватью  картина  с  Христом.  Сын  картину  снял,  велел  выбросить,  а  что  толку,  если  он  дома  не  бывает.
                --  Может  твой  брат  прав  насчет  «выгонят»  Ты,  молодец,  Боря,  но  Валя  еще  больший  молодец.  В  нашей  конторе  четыре  года  отработал,  без  жалоб,  передовик. Завтра  доложу  Янису,  он  должен  писать  на  тебя  характеристику.  Привет  жене,  надеюсь,  еще  не  раз  поедим  пирожков.

Начальник  выразил  сожаление,  но  не  удивление,  теряем  хорошего  работника.  Будет  в  Израиле  одним  хорошим  инженером  больше,  а  у  нас  меньше. Характеристику  напишу,  ее  должен  подписать  треугольник. Переведем  его  в  механики,  пусть  работает,  если  захочет. Выгода  от  его  отъезда  только  у  Сидоренко,  придется  дать  ему  бутылку.

Короткиных  проводили  через  два  с  половиной  года,  первое  время  Валя  писала  Дине  веселые  письма.   По  телевизору  каждый  день  показывади  войну  между  израильскими  агрессорами  и  арабами.  Дина  не  понимала,  как  в  таких  условиях  дети  ходят  в  школу,  ездят  по  стране,  работают,  отмечают  праздники.    После  войны  ссудного  дня,   письма  перестали  приходить.  Циля  услышала  на  рынке,  что  сын  Короткиных  ранен.  Написать  письмо  Дина  не  решилась,  переписка  прекратилась.   
.
 К  своей  семейно  жизни,  Хаим   со  временем  привык,  при  возможности  навещал  сына,  играл  с  ним,  водил  в  Верманский  парк   кататься  на  велосипеде.  Он   удивился,  как  быстро  пришло  время,   Гриша   стал  школьником,    он  свободно  читал   и  считал.   Его  определили  в  английскую  школу.   Владимир  Григорьевич,  оказался  хорошим  учителем.    Вместе  с  Диной    пошли  в  «Детский  мир»  подбирать  школьную  форму  Грише,  всей  семьей   пришли   на  первый  звонок.      После  третьего  аборта,   Хаим   перестал  спрашивать  Дину,  не  хочется  ли  ей   покачать  ребеночка  на  руках.  Она  отвечала  уверенно.
                --  Успокойся,  мне  никого  не  хочется  качать  на  руках  и  кормить  грудью,  у  нас  есть  Гриша.  У  бездетных,  вообще  нет  детей,  они  тоже  счастливо  живут.  Я  слишком  занята  на  работе,  и  не  могу  уходить  в  декретный  отпуск.  Начальник  лаборатории,  обещал  место  старшего  научного  сотрудника.

Циля  с  Неехом   частенько   говорили  о  непутевой  жизни  сына,   тихо,  наедине,  чтобы  Голда  не  слышала.

В  каждом  письме  и  телефонном  разговоре  Меер- Бер  приглашал  к  себе  и  обещал  их  навестить,  к  этому   Неех  относился,  как   к  несбыточной   мечте.  Гости  из-за  границы  приезжали  редко.  В  начале  июля  1968 года  сообщил,  через   десять  дней  он  приедет  в  Ригу,  пришлет  телеграмму  из  Москвы.  Неех  потерял  покой,  нервно  ходил  из  угла  в  угол,  смотрел  в  окно  не  идет  ли  почтальон.  Циля  пригласила  маляров,  побелили  потолки  и  поклеили  новые  обои.  С  Голдой  два  дня  делали  уборку,  полировали  мебель  до  блеска.   Купили  новые  кастрюли  на  случай,  если  гость  сохраняет  кашрут.  Позвонили  Илье,  выяснили  где  достать  кошерные  продукты.  Хаим  обтянул  сидения  в  своем  старом  «Запорожце»,  более  приличную  машину  ему  запретила  покупать  мать,  чтобы  людям  глаза  не  мозолить. Дина  приготовила  праздничный  наряд  и  лучшие  украшения,  ей  хотелось  проверить  свои  знания  английского.    Телеграмма  пришла  на  восьмой    день  после  звонка.   Встречали  всей  семьей,  Впереди  всех   стоял  Гриша.
Иностранцев  принимали  в  отдельном  зале,  после  долгого  таможенного  контроля.  В  зал  вышел  сухопарый,  довольно  высокий  джентльмен   со  строгим  лицом,   в  очках  в   массивной  оправе. З  н7и  везли  тележку  с  четырьмя   большими  чемоданами.   Гриша  успел  вручить  букет  и  сказать  приветствие.    Меер-Бер  погладил  Гришу,  и  сказал,  глядя  на  Нееха  и  медленно  двигаясь  к  нему  --  Какой  красивы  и  и  хороший  мальчик.   Братья  молча  обнялись,  Неех  положил  голову  на  плечо  Меер- Бера,  оба  плакали.
                --   Теперь    могу  умирать,  я  тебя  увидел. 

Несколько  раз  они   раскрывали  объятья,  смотрели  друг  на  друга  и  снова  обнимались.  Оставив  Нееха,  гость  поднял  Гришу  на  руки,  поцеловал  и  спросил,  как  его  зовут,  ответ  по-английски 
привел  его  в  восторг.
                --   Неех,  твой  внук  может  ехать  в  Америку,  он  знает  язык.
Он  обнял   и  поцеловал  всех.  Дина  успела  показать  свои  знания  и  снова  вызвала  воторг.
                --  Циля,  у  тебя  красивая  и  умная  невестка.
Поцеловал  Голду  в  обе  щеки,  долго  держа  ее  руку.               
                --     Ты    очень  красивая  еврейская  девушка,  нужно   найти   красивого  и  богатого  жениха.   Неех   и  Циля   счастливые,  у  них  такие  красивые  дети,  невестка  и  внук.   А  что  еще  нужно?»

Освоился  Меер-Бер  быстро,  просил  не  опекать  его,  посидев  несколько  раз  в  машине  Хаима, 
назвал  ее  консервной  банкой  и  спросил,  где  можно  купить  нормальный  автомобиль.  Сам  нашел  автомагазин  и  оплатил  валютой  за  «Москвич»  в  экспортном  варианте.  За  обедом  хвалил  Цилино  искусство,  в  Америке  так  едят  только  на  праздники,  или  очень  богатые  в  специальных   дорогих  ресторанах,  а  Вы  так  едите  каждый  день  и  жалуетесь,  что  вам   здесь  плохо.   Циля  организовала  обед  для  всех  родственников,    Меер-Бер  раздавал  всем  заготовленные  пакеты.   Передал  всем  привет  от  Райцы,  он  у  нее  гостил,  она  передала,  конверты  с  чеками   для  Берки,  Рейзел  и  Нееха.   Живет  она  не  далеко  от  Тель- Авива,  у  нее  свой  дом  и  мастерская,  муж,  стекольщик,  все  время  есть  работа.  Он   купил  дом  недалеко  от  Райцы,  для  Нееха, с  небольшим  участком  земли.   Себя  богатым  не  считает,  раньше  был  миллионер,  теперь   все  дела  ведет  старший  сын,  он  ходит  каждый  день  на  работу  и  получает
зарплату.  Младший  сын  служил  в  морской  авиации,  имеет  награды,  он  стал  юристом,  работает  в  серьезной  фирме  в  Вашингтоне.  У  него  знакомые  в  Госдепе,  ему  удалось  получить  разрешение  на  поездку.  После  приема,  с  праздничным  обедом,  Меер-Бер    порадовался  за  брата,   видно,  они  не  бедные  люди.  Циля   поделилась,  у  них  есть  немного  долларов,  но  их  нельзя  вывести  за  границу.
                --  Нет  проблем,  когда  есть  доллары,  проблема,  когда  их  нет.  Сколько?
                --   Восемьдесят  тысяч.
                --   Столько  не  у  каждого  американца  есть.
                --   В  посольстве  в  Москве,  меня  встречал  чиновник,  хороший  парень,  он  сам  предложил  мне   переправить  дипломатической  почтой,  то,  что  нельзя  указывать  в  декларации.   У  него  жена  в  соседнем  штате,  у  нее  заберем  и  заплатим.  Деньги    отвезу  к  Райце,  там  положим  на  ваше  имя  в  банк.  У  нас,  в  Америке,   нельзя,  следит  налоговая    полиция.  Пора  Вам  уехать,  буду  жив  и  здоров,  встречу.  Захотите,  переедете  к  нам.   Нельзя  столько  времени  собираться  и  ничего  не  делать  для  отъезда.   Многие,  кто  хотел,  уехали.

Меер-Бер   забыл  латышский,  но  по-русски  говорил  бойко,  после  недели  он  отказался  от  провожатых,  попросил  о  нем  не  беспокоиться,  Целые  дни  он  гулял  по  городу,   посетил  форштадт,   дом  Копеля,  встретил   в  мясной  лавке  старика,  котрый  его  помнил.  Ездил  на  Взморье,  гулял  по  улицам  и  паркам.  Одетый  не  по-местному  старик  в  канотье,   вызывал  любопытные  взгляды,  его  это  не  смущало.  Ему  нравилось  кушать  в  столовых  и  кафе.  Не  один  раз  ездил  в  зоопарк.   Все  снимал  на  кинокамеру.   Возвращался  поздно  и  шел  встречать  Нееха  с  работы.  Вечерами  беседовал  с  Голдой  и   Неехом.  Часто  вспоминали  прогулки  на  извозчике
День  отъезда  пришел  неожиданно  быстро.  В  аэропорту  братья  молча  стояли  обнявшись,  строгий  мужчина  в  сером  костюме,  предложил  ему  идти  за  ним,  для  таможенного  контроля.
Вся  семья,  пошла  со  всеми  провожающими  к  выходу  на  летное  поле,  наблюдать  за  посадкой  и  взлетом  самолета.   Меер-Бера  к  самолету  отвезли  первым,  он  махал  рукой. 
Дома  Неех  налил  себе  водки,  долго  молча  сидел  за  столом.
                --  Цильке,  все  это  время  я   чувствовал  себя,  как  тот  маленький  мальчик,  который  ждал  субботы,  чтобы  увидеть  Меер-бера.  Теперь  мы  оба  старые,  даст  Бог,  еще  встретимся.  И  Райцу    увижу.  Мы  стали  говорить  об  отъезде  еще  в  Чураке,  пол  Риги  смогли  уехать,  всегда  причину  находим,  то  Голда  маленькая,  как-будто  там  дети  не  растут,  то  Хаму  учиться  надо.  Теперь  новые  родственники   тормозят.  Все.   Уже  Голда  говорит  об  отъезде.
                --    Так  нам  суждено.  Придется  ехать  без  Хаима,  он  ни  сына,  ни  ее  не  оставит.  Может,  здесь  порядок  изменится,  станут  выпускать  свободно  и  они  к  нам  приедут.               
                Шестая  глава
               
          Окончив  с  хорошими   отметками   восьмой  класс,  Голда  поступила  в  пищевой  техникум,  очень 
расстроив   родителей,  которые  мечтали   видеть  ее  доктором.   Неех  уговаривал  не  бросать  школу,   учеба  дается  ей  легко,  учителя  хвалят,   дома,  слава  Богу,  все   есть. 
                --   Папочка,  в  техникуме    получают  среднее  образование  и  специальность,  можно   поступить  в  институт,  даже  без   экзаменов, если   закончить  с  отличием.
                --   Есть  много  техникумов,  можно  стать  бухгалтером,  медсестрой,  техником. Ты  выбрала  работу  у  горячей  плиты.
                --   Мне  нравится  варить  и  печь.  Что  хорошего,  целый  день  сидеть  в  лаборатории  или   бухгалтерии,    доставать  запчасти.  Ты   печешь  торты  и  пирожные,  приносишь  людям  радость,  тебя  знают  и  уважают. 
                --   Вы  теперь  считаете,  что  знаете  все  лучше  нас,  я  хочу,  чтобы  было  тебе  хорошо.

В  техникуме  Голда  училась  хорошо,  даже  лучше,  чем  в  школе.  Сходившему  поинтересоваться  учебой   дочери  Нееху, ее  очень  хвалили.  По  вечерам  приходили  подружки,  они  пели  песню,  ходили  на   концерты,  на  каток.  По  воскресеньям   Голда  с  удовольствием   играла  с  Гришей,  Дину  по  имени  не  называла  и   редко  с  ней   разговаривала.  Техникум   закончила  с  отличием,  ее  направили   технологом  в  столовую  большого  завода.  Она  рано  уходила   и  поздно  возвращалась,  подруги  приходили  реже,  бывали  и  мальчики.  Циля  советов  дочери  не  давала,    заботами  делилась  с  мужем.
                --   Неех,   я  заметила, к  Голде  приходят   только русские
                --   Не  удивляйся,  в  пищевом  техникуме  еврейских  детей  почти  нет,  время  не  голодное,  кто   отправит  ребенка  к   горячей  плите  и  котлам  с  борщом.

К  двадцати  годам   Голда  стала   стройной  и  красивой,    редкий  проходящий  мужчина  не   обращал  на  нее  внимание.  Гинда,  называла  ее  принцессой.
                --   Трудно  будет  найти  ей  подходящего  жениха.  Посмотрите,  Циля,  как   Голдочка ходит,  словно  принцесса.
                --   Я  уже  заметила,  все  молодые  мужики,  осматривают  с   ее ног  до  головы,  шеи  ломают.  Она  о  женитьбе  и  слышать  не  хочет.  Последнее  время  на  работу  наряжается,  долго  у  зеркала  стоит,  думаю,  кому-то   понравиться  хочет.  Она  всегда  сама  решает.  Даст  Бог,  увидим,  какого   приведет.
                --   Ей  нужен  принц.
               
Субботним  вечером   Циля   и  Неех,  готовились  к  завтрашнему  семейному  обеду.  Разговаривали  не  громко,  по  времени  скоро  должна  вернуться  Голда.   У  Цили   было  много  новостей,  услышанных  на  рынке,  но   всегда  возвращалась  к  семейным   заботам,    семейной  жизни  Хаима,  или  женитьбе  Голды.  Что  толку  от  ее  красоты  и  умения,   предлагала  ей  познакомиться  с   хорошими  парнями  из  приличных  семей,  один  кончает  мединститут,  другой,  инженер,  она,  как  не  слышит.
                --    Ты  одного  сосватала,   не  встревай  в  ее  дела.  Ей  только  двадцать  два,  не  старая  дева.  Может,  еще  учиться  будет,   она  человек  самостоятельный,  не  каждую  в  таком  возрасте  назначают  заместителем  директора.  Она  без  наших советов  обойдется.
 
Услышав  щелчок  дверного  замка,  Циля  стала  ругать  мужа,  морковь  нарезает,  будто  в  первый  раз.  В  прихожей  Голда   разговаривала  с  гостем,  приглашала  войти.
                --   Идем,  познакомлю  с  родителями,  вслед  за  ней   вошел   высокий,  не  ниже  Нееха,  цыганского  вида,  черноволосый  и  кареглазый   парень,  лет  под  тридцать.
                --    Это  Марат,  фамилия,  Голод.  Он  из  Белоруссии,  работает  инженером  у  нас  на  заводе.  Мою  маму  зовут  Циля,  папу  Неех,  они  очень  хорошие,  я  их  сильно  люблю.

Гость  согласно  кивал  головой,  Циля  и  Неех,  он  с  ножом,  она,  с  ложкой  в  руках,  растерянные  и  смущенные,  тоже  кланялись.   

Голда  с  Маратом  ушли  в  девичью.
                --   Гинда  обещала   принца,  вот  тебе  цыганский  барон.  Может  и  жених.
                --   Накрывай  стол,  Бейла,  светлой  памяти,  говорила,  жениха   прикармливать  надо.

Циля     постелила  белую  скатерть,  поставила  четыре  прибора,  Неех  достал   из  холодильника  бутылку  «Кристалла».  Вошла   Голда.
                --  Мама,  котлеты  для  Марата  я  сама  приготовлю.
                --   Картошку  он  ест?
                --   Марат  из  Гомеля,  там  все  картошку любят,  и  выпить  может.  После  армии  шофером-дальнебойщиком  работал.  Только  много  ему  не  наливай.
                --  Ты  о  нем,  как  о  женихе  заботишься.
                --   Можно  и  так  сказать,  он  меня  замуж  зовет.  Его  на  заводе  очень  ценят,  директор  однокомнатную  квартиру  выделил,  уже  ордер  выдали.  Он  в  общежитии  жил,  теперь  есть  жилье,  Марат  говорит,  можно  жениться.
                --   Правильно  твой  Марат  говори,  если  есть  жилье,  руки  и  голова,  можно  заводить  семью.  А  костюм  и  белые рубашки  у  него  есть?
                --   Есть   черный  костюм  и  четыре  рубашки.
                --   Цилке, у  твоего  жениха  в  шкафу  был  костюм  и  несколько  рубашек,  и  дочь  твоей  дорогой  идет.
                --  Не  сравнивай, у  нашей  невесты, не ватное одеяло, пододеяльник  и  простыня.  Все,  что  захочет,  будет.
                --    Нам  ничего  не  надо.  У  Марата  и  у  меня  зарплаты,  он  премии  получает.
                --    Эти  дела  мы  потом  решим,   про  жениха  ты  не   забыла,  что  он  один  в  комнате  скучает.
                --   Спит  он,  сегодня  тоже  работал.  Пускай  отдыхает.  Пойду  котлеты  и  картошку  жарить.

К  столу  Марат  и  Голда  вышли  вместе,  серьезные,  сели рядом.  Неех  предложил  выпить  за  знакомство,   выпили  и  закусили,  молча.  Молодые  встали,  Марат   посмотрел  на  Голду.
                --  Я  скажу.  Дорогие  Неех  Хаимович  и  Циля  Рувеновна,  мы   решили  жениться,  и  просим  Вашего  благословления.

Родители  тоже  встали. 
                --   Неех,  ты  же  отец,  что  молчишь.  Мы  Марата  не  знаем,  кто  родители,  как  жил.  Голда  нам  ничего  не  рассказывала.
                --   Мы  знакомы  больше  года.    Могли  и  раньше  расписаться,  но  жилья  у  меня  не  было.
                --   Жилье  не  главное,   у  нас   еще  на  семью  места хватит,  занимайте  большую  комнату.    Что  мы  стоим?   Сядем,  выпьем, поговорим.
                --   С  родителями  хорошо,  но  отдельно  лучше.  Почти  пол жизни  провел  в  общежитиях.  Школу  закончил  хорошо,  обещали  медаль,  но  в  министерстве  нашли  ошибку  в  сочинении.  Учитель  физики  советовал  поступать  в  МГУ,  на  физико-математический  факультет,  у  меня  были  дипломы  с  олимпиад,  не  помогло,   поставили тройку  по  физике.  Вернулся  в  Гомель, отец  предложил  поступить  на  экономический  факультет,  туда  евреев  брали,  он  сам  главным  экономистом  в  тресте  работает,  Не  захотел,  загремел  в  армию,   попал  в  ракетные   войска,  выучили   на  шофера. Тянул  ракету  большую,  как  сарай,  жил  в  казарме.  После  армии  решил  поехать  в  Ригу,  у  меня  дядя  в  здесь  живет,  папин  брат.  Пожил  у  него  несколько  недель,  приняли  хорошо,  комнату  дали.  Но  не  склеились  у  нас  отношения.  Устроился  дальнобойщиком,  снова  общежитие.  За  год  почти  весь  Союз  объездил,  денег  заработал.  Поступи  в  Политехнический,  как  демобилизованный,  учился  и  подрабатывал,   жил  в  общежитии   в  комнате  на  четверых.  Из  института  на  завод,  в  комнату  на  двоих.  Наконец  появилась  однокомнатная  квартира,  Голда  видела,  комната 22  метра,  кухня  приличная,   балкон  длинный.    Мебель  дядя  завезет.  Нам  пока  хватит  и  ребенок  не  помешает.
                --   Твоего  дядю  зовут  Иосиф?
                --    Вы  знакомы?
                --    Да.  Его  пол города  знает.  Серьезный  человек.
Причем  тут  дядя,--  вступила  Циля,--   говорить  надо  о  свадьбе,  о  будущем,  желать  здоровья, деток.   Мы  удем   радоваться  вашему  счастью.    Голда   сидела  тесно  прижавшись  к  Марату  и  улыбалась,--  хочу  сообщить,  мы  решили  уехать,  не  завтра,  конечно,  но  уедем,  и  вы  с  нами.  Циля  и  Неех   ночь   провели  беспокойно,  в  разговорах  и  думах.   Утром  Циля  позвонила  Друяннам.
                --   Гинделе,  поздравьте  нас,  привела  Голда  своего  принца.  Похож  на  цыгана,  зовут,  Марат.  Совсем  самостоятельный,  никакая  помощь  ему  не  нужна.  Квартира  и  мебель  есть,  черный  костюм  с  рубашками   тоже  есть.   О  приданном  и  слышать  не  хочет.
                --   Поздравляю.  Не  надо  плакать,  Циля,  радуйтесь,  будет  свадьба,  внуки.  Мы  к  Вам  вечером  зайдем,  поздравим.

Жизнь  в  доме  Шеров  утратила  привычный  порядок,  ужинали  вдвоем,  для  Марата  готовила  Голда,  они  ели  позже.   Возвращались  молодые  поздно,  занятые  проклейкой  обоев,  побелкой   потолков  в  новой  квартире  и  другими  предсвадебными  заботами.  Неех  с  Цилей  притворяясь   спящими,  молча  ждали   прихода  Голды.  Три  года  тому  Циля,  по  случаю,  купила   роскошный  отрез  светло-розового  креп-жоржета,  понимая  для  кого  и  для  чего,  но  даже  себе  не  признавалась,  веря  в  приметы.  Теперь,  показывая  Гинде,   не  удивилась  ее  восторгу.  Голде  и  Марату  материал  тоже   понравился,   договорились  заказать  платье  у  самой  модной  портнихи,   которая  шила  платье  с  высокой  талией  для  Дины.   На  примерки  ходила  вместе  с  дочкой,  и  каждый  раз  это  был  для  нее   маленький праздник.  Платье  получилось  богатым,  элегантным,  облегающее  фигуру,  любовалась  не  только  Циля,  но  и  мастерица.
                --   Мадам  Шер,  когда  шьешь  для  красивой  невесты  с  прекрасной  фигурой,  чувствуешь  большую  радость  от  результата.  Пусть  Ваша  дочь  будет  счастлива. 
                --  Спасибо  за  добрые  слова,  мадам,  мы  будем  рады  видеть  Вас  на  свадьбе,  пришлем  приглашение.

За  несколько  дней  до  свадьбы  приехали   родные  Марата  из  Гомеля,   родители,  старшая  сестра   с  мужем  и  двумя  детьми.  Отец,  Давид  Абрамович,  высокий,  худой,  серьезный  и  молчаливый,  мама  Дора,   полная,  не  высокая  и  общительная.  Сестра,  Света,  как  и  отец,  была  экономистом,  муж,  Толя,  инженером.    Все  в  новой  одежде,  местного  гомельского  пошива,  купленной  в  универмаге.  Растерянность  и  смущение   гостей  прошли  после   обильного  и  вкусного  обеда   с  тостами  за  знакомство,  за  хозяев,  за  гостей,  за  молодых   за  многое  другое.   Дора    с  Цилей   между  разговорами  убирали  со  стола,     Давид  Абрамович  заснул  в  кресле.  Света  с  Голдой  и  Диной уединились  в  девичьей,  Хаим  с  Маратом  в  прихожей играли  в  карты,  отчаянно   ругаясь. Толя  с  детьми  с  интересом  слушали  рассказ   Нееха   о  жизни  в  Узбекистане,    о   добром  пожилом узбеке,  приютившем  их,  о  работе  в  пекарне  и  как  в  тандырах пекут  лепешки,  пышные  белые  и  вкусные.   Циля  с  Дорой,  в  четыре  руки,    справились  с  горой  грязной  посуды  и  стали  готовить  стол   к  чаю.  Отдохнувший    Давид  Абрамович,  стал  более  разговорчив  и  приветлив,   вспомнил   детство,  учебу  в  еврейской  школе   и  прочитал  стихи  о    счастливой  жизни  евреев  колхозников.  Его мама ,  из  Литвы, тоже  умела  готовить  тейглех,  и  очень  вкусную   редьку,  варенную  на  меду,  называлось  замаранье.   До  сих  пор  помнит   необычный   вкус.  После  ухода  Хаима  с  Диной   и   Марата  с  Голдой,    разошлись  по  комнатам,  свояки  в  спальню,  Света  с  семьей  в  комнату  Хаима,  хозяева,  в  девичью.    Неех  шептал
                --  Цильке,  мне  они  нравятся,   честные  трудовые  люди  и  говорят   по-  еврейски,  как  мы.  Ты  заметила,  Хаим  с  Маратом  подружились,  и  Голда   с  Диной  разговаривала.
                --  Ложись  спать,  завтра  много  забот.  Главное,  чтобы  Голда  была  счастлива.  Они  красивые  подарки  привезли,  шкатулки  для  нас  и  Хаима.   Люди  скромные,  она  воспитательница  в  детском  саду,  получает  мало,   Абрам  зарабатывает  прилично. Не  хотели   французские  кофточки  одевать. Света  передала  Голде  конверт  с  деньгами.  Абрам  звонил  брату,  завтра  собираются  навестить  его,  тот  предлагал  машину  прислать,  отказался.  Попрошу  Хаима    отпроситься   у  начальника  после  обеда.  Не  каждый  день  сестра  замуж  выходит.  Пускай  отвезет  их  и  привезет. Утром  пойду  с  женщинами   по  магазинам,  ты  покажи  Абраму  город.
                --  Он  только  с  виду  такой   грозный,  дети  к  нему  тянутся,  на  колени  залезают,  целуют.  С  братом  они  совсем  разные,  Иосиф    низенький,  толстенький,  общительный,  не  одному  человеку   помог.  Года  четыре,  как  из  тюрьмы  вернулся,  снова  дела  крутит. У  него  цех  по  пошиву   чехлов  для  машин,  он   там  рабочим  оформлен.
                --   Не  каждый   богатый  дядя   щедрый,   он   подарил   племяннику  к  свадьбе  румынскую   мебель,  Голде,  дорогой  перстень.

Абрам  и  Иосиф  никогда  не  сорились,  но  и  душевной  дружбы  у  них  не  было.  Жили  каждый  по-своему   Старший,  Абрам,  женился  незадолго  до  войны,   вместе  с  родителями     провел  войну  на   Урале,  работал  на  танковом  заводе,   вернувшись  в  Гомель,  закончил  институт.   Иосифу  в  1941   исполнилось  восемнадцать,  его вызвали  в  военкомат,  и  отправили  на  курсы  подрывников.   Три  года   он  провел  в  партизанском  отряде,  видел  все  ужасы  войны.  Незадолго  до  освобождения  Гомеля,  его  группа  попала  в  засаду,  Иосифу   оторвало  первый  и  второй  пальцы  левой  кисти,  его  помощницу  и  подругу,  Дусю,  ранило  вниз  живота.  Долечивались  в  госпитале,  перед  выпиской,  хирург  пообещал  Иосифу,   с  хорошим  протезом  рука   будет  функционировать, 
Дусю  предупредил  о  возможных  болях  из-за  спаек,  необходимости  санаторного  лечения,   со  временем  боли  пройдут,  но   детей  у  нее  не  будет.  В  поношенной  солдатской  форме,  с  документами  из  госпиталя,   они    оказались  в  почти  полностью  разрушенном  Гомеле,   от  дома   дедушки  не  осталось  даже  трубы.  Город   заполнили  военные  и  работники   ЦК  и  СНК   республики,  оставшиеся  горожане   ютились  в  землянках  и  бараках.   Остановивший  их  патруль,  посоветовал    обратиться  в  штаб  партизанского  движения,   получить  документы.  Там   встретили  знакомых  партизан,  их  накормили,  выдали  новую   одежду,  сапоги.   Дуся  спросила,  не  знают  ли  кто,  где    фельдшерица   из  их  отряда,  в  ее  землянке,  в  медпункте,  спал  мальчик, Вася,  худенький   с  лицом  старичка.   Он  видел,  как  сожгли  их  хату  вместе  с  семьей,  осиротев,  ходил  по  дворам,  побирался.  В  отряд  его  привели    несколько  месяцев  перед  освобождением.   Дуся  при  случае  забегала    угостить  его  сухариком,   прижимала  к  себе  и  гладила,  она  тоже  потеряла  родителей,  их  расстреляли.  Оказалось,  фельдшерица  работает  в  санчасти,  ждет  направления  в  госпиталь,  мальчик  пока при  ней,  скоро  все  сирот  заберут  в  детдома.
                --  Иося,  заберем  Васю,  своих  у  меня  не  будет.

Иосиф  кивнул.  Дуся  ушла  искать  санчасть,  вернулась  с   испуганным  ребенком.  Документы выдали на  семью  партизан  с  ребенком,  просили  оказать  содействие  в  обеспечении  жильем  и трудоустройстве.  В  городе  им  дали  коморку  в  старом  бараке,   сырую  и  холодную,  продуктов  не  было.  Дуся  выпрашивала  кашу    на  военных  кухнях,  чтобы  подкормить  Васю.   В  поликлинике   Иосиф  услышал,  в  освобожденной  Риге,  разрушений  почти  нет,  много   латышей  убежало  с  немцами,   остались   свободные  квартиры,  на  рынке  полно  продуктов.  Всей  семьей  пошли  в  военкомат,  их  решение  одобрили,  выписали  документы,  дали  письмо  к  коменданту  города.  В  комендатуре  офицер  прочитал  документы,  на  бумажке  написал  адрес,  есть  пятикомнатная  квартира    рядом  с  памятником  с  девушкой.  Хозяева  удрали,  там  одна  комната  занята,  нашим  работником,  остальные  можете  занимать.  Мебель  там  есть.  Таких  больших  квартир  ни  Иосиф,  ни  Дуся  никогда  не  выдели,  их  поразили  размеры  комнат,  кухни  и  ванной,  люстры  и  блестящий  телефон  в  прихожей.  Выбрали  две  смежные  комнаты  и  просторную  девичью  рядом  с  кухней, для  Васи.   Сосед,  пожилой  майор,   выслушав  их  похождения,   посоветовал  обратиться  в  артель  инвалидов,  там  можно  приобрести  специальность,  и   заработать  прибавку  к  пенсиям.   Артелью  руководил  бывший  танкист  с  обезображенным  ожогами  лицом  и   пальцами.  Одноногие   и однорукие    сапожники,  портные,  занимались   ремонтом  и  производством   детских ботинок,  платьев  и   мужских  рубашек.   Дусю  направили  к  портным,  помогать  и  учиться,  Иосифа,  на  рынок  продавать  готовую  продукцию.  Сапожники  соорудили  для  него  протез  из  толстой  подошвенной  кожи, он   кончался   металлическим крюком,   обтянутым  кожей.    Иосиф    мог  левой  рукой  держать  ломоть   хлеба,  спичечный  коробок,  даже  завязать  шнурки.   Стоять  за  прилавком  ему  не  понравилось,   он  предложил  отвозить  товар  в  Гомель,   продавать   оптом,   доход  будет   больше.  Приезжая  на  родину,  встречая  бывших  партизан,  он  снова  чувствовал  себя   героем-подрывником.  Марат  помнил  еще  худого  веселого  дядю  Иосю,  с  орденами  и  медалями.  Для племянников  и  взрослых   он  всегда  привозил  подарки,  в  его  ботинках  Марат  с сестрой  ходили  в  школу.  Жизнь  в  Риге  у  Иосифа  и  Дуси  наладилась,   главной  заботой  был  Вася,  который  не  умел  считать  и  писать,  и  не  рос,  не   помогали  витамины,  не  усиленное   питание, не    тертая  морковь.   Иосиф  нанял  хороших  учителей,  за  полгода   Васю  подготовили  к  третьему  классу,  он  учился  охотно  и  старательно.    Как  сына  партизан-инвалидов,   Васю  приняли  в  Нахимовское  училище.  Учителя   его хвалили,  но  бегать  и  прыгать  ему  было  трудно,  болели   коленные  суставы.   Во  время  каникул  родители   возили  его  на  консультации  в  Москву  и  Ленинград,  Очень  пожилой  профессор     долго  осматривал  Васю,  сделал  рентгеновские  снимки  колен  и   лучезапястных  суставов,   пообещал,  вырастет  Вася,   будет  выше  отца,  но  бегать,  быстро  никогда  не  будет.    В  восьмом  девятом  классе    Вася   резко  подрос,  стал  на  голову   выше  Иосифа,  превратился  в  красивого,  стройного,  голубоглазого  и  русоволосого    юношу,  похожего  на  Дусю.     В  1949   закрыли  артели  инвалидов,  появились  промкомбинаты,  Иосиф  стал  заместителем  директора  по  снабжению,  из  левого,   не  учтенного,  материала,  продолжали  производить  товары  и  продавать  в  Белоруссии.  С  приходом  хрущевских   послаблений,    Иосиф  приобрел  штампы  для  пластмасс,  пуговицы,  расчески,  брошки,  пряжки  отправляли  в  Закавказье.   На  имя  Дуси  построил  каменный,  двухэтажный   дом  на  тихой  улочке, двор  оградил  высоким  забором.   В  период   процессов  по  делам   расхитителей  социалистической  собственности,  выручили  друзья,   всем  нужным  людям,  он  предусмотрительно  носил  конверты.   На  работе  его  ценило  начальство,  и  уважали  подчиненные.  Все  получали  долю  от  заработанных  денег. Сам   Иосиф  одевался  скромно,  в  поношенный  костюм,  местные  ботинки,  на  голове  широкая  кепка,  подарок  кавказских  друзей. С  работы  возвращался поздно,   дома за  ужином   говорили  о  житейских  заботах,  но  больше  о  Васе.    После  окончания  училища,  ему  выдали  аттестат  зрелости,  комиссия  признала  его  не  годным  для  военной  службы.  Дуся, заметила  переживания  сына,  все  его  товарищи   поступили  в  военные   училища,   и  предложила  отправить  его  на  учебу  в  Минск. Вася  не  возражал.   Поступать  поехали  всей  семьей,  документы  подали   на  факультет  инженеров-конструкторов.  Комнату  сняли  у  бывших  гомельчан,   евреев,   знакомых  Иосифа  с  довоенного  времени,  с  питанием.   Дуся  навещала  Васятку,    возила  гостинца.  Приезд  сына  на  каникулы  был  для  них  праздником.  На  последнем  курсе    Вася   женился  на  племяннице  хозяев  квартиры,  студентке  мединститута,  остался  в  Минске.    В  тюрьму  Иосиф  угодил  в  спокойное  брежневское  время,   когда  воровали,  приписывали,  давали  и  брали   все,  кто  мог.   На  улице  к  нему  подошел  незнакомый  мужчина,  обратился  по  имени-отчеству,  передал  привет   от   большого   милицейского  начальника,   из  Москвы  пришло  указание  разобраться  с  анонимкой,  направленной   в  ЦК  и  Генеральную  прокуратуру,  телега   написана  грамотно,  много  фактов.   За  ним  придут  через   десять  дней.     Ко  дню  ожидаемого  ареста  и  обыска   все  имущество  Иосифа    состояло  из    его  одежды  и  шапки-аэродрома.   Марат  не  часто  бывал  у  дяди,  о  печальных  событиях  не  знал,  звонок  Дуси  на  вахту  удивил  его. Он  кончал  второй  курс,  готовился  к  поездке   в  Казахстан,  со  студенческим   строительным  отрядом.   Тетя  говорила  из  будки  рядом  с  общежитием,  попросила  выйти  и   повернуть  за  угол,  она  его  ждет.  Встревоженная   Дуся,  говорила  тихо,  оглядываясь:  «  Маратик,  у  Иоси   неприятности,  он  просит  тебя  сохранить  этот  чемоданчик».   Такие    маленькие  фибровые  чемоданы,   назывались  балетки,   их   пользовали  студенты,   спортсмены  и  командированные.   Спрашивать   не  стал,  понял.   На  стройки  Марат  ездил  со  старым  вместительным  рюкзаком,  большой  чемодан  сдавал  в  камеру  хранения.   Уложив  маленький  чемоданчик,   в  большой,   отнес,  поставил  на  стеллаж,  привязал  бирку  и  получил  номерок.   Родители  написали,  Иосифа   осудили   только на  три  года,  благодаря   хорошему   адвокату  и  заботам  Дуси,  она  собрала  в  Белоруссии  газеты,  где  упоминалось  имя  мужественного  подрывника  немецких  поездов,   Иосифа  Голода,  и  просьбу  от  ветеранов  партизан  к  суду  проявить  милосердие.  Опытный  адвокат  час  перечислял    подвиги  подсудимого  и  все  его  награды.  Прокурор  просил   девять  лет.   Марат   вернулся  в  середине  сентября,  по  дороге  навестил  родителей,  забрав  свой  чемодан  из  камеры  хранения,  положил  на  шкаф,  весной  снова   отнес  в  камеру  хранения.   Навестил  Дусю,   может,  нужна  помощь,  она   поблагодарила  за  заботу,   рассказала,   что  была  у  Иоси  в  колонии,  он  в  порядке,  ждет  амнистии,  как   участник  войны  и  орденоносец.    Вася  дважды  приезжал  к  ней,   навестил  отца.   Иосиф  провел  в  колонии  больше  года.    Поздравить  дядю  с  возвращением,    Марат  пришел  с  чемоданчиком  и  бутылкой  коньяка,  Иосиф  был  возбужден  и  весел,  рассказывал  о  жизни  в  колонии.  Он  организовал   там пошивочный  цех,   выпускали  чехлы  для  автомобиля  «  Волга»,  привез  денег,  хватит  на  две  машины.   В  колонии   тоже люди  работают,  начальство  от  денег  не  отказывается.   Осмотрев  чемоданчик,  похлопал  по  нему.
                --  В  нем  подарок  к  твоей  свадьбе,  мебель, и  для  невесты  перстень.  Маратик,  мы,  деловые  люди,  слово  держим.  Ищи  невесту.
   
Пришедших  приглашать  на  свадьбу  Голду  и  Марата,  тетя  и  дядя  встретили  приветливо,    с  угощением.   На  свадьбу  приедет  и  Вася  с  семьей.  Дуся  внимательно  осмотрела  невесту.
                --  Иоська,  смотри,  какую  ладную  девку   Маратик   нашел. 
                --  Молодец,  племянничек,   я  обещание  не  забыл,  дай  мне  адрес  квартиры,  до  свадьбы  завезу  румынский  гарнитур.  Евдокия  Ивановна,  принеси  подарок  для  невесты.

Дуся  вернулась  с  перстнем,  подала  Марату:   «Сам  одень  невесте,  чтобы  жили  долго  и  счастливо»

Назавтра,  после  свадьбы,  шумно  проводили  домой   гостей  из  Гомеля,  обнимались  и  говорили  добрые  слова,  приглашали  в  гости.  Дора  обняла  невестку,  отвела  в  сторонку.
                --  Голденю,  тебе  повезло,   любить  свекровь  на  расстоянии  проще,  по-матерински,  дам  совет,  для  счастливой  жизни,   нужен  мир  в  доме.  Не  спорь  с  мужем.  Надо  уметь  уступать.  Марата  я тоже  просила  об  этом.    Живите  дружно.  Будет  нужда  посидеть  с  ребеночком,  сообщи,  возьму  отпуск   и  приеду.  Светины  дети  у  меня  на  руках  выросли  и  вам  помогу.
               
Вечером   молодые  уехали  на  неделю  в  Москву,  путевки  с  проживанием  в  гостинице  «Пекин»,  свадебный  подарок   Друянов.   Яков  решил,  что  такой  подарок  запомнится  на  всю  жизнь.  Шеры  остались  впервой  одни.  По  вечерам,  после  ужина,  ждали  звонка  из  Москвы,  Голда  восторженно  рассказывала,  как  они  провели  день,  и  куда  пойдут  завтра, это  поднимало   их   настроение.  Вспоминали,  как  весело  прошла   свадьба.  Все  остались  очень  довольны,   а  портниха,  которая  гуляла  на  многих  свадьбах,  сказала,  что  такой  свадьбы  не  помнит.  Ты  заметил,   Хаим  с   Диной  и  Гришей,  смотрелись,  как  счастливая  семья.   Неех  согласно кивал,   даже  Берка  развеселился,  кричал  «Горько»  и  пел  «Ой  Ицикел  хот  хасене  кихат»,  красиво   сын  Голода,  Вася,  танцевал  вальс  с  невестой,  вставал  на  колено  и  целовал  ручку.
                --  Цильке,  мне  показался  Яшка   постаревшим,  грустным.   
                --   Ему  предлагают  оперироваться  в  Москве.  Он  не  согласен,  собирается  на  пенсию,  с  внуком  будет  гулять.
                --  Правильно  Яшка  сказал,  время  бежит  быстрее  спутника,  кажется,  вчера  вернулись  из  Чурака,  а  прошло  около  тридцати   лет.  Состарились.

Свадьба  прошла    шумно  и  весело,  не  только  портниха,  Хаим  и  Циля    на  таких  не  гуляли.  Гостей  пришло  много,  больше  молодежь. Голда  пригласила    подружек  по  школе  и  техникуму,  и  работников  столовой.  Марата  пришли  поздравить  однокурсники,    сотрудники,   бывшие  коллеги-дальнобойщики,  два  армейских  друга  из  Белоруссии,    молодые  люди,  одержимые идеей  отъезда. Несколько  парней  принесли    гитары,  пели   незнакомые песни,   с  намеками  и  неприличными  словами.   На  стенах  зала   висели  листы  ватмана  с  рисунками  с  стиле  Битструпа,  изображая  жизненный  путь  жениха  и  невесты.  Гости  активно  выпивали  и  закусывали,  громко  разговаривали,  танцевали.  Ближе  к  полуночи  молодежь  вместе  с  женихом  и  невестой,  взявшись  за  руки,   закружили  в  танце  с  песней  «Коль  Исраиль  хай».  Владимир Григорьевич  забеспокоился,  Не  случилось  бы  чего.  За  такое  могут  и  привлечь.  Неех  его  успокоил,  все  танцующие  собираются  уехать  и  секрета  из  этого  не  делают,  о  них  и  так  знают,  некоторые  ездили  на  прием  в  Верховный  Совет   в  Москву
                --  Пусть  они   танцуют   и  поют.  Меня  волнует,  почему   Фима  пляшет  вместе  с  ними.
                --   Мы  собираемся  ехать  вместе  с  Голдой,  года  через  два-три.  Ему  надо  тоже  об  этом  думать. 
   
Захмелевший  дядя  Иосиф,  пытался   поухаживать  за  девушкой,  Дуся  его  порыв не  одобряла,  оттягивая  мужа  за  руку.  Иосиф  громко  просил   дать  ему  глоток  свободы,  но  в  сопровождении  Дуси  возвращался  к  столу.   Жених  и невеста  не  скрывали   своего  счастья,  Голда  на  радость  гостям  кормила  Марата  тортом,  приготовленным  ее  сотрудниками.   

Женитьба  Голды,  появление  внуков,  мальчика  Рувена,  через  полтора  года  девочки  Авивы,  изменило  привычный  уклад  жизни  семьи.  Воскресные  обеды  чаще  проходили  у  Голды.  Они  выменяли    квартиру  на  три  запущеннее  комнаты  в  коммунальной,   в  центре,  близко  к  Мельничной.  Марат  с  приятелями   месяц  занимались   ремонтом  после  работы.  Циля  проводила  у  внуков  все  свободное  время,  в  полдень приходил  на  полчаса  Неех  со  свежими  булочками.  Часто  забегал  Хаим.  По  вечерам  собирались  компании  молодых  людей,  говорили  об   отъезде,  учили  иврит  по  потрепанному  учебнику.  У  Голды  всегда  было  заготовлено  фирменное  угощение,  котлеты  с  жареной  картошкой,  она  шутила, где  кормится  больше  тысяч,  остается  немного,  для  десяти.   На  воскресных  обедах  успехами  на  работе  хвалилась  только  Дина,   ей   не  мешали,  но  слушали   без  интереса.  По  вечерам  Циля  звонила  Друянам,  делились  впечатлениями  о  внуках,   Гинду  тревожило  состояние  Якова,  после  лечения  в  санатории  в  Крыму,  нет  улучшения,  все  время  сосет  валидол.  Очень  переживают  за  Осю,  постоянно  меняет  жен,  носится  по   Союзу,  чаще  видят  его  в  телевизоре,  чем  дома.  Гинда  приглашала,    разговоры отвлекут   Якова  от  дурных  мыслей.  Встретившись,  вспоминали  прошлое,  тему  отъезда  избегали.   Часто  звонила  Дуся,  довольная  обретением  родственников,  они  были  в  Риге  одиноки. Циля  часто  встречала   ее на  рынке  и  в  мясной  лавке,   аккуратно,   но  не  богато  одетую,   не  улыбчивую  женщину.  Мясник   был  с  ней  особенно  приветлив  и  старался  угодить,  говорили  муж  ее,  еврей,  большой  махер. Опытный  глаз   Цили  не  определил  в  ней  потенциальную  покупательницу   заграничных  кофточек. Она  не  знала,  что  у  Дуси   есть  невестка  в  Минске,  большая  модница.  Дуся,  узнав  о  прежнем   занятие  Цили,    пожалела  об  упущенной  возможности.   Вместо   сумки   Циля   носила  ридикюль,   в  котором   лежали  несколько  комплектов   косметики.   Таскать  тяжелые  сумки  стало  тяжеловато,  к  вечеру  болела  спина  и  колени,  да  и  спрос  стал  меньше. В  моду  вошел  макияж,    а  хорошей  косметики  в  магазинах  не  продавали.   Дуся  взяла  два   комплекта,  не  торгуясь. По  телефону   она  могла  час  хвалить  невестку,  внуков  и  сына,  ругать  мужа  за  любовь  спиртному.   На  День  Победы  пригласила  в  гости,  приедет   Вася  с  семьей.  Принял  гостей  радушно,  по-родственному,   Иосиф шутил,  вспоминал  веселые  байки,  играл  с  внуками,  не  забывал  наливать  гостю  и  себе.  Расставались  с  объятиями  и  поцелуями. Циля  пригласила   Голодов   и  Друянов  на  Рош - ха - Шана.    Голда  готовилась  ко  вторым  родам,  быстро  засобиралась  домой,  вскоре  ушел  и  Хаим,  Гриша    попросил  его  сходить  с  ним  в  синагогу,  там  молодежь  пляшет  и  поет.  Яков  с  Иосифом  вспомнили  войну,  предложили  выпить  за  то,  что    остались  живы.   Иосиф опрокинул  рюмку.
                --  То,  что  живы  остались,  большое  чудо.  На  фронте  были  окопы,    перед  ними,  немцы. В  лесу,  враг  везде,  со  всех  сторон,  еврея  могут и  свои  прикончить  на  задании.  Даже  там  надо  было  помнить, что  еврей.  Вспоминаем  с  Дусей,    удивляемся,  как  выжили.   Я  школу   перед  войной  закончил,  нас  учили,  человек,  звучит  гордо.  Оказалось,  нет  страшней  и   безжалостней  человека,  волк  добрей.   Немцы  с  полицаями   жгли  людей  в  хатах,   потом  мы  поджигали  их  дома.  Они  вешали   нас,  мы  их.   В  лесу,   можно  было  утонуть  в  болоте,  во  время  блокады,  умереть  от  голода.  Давайте  за  тех,  кто  остался  там.

Не  надо  вспоминать  прошлое,  --  попросила  Дуся, --  лучше  забыть.   Когда  приехали  в  Ригу,  устраивались,  Васю   учили,  дом  строили,  Ося   войну  редко  вспоминал,  в   последние  годы,  часто  кричит  по  ночам,  лес  сниться.   Я  к  врачу  ходила,  он  таблетки  дал,  не  берет,  водкой  лечится.  Одна  радость,  когда  Вася  с  детьми  приезжает.  Яков  согласно  кивал.
                --   Для  тех.  кто  выжил  в  этой  войне,  она  основное  событие,  всегда  с  нами.   Мне  снится  немецкий  пулемет,  слышу  свист  пуль,  иногда,  днем,  вспоминаются  лица  однополчан,  они  все  погибли.  В  гимназии  читал  книгу  путешественника  по  Африке,  он  описывал,  как  дикое  племя  переправлялось  через  реку,  кишащую  периньей.   Те,  на  кого  набрасывались  хищники,  тонули,  размахивая  руками, успешно   добравшиеся  до  другого  берега,    показывали  пальцами  на   тонущих,  и  громко  хохотали.  Автор  считал,  что  они  смеются  над  неудачниками.  Думаю,  он  не  прав,  они  радовались  тому,  что  остались  живы.  Так  и  мы  после  войны,  так  радовались,  но  пережитое  всегда  с  нами  и  никогда  нас  не  оставит,  и водка  не  поможет.
 
Проводив  гостей,  Циля  и  Неех  решили  отдохнуть  перед  мытьем  посуды,  заварили  свежий  чай.  Прием  удался,  все  хвалили  плов,  голубцы,  рыбу,  паштет  и  холодец    ели  с  охотой  и  удовольствием.  Особый  восторг  вызвал  леках
                --  Цильке,  как  ты  себе  думаешь,  нравится  Володе   поход  Гриши  в  синагогу.  Он  и  в  прошлом  году  с  друзьями  ходил,  там  на  десять  евреев  по  «товарищу»  и  скрытой  камерой  снимают. Ты  заметила,  Гриша  Израилем  интересуется,   больше  Хаима, если  он  решит,  его  дед  не  сможет  отговорить.
                --    Это  не  завтра  будет.  Плохо,  что  Хаим  с  нами  поехать  не  может,  он  не  сильно  хочет,  здесь  у  него  все  есть.  Яков    выглядит  не  важно,  не  помогает  лечение  у  московских  врачей.  Пусть  его  Бог  бережет. Голоды  тоже  воевали,  он  ранен,  много  страшного  видели,   но  они  моложе.  Не  помню,  говорила  тебе  или  нет,  их  невестка  познакомилась  на  пляже   с  отъезжающей  семьей,  врачами.  Подружилась  с  ними,  переписывается,   врачи  в  Израиле  хорошо  устроены,   она   собирается  и  Вася  не  против.   Из  Минска   ехать  не  хотят,  поменяют  на  Ригу.  Иосиф   молчит,  но  если  они  уедут,  выхода  не  будет.  Они  узнавали,  инвалиды  войны  в  Израиле  получают  приличную  пенсию,  их  обеспечивают  жильем,  думаю,   он  не  голый  поедет,   и  там  найдет,  чем  торговать.

Выступая  на  совещании,  Яков  почувствовал  себя  плохо,  схватился  за  сердце  и  стал  оседать,  держась руками  за  трибуну.  Его  успели  подхватить,  скорая  помощь  отвезла  в  спецбольницу.  Послали  машину  за  Гиндой,   она  сообщила  Пине.  После  ЭКГ,  диагностировали  обширный  инфаркт,   приписали  строгий  постельный  режим,    поставили  две  капельницы,   подвели  кислород,    врачи  и  сестры  не  отходили,  появился  профессор  из  Республиканской  больницы,  строгий  и  серьезный,  за  ним  Черфас,  хорошо  знакомый  Гинде,  он,  как  всегда,   приветливо  улыбался.  Яков  лежал  с  закрытыми  глазами.  К  вечеру  народу  в  палате  стало  меньше,  Гинде  разрешили  сесть  рядом  с  кроватью,  Она  взяла  его  за  руку,  погладила,  Яков  открыл  глаза, тихо   заговорил  по-еврейски.
                --   Гинделе,  не  плачь.
                --   Молчи,  Яша,  тебе  нельзя  напрягаться.
                --   У  меня  сейчас  нет  болей,  только  чувствую,  как  сердце  трепыхается.  Я  умираю. 
                --    Не  говорите  глупостей,  все  будет  хорошо. Пине  профессора,  сказали.  Молчи,  Яша.

Гинда  отправила  Пиню  позвонить  Шерам,  Неех  и  Циля  обещал  завтра  утром  быть  в  больнице,  сменить  Гинду.  Умер  Яков  в  полночь,  несколько  раз  вздохнул  и  перестал  дышать,  прибежала  сестра   и  много  врачей,  родных  попросили  выйти.  Прошел  час  и  персонал  с  опущенными  головами,  прошли  мимо.   Утром  узнав  о  смерти  Друяна,  Неех   заплакал,  Циля  позвонила  Голде  и  пошла  к  Гинде.   Некролог  напечатали  в  республиканских  газетах,  хоронили,  как  высокого  государственного  чиновника,  с   венками,  орденами  на  подушечках, большим  военным  оркестром.  Выступающие  говорили  о  заслугах,  скромности  и  честности.  Гинда  держалась  за  Пиню,  с  другой  стороны  ее  поддерживала  Цили  и  Голда. Она  беззвучно  плакала. Осю  найти  не  удалось.  Ответственные  работники,  выражая  соболезнование,   жали  Гинде  руку,  просили  обращаться,  если  будут  сложности  с  оформлением  республиканской  пенсии.  На  поминки,  организованные  сотрудниками,  Гинда  не  пошла.  Хаим  отвез  ее  с  Цилей  домой.  Неех  с  Пиней  оформили  все   документы.   Вечером  Неех  сходил    в  синагогу,  сказал  кадиш  и  записал  в  книгу  для  поминальной  молитвы.  Он  был  уверен, что  поступает  правильно.  Умер  еврей.  Еще  была  свежа  память  о  похоронах  Якова,  позвонила  Рейзл,  сообщила  о  смерти  Гарри. 

                О  возвращении  Рейзл,  Циля  узнала,  встретив  ее  на  рынке, тотчас  пошла  в  кафе  и  рассказала  Нееху.  Они  поселились  в  своей  квартире  на  Красноармейской.   Рейзл  очень  изменилась,  поседела,  мало  говорит.  Циля  предложила  помощь,  она  отказалась,  у  них  все  есть,  они  с  Гарри  получают  хорошую  зарплату  и  паек.  Всю  войну  они  провели  в  Сибири,  работали  переводчиками  в  лагере  для  пленных  немцев,   здесь  будут  работать  в  лагере  под  Огре.  Циля   проводила  ее  до  дому,  Рейзл  подарила  деревянные  ложки  и  тарелку,  очень  красивые,  сделанные  пленными  немцами.  Циля  пообещала  навестить  их  вечером,  всей  семьей.  Она  купит  мяса  и  приготовит  плов,  есть  у  нее  рубашки  на  подростков,  кофточка  для  Рейзл,  Неех  приготовит  торт  и  булочки.  До  войны  у  них  не  было  родственных  отношений,  когда  Неех  появился  в  доме  Копеля,  старшая  дочь  с  младшими  детьми  общалась  мало,  она  кончала  гимназию,  была  невестой.  Приняли   их  хорошо,  мальчики   подросли,  отличались  цветом  волос.    Всем  понравился  плов  и  торт.  Гарри  в  офицерской  форме  выглядел  молодцевато,  рассказывал  о  жизни  в  Сибири.  Рейзл  не  улыбалась,  в  глазах  застыла  тоска.  Вспоминали  довоенную  жизнь,  Копеля  и  Бейлу.  На  стене  висела  увеличенная  фотография,  Тайбеле  на  руках   у деда.  Неех  предложил  выпить  за  тех,  кто  не  вернулся,  Гарри  охотно согласился.  После  Сталинградской  победы,  пленных  привозили  эшелонами,  допросы  шли  круглосуточно,  еще  не  отошедшие  от  испуга  за  жизнь  немцы,  говорили  правду  о  зверствах,  об  уничтожении  евреев,  о  гебельсовской  пропаганде.  Спать  приходилось  мало,  усталость  снимали   спиртом,  непьющий  до  войны  Гарри,  привык   быстро  и  на  всю  жизнь. По  дороге  домой,  Циля  заплакала.
                --  Потерять  ребенка  --  это   самое  большое горе,  навсегда.  Зря  напросилась  в  гости, тяжело  ей,  не  до  гостей.

Рейзл   жила  уединенно,  на  семейные  торжества  приходила  редко,  иногда,  с  Гарри. Раз  в  год  на  ее  день  рождения,    Бер   и  Неех с  женами,  приносили  цветы  и  подарки.  На  Новый  Год  Рейз  звонила  братьям,  желала  счастья  и  здоровья,  на  свою  жизнь  не  жаловалась.   Неех  покупал  в  синагоге   мацу  на  три  семьи,   Бер  свой  пакет  забирал,  Рейзл,  относил  сам.  Его  приходу  она  была  рада,  называла  Неехл,  поила  чаем  с   домашним  печением,  которое  напоминало  Бейлино.   Однажды  застал  Нюру,  с  ней  был  мальчик,   Неех  знал,  в  44  году,  она  сошлась  на  фронте  с  полковником,  он  погиб.  Неожиданная  встреча   ее  смутила,   они   торопливо  ушли.    Близнецы  ушли  из  дому  рано,  Пауль   женился  на  втором  курсе,  у  него  две  девочки- двойняшки,   Танечка  и  Скайдрите,  не  похожие  между  собой,  но  обе  с  обликом  бабушки  Розы,  милые  и  забавные.  Он  любящий  муж  и  заботливый  отец.  Илья   стал  верующим,  активным  сионистом,   дружил  с  такими,  как  он,   носит  кипу, соблюдал  кашрут,  ходит  в  синагогу,  дома  бывал  редко,   жил  у  невесты,  дочери  религиозного   преподавателя  математики.   Рейзил  пугали  его  поездки  в  Москву  на  встречи единомышленников,  за  литературой,  на  акции  протеста,  она   понимала,    чем  могут   закончиться  эти  занятия.  Будущего  свекра,  вызывали  в  Комитет   и   грозились  выслать.  Ее  начальник,  обычно  вежливый  и  доброжелательный   изменил  отношение,  стал  придирчив  и  строг,  прозрачно  намекнул   о  скорой  пенсии.  Гарри  воспитанием  сыновей  не  занимался,  в  редкие периоды  трезвости,  удивлялся,  как  быстро  они  выросли.   На  просьбу  поговорить  с  Ильей   по  поводу  его  опасных  увлечений,  не  согласился.
                --  Не  уверен,  что  Бог  существует,  слишком  много  горя,  мерзости  и  несправедливости.  Мы,  евреи,  единственное,  что  нас  сохраняет,  это  вера.  Если  один  у  нас  семье  верит  и  молится,  пусть  молится  за  всех.  Выгонят  меня  с  работы,   исключат  из  Партии,  пусть,  мы  проживем.

Первым  уволили  Гарри,  с  майорской  пенсией.  Он  устроился  сопровождающим   вагонов-рефрежераторов,   с  мясными  продуктам  для  спецстоловых  в  Москве,   дома  бывал  редко и  коротко,  всегда  трезвый. Помогал  по  хозяйству,  ходил  за  продуктами,  общался  с    внучками,  которые  обожали  его  и  называли  дедулей.  Со  временем  посещения  стали  реже,  без  чемодана, в  котором   он  приносил  белье  для  стирки. Оставив  на  столе  пенсию,  спрашивал  о  здоровье  детей  и  внучек,  не  глядя  на  жену,  и  уходил.   Растерянная  и  расстроенная   Рейзл    поделилась  с  Нюрой,   может  посоветует,  как  вернуть  мужа.  Подруга  через  знакомых  на  железной  дороге   навела  справки.   Начальство  Гарри  хвалило,  работает  он  вместе  с  молодой  начальницей  поезда,  бывшей  учительницей,  одинокой,  тоже  примерной   сотрудницей.  Во  время  поездок,  у  каждого  свое  купе. 
                --  Успокойся,  Роза,  никого  он  не  полюбит,  кроме  тебя. Пойми,  устал   человек.  Без  тебя  он  жить  не  сможет,  вернется. 

Однажды,  рядом  с  пенсией   положил  на  стол  толстую  пачку  сторублевых  купюр,  перевязанных  бечевкой,   столько  денег  Рейзл   никогда  не  видела. 
                --   Мы  с тобой жили  бедно,  ты  перешивала  довоенные  платья   и  штопала  носки.   Выбрось  поношенную  одежду,  купи  самое  лучшее.  Не  покупай  супные  наборы,  не  экономь  на  еде.  Пусть  Паша  купит  приличную  машину. Надо  помочь  Илье,  чтобы  не  жил  примаком  в  семье  учителя.    

Рейзл  хотела  спросить,  откуда  у  него  такие  деньги,  но  не  успела.   В  пачке  оказалось  семь  тысяч,  она  положила  пачку  в  шкаф  под  белье,  придет  Паша,  решит,  что  с  ними  делать.  Внучки   по-русски  говорили    с  трудом,  она  читала  им  стихи,  сказки,  пела  песни.  Девочки  в  каждый  приход  спрашивали  про  дедулю. Они  стали  школьницами,  у  них возникало  много  вопросов,  не  всегда  смешных.
                --  Бабуля,  почему  евреев  не  любят?
                --  Не  меня  надо  об  этом  спрашивать,  я  еврейка   и  люблю  евреев,  вас,  вашего   папу,  Илю,  дедушку.  Мне  нравятся  евреи,  которые  на  скрипках  играют   и  на  рынке  торгуют,  я  росла  с  ними  на  форштадте. Мне  есть,  кого  ненавидеть.  Станете  взрослыми,  сами  разберетесь.

Из  очередной поездки  в  Москву,   Илья  ко  времени  не  вернулся,  позвонила  невесте,  той  тоже  дома  не  было.  Рейзл  потеряла  покой,  сидела  дома  в  ожидании  его  звонка,  позвонил  незнакомый,  попросил  не  беспокоиться,  Илью  задержали,   он  в  милиции,  у  наго  нет  ничего  запрещенного.  Подержат  несколько  дней,  и  выпустят.  Будут  новости,  он  сообщит.  Позвонили  через  неделю,   вечером,    Илью  посадили  на  рижский   поезд,  его  выдворят  из  страны,  на  сборы  дадут  48  часов.  Резл   прозвонила   Паше,  он пообещал  приехать  завтра  утром,  попросил  не устраивать  трагедию,  Илья  сам  этого  добивался.  Надо  бы  позвонить  Гарри,  но  куда,  не  знала.  Нюра  выслушав    подругу,  долго  молчала,  ответила  сухо. 
                --   Тебе  пора  понять,  у  них  своя  жизнь.  Моего  отправили  на  подводную  лодку  на  Дальний  Восток,  у  меня  нет  еще  сына  и  внуков.  Только  тоска.  Прими  снотворное  и  ложись  спать,  я  так  делаю.   
 
Илья  пришел  в  хорошем  настроении,  просил  не  расстраиваться,  их   с  подругой  выселяют  вместе,  у  ее  отца  был  обыск,  его  ждет  то же.  Из  Вены  пришлет  телеграмму,  приедет  в  Израиль,  пришлет  письмо  или  позвонит.  Устроиться  будет  помогать,  может  прислать  вызов.
                --  Не  надо  мне  вызов,  сынок,   и  помогать  не  надо.  Будешь  счастлив  ты,  и  я  буду  рада.

Провожали  Илью  мать,  брат,  Неех  и  Хаим.  Бер  попрощался   на  проводах  дома,  сказал,  чтобы  Рейзл  не   переживала,   живут  там  не  плохо,  и  в  гости  ездить  можно.  Илья  не  задержался  в  Вене,  позвонил  из  Хайфы,  живут  в  центре  для  репатриантов,  учат  язык,  знакомятся  со  страной,  все  нравится.  Письма    приходили  часто,  к  Новому  Году    Илья  прислал  посылку  с  нарядами  для  племянниц.  Девочкам  платья  очень  понравились.   Рейзл  жила  все  время  в  ожидании,   прихода  Паши  с  семьей,    писем  от  Ильи,  появления  Гарри.  Он  появлялся  не  каждый  месяц,   случалось,  звонил,   обычно  приходил  с  подарками  для  внучек,  купленными  в  Москве.    В  это  утро  она   проснулась  совершенно  не  отдохнувшей,   растревоженной,  ей  снился  Гарри,  молодой,  красивый,  веселый,  он  махал  ей  рукой.   Звонок  телефона   испугал,  женщина,  по - казенному  вежливо    поздоровалась,  звонят  из  Республиканской  больницы,  ей  нужна  квартира  Гордона  Гарри  Львовича,   поинтересовалась,  кем  приходится  ему  мадам.  У  Рейзл  в  груди  что-то  оборвалось,  во  рту  стало  сухо.   Ей  хотелось  бросить  трубку.   Женщина  ровным  голосом  повторяла.
                --  Мадам,  извините,  не  вешайте  трубку. Кем  Вы  приходитесь  Гордону?
                --   Я  его  жена. Что  с  ним  случилось?
                --   Такие  сообщения  по  телефону  не  передаются,  извините,  мадам.   Вам  следует  придти   для  разговора  с  врачом,  получить  документы,  не  забудьте,  пожалуйста,  свой  паспорт.  Прошу  прощения.

Больше  двух  месяцев,  его  не  было,  он  умер,  один,  почему   не  попросила  Бера  узнать  его  адрес.   Надо  ехать   в  больницу.  Рейзл  закрыла  лицо  фартуком,  вытирая  слезы.   Заголосила,   причитая   по-еврейски,  за  что,  за  что?    Со  дня  гибели  Тайбеле  и  родителей   у  них   не  было  ни  одного  счастливого  дня.   Я  виновата,  надо  было  узнать,  где  он.    Позвонила  на  работу  Паше,  он   попросил  не  выходить  до  его  приезда  из  дому,  ждать  его  с  Велтой.  Нееха  дома  не  было,  услышав   о  разговоре  с  больницей,  Циля   заплакала,  она  сейчас  же  сообщит  Нееху  и  Хаиму.  Пусть  Бог  даст  ей  силы.   Мы  приедем.  С  Рейзл  поехали   мужчины,  Циля  и  Велта  остались  дома.  Заведующий   отделением  выразил  соболезнование,  у  больного  был  рак  желудка  с  метастазами  в  печень,  медицина  в  таких  случаях  бессильна.   Старшая  сестра  принесла  узелок  с   портмоне,  кошельком   с  тремястами   рублями, и  портсигаром.  В  гардеробной  комнате  проверили  паспорт,  кастелянша  вынесла  на  прилавок  сапоги и  завязанный   мешок,    на  шпагате   и  узле  стояли  сургучные  печати.  В  мешке  лежал  китель,  галифе   и  чемодан.  Попросила  расписаться  в  получении  и  посоветовала,  глядя  на  Хаима,  идти  в  морг.  Там  дадут  документы  для  ЗАГС*а.  обо  всем  нужно  договариваться  с  санитарами.  Они  скажут,  что  надо  принести, где  заказать  гроб  и  цветы.  Это  в  их  обязанности  не  входит,   стоит  отблагодарить.   Рейзл  молчала.  Вечером  пришел  Бер  с  женой,  принес  водки.  Велта  приготовила  ужин. Организацией  похорон     занялись  Неех  и  Хаим,  Паша  передал  им   пятьсот  рублей,  просил  не  жалеть  денег.  У  могилы   собрались  только  родные и  Нюра, отдельно  стояла  средних  лет  женщина  в  черном.  Поминальную  молитву  прочитал  старик  из  синагоги.  На  свежий  холм  положили  цветы  и  камни.   Рейзл  попросила  Нееха  договориться  с  администрацией  о  месте  для  себя  рядом  с  мужем.  Последней  могилу  покинула  Рейзл,  она  что-то  шептала.   С  кладбища  все  отправились  на  Мельничную,  Голда  приготовила  обед, Бер   тихо  предложил  выпить  стоя,  пусть   ему земля  будем  пухом  и  душа  Гарри упокоится  в  раю.  Он   был  добрым,  скромным,  честным  человеком,   но прожил  тяжелую  жизнь  полную  тоски  и  печали.  Пусть  будет  просителем  за  наших  детей  и  за  нас.   Рейзл    молчала,  она  видела  мужа,  молодого,  красивого  и  веселого  за  столом  в  отчем  доме   и   состарившегося,  с   выражением  вины  на  лице  и  понурой  головой.  Видением  менялось,  как  в  калейдоскопе.  Разговоры  за  столом  она  не  воспринимала.  Неделю  каждое  утро  уходила  на  кладбище,  по  дороге  покупала   букет  астр,  их  любил  дарить  ей   Гарри  в  далекие  счастливые  годы.  Собираясь  в  очередной  раз,  вдруг  заметила,  вещи  разбросаны,   пыль  на  комоде,  в  раковине  посуда,  не  снимая  пальто,  стала  возвращать  все  на  свои  места,    механически  разделась,   подвязала  фартук. К  вечеру  добралась  до  прихожей,  под  вешалкой  лежали  вещи,  полученные  в  больнице   и  чемодан.  В  портмоне   нашла  свою  фотографию,  послевоенную,  для  пропуска,  фотографии  мальчиков,  накладные,     квитанция  из  прачечной.    В  кошельке  осталась  мелочь,  маленький  ключик  и  жетон  камеры  хранения  на  вокзале.  Китель  и  галифе  отнесла  в  корзину  с  грязным  бельем,  сапоги  спрятала  в  кладовой,  чемодан  занесла  в  спальню   и  попыталась  открыть,  нее  смогла,  вспомнила  про  ключик.   На  внутренней  стороне  крышки,  под  прозрачной  пленкой   увидела  довоенную  семейную  фотографию.  Тейбеле  Гарри  держал  на  руках, мальчики  стояли  рядом   с  ней.  Она  хорошо  помнила   модную  фотографию  на  Мариинской  и  мастера,  Алекса,  франтоватого  веселого  и  суетливого,  он  занимался  ими  целый  час.  Рядом  приклеено  пластырем  расписание  электричек  на  Взморье,  видимо,  там  он  жил.  Под  майками,    кальсонами,  носками  и  нижними    рубашками  лежали  книга  на  немецком   и  четыре   пачки  денег.  Рейзл  забеспокоилась,   а  вдруг  на  вокзале  хранятся  тоже  деньги,   проработав  в  Комитете  долгое  время,  знала,  найти  хозяина   будет  не  трудно.    Начнутся  слежки  и  обыски.  Сегодня надо  забрать.   Торопливо  одевшись,  пошла  на  трамвай.   Оглядываясь,  подала  жетон,  дежурная    без  эмоций  подала   большую  хозяйственную  сумку.  Дорога  домой  показалась  вечностью.  В  прихожей  заглянула,  там  лежали    бумажные  пакеты,  перевязанные  по - магазинному,   все  занесла  в  столовую  и  положила  на  диван.  Слава  богу,  денег  нет.  Видимо,  Гарри  собирался  придти  с  подарками,  на  чеках  из  московского  магазина  «Ванда»,  стояло  число  начала  прошлого  месяца.  Он  купил   обновки  для  всей  семьи.  Можно  было  не  бежать  на  вокзал,  на  ночь  глядя,  Гарри  не  стал  бы  деньги  сдавать  в  камеру  хранения.

К  постоянным  разговорам  об  отъезде  Хаим  привык  с  раннего  детства,  серьезно  к  ним  не относился.  Ему  казалось,   так  будет  всегда.   Отказ  тестя  дать  разрешение   на  отъезд  Дине,    не  расстраивал.  Больше  раздражали  патриотические   высказывания    жены,  но  не  содержанием,  а  формой,  как  и  ее    постоянные  рассказы  о  всеобщем  уважении  в   лаборатории.  Покидать  город,  который  он  считал  родным,   не  хотелось,  здесь  он  чувствовал  себя,  как  в  своей  квартире.   Родители  и  Голда   были  неотъемлемой    честью  его  жизни.  Во   время  отпусков,  после  двух-трех  недель  отсутствия,   начиналась  тоска,   тянуло  домой.  На  работе  Хаим 
сознавал  свою  нужность,    его  уважали,  с  его  мнением  считались.  С  удовольствием  участвовал   в  дружеских  попойках  с  сотрудниками,  случались  и  приятные  любовные  забавы. Жизнь  не  была  отягощена   неразрешимыми  проблемами.  Гриша  радовал  своей  разумностью  и  успехами.  Окончил  школу   с  серебряной  медалью,  поступил  в  мединститут.  По  воскресеньям   катался  с  отцом  на  велосипеде,  ходил  с  ним  на  футбол.  Приезд   Меер-Бера,   женитьба  Голды,  появление  в  семье  Марата,   сделали  отъезд   близкой   реальностью.  Часто  приходили  письма  от  Райцы,   о  жаре   летом  и  дождях  зимой,   о  ценах  на  продукты  с  незнакомыми  названиями,  о  будущих  соседях,  румынах,  знающих  идиш.  Прислала  фотографию,   небольшого  кирпичного  дома  среди  деревьев.   Им  придется   неделю  пожить  у  нее,   пока  покрасят  стены  и  сменят  несколько  плиток  на  полу.   Не   лишним  будет   поменять  керамику  в  душевой  и  на  кухне.   Неех  читал  послания  сестры  вслух,  Циля  слушала  внимательно,   они  не  понимали,  почему  в  Израиле  живут  румыны,  какие  плитки  могут  быть на  полу,  зачем   менять  керамику. Еще  больше  смущали  цены    в  лирах.    Комната    Голды    стала  складом сувениров,  фоторужей,  махровых  полотенец  и  халатов,  немецкой  бытовой  техники,  шерстяных  колготок,  складных  велосипедов.  Хаим  помог  приобрести   два  чешских   мотоцикла,  которые  хранились  в  гараже   Паши.  В  ОВИР  Циля  ходила  часто,  всегда   с  подарками  для  секретарш.  Получив  отказ,  стали  готовить  документы  для  повторной  подачи.  Марат  с  приятелями   поехал  в   Москву  на  прием  в  Президиум  Верховного  Совета.  Их  не  приняли,  но   заявление  с  просьбой   об  отъезде  взяли.   Циля  продолжала  навещать  секретарш,   они  ей  были  рады,  брали  угощение  и  обещали   сообщить,  если  узнают.   Каждый  раз,  приближаясь  к  ОВИРу,   она  боялась  положительного  ответа.   Они  уеду  с  Голдой,   а  Хаим  с  непутевой  женой,  останется.   Один  Бог  знает,  что  будет,  они  могут   запретить   приезжать  в  гости.  В   последний  раз  Циля   пришла  в  мае,  было  светло  и  тепло,  ее  встретили,  как  всегда  приветливо,  одна  из  женщин  прошла  мимо   к  двери,   слегка  коснувшись  ее.  Она  поняла  намек   и  вышла  следом, секретарша  быстро  прошептала: Разрешение  получено,  оно  у  начальника,  их  вызовут.   Циля  услышала  стук  сердца,   оно  билось  часто,  заболело   под  ложечкой.  Стало  трудно  дышать  и  стоять. Присела  на  ближний  стул  в  коридоре,  вытерла  пот  с  лица,  положила  под  язык  валидол.   Почувствовав  облегчение,  медленно  пошла  в  кафе  к   Нееху,  надо  сообщить  Хаиму  и  Голде.    Обратной  дороги  нет,  осталось  два  месяца,  что  можно,  продадим, остальное  раздадим  соседям,  начнем укладывать   вещи  по  ящикам,   чтоб  не  было  спешки  перед  отъездом.   Все  деньги   оставим  Хаиму.  Может  не  время  им  уезжать,  Гриша  только  начал  учебу   в  институте,  пусть  кончит,  поедет  со  специальностью.   Боли  прекратились,  сохранилась  тяжесть  в  груди  слева.   Нееху   о  приступе  рассказывать  не  стала,  хватит  ему  и  сообщения   о  близком   отъезде.   Вечером  собралась  вся  семья,  Хаим  приехал  с  Гришей.  Он   заметил,  как,  вдруг,  состарились  родители.  Говорили  мало,  больше  всех  Гриша.  Время  ускорило  бег.  Каждый  день   приходили  чужие  люди,  что-то  покупали  или   из  любопытства.  Квартира   стала  не  родной, теряла  вид   постоянного  жилища,  прихожую  вынесли  соседи.  Углы  комнат  заполнялись  ящиками.  Циле  удалось  купить  норковую  шубу   шапку  «казачок»  из  песца.  Марат    предупредил,  меха  можно  вывозить,  надев  на  себя.
                --  Циля  Рувеновна,  в  июле  в  шубе  и  меховой  шапке,  может  стать слишком  тепло  и  вид  у  вас  будет,  как  у  шамаханской  царицы.
                --  Ничего,  надо,  потерплю.  В  самолете  разденусь  до  купальника.

По  утрам  заходила  Гинда,  вечером  Голоды,  Иосиф,  обычно,  с  коньяком  и  лимоном,  уходил  с  Неехом  на  кухню.  Каждый  вечер  заезжал  Хаим,  иногда  с  Диной,  чаще  с  Гришей.  Дина   каждый  раз  уходила   с подарком,  отрезом  ткани  на  костюм,  и   на  пальто.  Унося  пакет  с   мотками   французской  мохеровой  шерсти,  сказала,  то  ли   с  радостью,  то  ли с  завистью
                --  Никогда  не  думала,  что  твои  родители  такие  богатые. Мы  с  тобой  оба  работаем,  но такого  достатка  у  нас  нет.
                --   Подожди,  будем  уезжать,  тоже  придется  много  продать  или  раздать. Когда  все  на  своих  местах,  вещей  не  видно.
                --   Для  меня   этот  вариант  не  подходит,   я  довольна    жизнью  и  работой  здесь. Советую  и  тебе  об  этом  не  думать.
                --   Время  терпит,  повзрослеет  Гриша,  кончит  институт,  сам  скажет  свое  слово.  Нас  будет  двое.
 
Голда  с  семьей   багажа  не  отправляли,  в  два  громадных  чемодана   уложили   летнюю  одежду  для детей,   впрок,  на  три-четыре  года.  Марат   выучил   два  самоучителя  по  ивриту,  приобщал  Голду.  Он   был  убежден,  знание  языка   даст  возможность  найти  работу,  если  не  инженером,   то шофером.  олда   будет  заниматься  детьми.   Всей  семьей   съездили  в  Гомель,  попрощались  с  родными.  Хаим   в  обеденное  время  возил  родителей  по  делам,  бывал  на  Югле,  договаривался  и  платил  рабочим,  чтобы  пользовались  сухими  досками,  вечерами   помогал  укладывать   вещи  в  картонные  коробки.  Всех  расстроил  звонок    Меер-Бера,  он,   как  всегда,  долго  расспрашивал   о   делах,  в  конце   извинился,  он  не  сможет  их  встретить  в  Вене,  перенес  сердечный  приступ,  его  врач  запретил  ему  полет.  В  ближайшее  время  он  ляжет  в  госпиталь,  для  обследования  сердца.  Все  будет  ОК,   к  ним  в  Израиль   приедет  старший  сын,  он  хороший  парень.   Опечаленный  Неех,  повторял,    Меер-Бер  всего  на  восемь  лет  старше  меня,  ему  за  шестьдесят,  совсем  не  старый.  Выглядел   хорошо,  когда  гостил   у  нас.   Наверное,  тяжелую  жизнь   прожил,  нажить  миллионы   трудом  не  просто.  За  два  дня  до  отъезда,  вдруг,   оказалось,  что  все  сложено,  перевязано  и  уложено.  Вечером  семья  сидела  в  разоренной  квартире,  на  диване.   Хаим  предложил  пригласить  родственников,  по - людски  попрощаться.  Без  особой  подготовки,  купить  еду  в  магазине   и  домовой  кухне.  Он  купит   спиртное, съездит  за  Беркой  с  Галей. Почти  двадцать  лет  Бер  работал  в  районах  под  Ригой,   за  успешную  работу    перевели   в  министерство,   дали  трехкомнатную  квартиру   за  воздушным  мостом.  Дочки   учились  в  Москве,  Галя  устроилась  в  соседнюю  детскую  поликлинику.  Персональная  машина   ему  не  полагалась,  на  работу  и  домой  отвозил  служебный  транспорт.   Бер  часто  звонил   Нееху,   навещал  вместе  с  женой  и  дочерьми,  с  их  отъездом  он  терял  родного  и  дорогого     человека.     Рейзл  пришла   Пашей  и    Велтой,  Гинда  с  Пиней.  Гости  сидели  на  диване  и  кухонных  табуретках,  молодежь  разместилась  на  кухне.  Тостов  не  произносили,  Владимир  Григорьевич  пожелал   счастливой  дороги  и,  чтобы  не  было  разочарования.   Неех  сидел  рядом  с   сыном,   часто  обнимал  его.  Циля  прижимала  к  себе  Гришу,  постоянно  вытирая  глаза.  Бер   угрюмо   молчал,   привычно  опрокидывая рюмку.   Первыми  собрались  уходить  Голоды,   Иосиф   обнял  Нееха: « Может, встретимся  там».  Последним  ушел  Бер,  Он  обнял  Нееха,  прижал  к  себе,  они  плакали  беззвучно  и  расстались  без  слов.  В   поезде  заняли  два  купе,  в  одном  разместились  Неех  с  Цилей  и  Голда  с  детьми  и  часть  чемоданов,   во втором,  большая  часть  багажа,   Марат  и  Хаим.  В  Москве  их  встречал   знакомый    Хаима  со  времени  его  спортивной  молодости,   Андрей  выступал  за   Ташкент. Хаим  никогда  о  нем  не  вспоминал,  встретились  случайно,  в  Дарнице  под  Киевом,  в  автокемпинге,  в  очереди  в  буфет.  За  ним  встал  плотный  мужчина,  с   большим интересом  осмотревший  его. « Видно,  ремонтировал  у  нас  машину,   знакомое  лицо». 
                --  Слышь,  браток,  мы  старые  знакомые,  тебя  Шер  зовут,  ты  из  Прибалтики.
                --   Все  верно.
                --   В  Смоленске,  ты  второе  место  занял,  я  третье,  Когда  медали  вручали, мне  твое  имя  запомнилось.  Помнишь,  вечером  в  ресторане  гуляли.
                --   Смоленск  помню.
Хаим  говорил  медленно,  высокого  парня  он  вспомни,  имя  выскочило.
                --   Ты, из  Ташкента,  Андрей?
                --   Точно.  После  тех  соревнований,  меня  в  Москву  пригласили,  там  и  остался,  спортивной  базой    руковожу.  Видишь,  располнел,  сам  знаешь,  какая  она,  спортивная  жизнь,  встречи,  проводы.  А  ты  в  порядке.  Мы  случайно  здесь  оказались,  едем   с  женой в  Геленжик,  отдохнуть  на  спортивной  базе  у приятеля,  хочешь,  присоединяйся.  Все  без  проблем.   Заметил,  ремень  вентилятора  разлохматился,  завтра  с  утра  поеду  на  рынок,  заменю  и  вперед.
                --   У  тебя  «Волга»?
                --   Третий  год  на  ней  катаюсь,  никаких  забот  не  было.
                --   У  меня  в  запасе  два  ремня,  хлеб  куплю,   пойдем  заменим.  Я   в автосервисе  работаю.
                --  Проси,  что  хочешь,  с  меня  коньяк.  Я  тебя  сразу  признал.  У  меня  на  базе  есть  комнаты  для  гостей,  люкс. Вот  тебе  моя  карточка.  Будешь  в  Москве,  про  гостиницу  забудь. У  меня  свой  транспорт  есть.  Бери  свой  хлеб,  пойдем  по  рюмке  дернем,   я  жене  похвастаюсь.

В  Москве  дядя  Дины  был  директором  хлебобулочного  комбината,  еще  с  довоенных  времен,  они  жили  в  центре  в  просторной  квартире,  нужды  в   помощи  Андрея  не  было.  Будучи  в  столице, Хаим звонил,  иногда,   бывал  в  Риге  Андрей,  заходил  в  автосервис  за  дефицитными  деталями. Связь  не   прерывалась.  В  Москве  предстояло  задержаться  не  менее,  чем  на  неделю,  приезд   целой  команды  с  горой  чемоданов,  не обрадовал  бы  дядину  семью.  На  просьбу  о   постое  на  неделю,  Андрей  ответил,  бодро:  У  матросов  нет  вопросов.  Встречу  с  машиной. Хаим  оформил  отпуск  без  содержания. Янис  прочитал  заявление  и  вопросительно  посмотрел,  узнав  причину,   задумался.
                --  Ты  чемоданы  не  укладываешь?
                --   Нет,  у  меня  есть  тормоз.
                --   Пожелай  им  счастливого  пути.

В  Москве  их  встретил  Андрей,  багаж  погрузили  в УАЗик .  База  располагалась   в  роще, на  берегу  реки,  за  городом  за  высоким  забором.  В  гостевом  доме,  просторной  трехкомнатной  квартире,   хватило   места  всем,  на  кухне  имелась  нужная  утварь,  в  серванте  чистая  посуда.  Хозяин был  рад  произведенным  эффектом.
                --   Я  же  тебе говорил,  Шер,  заяц  трепаться  не  любит. 
Спортсмены гребцы,  тяжелоатлеты,    боксеры  и  их  тренеры   были  заняты,   на  новых  постояльцев  внимания  не  обращали.  Утром  мужчины  отправлялись   в  Москву    в  голландское   посольство  оформлять  и  отправлять  по  диппочте  документы.  Голда   ходила   на  соседний  рынок  и  гастроном  за  продуктами,  Циля  оставалась  с  детьми.  В  заботах  пролетела  неделя,  в  воскресное  рано  утром  отдельной  группкой  стояли  в  толпе  уезжающих  на  ПМЖ  в аэропорту.  Все  выглядели   растерянными,  говорили  тихо.  В  дорогой  шубе  Циля  была  не  одинока,  вызванные  для  таможенного  осмотра,  передавали  не  разрешенные  к  вывозу  вещи.  Циля  прижимала  Хаима  и  повторяла: «  Ты  скоро  к  нам  приедешь.»   Неех  и  Марат молчали.   Все ждали  вызова.  Услышав  фамилию,  засуетились,  Родители  и  Голда  в  слезах,  целовали  Хаима   по  несколько  раз,  стали  влажными  глаза  у  Марата  и  Хаима.  Хаим  смотрел  на  дверь,  за  которой  скрылись  родные,  и  плакал,  по- детски,  вытирая  слезы  рукой.  Никто   ему  не  мешал,  радостных  лиц  среди  провожающих  было  мало,  это  были  те,  у  кого   имелось разрешение  на  выезд.  Большинство   не  очень  верили  в  возможность  встречи  с  родными.   Кремлевские  мудрецы  пользовались  евреями,  как  товаром,  выпуская,  шли  навстречу  просьбам  Америки,   закрывая  щель,  крепили   дружбу  с  арабскими  друзьями.  При  этом  государственный  антисемитизм  сохранялся   на  постоянно  высоком  уровне.  Дождавшись  объявления  об  отлете  самолета  в  Вену,  на  такси  отправился  на  Рижский  вокзал.  О  просьбе  Дины  обязательно   навестить  дядю  Фиму  помнил,   но  видеть  никого  не  хотелось. Купил  билет  в  мягкий  вагон,    поезд  отправлялся  через  три  часа.  В  ресторане  заказал  триста  граммов  коньяка.   Ночь  провел  беспокойно,    постоянно  возникала  картина  прощания  и  заплаканные  лица  родителей.  С  вокзала  позвонил  Янису,  сказал,  что  уже  приехал,  зайдет  домой   побриться  и  помыться.  По  дороге  к  троллейбусу,  прошел  по  Мельничной,  у  ворот  остановился,   посмотрел  на   окна,  заклеенные  газетами,  уже  чужие.  Из  дому  позвонил  Дине  на  работу,  искупался,  побрился,  выпил  кофе. На  работу  приехал  перед  обедом,  начальник  ему  обрадовался,  вручил  ворох  документов.  Пришлось  решать  много  вопросов,  собравшихся  за  неделю,   мысли  о  родителях  отступили.  Позвонила   Лидии  Петровне,  она  просила  подробного  рассказа,  пообещал  вечером  все  подробности  передать  с  Гришей,  он  ждет  его  дома  вечером.  После  работы  зашли  с  Янисом   в  ресторан,  он  не  о  чем  не  спрашивал,  только  подливал  коньяк.  Дома   его  ждал  Гриша,  Дина  приготовила   блинчики  с  яблоками  к  чаю.  Вопросы  задавал  Гриша.  После  полуночи  родители  позвонили  из  Вены,   Циля  сообщила,  прилетели  благополучно,  каждую  семье   поселили  в  отдельную  комнату,  о  них  заботятся  израильтяне,  тех,  кто  направляется  в  Израиль,  отправят  на  будущей  неделе,   по  прибытию  сразу  позвонят. Хаим  с  работы  торопился  домой,   ждал  звонка.  Из  Тель-Авива    позвонили  ночью,  из  аэропорта,  очень  возбужденная,  Циля  восторгалась  увиденным,  радушной  встрече. Кормят  бутербродами  с  кофе.   Вскоре  выдадут  паспорта. Уже  говорили  с  Райцей,  она  их  ждет,  из  Америки  приехал  старший  сын  Меер-Бера,  сам  он   находится  в  госпитале,  обещает  приехать,  когда  станет   ему получше. Они  будут  жить  в  доме,  купленном  братом.  Голда   с  семьей   поселится  в  центре,  учить  язык,  и  знакомят  со  страной.  Неех   вспомнил,  чему  учился  в хедере,  задал  несколько  вопросов   грузинским  евреям,  носильщикам  и  буфетчикам,  они  его  поняли. .Отец  говорил  мало,  Он  благодарит  Бога,  за  то,  что   находится  в  стране  евреев,  надеется  на  скорый  приезд  Хаима  с  семьей,  просил   передать  привет  сватам,   обнять  и  поцеловать  Гришу,  позвонить  Беру,  Рейзл,  Гинде  и  сослуживцам  в  кафе.  Советовал  не  забывать,  они  стареют,  пусть  поторопится.   За  них  беспокоиться  не  надо,   для  полного  счастья  им  не  хватает   их,   вскоре  напишут  подробное  письмо. Привычная   устроенная  жизнь,  с  легко  решаемыми  проблемами,   закончилась,  Хаим   лишился  поддержки  и  защиты  родителей   и  сестры. Он  чувствовал    себя    одиноким.  Звонил  в  Израиль  каждую  неделю,  ему   хотелось  услышать  голос  мамы.   Чувство  тоски  не  оставляло  его  на  работе,  не  помогали   застолья    с  коллегами  и  романтические  эпизоды.  Домой не  торопился,    на  радость  Дины,    приглашал  ее  в  ресторан.   охотно  соглашался   навещать  ее  подруг.  Особенно  чувствовал  одиночество  по   выходным   и  праздникам,  чтобы  не  быть  дома,  ездили  в  гости    к  Паше,    в  Литву  за  вкусными  колбасами,   на  Взморье.  Обычно,  Гриша  был  занят  учебой,  спортом,  развлечениями  с  друзьями  и  подругами,   иногда  в  конце  недели  навещал   родителей  с  портфелем,  полным  книг,  в  тогда  Хаим  чувствовал  себя  счастливым.   Сын  занимался  в  своей  комнате,  Дина  готовила  настоящий  обед,  он  помогал  ей.  За  едой  Гриша  спорил  с  мамой,  он    поддерживал   отъезд  в  Израиль,  у  него  там  были  бывшие  одноклассники.  Поздно  ночью  соединялись  с  бабушкой,  которая  постоянно  приглашала  в  гости.   Прошел  год,  в  каждом  разговоре  Циля   сообщала     новости,  Марат  окончил  курсы,  устроился  водителем  большого  грузовика  с  приличной  зарплатой.  Голда  пол  дня  работает  в  ресторане,  хозяин  ей  доволен,  Неех  занят  в  кондитерской   в  конце  недели.   Дети  ходят  в  садик,  говорят  только  на  иврите.    Молодые  всем   довольны,    они  купили  квартиру   рядом  с  Хайфой,   от  них,   около  часа  на  автобусе.  Циля  жаловалась  на   постоянную жару,   горячие  ветры,  во  время  которых  у  нее  болит  сердце.  Настоящей  зимы  не  было,  в  Риге  осенью  холоднее.   Меер-Бер   им  часто  звонит,  приглашает  в  гости. Мысль   проведать  родителей   вместе  с  Гришей   не  оставляла  Хаима,  Дина   была  не  против,   видела  много  привезенных  красивых  вещей.  Но  как  быть  с  ее  отпуском,   после  года  напряженной  работы  ей  необходимо   отдохнуть   на  Юге,  одна  ехать  она  не  может.    Он   собирался  посоветоваться  с  начальником,   при  удобном  случае,  он  выручал  его   не  раз.   Случая  все  не  было,   на  людях  об  этом  не  поговоришь.   Однажды   в  кабинете  начальника  они  решали  производственные  вопросы,  Хаим  собрался  уходить.
                --  Не  торопись,  хочу  с  тобой  про  жизнь  поговорить.  Ты  в  баскетбол  играл?
                --  Играл  для  общего  развития,  даже  в  кольцо  попадал.
                --  Молодец.  Я  начал  в  школе,  потом  в  армии    за  дивизию,   в  техникуме   был  кандидатом  в  сборную   Спартака.  Если  мяч  плохо  накачан,    плохо  от  пола  отскакивает.    Ты  стал,  как  тот  мяч,  тебя  подкачать  надо.  Съезди  навести  родителей,  знаю,  это  не  сложно. 
                --  У  меня  один  отпуск.
                --   Не  проблема,  дадим  три  недели   без  содержания. 
                --   Вы, городские,  всю  жизнь  готовы  за  мамкину  юбку  держаться.  Я    уехал  с хутора  мальчишкой,  служил,  учился,  иногда  хотелось  увидеть  родителей.  Приятно   навестить  стариков,  привести  подарки,  помочь  по  хозяйству.  Люблю  косить,  рыбачить,  зимой   в  бане  попариться.  Мне от них  ничего  не  надо, пусть только  будут  здоровы  и  живут.

Хаим  понял,  кого  Янис  назвал  горожанами,  но  обиды  не  почувствовал,  искренне  поблагодарил  за  заботу. Громко  хлопнув  по  бедрам,  он   засмеялся.
                --   Сам  знаешь,  спасибо  в  стакане  не  булькает,  и  в  кошелек  его  не  спрячешь.  Жизнь  долгая,  рассчитаемся.
               
Бреясь  перед  работой,  Хаим  не  разглядывал  себя  в  зеркале,  автоматически  проводил  лезвием  по   лицу,  проверял,  не  осталось  ли  островков  щетины,  смывал  остатки  пены,  вытирался  и  брызгал  одеколон,  еще  раз  вытирал  лицо.  Бросил  взгляд   в  зеркало,  заметил,  слева  волосы  на  виске   выглядят  не  аккуратно,  надо  подправить.   Внимательно    следя  за  ходом  лезвия,  заметил  седину.  Посмотрел  на  лицо,   как  он  не  замечал  морщинки  у  глаз,   у  рта,  щеки  стали  плоскими.  Неожиданная  находка  не  очень  расстроила,  не  только  Гриша  меняется  с  годами.  Он   с  интересом  наблюдал,  как  меняется  облик   сына,  как  из  юноши  он  превращается  в  мужчину.  В  семнадцать  лет  подарил  ему  заграничный  бритвенный  станок.   О  том,  что  его  облик  тоже  меняется,  не  задумывался.  Возможная,  скорая  встреча  с  родными,   подняло  настроение,  он   представлял,  как  это  произойдет.  С  ним  будет  Гриша,  они  его  не  узнают,  за  два  прошедших  года  он   стал  взрослым.  Дина  тоже  была  довольна,  составила  список  нужных  ей  вещей.  Владимир  Григорьевич    приготовили  письма  для   двоюродных  братьев,  на  идиш,  в  заклеенных   конвертах.    Хаим  купил  несколько  бутылок  Рижского  бальзама  и  конфет  «Прозит».  Гриша  изучал  страну,  по  самоучителю,  осваивал   нужные  фразы. 

Прилетели  в  Израиль  в  середине  июля,   утром,  Хаим   с  Гришей   щурились  от  обилия  солнца  и  света.   Их  встретили  Марат  с  Голдой  с  детьми,  все  в  почти  пляжной  одежде,  сильно  загорелые.  Многократно   обнимались   и целовались. Родители  ждут  их  дома,  с  трудом  удалось  уговорить   не  ехать  в  аэропорт   по  такой  жаре.  В  новой  «Субару»  Марата  работал  кондиционер,  салон  был  просторным,  двигатель  работал  бесшумно.  Машин  много,  большинство   Субары  белого  цвета.  Марат  объяснил,  только  японцы   не  побоялись   арабского  бойкота.  Обгонявшие    водители  отчаянно  сигналили. Вдоль  дороги  апельсиновые  и  мандариновые плантации,  бананы,   оград  нет,  охраны  не  видно.  Гриша  громко  восторгался,  дети   кричали  вместе  с  ним.  С   широкой  дорогу  съехали  на  узкую, вскоре  оказались  в  поселке  с  одноэтажными  домами., окруженными  изгородью  из   густого  кустарника.   Стоящих  у  калитки  родителей  Хаим  увидел  издали,  отец,  стал  еще  худее,  мама   пополнела  и  казалась  ниже.   Циля  целовала   сына  и  внука,  повторяя, -- « Вы  оба  изменились».  Дом,  который   на  фотографии  выглядел   солидно,   оказался  небольшим,  почти  квадратным,  покрытым  красной  черепицей.    Две ступеньки  ведут  на   верандочку  с  цементным  полом,   коридора  нет,  большую  часть   дома  занята   салоном,  из  него  двери  в  две  спальни  и  кухню,  рядом  с  ней  душ  и  туалет.  Обеденный  стол    рядом  с  кухней.  Пол  каменный,  из  серых,  пятнистых  плиток.  По  такому  полу   приятно  ходить  босиком,   если  помыть  холодной  водой.  Дети  и  молодые  обувь  оставили  у  дверей,  Неех  с  Цилей   пользовались  рижскими  тапками. Полированная  мебель,  вызывала  у  соседей  зависть  и  восхищение,  они  ее  называли  блестящей.  К  приезду  гостей  Циля  приготовила    традиционный  обед,  с  добавление  хумуса,   салата  из  авакадо  и  баклажан.   Громче  всех  израильские  блюда  хвалил   Гриша,  обещал  приезжать  часто,  чтобы  есть  хумус.  На   шумно резвящихся  детей,  родители  внимания  не  обращали.  Хаим  заметил,  мама  стала  двигаться  медленно,  тяжело  дышит,  часто  отдыхает.  Голда  с  отцом  стараются  ей  помочь.  Неех   просит               
                --  Цильке,  не  торопись,  отдыхай. 
Обращаясь  к  Хаиму.
                --  Ей  доктор  приписал  двенадцать  таблеток  в  день, велел  не  напрягаться.  За  три  недели  можно  увидеть  много. Молодым  здесь  хорошо,  есть    возможность  учиться,   за  границу  ездить. Ты  можешь   открыть  гараж,  всегда  есть  работа.  Конечно,  не  все  сразу.  Марат  больше  года  водил  грузовик,  теперь  инженер.   

Голда  помогала  матери  на  кухне,  но  за  беседой  следила.
                --   Папа  прав,   еврею  делать  в  Латвии  нечего,  но  и  торопиться  не  надо.   Глупо  отрывать  Гришу  от  учебы,  лучше  окончить. Учеба  на  врача  здесь  не  дешевая.  И  устроиться  не  просто,   без  протекции  брать  не  любят. Марат,  может,  сотню  писем  с  документами  отправил,  почти  во  все  предприятия   в  Хайфе  и  пригородах,   получил  четыре  приглашения  для  собеседования,  все  обещали  позвонить.  Начальник  румын,  тянет  румынов,  поляк  поляков,  а  о  черновицких   и  говорить  нечего.   И  нам  случай  помог.  Марат  привез  контейнер   для  погрузки  на   железнодорожную  платформу,  его  узнал  рижанин,  он  Политех   до  него  закончил,  в  Риге  может  пару  раз   разговаривали,  подошел,  спросил,  как  дела.   Пообещал  поговорить  с  начальником,  дал  свой  телефон.  Марат  уже  привык,  здесь  все  любят  обещать,  так  принято.   Дней  через  десять  позвонил,  тот  дал  номер  секретарши,  попросил  поторопиться.   Начальник,  оказалось,  родился  в  Двинске,  родители  его  привезли  школьником. На  мою должность  устроиться  не  трудно,   мне  с  хозяином  повезло,  он  из  Ирака,  человек  добрый,   но жадный  невероятно,  платить  не  любит. В  день   зарплаты  у  него  плохое  настроение  и  голова  болит.   Сам  работает  с  пяти  утра  до   ночи.  Я  многому  у  него  научилась,  буду  искать  место  шефа,   рекомендацию  он  обещал.  Вы  за  три  недели  всю  страну  осмотрите. В  Сохнуте  записала    вас  на    четыре  экскурсий,   в  Тель-Авив,  Иерусалим,   на  Мертвое  море   и  в  Эйлат, с  осмотром   Беэр-Шевы,  и  ночевкой. Север  покажет  в субботу   Марат,  он  его  хорошо  знает,  возил  военные  грузы. 

Циля  утратила  былую  говорливость,  утром  накормив  и проводив  гостей,   готовила  с  помощью  Нееха   обед,  часто   делая  перерывы  для  отдыха  в  кресле,   с  заходом  солнца  выходила  во  двор,  садилась   на  скамейку  и  ждала  их  возвращения.  Хаим  с  Гришей  придерживались  программы,  составленной  Голдой. Осмотр  Севера  Марат  начал   с  Хайфы,  подвез  к  границе  с  Ливаном,  поднялся  на  Голаны,   рассказал  о  тяжелых  боях   и  жестокости  сирийцев.   На  границе  было  удивительно  спокойно,  со  смотровой  площадки   была  видна  разрушенная  Кунейтра  и  рядом  новый  город.  Марат  объяснил,  мир  здесь  зыбкий,  война  может  начаться  в  любой  момент,  арабы,  получив  по  зубам,  лечат  их  для  следующей  войны. Страна  окружена  врагами,  которые  друзьями нам никогда  не  будут.   Почти  каждую  неделю  совершаются  террористические  акты,   к  счастью,   не  всегда   с  жертвами. Экскурсии    вызывали  у  Гриши  бурный  восторг,  своими  впечатлениями  он  делился  с  Неехом.  Дни,  свободные  от  поездок , Хаим  проводил  с  родителями. Гриша  познакомился  с  местными  сверстниками,  все  владели  английским,  удивлялся  их   искаженному  и  наивному  представлению  о  Советском  Союзе.  Пожилая  женщина,  сотрудница   Сохнута,  слабо  говорящая  по - русски,   нашла  адреса   и  номера  телефонов  родственников     Владимира  Григорьевича,   одного  дяди    уже  не  было  в  живых,   их  дети   жили  по  всей  стране.    Среди  них  были  крестьяне  и  мелкие  подрядчики,  воспитательница  детского  сада,  отставной  офицер  и   профессор.  Звонила  Голда,  с  теми,  кто  знал  английский,  разговор  продолжал  Гриша,   на  идиш --  Хаим.  Бывший  офицер,  живущий  рядом  с  Мертвым  морем,  сокрушался,  что  отец  очень   плох,  уже  не  ходит,    приглашал  в  гости.  Обещала  навестить   воспитательница    из   Хедеры,  она    очень  разволновалась,  всплакнула.  Покойный  папа   говорил  о   родных  оставшихся  в  России,   он  знал,  что   сын  Гирша  полковник,  они  с  мужем  приедут   через  два дня,  Дольше  всех  беседовал  профессор,  он   уточнял  родственную  связь,  расспрашивал  о  жизни,   но  приехать  и  принять  их  не  может,  уезжает  на  месяц   в   Америку.  Обретенные  родственники  привезли  много  продуктов,  отставной  подполковник,  ящик  фиников   и  конверт  со  значительной  суммой  денег.   Письмо   Владимира  Григорьевича,  именное,  Хаим  отдал  сыну.  Они   родились  и  выросли  на  своей  земле,  об  антисемитизме   только  слышали.   Узнав,  что  у  Хаим  имеет  хорошую  квартиру,  машину,  гараж,    постоянную   работу,   учит  сына  на  доктора,   не  советовали   срываться   с  насиженного  места.  Фотография  дяди  в  парадной  форме  со  всеми  наградами  очень   заинтересовала  и  обрадовала  отставного  подполковника,  он  попросил  оставить   ее   ему,  он  сделает  портрет  и  повесит  в  салоне.  Кузина    удивлялась,  сходству  ее  сына  с  Гришей,  и  звала  его  погостить  у  них.  Племянники  Владимира  Григорьевича    обещали  всякую  поддержку,  если   они  решат   переехать  в  Израиль. За  неделю  до  отъезда  домой  в   субботу,  их  навестил   Илья  с  женой  и  двумя  детками,  они  не  производили  впечатления  религиозных  людей.   Неех    объяснил   Грише  и  Хаиму,  кто  носит  вязанную  цветную,  кто  черную   кипу  или  черную  шляпу.   Илья    кипу  не  носил, жена  была  без  платка,  в  коротком  платье.   Вечер  прошел  весело,  вспоминали  Ригу, общих  знакомых. Они  привезли   пакет  с  подарками   для  Рейзл,  Велты  и  девочек. Уехали   поздно,  уложив  спящих  детей  на  заднее  сидение    потрепанного  Фольксвагена.  Хаим    напомнил    Марату,    как   Илья  соблюдал  пост,  носил  постоянно  ермолку,   они  с  невестой   ходили  в  синагогу,  за  кошерной  колбасой  ездили  в  Вильнюс. И  компанию  они  водили   только  с  такими  ребятами.
                --  Забудь  о  том,  что  было  там.  Когда  мы  приехали,  они    приезжали,   одетые  обычно.   Здесь  не  надо  доказывать,  что  ты  еврей,  и этим  гордишься. Тут  это  чувство  пропадает,  ты  такой.  как  все.  Это  была  форма  протеста.  Теперь  ходит  в  синагогу  по  праздникам.   Не  все  из  его  компании  отошли  от  религии,  часть   учатся  в  иешиве,  некоторые  стали  раввами.  Они  очень  удачно  адсорбировались,   он    окончил  университет,  работает    в  банке.   На  такую  работу   репатриантов,  обычно,  не  берут,  тем  более  без  опыта,   значит,  помогли  сверху.  Она,  стала медсестрой,   работает  в  больничной  кассе.  Живут,  не  тужат,  на  все  хватает. Я  посмотрел, у  вас  багажа   больше  нормы  получается,  пакет  Ильи  не  меньше  четырех  килограммов,   попроси  отца   завтра  отправить  посылку  на  ваш  адрес.   Вы  через  неделю  улетаете,  к тому  времени   посылка   придет,  и  проблем  в  аэропорту  не  будет.

Приезд  сына  и  внука    прибавил  Циле  сил  и  энергии,   она  решила  съездить  на  рынок,  только  там  можно  купить  хорошие  овощи  и  фрукты,  то,  что  Неех  приносит  из  супера,  она  бы  в  руки  не  взяла.   Гриша  очень  обрадовался,  как  можно  уехать  и  не  увидеть  восточный  базар,  о  нем  в  книгах  пишут  и  в  кино  показывают.
                --   Папа,  поедем  втроем,  мы  будем  носильщиками.

Из  дому  вышли  рано,  до  большой  жары,   древний  автобус  с  открытыми  окнами  был  полон.   Пассажиры  громко  разговаривали,  активно  жестикулируя,  стоял  ровный  гул. Пол  покрывал  слой  шелухи  от  семечек,  у  задней  двери  курили.  Солдаты и  солдатки в  пыльной  одежде,  спали  сидя  и  стоя,  прижав  к  себе  винтовки   или  короткоствольные  автоматы,  их  длинные  мешки   валялись  в  проходе.  У  задней  двери,  сухой  и  до  черна  загорелый  старик,  между  ног  зажал  барана,   который  проявлял  беспокойство,  перемещаясь  задними  ногами.  Выходящие  мужчины,  его  перешагивали,  женщины  с  трудом  пробирались  через  шерсть.   Ехали  не  больше  двадцати  минут,  несмотря  на  ранний  час,  на  рынке было  много  народу,  над  прилавками   возвышались  разноцветные  холмики  овощей  и  фруктов.   Циля  обошла  ряды,  прицениваясь,  каждый  помидор,  картофелину,    яблок  и  зелень  осматривала   тщательно.  Живую  рыбу   выбирала   долго  в   бассейне,  чтобы  весила  не  больнее  полутора  килограммов.   Торговалась  с  удовольствием.  Домой  все  вернулись  очень  довольные.  Неех  успел  навестить  Райцу,  она  собиралась  к  ним,  испекла  леках   и  запеканку  с  овощами.  Циля,  босая  и  потная,   сидела  в  кресло,  часто  и  глубоко  дыша,   Неех   принес  ей   скамеечку  под  ноги. Она   улыбалась.  Такой  Хаим  вспоминал   маму.  Райца  за  долгую  жизнь  в  кибуце   поверила  в  социалистические идеи,  портрет  Сталина  сняла  со  стены,  после  приезда  Ильи,   объяснившего  ей,  как  друг   всех  трудящихся  решал   еврейский  вопрос.  Ее  рассказы  о  жизни  халуцим,  тяжелой  и  опасной,  нравились  Грише.   Его  поражали   глаза  с  молодым  блеском,    на  худом  и  морщинистом  лице  и руки   с  узловатыми  суставами  пальцев. Райца   верила  в  возможность  мира  с соседями,   с  пылом   спорила  с  Маратом.   Три  дня  перед  отъездом  Хаим  провел  с  родителями.  Гулял  утром и  вечером с  матерью,  помогал  на  кухне,  сидел  рядом  с  ее  креслом.  Молчали,   каждый  со  своей  думой.  В  последний  день,   с  утра,  Гриша  с  дедом  пошли  к  Райце  еще  раз  попрощаться.  Поставив  на  огонь   суп,  Циля села  в  кресло.
                --  Хаимке,  сынок,  я  думаю,  больше  Вас  не  увижу.  Очень  рада,  вашему  презду. Плохо  мне.   Спросила  доктора,   сколько  осталась  жить.  Здесь,  не  так,  как  у  нас,  врачи  говорят  об  этом  открыто,  чтобы  была  возможность   написать  завещание. Сказал,  может   случиться  подъем  кровяного  давления   с  кровоизлиянием  в  мозг  и параличом,  сердце   работает  с  перебоями.  Положение  очень  серьезное. Мы  ходили  к  адвокату,  отписали все  поровну  между  тобой  и  Голдой.  Живите  дружно.  Может,  виновата  перед  тобой,  прости,  всегда  хотела  добра.  С  Голдой  тоже  говорила,  просила  присмотреть  за  Неехом,   он,  как  ребенок.
                --   Не  говори  глупостей,  Гриша  сказал,  в  Израиле   медицина  лучшая  в  мире,  принимай  лекарства,  чаще проверяй  давление. Через  год  или  два, снова  приедем.

Поцеловав  руку  матери,  ушел  в  спальню.  Лег  ничком,  лицом  в  подушку,  слезы  текли  против  его  желания.   Назавтра  утром  Марат  отвез  их  в  аэропорт.   
               
                Глава   седьмая

            Вести  из  Израиля  становились  тревожней,  Цилю  часто  отвозили  в  приемный  покой,  иногда  оставляли  в  больнице  на  пару  дней,  ставили  капельницы,  состояние  улучшалось  на   короткое  время.  Неех  бросил  работу  в  кондитерской   и  все  время    рядом  с  ней.  Обо  всем  рассказывала  Голда,   мама подходила  к  телефону   редко,  говорила  медленно,   спрашивала   обо  всех  родственниках,  особенно  о  Грише,  просила  навестить  Гинду, на  здоровье  не  жаловалась.  Хаим   жил  в  состоянии  постоянной  тревоги,  его  пугали  телефонные  звонки,   но надеялся  на  чудо.  О  смерти  матери  сообщил  Неех,  рано  утром,  когда  Хаим  готовил  себе  завтрак, а  Дина  еще  спала.
             --  Неехке,  сынок,  умерла  Цилька,  нет  ее  больше. Один  я  остался,  один.  Сходи,  сынок,  в  синагогу,  скажи  кадиш.

В  трубке   послышался  плачь,  затем  гудки. Хаим  побежал  в  спальню, снял  со  шкафа  чемодан,  бросил  на  кровать  и  стал  укладывать  вещи.  Разбуженная  Дина,  испуганно  смотрела.
                --  Что  случилось?  Куда  собираешься?
                --   Мама  умерла.
                --   Ты  же  говорил,  что  ее  выписали  из  больницы  и  ей  лучше.  Сядь,  тебя  не  выпустят,  у  тебя  нет  визы.  Надо  сообщить  родителям  и  Грише,  родным.

Зазвонил  телефон,  Марат  был  краток,  похороны  состоятся  сегодня  после  полудня,   Шиву  они  будут  сидеть  в  доме  родителей,  ему  на  работе  дали  отпуск  и  он   будет   с  Неехом.  Хаиму  надо  сходить  в  синагогу,  там  все  объяснят,  что  следует  делать.  Копию  свидетельства  о  смерти,  отправят  почтой.  В  синагоге  имя   и  дату  смерти  Цили  занесли  в  книгу   для  ежегодной  поминальной   молитвы,  дали  лист,  на  нем  русскими  буквами  был  напечатан  текст.  Неделю  Хаим   не  брился,  вернувшись  с  работы,  надевал  кипу,  привезенную  и  Израиля,  и читал   вслух  не  понятные  слова.  На  столе   стоял  портрет  Цили  в  черной  рамке,   Хаим  старался  на  него  не  смотреть. Подходящей  фотографии  в  альбоме  не  нашлось,   все  снимки  были  групповыми.  В  пакете  с  документами,  оставшимися  после  отъезда,  оказалась  маленькая   карточка  для  визы.   Фотограф   пообещал  значительно   увеличить  и    улучшить   изображение,  он  убрал  морщинки,  округлил  глаза   и   нарисовал   брови.  Похожая  на  Цилю  женщина,  удивленно  смотрела  вдаль. 
Дважды   заехал  Бер,  он  поговорил  по  телефону  с  Неехом,  навестили  Паша  с  Велтой,   Гинда  с  Пиней,  Голоды. Рейзл,  выразила  соболезнование  по  телефону.  Конверт  со  свидетельством  о  смерти   шел   больше  двух  недель,  в  нем  было  и  письмо  от  Голды,  с  описанием  похорон  и    отчетом  о  затратах.   Мама  предусмотрительно   оставила  деньги.  Уход  матери  успел  стать  реальностью,   он  не  видел,  как  ее   засыпали  землей,   запомнил  ее  живой,  улыбающейся.    На  работе   к  горю  Хаима  относились   с  состраданием,  начальник  сам  улаживал  конфликты  с  недовольными   клиентами.  В  беседах  с  Хаимом   настойчиво  убеждал,  что  его  мама  прожила   не  зря,  родила   и  вырастила   детей,  нянчила  внуков.  Не  всем    такое  удается.   Смерть  матери,  конечно,  большое  горе,   но  вечно  никто  жить  не  может.   Ему  надо  быть  сильным,  чтобы  доучить  сына,  женить  его,  дождаться  внуков.  Жизнь  продолжается.   Скоро  Октябрьские  праздники,   только  он   умеет   организовывать   банкет,  чтобы  было  и   меру  торжественно  и  весело.  О  поездке  в  Израиль  говорили  каждый  вечер,  Дина  считала,  что   не  стоит   торопиться, 
маму  уже  похоронили.  Сейчас  ей  отпуск  не  дадут,  ее  включили  в  новый  проект.  Она  слышала,  в  Израиле  в  магазинах   отличная  итальянская  и  французская  обувь,   много  модной  одежды.  Интересно  увидеть  родственников.   Гриша   начал  четвертый  курс,   бывал  в  больницах,  впечатлениями  делился  с  отцом.   Ему  очень  хотелось  посетить  могилу  бабушки,  но больше,  чем  на  неделю,  отлучиться  не  мог,  просил  подождать  лета,  и  съездить  всей  семьей.   Со  временем    разговоры  о  поездке  затерялись  в  повседневных  заботах.   Состоялась  поездка   почти  через  три  года.  Гриша   отлично  сдал госэкзамены,  стал  врачом, бабушка  с  дедушкой   подарили  ему  путевку  в   пансионат   в Ялте.  Дина  стала  старшим  научным  сотрудником,  она   часто  об  этом  говорила,  не  забывая   отметить,  что  ее  зарплата  с  премией  не  меньше  Фиминой,  после  защиты  диссертации,  будет  значительно  больше. С  почетом  отправили  на  пенсию  Владимира  Григорьевича,   но  нашли  для  него  достойное  занятие,  ответственного  за  гражданскую  оборону.   Он   потерял  интерес  к  спиртному,   заметно  похудел,  но   военную  выправку  сохранил.   Лидия  Петровна    не  менялась.  Время  вернуло  Хаима   в  привычный   ритм  жизни, он  перешагнул средний  возраст, добавилась седина,  появились  морщин,  мужественность   усиливала   внимание   женщин.   Левый  доход  позволял  жить  безбедно,  ходить  в  рестораны,   покупать  жене   подарки  по  поводу  и  без,  каждый  год  ездить  отдыхать  на  Юг  к  морю.   В  гостях  у  родственников  говорили  о  будущей  поездке   в  Израиль  и  новостях   от  Голды  и  Марата.  Часто,  ближе  к  вечеру,   Хаима  навещал  Иосиф,  всегда  с  коньяком  и  лимоном,  после  вопроса  о  делах  в  Израиле  и  здоровье  Нееха,  переходил   к появившейся  у  них  проблеме.  Вася  с  семьей  уехал  в  Израиль,  невестка  оказалась  настойчивой,  они  обменяли  квартиру,  приехав  в  Ригу,  подали  документы,  неожиданно  получили  разрешение.  Теперь  живут  в  Тель- Авиве,  после  учебы  она  работает  в  поликлинике,  он  в частной  фирме,  производящей  оборудование  для  коровников.  Дети  ходят  в  школу.  Дуся  тоскует  по  внукам,    каждый  день  плачет,  собирается  их  навестить, обстановку  разведать.  Вася  пишет,  инвалидам  дают  приличную  пенсию, хватает  на  безбедную  жизнь. Иосифа  деньги   не  волнуют,  с  детьми  переправил  зеленых,  правнукам  хватит.  За  эту  страну  кровь  пролил,  четыре  года  в  лесу  прятался,  родная  она,  может  и  не  справедливая  к  нам, евреям,  но  своя,  понятная.  Здесь   могилы  родственников,  друзья.  Молодые  сюда  не  вернутся,  они  счастливы  там. От  Иосифа  Хаим  узнал  о  беременности   сестры,  Вася  сказал,  что  живот  уже  хорошо  виден.  Он  решил  выговорить  Голду   за  скрытность,  но  не  стал,  понял,  это  должно  быть  сюрпризом.   Обо  всех  событиях  Голда   рассказывала  подробно,  интересовалась  рижскими  новостями,  родственниками,  Гиндой,  всем  посылала  приветы.   Она  открыла  ресторан,   небольшой  на  двенадцать  столов,  назвала  «Как  у  мамы»,  в  оживленном  месте,  ей  помогают  две  женщины,   одна  из  них  арабка,  которой   она  очень  довольна.   Посетителей  достаточно,  бывают  рижане.  После  долгих  уговоров,  папа  согласился   два  раза  в  неделю   выпекать в  ресторане  сладкие  булочки.   Он  очень  изменился,   все  время  молчит.   Пришлось  поменять  квартиру,  на  большую,  чтобы  была  комната  для  папы, но  он  остается  редко. На  двух  автобусах   возвращается  в  их  домик,   могила  мамы  рядом,  он  моет  мраморную  плиту   и  часами  сидит  рядом. Райца   живет  в  частном  пансионе  для  пожилых,  так  захотела,  вскоре  после  сообщения  о  смерти  Ольки.  Марат  месяц   выбирал  подходящее  заведение,   остановился    на  доме,  окруженным  садом,  с  верандами  и  маленьким  журчащим  фонтаном,  под  Тивоном. Райце  тоже понравилось,  у  нее  отдельная  комната.  Постояльцев  в  пансионате  не  более  десяти,  уход  хороший,  раз  в  неделю  приходит  доктор.  Все  имущество,  дом  с  надворными   строениями,  сбережения  в банке,  Райца  завещала   старшему сыну  Ольки  и   им,  в  равных  долях.  Ольку  и  ее  старшег  сына,  Хаим  видел  только  на  фотографиях   у  Райцы.    Богато  одетая  полная  дама,  с  высоким  тощим  джентльменом  со  шляпой,  перед  большим  домом,  рядом  с  длинным,  открытым   автомобилем.  Рядом  висел  портрет  красивого  парня  в  военной  форме,  фотография   Ольки  с  сынвьями и  дочкой.   Старший  сын,  Руби,  пилот,  приехал защищать  Израиль, успешно   воевал,  сбил  два  самолета. Здесь  влюбился,  женился  и  остался   навсегда. Он  владелец  завода   радиотехники,  очень  занят. Перед  праздниками  всегда  навещает  Райцу,  с  цветами  и   чеком  в  конверте.  Муж  Ольки   разбогател  во  время  войны,  его заводы  поставляли  приборы  для  танков  и  самолетов  в  Штаты. Жизнь  ей  омрачал    сахарный  диабет. Последние  годы  они  с  мужем  жили  в  пансионате,  в  громадной  квартире  с  балконом  на  берегу  океана.  Роднилась  Олька  только  с  Райцей, приезжая  навестить  сына,  останавливалась  в  дорогой  гостинице  в  Тель-Авиве  на  набережной,  но   жила  у  сестры.  Они  вспоминали  кибуцную   молодость,  ночные  дозоры  со  стрельбой.  В  завещании  она  просила  сына  проявить  заботу  о  Райце  и  оплатить  ее  пребывание  в  пансионате,  когда  она  решит  туда  переселиться.  Руби  наказ  матери   выполнил,  попросил  Марата   подобрать  подходящее  заведение.  Дом  Райцы  сдали,  деньги заходят  на  ее  счет   в  банке.

          Империя  саморазрушалась,   стараясь  сохранять  видимость  бурного  движения  к  светлому  будущему.  В  газетах  и  по  телевизору  сообщали  о  передовиках  социалистического  соревнования
на  производстве   и  героях  битвы  за  урожай,   о   боевом  героическом  прошлом   и  мудрости   «дорогого  товарища  Брежнева».  По  выходным,  днем   показывали  фильмы  про   войну,  вечером,       концерты  с  песнями  и  плясками.  Вожди  на трибуне  мавзолея  стояли  плотным  рядком,  подпирая  друг  друга,  вроде  конкурса  долгожителей   или  новый  вариант  картины  «Счастлива  старость». Полки  в  магазинах  пустели,  народ  выживал,  воруя,  доставая,  обменивая.  Бутылка  водки  стала  ценовой  единицей.  В  анекдотах,  Брежнев  заменил  Василия  Ивановича.  Вне  дома  все  говорили  не  то,  что  думают  и  делали  не  то, что  говорили.  По  вечерам,  на  кухнях,  под  водку,  ругали  власть,  слушали  «Голос  Америки»,  читали  крамольный  самиздат. Слово  «диссидент»   прочно  вошло  в  обиход.   Инакомыслие  преследовалось,   наказывалось  не  кроваво,  но  жестко,  сажали  в  тюрьмы,  прятали  в  психбольницы.  Владимира  Григорьевича  реальность  сильно   огорчала,  выпив    пару  рюмок  коньяку  на  семейном  обеде,  возбуждался.
                --  Эти  старые  пердуны  скоро  по  очереди  начнут  умирать. Что  будет  со  страной?   Бесконечно   оболванивать  народ  песнями  и  плясками  глупо  и  опасно.  Котел  может  взорваться,  бескровных  бунтов  не  бывает.  Не  получилась  маленькая  победоносная  война  в  Афганистане,  надо  срочно  выходить,  не  понятно   за  что  отдают  жизнь   солдаты. У  нас  есть  опыт   борьбы  с  басмачами,  их  так  и  не  победили. Целый  народ победить  в  партизанской  войне  невозможно.   Поражение  Америки   во  Вьетнаме, наших  Наполеонов  ничему  не  научило. 

Тревогу  тестя   Хаим  не  понимал,  пришло  другое  время  со  своими  правилами,  он  по  ним  жил.  Исчезли  запчасти  на  базах, появились  поставщики  ворованных  деталей  с заводов.  Заказчики  сами  покупали  нужные  детали  на  рынке.  Директора   магазинов  благодарили  за  ускорение  ремонта  не  деньгами,  чаще   дефицитными  продуктами.  Не  надо  усложнять,  как  говорил  Алекс.
Все  плохо,  а  обед  у Лидии Петровны  с  икрой,  фаршированной  рыбой,  мясным  борщом,  котлетами   и  тортом.   С  Владимиром  Григорьевичем   Хаим  никогда  не  спорил,  но  не  всегда  был  согласен. Слушая  деда,  Гриша  кивал,   обещал  при  первой  возможности  уехать,  пугая  бабушку.
                --   А  ты  куда  собрался? Тебе  чего  здесь  не  хватает?
                --   У  меня  все  есть,  вашими  заботами.  Дед  правильно  называет  наше  государство  королевством  кривых  зеркал. Даже  без  государственного,  зоологического  антисемитизма,  из-за   которого,  уважающий  себя  еврей   должен  бежать,   много  причин.   Надоело  черное  называть  белым.  За  правду  сажают,  выгоняют. За  работу  платят  гроши.
                --    Нам  на  жизнь  жаловаться  грех.  Дед  получает  пенсию  и  зарплату,  каждый  месяц  выдают  генеральский  набор,  квартира   хорошая,  машина. Живи,  радуйся,  женись.  Ты  уедешь, а  мы  как?
                --   Бабуля,  не  волнуйся.  Во-первых,  не  завтра  уеду. Во-вторых,  Фима       никуда  не  собирается,  Дине  здесь нравится.  В-третьих,  я  вас  не  оставлю.
                --   Володя,  ты  все  решаешь  государственные  проблемы,  их  без  тебя  решат.  Поговори  с  Гришей.

Владимир  Григорьевич  налил  рюмку,  выпил  и,  не  поднимая  головы,  стал  закусывать.
                --   Слава  Богу, уже  взрослый,  я  не  ребе,  чтобы    советовать.

Вернувшись  из  поездки  в  Израиль,  Гриша  восторженно  рассказывал   о  пальмах,  громадных  кактусах,    фукусах  и  растущих  у  дороги  бананах.  Вспоминал  обилие  красивых  девушек,  не  обремененных  одеждой,  шумный  и  красочный  рынок  полный  экзотических  фруктов.  Обещал после  окончания  учебы   уехать  к  Циле  и  Нееху.  Его    выступления  никого  не  настораживали.  три  года  долгий  срок. Со  временем   он  стал  реже  говорить  о  Израиле. После  получения  диплома   Гришу  распределили  в  Елгаву  хирургом.  Вскоре  отправили  на  курсы  по  хирургии  в  Москву,  жил  он  у  дяди  Фимы,  в  центре.  В  больнице  познакомился  с  молодыми  врачами,  москвичами,  они  водили  его  на  вечеринки  в  интеллигентные  семьи,  собирались  не  только  евреи.  Пили  дешевое  вино,  пели  песни  с  намеками,  говорили  о  Сахарове,  Галиче,  Высоцком, рассказывали  о  знакомых,  схваченных  милицией   на  улице,  без  повода,  отсидевших  пятнадцать  суток  за  мелкое  хулиганство.  Все  мечтали  вырваться  из  страны,  завидовали   высланным.  В  семье  дяди  увлечение   новыми  знакомыми  не  одобряли.  В  Ригу  вернулся  не  только  с  новыми  знаниями  по  хирургии,  но  и  уверенностью,  что  уедет.  О  приключениях  сына  в  столице  Хаим  слушал  настороженно.
                --  Сынок,  может  и  правы  москвичи,  спорить  не  буду.  У  каждого  своя  дорога.   Мы  живем  не  плохо,  чего  нет  в  магазине, можно  достать  по  знакомству.  У  всех  полные  холодильники.  Меня  политика  не  интересует,  лучше  держаться  от  нее  подальше, хорошо   работать.  Власть,  даже  гнилая,  может  закатать  в  асфальт  любого,  сам  говоришь,  в  тюрьму  сажают,  уколы  делают.
                --   В  революционеры  я  не  гожусь. Мне  Неех  рассказывал  про  Берку  и  Исера,  они   верили  во  всеобщее  счастье.  За  свою  наивность  евреев  примерно  наказали.  Мне
хочется  уехать. Попрошу  у  Марата  прислать  вызов.
                --  Нам  тебя  будет  не  хватать,  но  если   ты  решил,  отговаривать  не  стану.   Там  ты  не  будешь  одинок.  Мы  с  мамой   через  пару  месяцев   поедем  в  гости,  наведу  справки   про  устройство  врачей.
                --   Помнишь  Леню,  он  учился  со  мной  до  седьмого  класса,  потом  они  уехали  в  Израиль.
                --    Его  родители  врачи. Я  его  хорошо помню.
                --    Мы  все  время  с  ним  переписываемся,  он  мне  пишет   по-русски,  я  ему  на  английском.  Его  родители,  особенно  мама,  страдали  от  жары,  ей  не  давали  покоя  постоянные  террористические  акты.  Они  прошли  курсы  и  устроились  работать,  но  решили  эмигрировать  в  Канаду,  в  Торонто.  Пару  лет  помучались,  мать  работала  в  прачечной,  отец,  санитаром,  пока  не  получили  лицензию.  Работу  им  дали  в  поселке  индейцев,  севернее, там  много  туберкулеза  и  других  заразных  болезней.  Платили  им  хорошо,  отработав  пять  лет,  вернулись.  Устроились  в  поликлинике,  построили  трехэтажный  дом  в  районе,  где  живут  евреи.  Сейчас  на  зиму  отправляются  во  Флориду.  Много  путешествуют  по  миру.  Леня  окончил  медицинский  факультет  в  университете,  стажировался  в  больнице,  уже  два  года   работает  в  приемном  покое.  Построил  дом,  купил  престижную  машину.  Очень  уговаривает  приехать  к  ним.  Он    прислал  бандероль  с  документами,  которые  надо  заполнить.
                --  Сынок,  хорошие  врачи  всегда  и  везде  ценятся.  В  Израиле  у тебя  есть  поддержка,  без тебя  мы  здесь  долго  не задержимся.

Ехать  в  Израиль  решили   осенью,  надеясь  на    менее  жаркую  погоду.   Голду  беспокоило  состояние   папы,  прошло  более  трех  лет  после  смерти  мамы,  но  он  не  меняется  к  лучшему.
Мало  разговаривает,  к тому  же  стал  плохо  слышать. Целый  день  может  читать  и  перечитывать  старые  «Ригас  балс».   Газету  привозят  посетители,  побывавшие  в  Риге.  Часто  уезжает  в  их  дом,  ходит  на  кладбище  разговаривать  с  мамой.  Привозит  его  обратно  Марат.  Жизнью  они  довольны,  много  работают.  дети  растут.   По  выходным  ходят  на  море,  купаются.  Иногда  вместе  с  папой  навещают  Райцу.  Все  ждут  их  приезда.  К  поездке  Дина  готовилась  серьезно,  наводила  справки,   как  одеты  женщины,  что  можно  купить.  Пошила  пару  сарафанов,  купила  широкополую   шляпу.  Ей  хотелось  произвести  на  родственников  впечатление  достатка.   Наряды  ее  с  трудом  вместил  большой  чешский  чемодан,  во  второй  уложили  подарки   для  Голды  и  детей,  для  Ильи  и  Голодов.  толстую  пачку  газет   для  Нееха.  Вещи  Хаима  уместились  в  сумку.  Встретил  их  Марат,   отвез  в  дом  родителей,  там  их  ждали  Неех  и  Голда  с  детьми,   Отец  встретил  их  на  крыльце,  поцеловал  Дину,  Хаима  прижал  к  себе.               
                --  Хаимке,  сынок,   Я  тебя  дождался. Завтра  пойдем  к  маме.

В  доме пахло  пловом  и  цимесом.  По  салону  на  велосипеде  передвигался   с  криками  черноволосый  мальчик,  похожий  на  отца. Хаим  сестру  не  разочаровал,  почти  искренне  удивился.  Все  радовались  приезду  гостей,  мужчины  делали  комплементы  дамам.  Раздача  детям  подарков   сопровождалась  восторженными  криками.  Все  понравилось,   летние  костюмчики   и  рубашечки  для  Дани,  купленные  в  «Детском  мире»,  оказались  в  пору.  Стол   по  обилию  и  красоте   напоминал  лучшие  времена  в  доме  Цили  и  Нееха.  От  рюмки  водки  не  отказался  и  Неех.  Женщины  строили  планы  на  будущие  три  недели,  первая  была  заполнена  экскурсиями.  Назавтра  с  утра  пошли  на  кладбище  с  цветами  и  поминальными  свечками.  Отец  прочитал  молитву,   Хаим  плакал,  закрыв  лицо,  Дина  платочком  сушила  глаза.  Вернувшись  домой,  помянули   покойницу  и  пожелали  ей  покоя.   На  экскурсиях  Дина  записывала  все  услышанное  в  блокнот,  задавала  вопросы  гиду.  Посещение  Стены  плача   повергло  ее   в  задумчивость.  Время  свободное  от  поездок  Хаим  проводил  с  отцом, они  ходили  на  кладбище,  по  вечерам  гуляли,  вспоминая   прошлое,  деловую  хватку  Цили и  ее умение  управлять  семьей. По  вечерам  случались  гости,  Вася  с  женой,  Аней,  навестили  дважды.  Они  не  жаловались,  один  сын  собирался  учить  медицину  в  Румынии,  другой,  после  службы   потупил  в  университет,  на  факультет  управления  производством.  Аня  считала,  что  у  Гриши  не  будет  проблем  с  устройством.   Илья  приехал  всей  семьей  на  новом  автомобиле,  с  пакетами,  двумя  большими  и  двум,  поменьше,  Жена  несла  большой  букет. Он   давно  ждет  их  приезда,  Голда  и  Вася,  на  пасхальном  седере,  обещали  вот-вот  будут.  Поэтому  почтой  не  отправил,  их  ждал.  Дине  сказал,  что  она  не  изменилась,  точно  такая,  как  была  на  свадьбе,  ее  платье,  будто  куплено  в  Париже.  У  них  все  в  порядке,  живут  и  размножаются. 
                --  Хаим,  что  в  Риге  нового?  Мама  написала,  дочь  Берки  вышла  замуж  за  серба  и  уехала  в  Белград.
                --  Они  вместе  учились  в  консерватории,  он  дирижер,  у  них  уже  мальчик.  Берка  не  слишком  обрадовался,  сказал: «Слава  Богу,  не  хорват».  Вторая,  осталась   в  Москве,  замужем  за  инженером-электронщкиком.  Расписались  в  Москве,  свадьба  была  в  Риге,
с  хупой  в  синагоге.  Парень  хороший,   мечтает  уехать  при  первой  возможности.
                --  Приглашения  на  свадьбы  дочерей  Пашки  мы  получили,  послали  телеграммы. Пакеты  побольше,  подарки  к  свадьбе,  в  малых,  зимние  ботинки  для  Паши  и  куртка для  мамы.  Вы  были  на  свадьбах?
                --  Конечно.  У  Танюшки  была  комсомольская,  Жених  выпускник  училища  береговой  обороны,  Леша,  помнишь,  они  ходили  в  морской  форме  с палашами.  Парень  высокий,  красивый,  бравый.  Они  уехали  на  Тихий  океан.  Погуляли  весело.  Скайдрите  венчалась  в  костеле,  Роза  и  мы  не  пошли,  как  себя  чувствовал  Пашка,  не  знаю,  не  спрашивал.  С  женихом  я  знаком,  он  хирург  в   Первой  больнице.  На  свадьбе  все  руководила  бабушка  в  латышском  наряде.  Говорили,  пели,    только  по-латышски.  Мы  чувствовали  себя  не  слишком  уютно,  первой  ушла  Рейзл,  мы  за  ней.
                --  Каждый  живет,  как  хочет.  Мое  дело  поздравить  и  подарить.
Пашку,  жалко.  Он,  конечно,  сильно  облатышился,  но  это  кампания  не  для  него.  Пусть  девочки  будут  счастливы,  и  дарят  им  внуков.

Уехали  поздно,  после  застолья  и   громких  разговоров,  к  себе  пригласили   на  пятницу,  встречать  субботу,  Илья  предупредил,  чтобы  не  рассчитывали  на  равноценное  угощение.  У  них  другая  специализация,  Блюмка  хорошо  ставит  клизмы.   Посмотрев  на  подарки,  Марат  посоветовал   завтра  попросить  Нееха   отправить  посылку,  она  придет  к   их  возвращению.            
Родственники   Дины,  проявили   заинтересованность,  профессор  пригласил  в  гости  на  кофе,  приехал  за  ними.  Его  жена   знала  идиш,   она  развлекала  Хаима,  Дина   говорила   с  родственником  по-английски.   Их  угощали  орешками  и  затем,  к  кофе,  подали  яблочный  пирог.  Вернувшись  домой,  первым  делом  поели.   Воспитательница   привезла  корзину  продуктов,   вручила   Дине  конверт  с  двумястами  долларов.  Полученные   в  подарок  рижские  духи,  опробовала,  брызнув  на  запястье,  пришла  в  восторг.  Потом  пили  чай  с  привезенными  гостями  запеканкой  и  сладкими  пирожками,  рассматривали  фотографии   родственников.   Подполковник  приехал   на  джипе в  конце  второй  недели,   рано  утром,  Дина  еще  спала. Всех  уговорил  съездить  посмотреть  его  хозяйство. Вместе  с  потоком  машин  двигались  на   юг,  проехав  Безр-Шеву,  свернули  на  узкую  дорогу,  оказались  в  пустыне,  выжженной и  голой.   Хозяйство  издали    казалось  зеленным  пятном  на  сером  фоне.  Большой  двухэтажный  дом  на  высоком  фундаменте,  окруженный  деревьями,  кустами  и  забором,  стоял на  холме,  покрытом  дерном.  За  домом  располагались   коровник,  загоны  для  овец  и  коз,  длинный  амбар.  Трактора  и  автомобили  стояли  под  навесом.  Гостей  встретила  жена,  по рабочему  одетая,  и  сын  в  военной  форме,  они  их  заждались. Хозяйка  говорила  по-русски  бойко,   ее  зовут  Таня,  родилась  в  Белоруссии,    привезли  в  Израиль  в  пятнадцать  лет. О  них  все  рассказал  Коби,  он  очень  рад.  Как вернулся  со  сборов,  поехал  за  Вами.  Пригласила  в  дом,  попить  с  дороги.  Она  биолог,  занимается   проблемами  освоения  пустынь,  заведует  лабораторией в  университете.   Предложила  с  дороги  отдохнуть  и  принять  душ,  через   час  на  веранде,   попьем  кофе,  можно  в  халатах,  обед  будет  в  пять,  в  салоне,  к  тому  времени  должен  вернуться  Коби.  Он  уехал   смотреть  породистых  телок,  если  договорится,  сегодня  их  привезут.  Вечером,  после  десяти,  во  дворе  будем  жарить  мясо  на  мангалах.   Перекусить  и  попить  чай  или  кофе  можно  на  кухне. Рекомендовала   гулять  по  саду  или  искупаться  в  бассейне. В  доме  и  на  веранде  шумели  кондиционеры. К  обеду  хозяин  вышел  в  белой  рубашке  и  джинсах,  сел  во  главе  длинного  стола,  спросил,  не  скучали  ли  гости.  Ему  удалось  купить,  две  очень  хорошие  телочки,   красавицы, покупкой  он  доволен.   Стены  салона  украшали   картины  и  фотографии  с  дарственными  надписями   генералов,  на  многих   был  Коби.  Портрет  Владимира  Григорьевича  висел  в  центре.
                --  Дина,  твой  отец  оказался  в  неплохой  компании.

Назвав  обед  легким,  Таня  лукавила. На  столе  было  много  салатов,  с  удивительным  вкусом,  никто  до  этого  не  ел  артишоки,  наполненные  мясом  и  рыбу  тушенную  с  местными  овощами.  Куринные  икорочки  и  баранина  готовились  в  остром  соусе.  Тушенная  батата  с  коричневой  корочкой   смотрелась  аппетитно.  Гостям  все  понравилось,  Дина  просил  записать  рецепты.  Хозяйке  помогала  улыбчивая  женщина  в  платке.  Таня  посмотрела  на  стену  с  фотографиями.
                --   Многих  уже  нет,  светлая  им  память.  Быть  женой  военного  у  нас  хлопотно  и  тревожно. И  без  войн,  покоя  нет.  Днем  и  ночью  боишься  звонка  или,  не  дай
Бог,  визита  офицеров  из  Министерства  обороны.  Коби  трижды  ранен,  в  последний  раз,  осколком   в  грудь.  Пришлось  удалить  часть  правого  легкого,  врачи  сказали,  счастье,  что  осколок  угодил  справа.  Коби  положил  руку  на  плечо  жены.
                --   Жди  менья  и  я  вернусь,  только  очень  жди.

Тихо,  монотонно  Таня  дочитала  стихотворение.  Неех  зачарованно  смотрел,  на  нее,  шевеля  губами.   Вечером,  в  темноте,  в  дальнем  углу  двора,  отгородили   участок  гирляндами  лампочек,
поставили  длинные  столы  со  скамейками,  два  солидных  мужика,  жгли  угли,  создавая  ветер,  вертящейся  на  палке  фанеркой.   Ближе  к  десяти  стали  подъезжать  гости,  Коби  всех  знакомил  с  гостями.  Мужчины  говорили  Дине  приятные  слова,  женщины,  интересовались,  где  она  шила  платье. Вечер  прошел  весело.  Назавтра  в  полдень  поехали  на  Мертвое  море,  от  туда,  домой. 

                У  сестры  Неех  бывал  редко,  обычно  по  настоянию  Голды,  вместе  с  Маратом.  С  Хаимом   согласился  охотно,  ехали  на  автобусе  до  Тивона,  там  взяли  такси.  Всю  дорогу  вспоминали  учебу  в  Академии,  смешные  моменты,  вместе  смеялись.  Везли  с  собой  большой  букет  любимых  Райцей  астр.  Райца  им  очень  обрадовалась,  суетилась,  целовала,  прижималась  к  брату. Отвела  на  веранду,  пошла  за  кофе.
                --  Спасибо  за  цветы,  буду менять каждый  день  воду, и  вспоминать  вас.

Рейзл   по-прежнему   была  худой,  не  добавилось  морщин,  только  сгорбилась. Сама  принесла  кофе  и  печенье. Села  рядом  с  братом.
                --   Неехке,  мальчик  мой,  сиротка, жаль,  нет  у  меня  леденцов,  которые  приносил  Меер-Бер,  ты  их  любил. 

Пансионат  напомнил  Хаиму  детский  сад  Голды  на  Взморье,  летом  детей  вывозили    в   сосновый  лес,  к  морю.   Порядок  сохранялся   строго,   дети  играли  в  песочнице  под   наблюдением  воспитательницы.  Набирали  песок  в  ведерко  и  вываливали  кулич,  играли  вместе,  но  каждый,  сам  по  себе. И  здесь  постояльцы   медленно  гуляли  по  дорожкам,  читали  в  тени  у  фонтана,  каждый  сам   по  себе,   находясь  все  время  в  поле  зрения  женщины,  сидящей  на  крыльце. 
                --  Недавно  заглянул  Руби,   тоже  с  цветами,  проверил,  как  мне  живется.  Нас  берегут  и  холят,  балуют,  причесывают,  раз  в  неделю  врач  обсматривает.  И  еда  хорошая. Но  дома  лучше. У тебя  есть  сын  и  золотая  дочь.  Если  бы  осталась  Целя,  было бы  лучше?  Всегда  один  уходит  первым.  Посмотри,  как  ты  выглядишь,  совсем  исхудал.  Помни,  живой  должен  жить.  Радуйся,  Голдочка  не  отдаст  тебя  в  приют.  Перебирайся  к  ним,  с  молодыми  и  сам  помолодеешь.

По  дороге  домой  Хаим  спросил,  согласен  ли  он  с  сестрой.
                --   Она  старше  меня,  я  ее  всегда  слушался.

Приезд  Хаима,  а  может  и  настойчивость  сестры,  взбодрили  Нееха,   он  согласился  переехать  к  Голде.  Марат  раз  в  неделю  будет  возить  его  на  кладбище.  Дом  сдадут  в  аренду.  Последнюю  неделю   Дина  провела  в  покупках,  Голда  отвела  ее  на  торговую  улицу  с  большими  и  маленькими  магазинами,  золотыми  лавками.  Завидев  подходящий  товар,  Дина  возбуждалась,  краснела,  по  несколько  раз  мерила,  выбегала  и  возвращалась.  После  пары  часов,  проведенных  с  Диной,  Голда,  сослалась  на  дела  в  ресторане  и  ушла.  Вечером    призналась  Марату.
                --   Я  ее  с  первого  дня,  еще  девчонкой,   недолюбливала.  Сейчас  она  гостья,  надо  терпеть,  но  Хаима  жалко.  Он  не  обидится,  попрошу  его  ее  сопровождать.
                --    Не  принимай  к  сердцу.  Они  живут  больше  двадцати  лет,  тебе  осталось   терпеть  ее несколько  дней.  Хаим  много  не  замечает,  каждый  видит  то, что  хочет. 

           Союз  еще  не  развалился,  но  и  не  существовал.  на  окраинах  начались  межнациональные  конфликты,    азербайджанцы  убивали  армян,  киргизы  отрезали  головы  узбекам,  Прибалтика  вспомнила  о  своей  независимости  до  прихода  «освободителей».  Четвертое  поколение   вождей
получили    разваливающуеюся  империю.  Горбачев,  бракованный  продукт  тоталитарной  системы,  за  советами  обращался  к  лучшим  «друзьям»  России,  Америке,  Англии  и  Германии.  Видимо  в  МГУ  на  юридическом  факультете  не  проходили   мудрую  сказку  С.Я.  Маршака  о  глупом  мышонке. Появившиеся  в  начале  перестройки  кооперативы,  были  первыми  ростками  дикого  капитализма,  существующими  вне  рамок  законов,  все  старались  получить  прибыл,  лучше  в  долларах.   На  заводах  директоров  назначали  и  увольняли  на  собраниях.   Предприятия  не  получали  сырье,  останавливались.  Автохозяйство  Владимира  Григорьевича   перестало  существовать,   зарплату  не  платили.  Пенсию  приносил  почтальон.  Выручал  Хаим,  у  новых  хозяев  жизни   машины  ломались,  они  расплачивались  долларами,  продуктами.  Потерявшая  былую  уверенность  в  завтрашнем  дне  Лидия  Петровна,  называла   зятя  Фимочкой.
                --  Какое  счастье,  что  Дина  вышла  замуж  за  тебя.  Ты  наш  спаситель.

По  утрам,  на  рассвете,  не  взирая  на  погоду,  Владимир  Петрович   совершал  часовую  прогулку,
с  именным  пистолетом  за   брючным ремнем.  Днем  читал  газеты.

Начальник  Хаима,  Янис  Петпрович,   предложил   создать  кооператив  по  пошиву  мужских  трусов  и  женских  ночных  сорочек.  За  небольшую  взятку  и  благодаря  помощи  друзей  удалось  получить  разрешение  занять  недостроенный  двухэтажный  дом,  который  строился   под  детский  сад.  Рядом  бытовки  строителей,  к  ним  подведено  электричество,  он  нанял  двух  сторожей,  чтобы  дом  не  разобрали.  Директором  будет  он. Хаим  будет  его  заместителем,  отвечать  за  производство.  В  Сервисе,  он  будет  его  подменять,  при  необходимости.  Насчет  швейных  машин  и  другого  оборудования,  можно  договориться   с  начальником  цеха  соседней  швейной  фабрики,  предложить  ему  работу,  он  о  швеях   позаботится.   Бухгалтером   будет  двоюродная  сестра   Яниса,  она   в  Министерстве  легкой  промышленности  работала,  благодаря  старым  связям,  ей  удалось   договориться  с  ткацкой  фабрикой  в  Ивановской   области  о  поставках  ситца.  Готовую  продукцию,  с  предоплатой  наличными,   заберет  кооператив  из  Великих  Лук. Не  прошло  и  месяца,   двадцать  работниц,  в  две  смены,  шили   трусы  и  сорочки.  Утром  пару  часов  Хаим  занимался  автомобилями,  затем  уезжал  на  фабричку.  Принимал  ткань,  вместе  с  бывшим  начальником  цеха   проверял  его  качество  и  количество.  Следил  за  погрузкой  готовой  продукции.  Все  финансовые  проблемы  решала  сестра  Яниса,  сам  он  появлялся,  чтобы  забрать  деньги.  Свою  долю  Хаим  получал  дважды  в месяц.  Новое  занятие  ему  нравилось,  он  считал  себя  настоящим  бизнесменом.  Вспоминал   слова  мамы,  она  сожалела,    нет  у  Хаима  деловой  хватки,  не  в  нее  пошел,  будет  зарабатывать  руками,  как  все  в  семье  Нееха.  Для  торговли  нужен  ум  и  смекалка.  Мама  мечтала  заработать  миллион,  не  удалось,  ему  деньги  сами  в  руки  идут,  жаль,  она  не  дожила.  В  Израиле  он  спросил  ее,  что  лучше  всего  везти  с  собой.
                --  Везти  надо  то,  что  всем  нравится,  даже  козлу.  Зелень. 

У  него   теперь  зелень  есть,  скоро  коробка  из-под  обуви  полная  будет.  Навещавший,  как  всегда  с  коньяком  и  лимоном,  Иосиф,  новому   времени  не  радовался,   свой  цех  по  пошиву  чехлов  оставил.  Узнав   о  занятии  Хаима,  одобрил,  посоветовал  работать  ударно,  чтобы  заработать  побольше.  Все  может  прекратиться.  Оптимизм  Хаима  не  поддерживал.
                --  Страна   без  законов  не  может  существовать,  даже  плохих  и  глупых,  она   разваливается,  расщепляется. Ты  в  институте  физику  учил?  Я  взрывник.  Кто  знает,   куда  направится,  выделившаяся  энергия.  Мы  решили  уехать  к  детям.   Согласен,  латыши  уже  не  те,  и  евреи  тоже.  Ты  молодой,   тебе  заработать  хочется.  Но  чемоданы  советую  держать  наготове.

Впервой  за  годы  семейной  жизни   Хаим почувствовал  себя  хозяином  в  доме. Дина  присмирела,  об  успехах  в  науке   и   большой  зарплате   не  вспоминала. Заграничные  реактивы,  поступавшие  из  Москвы,  закончились,  директор   большую  часть  времени  проводил  в  Германии, зарплату  не  выдавали,  лаборатория  опустела.  Появившиеся  большие  деньги,  вначале  ей  радовали,  но  не  долго.  В  газетах  писали   о  частых  жестоких  ограблениях,  она   боялась  оставаться  дома  одна,  уходила  к  родителям.  Заставила  сделать  двойные  двери,  врезать  дополнительные  запоры.
В  задней  стенке  серванта  и  шкафа  Хаим   соорудил  тайники. Любой  шум  на  лестничной  площадке   пугал. Тяжелым  переживанием  стал  для  Дины  отъезд  Гриши,  он  пожил  в  Израиле,  сдал  врачебный  экзамен,  стал  работать  в  больнице,    получив  разрешение,  уехал  в  Торонто,  теперь  готовится  к  экзамену.  Бабушку  с  дедушкой   он  собирается   взять  к  себе,  как  только  станет  работать  и  сможет  взять  ссуду  в  банке  для  покупки  дома.  Родители  сами  знают,  что  им  делать  и  где  жить. Он  часто  звонил,  на  жизнь  не  жаловался.  По  настоянию  Дины, Хаим   завел  знакомых  в  ОВИРе,  дал   начальнику  пятьсот  долларов,  чтобы  посодействовал  в  нужный  момент.  «Сервис»  утратил  свою  былую  монополию,  появилось  много  кооперативов,   лучшие  работники    ушли   туда в  погоне  за  деньгами.  Оставшиеся,  в  руководстве  не  нуждались,  нужную  деталь  клиент  привозил, на  складе  ничего  не  осталось,  заказ  оформляли  сами.  Разбогатевшие  постоянные  клиенты   обращались  к  нему,  он  связывал   их с  поставщиками   деталей  и  сам  договаривался  со  слесарями  и  малярами.  Подношения  стали  редкостью.  Интереса  спускаться  в  цех  не  было,  через  окно,  иногда,  бросал  взгляд  на  вялую  деятельность.  Так  он  заметил  Пиню
Друяна,  рядом  со старым  «Москвичем»,  он  не  видел  его  не  меньше  года.  Слышал,  что  он  с Гиндой  собирается  в  Израиль. Хотел  позвонить,  но  забыл,  голова  была  занята   кооперативными  делами.  Раньше  Пиня  звонил,  вежливо  просил  помочь  с  ремонтом,  всегда  благодарил  и  даже  хотел  сунуть  в  карман  деньги.  Хаим  его  пристыдил.
                --  Мы  же  родственники.

Однажды  отправил  Гинде  коробку  конфет, из  подношений. Так  получилось,  не  видел  ее   три  года.  Он  бегом  спустился  в  цех,  они  обнялись,  оба  обрадовались  встрече.  Люди  правду  говорят,  уезжают  и  скоро,  надо  подкрасить  машину,  для  продажи.  Их  пригласили  дети  сестры  Якова,  которых  пристраивала  мама.  Гинда   не  хотела  уезжать  от  могилы   отца,  согласилась
только  из-за  внуков,  они  врачи,  растут  и  правнуки. Ося за  границей,  семью  не  завел,  сейчас  живет  с  филиппинской,  в  Риге  бывал  редко. Хаим  попросил  маляров  помочь  родственнику.
                --   Маме  большой  привет.  Не  удастся  встретиться  здесь,  встретимся  в  Израиле.

В  магазинах  продуктов  не  было,  но   в дорогих кооперативных  ресторанах   было  все.  После  подведения  итогов  и  дележа  денег, Янис   приглашал  в  ресторан,  в  послеобеденное  время,  когда  посетителей  не  много и   громкой  музыки  нет. Они  занимали  дальний  от  входа  стол  у  стены,  чтобы  без  помех  обсудить  свои  дела. Вслед  за  ними  вошла  небольшая   компания,  солидного,  похожего  на  состарившегося  борца  мужчину,  сопровождали  трое  плотных  молодых
парней.    Хаим  привстал  со  стула,  бывший  спортсмен  показался  ему  знакомым,  похожим  на  Янку.  Они  не  виделись  почти  тридцать  лет.  За  стол  невдалеке  от  них  сел  только  пожилой,  молодые  перемещались  рядом. Подбежавшему  официанту,  на  русском  без акцента,  голосом  Янки  заказал  бифштекс,  бутылку  водки и  крепкий  чай  и,  чтобы  бысто. Янис  заметил  волнение  Хаима.
                --  Ты  что  засуетился,  как  бык  перед  случкой? 
                --   Наш  сосед, твой  тезка, мой  одноклассник,  в  одном  дворе  росли,  он  по  другой  дороге  пошел.
                --  Далеко,  видать,  ушел  по  той  дороге,  его,  как  Брежнева  охраняют.
Не  торопись  подходить,  могут  помять. Давай  свои  дела  решать.

 Пообедав,  встали  вместе,  Янис  направился  к  выходу,  Хаим,  к  соседнему  столу. У  стола  уткнулся  в  спину,  с  боков  руки  прижали  к  телу,  больно.               
                --   Янка!
Стоящий  перед  ним,  отодвинулся  в  сторону.
                --  Хаим,  это  ты?  Я  думал  ты  в  Израиле.
   
Янка  улыбнулся. Парни  отпустили  его  руки.
                --   Неужто,  и  я  так  изменился.  Сегодня  вспомнил  тебя. Что  стоишь,  садись.

Хаим  почувствовал  придвинутый  стул.
                --Утром  был  в  нашем  дворе,  хотел  найти  сестру,  для  этого  и  в  Ригу  приехал. Она  меня  крепко  не  любила, и  было  за  что. Отец  давно  от  перепоя  умер,  а  мама  два  года  тому.  Нужды  она  не  чувствовала,  я  ей  деньги  посылал.  Сестру  не  нашел,  соседи  сказали,  после  окончания  техникума,   вышла  замуж  за  латыша-геолога,  они  уехали  не  то  на  Урал,  не  то  на  Алтай.   Приезжала  после  похорон  мамы  с  сыном.  Адрес  никто  не  знает.
Твои  родители  в  Израиле,  как  твоя  мама,  она   о  тебе  сильно  заботилась,  не  раз  мне  подзатыльники   отвешивала.
                --   Мамы  уже  нет.
                --   Давай   помянем  наших  мам,  пусть  земля  им  пухом  будет.

Он  налил  водку  в  фужер,  поставил   перед  Хаимом.
                --  Ты  надолго.
                --   Сегодня  улетаю  в  Барселону, у  меня  там  дом. Жаль,  мама  не  дожила,  гуляла  бы  по  парку,  как  барыня

По - латышски  Янка  говорил  с  удовольствием,  медленно.
                --  Зашел  к  адвокату,  все  подписал,  что  надо. Попросил  найти  сестру.  У  меня  семьи  нет.  Если что  случится,  пусть  все  ей  и  племянникам  достанется.  Очень  рад   нашей  встрече. Прощай.

Он  медленно  встал,  не обращая внимания  на  сопровождающих,   пошел  к  выходу.  Хаим   тоже встал    и  смотрел  вслед.  У  дверей  Янка   остановился  и  повернулся,  Хаим  поднял  руку.

           По  сыну  Хаим   тосковал,  часто  думал,  как  он  там,  в  далекой  и  холодной  Канаде.  Хотел  через  Израиль  послать  ему  денег,   но  Гриша  отказался  категорически.  Конечно  он  уже  совсем  самостоятельный,  под  тридцать,  а  жены  все  нет. Намекнешь,  отвечает  шуткой,-- « не  торопись,  старик,  в  дедушки».  Не  радовали  и  письма  от  Голды.  Состояние  отца  не  улучшалось.  После  смерти  Райцы,  пришлось  госпитализировать  его  в  гериатрическое  отделение,  на  месяц, из-за  тяжелой  депрессии. Сейчас  дома,  от  прогулок  отказывается,   ездит  только  на  кладбище.  Наследство  оформили.  Руби  предложил   им  выплатить  его  треть,  после  оценки  дома  и  построек.  В  банке  оказалось   двенадцать тысяч  долларов,  его  долю  положили  в  банк. Деньги Руби  они  отдали,  его  долг  покроется  за  счет  арендной  платы   за  четыре  года.  Марат  прислал  письмо  с  полным  отчетом.  Дина  перечитала  его  несколько  раз.  Радости  от  приобретения  Хаим  не  ощутил.  О  смерти  Бера  решили  отцу   не  сообщать,  сказать,  Бер  упал  и  повредил  правую  руку,  пока  писать  не  может.   Пенсионером  Бер  стал  до  перестройки,    гулял  с  Галей  в  соседнем  парке,  читал.   Приходили  приятели,  вспоминали  прошлое,  слегка  выпивали.  Летом  выезжали  на  Взморье,  на  государственную  дачу,  комнату  с  верандой  и  кухонькой.  Бер  погрузнел,  ходьба  на  протезе  давалась  с  трудом,  опирался  на  жену.  Со  временем  прогулки  стали  реже,  дома  перемещался  на  коляске.  Уговоры  Гали  не  есть  сладкого  и  жирного  серьезно  не  воспринимал,   говорил,  что  не  хочет   продлевать  отведенные  ему  годы.  Когда  слег, Галя  позвонила  Хаиму,  попросила  зайти,  подбодрить.  Гостю  Бер  обрадовался,  выпили  принесенную  бутылку. Спрашивал,  как  Неех,  печет  ли  еще.  Вспомнил,  как  отец  отходил  их  с  братом  ремнем,  не  столько  за  то,  что  прыгали  на  вагоны,  как  за  то,  что  взяли  с  собой  Нееха.   Мать  еще  добавила  мокрым  полотенцем.  Неех  с  детства  был  умником,  любил  печь,  а  они  искали       приключений  на  свою  попу.  Ушел  Хаим  с  тяжелой  душой,  решил  позвонить  Пашке,  хотя  и  у него  своих  забот  хватает.  Может,  найдет  время  заехать. Умер  Бер  дома  во  сне.  На  похороны  приехала  дочь  из  Москвы  с  мужем.   Хоронили  без  оркестра,  кроме  родных,  небольшая  группа  пожилых  людей.  Прощальное  слово  сказал  один  из  них.  Он  вспомнил  довоенное  время,  участие  в  войне,  его  добросовестность  и  честность,  перечислил  все  награды, -- Мы  хороним  не  только  любящего   и заботливого  мужа  и  отца,  верного  коммуниста,  но  и   не  сбывшиеся  надежды  и  порушенные  иллюзии.   Галю  дочь  увезла  в  Москву,  квартиру  выменяли  на  однокомнатную,  в  отдаленном  районе  Москвы.  О  памятнике  позаботились  Хаим  с  Пашей.
Строительный  трест,  в  котором  около  тридцати  лет  отработали  Велта  с  Пашей,  перестал  существовать,  главный  инженер  управления  и  старший  экономист  оказались  не  нужными.
Собранных  сбережений,  по  новым  ценам  могло  хватить  на  несколько  месяцев.  Появилась  еще  одна   проблема,  с  Дальнего  Востока,  приехала  младшая  дочь  с  мужем  и  двумя  мальчиками.
Служба  у  зятя  шла  успешно,  он  стал  уже  капитаном  и  надеялся  на  перевод  на  Балтику,  после  рождения  второго  ребенка  им  дали  квартиру.  В  гости  они  проезжали  не  каждый  год.  Осенью  Велта   покупала  для  внуков  шерстяные  носочки  и  колготки,  курточки  и  шапочки.  Дочь  писала    о  работе  в  школе,  про детей,  про  дикую  природу,  сборы  ягод  и  грибов.  Она  была  довольна.        Вдруг  оказалась,  что  часть  Алексея   не  нужна  и  ее расформировали,  всех  офицеров  отправили  в  запас.  Пожив  в  Елгаве  несколько  недель,  семья  перебралась  к  Рейзл,  В  Риге  тоже  много  безработных,  но  и  возможностей  больше.  Правнуки  звали  ее  баба  Роза,  зять  Розалией  Копелевной.  Привыкший   к  постоянному  денежному  довольствию  и  другим  удобствам  военный  службы,  Алексей   выглядел  расстроенным  и  растерянным,  не  знал  с  чего  начать  гражданскую  жизнь.  Артиллеристы  в  Риге  никому  не  нужны.  Чтобы  занять  себя,  предложил  Рейзл  побелить  и  наклеить  обои,  квартира  не  ремонтировалась  много  лет  и  выглядела   запущенной.  Отец Алексея работал  с  стройконторе,  во  время  летних  каникул  он  помогал  ему.  Закупив  нужный  материал,  закрылся  в  комнате,  выстелил  пол  газетами  и  начал  отмывать  потолок.  За  этим  занятием  его  застал  Паша,  зять  справлялся  довольно  ловко.  Подумал,--  Может,  перейти  на  ремонты  квартир,  сделаться  малярами-штукатурами,   дома  сохранились  учебники,  он  в  них  заглядывал,  когда  белил  потолки  и  клеил  обои  в  их  квартире.  И  Велте  не  надо  будет  месить  тесто,  и  таскать  тяжелые  противни.   После  увольнения  они  с  Велтой   решили  заняться  бизнесом,  выпекать  пирожки  с  мясом.  Купили  мяса  и  муки  и  занялись,  пирожки  получились  хорошие,  их  охотно  покупали  владельцы  киосков  на  вокзале.  Работали  много  и  тяжело,  но  прибыль    получалась  ничтожной. У  Велты  появились  боли  в  плечах,  она  плохо  спала,  стонала  во сне.
                --  Алеша,  давай  займемся  ремонтами  квартир.  У  меня  есть  руководства  по  ремонту,  там  все  четко  описано,  как  ровнять стены  и  потолок,   как  краски   готовить  и  смешивать. 
                --  Согласен,  Пауль  Гарриевич.  Вот  окончу   ремонт   квартиры,  опыта  немного  наберусь  и  вперед.
                --  Не  все  бедствуют,  есть  и  разбогатевшие,  они  покупают  квартиры,  хотят,  чтобы  все  было  у  них  не  хуже,  чем  в  Париже. Надо  стараться  работать  не  быстро,  но  качественно. Подам  рекламу  в  «Ригас  Балс».

В  ликвидированном  тресте  еще  не  успели  все  растащить.  В  гараже,  среди   разобранных  на  части    автомобилей   Паша нашел   РАФик,   слегка  помятый,  в  приличном  состоянии.   Убрали  сидения  для  пассажиров,  загрузили  стремянки  и  инвентарь.  Появился   заказчики,  постоянно  трезвые  и  аккуратно  одетые   рабочие,  хозяевам  нравились.  Получив  первый  заработок,  Алексей  купил  детям  торт,  женщинам  цветы.  Рейзл  была  тронута  и  благодарила,  Таня  успокоила.
                --  Молодеть, Лешка,  из  Остапа  Бендера  не  получился  миллионер,  он  пошел  в  управдомы,  тебя   не  удалось  стать  генералом,   подался  в  штукатуры.  Но  ты  не  печалься.  Ты  теперь  свободный  человек,  ни  перед  кем  не  должен  стоять  по  стойке  смирно.

У  Скайдры  семейная  жизнь  не  сложилась,   хирург  оказался  запойным  пьяницей.   Из  больницы  его  уволили,  он  устроился  на  Скорую  помощь,  его  терпели  два  года  и  предложили  уйти.  Родившаяся  девочка,  росла  без  отца,  воспитывалась  бабушкой.  Дочь с девочкой  редко  навещала  родителей,  всегда  без  мужа.  После  того,  как  его  не  захотели  держать  дежурным  врачом  в   заводском  медпункте,  исчез.  Дважды  ходили  с  его  фотографией  к  ясновидящим,  обе  сказали,  что  жив,  находится  очень  далеко. Семья  решила,  что  он   уехал  с  другом  геодезистом   на  БАМ.   Неустроенность  и  заботы   дочери  постоянной    обсуждались  родителями,  от  переезда  к  ним   она  отказалась. Свои  дни  рождения  Резл   не  отмечала,  шутила, --  Не  последний,  успею.    К  85-летию,  в  мае  все  вручили  ей  подарки,  Илья   прислал  Паше   триста  долларов,  для  банкета.  Чтобы  мама  не  догадалась  о  подготовке,   решили  праздновать   в  апреле.   Стол  заказали  на  Взморье,  в  «Лидо».  С  вечера  Алексей   предупредил,    завтра  поедем  на  Взморье,  дышать  свежим  морским  воздухом.  Светило  ласковое  солнце,  снег  уже  сошел,   на  открытых  полянках  появилась  свежая  трава.  Когда  остановились  рядом  с  рестораном,  Рейзл  возразила,  какая  еда,  полтора  часа,  как  завтракали.  Ее  успокоили,  никто  есть  не  будет,  детям  возьмем  мороженное,  сами  попьем  кофе.  За  накрытым  столом  сидели   Паша  с  Велтой,  Хаим  с  Диной,  внучка  с  дочкой.  В  центре,  торт  со  свечками.   Рейзл   растерянно  подняла  руки,  морщины  разгладились,  потекли  слезы.  Последний  раз  по-настоящему  она  отмечала  день  рождения  перед  войной,   была  чудная  погода,  Неех  испек  торт,  Гарри  подарил  перстень,  он  и  сейчас  у  нее  на  руке. 
                Право.  Зря  вы  затеяли  такое  серьезное  мероприятие.  Спасибо.
Я  вам  очень  благодарна. Так  получилось,  я  пережила братьев,  не  знаю,  награда  это  или  наказание.  Мне  кажется,  что  живу  за  кого-то.  Благодарю  и  желаю  всем  здоровья  и  радостей  от  детей  и  внуков. Обед  прошел  весело,  все  желали  имениннице  долгих  лет,  свечи  задували  все  компанией.
               
                Родителям  Гриша  писал  редко,  обычно,  два  раза  в  месяц  звонил.  Много  не  говорил,    интересовался   их  делами,  Дине  советовал  не  расстраиваться,  смутное  время  кончится,  и  институт  начнет  функционировать.   Бабушке  с  дедушкой  писал  письма,  прислал  фотографию  купленного   двухэтажного,  каменного дома,   построенного  в  семидесятые  годы.  Лужайка  перед  домом  ухожена,    домовладельцы    обязаны  зимой  убирать  снег,  летом,  косить  траву.  За  несоблюдение  установленного  порядка,  могут  оштрафовать.   Ему  приходится   нанимать  садовника.  Надеется,  что  дед  вместо  утренних  прогулок  займется  общественно  полезным  трудом. На  первом  этаже  кухня  и  салон,  две  смежные  комнаты  с  санузлом, с  отдельным  входом  из  сада. На  втором  этаже  три  спальни,  кабинет,  большая  ванная  комната.  От  бывших  хозяев,  в  подвальном    помещении,  который  называется,  бейсмент,   остался  оборудованный  спортивный  зал  и  финская  баня.  На  кухне  электроплита  с духовкой,  микроволновая  печь,  кухонный  комбайн,  все  не  новое,  но  в  рабочем  состоянии.  Бабуле  с  первого  дня  сможет  готовить  не  только  борщ,  но  и  печь  пирожки,  по  которым  он  соскучился.   Погода  в  Торонто  не  сильно  отличается  от  рижской,  вместо  Балтийского  моря,  огромное  озеро.  Их  дело  движется  медленно,   бюрократия  страшней,  чем  в  Союзе, чиновники  вежливые,  взяток  не  берут.  Родители Лени  знакомы  с  депутатом  парламента,  он  принял  Гришу,  выслушал,  его  впечатлило  участие  деда  в  войне  и  количество  наград,    он  пообещал  написать  письмо  министру.  Надо  надеяться  на  успех. О  своей  жизни   сообщал  мало,  очень  занят,  работает  в  больнице  и  у  себя  в  клинике,  стал  учиться  играть  в  гольф,  уже  попадает  по  мячу. Обещал  приехать  помочь  собраться  и  оформить  документы.  Письма  Дина  читала  и  перечитывала,   заметила  изменение  в  содержании,  Гриша  занялся  благоустройством  подвала,  ремонтом  бани,  купил  электрокосилку,  новую  духовку,  заказал  розовую  спальню.  Подозрениями  поделилась  дома.
                --  Фима,  я  думаю,  Гришуля  собрался  жениться.  Пишет,  что  купил  духовку,  зачем  она  ему,  хорошо  помню,  он  писал, кухня  в  порядке.  А    розовая  спальня,      мужчина  не  станет  такую  покупать.  Еще  вспомнила,  весной  писал,  как  праздновали  в  синагоге  Песах,  гуляли  не  хуже,  чем  на  8  Марта.  Домой  приехали  без  ног.
                --  Гриша  и  здесь  девушек  любил.  Парень   видный,  красивый,  доктор. 
Завидный  жених.  Было  бы  что  серьезное,  сообщил  бы.
                --   Поэтому  и  торопит  папу  с  мамой,  к  свадьбе,  Обещал  приехать  без  предупреждения. Папу  попросил  съездить  в  Москву, оформить пенсию  в  Министерстве  Обороны.
                --   Давно  пора  ему  семью  иметь,  я  его  здесь  уговаривал.  Раз  ходили  вместе  в  синагогу,  значит  еврейка.

Ждали  приезда  Гриши.  Подготовкой   к  отъезду он  руководил  из  Торонто.  К  его  советам   Владимир  Григорьевич  относился  серьезно,   договорились  о  продаже  мебели,  машины,  квартиры,  получили  задаток  в  долларах,  окончательное  завершение  сделки  за  неделю  до  отъезда.   Фарфоровые  немецкие  сервизы  упаковали  в  поролоне,  в  отдельные  ящики,  картины  выбрали  из  рам  и свернули  в  единый  рулон.  Съездили   в   Москву  для  собеседования  в  посольстве,  Владимир  Григорпьевич  оформил  военную  пенсию  в  Министерстве  обороны.   Билеты  до  Торонто  через  Франкфурт  можно  будет  купить  после  получения  виз.  На  это  ушло  лето,  Гриша  приехал  в  сентябре,  добирался  из  аэропорта   долго,  такси  не  было,  садиться  в  частную  машину  не  решился,  Леня  предупредил,  могут  ограбить  или  еще  хуже.  Ждал  автобуса.  Город  показался  ему  не  уютным,  безхозным,  улицы  разбиты.  Исчезли  симптомы  Советской  власти,  нет  портретов  и  лозунгов,  вместо  милиционеров  дядьки  с  автоматами.  Людей  мало  и  все  с  озабоченными  лицами.  Счастливая  Лидия  Петровна  не  отходила  от  внука,  но  скрыть  заботу  не  могла.  Никогда  не  думала,  что  не  старость  придется  покидать  свои  стены. Здесь вырастила  детей,  с  внуком  нянчилась.  Им  поздно  начинать  жизнь  с  начала.  Гриша  ее  успокоил,  все,  что  было  у  нее  в  Риге,  будет в Торонто,  быстро  появятся  приятели,  в  их  район  прибыло  много  пожилых  людей  из  Союза.  Они  весело  проводят  время  в  парке,  ходят  в  гости.  Во  всех  магазинах  есть  продавцы,  говорящие  по - русски.   Он  не  собирается  оставаться  вечным  холостяком.  Появятся  правнуки,  станет  еще  веселее,  в  Канаде внуков  бабушки  и  дедушки  не  растят,  занимаются  сами  родители,  помогает  няня,  обычно  из  Филиппин.  Невеста  уже  есть,  мы  живем  вместе   полгода.  Приедете,  будет  свадьба  с  хупой  в  синагоге.  Он  выбрал  из  чемодана  небольшой  альбом,  -- вот  Лана,  надеюсь,  она  вам  понравится.  Дина  посмотрела  на  Хаима.
                --  Что  я  тебе  говорила?

Все  с  большим  внимание  рассматривали  невесту.  Высокая,  стройная,  большеглазая,  круглолицая   красавица.  На  одном  снимке  она  в  спортивном  костюме,  на  лыжах,  внизу      дарственная  подпись,  полугодовалой  давности.
                --  Сынок,  таких  евреек,  я  никогда  не  встречал,  может  в  Канаде  вывели  новый  сорт,  по  образцу  мисс  Китай.
                --  Она  канадка  в  четвертом  поколении,   ее  прадед  строил  первую  железную  дорогу,  был  женат  на  украинке,   ей  двадцать  пять,  имеет  вторую  степень  по  экономике,  работает  в  нефтяной  компании.  Отец  хозяин  сети  ресторанов,  не  только  в  Торонто.  Мне  искать  невесту  некогда,  на  дискотеки  не  тянет,  в синагоге  шатхан  предлагает   пересидевших,  знакомиться  по  Интернету  опасно.  Нас  свел  случай,  в  прошлом  году  отец  привез  Лану  в  приемный  покой   с  травмой  голеностопного  сустава,  подвернула  ногу,  спускаясь  с крутой  горы.   В  Канаде   кататься  на  лыжах  и  коньках  дети  начинают,  как  только  встают  на  ноги.  Переломов  не  выявили,  положили   повязку  и  выписали,  ее  отец  вежливо поблагодарил.  Она  спросила  меня,  как  я  отношусь  к  классической  музыке.  Я  признался,  что  терпимо.  Мне  она  понравилась,  записал  ее  номер  телефона  из  истории  болезни,  вспоминал,  но  позвонить  не  решился.  Она  сама   нашлась,  узнала,  когда  дежурю,  прошлым  летом,   пришла  поблагодарить  за  хорошее  лечение  и  пригласила  на  концерт  Ростроповича. Подарила фотографию,  где  на  лыжах,  подписала,  благодаря  лыжам  мы  встретились. Недавно  прошла  гиур,  носит  магендавид,  дома  свинины  у  нас  не  бывает. На  шабат  зажигает  свечи,  продукты  покупает  в  кошерном  магазине.  Она  вас  научит  быть  евреями.  Теперь  она  Рут.  Но  я  называю  Лана,  по  китайски  орхидея.  Лидия  Петровна  внимательно  рассматривала  девушку.   
                -- Гришенька,  главное,  чтобы  ты  был  счастлив,   для  нас  она  еврейка.  Мы  ее  будем  любить, как  внучку.

За  прошедшие  четыре  года  Гриша  изменился,  он  стал  шире  в  плечах, лицо  утратило  былую  округлость,  стало  волевым,  взгляд  потерял  мягкость.  До  отъезда  Дина  была  уверена,  что  сын  ее  копия,  разглядывая  изменившееся  лицо,  вспомнила   отца  в  молодые  годы,  надеть  на  Гришу  форму  красного  командира,  получится  его  двойник,  только  цвет  глаз  от  Цили.  Он  заметно  меньше  говорил,  в  споры  не  вступал.  Владимир  Григорьевич  встал  с  рюмкой.
                --   Выпьем  за  счастье  Гриши,   если  девушка  также  добра, как  красива,   ему  повезло.  Мы  будем  радоваться.  Выпьем  за  удачу. Странно,  мы  покидаем  страну,  за  которую  я  шел  на  смерть,  и  никто   нас не  останавливает.  После  войны  в  Канаду  бежали  пособники  немцев,  предатели,  власовцы,   украинцы,  латыши  и  литовцы.  Теперь  и  мы  за  ними.
Такая  у  нас  судьба.  Пусть  нам  повезет  на  новым  месте. 

Гриша  слушал  деда  внимательно,  выпил  с  ним.
                --  Не  стоит  драматизировать,  вы  не  бежите,  едите  ко  мне,  не  для  испытаний,  а  для  спокойной  старости.  Пора  и  Фиме  начать  лыжи  смазывать,  может  остаться  в  одиночестве.  Слышал  от  Голды,  Илья  направил  вызов  Паше  с  семьей  и  матери.  У  них  все  время  сложности.
                --  У  Пашки  свои  заморочки,  Леша  там  главный  еврей,  готов  ехать  хоть  завтра. Он  оказался  деловым.  Они  начинали  с  Пашей  красить  стены,  чтобы  выжить. 
Алексей  быстро  освоил  профессию,  создал  бригаду  по  ремонту,  делают  все  работы,  Пашка  ходит  с  галстуком,  договаривается  с  заказчиками.  Дела  у  них  идут  отлично.   Велта  с  Пашей  не  могут  оставить  неустроенную  дочь  с  ребенком,  и  Рейзл  не  уедет  от  могилы  Гарри.  Придет  время,  и  мы  соберемся

Дина  молчала, заворожено  глядя  на  сына.

Изменения  в  Риге  удивляли  Гришу  ежедневно,  за  несколько  долларов  можно  было  получить  любой  документ  в  милиции  и  жилконторе.  Пройдясь  по  Ленина  и  Кирова,  встретил  нескольких  знакомых,  все  говорили  только  о  деньгах  и  о   житейских  трудностях.   Отметил,  что  еврейские  лица  встречаются,  как  в  нормальной  моче  лейкоциты,  редко  попадают  в  поле  зрения.  Перед  отъездом    позвонил  в  канадское  посольство,  поинтересовался,  когда  можно  получить  визы.   В оставшиеся  две  недели  Хаим  отправлял  багаж,  помогал  укладывать  вещи  в    большие  чемоданы.  Деньги,  полученные  от  продажи  имущества  и  квартиры,  двадцать  тысяч  долларов,  Владимир  Григорьевич спрятал  в  карман  на  полотняном  поясе,  сшитом  Лидией  Петровной.
                --  Все,  что  заработал  за тридцать  лет  службы  и  двадцать  пять  лет  работы,  можно  спрятать  за  щекой.

               После  проводов  родителей  Дина  и  Хаим  вернулись  домой  в  невеселом  состоянии,   понимая,  Гриша  прав.  Дела  в  фабричке  шли  успешно,  не  смотря  на  общий  развал  и  неразбериху.  Сестра  Яниса  нашла  поставщиков  материи  на  Украине,  продукцию  отвозили  в  Белоруссию.  Возникающие  проблемы  Янис  решал  через  многочисленных  друзей,  расплачиваясь  долларами.  Сервис  функционировал,  как  кооператив,  ремонтировали  иномарки,  нужные  детали  привозили   нахальные  парни,  спортивного   вида  из  Калининграда.  По  выходным,  иногда,  ездили  к  Паше  в  Елгаву,  там  оставались  ночевать,  чтобы  не  возвращаться  домой.   Звонок  в  пять  утра,  испугал  Хаима  и  Дину.  Через шум  и  щелчки  Хаим  услышал  голос  Яниса,  как  всегда  спокойный.
                --  Извиняюсь  за  поздний,  вернее,  ранний  звонок.  Фима  слушай  меня,  и  не  перебивай,  вчера  в  Сервис  ко  мне  прошли  два  парня,  не  то  бывшие  комсомольцы,  может  просто  бандиты.  Вежливо  попросили  60%  от  дохода,  если  хотим  работать.  Я  с  ними  стал  торговать,  просил  опустить  до  50%,  они  не  соглашались,  сказали,  придут  за  ответом  завтра.  Сам  понимаешь,  от  них  не  откупишься,  мое  заявление  с  просьбой  об  увольнении  по  собственному  желанию  оставил  у  тебя  на  столе,  теперь  ты  начальник  производства. Мы  вместе  дочкиной  семьей  уехали  к  родственникам.  Советую  больше  к  фабричке  не  приближаться.  Все,  что  хотел,  сказал.  Желаю  удачи.

В  трубке  раздались  гудки.  Хаим  понял,  Янис  звонил  из  Литвы,  он  построил  дом  рядом  с  сестрой,  которая  была  замужем  за  литовцем-лесничим.  С  трубкой  в  руке,   пересказал  Дине,  услышанное.  Та  бросилась  проверять  запоры,  смотрела  в  дверной  «глазок».  Хаим  осмотрел  стоянку,  не  появились  ли  не  знакомые  машины.  Остаток  ночи  Хаим  сидел  на  кровати  молча, 
Дина  укладывала  в  большой  новый   чемодан  вещи  из  шкафа,  стараясь  вместить  побольше. 
Утром  заехал  в  Сервис,  нашел  на  столе  заявление  Яниса  и  приказ  о  его  назначении.   Зашел  в  кабинет    начальника,  в  открытом  сейфе,  где  хранились  денежные  документы  фабрички,  лежали  только  ключи.  Сел  в  кресло,  страх  не  покидал  его,  вдруг,  придут  комсомольцы,  вскочил  и  выбежал. Необходимые  справки   удалось  получить  за  несколько  дней.  Квартиру,  машину  и  гараж  оставил  Алексею  по  генеральной  доверенности.  В  ОВИРе  толпилось  много  народу,  дождался  нужного  начальника,   он  взял тысячу  долларов,  без  благодарности,  посмотрел  документы  и  дал  бланки,  для  заполнения.  Попросил  больше  к  нему  не  ходить,  все  отдать  секретарше,  ждать  разрешение  придется  не  более  недели.  Преодолев  страх,  Хаим   поехал  посмотреть,  что  стало  с  фабричкой,   остановился  в  отдалении,  никаких  перемен  не  заметил,  на  месте  его  машины стоял  BMW.  Подумал,  вряд  ли   он  интересует  новых  хозяев,  они  своего   добились.  Дина  с  ним  не  согласилась,  они  могут  захотеть   их  деньги.  Часто  уезжали  ночевать  к  Паше,   дома  на  ночь  придвигали  к  двери   шкаф.  Под  подушку  Хаим  клал,   большой  разводной  ключ.  Он  закрывал  глаза  и  старался  глубоко  дышать,  чтобы  Дина  думала,  что  он  спит.  Не  раз  вспоминал  Иосифа,  умный  человек,  он  его  предупреждал.  Перед  отъездом  пригласил  их  на  обед,  после  нескольких  рюмок  позвал в спальню,  посоветовал  собираться.  У  него  появилась  возможность  перевести  доллары  в  Израиль,   с потерей  двадцати  процентов,  согласен  взять  сто  пятьдесят  тысяч.  Деньги  положат  на  его  имя  в  банк,  в  Израиле  не  спрашивают,  где  взял. Перед  отъездом,  Иосиф  обещал  дать  номер  телефона,  по  которому  можно  выйти  на  офицера   из  таможенной  службы  аэропорта.   Спросить  Петра  Петровича   и  сказать,  что  ты  от  Кепки.   Причем  кепка?  --   удивился  Хаим.  Какой-то   чудак  из  наших,   назвал  меня  «Глобус  в  кепке»,  про  глобус  забыли,  кепкой  за  глаза   зовут  много  лет.  Взглянув  на  бритую  большую  голову  и  круглое  лицо,  с  трудом  сдержал  смех.   Меньше  десяти  тысяч   давать  нельзя,  больше  можно.   В  письме  Голда  передала  привет  от  Иосифа,   он просил  передать,  что  все  в  порядке.  Они  живут  рядом  с  Васей,  ему  назначили  инвалидную  пенсию.  Никакими  коммерческими  делами  не  занимается. Ходит  в  клуб  вместе  с  Дусей,  учит  иврит,  но  не  очень  успешно.  Были  у  важного  раввина,  заплатили  не  мало  денег,  просили  совета,  как  Дусе  стать  еврейкой,  они  прожили  длинную  и  тяжелую  жизнь  и  хотят, чтобы  похоронили  их рядом.  Рав  дал  письмо,  Дусю  приняли  на  курсы  для  ускоренного  гиюра,  Иосиф  каждое  утро  и  вечер  ходит  в  синагогу. Как  только  Дуся   станет  еврейкой,  сыграют  свадьбу  с  хупой.  Спал  Хаим  урывками,  с  сумбурными  снами,  видел  молодых  родителей,   соревнования,   море,  Расму  на  берегу  речки.  Просыпался  и   снова  долго  не  мог  заснуть. Вспоминая  сообщения  Голды  об  ухудшении  здоровья  отца,  его  снова  уложили  в  больницу,  чувствовал  душевную  боль,  появлялись  слезы.  Как  хорошо  и  счастливо  они  жили,  как  весело  справляли  праздники.   Так  проходила  ночь, утром  начинались  предотъездные  хлопоты. Время  притупило  страх,  комсомольцы  ничем  себя  не  проявляли.  Не  раз,  с безопасного  расстояния  Хаим  наблюдал  за  фабричкой,  там  все  шло,  как  обычно,  подъезжали  машины,  разгружались  и загружались.  у  него  появились  сомнения,   стоит  ли  торопиться.  Можно  затормозить  отъезд,  купить  яхту  или  малый  токарный  станок,  там  выгодно  продать.  Дина  об  отсрочке  и  слышать  не  хотела.
                --  Ты  можешь  оставаться  здесь.  Я  уеду  к  Грише.  Он  советовал  собираться, когда  бал  у  нас. 

 Все  свои  украшения   Дина  сложила  в  старый  вместительный  ридикюль,  и  носила  с  собой,  на  ночь  прятала  под  подушку.  Москву  за  визами  поехали  вместе.  Столица  утратила  имперский  лоск,  на  полках  в  магазинах  ничего  не  было,  за  продуктами   стояли  очереди.  На  площадях  собирались  люди  с  антисемитскими  плакатами.  Всегда  благополучные  родственники,  выглядели  растерянными,  испуганными.  Обычные  разговоры  о  премьерах,  концертах,  встречах  со  знаменитыми   артистами,  сменились  обсуждением  слухов  о  возможных  погромах  и   будоражащих  воображение  статьях  в  «Огоньке»  и  газетах.  Уезжать  они  не  собирались,  но  не  отговаривали. Дядя  посоветовал   пойти  в  консульство  в  пять  утра,  взять  с  собой  бутерброды  и  термос  с  чаем.  К  их  приходу   вдоль  забора   уже стояла  длинная  очередь,    вновь  прибывших, записывали  в  тетрадь и  давали  номер,    многие  стояли  с  вечера.   Хаиму  показалось,  что  все  евреи   покидают  страну,  многие  приехали  из  Украины  и  Белоруссии,  они  убегали  от  радиации,   были  похожие  на  грузин,   армян,  узбеков. Очередь  двигалась   не  торопливо и  не  слишком  шумно.  Бойкие  молодые  люди  торговали  самоучителями   иврита,  другие  бесплатно  предлагали  Библию  и  крестики.  Иногда  собирались  группки,   впервые  встретившиеся  люди  делились  страхами  и  заботами.  Многие,  еще  несколько  месяцев  тому, отъезд  на  ПМЖ  в  Израиль  не  планировали.  Во  двор  консульства  Хаим  с  Диной  вошли  после  обеденного  перерыва,  встретивший  их  служащий,  отвел  в  комнату  и  собрал  документы.  Вызывали  семьями,  за  стеклянной  перегородкой  сидели  две  женщины,  бланки  для  заполнения  лежали  на  столах.    Они  быстро  справились  и  подошли  к  свободной  сотруднице,  которая  поздоровалась  и  попросила  подождать.  У  соседнего  окна   усатый  чернявый  мужчина  с  женой   громко доказывал  свое  еврейство,  сотрудница  принимать  документы  отказывалась,  потому  что  не  бывает  евреев  с  именем  Мухаммад.  Мужчина  клялся  мамой, что  он  жена  и  дети  все  евреи.  Семью  отправили  заполнять  новые  анкеты,  вызвали  консула.  Имена  Хаима  и  Дины  никаких  сомнений   не  вызвали,  женщина  поставили  печати,  и  объяснила,  куда  отнести  копии  дипломов  и  других  важных  документов. В  мягком  вагоне,  попили  чай  с  сухим  печением,  купленным  у  проводницы,  проспали  до утра.  Паспорта  у  них  забрали,  единственным  документом,  удостоверяющим личность,  осталась  израильская  виза.   Закрытые  на   замки  чемоданы,  стояли  в  центре  салона,  собранные  из  задней  стенки  шкафа  и  серванта  доллары,  спрятаны.  Хаим  сам  сшил   полотняный  пояс  с  карманами,   неуместившиеся  деньги  поделили   поровну  и  положили  в   ручную  кладь,  на  дно.   Номер  Петра  Петровича    искал  долго,   Дина  посоветовала  посмотреть  на  букву  «Г». Ответила  женщина,  переспросила,  кто  дал  номер.  Спросила  номер,  на  который  можно  позвонить  после  десяти  вечера.  В  ближайшие  дни ждите  звонка.  Позвонил    мужчина,    поблагодарил  за  привет  от  Кепки.   Предложил  встретиться   в семь  утра,  в  буфете  на  вокзале, Хаим  должен  взять  бутылку  пива  и  стакан,   сесть  за  свободный  столик,   в  пиво  посыпать  соли  и  размешать  черенком  вилки.  В  зале   сидело  несколько  посетителей,  Хаим  занял  свободный  столик  в  дальнем  углу.  Он  старательно  размешивал  соль  в  стакане.   Перед  собой  положил  коробку  конфет  «Прозит».   Подошел  скромно  одетый,  хорошо  упитанный  мужчина,  подал  руку,  как  старому  знакомому,   присел   и налил  себе  пива.  Спросил,  как  поживает  Кепка,  но  ответа  слушать  не  стал.   Хаим  подвинул  коробку,  --  «Он  прислал  вам  подарок,  двенадцать».  Незнакомец  кивнул.   Коробку  положил  в  портфель.  Спросил   фамилию, число  вылета  и  номер  рейса. 
                --  Надеюсь,  оружие  и  наркотики  вы  не  везете.  Если  не  будет  наводки  из  органов,  никто  досматривать  не  будет.   На  всякий  случай,  спрячьте  поглубже.  Рад   знакомству,  досвидания.

За  день  до  отъезда  зашли  попрощаться  с  Рейзл,  Хаим  не  видел  ее со  дня  рождения.  Она  не  менялась,  только  стала  еще  хуже  слышать,  слушала  одним  ухом  прикладывая  ладонь Просила  передать  привет  Нееху,   и  сказать  Илье,   если  хочет  увидеть  ее  живой,  пусть  поторопится.  Пожелала  счастливого  пути. В  Москву  их  проводили  Паша  с   Велтой и  Алексей.  Большинство,  ожидавших  рейс  на  Будапешт,  уезжали  в  Израиль.  В  зале  стоял  ровный   шум,  Сотканный  из  плача,  шепота  и  смеха.   Хаим  вспомнил  проводы  родителей  и  Голды,  озабоченные  лица  взрослых  и   нарочитая,  демонстративна  веселость  молодежи.   Горы  чемоданов  и  сумок,  не  по  сезону  одетые  люди.    Дина  с  Хаимом  стояли   рядом  с  чемоданами,  с  портфелем  и  ридикюлем  в  руках,  их  никто  не  провожал.  После  объявления  посадки,  стало  тихо,  образовалась  очередь  на  таможенный  контроль.  Подойдя  к  двери,  все  останавливались,  и  махали  провожающим,  Хаим  и  Дина  тоже  помахали.    Таможенники  ими  не  заинтересовались,  в  салоне  самолета  Хаим  закрыл  глаза,  изображая  сон,  держа  портфель  не  коленях.  В  Будапеште  их  встречали  молодые  израильтяне  с  автоматами,  всех  погрузили  в  автобус  и  отвезли  в  дом  похожий  на  школу.  Расселили  по  комнатам,  Хаиму  с  Диной  досталась  комната  с  четырьмя  кроватями  на  третьем  этаже.   Все  переживания  последних  месяцев,  ушли  далеко  в  прошлое,  начиналась новая  жизнь. Парни  и  девушки  проявляли  заботу  и  знали  ответы  на  все  вопросы.  Самолет  в  Израиль  будет  через  два  дня,  но  уходить  далеко  не  рекомендуют,  может  появиться  возможность  и  они  улетят  сегодня  или  завтра.  Дина  предложила  спать  по  очереди  по  четыре  часа.  Хаим  ее  успокоил,  комсомольцы  далеко,  к  двери  придвинул  кровать,  положил  портфель  под  подушку  и  крепко  заснул.

                Глава   восьмая


         Здание  охранялось  местными  полицейскими  с  автоматами,  у  входа  дежурила израильтянка.  Молодежный  коллектив  встречал   и  размещал,  прибывающих   самолетами  и  по  железной  дороге,  раздавал  матрасы  и  белье,  разрешал  возникающие  бытовые  проблемы.  Говорящие  по  русски,  терпеливо  отвечали   на  вопросы репатриантов.  В  длинных  коридорах  бегали  дети,  подростки  бренчали  на  гитарах,    не  знакомые  возбужденные  мужчины  и  женщины  обсуждали  недавнюю   странную войну,   на  не  участвовавший   в  конфликте  Израиль  падали  ракеты  Саддама  Хусейна.  Возможен  ли  мир  с  арабами,   не  разумнее  ли,  поборов  брезгливость,  поселиться  в  Германию.  Хаим  обратил  внимание  на  молодого  человека   с  листом,   он  предлагал    после  завтрака   съездить  в  Министерство    внутренних  дел  и  попросить  убежища,  как   беженцы.  На  него  внимания  не  обращали.  Кормили  в  две  смены  по  списку.   Их усадили  за  стол,  за  которым  уже  ела  семья  и  Томска,   Володя,  инженер-строитель,  его  жена  Тамара,  врач,  и   дочь,  подросток.   Быстро  справившись  с  завтраком,  девочка  убежала  к  новым  подружкам  в  коридор.  Володя  считал  себя  старожилом,  они  завтракают  второй  раз.  Многие  их  попутчики  по  самолету  улетели.  Принцип  отбора  он  не  понял,  они  не  торопятся, их  никто  не  ждет. 
                --   Этот  постоялый  двор  похож  на  вокзал   для  транзитных  пассажиров,   но  беспокоиться  о  компостере  не  надо,  пункт  назначения  у  всех  один.  Мы  не  представляли  себе,  что  в  Союзе есть  разные  евреи.  Кавказские,  бухарские,  горские,  украинские,  белорусские,  прибалтийские.  Все  говорят  на  разных  языках  и  не  очень  похожи.  Мы,  выходит.  сибирские,  морозоустойчивые,  выросли  на  пельменях.

Посмотрев  на  зал,  Хаим  заметил   знакомые  по  Чурбаку  тюбетейки
                -- Мы  в  Узбекистане  видели  бухарских.   Родители  их  вспоминали  добрым  словом,  они  помогали  беженцам,  и  соблюдали  еврейские  обычаи.
                --  Знанием  обычаев  и  языка  похвастаться  не  могу,  если  бы  не  напоминали,  забыли  бы,  что  евреи.  Мы  с  Тамарой  родились  в  Сибири.  Мой  дед  бежал  с  Украины  после  революции,  с  невестой.  Он,  как  и  отец  его,  мой  прадед,  был  кузнец,  потому  и  фамилия  у  нас  Коваль. Деда  я  не  видел,  он  в  начале  войны  погиб.   Отец  с  бабушкой  общались  на  идиш,  но  нас  не  учили.  Пока  бабушка  жила,  узнавала  про  праздники,  доставала  мацу,  пекла  треугольные  пирожки  с  маком.  Мы  в  синагогу  не  ходили.  Жили,  как  все,  дружили  с  соседями,  сотрудниками. Но  знали,  что  евреи,  отец,  покойный,  об  этом  говорил,  он  очень  не  любил  выкрестов.   Крутой  антисемитизм  пришел  вместе  с  перестройкой.  Появились   всякие  общества,  на  митингах  во  всех  бедах  обвиняют  евреев.  В  газетах   карикатуры,   призывы  гнать  евреев.   Откуда  у  них  столько  денег,  чтобы   весь  этот  бред  печатать?   Юльку  в  школе  обзывали,  обижали.  Приходилось  встречать  у  дверей  школы.  Тамаре  на  работе, коллега  рассказала  о  встрече  с  представителем  Сохнута.  Народу  собралось  не  мало.  Во  вступительном  слове  представительный  мужик  описал  райскую  жизнь  в  Израиле,  вроде  лектора  из  общества  «Знания»  перед  выборами.  На  вопросы  отвечал   более  серьезно,  об  арабах,  необходимости  изучения   языка,  кибуцах, жаре.  Пообещал,  что  никто  из  приехавших  не  останется  без  крыши  над  головой  и  куска  хлеба.  Тем,  кто  хочет  получить  больше  информации,  предложил  остаться.  Активистка  раздала  брошюрки  об  Израиле  и  тоненький  самоучитель  иврита,  записала  адреса  и  состав  семьи,  тех,  у  кого  нет  родных  в  Израиле.   Прошло  три  месяца,  и  нам  пришел  вызов  от  тети  из  Беэр-Шевы.  Как  сказал  Горбачев: «Процесс  пошел».
               
Тамара  встала.
                --  Вова,  через  этот  дом  прошли  тысячи  семей,  у  каждой  своя  история.  Пойдемте  лучше  прогуляемся,   мы  вчера  нашли  рядом  продуктовый  магазин,  полный  всякими  продуктами,  без  очередей.  Купили  колбасы  копченной  и  сыра  для  Юльки.  Мы  долго  будем  помнить  пустые  полки  и  очереди.   

Рядом  с  домом,  в  ухоженном  парке,  прогулялись  и  сели  отдохнуть.  Выслушав  Дину,  Тамара  обратилась  к  мужу.
                --  Вова,  слышал,  Фима  без  особого  труда  нашел  двоюродных  сестер  и  братьев   Дины.  Может  и  тебе  удастся  найти  родственников,  хоть  дальних,  все-таки  поддержка,  будет  к  кому  прислониться.  У  меня,  к  сожалению,   нет  в  Израиле  ни  дальних,  ни  близких.  Моего  прадеда  выслали  еще  в  прошлом  веке,  за  революционную  деятельность.  Дедушка  был  комиссаром,  я  его  видела  только  на  фотографии,  в  кожаной  куртке  и  с  маузером.  В  38  его  арестовали  и  приговорили  к  десяти  годам  без  права  переписки,  короче,  расстреляли.  Во  времена  Хрущева  мы  писали  Генеральному  прокурору,  обещали  проверить,  его  реабилитировали,  маме  квартиру  дали.  Отец  власть  ненавидел  люто.  Но  об  Израиле  никогда  не  вспоминали.    Надежда,  что найдутся   Володины  родные.
                --  Очень  сомнительно,  но  малая  вероятность  есть.  Об  их  существовании  перед  отъездом  сообщила  мне  сестра,  она  старше  меня  на  восемь  лет,  меня  нянчила. Замуж  вышла  за  одноклассника,  хорошего  парня,  но  русского,  родители   противились,  ее  в  Оренбург  отправили.  Не  помогло.   Живут  до  сих  пор  в  мире  и  дружбе.  У  них  сын  и  дочка,  старше  Юльки. После  смерти  родителей,  сестра  для  меня,  как  мать.  Еще  до  сборов  в  Израиль,  в  центре  города  увидел  племянника  с  парнями,  держащими  антисемитские  плакаты.  Хотел  рассказать  сестре,  Тамара  отговорила.   Сестра  и  так  поседела  и  постарела.  Наш  отъезд  ее  очень  опечалил.  Она  в  больнице  за  отцом  ухаживала,   он  дал  ей  листок  с  именами    младших  братьев  деда  с  названием  села и  уезда,  где они жили,  они  собирались   добраться  до  Румынии,  от  туда  в  Палестину.  Якобы  приходили  от  них  письма  до  войны   к  родственникам  на  Украине,   их  все  немцы  уничтожили.  Отец  хранил  листок  много  лет.  Братья  деда  вряд  ли  живы,  но  их  дети  и  внуки  должны  быть.
 
Хаим  успокоил.
                --  В  Израиль  приезжают  со  всего  мира.  После  революций,  погромов,  войн,  родных  и   близких  знакомых  разбросало  по  всему  миру.   Моя  сестра   обратилась  в  Сохнут,  уверен,  в  Министерстве  абсорбции  есть  люди,  занимающиеся  поиском  людей.   Ваших  родных   обязательно найдут.

Вечером,   перед  ужином,    выпили   местный бренди,   строили  планы,  завтра  с  утра   взять  такси  и  съездить  посмотреть  центр  города.  К  завтраку  Ковали  не  появились,  девушка  и  дверей  посмотрела  в  список.   
                --  Они  уже  в  Израиле.  Улетели  ночью.

За  их  стол  усадили  пожилую  пару  из  Самары,  он  профессор  физиологии,  она,  доцент,  зоолог.  Они  вежливо  поздоровались,  в  разговор  не  вступили.   Неожиданный  отъезд  соседей    Дину  расстроил,   в  общении  время  двигалось  быстрее,  отодвигались  заботы  о  неопределенном  будущем.  Тамара,  молча  слушала  ее  откровения,  о  работе,  Грише  и  родителях.  Уверенные  в  утренней  встрече,  они  не  договорились  о  связи  в  Израиле.  Хаим  пообещал    попросить  Голду  помочь.
                --  Хозяйство  Коби  рядом  с  Беэр-Шевой,  поедем  к  ним,  навестим  Ковалей,  они  симпатичные  и  бесхитростные.

В  город  они  не  поехали,  спать  легли  рано,  сразу  после  ужина.  В  полночь  их  разбудили,  велели  быть  готовыми  через  полчаса  к  посадке  в  автобус. Прошлые  посещения  Израиля  с  Гришей  и  Диной,  запомнились  Хаиму   тщательным  паспортным  контролем,  очередью,  чтобы  сдать  багаж,  ожиданием  вызова  на  посадку.  В  самолете  стюардессы  улыбались  приклеенными  улыбками,   были   вежливы и  предупредительны.  Здесь  все  происходило   ускорено,   их  перемещали  из  зал  в  зал.  В  накопителе  пассажиром  выдали  посадочные  талоны.  Рассаживали  в  самолете  озабоченные  стюардессы,  им  помогали  парни,  сопровождавшие  их  в  автобусе.  Усаживаясь,  многие  крепко  держали  портфели,  сумки,  кейсы,    торбы.  Музыканты  не  выпускали  из  рук  футляры  с  инструментами.  Умеренный  шум  не  заглушал   шум  двигателей.  Стюардессы   торопливо  обходили  ряды,  закрывая  багажные  ящики  и  проверяя  ремни.   Закрылись  двери,  начался  инструктаж,  девушка  на  себе  показывала,  что  и  как  надо  делать  в  экстренных  ситуациях.  Слушали  внимательно,  даже  дети.  Всех  развеселил  пьяный  голос.
                --  Если  в  Израиле  водка  стоит  дороже,  чем  в  Курске,  живи  там  сама,  я  уеду.

Ему   ответили.
                --  Можешь  еще  выйти.

Работа  двигателей  стала  слышней,  самолет  пробежал   и  остановился,    от  усилившейся  работы   моторов,  задрожал  и  рванулся,  стуча  колесами  по  бетону,  вдруг,  стало  тихо,  громадная  машина    отрывалась  от  земли.  Пассажиры   заговорили.
                --  Летим,  слава  Богу.  Летим.

Как  в  молодости  Хаим  почувствовал  себя  членом  команды,   у  всех  билет  только  в  одну  сторону.  Дина  напряженно   сидела,  прижимая  к  коленям  свой  ридикюль.  Хаим  обнял  ее.
                --  Все  в  порядке.  Расслабься. 
Началась  раздача  одеял,  на  коляске  развозили  напитки,    попросили  приготовиться  к  еде.  Потом  поили  чаем  и  кофе.   Кончили  собирать   пластиковую  посуду,  раздали  душистые  влажные  салфетки.   Прихорошившиеся  стюардессы   попросили  пристегнуть  ремни,  помогая  тем,  кто  не  справлялся.  Стало  тихо,  только  ровно  шумели  двигатели.  Самолет  мягко  коснулся  полосы,   колеса  застучали   по бетону.   Пассажиры  вскочили  с  кресел,  кричали  и  хлопали.   Кто-то  пел  Ава  нагила.   Выйдя  из  самолета,  Хаим  удивился  обилию  света  и   жаре,  все  снимали   теплые  одежды.  Несколько  «бухарских»,  в  тюбетейках,    остановились  у  трапа.  Пожилой,  с  седой  бородой,  опустилося  на  колени,  и  поцеловал  землю.  Встав,  он  поднял  руки  и  громко  произнес:  Шма  Исраэль.  Аденой  Алехейну,  Аденой  ахад.   Дина  остановились,  у  нее  текли  слезы.
                --  Фима,  ты  знаешь  эту  молитву?  Скажи  и  ты.
                --  Папа  говорил  не  раз,   жаль  не  спросил  перевод.
                --  Голда  с  Маратом,  наверняка,  знают,  я  запомнила  первое  слово.

Прибывших  привели  в  большой  зал  с  рядами  стульев.  Каждая  семья  занялась  своими  заботами.  Солдатка  читала  лекцию  о  прошлой  войне,  объясняла,  как  надевать  противогаз,   которые  выдадут  после  выдачи  удостоверений  личности,  как  заклеивать  окна  и  двери.  На  происходящее  в  зале   внимания не  обращала.  Рядом  с  бесплатным  буфетом,  ряд  телефонных  будок.  Каждый  может  позвонить   за  границу  и  по  израильскому  номеру.  Голда  взяла  трубку  после  первого  сигнала.
                --  С  приездом,  в  добрый  час. Мы  вас  три  дня  ждем,  каждое  утро  звонили  аэропорт,  прибыл  ли  самолет  из  Будапешта.  Как  долетели?  Как  настроение?   Мы  счастливы.  Наконец  мы  вместе.  Не  торопясь  занимайтесь  своими  делами.  Бесплатное  такси  не  берите,  оно  берет  несколько  семей  и  развозит  по  дороге.  Не  беспокойтесь,  в  нашу  машину  поместятся  ваши  большие  чемоданы,  Марат  освободил  багажник.   Вначале  он  привезет  вас  к  нам,  потом  отвезет  чемоданы  к  вам.  Часа  через  полтора  он  будет  аэропорту. После  девяти  начали  выдавать  удостоверения  личности.   Очередей  не  было,  вызывали  в  алфавитном  порядке.  Получив  тонкую  книжицу,  Дина  возмутилась.
                --  Посмотри,  Фима,  у  нас  фамилия  стала  еще  короче,  всего  две  буквы,  меньше  только  у  китайцев,  поинтересовалась    у  секретарши,  она  успокоила,  все  в  порядке,  здесь,  чем  короче  фамилия,  тем  удобней.

            Голда  жаловалась,  отец  называет  ее  Цилькой,  спрашивает,  когда  последний  раз  навещала  Бейлу.  Бывают  и  хорошие  периоды,  тогда  он   правильно  отвечает  на  вопросы,  помнит  имена  внуков,  понимает,  живем  в  Израиле.
                --  Не  соглашался  кушать,  с  трудом  уговорила  съесть  яйцо  и  манную  кашу.  Заходи  к  нему,  я  ему  говорила,  что  ты   приезжаешь. 
 
Неех  сидел  за  столом  и  смотрел  газету.  Увидев  сына,  засуетился,  с  трудом  встал,  не  выпрямив  колени.  Хаим  обнял  его  и  прижал  к  себе,  ощущая  руками  его  кости. 
                --  Хаимке,  дорогой  сынок,  молодец,  что  приехал,  Жаль  мама  не  дожила,  она  об  этом  мечтала.

Изменения  произошедшие  с  с  отцом  поразили  Хаима,  лицо  его  сморщилось  и  стало  меньше,  нос   удлинился,  глаза  спрятались  под  редкие  брови. Хаим  вытер  слезу,  бережно  усадил  Нееха  на  стул  и  пошел  к  двери.
                --  Я  сейчас  вернусь,  папа,  поговорю  с  Голдой  и  вернусь.

Все  племянники  подросли,  особенно  Рувка,  он  почти  догнал  отца,  над  верхней  губой  появился  черный  пушок.  Хаим  обнял  его  за  плечи.

                --  Сестренка,  Рувен  в  деда  пошел,  такой  же  длинный  и  рукастый.

                --  Мы  не  заметили,  как  вырос  помощник.  Летом  в  ресторане  посуду  мыл,  салаты  резал.   Тренер  его  хвалит,  ловко  мячом  в  кольцо  попадает,  есть  шанс  попасть  в  лигу.  Дина,   садись  к  столу.   Иди,  братишка,  за  папой.   Через  несколько  минут  вернется  Марат.  Отдохнете  немного,  и  я  отвезу  вас  на  вашу  квартиру. 

                За  столом  Неех   молчал,  неохотно   ел    булочку  и  пил  чай  из  носика   чайника.  Отмечать  приезд   планировали  вечером,  Дина  извинилась,  подарки   детям  в  чемоданах,  они  их  захватят.  Голда  уверена,  квартира  им  понравится,  ее  нашел  Марат.  Небольшая,  трехкомнатная  с  большим  балконом   в  сторону  моря,  между  высотными  гостиницами  и  больницей  Ротшильд.  Обстановка  в  приличном  состоянии,  есть  холодильник, солнечный  бойлер, кондиционер,  телевизор.  На  кухне   можно  готовить,  хоть  завтра.  Хозяева  уехали  в  Америку,  минимум  на  три  года.  Если  вам  подойдет,  готовы  продать.  Постельное  белье  и  подушки  купила  новые  и  кровать  застелила.  Вечером  отметим  приезд,  и  спите  спокойно. Очень  важный  момент,  есть  место  для  машины  Завтра  у  нас  тяжелый  день.

Квартира  Дине  понравилась.
                --  Площадь  больше,  чем  в  Риге,  на  балконе  можно  танцы  устраивать,  море  с  пароходами  видно.  Красота.
                --  В  Риге  у  нас  лоджия  была  меньше, зато  рядом  были сосны  и  озеро.
                --  Не  вспоминай.  Там  я  натерпелась  страху.  Завтра  все  деньги  положим  в  банк.
                --   Мы  прожили  на  той  квартире  почти  тридцать  лет,  и  не  всегда  плохо.  И  здесь,  видать,  не  все  честные,  не  для  красоты  решетки  на  окнах  и  балконной  двери  и  запоры.
                Мне  здесь  все  нравится,  особенно,  ванная.  Я  проверила,  горячая  вода  есть,  разбирай  чемодан,  я  пошла  мыться.

Вечером,  отдохнув,  на  автобусе  поехали    к  Голде,   русскоговорящие  попутчики  не  дали  проехать  нужную  остановку.   За  столом  Марат  и  Хаим   произносили  тосты,    после  которых  не  выпить,  было  нельзя.   Пробовала  протестовать  Дина,  но  Голда   ее  останавливала:  «Сегодня  можно,  такое  случается  один  раз,  вы  начинаете  новую  жизнь».  Пригубил  рюмку  и  Неех,  сидящий  во  главе  стола,   слушая  тосты,  он  согласно  кивал.  Отвезла  гостей  домой  Голда,  предупредив,  что  завтра  придет  за  ними  утром,  как  только  управится  с  делами  в  ресторане.  Первым  делом  отправятся  в  банк,  открыть  общий  счет  и  проверить  деньги,  которые  привез  Иосиф  и  собравшиеся  от  аренды    Райциного  дома.   Молодой  клерк,  проверил  документ  Хаима,   взглянул  на  экран  компьютера,  заговорил  с  Хаимом  очень  уважительно,  Голда  переводила.  Он  рад    его  приходу,   услышав  о   принесенных  долларах,  вышел  из-за  прилавка,    предложил  зайти   к  начальнику.    Выслушав  клерка,  солидный  мужчина,  быстро  встал,  всех  усадил,   попросил  молодого  позаботиться  о  кофе.  Переводчик  не  нужен,  он  знает  идиш  и  любит.  Зовут  его  Ави,  то  есть  Аврум,   торопиться   не  следует,  сейчас  придет  еще  одна  служащая,  все  доллары   пересчитают,  запишут  номера  купюр,   для  удобства   они  могут  подавать  по  тысяче.  Банк  друг  и  помощник  и  стареется  помочь  своим  клиентам,   есть  возможность  играть  на  бирже,  купить   облигации,  другие  возможности.  Деньги  будут  работать  и  приносить  доход,   достаточный  для  безбедной  жизни.    Хаиму  идея  понравилась,  он  посмотрел  на  Дину,  она  идиш  не  знала,   Голда  ей  переводила,  ключевые  фразы.  Она  призналась,  что  ничего  не  поняла.  Улыбаясь  Ави,  Голда  сказала  на  латышском.
                --   Не  будь  глупым,  не  один  остался  без  штанов,  слушая  их  советы
             Ответ  Хаима  Ави  одобрил,  это  очень   правильное  решение.   Клерк  принес  картонную  коробку  с  транзистор,  подарок  семье  Шер.   Прощаясь,  поблагодарил  их,  за  то,  что  выбрали  их  банк.  Пожелал  здоровья  и  успехов.  Пригласил  приходить  по  любому  вопросу  к  нему,  он  будет  рад.  К  такому   обслуживанию  Хаим  не  привык.
                --   Здесь  так  принимают,  захочется  каждый  день  приходить.
                --   Пока  есть  приличные  деньги  можешь  гостить  у  них  с  утра  до  вечера.  Был  бы  у  тебя  миллион,  тебя   бы  принял  управляющий,   к  кофе  подали  бы  не  с  сухим  печением.  И  подарили  бы  отдых  на  неделю  на  Гавайях.   Все  по  деньгам.  Банк  друг,  объятий  которого   надо  бояться.

Из  больничной  кассы   вышли  около  трех,  Дина  была  готова  отправиться  в  Министерство  абсорбции,  Голда    не  согласилась.
                --  Все  конторы  работают  до  четырех-пяти.  Нам  не  успеть.   Сейчас  покушаем  и  поезжайте домой.  Отдохните,  погуляйте  вечером  по  Кармелю,  там  парк  красивый.  Завтра  утром  без  спешки   все  дела  справите.

Ко  времени  открытия   министерства  у  входа  собралась   толпа,  которая   увеличивалась,  большинство  в  кожаных  куртках.  Вахтер  с  пистолетом  попросил   подходить  по  одному  с  открытым  удостоверением  личности.  Каждому  выдавал  билетик  с  номером  комнаты  и  очереди.  В  узком  коридоре   стояли   и  сидели  вдоль  стен,  стараясь  быть  рядом  с  нужной  комнатой.  Посередине   двигались  два  встречных  потока,   образуя  завихрения.   Молодых  принимали  в  другом  конце,  они  приходили  проведать  родителей,    или  за  советом,  их  направляли  в  кибуцы.  Соседка  Дины,  харьковчанка,    приехала  два  месяца  тому,    с  мужем  и  двумя  детьми.  Они  ждут  курсов  языка.  Денег  не  хватает.  Курицу   растягивает  на  четыре  дня,   на  рынок  ходят  перед  закрытие,  овощи  и  фрукты  выбирают  из  выставленных  ящиков.  Стыдно  перед  детьми,  там  жили  не  хуже  других.  От  того,  что  таких,  как  мы,  не  мало,  легче  не  становится.  В  Сохнуте  записывали  на  курсы  медсестер,  для  имеющих  вышее  образование,  они  начнутся  через  пять  месяцев.   Инженером-конструктором  меня  здесь  никто  не  возьмет.  Пришла  просить,  чтобы  дали  быстрее  место  на  курсы  языка.  Муж  пока  на  заводе  болванки,  грузит,   я  квартиры  местным  убираю.  Стоящий   в  середине  коридора,  между   встречными  потоками,  высокий  с  длинными  седыми  волосами  благообразный  мужчина,  говорил,  ни  к  кому  не  обращаясь.
                --  Мы  жили  в  Таджикистане  больше  пятидесяти  лет,  там  учились   и  честно  работали.  Жили  хорошо,  спокойно.  Смута  заставила  бежать,  страшно  не  за  себя,  за  детей  и  внуков.  Меня  там  никто  не  обманывал.  Здесь  маклер  поселил  в  сырую  квартиру,   после  первого  дождя  плесень  выступила.  Я  к  нему: «Что  делать?».   Он  мне: «Ты  в  договоре  подпись  на  год  поставил».  Я  ему:  «  ты  говорил,  квартира  солнечная  сухая».
                --  А  у  тебя  глаза  есть,  смотри,  что  предлагают
Пришлось  купить  электрорадиаторы.  Учат  нас.  Дома   ничего  не  подписывал,  на  слово  верили.

Ожидать  пришлось  больше  двух  часов,  их  пригласила  к  столу  молодая  сотрудница,  рядом  с  ними  села  переводчица,   маленькая,  седенькая,  скромно   одетая, с  буклями.   Говорила  тихо  и  медленно  на  смеси  русского  и  польского.   Вместе  с  ней  они  заполнили  несколько  вопросников.  Им  выдали  книжку  репатрианта.  Теперь  они  могут  обращаться,  если  нужно,  в  Сохнут,  там  есть  склады  с  приличной  мебелью  и  одеждой.   На  курсы  языка  очередь,  приехало  много  народу.  Не  хватает  учителей  и  классов.  Придется  подождать  пару  месяцев.  Справиться  можно  по  телефону.  Дина  возмутилась.
                --   Что  делать  два  месяца?  Самостоятельно  учить  иврит  трудно.
Переводчица  взяла  ее за  руку.
                --  Не  переживай,  надо  уметь  терпеть.  Нам  тоже  было  не  легко.  Начало  всегда  трудное,   все  сразу  не  бывает.  Посидите,  пожалуйста. 

Вскоре  она  открыла  дверь  и  поманила  их,   отвела  на  лестничную  площадку.   Рядом  с  женщиной,  говорящей  по  русски,   стояло  несколько  человек.
                --  Это  директор  курсов,  очень  славная  женщина,  она  набирает  две  группы,  врачей  и инженеров.  Я вас  познакомлю.  Ее  зовут  Миля,  она  из  Югославии.  Не  расстраивайтесь,  мадам.  Все  будет  хорошо.  Надо  уметь  терпеть.

Взяв     книжечки,  Миля  записала   в  тетрадь  их  фамилии  и  имена.
                --  Можете  начинать  учиться,  хоть  завтра.  Пока  наберутся  ваши  группы,  сидите  и  слушайте  в  других.  Курс  ускоренный.   У  нас  есть  кофе,  угощения.  Бывают  лекции  оп  еврейским  традициям,  организуем  экскурсии  по  стране.  Учитесь.  Будут  вопросы,  обращайтесь  ко  мне.

Радость  Дины  Хаим  не  разделял.
                --  Куда  ты  торопишься?  Пойдем,  найдем  писчебумажный  магазин,  купим  тетради  и  ручки,  в  четверг  начнем  учиться.

Не прошло  и  недели,  новые  группы   приступили  к  занятиям.  Молодая   учительница,  студентка,   русского  не  знала,  объяснить  значения  слов  не  могла,  помогал    знающий  немного  английский,  доцент  из  Новосибирска.   Дина  училась  старательно,   дома   повторяла   пройденное.  Хаим  только  слушал.  Ему  помогало  знание  еврейского.   Читая  письма  от  Меер-Бера,  Неех   называл  названия  букв.  Если  отец    был  в  хорошем  настроении,   пел  песню,  выученную  в  хедере,  об  алфавите.    Поговорки  и  отдельные  слова  на  иврите,  постоянно  использовались  родителями.  Хаим  раньше  Дины  стал  понимать,  о  чем  говорят  в  телевизоре  и  правильно  отвечать  на  вопросы   учительницы.  В   группе  собрались  инженеры  разных  специальностей   из  республик  Союза.   Бывший  профессор  сопромата  из  Краснодара,  с  устоявшейся  привычкой  говорить  красиво  и  убедительно,   называл  класс  Всесоюзным  семинаром   маяков  технической  мысли.  Язык  давался  ему  трудно,  по  совету  соседей,  старожилов,  учил  принесенные  ими  стишки  для  дошкольников,  переписанные  на  лист  кириллицей.   Обещал  к  концу  курса  читать  Пушкина  в  переводе.   Изучали  иврит  перед  отъездом  только   не  молодая  пара  и  Москвы,  они  год  ходили  в  кружок  по  изучению  иврита,  и  костромич,  носящий  кипу.  Эдик  и  Свете  знали  несколько  нужных  в  быту  фраз. Барух  учил  самостоятельно  молитвы,  не  всегда  понимая  их  значение.   Что  писать  следует    слева  на  право,  оказалось  для  некоторых  большим  сюрпризом.   Москвичи  давали  всем  советы,  они   знали все  права  и  льготы  репатриантов.  У  них  было по  книжке репатрианта  на  каждого  члена  семьи,  и,  соответственно,  четыре  пособия.   За  полгода  до  отъезда  они  развелись.  Дочь  отправили    отдельно.  Светину  маму   прописали  у  родственников.   Через  два  месяца  после  приезда  купили  квартиру  и  машину.  На  общих  застольях,  Света   доставала  из  большой  кожаной  сумки  кульки  с  пирожками,  пахучими  котлетами,  конфеты.   Остальные  жили  в  арендованном   жилье,  и  не  все  сытно.  Обходились  бутербродами  с  джемом.  Инженер  из   Ижевска  с  женой  и  тремя  девочками  ютились  в  двух  комнатах.   После  учебы  он  работал  допоздна  в  столярной  мастерской,  на  занятиях  засыпал.   В  беседе  с  Хаимом,  Эдик  поделился  планами  купить  несколько  небольших  грузовиков   и  заняться  извозом.   Приехало  много  народу,   будут  покупать,  и  менять квартиры,   переезжать  в  другие  города.  Он  уже  нашел  русскоговорящего  адвоката,   узнавал  на  каких  условиях  можно  получить  кредит  в  банке.  Планы  Эдика  Дину  не  заинтересовали.
                --  Ты  его  больше  слушай.  Он  калач  тертый.   Врач  из  соседней  группы,  тоже  москвичка  о  нем  слышала.  Он  большим  медицинским  кооперативом  руководил,  врачей  обманывал.  За  торговлю  валютой  в  тюрьме  сидел. В  Израиль   ездил  часто,  якобы  по  делам.  Его  сюртук  на  себя  не  примеряй.  Денег  у  них  намного  больше.  Они  и  здесь  государство  обманули.  Света  поумней,  рассказывает  о  канадских  родственниках,  которые  помогли  купить  квартиру  и  машину.  Знаем  мы  этих  родственников.
                --  Не  каждый  так  умеет.
                --  И  слава  Богу.  Мы,  благодаря  Марату,  не  имели  дел  с  маклерами  и  хозяевами  квартир. 

Лекции  по  еврейской  традиции  открывали  совершенно  не известный  мир,  который  их  никогда  не  интересовал,  и,  казалось,  ушел  навсегда.  После  показательной  лекции  о  субботе  с  зажиганием  свечей,  Дина   купила  подсвечники  и  свечи.  Хаим  молча  удивился,  кто  мешал  ей  в  Риге,  она  же  видела,  как  это  делали  Циля  и  Голда.  Дина   все  принимала  с одобрением,  не  ругала  ешиботников  в  черных  шляпах,  ортодоксов  в  меховых  шапках  и  белых  гольфах.  Спрашивала:
                --   Почему  Вас  не  возмущали  бородатые попы  в  черных  рясах   с  крестами.

То,  что  во  время  гостевания  вызывало  у  Хаима  умиление  и  забавляло,  теперь  раздражало.   Молодые  люди,  не  уступающие  место  старшим,  ставящие  ноги  на  сидения  в  автобусах,  неприбранные  фалафельные,  буфетчики,  заполняющие   грязными  пальцами   лепешки  салатами.  Громкие  разговоры,  необязательность. Не  понятно,  как  не стыдно,  ходить  с  кипой,  и  обманывать.  Марат  на  его  гневные  возмущения  реагировал  спокойно.
                --  Когда  мы  приехали,   в  автобусах  было  накурено,  как  в  пивной,  Бараны  и  козлы  справляли  естественную  нужду,  пройдет  много  времени,  пока  страна  станет  похожей  на  Европу.  Ты  лучше  замечай  новые  дома,  дороги.  Вспомни  годами  длящиеся  стройки,  здесь  дом  за  полгода  готов.  Вспомни  разбитые  дороги  и  объезды  по  лесам  и  болотам.  Думай  о  том,  что  это  твоя  страна,  ты  здесь  не  гражданин  еврейской  национальности,  а  просто  еврей.  Со  временем  поймешь,  кипа  и  борода  не  признак  религиозности.

Слушая  его  претензии,  Илья  смеялся,  особенно,  жалобу  на  сильно  волосатых   мужиков,  стоящих  у  своих  лавок  в  трусах,  которые  называют  семейными  и  не  свежих  майках,  с  усердием  скребущие  мужеское  достоинство  и  с  большим  интересом  осматривающие  обтянутые  лосинами зады   репатрианток. 
                --  Чешут  они   себя  сами,  у  тебя  помощи  не  просят. Скрывать  основной  инстинкт не  могут.  Карл  Маркс,  кстати, тоже  сефард,  крещенный  в  детстве.   Он   не  только  «Капитал»  написал,  но  и  молодую  служанку  соблазнил,  она  мальчика  родила.  Горячая  кровь.  То,  что  обманывают  и  не  пунктуальны,  и  мне  не  нравится.  Это  левантийство,  с  ним  живут  и  на  юге Италии  в  Испании.  Привыкнешь.  Не  ищи  плохое,   каждый  находит,  что  ищет.  Учи  язык,  без  него  страну   познать   невозможно.

                Услышав  в  трубке  голос  Иосифа,   Хаим испытал  неловкость,  некрасиво  получилось,  он  еще  в  Риге  собирался  ему   позвонить  в  день  приезда. Первые  дни  были  заполнены  неотложными  делами.   Состояние  отца  огорчало,  Хаим  проводил  с  ним    большую  часть  свободного  времени. Поздравив  с  приездом, Иосиф настойчиво  пригласил  в  гости,  они  с  Дусей  будут  рады  их видеть.  Они  бы  и  сами  приехали,  но  ехать  на  автобусе  для  них  утомительно,   беспокоить  Васю  не  хочется,   у  него  своих  забот  хватает.  Они  жизнью  довольны,  рядом  Вася,  внуки  правнуки.  Только  жара  мучает.  По  телефону   всего  не  расскажешь.    Ему  сделали  шунтирование  сосудов  сердца.  Боли  прекратились,  стало  легче  ходить.
                --  По  телефону  все  не  расскажешь,  приезжайте.  Мы  живем  рядом  с  центральной  автобусной  станцией,  метров  двести, Марат  объяснит,  как
добраться.

Хаим  пообещал  приехать  на  будущей  неделе  в  среду,  в  этот  день  занимались  до-полпервого,  можно  уйти  и  в  одиннадцать.   Пропускать  урок  Дина  не  согласилась,  для  нее  самое  важное   изучение  иврита,  с  Иосифом  можно  увидеться  и  позже.   Хаим  купил   бутылку  коньяка,  лимон,  благодаря  схеме  Марата,  без  затруднений  нашел  старый  четырехэтажный  дом  на  столбах.  Иосиф    ждал  его  у  подъезда,   значительно  похудевший,  не  похожий  на  глобус.  На  первом  этаже  в  дверях  встретила  Дуся.  Они  очень  сокрушались,  что  Дина  не  смогла  приехать,  придется  Хаиму  есть  за  двоих.  Показали   квартиру,  две  комнаты  и  кухня,  ванная,  перед  вселением  ее  отремонтировали,  Вася  договорился  с   рабочими,  заплатил,  они  утеплили  пол,  в  столовой  наклеили  обои.  Плата  за  жилье  мизерное,  его  инвалидной  пенсии    им  хватает,  даже  остается.   Сами   хозяева  ели  мало,  жареной  рыбой,  холодцом,  пирогами  жарким  активно  угощали  гостя.  После  шунтирования  сердечных  сосудов,  врачи  рекомендовали  Иосифу  похудеть,  он  питается  только  салатами,  зеленью.   Каждый  вечер  гуляет   час.   Дусе  для  себя  одной   ни  варить,  ни  жарить  не  хочется.  Готовит  только  перед  субботой,  для  гостей,  Васи  с  Аней  или  внуков.  Выслушав  историю  срочного  отъезда,  посоветовал  отправить  комсомольцам  телеграмму  с  благодарностью.
Раньше  или  позже,  но  уезжать  надо  было.  Заниматься  коммерцией  опасно,  другие  правила  игры. Вася  и  Марат  предупредили, здесь  ленивых  нет, облапошат  и  не  заметишь,   все  хотят  деньги.  Про  рижские  гешефты  лучше  забыть.  Он  с  Васей  часть  долларов  выменяли  на  шекели  и  закрыл,  остальные  положили  в  ячейку  вместе  с  золотом.  Доллар,  он  всегда  доллар. 
                --  С  деньгами  приехали  единицы,  остальные,  как  Давид,  привезли  часть  нажитого  долгим  трудом,  здесь  это  ничего  не  стоит.  Они  сбежали  от  Чернобыля.  Всю  жизнь  работали,  жили  от  получки  до  получки.  Там  бедный,  но  честный,  было  похвалой.   Тут  значит  неудачник,  лодырь,  а  честный  или  нет,  никого  не  интересует.  Марат  им  помогает,  квартиру  снял,  все  документы  им  заполняет.  Поехал  к  вашему  двоюродному  брату,  у  которого  завод,  тот  не  отказал,  взял   Толю на  склад,   детали  выдавать.  Светкин  диплом  признали,  но  на  работу  не  берут,  пока  убирает  у  местных  квартиры,  и  на  курсах  бухгалтеров  учится.  Парни  в  кибуце,  всем  довольны,  говорят  на  иврите,   завели  подруг,  собираются  учиться.   Вася  с  Аней  семью  их  Новосибирска  опекают,  он  скрипач,  она  пианистка,  две  девочки  в  музучилище    учились.  Испугались  антисемитов,  забеспокоились  за  детей.  Там  работали  в  филармонии,  он  скрипел  на  концертах,  жена  играла.  Каждый  месяц  зарплату  получали.   Пробиваться,  локтями  толкаться  не  приучены.  Музыкантов  приехало  с  избытком.   Аня    им  учеников  ищет,  Вася  по  музыкальным  организациям  возит.  К  себе  часто  приглашают.  Таких,  как  семья  Давида  и  музыканты  большинство.  Их  обманывают  всякие  мелкие  жулики  и  маклеры,  забирают  гроши,  которые  дает  государство.  Давид  злится,  расстраивается,  я  ему  объясняю,  на  любом  рынке  продающий  хочет  получить  больше.  Продается  все,  пища,  одежда,  знания,  труд,  даже любовь,  а  иногда  и  достоинство.  Мир  изменился.   Там подсмотрели,  что  в  кастрюлю  кладут,  здесь,  что  в  кармане.  Не  показывай,  если  узнают,  появятся  охотники  забрать.   Жаль,  что  нет  сил,  поехал  бы  по  миру,   посмотрел  бы  Босфор  и  Дарданеллы,  Гибралтар.  Погулял  бы  по  Нью-Йорку,  Лондону,  Парижу,  Пекину.  Вы  молодые,  живите,  радуйтесь,  сына  навестите  в  Канаде.
   

Вечером  Иосиф  и  Дусей  проводили  Хаима  на  автобус,  с  гостинцами   для  Дины.  Приехал   поздно,  Дина  заволновалась,  ждала.  Сели  пить  чай  с  дусиными  пирогами.  Хаим  делился  впечатлением.
                --   У  нас  главная  задача,  освоить  язык,  чтобы  устроиться  на  работу,  пенсию  заработать.  Во  время  отпуска   Гришу  и  родителей навестить,   мир  посмотреть.

На  время  занятий  бывшие  инженеры  старались  отвлечься  от  бытовых  проблем,  коварства  и  скупости  подрядчиков  и  хозяйчиков,  платящих  гроши  за  тяжелую  работу,  от  страха  за  будущее  детей,  мысли,  не  погорячились  ли  с  отъездом.  Двое  прекратили  занятия,  один  устроился  токарем,  другой  на  мебельную  фабрику,  на  итальянскую  пилу,  выпиливать    фигурные  детали  из  толстой  фанеры.  Им  завидовали,  повезло,  помогли  специальности,  полученные  до  учебы  в  институте.  Нашедшие  приработок,  занятия   пропускали.   Раз  в  неделю  Хаим  тоже  «работал»,   утром  выходил  вместе  с  Диной,  но  ехал  к  Нееху.  Заставлял  его  вставать,  отводил  в душ,  мылил  мочалку,  давал  отцу,   и  просил  тереть  тело.  Подгонял  во  время  одевания  и  завтрака.  К  одиннадцати  выходили  гулять  в  соседний   скверик  на  углу  улицы,  гуляли  по  дорожке.  Отдыхали  под  грибком  и  снова  гуляли.  Отец  с  интересом  слушал  про  Гришину   жизнь,  свадьбу, о правнуках.  Слушал  внимательно,  но  вопросов  не  задавал.  Говорил  редко,  вспоминал  детство,  прогулки  с  мамой  на  Двину,  красные ботиночки,  подаренные  к  празднику,  папу,  очень  высокого  и  сильного.  У  него  был  мотоцикл,  на  нем  он  катал  детей.  Василий  часто  дарил  ему  петушка  на  палочке  и  сажал  на  коня.  О перезде  в  Израиль  не  говорил,  казалось,  он  уверен,  что  они  в  Риге  и  дома   их  ждет  Циля.  После  обеда,  Хаим  укладывал   отца  в  постель.  Голда  считала,  что  состояние  отца  стало  заметно  лучше,   он    ест,  немного  поправился,  самостоятельно  одевается.   Не  называет  ее  Цилей   и  не  собирается  на   работу  в  кондитерскую.  Она  решила  отметить  папино  шестипятилетние.    Никогда  дни  рождения  его  и  мамы  не  отмечали.   Он  не  знал  точной  даты  рождения,  когда  получал  паспорт,  выбрал  сентябрь.   Не  важно,  что  сентябрь  прошел,  раньше  нельзя.   
                --  Поищем  его  и  наших  родственников,  Шеров  вряд  ли  найдем,  дедушка  был  из  Литвы. Ривкиных  найти  реально,  надо  искать  форштадтских.    Бер  вспоминал,  дядю,  уехавшего  в  Палестину.

Неделю  Рувка  и  Авива  соединялись  с  Ривкиными,  с  форштадтскими  корнями  нашелся  мужчина  из  Нетании.  Дедушки  уже  нет,  папа  вспоминает  Ригу.  Скажи  имя  твоего  дедушки,  его  дяди,  я  спрошу  и  перезвоню.  Родовая специальность  Ривкиных,  мясники,  Копеля  обзывали  бараночник,  за  то,  что  профессии  изменил.  Сейчас  в  семье  осталось  только  два  мясника.  Отец  Нееха  помнит,   он  ходил  к  нему  за  пирожными.  Приедут  обязательно,   предупредили,  по  субботам  ездят  не  все.  Собрались  в  четверг.  Только  семья,   Охотно  согласился  приехать  Руби  с  женой.  Ривкины  из  Нетании,  приехали  на  микроавтобусе. Празднично  одетый  Неех,  сидел  между   Голдой  и  Хаимом.  Первый  тост  произнес  Илья,  на иврите,  он  говорил  о  детстве   юбиляра в  доме  Копеля,  его  трудолюбии,   честности,   таланте,  благодаря,  которому  он  стал известным  кондитером.  Каких  хороших  детей  он  воспитал,  и  как  любят  его  внуки.  Пожелал  здоровья,  и  жить  до  ста  двадцати.  Гости  захлопали,  встали.  Неех  слушал  внимательно.  Встал  и  поблагодарил,  пригубил  бокал.  Сев  посмотрел  по  сторонам,  обратился  к  Голде.
                --  Нет  Цильки,  доченька,  нет.

Хаим  обнял  его  за  плечи.
                --  Давай,  папа,  выпьем  за  твое  здоровье.  Чтобы  ты  увидел  правнуков.

Двоюродный  брат  из  Нетании,  был  моложе,  он  помнил  Нееха  четырнадцатилетним  и убеждал  его,  что  сразу  узнал.   Иосиф  несколько  раз  подходил,  чокался
                --  Пью  за  твое  здоровье,  Ты  правильный  человек.

Он  сидел  вместе  с  братом  за  семейным  столом,  в  Израиле  они  стали  родственнее,  часто  беседовали  по  телефону.  Продолжая  бесконечную  тему.
                --  Иоська,  не  мое  здесь  все.  Жара,  крики,  разговоры  только  о  деньгах.  Спасибо,  пособие  платят.  Хоть  мы  этой  стране  ничего  не  дали.
                --  Не  верно  говоришь.  Неех   кормил  людей, ты  собирал  танки,  на   них   немцев  били, я  взрывал  эшелоны,   стрелял  и  душил  предателей  и  немцев.  Гнил  в  болотах.  Есть  наша заслуга  в  победе,  значит,  и  в  создании   страны.  Она  наша  страна.
                --  Может,  ты  прав,  только  снится  мне  зеленная  трава,  Сож,  запах  клевера.

Прощаться  гости  стали  рано,  гуляли  менее  двух  часов.  Когда  гости   ушли  Голда  спросила.
                --  Папуля,  тебе  понравились,  ты  доволен?
                --  Спасибо,  все  гости  хорошие.  Спасибо.

Занятиям  в  ульпане  Хаим  не  придавал  большого  значения,  был  уверен,  при  необходимости,  заговорит.  К  настойчивым  просьбам  Дины   относился  не  серьезно. 
                --  Тебя  могут  выгнать  из  ульпана.  Учти,  на  курсы  переквалификации  без  справки  об  окончании  ульпана  не  берут.
                --  Я  без  учебы  говорю  и  понимаю  лучше  тебя  и  других  отличников.

Соученики,  нашедшие  работу  в   мастерских   и  маленьких  предприятиях,  удивлялись  примитивности  производства.  Все  отмечали  нетерпимость  к  предложениям  усовершенствования.   Союз,  представлении  хозяев,  был  дикой  страной  без  телевизоров  и  холодильников.  В  газетах  постоянно  писали  о  фальшивых  дипломах  инженеров  и,  особенно,  врачей.  Любое  предложение  принималось,  как  личное  оскорбление.  То,  что  первый  спутник  создали  в  России  и  ракеты,  которые  год  тому  падали  на  Хайфу,  и  попали  в  торговый  центр,   не  убеждали.   Для  того,  чтобы  не  уволили  надо  молчать.  Чтобы  занять  место  начальника,  желательно  иметь  диплом  Техниона  и местный  опыт.  Эдик  считал  лучшим  решением  проблемы  трудоустройства,  купить  завод,  еще  лучше  построить.  На  бирже  труда  предлагали  курсы  сварщиков,  станочников,   контролеров  качества,  маклеров,  строителей.  Лучшим  выходом   для  тех,  кому  за  пятьдесят,  считали   учебу  на  строителя,  четыре  месяца  обеспечено  пособие,  на  работу  ни  один  подрядчик  не  возьмет.  Активность  Марата  не  увенчалась  успехом,   на  появившуюся  ставку  инженера  в  его  конторе,  начальник  взял  своего  родственника.   Коби  предложил  им  переехать  в  Беэр-Шеву,  там  у  них  есть  знакомые,  постараются  помочь  ему  и  Дине.  Ухудшение  состояния  отца  тоже  печалило.  Он  стал   неохотно  вставать  с  постели,   не  разговаривал,   не  всегда  узнавал.  Приглашенный  врач,  дал  направление  в  больницу.  В  палате  было  еще  двое  неподвижных  больных.  Вместе  с  санитаром   они  усаживали  Нееха  в  кресло  на  колесах,  Хаим    выезжал  во  двор.  На  его  обращения  отец  реагировал  редко.

По  вечерам   Хаим  выходил  на  балкон,  смотрел  на  огни  уходящих  вниз  террасами  улицы,  заполненные  машинами,  темную  гладь  моря,  с  яркими  пятнами  освещенных  пароходов.
                --  Смотри,  Дина,  такую  красоту  мы  видели  только  в  кино.
Бросив  взгляд,  Дина  возвращалась  к  учебникам. 
                --   Учи  лучше  язык,  Этими  красотами  мы  будем  любоваться  всю  оставшуюся  жизнь.  Без  хорошего  языка,  тебя  и  в  дворники  не  возьмут.
                --  В  дворники  возьмут.
                --  Будешь  работать  посетителем  банка,  там  тебя  понимают. 

Общим  развлечением,  приносящим  радость,  стало  просматривание  фотографий,  регулярно  приходящих  из  Канады.  Дина  аккуратно   и  с  удовольствием  раскладывала  их  по  альбомам,  в  хронологическом  порядке,  с  соответствующими  названиями.    Первый  «Свадьба», начинался    с  увеличенной    фотографии  жениха  и  невесты  под  хупой,  перед  ними  стоял  бородатый  рав  в  шляпе,  с  бокалом.   Рядом  с  Гришей,  дедушка  с  бабушкой,  с  невестой,  родители,  высокий  китаец  во  фраке  с    цветком  в  петлице,  и  дама  в  длинном  платье. Умилительно  выглядел  семейный  вальс,  жениха  и  невесты,  Владимира  григоьевича  со  сватьей  и  Лидии  Петровны  со  сватом.   Через  семь  месяцев  после  свадьбы  родился  мальчик,  Шон,  симпатичный  и  большеглазый,  на  снимках  всегда  улыбающийся.   Третий  альбом,  появился  год  тому,  после  рождения  красивой    похожей  на  маму  девочки,  Рибеки.    Много  говорили   об  ожидаемом  проезде  Гриши  с  семьей,  еще  в  Риге  он  обещал  навестить  их,  в  Израиле.  Сразу  не  получилось,  ждали,  когда  девочке  исполнится  год.  Это  время  наступило,  Гриша  сообщил,  собираются,  прилетят  через  неделю,   Он  предупредил,  покупать  детям  вещи  не  стоит,  дедушка  привозит  чемоданы  фирменной  одежды,  купленной  в  Нью-Йорке  в  бутиках.  Просил  не  встречать,  они  арендовали  большой  автомобиль.  О  подарках  для  внуков  Дина  с  Хаимом  позаботились   заранее,  купили  золотые  ложечки  с  монограммами.  Лане  Дина  решила  подарить   кольцо  с бриллиантом,  полученное  ею  от  Цили.
                --  Видел,  какие  украшения  на  ее  матери,  они  в  этом  разбираются.   Этот  перстень  ценный  довоенной  работы.  Схожу  к  ювелиру,  пусть  при  мне  почистит  камень  и  отполирует  золото.

В  аэропорт  Хаим  отправился  на  маршрутном  такси  с большим  запасом  времени.  Ждал  полтора  часа,   наконец,  увидел  Гришу,  толкающего  тележку  в  большими  чемоданами  и  сумками,  красавицу  Лану  с  девочкой  на  руке,  за  другую  держался  мальчик.   Гриша  его  заметил,  показал  жене,  она  заулыбалась.  После  объятий  и  поцелуев,  Хаим  взял  на  руки  внука,  малыш  смотрел  на  него  с  интересом,  когда  поднял  его  над  головой,  звонко  засмеялся,  он  прижал  его  к  себе  и  Шон  доверчиво  обнял  его.
                --  Чувствует  родную  кровь.  Сейчас  подержу  на  руках  Рибеку,  и  могу  называться  дедом.

Гриша  не  согласился  заехать  по дороге  к  родителям,  они  были  в  пути  восемнадцать  часов,  надо  выкупать  детей,   себя  привести  в  порядок,  несколько  часов  отдохнуть
                --  Позвони  маме,  скажи,  что  прилетели  и  когда  придете. Она  ждет.  Ваша  гостиница  рядом  с  нашей  квартирой,  можете  пешком  приходить.   

Гости  провели   в   Израиле  две  недели.  Молчаливая  Лана  и  не  шумные  дети  не   создавали  проблем.  Приняв  перстень,  Лана,  восторгалась  на  английском,  закончила  по-русски.
                --  Большое  спасибо.  Очень  красиво.
Достала  из  сумки  красивый  футляр,  на  красном  бархате,  лежало  ожерелье  из  ярких  разноцветных  камней,   обрамленных  золотом,  сама  одела   свекрови,  поцеловав  в  щеку.  Счастливая  Дина  ушла  спальню  посмотреться  в  трюмо.  Сувениры,  привезенные  из  Канады,  всем  понравились.  Осматривая  вместительный  кожаный  портмоне,   Хаим  попросил  Гришу  поблагодарить,  и  сказать,  что  намек  понял,  у  хорошего  деда  должно  быть  много  денег.   Он  будет  стараться.     Каждый  день  общения  с  внуками,  приносил  сюрпризы  и  радость.  Навестили  Голду  и  Илью,  Гриша  сходил  с  Хаимом  к  дедушке  в  больницу.  Неех  долго  смотрел   на  посолидневшего  внука,  улыбнулся  и  подал  руку.  На  пять  дней  уезжали   гости в  Эйлат.  Хаим  с  нетерпением  ожидал  их  возвращения.    Детям  нравилось  играть  с  дедом,  кататься    на  его  шее,  бегать  на  балконе  и  пинать  мяч. Первое  время  после  отъезда,  Хаим  с  Диной говорили  только  о  внуках.  Решили  съездить  в  Канаду,  там  не  только  внуки,   но  и  родители.

Свидетельства   об  успешном  окончании  курса  выдавала  Миля  в  торжественной  обстановке,  в  зале  после  напутственного  слова.  Событие   завершил  банкет  с  кофе  и  булочками,  каждому  подарили  книжку  об  Израиле.  Никто  не  был  забыт,  те,  кто  не  регулярно  посещали  занятия  и  не  пришел,  может  получить  свой  документ  у  секретарши  в  удобное  время. У  кого  есть  возможность  и  желание  продолжить  изучение  языка,  может  записаться  в  класс  бет.  Пожелали  доцент  из  Новосибирска,   его   взяли  в  компьютерную  фирму,  работает   дома,  и  Дина.  Общего  веселья  не  получилось,  для  многих  занятия  были  отвлекающим  моментом  от  не   веселой  действительности.  Радовался  профессор,  ему  неожиданно  позвонили  и  Техниона,  с  ним  беседовал  местный  профессор  и  спонсор  из  Америки,  на  столе  лежали  копии    нескольких  его  работ,  говорили,  в  основном  они,  переводил  сотрудник  из  наших,   в  лаборатории    общаются  на  русском.  Ему  назначили  минимальную  зарплату,   но  будут  оплачивать  дорогу  и  сверхурочные.   Без  хорошего  иврита,  плохо,  без  английского,  никак.  Он  уже  записался  на  курсы.  Так,  как  вчера  он    не  радовался,  даже  когда  стал  заведующим  кафедрой.   Жена  соглашалась,  не  деньги  главное,   они  в  молодости  жили  втроем,  с  дочкой  на  аспирантскую   стипендию.   Свидетельство  Эдика  забрала  Света,   он  занят  оформлением  грузовика,   набором  грузчиков,  уже  дали  объявление  в  газете,  есть  заказчики.  Хаим  сидел  молча.  Его  план  открыть  авторемонтную  мастерскую,  оказался  не  реальным.  Для  этого  необходимо   иметь  разрешение,  которое  дают  после  курсов  и  сдачи  экзаменов.   Аренда  площади,  купля  оборудования,  требовали  больших  денег.  В  многочисленных   мастерских,  наблюдал,  как  быстро  и  ловко  работают  молодые  арабы,  он  так  не  сможет.  На  бирже   объявлений  о   курсах  на  ближайшие  два  месяца  не  было.   Дина  с  прежним  упорством,  и,  даже  с  удовольствие,  учила  язык.  Чтобы  не сидеть  дома  в   одиночестве,  захаживал  в  банк,  на  биржу,  к  Голде.   Чаще  навещал  отца  в  больнице.  Каждую  неделю  ездил  на  автобусе  на  могилу  матери.  Обмывал  мраморную  плиту,  зажигал  свечи,  менял  камушки  и  желал  ей  покоя.  Стоя с  закрытыми  глазами  перед    могилой,  жаловался.  Появлялась  улыбающаяся   мама,  в  кресле,  не  ушами,  всем  существом  слышал
                --  Не  переживай,  Хаимка,  сынок.   Береги  себя.  Все  уладится.   

Возвращаясь,  Хаим  старался  сесть  в  автобусе  у  окна,  чтобы  не  тревожили,  и  сохранить  подольше  голос  мама.  Когда  идти  никуда  не  хотелось,  занимал  себя,  кулинарией.  Варил  борщ,   готовил  цимес  или  плов.  Как  мама.  Хорошо  отвлекали  посещения  автомобильных  магазинов,  он  гладил  блестящие,  полированные  поверхности,  задавал  вопросы  предупредительным  продавцам,  хлопал  дверьми,  садился  за  руль.  С  потенциальными  покупателями  обсуждал  все  плюсы  и  минусы  японских,  европейских  и  американских   автомобилей.  Марат  советовал   купить  Субару,  прочная,  экономичная,  простая  в  обслуживании.  После  поездки  с  Эдиком  в  Митсубиси,  Хаим  был  очарован  красотой,  удобством,  ровным  и  мягким  ходом.  Он  понял,  какой  топорной  и  тупой  была  его  Волга,  которую  Янис  с  большим  трудом  достал  для  него.  Дине  машина  Эдика  тоже  нравилась.  После  длительного  молчания,  письма  Хаим  отправил   еще  до  начала  учебы  в  ульпане,  ответили  сыновья  Меер-Бера. Они  одобрили  переезд  в  Израиль,  сами  приехать  не  могут,  посылают  чеки  на  пять  и  семь  тысяч  долларов   и  надеются,  что  это  хорошая  помощь  для  покупки  дома.    Сочиная  благодарственный  ответ,  Хаим  вспомнил,    как  Меер-Бер  подарил   Москвич,  Сыновья  об  этом,  наверняка,  не  знали,  и  помогли  купить  Мицубиси.

Первые  дни  после  приобретения  машины,  Хаим  проводил  в  ней  весь  день,  вечером,  оставляя  на  стоянке,  наблюдал  за  ней  с  балкона,  пару  раз  вставал  ночью,  убедиться,  что  не  украли.  С  удовольствием  отвозил  Дину  на  учебу  и  встречал.  По  пятницам  и  субботам  вечером  ездили  на  море,  купались   в  непривычно  теплой  воде,  качались  на  волнах.  С  наступлением  темноты,  вместе  с  однокашниками  с  интересом  смотрели,  как  израильтяне  всех  возрастов  с  удовольствием  танцевали   незнакомые  народные  танцы.
Езда  по  местным  обычаям  далась  не  сразу,    Хаим  быстро  понял,  кого  надо  на  дороге  бояться,  кому   уступать  дорогу. Со  временем  ему  перестали  сигналить.  Уверенно  почувствовал   себя  после  поездки  к  Коби.  Часто  заскакивал  к  Голде,  находил  собеседника,  рижанина.  Встреча   с  Мишей,  была  приятной  неожиданностью,  частый   клиент  Сервиса,  уехал  более  десяти  лет  тому.  Миша  всегда  был  в  хорошем  настроении  и  при  деньгах.  Он  часто  ездил  в  Москву,  Ленинград,  на  Юг.  Очень  заботился  о  своей  Волге,  давал  деньги  механику  и  не  забывал  сунуть  в  карман  Хаиму.  Миша  тоже  был  рад  встрече.  Не  знал,  что  у  Голды  есть  брат,  родственник  уважаемому  человеку  Иосифу  Голоду.  У  него  завод,  небольшой,  производит  детали  для  систем  капельного  орошения,  метод  израильский,  стал  популярным  во  всем  мире.
Он    по-прежнему  много ездит,  но  не  на  машине,  летает  самолетами,   на  прошлой  неделе  вернулся  из  Китая.   Хорошо,  что  его  встретил,  и,  что  Хаим  свободен,  ему  нужен  человек,  заменяющий   его,  на  время,  когда   он  за  границей.
                --   Кем  ты  был  в  Сервисе?  Замначальника  производства,  будешь  начальником. Вот  тебе  моя  карточка,  звони,  договоримся,  если  меня  не  будет,  спроси  Жаннет,  она  скажет,  когда  буду.

Неожиданное  устройство,  Хаим  мог  объяснить  только  заботами  мамы,  произошло  чудо,  работа  сама  пришла  к  нему.  При  встрече,  Миша  не  говорил  о  его  обязанностях,   делился  планами  на  будущее,  кроме  примитивных  изделий,  вскоре  начнут  производить  небольшие  насосы.   Его  основная  забота,  заказы.  Он  будет  получать   2200  шекелей.   По  всем  производственным    вопросам  он  может  обращаться  к  начальнику  цеха  Элиасу.  Он  вечером  уедет,  его  встретит  Жаннетт.  Объяснил,  как  доехать  до  Кирьят-Ата  и  найти  завод.  Кирпичная  постройка,  с  окнами  под  крышей,  напоминало  мастерские  Алекса,   но   поменьше  в  длину  и  ширину,  и  ворота   находились  сбоку.   Ему  следовала  явиться  в  контору,   небольшой  дом  под  черепичной  крышей,  с  зарешеченными  окнами,  в  углу  двора.  Хозяйство  окружал  бетонный  забор,  под  навесами   штабеля,  деревянных  ящиков.   Дом    представлял  четырех  комнатную  квартиру,   из  салона  и  трех  комнат,    среднюю  занимал  хозяин,  в  большой   стояло  два  стола,  за  большим,  с  компьютером,  телефоном,  факсом  и  ксероксом  сидела  миловидная,  начинающая  седеть,  брюнетка. Рядом  располагался  вместительный  сейф.  За  вторым,  с  компьютером,  крашеная  блондинка,  помоложе.  Старшая,  вышла  из-за  стола,  приветливо  поздоровалась,  сказала,  что  ждет  его,  босс  ее  предупредил,  комната  для  него  уже  готова,  из  небольшой  комнаты  выносили  ящики  с  папками, сейчас  занесут  стол  и  стулья,  телефон  подключат  завтра.   Он  может  пока  осмотреть  производство,   Сильвия  его  отведет.  В  длинном  цехе   стоял  шум  от  работы  станков,  ровно  стучал  небольшой  пресс.  За  длинным  столом    шла  сборка  приборов,   готовые  клали  на  транспортерную   ленту.   Упаковкой  занимались  две  женщины,  они  укладывали  изделие  в  прозрачный  мешочек,  и  затем  в  картонную  коробочку  с  красивой  картинкой.  Всем  руководил  Элияс,  пенсионного  возраста.  Показывая  гостю  цех,  объяснял  на  иврите,  вставляя  немецкие  слова.  Пригласил  в  кабинет,  в  центре,  с  окнами  на  всех  стенах.  На  вопросы  отвечал  охотно  и  подробно.  Станки  немецкие  очень  старые  со  времен  мандата. Рабочий  принес  две  маленькие  чашечки  ароматного,  густого  и  сладкого  кофе.  Элиас  посоветовал  пить  с  кончика  языка.  После  нескольких  маленьких  глотков,  Хаим  вспотел,  почувствовал  сердцебиения.  Элиас  успокоил,  так  бывает  без  привычки,  скоро  пройдет. Провожая,   поманил    Хаима  в  противоположный  конец  цеха.  За  раздвижной  ширмой,  Элиас   включил  яркие  лампы  дневного  света,    токарный,  фрезерный  и  сверлильный   станки,   не  большие,  элегантные,  блестящие,  как  его  Митсубиси,  казались  в  этом  цехе  инопланетянами.   Произведенным  впечатлением  Элияс  остался  доволен.
                --  Это  наше  будущее.

В  прибранной  комнате  на  столе  лежали  листы  чистой  бумаг,  ручка,  стоял  телефон.  Окно  упиралось  в  забор,  иногда  проезжала  кара,  груженая  ящиками.  От    стука  в  дверь,  после  одиннадцати,    Хаим  вздрогнул,  Вошла  с  подносом  Сильвия. 
                --  Можете  со  мной  говорить  по - русски,  я  из  Молдавии.  Скажите,  какой  кофе  вы  любите.  Приготовила  не  слишком  крепкий,   и  не  очень  сладкий  с  молоком.   Не  понравится,  принесу  другой.               
                --  Спасибо,  мне  нравится.

По  дороге  домой  Хаим  старался  понять,  в  чем  заключается  его  роль.  На  прежних  работах  он  знал,  за  что  отвечает.  Не  для  того,  чтобы  два  раза  в  день  пить  кофе  Миша  платит  ему  зарплату.  Надо  все  выяснить,  когда  он  приедет.    Принося  кофе,  Сильвия  задерживалась,   поговарить.   Ее  родители    привезли  четырнадцатилетней,  здесь  окончила  школу,  служила  в  армии,   где  познакомилась  с  будущим  мужем,  «румыном».  Он  инстилятор.  У  них  две  девочки,  школьницы.   Построили  дом.  На  заводе  работает  девятый  год,  вначале  занималась  контролем  продукции,  упаковкой,  теперь  помогает  Жаннетт,  начисляет  зарплату,  приводит  в  порядок  документы,  выполняет  поручения,  кофе  для  Хаима  готовит.  Жаннетт  готовит  для  себя  сама,  хозяин  пьет  Колу.  Заводу  много  лет,  он  ровесник  страны,  его  построил  выходец  из  Германии,   достраивал  и  перестраивал.  Производили  садовый  инвентарь,  грабли,  лопаты,  мотыги,  всякие  тяпки.  На  приборы  для  капельного  орошения  перешли  лет  пятнадцать  тому.  Ее  принимал  на  работу   прежний  хозяин.  Он  любил  порядок,  чистоту  и  покой.  Элиас   пришел  молодым  после  окончания  колледжа  младших  инженеров,  Жаннетт  его  двоюродная  сестра,   училась  в  Германии, они  из  Нацерета,  христиане,  разговаривали  с хозяином  на  немецком.    Часть  рабочих  их  родные.   Хозяин  им  доверял,  приходил  редко.  Наследники  не  захотели  продолжать  дело  отца,  все    образование,  устроены  хорошо.  Продали  Мише  с  компаньоном.  Дела  шли  хорошо,  они  ничего  не  меняли.  Вдруг,  компаньон  решил  уехать  в  Новую  Зеландию,  Миша  пришлось  выплатить  его  долю,  пришлось  брать  ссуду  в  банке.  Мало  этого,  купил  новые  станки,  по  случаю,  за  полцены,  у  обанкротившегося  хозяина  завода  металлических  конструкций,  его  разорила  Перестройка,  перестал  поступать  метел  из  России.  Эти  станки  еще  устанавливать  надо  было,  снова  долги.  Раньше  работали   спокойно,  теперь  хозяин  по  миру  носится,  заказы  ищет.  Стали  работать  в  две  смены.  Сильвии  изменения  не  нравятся,  так  можно  и  разорится.  Где  найдешь  новую  работу,  из  Союза  тысячи  специалистов  прибыло,  у  хозяев  есть  выбор.  Хаим  гадал,   почему  Миша  взял  его  на  работу. Изредка,  если  Элиасу  надо  было  отлучиться,  он  просил  посидеть  в  его  кабинете,   Удивлялась  и  Дина,  за  сидение  в  кабинете  2200  шекелей   многовато.   Хаим  ждал  приезда  хозяина.  Жаннетт    по  утрам  здоровалась  вежливо,  всегда  с  улыбкой.  Вернувшийся   Миша  подолгу  совещался  с  Элиасом  и  Жаннетт.       Хаим  пытался  задать  волнующие  его  вопросы,   но  Миша  переводил  разговор,  вспоминал  Ригу,  общих  знакомых.  Сидя  вечером  на  балконе  с  бутылкой  пива,  думал  о  своем  непонятном  положении.  Сколько    неприятностей  принесла  ему   горбачевская  Перестройка.   Не  будь  ее,  он  бы  и  сейчас  работал  в  Сервисе,  Дина,  в  институте.  Гриша   жил  бы  рядом,  нянчили  бы  внуков.  Работа  у  его  не  серьезная,   но  уволится  страшно,  где  другую  найдешь,  деньги  хоть  и  небольшие,  но  платят.  Почему  Миша  уходит   от  разговора.  Одна  радость,  смотреть  фотографии  из  Канады.  Зашедшая   воскресенье, с  подносом,  Сильвия,  передала  просьбу  хозяина  зайти  к  нему  в  половине  двенадцатого.  Первый  раз  за  три  месяца  в  нем  появилась  нужда.  Может,   хочет  его  отправить  в  командировку,  хорошо  бы  в  Японию. Из  кабинета  хозяина  вышла  Жаннетт,  она,  как  всегда  приветливо  улыбнулась.  Миша  выглядел  озабоченным.
                --  Садись,  как  дела.  Рад,  что  у  тебя  все  в  порядке.   У  меня  к  тебе  просьба.  Окажи  услугу,  одолжи,  пожалуйста,  на  три  дня  десять  тысяч  долларов.  Не  хватает  денег  на  зарплату  рабочим.  Банк  давит.

У  Хаима  стало  сухо  во  рту,  вспотела  спина,   о  возможности  такой  просьбы,  не  думал.  Понял,  надо  встать  и  сказать,  что  таких  денег  у  него  нет  и  быть  не  может.  Но  ответил
                -- Сейчас  привезу.
Занятия  Дины  кончались  в  три.  Без  спешки,  вскрыл  заднюю  стенку  транзистора,  один  рулончик  из  трех,  и  поставил  стенку  на  место.  Хорошо,  что  Дина  не  знает  об  этих  деньгах .  Когда  он  вернулся,  Жаннетт  встретила  его  в  салоне.  Миша  пожал  руку.
                --  Спасибо.  Ты  нас  выручил.
Зашедшая  с  послеобеденным  кофе  Сильвия,  поделилась  необычному  приказу  Жаннетт,  не  переводить  зарплаты  ее,  Элияса  и  хозяина   в  банк.  Такого  никогда  не  было.  Возвращаясь  домой,  Хаим  ругал  себя.  Теперь  волноваться  до  четверга.   Миша  приходил  утром,  после  совещания  с  Жаннетт,  уходил.  В  пятницу,  в  полдень,  он  зашел  к  Хаиму,  положил  на  стол  четыре  тысячи.
                --  Прости,  сегодня  у  меня  больше  нет.
                --  Ты  же  обещал  вернуть  сегодня  все.
                --  Верну,  когда  появится  возможность. 

Вышел  не  попрощавшись.  Оправившись  от  услышанного,  Хаим  понял,  сейчас  бежать  вслед    не  стоит.  Зайдет    после  обеда.  Отдаст,  не   отдаст,  гадай  теперь.  Сделал  его  Миша,  как  ребенка.  После  обеда,  Сильвия  сообщила,  Босс  улетел  на  две  недели,  в  Корею,  Тайвань  и  Японию.  Вернулся  в  хорошем  настроении,  удалось  подписать  выгодные  контракты.   Зашедшего  Хаима,  встретил  приветливо,  спросил, как  дела,  о  долге  не  вспомнил.  Хаим  напомнил,  сказал,  ему  срочно  нужны.
                --  Пойми,  у  меня  сейчас  свободных  денег  нет.  Надо  срочно  покрыть  кредит  в  банке.  Появится  возможность,  отдам.  Может  через  полгода.  Ты  прости,  зарплату  тебе  платить  тоже  нечем.

Дома  скрыть  настроение  не  смог,  Дина  заметила.
                --  Что  случилось?  Неприятности  на  работе?
                --  Одолжил  хозяину  четыре  тысячи  долларов,  обещал  вернуть  сегодня  и  не  вернул.

Покрасневшая  Дина,  вскочила  со  стула,  закричала  голосом, от  которого  Хаим  успел  отвыкнуть.
                --  Какие  деньги?     Откуда  у  тебя  они?  Я  сказала  тебе  все  положить  в  банк  и  закрыть. 
                --  Деньги  остались  во  внутреннем  кармане  летней  куртки.  Недавно  их  обнаружил.
                --   Пропали  наши  деньги. 

Хотел  ответить.  Что  эти  деньги  он  заработал,  но  промолчал.  Ушел  в  спальню.  Слышал,  как  Дина  вошла  и  вышла.  Оказалось,  взяла  подушку  и  устроилась  на  диване  в  салоне.  Подумал,  хорошо,  что  уменьшил  сумму,  за  шесть  тысяч  крику  было  бы  в  полтора  раза  больше.  Утром   не   вышел  из  спальни,  пока  не  услышал   щелчок,  запираемой  входной  двери.  Чтобы  занять  себя,  а  заодно  посоветоваться,  решил  навестить  Иосифа.  Они  обрадовались  ему,  приготовили  угощение,  коньяк  с  лимоном   принес  Хаим.  Дуся   приготовила  блинчики  с  мясом,  грибами,  баклажаны.  После  рюмки,  рассказ   Хаима,  Иосиф  слушал,  не  задавая  вопросов.  Без  эмоций.  Он  Мишу  знает,  имел  с  ним  общие  интересы,  серьезные,  его  он  никогда  не  подводил.   Конечно,  люди  меняются  не  только  со  временем,  но  и  от  обстоятельств.  Миша  из  старой  гвардии. 
                --  Думаю,  вернет  тебе  деньги.  Банк,  не  родственник,  ничего  не  прощает.  На  работу  взял,  чтобы   сделать  компаньоном,  видно,  решил,  что  сам  справится. 

Суммой   не  поинтересовался.  Спросил,  есть  ли  расписка.
                --  Помни,  честные  деловые  люди,  уходящая  натура,  как  снег  весной. 

Не  пожалел  его  и  Марат.  Тоже  спросил  про  расписку.
                --  Часть  он  тебе  отдал,  значит,  настроен  вернуть.   В  Риге я его  не  знал,  встретил  в  нашем  ресторане.  Мне  он  кажется  порядочным   человеком.

Четвертого  числа  в  банк  вошла  его  зарплата.  Позвонила  Сильвия,  ей  его  не  хватает,  не  с  кем  поговорить.    Жаннетт  велела  выслать  ему  справку  об  увольнении.  На   заводе,  никаких  изменений,  хозяин   все  время  за  границей,  заказов  много.  Поговорить  с  Мишей  по  телефону ему  не  удавалось.  К  Голде  он    заходить   перестал.  На  бирже  ничего  не  изменилось,  много  озабоченного  народу,  очереди к  клеркам.   Ему  дали  направление  в  гараж,  занимающийся  рихтовкой  и  покраской,  хозяин  осмотрел  его,  спросил,  чем  занимался,  взял  направление  и  написал,  ему  нужен  рабочий,  не  инженер.  Курсы  ему  не  предлагали.  Не  везло  и  Дине,  ей  предложили   работу  младшей  лаборантки,  мыть  пробирки.   Чтобы  не  терять  форму,  Хаим  вставал  в  семь,  час  занимался  зарядкой,  обливался  холодной  водой.  Отвозил  Дину  на  занятия  и  ехал  к  отцу  в  больницу.   Неех  узнавал  его не  каждый  раз.  Заезжал  к  Голде  попить  кофе.   Чтобы  занять  время,  заходил  в  супер   отдельно  за  хлебом,  молоком,  овощами  и  фруктами.  Укладывая  яблоки  в  кулек,  услышал  тихую  русскую  речь,  перебирая  фрукты,  мужчины  играли  в  шахматы,  в  слепую,  блиц.  Они  стояли  у  соседних  отсеков,  отбирая  некондиционный  товар,  бросали  в  ящик.  Игроки  выглядели  не  намного  моложе  его.  Кончив  работу,  забрали  ящик,  и   ушли  за  клеенчатую  занавеску.  Назавтра  Хаим  пошел  за  сливами,  надеясь  встретить  еще  раз  шахматистов,  и  послушать  их  игру,  но  фрукты  перебирали   другие.  Они,  не  отвлекаясь  от  работы,  говорили  об  общем  знакомом,  инженере  из  Минска,  который  устроился  на  мусорную  машину   в  мэрии.   Очень  доволен,  хорошая  оплата,   отпуск,  пенсия,  оплата  больничных.  Работа  с  пяти  до  двенадцати,  можно  еще  подработать.  Хаим   попросил   прощение  за  беспокойство.
                --  Где  парни,  которые  вчера  вслепую  играли  в  шахматы?
                --  Лев  Исаакович  и  Марик  сегодня  заняты  на  складе.   Они  наши  чемпионы.   Лева  кандидат  в  мастера,  Марик,  феномен,  может  прочитать  страницу   и  запомнить,   доцент,  преподавал  логику  в  университете  в  Донецке.
                --  Сюда  без  высшего  образования  не  принимают?
                --   Другие  не  приходят,  зачем  токарю,  сварщику,  каменщику   работать    за   семь   шекелей  в  час.

Идея  Хаима,  устроиться  работать  в  магазин,  Дина  не  понравилась,   она  позвонила  Голде,  с  просьбой  отговорить  брата.  У  них  нет  никакой  нужды,  время  можно  занять  на  курсах  языка,  не  сидеть  дома.  Голда  согласилась,   но  давать  советы,   отказалась.
Чтобы   не  встретить   соседей,  Хаим  решил  попытать  счастья  в  новом  громадном  магазине  на  окраине  города,  далеко  от  их  дома.    Он дважды   возил  сюда  Дину,  она  слышала  о  скидках  по  поводу  открытия ,  цены  на  многие  товары  были  ниже,  чем  в     соседнем  супере.   Хаим  приехал  за  час  до  открытия.  За  магазином  разгружали  машины  с  товаром,   ящики  подтягивали  на  откинутый  задний  борт,  который  опускался  до  земли,  кары  отвозили  штабеля  ящиков  внутрь.  На  него  никто  внимания  не  обращал,  мужчина   в  форменной  куртке, с  телефонами  на  поясе,  что-то  объяснял  работнику,  по  виду,  репатрианту,  помогая  себе  руками.   Определив  в  нем  начальника,   встал  рядом,  ожидая,  когда  он  освободиться.  Закончив  беседу,  повернулся  к  Хаиму
                --  Что  ты  ищешь?  На  иврите  говоришь?
                --  Говорю  немножко.  Ищу  работу.
                --  Я  начальник  уборщиков,  Шимон,  сегодня  работники  мне  не  нужны.  Как  тебя  зовут? 

Он   переговорил  по  телефону,  кроме  своего  имени,  Хаим  ничего  не  понял.
                --  Стой  здесь,  сейчас  придет  Михаль,  ей  нужен  работник.

Девушка  в  куртке  появилась  через  полчаса.
                --  Ты,  Хаим?   Идем  со  мной,  возьми  в  ящике  перчатки  и  куртку.  Будешь  работать  в  зале,  зеленый  лук  обрабатывать.  Мы  платим  шесть  шекелей  за  час.  Ты  понял?   Становись  рядом  с  ними  и  делай,  как  они.  Сегодня  будешь  работать  до  семи.

Зеленый  лук,  выбирали  из  ящика  и  собрав  пучок,  надевали   круглую  резинку.  Работающие  рядом  с  ним,    разговаривали  на  арабском.  Хаим  обратил  внимание,   они  не  торопились.  Появившиеся  покупатели,  перебирали  пучки,  хотя  все  они  били  одинаковые.  Просили  приготовить  свежий  пучок. Хаим  головы  не  поднимал,  видел   только  обувь.  К  семи  пришла  Михаль  с  калькулятором,  раздала  деньги.
                --  Хаим,  завтра    приходи  к  семи  на  склад,  будешь  заниматься  цветной  капустой  и  свеклой.

                --  Работали  втроем,  появился  собеседник,   бывший  научный  сотрудник,  биолог,  из  Киева.  Он  обрадовался  Хаиму,  с  арабом  не  очень  пообщаешься.  В  сумке  у  Валеры,  кроме  бутербродов  и  детектива  имелись  шахматы.   Во  время  партии,  он  успокаивал  Хаима.
                --  Все  со  временем  утрясется,  нас  приехало  слишком  много.  Я  свои  документы  отправил  во  все  университеты,  получил  предложение  работать  в  ихтиологической  лаборатории,  у   меня  в  этой  области  нет  опыта,  подожду.   Нужны  деньги  на  учебу  детей.  Не  переживайте.  У  Вас  все,  со  временем,  наладится,  не  думайте  о  плохом.

Работа  на  складе  понравилась  Хаиму  больше,  не  было  покупателей,   готовые  к  продаже  капусту  и  свеклу,  укладывали  в  ящики,  каждый  час  кара  их  увозила  в  зал.  Саид   работал  постоянно  и  выполнял  функции  бригадира,  каждые  полтора  часа  объявлял   перерыв,   следил  за  чистотой  пола,  если    кончался  товар,  сообщал  Михаль. 
Замечаний  никому  не  делал,  все  докладывал,  нерадивый,  назавтра  не  приходил.  Рядом  с  ними  работали  бригады,  занимающиеся  другими  овощами.  Состав    постоянно  менялся, бывшие  экономисты,  инженеры,  врачи,  музыканты,  начальники  цехов  и   главные  инженеры,  учителя   до  склада,  прошли    через  неудачи  и  разочарования.
Беседовали  во  время  перерывов.    Конструктор  моторов  из  Ижевска,  не  пожилой,  но  совершенно  седой,   не  смеялся  над  шутками,  погруженный  в  свои  проблемы.  Они жили  хорошо  и  счастливо,  его  ценили  на  работе,  получил  Государственную  премию  за  разработку   нового  двигателя.  Была  хорошая  квартира,  дача,  машина.  Единственная дочь  училась  в  музыкальном  училище.   Жена,  врач,  работала  в  поликлинике,   прочитала  письмо   коллеги,  уехавшего  в  Израиль,  полное  восторга.  Не  смог  устоять  против   доводов  жены  и  дочери.   Раздали  вещи,  за гроши  продали  квартиру,  дачу,  гараж.  Неприятнояти  начались  с  первого  дня,  маклер  подсунул  сырую   темную  квартиру,  он  оказался  не  нужным,  жена  провалила  врачебный  экзамен,  впала  в  депрессию,  дочь  ушла  из  дому.  Хаим  уговорил  бывшего  лауреата,  попробовать  его  багет,  заполненный  котлетами  и  зеленью,   утешать  не  стал.  Третий,  Марк  Михайлович,  журналист  из  Харькова,  пожилой  и  грузный,   пил    черный  кофе  из  термоса.  После  работы  Хаим  вышел  вместе  с  ним.
                --  Где  вы  живете?
                --  На Кармели.
                --  Далеко  забрались.
                --  Я  на  машине.
                --  Мы  живем  рядом,  в  амидаровском  доме,  на  втором  этаже,  квартирка  небольшая,  солнечная,  нам  с  женой  хватает.  В  магазин  хожу  не  от  нужды,  нам  хватает  пособия,  еще  сыновья  норовят  помочь.   Есть  желание  посмотреть  мир,    только  раз  удалось  достать  путевку  в  Болгарию,  в Дом  отдыха.  Той  жизнью  я  был  доволен,  привык,  все  было  понятно.  Антисемитизм,  конечно,  не  радовал,  на  Украине,   с  ним  рождаются.  Богдан  Хмельницкий,  которого  надо  было  славить,  решал  еврейский  вопрос,  как  Гитлер.  Порубал  почти  полмиллиона.  Что  такое  погром,  у  нас  знают  в  каждой  еврейской   семье. Кстати,  Вы    откуда?  Я  так  и  думал,  по  вашему  акценту.  В  Риге  бывал  по  несколько  раз  в  год.  Зимой  и  летом.   Зайдем  в  кафе,  поболтаем.  Завтра  не  приду,  есть  другое  занятие 

Марк  Михайлович  заказал  кофе  и  куарасон,  Хаим,  пива.
                --  Этого  несчастного,  из  Ижевска,  мне  жалко.  Таких,  как  он,  много.  Эмиграция  легкой  не  бывает,  надо  быть  готовым  к  испытаниям  и  иметь  терпение.  Приехал  миллион,   считайте,  Харьков,   с  учеными   кандидатами,  докторами,  лауреатами,   с  хорошими  людьми  и  ворами,  бандитами  и  проститутками.  Большинство  приспособилось,  но  не  все.  Мы  с женой  сюда  не  рвались.  Два  сына  уехали  еще  в  начале  Перестройки,  оба  живут  здесь,  рядом,  купили  квартиры,  работают,  дети  в  школу  ходят.  Мы  сдали  квартиру  и  дачу,  продали  машину    и  поехали  к  детям. 

Хаим   рассказал  о   жизни  евреев  в  Риге,  свадьбах  с  хупой,   праздниках.  Марку  Михайловичу  бывать  в  Латвии  нравилось,  хоть  и  не  настоящий,  но  Запад.
                --  Было  приятно  общаться  с  уравновешенными  и  разумными  латышами. Когда  в  библиотеке  ЦК   прочитал,  об  их  преступлениях   во  время  войны,  отношение  изменилось.   И  теперь  поведение  не  слишком  разумное,   надо  им  перечитать  «Дубровского»  Пушкина  и  басни  Крылова. 

Хаим  повесть  Пушкина  не  читал,  басни  Крылова  не  помнил.  Дома,  на  балконе,  вспомнил    про  инженера,  у  него  настоящее  горе.  Слава  Богу,  С  Гришей  все  в  порядке,  хорошая  жена,  замечательные  внуки,  нужды  нет.  Надо  терпение,   они  с  Диной,  тоже  устроятся.   Не  стоит  убиваться  из-за  шести  тысяч,  как  отец  говорил,  деньги  приходят  и  уходят.    За  три  недели    в  магазине,    Хаим  познакомился   не  только  с  неудачниками.  Появлялись  молодые  врачи,  готовящиеся  к  экзаменам,  они  верили  в  удачу.  Их  коллеги,  старше  пятидесяти,  жаловались  на  униженья,    травлю.  Приехали  специалисты  с  огромным  опытом  и    высокой  эрудицией.  Незнание  иврита,  английского,  другая  ментальность,  делала  их  беззащитными.  Не  у  всех  хватало  душевных  сил  сохранять  оптимизм.  Заведующий  отделением  из  Ленинграда,  по  ночам  дежурил  на  частной  станции  неотложной  помощи,  днем  по  пять-шесть  часов   очищал  овощи.   На  судьбу  не  жаловался,  рассказывал  о  перипетиях  своих  знакомых.   Другой,     инфекционист,    заведовал  в  Новосибирске  отделением.    После  стажировки  получил  блестящую  характеристику,  но   признать  специалистом  отказались. Думал,  придется  улицу  подметать,   хорошо,  что  на  неотложку  взяли,  но  платят  копейки.  В  субботу  утром,  зашел  в  синагогу,  рядом  с  домом,  там  к  нему  подсел  старик,  из  Польши,  стал  объяснять,  что  к  чему,  страницы  сидуре   перелистывал.  Он  по-русски  прилично  разговаривает.   После  молитвы   спросил,  откуда,  чем  занимался.  Говорит,  хорошо,  что  на  иврите   читать  не  умеем,  о  нас  в  газетах  такое  пишут, что  ему  стыдно  за  журналистов.  Кто-то  это  оплатил.  Он  решил,  что  мы  специалисты  не  плохие,   если  местные  конкуренции  испугались.  Все  повторял,  надо  уметь  терпеть.  Всякое  начало  тяжелое.  Он  в  лагере  у  немцев  был,  выжил,  потому,  что  умел  терпеть.  Будет  все  хорошо.  Обещал  в  воскресенье  утром  зайти.  И  пришел  с  двумя  курами,  фруктами,  принес  базара,  весь  потный,  с  одышкой.  Минут  десять  отдыхал.  С  женой  переговорил,  она  тоже  врач.  После  субботы,  Марк,  такая  фамилия  у  старика,  поехал  к  равву,  из  Франции,  очень  хорошему  человеку.  Тот  согласился  помочь.  Жена  тоже  будет  работать.  Все  будет  хорошо.  В  среду  принес  письмо  от  равва,  говорит,  завтра  пойдем  к  начальнику.  Я  до  этого  три  раза  в  эту  больничную  кассу  заходил,  меня  секретарша  к  начальнику  не  допускала,  говорила,  врачи  не  нужны.  Марк  на  нее  даже  не  посмотрел,  начальник      взял  документы  и  положил  в  стол.  Марка  попросил  передать  привет  равву,   сказал,   есть  место в  караванном  поселке  у  репатриантов  из  Эфиопии.   Местные  врачи  их  боятся,  у  них,  если  нет  СПИДа,  есть  сифилис,  гонорея  или  туберкулез,  а  может  быть  и  все  вместе.   Мы  еще  из  школы  знаем,  что  надо  не  бояться,  а  надо  предохраняться.  На  будущей  неделе  привезут  караван  для  врача  и  для  сестры.   На   работу  могу  выходить  через  неделю  в  воскресенье. Бывший  инфекционист  оказался  большим  знатоком  медицинских  баек  и  анекдотов,   Смеялся,  даже  инженер  из  Ижевска.

             Неделю  трудился  на  складе  бывший  профессор  географии,  заведующий  кафедрой   в  Киргизии.  С  ужасом  вспоминал,  как  местное  население,  почувствовав  безнаказанность,  отрезали  головы  узбекам,  обещали   такую  участь  и  евреям,  если   не  уберутся.  С  женой  и  дочерями  удалось  бежать  в Казахстан.   О  счастливой  и  мирной  жизни  можно  только  вспоминать.  С  киргизами  и  узбеками  они   дружили,   в  гости  ходили,   шашлыки,  плов,  самсу  готовили,  казалось,  что  так  будет  всегда.  Жена  у  меня,  библиотекарь,   пошла  на  курсы  бухгалтеров,  за  год  освоила  язык,  говорит  и  ее  понимают,  я  знаю  больше  слов  и  выражений,   только  сейчас  немножко  заговорил.  Женщины  быстрее  адаптируются.  Без  английского,  и  думать  нечего  о  работе  в  высшем  учебном  заведении,   я  и  в  школе  и  в  университете  учил  немецкий.  Знание  узбекского   не  вредит,  но  никому  не  интересно.  Нужны  учителя  географии  в  школах,  согласны  взять,   нужен  язык,  иврит  стал  мне  нравится,  учу  наизусть  стихи  Бялика.  Надо  будет  и  английский  освоить,  чтобы  не  было  стыдно  перед  учениками.  Хотим  дочерям    подарок  сделать,  компьютер,  им  исполнилось  шестнадцать,  они  двойняшки.  Денег  не  хватает,  кстати,  жена  за  три  часа  уборки  виллы,  получает  больше,  чем  я  за   день.  Надо  верить,  что  все  наладится,  иначе,  дорога  в  петлю.  Правильно  старик-поляк  говорит  доктору,  терпеть  и  меньше  вспоминать  о  прошлом.  Наши  дети  страдают  сильнее,  у  нас  жизненный  опыт,  у  них  и  его  нет.  Все  ценности,  которые  считались  вечными,   рухнули,  честность,  скромность,  уважение  к  старшим    оказались  обузой.   Не  просто,  работающего   уборщиком  отца,  воспринимать,  как  руководителя  проекта  или  учителя.  Родители    лишились  заслуг  и  влияния. Все  говорят  и  пишут  о  нас,  а  надо  об  испытаниях,  доставшихся  детям.

      Заметив,  что  Хаим  старается  увильнуть  от  работы  в  торговом  зале,  Марк  Михайлович  возмутился:
                --  В  зале  работала  легче,  там  светло  прохладно.  Нам  нечего  стесняться.  Мы  не  воруем,  не  обманываем.  Уверяю  Вас,  большая  часть  покупателей  нас  не  замечают,  их  интересуют  овощи  и  фрукты.   И  Вы  на  них  не  обращайте  внимания. 

Со  временем  чувство  неловкости  перестало  беспокоить,   работа  в  зале   даже  нравилась.  Если  не  было  напарника   для  беседы,  приходили  воспоминания,   детство,  соревнования,  Расма,  он  закрывал  глаз  и  видел  ее  стоящей  под  часами, снежинки    падали  ей  на  лицо,  она  счастливо  улыбалась.  Последняя  встреча  с  Янкой,  его  широкая  спина,  он  подходит  к  двери,  медленно  поворачивается  и  поднимает  руку.  Что  стало  с  ними,  с  Расмой,  Янкой.  Дина,  выходящая  и  роддома,  крошечное  личико  Гриши.   Приятное  воспоминание,  приезд  внуков,  солидный  и  серьезный  Гриша,  красавица  Лана.  Хорошо  бы  к  ним  съездить. 

              Прислал  письмо   Паша,  зовет  в  гости,  они  с  Велтой,  хоть  и  пенсионеры,  заняты,  он  помогает  Алексею  в  работе,  она,  занята  внуками.  Квартиру,  гараж  и  машину   Алеша  сдал  в  аренду  своему  товарищу  по  училищу,  он  работает  таксистом,  деньги  копятся  в  банке.  Рейзл  передает  им  привет,  сожалеет,  что  не  может  навестить  внуков.   Привыкают  к  новым  порядкам.     Писать  о  своих   переживаниях  Хаиму не  хотелось.   Никакого  продвижения,  его  обманули,  потерял деньги  по  глупости,  Миша  обвел  его, как  ребенка.   Даже,  если  он  деньги  отдаст,  обида  останется.  Нет  успехов  у  Дины,  она  освоила  язык,  хорошо  и  красиво  говорит,  книги  читает  на  иврите,  работу  найти  не  может.  В  университете  предложили  работать  без  оплаты.   Разве  это  справедливо?  Она  же  старший  научный  сотрудник,  в  закрытом  институте  работала.  Дина  теряет  оптимизм,  плачет  после  каждого  похода на  собеседование.  Заметил  седые  волосы,  она  их  вырывает.  А  он  ничем  помочь  не  может.  Нужды  нет,  на  все  есть.  Но  без  работы  нельзя. Надо  сделать ей  подарок,  поехать  в  Канаду,   у  нее  там  не  только  внуки, но  и родители,  она  их  не  видела  больше  четырех  лет.  Все   время   находится   причина,  его  работа,  ее  курсы,  состояние  отца.   Поедем,  забудем  о  наших   заботах.   Марк  Михайлович  дал  адрес  турагентства  в  нижнем  городе,  там  работает  очень  симпатичная   русскоговорящая   девушка.    Сегодня  предложу  Дине.  Завтра  съездим, все  разузнаем.
                --  Фимочка,  ты  мои  мысли  прочитал,  хотела  с  тобой  сегодня  об  это  говорить.  Завтра   выясним,  потом  сообщим  Грише.  Ты  молодец.  Пойду,  нажарю  блинов,  устроим  ужин  с  вином.

             Девушка  посоветовала  лететь  с  пересадкой  в  Европе,   остановились  на  Праге,  через  две  недели,  чтобы  подготовить  всем  подарки.  Вышли  в  приподнятом  настроении,  решили  пообедать  в  ресторане,  на  автостоянке  Дина  остановилась. 
                --  Смотри,  Фима,  тебе  рукой  машет  мужчина,  это  Фридман,  дамский  мастер,  я  у  него  раз  прическу  делала,  за  месяц  очередь  заняла.
                --  Я  его  тоже  знаю.


Хаим  поднял  руку.
                --  Шер,  как  дела?   Давно  из  Риги?  Мы  тебя  недавно  вспоминали,  были  на  свадьбе  вместе  с  Короткиными.  Вы  вместе  в  Сервисе  работали.  Вы  живете  в  Хайфе?  Значит,  будем  встречаться.     Они  живут  в  Нетании.  Хочешь  их  телефон?
                --  Давай,  сегодня  позвоню.
                --  Звони  вечером,  у  него  два  больших  гаража,  много  работает.

Трубку  взяла  Валя.   Хаим  на  иврите,  поздоровался  и  спросил как  дела.  Слава  Богу,  все  в  порядке.   Пауза.
                --  Шер,  это  ты?   Откуда  звонишь?
                --  Из  Хайфы.

Хаим   услышал:   « Боря,  Шеры  приехали  в  Хайфу.  Я  говорю  с  ним.  Иди  сюда». 
                --  Привет,  Хаим. Давай  адрес,  завтра  после  семи  приедем.

К  приему  гостей стали  готовиться с  утра. Хаим  несколько  раз  повторял.
                --  Я  о  Боре  совсем  забыл.  Больше  десяти  лет  прошло.  Не  пойди  мы  за  билетами  в  Канаду,  не  встретили  твоего  знаменитого  парикмахера.

Дина  готовила  салаты,  пекла  Валины  пирожки,  Хаим  приготовил  плов.  За  тортом  поехал  в  фирменную  кондитерскую,  за  красной  икрой  в  русский  магазин.  В  половине  седьмого  вышли  на  балкон,  Короткины  приехали  на  старой  Субару.  Из  багажника  Боря  достал  две  сумки,  в  одной  оказались  завернутые  в  фольгу  и  полотенца  пирожки  и  термос  с  бульоном,  в  другой,  продукты.  Хаим  заранее  открыл  дверь,  долго  обнимались,  уговаривая  друг  друга,  что  совершенно  не  изменились.  Короткины    стали  смуглыми,   худыми,  Боря  поседел.   У  Вали  волосы  были  под  косынкой,  слегка  оставались  открытыми  седые  виски.  Не  изменились  только  большие голубые  глаза. Загружая  мясо  в  холодильник  Дина,  сетовала,  еле  вместилось,  Валя  успокаивала,  если  не  добавлять  все   скоро  кончается.   Выпили  за  встречу.  Хвалили  пирожки,   вспоминали  Ригу,  общих  знакомых,  Яниса.  Хаим  вспомнил  очереди   в  консульство,  отлет  и  Будапешта.  Ваш  приезд,--сказал  Боря,--  для  страны  спасение,  жаль,  что  оказались  не  подготовленными  к  приему  такого  количества   ценных  специалистов.  Но  со  временем   все  найдут  свое  место.  Когда  мы  вылетали  из  Вены,  людей  на  самолет  собирали  две-три  недели. Валя  согласно  кивнула.
                --  Нам  повезло. Группой  руководил,  уже  не  молодой  мужичок,  из  Литвы.  Мы  его  звали  Алексом.  О  себе  не  рассказывал,  больше  расспрашивал,  кто  от  куда,  где  работал,  кто  из  родных  остался.  С  нами  пару  раз  беседовал.  Меня  спросил,  знаю  ли  про  Рут-маовитянку.   Говорю,  не  знаю.  Сейчас  узнаешь.  Завтра  пойдешь  со  мной  в  контору,  заполнишь  бланк,  запишешь,  что  бабушка,  мама   мамы  еврейка.  У  тебя  два  сына  обрезанных,  для  них  это  важно.  У  нас  национальность  по  матери.  Я  ему  говорю,  что  все  уже  заполнила.  Ничего,  говорит,  новый  дадут,  я  договорился.  Будешь,  как  Рут-маовитянка.  Года  через  четыре  после  приезда  смотрю  новости,  увидела  Алекса,  он  советник  министра  иностранных  дел,   и  зовут  Израиль.  Я  потом  гиур  прошла  по-настоящему,  можно  сказать  дважды  еврейка.  Когда  Яшеньку  ранило,  молилась,  помогло,   выжил,  в  реанимации  месяц  лежал,  ему  колено  раздробило,  и  осколок  в  живот  попал.  Четыре  месяца  в  больнице  провел,  искусственный  сустав  поставили,  слава  Богу,  ходит,  даже  бегает.  Он  до  армии  в  Технион  собирался,  компьютеры  ему  нравились.  После  ранения  захотел  стать  врачом.  Не  добрал  немного  психотест,  можно  в  Румынии  или  в  Италии  учиться,  но  мы  не  согласны  отпускать  его  далеко.  Переживали,  конечно.  Ребята  подарили  нам    отдых  на  пару  дней  в  гостинице,  в  Герцелии.  По  дороге  в  ресторан,  увидела  нашего  Алекса,  сидит  в  кресле.  Говорю  Боре,  подойди,  поблагодари  за  заботу.   Боря  поздоровался,  он  встал,   вижу,  не  узнает,  потом  меня  увидел.  Помню,  Рут-маовитянка.  На  ребецен  стала  похожа.  Как  устроились?  Как  дети?  Слово   за  слово,  о  сыновьях  рассказали.  У  него    сегодня  у  сына  бар-мицва,  здесь  в  гостинице,   ждет  жену,  чтобы  все  проверить.  Дал  нам  приглашение.   Можете  конверт  не  приносить.  Но  придите  обязательно.  Гостей  было  много,  всяких,  члены  Кнессета ,  министры.  Мы,  конечно,  конверт  с  чеком  в  ящик  опустили,  родителей  поздравили,  в  буфете  угостились.  Подошел  Исраэль,  велел  стоять  на  месте,  не  уходить,  вернулся  с  солидным  господином.    Говорит:  У  моих  друзей   сын,  его  ранило  в  Ливане,  полгода  в  больнице  лежал,   не  добрал  психотест,  хочет  быть  врачом.
                -- Ты  же  знаешь,  я  не  занимаюсь  набором  студентов.  Есть  комиссия.
                --   Я  не  прошу  тебя  делать  не  твою  работу.  Парень  и  так  годы  потерял,  в  армии,  потом год   лечился,  Ему  еще  год  ждать,  чтобы  десять  пунктов  набрать?

Господин  выбрал  книжечку,  записал  данные.
                -- Ответ  придет  по  почте.  Пусть  он  будет  здоров.

Так  мы  и  на  бар-мицве  погуляли  с  министрами  и  Яшеньке  помогли.    Мишенька,  экономист,  в  банке  работает.   У  каждого  по  два  сына.  По  субботам   к  нам  приезжают.  Наше  дело  подарки  готовить.   Все  время,  пока  Валя  говорила,  Боря  молчал  и  внимательно  слушал,  как-будто,  в  первый  раз.
                --  Про  нас  вы  теперь  все  знаете,  рассказывайте,  как  устроились,  скоро  год,  как  в  стране. 

Жаловаться  на  судьбу  Хаиму  не  хотелось.
                --  Дина  успела  два  курса  по  ивриту  закончить,  может  в  Кнессете  выступать,   а  ей  предлагают  пробирки  мыть. Я  все  понимаю,  не  всегда  могу  ответить.   Помогает  идиш,  буквы  с  отцом  учил. 
Вывеску  прочитать  могу.
                --  Не   надо  стесняться,  говори,  как  умеешь,  кто  хочет,  поймет.  Как  с  работой?
                --  Хаим  работал  больше  трех  месяцев  на заводе,  уже  месяц,  как  отмечается,  с  хозяином  не  повезло.
                --   Боря,  у  тебя  знакомых, пол  Израиля,  поспрашивай. 
                --   Конечно,  постараюсь.  Может,  стоит  посоветоваться  с  Мананой,  если  она  займется,  у  Дины  место  будет.  Не  пробирки  мыть.
                --   Я  о  ней  вспомнила  по  дороге.  Завтра  же  позвоню.  Мы  с  ними,  можно  сказать,  породнились.  Наши  мальчики,  рядом  в  реанимации  лежали.    Манана,  медсестра.  Шалва,  химик,  профессор,  работает  в  Технионе,  в  лаборатории.   Чем  занимается,  не  знаю.  Он  не  разговорчивый.  Приходил,  брал  сына  за  руку  и  молился,  всю  ночь.  Они  раньше  нас  выписались.  Сын  тоже  химиком  стал,  сейчас  в  Германии  докторат  пишет.  Со  мной  Шалва  в  больнице  только  здоровался,  с  Борей   беседовал  о  детях.  Он,  не  говорун,  Манана  молчать  не  может,  и  готовить  мастерица.  Давай,  твои  документы,   передам ей.  Они  в  Хайфе  живут,  рядом  с  Технионом.    Я  к  ней  на  работу  заеду.
 
Борис  кивнул
                --  Можно  надеяться,  что  Шалва  поможет,  если  будет  возможность. Специалистов  с  большим  опытом  прибыло  больше,  чем  нужно.   Свое  место  никто  не  уступит,  придется  создавать  новые.  Для  этого  нужны деньги.  Все   постепенно  наладится,  но  не  сразу.  Твою  проблему  не  забуду.  Пока  отмечайся.   Мы  тоже  помучались.  Отправили  нас  в  Димону,  население  восточное,  нищее,  детей  много,  денег  нет.  Работать негде,  машины,  потрепанные   Субару.  Школы  нормальной  нет.
Год  промучились.  По  объявлению  устроился  в  гараж  в  Нетании,   квартиру  снял,  семью  перевез.   Работал  по  восемнадцать  часов  в  сутки.  Теперь  время  другое,  возможностей  больше,  страна  изменилась.  Все  будет  хорошо.
                --  Мы  не  жалуемся,  нужды  у  нас  нет,  квартира,  не  хуже,  чем  в  Риге,  Недавно  Гриша  с  семьей  приезжал.       В  Канаду  собрались,  там  не  только  внуки,  Динины  родители,  мы  их  больше  четырех  лет  не  видели. У  турагентства  Фридмана  встретили,  ваш  номер  узнали.  Летим  через  две  недели.

Валя  подняла  рюмку.
                --  Выпьем  за веселую  поездку  и  за  удачу.  Засиделись  мы.   Скоро  час.  Боре  в  пять  вставать.  Теперь  не  потеряемся.  В  субботу  приезжайте  к  нам.

Проводив  гостей,  убрали  и  помыли  посуду.  Проснулись  в  приподнятом,    веселом  настроении.  Хаим  засобирался  на  склад.  Дина  нарядилась,  подкрасилась,  готовясь  на  занятиям  в  клубе.
                -- Фимочка,  я  видела  хороший  сон.

Валя  позвонила   через  два  дня,  Манана  передала  документы  мужу,  он  с  ними  познакомился  дома,   похвалил,  обещал  сходить  к  начальству  попросить  полставки,  уверен,  ему  не  откажут.  Административными  делами  он  занимается  по средам,   договориться  лучше  по  телефону  в  воскресенье.

В  Технионе  Хаим  легко  нашел  нужный  корпус,  к  лаборатории  Дина  пришла   за  десять  минут,  до  назначенного  времени.  Дверь  открыла  секретарша  и  провела  в  приемную,  указала  на  стул.  Сообщила,  госпожа  Шер,  пришла,  и   показала  на  дверь  с  табличкой.
                --  Можете  зайти.

Шалва  вышел  из-за  стола,  приветливо  поздоровался,  пожал  руку.  Предложил  Дине  сесть  в  кресло.  Вернувшись  на  свое  место,  внимательно  посмотрел  на  гостью.   Привычный  для  нее   этикет  ученого--руководителя  в  Союзе.    Начали  беседу  на  иврите.
                --  Манана  передала  мне  Ваши  документы  и просьбу  Вали.  В  Латвии  бывал  не  раз,  во  время  учебы  в  МГУ  и  потом.  Вашего  научного  руководителя  хорошо  помню,  успешная  работа  в  его  институте,  лучшая  рекомендация.

Перешел  на  русский.
                --    Получил  документы  еще  двух  химиков  из  Уфы  и  Баку.  Серьезные  ученые,  но  не  знают  английского,  мы  работаем  совместно  с  американцами,  знание  языка  обязательно,  кстати,  русский  тоже  нужен.  Будете  пока  получать  полставки. 
Дальнейшее  зависит  не  только  от  меня,  больше  от  Вас.  По  дороге  захватите   папку  у  секретарши,  там  журнальные  статьи  на  английском  и  на  русском,  из  Ленинградского  института  полимеров.  Ознакомьтесь.  Манана  сказала,  что  вы  собираетесь  в Канаду,  желаю  хорошо  провести  время. 

Дина  вышла  и  бросилась  к  Хаиму,  обняла  и  заплакала

                --   Фимочка,  даже  не  верится,  мне  больше  не  надо  ходить  на  курсы.  Я  так  от  них  устала.  Меня  взяли.  Это  чудо,  что  мы  встретили  Фридмана.  Спасибо  Вале,  я  перед  ней  в  неоплатном  долгу.
                --  Перестань  рыдать,  люди  смотрят,  подумают,  я  тебя  обидел.
                --  Уже  не  плачу,  поехали  домой.

Вечером  Дина  позвонила  Вале,  долго  благодарила,   спрашивала,  как  отблагодарить  Манану.  Валя  ее  успокоила,  не  для  благодарности   Манана  помогла  ей,  она  доброе  дело  сделала.  Для  нее,  это  важно.  Она  многим  помогает,  немощных  стариков  навещает,  продукты  бедным  на  праздники  возит. 
                --  Ты  с  ней  познакомишься,  они  у  нас   бывают.  Тебе  Шалва  понравился?  Высокий,  стройный,  красивая  кипа.  Она  любит  рассказывать,  как  их  посватали,  как  он  с  первого  взгляда  в  нее  влюбился.  И  она  в  него  тоже.  Последнее  самостоятельное  решение  он  принял   под  хупой,  разбил  стакан.  Все  важное  в  семье  делает  она,  рожает  детей,   готовит  обед,  тратит  деньги,  даже  решает,  какой  галстук  ему  одеть.  Ему  остается  только  делать  детей  и  зарабатывать  деньги.  Слава  Богу,  с  этим  он  справляется.  У  них  три  дочери,  красавицы,  и  сын.  В  пятницу  вечером  мы  вас  ждем.

Готовясь  к  поездке  к  Короткиным,  Дина  собралась  приготовить  голубцы,  как  готовила  мама,  Хаим  ее  остановил.
                --  Не  ставь  людей  в  неудобное  положение.  Валя  у  нас,  кроме  своих  пирожков  и  салатов  ничего  не  ела.  Она  соблюдает  кашрут.  Куплю  красивый  торт  с  печатью  о  кошерности,  израильского  вина,  цветы.
                --  Может  перстень  подарить?
                --  У  нее,  кроме  обручального  кольца  на  руках, украшений  нет,  в ушах  маленькие  сережки.
                --  Маленькие,  но  с  большими  бриллиантами.
                --  Жизнь  долгая,  как  говорил  Алекс,  отношения,  дороже  денег.
           Пятикомнатная  квартира  Короткиных  на  десятом  этаже  многоэтажного  дома,  была  убрана  к  субботе,  в  салоне   стол  был  покрыт  белоснежной  скатертью,  в  центре   на  подносе  лежала  покрытая  салфеткой  хала  и  бутылка  вина.   Приезд   гостей  их  обрадовал,  какой  шабат  вдвоем.   Весело,  когда  приезжают  сыновья    с  женами  и  внуками.  В  комнатах  сыновей  теперь  стоят  детские  кроватки  и  ящики  с  игрушками.
Обед  напомнил  Хаиму  субботние   застолья  у  мамы.   Говорить  об  устройстве   Дины,  Валя  отказалась.
                -- Сколько  можно  благодарить,  тем  более,  что  я  только  документы  передала.  Возможно,  Шалва  взял  бы  тебя  и  без  посредников. 

Говорили  о  детях  и  внуках,  вспоминали  знакомых. Валя    рассказала,  как  они  ловили  раков,   промокшего  Борю,  она  нарядила  в  свои  спортивные  шаровары  и  жакет  с  воланами,   чтобы  согреться  бегали  вокруг  костра.   Гости  смеялись,  Боря,  как  всегда,
слегка  улыбался.
                --  Какое  счастливое   время  было,  правда,  Боря.
                --  Счастливые  мы  и  сейчас,  но  не  молодые.               

Обсуждали  поездку  в  Канаду,  все  кто  туда  ездил  в  восторге.   Они  не  могут  себе  позволить  длительные  поездки,   из-за  занятости  Бориса.  Валя  ездила  навещать  родителей,  их  положение  тяжелое,    нет  лекарств,  у  людей  нет   работы.   Ежемесячно  посылает   доллары.  Собирается    на  прием    к начальнику  в  МВД,  просить  разрешение   привезти  их   в  Израиль.   Домой,  на  ночь  глядя,  не  отпустили,  уложили  спать  в  гостевой  комнате.  Утром  гуляли  по  набережной,  обедали,  отдыхали.

                Перелет  через  океан  не  показался  трудным  испытанием,  в  Праге  погуляли  по  центру,  утомились,  в  самолете  выпили  коньяк,  Хаим  двойную  дозу,  и  задремали  под  ровный  шум  двигателей.  Остаток  пути  по  очереди  прогуливались   по  всей  длине  лайнера.  В  аэропорту  в  толпе  встречающих  увидели  Лану  с Гришей,  после  радостных  возгласов  и  объятий,  погрузили  чемоданы  в  багажник  большой  машины.  Дорога  от  аэропорта  широкая,    многополосная,  машины  по  ней  несутся,  после  нескольких  развязок,  выехали  на  городскую улицу,  тоже  широкую,  полную  транспорта.  Строения  окружены  деревьями.  Миновав   пару  светофоров,  свернули  налево,  в  парк,  на  узкую  улочку.  По  сторонам,  в  отдалении  стояли  дома,  похожие,  но  не  одинаковые,  отличались  высотой  и  величиной,  убранством  крыльца  и  входной   двери.  У  всех  ухоженная  лужайка  и  палисадник  с  цветами.   Царил  покой  и  тишина.  Затормозив  у  солидной  виллы,  въехал,  в  открывшиеся  ворота  гаража,  автоматически  включилось  освещение.  Дом оказался  выше  и  больше,  чем  на  фотографиях,  где  был  виден  только  фасад. 
                --  Еще  раз  с  приездом.  Мы  дома. 


Родители   ждали  их  в  холле  у  входа  в  креслах.  У  Дины  перехватило  дыхание,  как  они  изменились.  Отец  похудел,  лицо  стало  морщинистым,  но  стоял  он  прямо,  мама  пополнела,  слегка  сгорбилась,   потеряла  властный  взгляд.  Платье  на  ней  была  новое,  магазинное.  Дина  обнимала  их,  вытирала  слезы  и  повторяла
                --  Вы  почти  не  изменились.  Как  долго  мы  не  виделись.  Сколько  событий  произошло  за  это  время.  Мы  были  уверенны,  что  вы  живете  с  Гришей.
                --  Мы  с  Володей  сами   решили  переселиться  в  пансионат.  Гриша  и,  особенно  Лана,  отговаривали.   Там  хорошие  условия,  сами  увидите,  врач  приходит,  еду  можно  заказывать,  все  привезут.  Каждое  утро  горничная  прибирает.  Если  Володе  захочется  пирожков  или  голубцов,  идем  в  магазин,  покупаем  продукты,  и  я  готовлю  у  себя  на  кухне.  Здесь  на  кухне  есть  хозяйка,  три  раза  в  неделю  приходит  на  четыре  часа.

Лана  вкатила  тележку  с  кофе  и  сладостями,  обняла  и  поцеловала  Лидию  Петровну,  присела  рядом.

                -- Видишь,  какая  она  добрая,  я  ее  как  внучку  люблю.  И  по-русски  уже  немного  понимает.

Согласно  кивнув,  Лана   сказала  Дине  по-английски.
                --  Обедать  будем  в  пять.  Придут  мои  родители.  Попейте  кофе,  сейчас  принесут  бутерброды.   Отдохнете  немножко.  Сейчас  няня   приведут  детей  с  прогулки,   покормит  и  уложит  спать. 

Дети  и  улыбчивая  филиппика  появились  в  холле  бесшумно,  забрались  на  колени  Владимира  Григорьевича,    Хаим   возмутился,
                --  Почему  дедушку  не  замечаете?   Сейчас  уеду. 
Он  поднял  внучку  над  головой   и  закружился.   Девочка   звонко  смеялась.  Шон   подбежал,  и  тянул  ручки  вверх.  Его  Хаим  усадил  на  шею,  слегка  заржал  и  поскакал  между  кресел.  Рибека    держала  его  за  штанину.
                --  Ради  этих  гонок  я  сюда  летел. 

Филиппинка,  улыбаясь,  молча,  сняла  Шона  с  плеч  Хаима,   взяла   за  руку  девочку.  Извинилась  и  удалилась.  Владимир  Григорьевич  помахал  им  рукой.
                --  У  няни все  по  часам,  сейчас  помоют  руки,  поедят  и  отдыхать.

Лана  часто  удалялась  на  кухню,  возвращалась  с  необычными,  вкусными  угощениями.  Предложила  Дине  посмотреть  кухню.   Их  приветливо  встретила  не  молодая  китаянка,  повар  из  ресторана.    Рыба  и  мясо  лежали  на  отдельных  столах,   вдоль  стены    стояли  кухонные  комбайны,  несколько  духовок  и  холодильники.  В  центре  две  плиты,  электрическая  и  газовая.  Стены  покрыты  кафелем  с  рисунком.   Лана  смотрела  на  свекровь.
                --  Вам  нравится?   Когда  мы  поженились,  здесь  кроме  старой  газовой  плиты,  духовки  и  холодильника  ничего  не  было.  Спасибо  папе,  он  помог.
                -- Очень  красиво.   В  Израиле   такие  кухни  только  в  ресторанах.

Хаиму  Гриша  показал  спортивный  зал  в  цокольном  этаже,  со  шведской  стенкой,  перекладиной,  велосипедом  и  дорожкой  для  ходьбы  и  бега.   В  углу   лежали  гантели  и  штанга,  рядом  висела  боксерская  груша.  В  другом  углу  лежали  клюшки  и  мячи  для   игры  в  гольф. Гриша  показал,  как  работает  дорожка,  Хаим  попробовал,  покрутил  педали  велосипеда.
                -- Можешь  утром  совершить  прогулку  на  велосипеде  до  Майори  и  обратно.  Отдохнуть   и  попариться   или  посидеть  в  сауне,   рядом  квадратная  ванная   вместо  бассейна,  туалет.
                -- У  вас  на  каждого  члена  семьи  свой  унитаз?
                --    Не  только  унитаз,  ванная.  Всего  пять.  Рядом  с  вашими  комнатами  тоже  есть.  Там   Дед  с  бабушкой  жили,  вдруг, собрались  в  пансионат.  Лана  очень  расстроилась.  Я  понимаю,  бабулю  раздражает   повариха,  она  привыкла  быть  хозяйкой. 
Теперь  ездим  по  субботам  и  воскресеньям,  привозим  и  отвозим.  Дети  по  ним  тоскуют,  особенно,  по  деду.   К  ним  часто  тесть  заезжает  с  бутылкой  водки  «Серый  гусь»   и закуской.  Он  деда  иначе,  как  сэр  колонел  не  называет.  Интересно,  о  чем  они  говорят,  как  друг  друга  понимают.   Отдыхайте  час - полтора,  Майкл  всегда  приходит  во  время.

Отдохнуть  не   удалось,  Дина  решила  погладить,  помявшиеся  в  чемодане  платье  и  рубаху  Хаима.  Прилегли  на  полчаса.  Стол  накрыли  на  втором  этаже.  Сваты  появились  ко  времени,   спросили,  как  долетели.   Майкл поцеловал  руку  Дине,  Хаим,  Лили,  сватьи  обнялись  и  поцеловались.  Лили  отвесила   поклон.
                --  Мы  должны поблагодарить  Вас  за  хорошего  мужа  нашей  дочери,  он  стал  для  нас  сыном.
                --  Мы  старались,  и  рады.  Спасибо  за  Лану,  она  добрая  жена  и  хорошая  мать.  У  нас  не   было  дочери,  теперь  есть.  Мы  благодарны  ей  за  прекрасных  внуков.
                --  Дорогая,  Дина,  вы  так  красиво  говорите  по-английски,  Могли  бы  быть  членом  парламента.  Примите  наш  скромный  подарок.
 Майкл   падал  открытую  коробочку  с  золотыми  сережками.

Глядя  на  Лили,  Хаим  обрадовался,  что  Дина  прислушалась  к  его  совету,  не  надевать   на  себя  ювелирный  магазин,   не  забывать,  что  сватья  жена  миллионера.   Открыв  кожаный  футляр,  подал  Лили    янтарные  ожерелье  и  браслет,  украшенные  золотой  нитью.  Поблагодарив,  сватья   громко  выразила  восторг,    и  ушла.  Вернувшись,
  встала  перед  мужем,   он  внимательно  осмотрел  подарок.
                --  Вещь  старинная.  Великолепная  работа.  Очень  дорогая.

Дослушав  перевод,  Хаим  кивнул.  Циля  купила   набор   не  дорого у  офицера,  у  скупки,  когда  занималась  кофточками  и  платьями.  Он  ей  уговаривал,   сказал,  что  взял  его  в  замке  немецкого  барона  под  Кенигсбергом.   К  застолью  няня  привела  детей.   Хаим  пару  раз  их  подбросил,   они  радостно  смеялись.  Майкл  беседовал  с  Владимиром  Григорьевичем  и  Хаимом,  Дина  с  Лили.  Мужчины  выпили  водки,  После  трех  рюмок,  Хаим  стал  понимать  свата  без  помощи  Гриши.    Гости  хвалили  необыкновенную  и  вкусную  еду.  Сваты  после  обеда  не  задержалась,  чтобы  не  мешать  Хаиму  и  Дине  отдохнуть  после  длительного  полета.   Они  ждут  их  у  себя.  Майкл  предложил  отвезти   дедушку  с  бабушкой,   но те  отказались.  В  беседе  по  русски  Лана  участия  не  принимала,  но  слушала  с  интересом,  когда  говорил  Гриша  согласно  кивала.  Она  занималась  языком  с  учителем.  Обняв  бабушку,  Гриша  посетовал.
                --  Не  захотели  жить  с  нами,  никакие  уговоры  не  помогли.  Там  может  им  веселей,  много  евреев  говорят  по-русски,  и  на  идиш.  Теперь  по  субботам  и  воскресеньям   привозим  и  отвозим.  Дети  все  время  спрашивают,  где   дедушка  и  бабушка.
                --  Доживете  до   наших  лет,  поймете,  что  такое  старость.  Пожилые  не  должны  жить  вместе  с  молодыми,   наш  жизненный  опыт  устарел.   Мы  с  Идой  довольны.    Малышек  видим  каждую  неделю.   По  ним  мы  очень  скучаем.  На  неделе,  иногда,  заезжает  Лана  с  детьми,   Майкл  балует  нас  деликатесами.  Большинство  постояльцев  говорит  на  русском,  получают  книги  и  газеты.  Есть  бывшие  израильтяне,  один,  из  Литвы,  выжил   в  гетто,  сразу  после  войны   приехал  в  Палестину.  Поехал  в  Канаду  на  несколько  лет,  до  сих  пор  жалеет,  что  не  вернулся.  Был  молодой,  открыл  мебельный  магазин,  разбогател,  здесь  выросли  дети,  есть  внуки.  Часто  повторяет: 
«  Аз  ох  ун  вей  на  соловей,  когда  поет  он  на  чужбине».  Фима,  вы  к  нам  не  собираетесь?
                --  Серьезно,  нет.  Только  на  уровне  разговоров. Приезд   Гриши  с  семьей,  был  для  нас  праздником,  мы  почувствовали  себя   дедушкой  и  бабушкой. 
Во-первых,  не  хочется  создавать  никому  лишние  проблемы,  во-вторых,  мы  уже  не  молоды.

Хаим  посмотрел  на  сына.
                --  Для  этого  надо  быть  молодым,  сильным  и  настойчивым.  Не  уверен,  что  в  Израиле   Гриша имел  бы  такой  дом.  Но  и  у  нас,  кто  устроен  и  работает  много,   живет  хорошо.
Всех  развеселила  Лана.
                --  Если  бы  Грегори  не  приехал  в  Канаду,  пришлось  бы  мне  ехать  в  Израиль.
                --  Не   волнуйся,  он  знал,   за  кем   и  за  чем  ехал.  В  Израиле  на  лыжах  далеко  не  уедешь.    Знакомого  Владимира  Григорьевича    никто  не  выгонял,  сам  искал,  где  лучше.  Здесь   ему  повезло.  Я  знаю  много  грустных  и  даже  трагичных  историй,  особенно  про  врачей. Кому  за  пятьдесят,  трудно  приспосабливаются  к  новым  условиям,  болезненно  переживают  потерю   социального  положения.    Молодым  легче.  Во  всяком  деле  нужно  везение  и  удача.   Для  меня  Израиль  последняя  остановка,   в  еврейском  государстве  мечтали  жить  родители,  там  могила  мамы.
             Владимир  Григорьевич  пожалел,  что  не  удастся  посмотреть  страну,  политую  еврейской  кровью  и  потом.  Познакомиться  с  родственниками,   такие,  как  Коби  воевали  не  только  с  арбами,  но  и  Россией  и  победили.  Они  герои. 
                --  Засиделись  мы.  Ида,  прощайся,  поедем.  Дадим  гостям  отдохнуть.   Завтра  приедут  к  нам.
             Дина  ушла  в  комнату,  Хаим  резвился  с  внуками,  но  не  долго,  их  забрала  няня.  Гриша  предупредил,  желательно  хорошо  отдохнуть,  завтра  их  ждет  не  легкий  день.  Они  с  Ланой  взяли  трехдневный  отпуск.  После  завтрака  поедут  осматривать  город,  поднимутся  на  телебашню,  увидят  весь  город  и  озеро  Онтарио.  Поедят  пельмени  в  русском  ресторане.  Побывают  в  деловом  центре  и  в  подземном  городе,  где  в  зимние  морозы  можно  гулять  без  пальто.  Домой  вернутся  к  четырем,  отдохнут  и  поедут  на  обед  к  бабушке,  без  детей.  Послезавтра  всей  семьей   посетят   зоопарк,  он  громадный,  по  нему  передвигаются  на  поезде,  из  окон  видна  жизнь  зверей  в  дикой  природе.  Лана  с  детьми  уедут  домой  после   обеда,  чтобы  не  нарушать  режим,  они  продолжат  осмотр.  Кроме,  заказанных  ими  туров  на  Ниагарский  водопад  и  в  Монреаль,  они  дарят  им  прогулку  по  озеру  с  осмотром  ста  островов. Все  экскурсии  начинаются  от   торгового  центра,  пешком  до  него  двадцать  минут,  не  торопясь.  Спокойной  ночи.   Хаим  открыл  дверь  аккуратно,   чтобы  не  разбудить  Дину.  Она  еще  не  ложилась,  читала  статью.
                --  Забудь  о  проблемах,  отдыхай. 
                --   Мне  надо   просмотреть  материал,   хочу   выйти  на  работу   назавтра  после  возвращения.
                --   Завтра  с  утра  мы  едем  с  Гришей  смотреть  город.
                --   Я  планировала  с  утра  идти  к  родителям.
                --   Гриша  договорился,  они  ждут  нас  к  пяти  к  обеду. 
            
             В  пансионат  пошли  пешком,   через  парк, медленно.  Можно   на  автобусе,  но  займет  больше  времени.  Шестиэтажное  здание,  окруженное  деревьями,   выглядело  жилым  домом.  У  входа  сидел  дежурный,  он  предупреждал  о  приходе  посетителей.  Владимир  Григорьевич  встретил  на   площадке  третьего  этажа  у  открытой  двери.  Прихожая  переходила  в  небольшой  холл,   дверь  вела  в  просторную  спальню,  с  двумя  кроватями,  у  окна  на  столике  лежали  книги,  газеты,  стопка  писем.  Кухня  не  больше,  чем у  них  в  кооперативной  квартире.  Прибодрившаяся  Лидия  Петровна,   в  фартуке,  хлопотала  на  кухне.  Пахло  пирожками,  цимесом,  фаршированной  рыбой.  Мамочка, --воскликнула  Дина, --у  тебя стол  не  хуже,  чем  в  Риге.  Какая  красивая  фаршированная  рыба,  паштет,  грибочки,  огурчики.
                --  Мы  готовились  заранее,  несколько  раз  ходили  в  русский  магазин.  Делали  заготовки. 

Разговорчивая  Лидия  Петровна,  стала  молчаливой,  Владимир  Григорьевич  --  более  многословен.
                --  Как  вам  наше  жилье?  В  нашем  пансионе  есть  однокомнатные,  трехкомнатные  и  даже  огромные  апартаменты.  Как  говорит  наш  сосед,  все  по  деньгам  и  за  деньги.  Если  их  много,  можно  заказать  солнечную  погоду  в  день  своих  похорон. Все   здесь  живут  прошлым,  воспоминаниями. 
                --  Папа  переписывается  с  Розой,  он  отправил  поздравление  к  Новому  Году,  она  ответила.  Володя,  расскажи.
                --  Ничего    веселого  там   не  происходит,   Роза  и  Федя  на  пенсии,  живут  тяжело.  У  дочери,  медсестры,  двое  детей,    муж  инженер,  работает  рабочим,   денег  не  хватает.  Сын  оказался  деловым,  у  него  столовые,  ресторан,   изредка  помогает.  В  прошлом  году   Роза   упала  дома,  сломала  бедро,  прооперировали  в  институте  не  удачно.  Ходит  с  палочкой.  Профессор  посоветовал  не  соглашаться  на  повторную  операцию,  если  есть  возможность   поехать  в  Германию  или  в  Израиль.  Она  не  крещенная.  Сама  на  себя  и  детей  крестики  одела. Они  собрались  в  Израиль,  Федя  согласен,  у  него  своих  болячек  хватает.  Дочка  с  семьей  тоже.   Мы  ей  отправили,  наше  свидетельство  о  браке  и  ее  метрику.   Немного  долларов.  Они  уже  оформляют  документы.   Посоветовали  поселиться  в  Хайфе.  Я  всегда  евреев-выкрестов,  всяких  Абрамовичей-Ивановых  и  Хаимовичей-Петровых  всегда  остерегался,  презирал.
С  Розой  мало  общался.  Теперь  думаю,  может,  мы  виноваты,  упустили,  вовремя  не  остановили. 
             О  сестре  Дина  знала  не  много,  привыкла  к  принятому  в  семье  порядку,  о  Розе  не  говорить.  Лидия  Петровна  вытирала  слезы.
                --   У  тебя,  Диночка,  одна  сестра.  Что  было,  прошло.  Фимочка,   у  тебя  доброе  сердце,  помоги,  хотя  бы  советом.  В  чужой  стране  важно,  чтобы  было  кем   посоветоваться. 

          Неделя  ушла  на  экскурсии.  Поражал  простор,  бескрайность  национальных  парков,  огромные  озера,  широкие  дороги.  Длинные  грузовики,   с кабинами – избушками,  двигались  вереницей.  Дома  на  колесах,  прицепные  и  автономные,   перемещались  в  двух  направлениях.  Мотели  для  них  с  подводкой  воды  и  электричества,   выглядели  поселками   на  обочинах  дорог.  Монреаль  с  европейским  обликом,  красивыми  домами,  олимпийским  стадионом  со  съемной  крышей,  с  великолепными  соборами  и  вызывающим  презрением  к  английскому,    сильно  отличался  от  Торонто.   По  сельски  сонная  Оттава,  с  улочками,  неловкими  гвардейцами,  изображающими  парад  перед  парламентом,  не  производила  впечатления   столицы.    Водопад,  поделенный   с  Америкой,  грохотал,  поднимая  горы  брызг,   окрашенных  радугой. Маленький,  дрожащий  от  напряжения,  катерок  с  туристами,   вызывающе    приближался  к  падающей  лавине,  дразня  ее.  Последней  была  экскурсия  по  озеру  с  осмотром  островов.   Сопровождала  группу  стройная  высокая  женщина  со  следами  былой  красоты.  Пока  туристы  усаживались  в  автобусе,  успела  сообщить,  что  зовут  ее  Алена,  приехала  из  Харькова.   дочь  уговорила,   она  с  мужем  целый  день  на  работе,  а  кто  будет  за  детьми  смотреть.  Про  маму  вспомнила.   Ей  здесь  не  нравится,  уедет  обратно  к  другой   дочери. По  дороге  предложила  заехать  посмотреть    хозяйство  выходцев  из  Германии,  кто  захочет,  может  купить  местный   мед.   На  большом  щите  рядом  с  просекой рисунок  с  приблизительным  изображением  пчелы  и  кресла-качалки,  возле,  столб  с  колоколом.  В  глубине  леса  стоял  кирпичный  дом  с  фундаментом  из  валунов,   рядом  столярная  мастерская и  длинная  клеть.  Хозяин  в  белом  фартуке,  стоял  у  стола,  на  нем  банка  меда  и  деревянные  палочки,  рядом  ведро,  для  использованных.  Им  понравился  необычный  вкус  и  запах,   продавал  мед  молодой  человек  в  лавочке  в  доме.  Дина  купила  литровую  банку  и  фигурки    медведя  и  лося  покрытые  лаком  для  внуков.  У  причала   стояли  белые,   дорогие  яхты,   моторные  лодки  и   пассажирские  суда.    На  мощный  катер  погрузили  еще  одну  англоговорящую   группу. Гидессы  обрадовались  встрече,  расцеловались  и посудачили  по - русски,  пока   туристы  медленно  проходили  на  палубу.  Пересчитав  всех  по  головам,  Алена  крикнула  подруге: «Мои,  на  месте».  Испугавшись  ветра,  Дина  вслед  за  Аленой  ушла  в  салон.   Катер  совершил  большую  дугу  и  направился  к  островам,   постоянно   меняя  направление.  Часть  островов   выступали  над  водой  кучно,  некоторые  соединяли  мостики.   На  больших,  за  деревьями  виднелись  дома  спортивные  площадки,  беседки.  На  малых,  выступающих  над  поверхность  воды,  как  голова  кита,  на  вершине  располагался  дом  или  домик.   Алена   рассказала,   на островах  живут  только  богатые  или  очень  богатые,  каждый  остров,  даже  крошечный  стоит  миллионы,  и  поменял  много  владельцев,  государство  продавало   их  по  доллару,  не  зависимо  от  размера  в  30-х  годах,  покупали  не  охотно.  Стоя  на  корме,   Хаим  увидел на  одном  из  островков  белый  двухэтажный  домик,  похожий  на  дачу  Яниса.  Дачные  участки  в  Саулкрасты   давали  всем.  Дина  отказалась   категорически,    Янис  с  женой,  крестьянские  дети,  быстро   поставили  игрушечный  двухэтажный  домик  из  белого  кирпича,  посадили  яблони  и  кусты.  Каждый  год  на  исходе  теплого  времени,  когда  литья  начинают  терять  сочную   зелень,  и  воздух  наполнен  ароматом  созревших  яблонь,   Янис  собирал  друзей  на  шашлык.   Мясо  привозили  гости.  Мужчины  в  костюмах  при  галстуках,  жены   нарядные, украшенные  золотом.  Хозяин  угощал    светлой  брагой.  Секрет  изготовления,  которой  он  узнал  от  отца,  а  тот  от  деда.  Сила  напитка  в  добавленном  меде,  даже  Лачплесис  после  трех  стаканов  запоет: « Мана  дзимтене  миля».  Все  знали,  брагу  Янис  берет  у  доцента- историка  из  университета,  владельца,  старенькой  «копейки».   Катер  резко  повернул,  Хаима  сильно  качнуло,  несколько  секунд   возвращался  в  действительность. В  салоне  Алена  рассказывала  о  владельце  острова  с  дворцом.  по  его  заказу  повар  создал  приправу  «100  островов».  Дина  записывала  в  блокнот,  Хаим  сел  рядом  и закрыл  глаза.

            После   изнуряющей  израильской  жары  не  злое  солнце,  короткие  проливные  дожди,  запах  мокрого   леса  в  парке,  прохладные  вечера  были  подарком. По  утрам  Хаим  уходил  в   парк,  любовался  сочной  травой,  наблюдал  за  ловкими   белками,  на  мостике,  через речушку,  слушал  баюкающее  журчание  воды.  Редкие  встречные,  здоровались,  улыбаясь,  как  бы  поздравляя  с  новым  днем.  Дина  от  предложения  составить  компанию  отказывалась,  листая  статьи.
                --  Химия  не  убежит,  здесь  нам  осталось  быть  несколько  дней.
            
 Дни  проходили  в  развлечениях  с  внуками,  разговорами  с  родителями.   Ходили  в  торговый  центр,  который  занимал  не  менее  гектара.   Дина  купила  маме  роскошную английскую  шерстяную  кофту,  отцу --  американские  зимние  ботинки.  Вечерами  с  Гришей  и  Ланной  ездили  в  центр  города.  Побывали  в гостях  у  сватов.  В  престижном  районе,  на  берегу  озера.   Обед  прошел  по-семейному,  пришли  старшие  братья  Ланы  с  женами  и  детьми.  Майкл  развлекал  гостей,  наполнял  рюмки,  Лили,  занималась  внуками.   Приезд  гостей  внес в  жизнь  родителей     прилив  бодрости.  Лидия    Петровна  с  удовольствием  пекла  ватрушки  и  пироги  с  яблоками,  варила  борщи.  Отец,  обычно,  не разговорчивый  с  дочерьми,    охотно  беседовал  с  Диной. 
                --  Мой  дедушка,  твой  прадедушка,  был  правоверным  евреем,  картуз  не  снимал,  в  синагогу  ходил  утром  и  вечером,  постился.  Мой  отец,  твой  дедушка,  которого  ты  не  видела,  старался  Бога  не  гневить,  но  в  синагогу  ходил  по  праздникам,  дома  шапку  снимал.  Нас  детей  учил  не  воровать,  не  обманывать.  Он  много  и  тяжело  работал,  чтобы  прокормить  семью.  Немцы  вместе  с  местными  полицаями   расстреляли  все  евреев,  и  тех,  кто  молился   и  тех,  кто  в  синагогу  не  ходил.   Трудно  верить  в  Бога,  который  не  защитил  стариков,  женщин  и  детей.  Я  остался  живым   благодаря  чудесам,  два  раза  убивали  стоящих  рядом  со  мной,  мне  удалось  выбраться  из  горящего  танка,    и  выйти из  окружения.   Мы  с  мамой  прожили   долгую  и  счастливую  жизнь,  дожили  до  правнуков.  Никто  не  приходит  в  этот  мир  навечно,  даже  пророки.  У  кого  просить  счастья  для  детей,  внуков,  правнуков?  Хожу  по  субботам  в  синагогу  прошу   здоровья   и  долгих  лет  Вам  и  легкой  смерти  для  нас.  Может,  услышит.

               Его  волновало,  кем  вырастут   Шон  и  Рибека.  Озабочен  этим  и  Гриша,  ходит  на  праздники  с  семьей  в  синагогу,  дети  два  раза  в  неделю  посещают   общинный детский  сад.   Лана  зажигает  свечки  перед  субботой,  продукты  покупает  в  кошерном  магазине.   Есть  надежда,  что  на  Грише  не  кончится  еврейство  в  нашей  семье.   В   день  перед  отлетом,  после  обеда  Дина  и  Хаим  собрались  уходить,  чтобы  родители  отдохнули  перед  прощальным  ужином.  Гриша  заедет  за  ними.  Владимир  Григорьевич  посмотрел  на  жену.
                --  Ида,  нельзя  откладывать,  надеюсь,  что  доживем  до  следующего  приезда,  но  не  уверен.   Принеси  мешочки.
            
 Лидия  Петровна  вернулась  с двумя  мешочками, кожаным,  с орнаментом,   и   шелковой  тесьмой,  и побольше,  холщевый,  завязанный  шнурком.  Содержание  красивого  мешочника  Дине  было  известно,  в нем  хранились  мамины  украшении,  отец  дарил  к  каждому  дню  рождения  золотые  серьги,  перстни,  браслеты.    Привозил  подарки  из  командировок,  Дине  нравились  перстень  с  бриллиантом  из  Еревана,  массивный  браслет  из  Душанбе.  Со  временем  Лидия  Петровна  стала  разбираться   в  ценности  и  красоте  ювелирных  изделий.  Знала,  что  к  чему  одеть,  чтобы  не  выглядеть  березой  с  еловыми  шишками.   Оставаясь  одна  дома,  Дина  перед  зеркалом,  примеряла  содержимое  красивого  мешочка.   Лидия  Петровна  положила   мешочки  на  стол.
                --  В  кожаном,  мои  украшения,  холщевый,  папа  привез  с  войны.   Мне  он   запретил  ими  пользоваться.  Мы  взяли  из  него  несколько  предметов,  для  оплаты  проживания  в  пансионате,  можно   сказать,  живем  за  ваш  счет. 

Вспомнилось  Дине,  как  услышала,  вернувшись  из  школы,  раздеваясь  в  коридоре,  сердитый  голос  отца.
                --   Это  не  твое,  тебе  своих  побрякушек  хватает,   можно  магазин  открывать.
            
 В  столовой  отец  начинал  обедать,  мама   стояла  у  другого  конца  стола,  пряча  что-то  в  кулаке.  Увидев  дочь,   отец  перешел  на  идиш.  Мама  не  отвечала.

                --  Битва  за  Будапешт  была  очень  тяжелой  и  кровавой,  Длилась  четыре  месяца.  Немцы  вместе  с  венграми  отчаянно  сопротивлялись,  пытаясь  освободить  окруженную  в  Буде    группировку.  Потеря  Будапешта  лишала  Гитлера   нефти  и  открывала  дорогу  на  Берлин.  Нас  постоянно  перемещали,  мы  не  выходили  из  боев.  Буду  освободили  в  начале  февраля,  было  холодно.  Мы  заехали  во  двор  со  сквером  в   центре.  Входные  двери  были  заперты.  Солдаты  взломали  их  и  проверили  квартиру  на  первом  этаже,    с  начальником  штаба,  подполковником,  Сергеем  Илларионовичем,   вошли  в  нее.   Подполковник,   я  думаю,  был  из  «бывших»,  до  войны  в  Москве  инженером  работал,  говорил,  что  отец  его  тоже  инженер. К  началу  войны  командирские  кадры  были,  в  основном,  от  сохи,  или,  как  я,  из  бедноты.   Обстановка  в  в  квартире  богатая,   красивая,  картины  на  стенах,  на  кухне  хлеб  черствый.   Полковник    увидел  в  коридоре  дверь,  которую  солдаты  не  заметили.  Она была  не  заперта,   вела  в  полутемную  комнату,  два  больших  окна  закрывали  щиты,  свет  проникал   через  щели.  Подумал  аптека,  стеклянные   шкафы,  прилавок.   На  прилавке   лежали  кучками  украшенья. Я  цену  золота  не  очень  понимал,  в  семье  его  не  было, обручальное  кольцо  было  у  мамы,  свое  отец  выменял  на   хлеб   во  время  голода.  Подполковник  стал  засыпать   кучки  в  полевую  сумку.
                --  Владимир  Григорьевич,  возьмем,  сколько  сможем.  Не  мы,  другие  заберут.  Война  скоро  кончится,  надо  думать  о  будущем,  о  детях. 
                --   У  меня  сумка  была  вроде  гармони,  кожаная,  командир  полка  подарил,  он  забрал  ее  у  пленного венгерского   полковника,  в  нее  несколько  кучек  засыпал.  Потом  понял,  не  из  любви  меня  Сергей  Илларионович  уговаривал,  а  чтобы  молчал.   Несколько  дней  таскал  потяжелевшую  сумку  на  себе.  Мешочек,  можно  сказать,  фирменный,  сам  сшил  из  наволочки.   Сергей  Илларионович    после  войны  закончил  Академию,  стал  генералом.  Встретил  бы,  поблагодарил.   Оба  мешочка  отдаем  вам,  другого  наследства  у  нас  нет.  Просим  тебя,  Дина,  поделись  с  сестрой,  она  наша  дочь.

Лидия  Петровна  добавила.
                --  И  твоя  сестра,  родней,  чем  Роза,  у  тебя  никого  нет.
             
               В  телефонном  разговоре  Голда  рассказала,  что  отца  пришлось  госпитализировать,  но  не  сообщила  о  резком  ухудшении   его  состояния,  не  хотела    расстраивать  брата  и  портить  отдых.  Через  несколько  дней приедет  и  сам  все  увидит.
Приехав  домой  из  аэропорта,  Хаим  позвонил  сестре,  ни  дома,  ни  в  ресторане  не  было.  Связался  с  Маратом,  он  посоветовал,  срочно  ехать  в  больницу,  отец  в  крайне  тяжелом  состоянии,  Голда  там.   Медсестра  его  похвалила:
                --  Вы  приехали  вовремя,  успели,  Голда  провела  в  больнице  двое  суток,  только  что  вышла,  принять  душ.  Скоро  вернется.  Идемте  в  палату.

Кислородная  маска  закрывала  нос  и  рот,  он  часто  дышал,  глаза  не  открывал.   Пальцами  теребил  одеяло.  Хаим   взял  отца  за  руку.
                --  Папа,  открой  глаза.  Ты  меня  слышишь?  Мы  прилетели  сегодня. Открой  глаза.
Хаим  гладил  руку,  повторяя:
                --  Папа,  открой  глаза,  это  я,  Хаим.
Неех  открыл  глаза  на  секунды,   зашевелили  губами,  задышал  громче  и  чаще.  Через  несколько  минут  дыхание  прекратилось.  Хаим  хотел  позвать  помощь,  но  медсестра  стояла  за  его  спиной.
                --  Все, отмучался.  Пойду,  сообщу  дежурному  врачу.  Вы  поплачьте,  это  помогает.

                Первые месяцы  работы   Дины  в  лаборатории  оказались  тяжелым  испытанием,  она  возвращалась  домой  расстроенная   с  головной  болью,  в  слезах.
                --  Они  со  мной  не  здороваются,  отворачиваются,  когда  я  прихожу.  Две  румынки,  третья  из  Аргентины,  общается  со  мной,  только,  когда  тех  нет.
                --  Начальник  с  тобой  здоровается?
                --   Он  каждое  утро  со  всеми  здоровается.
                --   Они  боятся  наших,  как   реальных  конкурентов.  Пакостят,  как  умеют.  Хочешь,  чтобы  с  тобой  вежливо  здоровались,  иди  подметать  в  магазин,  там  полно  бывших  старших  экономистов,  главных  бухгалтеров,  учителей   литературы.  Все  интеллигентные.  К  нашей  компании  присоединился   учитель  литературы  из  Юрмалы,  заслеженный  учитель  республики.  С  орденом.  Может  целый  день  стихи   читать,  глаза,  как  будто,  закрыты,   а  свеклу  обрезает  ловко.  Никто  не  боится,  что  подсидят.  Нам  еще  старушка  в   первый  день  говорила,  что  надо   уметь терпеть.  Привыкнут  твои  румынки,  успокоятся.
                --  Я не  на  их  место   заняла,  они  работают  больше  десяти  лет,  имеют  постоянство.  Докторант,  местный,  приветливый.  Интересуется  моей  работой  в  Риге.  Удивляется,  для  него,  что  Россия,  что  Конго.

                Первую  зарплату    отметили  в  ресторане.   Дина позвонила  Вале  и  напросилась  в  гости,  жаловалась  на  обиды.   Валя  слушала  ее  без  удивления.  Мужчины  освободившись  от  женской  опеки,  времени  не  теряли,  управились  с  бутылкой  «Абсолюта».  Боря  достал  из  серванта  другую,   но  открыть  не успел,  Валя  молча  убрала  бутылку  на  место.
                --  Сегодня  не  Пурим,  лучше  культурно  побеседуйте.
                --  Все,  Шер,  кина  больше  не  будет.  Фильма  кончилась.

Валя  вернулась  к  Дине.
                --  Диночка,  забудь,  что  было  там.  На  работу  ходят,  не приятелей   заводить,  а  работать.  В  детском  саду  дети  приучаются  к  стремлению  быть  первым,  развит  дух  соперничества.  Того,  кто  не  может  за  себя  постоять,  доверчив,  называют  «фраер».  Доносительство  на  коллегу,  по  нашему  стукачество,   не  осуждается.  Не  хотят  твои  румынки  тебя  замечать  и  не  надо.  Каждое  утро  здоровайся  с  каждой  персонально  и  громко,  вечером  прощайся,  со  временем  привыкнут.  Пройдет  год,  и  будите,  как  добрые  подруги целоваться.  Я  через  это  прошла.

После  полуночи  Дина  засобиралась  домой.  Но  Валя  их  не  отпустила.
                --   Боря  встает  в  пять,  вас  подымет,  попьете  с  ним  кофе.  В  половине  седьмого  будете  в  Хайфе,  еще  отдохнуть  успеете.

Вечером  Дина  спросила  Хаима  не  говорил  ли  он  с  Борей  о  работе.  Нельзя  плыть  по  течению,  надо  самому  искать.  Так  можно  остаться  в  магазине  навсегда.
                --   Для  таких, как  я,  на  бирже  работы  по  специальности  нет.  Нам  не  надо  отмечаться.  Предлагают  ухаживать  за  пожилыми. На  складе,  хоть  есть   с  кем поговорить.
               
                --  Я  заметила,  в  Технионе  инженеры  и  начальники  цехов  занимаются  уборкой  и  на   входе  стоят.    
                -- Это  лучше,  чем  сидеть  дома  на  пособии  и  жаловаться  на  судьбу.  Борю  просить  не  буду,  уверен,  он  про  меня  помнит.  Пока  я занят,  если  не  иду  на  работу,  могу  съездить  на  кладбище  или  в  банк  зайти.

 Возвращаясь   с  работы,  Хаим  иногда  заезжал  к  Голде  в  ресторан,  попить  вкусного  кофе  из  автомата,  поболтать  с  посетителями.  Дина  не  возражала,  она    постоянно  готовила  доклады,  которые  читали  все  сотрудники  по  очереди.  Шум  телевизора  отвлекал.  Вечером,  паркуя  машину,  бросил  взгляд  на балкон,  увидел  Дину  и  поспешил  домой. 
                --  Где  ты  пропадаешь?  Сколько  времени  можно  пить  кофе?  Я  полчаса  жду  тебя  на  балконе.  Звонил  Боря,   он  нашел  для  тебя  работу  на  заводе  по  ремонту  двигателей  для  грузовиков.  Просил  позвонить.

Хаим  почувствовал  сердце,  побледнел  и  присел  на  диван.
                --   Ты  не  рад?   Совсем  бледный,  сейчас  принесу  успокоительную  таблетку.
                --   Около  двух  лет  работаю  в  магазине,  никто  меня  не  унижал,  не  оскорблял.  Привык.  Иосиф  говорит,  заработок  не  велик,   зато  никаких  забот.  Мне  55,  моложе,  не  никуда  не  берут.  Боря  человек  серьезный,  знает,  что  мне  под  силу.  Сейчас  позвоню.

Трубку,  как  всегда,  взяла  Валя,  и  позвала  мужа.
                --  Шер,  есть  приличная  работа  на  полугосударственном   предприятии  по  ремонту  двигателей  грузовиков  для  армии,  со  всеми  социальными  условиями  и  постоянством.  Нужен  работник   на  стенд   по  обкатке  моторов.  Твой  начальник  из  Литвы,  его  семью  спасли  литовцы.  Они  приехали  в  начале  пятидесятых,  мы  знакомы  много  лет.  Он  симпатичный  человек  и  хороший  еврей.  Записывай  адрес.  Передашь  привет  Ефраиму.  С  таких  мест  уходят  только  на  пенсию.  Привет  от  Вали.  Звони.

Предприятие  за  высоким  забором, с  закрытыми  воротами  и  проходной  выглядело  солидно.  Вахтер  долго  рассматривал  удостоверение,  записал  в  журнал,  спросил  к  кому  и  по  какому  вопросу.  Поговорил  по  телефону  и  указал,  куда  идти.  Ефраим,  по  виду  сверстник,  говорил  быстро  сразу  на  русском,  идиш  и  иврите.
                --  Пойдем  в  отдел  кадров,  заполнишь  несколько  анкет.  Борух  мне  о  тебе  рассказал,  осложнений  не  должно  быть. Потом  познакомлю  с участком.  Тебе  все  объяснят.  Два  дня  поучишься,  и  приступай  к  работе,  как  говорят  у  нас,  в  добрый  час  и  до  пенсии.
            
               Большинство  рабочих  были  из  Польши,  многие  спаслись  благодаря  решению  Сталина  впустить   в  Союз четверть  миллиона  польских  евреев-беженцев  из  Западной  Польши.  Они  были  детьми,    войну    провели  в  Сибири  или  в  Средней  Азии,  не все  смогли  выжить,  но  большая  часть  вернулась   в  Польшу  и  от  туда  уехала  в  Израиль.    Новичка  приняли    радушно,  объяснили,  как  заполнять  журнал,  на  что  обращать  внимание.  Если  показатели   не  совпадают  с  допустимыми,  вызвать  дежурного  инженера.  Поляки знали   смешные  анекдоты  о  коварстве  и  вредности  своих  жен.  Но  при   удобном  случае  показывали  семейные  фотографии,   с аккуратными,  красиво  одетыми  женами  и  серьезными  детьми.   Было  принято  приглашать  сотрудников  на  семейные  торжества,  бармицвы,  свадьбы,  бриты.  Каждый   гость  приносил  конверт  с  чеком,  хозяин  записывал  полученную  сумму,  чтобы  не  дать  меньше.  Активно  приглашали  и  родственники  из  Нетании.  Наладились  отношения  Дины  с  румынками.   После  успешной  работы  вместе  с  одной  из  румынок,  Дину  перевели  на  полную  ставку. Время  ускорило  свой  неотвратимый  бег,  месяца  проскакивали,   делая  год  короче.   Умерли  родители  Марата,  Иосиф.  В  автокатастрофе  погиб  сын  Дининой  двоюродной  сестры.  У  Васи  появились  правнуки.  Похоронили  Лидию  Петровну  на  общинном  кладбище,  после  тяжелого  инсульта.  Владимир  Григорьевич  прожил  без  Иды  три  месяца,  потеряв  всякий  интерес,  умер  во  сне.  За  долгую  жизнь  он  не  принял  не  одной  таблетки,   выписанные  врачами  лекарства,  выкупал  и  выбрасывал.  По  настоянию   Майкла,  на  надгробной  плите   написали:  Полковник  Владимир( Вельвел)   Шварцман.  Герой  Второй  мировой  войны
            
 Редкий  год  Гриша  с  семьей  не  навещал    родителей,   это  делало  взросление  внуков  более  заметным.  Хаим  оформлял  отпуск  и  возил   их  купаться  на  море,  в  зоопарк,  на  русские  спектакли.  Шон  обожал  все  израильское,   с  удовольствием  ел  хумус,  фалафель  и  шуварму.   Знал  имена  местных  певцов,  покупал  их  диски.   Охотно  оставался  с  дедушкой,  когда     родители  с  Рибекой  уезжали  в  Эйлат.  Проводив  внуков,  Хаим  пару  недель   сильно  скучал.   На  время  отпусков  Дины,  покупали  организованные  поездки  по  Европе.   Она  старательно   записывала  слова  гида  о   бесчисленных  соборах,  кровавых  переворотах,  о  великих  и  бессмертных.   Хаима   поразила  Венеция,  он  решил  побывать  в  ней  еще  раз.   Желание  вернуться  в  Ригу  не  покидало  его  первые  месяцы.  Красивое  слово,  ностальгия,  услышал  в  ульпане.   О  молчаливых,  погруженных  в  себя,  часто  вспоминающих  прошлую  жизнь,  говорили  с  жалостью.  Всезнающий  Эдик,   считал,  что   это  депрессия,   вызванная  не  способностью  справиться  с  ностальгией.   Хаим   охотно  общался,  говорил  о  неопределенном  будущем,  но  по  Риге  тосковал.  Голда  его  успокаивала,  со  временем    пройдет.  В  крайнем  случае,  съездишь,  лучшее  лекарство.    После  истории  с  Мишей,  собрался  поехать,  но  Дина  настойчиво  возражала,    важнее  навестить  внуков  и   родителей.  Она  их  пять  лет  не  видела.   Потом,  можно  и  в  Ригу.  Но  поехали  в  Лондон  и  Париж.  Время  притоптало  воспоминания,  Хаим  о  поездке не  вспоминал.   Навестивший  мать  и  брата  Илья,  передал  Хаиму  привет  и  убедительную  просьбу   приехать  и   разобраться  с  имуществом,  обновить  доверенность  или  продать.  Забрать  собранные  в  банке  деньги,  они  могут  пропасть,  если  произойдет  дефолт.   Возможность  потери  денег,  Дину  насторожило,  но  ехать  она  отказалась.
                --  Ты  стремился  в  Ригу,  меня  туда  не  тянет.  В  последних  известиях  постоянно  показывают  страшные  картинки,  Впечатление,  что  половина  из  них   тоскуют  по  фашистам.  Ты,  будь  аккуратен,  на  улице  ни  с  кем  не  общайся.   Позвонишь  всем  моим  приятельницам,  передашь  привет.

Поездку  одобрили  «поляки»  на  работе.   Они  ездят  в  Польшу   с  детьми  и  внуками,   чтобы  показать,  где  жили  их  предки   сотни  лет.   Хаим  решил  лететь  в  конце  апреля,  красивая  пора.  В  самолете  все  места  были  заняты,   его  соседи,  молодая  пара,  гостили  у  приятелей,  делились  впечатлениями.    После  приземления  заговорили    по  латышски  и  потеряли  к  нему  интерес.  В  аэропорту  все  надписи   на  латышском  и   английском.   На  стоянке   вереница  свободных  машин.  Хаим  сторговался  с  шофером  на  поездку   на  бывшую  Красноармейскую,   с  заездом  на  цветочный  рынок,    у  Верманского  парка.   Проезжая  по  знакомым  улицам,  чувствовал  легкое  волнение.    Остановились  на  углу,   в   парке  прошло  его  детство,  здесь  мама  научила  его  ездить  на  велосипеде,   сюда  отправляли  его  катать  Голду   в  коляске.  Деревья  уже  покрылись  листвой,  свежая  трава  на  газонах  блестела  под  утренним  солнцем,  пахло  сиренью.  Прохожих  было  не  много,  больше  пожилые   с  озабоченными  лицами, в  старой  одежде  из  советского  времени.   Хаим  вспомнил  слова  Ильи: « Это  другой  город,  с  другим  лицом».  Дородная  приветливая   крестьянка  в  длинном  фартуке   с улыбкой  приготовила   букет  из  роз  на  длинных  ножках.  У  киоска  остановились  три  ярко  накрашенные  девочки  в  слишком  коротких  юбках  и  сапогах.  Они  разговаривали  громко  по  латышски,  вставляя  английские  слова  и  матерились  по- русски.   Радости  от  встречи  с  городом  Хаим  не  ощутил.   У  Райзел  его  ждали,   она  не  изменилась.  Обрадовалась  цветам.
                --  Спасибо,  Хаимке,   такие  дорогие  цветы,  мне  не  дарили.  Алеша  приносит   гвоэдички.  Что  так  внимательно  смотришь?   Я  не  старая,  я  древняя,  уже  не  меняюсь,  как   египетские пирамиды.   События  переживаю  по  второму  кругу.   Танечка  и  мальчики  рассказывают,  что  происходит  в  городе.  Вспоминаю  время,  когда  училась  в  гимназии.  В  учреждениях  висели  таблички:  Говорим  только  по  латышски.    Мы  выходили  на  демонстрации  с  лозунгами,  требовали  сохранить  учебу  на  русском.  Не  скажу,  что  не  было  антисемитизма,  но  он  был  другим,  не  таким  агрессивным,  хотя  евреи  были.  Теперь  нас,  почти,  не  осталось.  Прошу  к  столу.  Таня  выходной  взяла,  праздничный  обед  приготовила.

 Паша  усох,  стал  похож  на  мать  и  смотрелся,  как  брат.  Велта  не  приехала,  ее  мучают  боли  в  суставах. Спасибо  Илье,  привез  мешок  лекарств.  Таня  и  Алеша  не  изменились,  заказов  много,   политика  его  не  интересует,   ему  и  без  гражданства   не  плохо.  Пускай  латыши  сами  разбираются  в  своих  проблемах,  некого  винить  будет  в  неудачах.    Мальчики   скоро  школу  закончают.  Хаим  рассказал  о  первых  впечатлениях.  Паша   посоветовал  не  слишком   расслабляться,  приближается  День  победы, недобитые  легионеры  снова  затеют  какую-нибудь  бучу,  а   молодым   энергию  девать  некуда.    Посоветовал  Хаиму  не   приближаться  к  толпе  в  центре. 
                --  Илья  говорит,  после  вашего  приезда,   русский  в  моде.
                --   Не  могу  сказать,  что  в  моде.  Просто,  приехавшие,  кучкуются,   между  собой,   на  привычном  языке  разговаривают.  Организуют  школы,  театры.   Открывают  магазины.   Никого  это  не  интересует.   «Румыны», общаются  на  румынском,  «поляки»  на  польском»,  у  них  свои  газеты.   Чтобы  устроиться   на  приличную  работу,  язык  нужен,  Дина  отлично  говорит  и  читает,  я   слабее,  но  на  работе,  все  документы   заполняю.  Дети  Голды  и  Ильи   на  русском  говорят  не  охотно,  им  легче  на  родном.

В  Елгаву  приехали  вечером,  Велта  пожурила  за  опоздание  и  пошла  на  кухню,  греть   обед.  Утром  на  своей  машине  поехал  проведать  квартиру.  Дом  выглядел  обветшавшим,   На  входных  дверях  вместо  стекол   поставили  не  покрашенную  фанеру. Сосны  по-прежнему   шумели  кроной,  сохраняя  хвойный  аромат.  У  подъезда  встретил  пожилого  мужчину  в  потертом  ратиновом  пальто,  он  приподнял  шляпу  и  поздоровался.  Хаим  узнал  соседа  по  лестничной  площадке,  они  занимали  четырехкомнатную  квартиру,   он  был  заместителем  министра,  занимался  мелиорацией.   Его  возила  «Волга».  С  соседями    не  общался,  но  вежливо  здоровался.   Дина  его  уважала,  ставила  в  пример  мужу.   В  квартире  ничего  не  изменилось,  на  стулья  и  кресла   одели  чехлы.   Приветливая  хозяйка  угостила  пирогом.  Жаловалась  на  плачевное  состояние   здравоохранения,  мизерные  зарплаты.  Молодые  врачи  уезжают.   Хаим   в  полуха    слушал,  удивлялся,   как  он  раньше  не замечал,  что  квартира  очень  тесная.   Погуляв  вокруг  озера,    поехал  в  Сервис,   незнакомые  работники,  обслуживали  три  автомобиля.  Очереди  не  было.  Поднялся  наверх,    постучался  в  свой  кабинет,   проходивший   мужчина, бросил:  Здесь  склад .  В  бухгалтерии  увидел    знакомое  лицо,  кассирши,   она  его  тоже  узнала.   Стала  перечислять  всех  умерших,  не  только  от  пьянства,   но  и  из-за  болезней,  все  сверстники  Хаима.  Предприятие  приватизировал   профсоюзный  деятель,   управляет    начальник  цеха  Елгавского  автозавода.  Иногда,  на  Мерседесе  заезжает  Янис  Петрович,   он  бизнесмен.   У  нее  есть  его  мобильный  телефон.    В  хмуром  настроении   направился  в  центр,  оставил  машину    на  стоянке,  погулял  по  Верманскому  парку.    Зашел  во  двор    на  Мельничной,    постоял  с  надеждой  увидеть  знакомых.   На  Мариинской    много  магазинов,  мало  покупателей. Посидел  в  кафе,   почитал  газеты.    В  Елгаву  вернулся  хмурый,  Паша  не  удивился.
                --  Все  изменилось,  другие  порядки,  другие  люди,  другие  отношения.  Все  другое,  кроме,  погоды.  Послезавтра  съездим  на Взморье,  втроем,  по  стариковски.  Морским  воздухом  подышим,  погуляем  по  берегу.  Мы  не  были  там   лет  десять.

С  тем,  что  все  дорого,  Велта  согласилась.   Существовать  на  пенсию  невозможно,  счастье,  что  у  Паши  есть  приработок.  Бедствуют  не  все. Хаим  удивился  обилию    дорогих  магазинов,  там  товары  со  всего  мира,  в  ювелирном,  в  витрине  драгоценности   стоят  десятки  тысяч   долларов.   Есть  и  покупатели,  те,  кто  на  дорогих  машинах  разъезжают,   вечерами  в  Козино   и   в  ресторанах  развлекаются.   Так  было  и  во  время  Ульманиса,  бедных  было  больше,  чем  богатых.  Пойду,  стол  накрою.

                --  Уехать  к  нам  не  думаете?
                --  Мама   могилу  отца  не  оставит,  каждый   месяц  вожу  ее  на  кладбище.     Таня  с  Алексеем,  не  против,    мы  их  не  держим.   Пойдем  на  кухню,  водка  стынет.

               После  ужина  настроение  Хаима  улучшилось,  решил  позвонить  Янису.  Он  узнал  его  по  голосу.
                --   Фима,  рад  тебя  слышать,  молодец,  что  приехал.  Жалею,  что  напугал.  Теперь  понимаю,  зря  запаниковал,  волну  погнал.   Опыта  не  было.  Надо  было  договариваться,  не  убегать.  Фабричка  и  сейчас  функционирует,  моя  сестренка  до  сих  пор  там.  Они  шерстяные  колготки   вяжут,  в  Якутию  отправляют.  Дело  прошлое.  Проехали.  Я  вернулся  через  четыре  месяца,   все  пришлось  начинать  сначала.   Давай  встретимся  завтра  в  два  в  нашем  ресторане,  там  ничего  не  изменилось,  кроме  посетителей,  конечно.   

                Утром    Хаим решил  поехать  в  Межапарк,  зайти  в  зоопарк.    Неех  обожал  цирк  и  зоопарк,   ходил  с  ним,  потом  с  Голдой.  Он  сажал  сына  на  плечи,  говорил:  Теперь  ты  выше  жирафа.   Хаиму  нравилось  смотреть  поверх  голов.  Повзрослев,  Хаим  ходил  сюда  с  Гришей,  сажал  его  на  плечи,  его  большой  радости.  Рассматривая   зверей,  Хаим  увлекся.  По  дороге  к  машине, в  маленьком  кафе,  попил  кофе,  с  радушной  хозяйкой  побеседовал  о  погоде.   На   Бривибас  обратил  внимание  на  модно  одетых  гуляющих  дам  с  мужчин.  С  Телефонной  станции  позвонил    Дининым  приятельницам.   Одна,  умерла  от  рака.   Две  существовали  на  пособие,   завидовали  Дине,  в  Риге   работать  негде.    Последняя,   не  жаловалась,  расспрашивала  о  жизни  в  Израиле.  Она  часто  бывает  в  Польше  и  Чехии,  привозит  оттуда  дешевую  косметику.  Собирается  приехать    в  Израиль,   попробует    приобрести  кремы  на  основе  грязи  Мертвого  моря.  Обязательно  позвонит.   В  ресторан  пришел  раньше  времени,   метрдотель  встретил,  словно  ждал  его  все  эти  годы.  Повел  к  столу  в  дальнем  углу.  Янис  его  ждал.  Они  обнялись,  похлопали  друг  друга.   
                --   Фима,   ты  хорошо  сохранился,   только  повзрослел.
                --   Семь  лет  не  так  много
Лицо  Яниса  утратило  былую  гладкость,  продольные  морщины  удлиняли  и  придавали  мужественности.  Слегка  поредевшие,  покрашенные  волосы,  гладко  зачесаны.   Элегантный  костюм,  галстук,  белоснежная  сорочка,  дорогие  часы,   говорили  об  успешности  и  достатке. 
                --   Давай  по  рюмке,  закусим  и  в  доброе  старое  время.  Можно  и  девочек  заказать.
                --  Прошлое  не  вернешь. 
                --  Мне  и  тогда,  не  кисло  было,  деньги  приходили  без  мороки.  Независимость -- это  хорошо.  Как  и  любой  латыш,  приветствую.  Важна  цена.    Изменился  вектор   протянутой  руки,  раньше  с  просьбами  ездили   в  Москву,  теперь,  в  Берлин,  Нью-Йорк,  Брюссель.  Громко  просимся  с  Европейский  союэ.  Не  забыл,    присказку,  у  латыша,  есть   это  дело    и  душа.   Кроме  шпрот  и  проституток,  нам  экспортировать  нечего.   Небольшой  доход   дает  транзит.  Европе  своей  свинины и  молока    хватает. Будут  давать  деньги,  чтобы  сидели  тихо.
                --   В  первый  день,  мне  показалось,  что  все  разорились,  многие  в  советской  одежде,  озабоченные,  беззубые.  В  нашем  доме  встретил  соседа,  за  ним  «Волга»   по  утрам  приезжала,  он  мелиорацией  руководил  в  министерстве.  Сгорбленный,  в  потертом  пальто. 
                --  Ты  о  Лещинском  говоришь? За  его  здоровье  пить  не  буду.  Жалеть  его  не  стоит,  он  хорошо  пожил,  с  гулянками,  банями  и  девочками.  Дети,  наверняка,  учились  в  Москве  и  там  пристроены.  Пожалей  учителей,  врачей,  рабочих  и  инженеров  закрытых  заводов.  Научных  сотрудников,  всех,  кто  жил  от  аванса  до  получки.
                --  Я  звонил  Дининым  коллегам,  почти  все  жалуются  на  тяжелую  жизнь.   Говорят  только  о  деньгах  и  ценах.  А  ты,  как?
                --  У  меня,  слава  Богу,  все  в  порядке.  Когда  вернулся,  через  четыре  месяца,  Сервис  полностью  развалился.  Умный  человек  посоветовал  приватизировать  универсамы,  построенные  в  70-х,  у  них  хозяев  за  границей  нет.  Создал  сеть  мелких    автомастерских.  Кручусь.  Как  ты  устроился?
                --  Из  меня   бизнесмен  не  получился,  работаю  на  заводе,  раз  в  месяц   получаю  зарплату.  Дина  в  лаборатории  занимается  химией.  Нам  хватает,  еще  на  подарки  внукам  остается.  Ездили  к  сыну  в  Канаду,     Европу посмотрели.  Мы  довольны.  Ты  не  ответил,    то,  что  происходит  в  Латвии,  тебе  нравится.
                --    Не  все  нравится.  Вернее,  многое  не  нравится.   Боюсь,  что  после  вступления в  Евросоюз,    молодые  люди  толпой  кинутся  искать  работу  за  границей.   У  нас  вся  промышленность  разрушена,  будут  инженеры  из  ВЭФа  в  Лондоне  улицы  подметать.   И  сельское хозяйство  в  конец  разорится.   Власть,  в  порыве  угодить  новым  покровителям,  злит  Россию,  забывают,  что от  Риги  до  границы   с  ней  меньше  300     километров.  Вступление   границу  не  отодвинет.  Как  тебе  нравится  постоянная  борьба  с  русским  языком?  Ругают  оккупантов,  но,  в  те  годы    появлялись  красивые  песни,    кино  делали.  У  нас  был  доцент  на  кафедре  марксизма-ленинизма,  Беркович,  раненый  в  руку.  Он  объяснял,  искусство   должно  быть  социалистическим  по  форме  и  национальным  по  содержанию.  Теперь,  оно капиталистическое  по  форме,  но  без  всякого  содержания.   Я  уже   отпел,  а   внуки   только  английские  песни  слушают.  После  университета  мечтают  в  Лондон  уехать.  Кто  будет  по-латышски  разговаривать,   оставшиеся  пенсионеры? 
                --    Не  бери  все  к  сердцу,   береги  здоровье.      Со  временем  все утрясется.  Приезжайте  к  нам,  покатаю  по  стране.
                --  Может,  приедем.   

Из  ресторана  вышли  после  семи, солнце  уже  село,  белые  облака,  сливались  с  бледно-голубым  небом.   Медленно  пошли  в  сторону  Даугавы. 
                --  Прости,  Фима,  голову  тебе  морочил.  Теперь  не  принято
беседовать  о  серьезном.  Больше  о  том  кто  кого  и  как,  или,  как  в  хоккей  сыграли.

В  Елгаву  вернулся  после  десяти,  Велта  с  Пашей  его  ждали.  Паша  беззлобно  поругал.
                --  Мы  решили,  дедушка  молодость  вспомнил,  загулял.  Больше  мы  тебя    по  вечерам  отпускать  не  будем.
                --   Встретился  со  своим  бывшим  начальником,  в  ресторане  посидели,  погуляли  по  старому  городу,  он  и  теперь  в  полном  порядке.  Его  волнует  будущее  Латвии.
                --  Нас  тоже. 

Ночь  продел  короткий  дождик,    собирались  не  торопливо.   По  знакомой  Хаиму  дороге  доехали  до  Булдури.  Медленно  гуляли  по  лесу,   по  берегу  моря.  Сидели  на  скамейке  между  дюн.  Разговаривали  мало.  В  кафе  попили  кофе  с  пирожками,  из  сумки  Велты. 
Места  эти  Хаим  знал   с  детства,   было  необычно  малолюдно,  и  не  одного  знакомого.
                --  Спасибо,  Фима,  что  приехал,   мы   забыли  дорогу  сюда. 
У  меня   боли  в  суставах  прошли. 
                --   Приезжайте  к  нам,    на  Мертвом  море,  грязью  полечишься.

Прогулкой  все  остались  довольны.  Паша  поинтересовался  планами  Хаима  на  оставшиеся  два  дня.  Завтра  с  утра  в  Риге  зайдут  в банк  и  снимут  деньги,  ему  надо   осмотреть  несколько  квартир,  сделать  замеры.   Освободиться  к  шести,  будет  ждать  его  у  вокзала.  Хаим  согласился,  он  сходит  на  кладбище  на  могилы  Гарри,  Берки  и   Друяна.  Еще  раз  прогуляется  по  Югле. 

В  благостном  настроении  Хаим  вернулся  в  центр,  до  встречи  с  Пашей  оставался  час.  Обратил  внимание,  часть  прохожих  останавливается  у  Милды.  Рядом  с  памятником  стояла  небольшая  группа  со  щитами  на  палках.   Рядом  два  полицейских.  Народ  на  тротуаре  наблюдал  без  эмоций.  Солидный  мужчина поднял  свой  щит: «Оккупанты  и  жиды,  вон  из  Латвии».  Такое  Хаим  видел  только  в  телевизоре.   Почувствовал  себя  неловко.  Не  торопясь  прошел  через  толпу  и  направился  к  вокзалу.     Ожидая  Пашу,  подумал:  Какое  счастье,  что  мы   уехали.  Завтра   попрощаюсь  с  Рейзел,  и  в  аэропорт.


                Глава  девятая,  вместо   эпилога.

            Израиль,  страна  уникальная,  не  похожая  на  другие.  Здесь  постоянно происходят  события,  касающиеся  всех.   Ракеты  падают  на   Севере  и   Юге.    Почти  ежедневно   происходят   перестрелки  на  границе  с  палестинским   анклавом,  рядом  со  столицей.  Террористы  по  одному  и  группами  пытаются   пакостить,   не  всегда  удается  предупредить  их  кровавые  планы, и  происходят  совершенно  неожиданные  по  изощренности  и  жестокости  трагедии.  В  руках  фанатика  трактор  из  орудия  созидания,  превращается  в  орудие  убийства.  Изображающая  беременную  террористка – смертница  убивает  двадцать  одного  посетителя   ресторана  вместе  с  младенцами.   В  редкие  периоды   относительного  покоя,  журналисты  отводят  душу,  обличая вороватых  министров,  членов   Кнессета,  мэров,   мошенников  и  насильников.  Радио  вещает  везде,  в  квартирах,  машинах,  автобусах,  последние известия  передают  каждые  полчаса.  В  странах  Европы  пишут  и  передают    о  водителях  нарушающих  правила  дорожного  движения,  в  Израиле,  об  исламском  фанатике,  на  грузовике,   передавившем  людей  на  автобусной  остановке,  о трактористе,  перевернувшем  автобус,  использующий  ковш,  как  бабу  копра.  После  пятничной  проповеди,   молодой  фанатик  с  криком:  «Аллах  акбар»    убивает  ножом  девушку.   Событий  одного  года  хватило бы  европейской   стране  на    десять  лет.  Хаим  не  выключал радио  в  машине,   по  дороге   на  работу,  услышал  сообщение  о  перестрелке  с  террористами,  пытавшимися  заложить  взрывное  устройство,  бандиты  уничтожены,  двое  солдат  ранены.  Они  доставлены  вертолетом  в  больницу  «Сорока»,  врачи  считают,  что  угрозы  жизни  нет,  состояние  средней  тяжести.    На  Юге  служит  Рувка.  Съехав  на  обочину,  соединился  с  Маратом.   Его  сообщение  тоже  встревожило.  Вчера  Голда   говорила  с  Рувкой,  сейчас  его  телефон  не  отвечает.  Тяжелораненых  и  убитых  нет.  Марат  постарается  связаться  с  командиром.  У  дверей  в  цех  встретил  Ефраима,   он  заметил  волнение  Хаима,  пригласил  в  кабинет  и  позвонил  с  «Сороку»   сестре  жены,  она  работает  сестрой  в  терапевтическом  отделении.  Раненных  зовут  Руби  и Сами,  один  ранен  в  ногу,  другой  в  плечо, прооперированы,    состояние   удовлетворительное.    Хаим  молча  опустился  на  стул.
                --  Почему  паникуешь?  Все  в  порядке.  Прыгай  в  машину  и  лети  в  Бэер- Шеву.   На  участке  я  все  улажу.  Попей  воды.  Иди,  иди.

Дина  его  уже  ждала.   Ей  сообщила  Голда.  В  дневное  время  дорога   загружена,   Хаим  рискованно  обгонял,  не  обращая  внимания   на  гудки.   Бледный   Рувка,  с  загипсованной  ногой,  занимал  всю  кровать  в  длину  и  ширину.  Голда  с  опухшими  глазами  сидела  рядом,  держа  сына  за  руку.
                --  Мамуличка,  не  плачь,   я    живой,  и  нога  на  месте.  Не  надо  плакать. 

На  соседней  койке  с  загипсованным  плечом,  в  окружении   многочисленной  родни   всех  возрастов,  лежал  сослуживец-друз.  Не  понятно   когда  они  успели  напечь  сладости,  которыми  угощали  персонал  и   гостей  Рувки.  Представитель  Министерства   обороны   вызвал  Марата  и  Голду  в  коридор,  выразил  сочувствие.  Пуля  попала  в  голеностопный  сустав,    операция  прошла  успешно.  Если  не  будет  осложнений,   могут  быть  незначительные  ограничения  при  беге  и  прыжках.  Голда  осталась  в  Бэер-Шеве,  послезавтра  ее  сменит  Марат.   На  выходные  приедут  Хаим  с  Диной.   Звонил  Илья,   в  дороге  его  сын,   он  так  далеко   уже  не  ездит,   за  выздоровление  Рувки   помолится.
Возвращаясь  домой  на  рассвете,   по  еще  не  слишком  загруженной  дороге.   К  Ковалям  решили   не  заезжать.  Дина  постоянно  вздыхала.
                --  Слава  Богу,  живой.  Представить  невозможно,   что  такой  богатырь  мог  погибнуть.  За  один  день  Голда  состарилась.   Я  часто  думаю  о  Шоне.   Надо  говорить  с  Гришей,  может  он  сможет  его  отговорить.
                --  Говорил  с  ним  не  раз.  Он  считает,  что  это  хорошо,  что  еврейский  мальчик  хочет  защищать  свою  страну.   Повзрослеет,  сам   решит,  как  жить.  Пока,  пусть  ест  хумус.
                --  Гриша  шутит,  а  зря. 

                Месяц  Хаим  с  Диной  искали  подходящую  квартиру  для  Розы,  большую,  на  две  семьи,  с  родителями  приедет  и  дочь,  Даша,  с  двумя  девочками,     шестнадцати  и восемнадцати  лет.  Чтобы  получилось   дешевле,  не  стали  обращаться  к  маклерам,  искали  по  объявлениям.   Пересмотрели  много  квартир,  ни  одна  не  подходила.  Помог  случай.   Знакомая  рассказала  Голде  житейскую  историю,  обычную  и  трагичную.   В  ее,    знакомой,  доме,  в  Бат-Галим,    жила  большая  семья,  отец,  инстилятор ,  мать  и  пятеро  детей,  две  девочки  и  три  сына.  Отец  работал  с  утра  до  вечера,  случалось  и  ночами.
Мать  готовила,  стирала,  гладила,  наряжала  дочерей.  Всем  детям  дали  образование.  Выдали  замуж  дочерей.   Старший  сын,  врач,  уехал  в  Америку,   остальные живут  в  Израиле.   Появились  внуки,  на  Шабат  собиралась  вся  семья,  было  шумно.  Все,  как  положено.    Состарились  родители,  дочери  по  очереди  раз  в  две  недели   появлялись,  иногда,  внуки   заглядывали.  Старики  собирались  продать  квартиру,  купить  поменьше  или  уйти  в  пансионат.   Дальше  разговоров  дело  не  двигалось.  Неожиданно,  умерла  бабушка,  остался  одинокий  старик.  Дети  наняли   постоянную  сиделку,    она  ухаживала   и   прогуливала  дедушку  в  кресле.  Чем-то  сиделка  не  угодила,  ее  уволили,  отца  определили   в  дом  престарелых,  вскоре  он  умер.  Пришло  время  делить  наследство,  решили  квартиру  продать,  деньги  поделить.   Продажей  занимался  муж  одной  из  дочерей,  адвокат,  общительный  и  разговорчивый.  Когда  он  ожидал  потенциальных  покупателей,  дверь  открывал  настежь.  Соседка  проходила,  заглянула  из  любопытства.  В  квартире  беспорядок,  на  полу  старые  газеты,  книги,  альбомы  из  одного  выпали  фотографии,  старые,  видимо  родителей  бывших  хозяев,  мужчины  с  бородами  в  ермолках,  женщины  в  длинных  платьях  с  платками,  на  снимках  следы  ботинок.  Семейный  портрет  молодых  родителей  с   детьми  в  рамке,  висевший  над  диваном,  упал  на  пол,  стекло  разбилось.   Выгодного  покупателя  адвокат  не  нашел,  решили  квартиру  сдавать,  повесили  объявление  на  окно.  Рассказ  Голду  впечатлил,   поделилась  с  Маратом.  Он  долго  молчал
                --  Нам  досталось  время,  когда  ценится  только  то,  что  можно  продать.  Многие  человеческих  качеств  утонуло  в  океане   крови,  страшных  войн  и  революций.   Сама  человеческая  жизнь  перестала  быть  ценностью,  а  ты  говоришь  о  фотографиях.   Кстати,  Хаим  ищет  квартиру  для  ленинградских  родственников,   позвони  ему.

Квартиру  давно  не  ремонтировали,  мебель  старая,  дверцы  на  шкафчиках  в  кухне  перекошены,  занавеси  грязные,  но  пять  больших  комнат,  два  балкона,  два  туалета,  несколько  коридоров.    Хаим   отмечал  негативные  моменты,  адвокат,  уступал  с  трудом.
Наконец  пришли  к  соглашению  и   подписали   предварительный    договор.   Хаим  поинтересовался,   можно  ли  выбросить  не  нужные  вещи  и  бумаги.
                --   Можете  все   выбросить.
                --   Альбомы  тоже?
Хозяин  посмотрел    на  старые  альбомы.
                --    Я  их  сейчас. . . заеду  в  магазин,  возьму  ящик,  и  заберу.

После  двухдневной  уборки,  мытья  окон,  снятия  занавесей  и  проветривания,  квартира  стала  смотреться  жилой.  Федор  осмотрев  новое   жилье,  пришел  в  восторг.
                --  Спасибо.  Это  королевские  палаты.  Жаль  внучки   уже  выросли,  могли  бы  кататься  на  велосипедах.

Сестра  не  была  похожа  на  Дину,  напоминала  постаревшую  Лидию  Петровну,  сильно  похудевшую.  При  встрече  сестры  испытывали  смущение,   они  не  виделись много  лет,  даже  открыток  не  посылали  на  Новый   год.  Федя  с Хаимом  общались  с удовольствием. 
В  редкие  приезды  в  Ригу   они  находили   темы  для  общения,  ремонт  машин,  футбол,  житейские  проблемы.   Всегда  серьезная  Руфина,   настораживала.   Хаим  остерегался   вступать  с  ней   в  разговор.  Осматривая  квартиру,  Федор   выражал  одобрение,  после  его  ремонта,  будет  не  хуже,  чем  у  Сабчака.  Они  дружно  стали  накрывать  стол,   продуктами,  заготовленными  Хаимом.  Нашлась  и  бутылка  остуженной  водки.
                --  Фима,  ты  настоящий  дед  Хатабыч,  исполняешь  желания.

Все  бюрократические  процедуры   в  Сохнуте  и  Министерстве  абсорбции,  можно  было  закончить  за  день.  Очередей  в  коридорах  нет,  служащие  принимают  олим,  неторопясь,  приветливо.    Даше  дали  направление    в  класс  изучения  иврита,   записали  на  курсы  медсестер,  для  подготовки  к  экзамену.  Девочки,  успевшие  сменить  крестики  на  магендавиды,   попросились  в  кибуц,  недалеко  от  Хайфы.  Родителей  определили  в  специальную  группу,  рядом  с  местом  жительства.   В  поликлинике  их  определили   к  доктору,  говорящему   по-русски.  Семейный  врач  сделал  ЭКГ,  взвесил,  похвалил  за  худобу,  направил  в  сестре  сдать  анализ  крови  и  мочи.   Розе  дал  направление  к  ортопеду.  Предупредил,  на  прием   надо  записываться  по  телефону,  в  коридоре,  можно  на  русском.    Очередь  к  семейному  врачу  дали  на  следующей  неделе,  к  ортопеду,  только  через  полтора  месяца.  Возмущенной  Розе,   врач  объяснил,  у  нее  не  острое  заболевание,  она  ходит  с  костылями  два  года.  Операцию  делают  только  после полугода  жизни  в  Израиле.  Таков  порядок.  Пока  подлечите  сердце,  гуляйте  по  утрам  и  вечерам.    Все  свободное  время  Федор  занимался  ремонтом  квартиры,  мыл  и   красил  степы,  белил  потолки,   привел  в   порядок  дверцы  на  кухне,  повесил  полочки.   Нужные  материалы  он  брал  у  мусорного  контейнера,  удивляясь,  почему  выбрасывают  вещи,  которые  легко  починить. Собрал  три  вентилятора,  один,  подарил  соседям,   тоже  олимам.    Старую    мебель  очистил  наждачной  бумагой   и  покрыл  лаком.  Хаим  удивлялся  умению  шурина.
                --   Ты  можешь  открыть  фирму  по  восстановлению  старой  мебели.

За  доброе  слово,  спасибо.  Попробуй   лучше  моих  малосольных  огурцов  после   рюмки  водки.  Выпьем  за  нашего  доктора,  после  его  таблеток,  исчезла  одышка,  и  стал  ходить,  как  молодой.  Закончив  ремонт,  Федор   устроился  в  столярную  мастерскую,  по  вечерам    убирал  помещение.   После  операции,  Роза   быстро  восстановилась,  оставила  палочку  и  ходила  не  хромая.   Она  везде  искала  подвох,  постоянно   ругала  местные  порядки.    Федор  возмущался.
                --  В  Ленинграде  тебя  искалечили,  с  костылями  ходила. 
Есть  квартира,   Дашка  работает,  девчонки  учатся.  Чем  ты  не  довольна?  Мы  для  зтого  государства  ничего   хорошего  не  сделали,  оно  нам  деньги  дает.   Еще  в  России  пенсия  копится,  будет  приданное  для  внучек.  Благодарить  надо  и  кланяться.  Почему  Руфа  там  сидела?  Мы  на  пенсию  существовали,  Дашка  день  и  ночь  работала.

У  сестер  добрые  отношения  не  сложились.   Полученной  долей    наследства   Роза  была  не  довольна,    считала,  что  Дина  должна  была  показать  ей  весь  мешок  с  драгоценностями.  Может  отец  привез  не   600  граммов,  а  килограммы. После  общения  с  сестрой,  Дина  принимала  таблетки.  Жаловалась  Хаиму
                --  Не  понимаю,  ее  претензий.  Во  всех  бедах  она  винит  меня.  Ей  родители  помогали  меньше.  Я  могла  ей,  вообще, ничего  не  давать,  волю  родителей  исполнила.  Не  я  ее  из  дому  выгнала.  После   ее  женитьбы,  папа  поседел,  мама,  таблетки  стала  принимать.   Никто  ей  ничего  не  должен.   Я  девочкам  каждый  месяц  по  сто  шекелей  даю,  они  и  Даша  благодарят,  Роза,  никогда.
                --   Может  ей  обидно,  что  жизнь  не  так  сложилась,  как   мечтала.
                --  Я  в  этом  не  виновата.  Плохого  ей  не  желала,  и  не  желаю.
                --  Порадуй  ее,   купи  красивый  подарок  ко  дню  рождения,  не  дешевый.  Не  скупись,  как  для  себя.    На  Мишины  деньги.
                --  Ты  прав,  это  найденные  деньги.   Куплю  ей  красивую  куртку,  она  ходит  в  поношенном  китайском  пуховике.

С  пропажей  одолженных  денег,  Хаим  смирился.   Перестал  звонить  жене  Миши,  которая  неизменно,  вежливо  отвечала,  что  муж,  помнит.  Приглашение  встретиться  в  Голдином  ресторане,  для  делового  разговора,  больше  удивило,  чем  обрадовало. Поздоровавшись  и  поинтересовавшись,  как  дела,  Миша  выбрал  из  кейса  конверт. 
                --  Здесь,  долг  и  проценты,  всего  6300.  Можешь  пересчитать.
Хаим  сходил  в  туалет,  пересчитал.
                --  Все  верно.
                --   Напиши,  пожалуйста,  расписку,  что  долг,  я  тебе  вернул.  Претензий  не  имеешь.  Не  забудь  число  и  распишись.    Еще  раз  спасибо.  Будет  желание,  загляни  на  завод.  Тебя  все  помнят.   Мы  перестроились,  выпускаем  новую  продукцию.   Ты  меня  очень  выручил.

Вернув  Дине  четыре  тысячи,  сказал,  что  эти  деньги,  как  с  неба  свалились.  Их  хватит  на  поездку  в  Канаду  и  подарки.

              Часто,  ночами,  лежа  с  похрапывающим  мужем,  Роза  перебирала  прошлое,  день  за  днем,  как  четки.  Счастливое  детство,  учебу  в  школе  и  институте,   страдания  из-за  еврейства.  Женитьбу  на  Феде,  она  его  со  временем  полюбила,    они  жили  дружно  в  общежитии,  коммуналке.  Вместе  растили  и  учили  Дашу  с  Андреем.  Получили  квартиру  от  завода,  строили  дачу,  купили  машину.   Федя  во  всем  помогал,  не  пьяница.  В  Ригу  ездить  не  любила,  уезжала  с разбитым  сердцем,  ее   раздражал,  привычный  с  детства   еврейский  быт и отношения.  Отец,  как  не  видел  ее,  внуков  баловал.  Прощался  только  с  Федей.  К  родителям  Феди  в  Тамбовскую  область  ездили  редко,  его  братья  в  Руфине  определили  еврейку  и  попрекали,  особенно,  младший,  работник  райисполкома.  Больше  тридцати  лет  работала  в  конструкторском   бюро.   Работала  там  еще  еврейка,  Гиндина  Софа,  постарше  ее,  коренная  ленинградка,   сохраняла  со  всеми  хорошие  отношении.   С  ней  только  здоровалась.  Она,   вместе  со  всеми,  ходила  после  обеда   посудачить  в  закуток   в  гардеробе.   Редкий  день   не  вспоминали  «их»,  избегая  слова  «еврей».  Ей  казалось,  все  смотрят  на  нее,    опускала  глаза.  Лучше  всех  еврейские  анекдоты  рассказывала  Антонина  Васильевна,  видная  дама,  жена  журналиста.  Она  сменила  четыре  мужа,  был  среди  них  и  еврей.  Однажды   Роза  задержалась  в  столовой,  подходя  к  закутку  услышала  голос   Антонины.
                --  Назвалась  груздем,  значит  с  нами  в  одном  кузове.   Софка  с  нами   не  ходит,  себе  цену  знает. 

Не  смогла   пересилить  обиду,  пошла  до  времени к  своему  кульману.   Назавтра  вернулась  в  компанию.    Дома  никаких  разговоров  на  национальные  темы  не   велись.  Кроме   советских,    отмечали  церковные  праздники.  В  церьков  не   ходили.    Федя  ко  всем  праздникам  был  равнодушен.   Дети  хорошо  учились,  Андрей   закончил Корабелку,  Даша,  после  восьмого  класса,  решила  стать  медсестрой.  Покой  в  доме  нарушил  зять,  красивый,   вежливый  и  спокойный,  пока  не  выпьет.  Он   окончил  Политехнический  институт,  работал  в  мастерской  по  ремонту  сложной  электронной   техники.   Имел  левый  доход,  часто  приходил  домой  пьяный.  Вначале  пил  умеренно,   Даша  укладывала  его  в  постель.  С  годами    стал  хроническим  алкоголиком,    дома  скандалил,  обзывал  жену  жидовкой.   По  утрам,  просил  прощения,  обещал  исправиться.  Даша  с  девочками  часто  приходили  ночевать   к  родителям.  На  ее,  Розином,  дне  рождения,  зять,  не  обращая  внимание  на  мольбы  жены,  активно  подливал  себе.    Роза   решила  помочь  дочери,   забрала  бутылку  поставила  перед  собой.  Зять  вскочил.
                --  Ты  почему,  старая  жидовка,  мне  мешаешь  жить.  Я  русский,  мне  выпить  надо.

Андрей  взял  зятя  за  рубаху  вместе галстуком,   сунул  кулак  под  ребра,  вывел  на  лестничную  площадку, слегка  пнул. Согнутый  зять   часто  засеменил  по  ступенькам.
                --  В  этом  доме,  чтобы  я  тебя  больше  не  видел.  Увижу,  спущу  на  харе. 

Потом был  развод ,  размен  квартиры.  Нет,  никогда  ей  не  давали  забыть  про еврейство.     Не  случись  перелом,   не  поехала  бы  в  Израиль,  хотя  внучки  и  Федя   предлагали  не  раз.

                В  Канаду  Шеры  ездили  редко,  в    конце  лета,  отдохнуть  от  изнуряющей  жары,  проводили  две-три  недели.  У  внуков  были  свои  заботы,   Гриша  с  Ланной  на  работе.  Они  посещали  кладбище,  гуляли  в  парке,  ездили  в  центр  города  и  на  берег  озера.  Чтобы  развлечь  их,  Гриша  с  Ланной  брали  отпуск,  возили  в  Америку,  показали  Нью-Йорк  и  Вашингтон.   Останавливались  в  мотелях  в  красивых  местах ,  Дине  дальние  поездки  нравились.  Гриша  с  семьей   в  каждый  приезд,  уезжал  на  неделю  в  Эйлат.    Шон  оставался  в  Хайфе,   после  Бар-мицвы,   прилетал  самостоятельно  на    все  лето.  Для  Дины  и  Хаима,  его  развлечения  ночами,  были  тяжелым  испытанием,  они  не  спали  всю  ночь,  ожидая  возвращения  внука.  Каждый  раз  грозились  позвонить  отцу,  он  обещал  исправиться  и  целовал  бабушку.  По  мере  взросления  у  Шона  появились  новые  друзья  и  подруги,  он  уезжал  на  машине  деда,  на  дискотеки   в  кибуцы  или  в  соседние  города.   Пребывание  внука   вносило  в  тревогу,  во  время  его  отсутствия  и  радость,  при  возвращении.   Дина  с  Хаимом   обсуждали   будущие   переживания,  которые  ждут  их,   если  Шон   будет  служить  в  армии.   На  работе   сотрудники  часто  обсуждали  службу  внуков  и  сыновей,  их  успехи  и  проблемы.   Это  не  только    физически,  но  и  очень  опасно,  пули  у  арабов  не  из  теста.  У  бывшего  работника,  теперь   пенсионера,    погиб  внук  25  лет,  капитан.   Во  время  операции  по  задержанию  террориста,  он  прикрыл  собой  солдата.  Его  смерть  взволновала  весь  завод   Выделил  деньги  на  венки  и  автобусы.   Семья  жила  в  деревне,  севернее  Нагарии,  в  живописном  месте.  Хаим  несколько  раз  ездил  с  коллективом  к  ним  на  День   Независимости.    На  поле  рядом  с  кладбищем  стояло  много  машин  и  автобусов.  Толпа  из  военных,    жителей  деревни,  родных   молча стояла  вокруг  вырытой  могилы.   Ящик,  покрытый  флагом,  провезла  военная  машина,  к  небу  вознесся   крик  матери  и  бабушки.    Поминальную  молитву  читал  отец  с  армейским  раввином.   Выступали  селяне,  военные.   Хаим  слов  не  слышал,  он  плакал  вместе  со  всеми.  Громко   хлопнул  прощальный  салют.  Стоящая  рядом  женщина   шептала.
                --  Рыженький,  все  это  не  видит.  Родителям  его  никто  не  заменит.  Это  горе  до  последнего   вздоха.

Вместе  со  всеми  Хаим  пожал  руку  отцу  и  деду.  Дома  рассказал   о  похоронах  Дине,  она  не  дослушав,  расплакалась.
                --  Господи,  убереги  нас  от  такого  горя.

Хаим  долго  не  мог  забыть  пережитое,  поделился  с  Борей.  Они  видели   все  по  телевизору,  тоже плакали.
                --  По  русскому  каналу  показывали,  как   родители  шахидов-самоубийц,   убивших  невинных  людей,   радуются  их  смерти,  с  улыбкой  отец  угощает  гостей  сладостями.  Неужто  родителям  не  жаль,  они  не  будут  гулять  не  его  свадьбе,  не  возьмут  на  руки  внуков.
                --  Они  рады.  Сын  попал  в  рай,  на  седьмое  небо,  ему  не  придется  искать  работу,  кормить  семью.   В  райских  кущах   сексуальные  услуги  ему  оказывают  полурота  юных   девственниц.     Самоубийц  готовят  по  научному,  священнослужители,  психологи,  инструктора.  Их  финансируют  исламские  фонды,  очень  щедро.    То,  что  для   нас трагедия,  у  них  повод  для  гордости,  и   дополнительный  доход  для  семьи. Прочитал  в  компьютере,    третья  мировая  война  будет  войной  цивилизаций,  нам  выпала  сомнительная  честь  быть   в авангарде.   Европа  и  Америка,  стараются  изображать  объективность,  дают  советы  обеим  сторонам.   Думая,  в  первую  очередь  о  своем  покое  и  благополучие.   Так  уже  было  перед  Второй  мировой.
                --   Ты  думаешь,  так  будет   всегда?
                --   Шер,  я  тебе  не  Нострадамус,   повторил,  что  умные  люди  пишут.  Считаю,  надо  жить.  У  нас,  евреев,  другой  земли  нет.  Надо  будет,  пойду  с  сыновьями   воевать.

                Работа  Хаиму  нравилась,   со  всеми  у  него  сложились  хорошие  отношения,  особенно  с  Ефраимом,   встречаясь,  они  разговаривали  на  идиш,   соревнуясь  в   знании  языка.  Сотрудники  на  участке  причин  для  споров  не  искали.    Хаим  сожалел,  что  приближается  пенсионный  возраст.   
Утром,  направляясь  к  стенду  с  моторами,  увидел  двух  знакомых  рабочих,  они  передвигали  шкаф  с  документами,   поместив  его  на  брезент,  тащили,  как  санки,  подбадривая  себя  криком  перед  каждым  рывком.  Проходящие,   на  ходу  давали   им советы,  торопились  на  свои  рабочие  места.   Хаим  решил   задержаться  на  секунду,  помочь,  толкнуть  сзади.  Упершись  в  металлический   бок  шкафа,  ждал  команду,  чтобы  толкнуть.   При  усилии,  почувствовал  резкую,  жгучую   боль  в  спине.  Потерял  сознание  и  упал  на  бок  в  согнутом  положении.  Таким  его  погрузили  на  носилки  и  отвезли  в  приемный  покой.   Там  сразу    наладили  капельницу,  повезли  на  рентген,   подняли  в  отделение.  Хаим  проснулся утром без  болей,  у  кровати  сидели  испуганные  Дина  и  Голда.   При  попытке  встать,  вернулась  сильная  боль  в  спине,  отдающая  в  правую  ногу. Не  молодой  врач   из  Баку  посоветовал   вставать,  перевернувшись  на  живот,  медленно.  За  день  его  осмотрели  несколько  докторов,  каждый  говорил   ободряющие  слова,  на  рентгене   значительных  изменений  нет,  завтра  пойдет  домой.   Прописали  таблетки,  физиотерапию,  амбулаторно  сделать  компьютерную  томографию  позвоночника.  Посоветовали  спать  на  жестком  матрасе,  ходить  медленно,  плавать.  Поднимать  не  более  трех  килограммов.  Освободили  от  работы  на  две  недели.   На   компьютерной  томографии  обнаружили  грыжу  диска,  которая  давит  на  нерв.   Со  временем  боли  стали  реже,  больше  беспокоила  слабость  в  правой  ноге.  Хаим  побывал  у  десятков  докторов  и  профессоров,  некоторые  предлагали  операцию.    Через  полгода    его  перевели  на  инвалидность.    Случались  светлые  периоды  без  болей,  но  чаще  чувствовал  спину  и    остерегался  резких  движение.    Каждый  день  по  утрам  два  часа  проводил  в   бассейне,   после  отдыха   посещал  банк,  несколько  раз   заходил  в  магазин,  медленно  прогуливался   сам  или  вместе  с  Диной.  Иногда  ездил  на  завод,  в  обеденный  перерыв,   поговорить  с  Ефраимом.   Ригу  навещал  без  энтузиазма,    не  каждый  год.  Вместе    с  Диной.  Город  стал  чище,  красивее,  праздничней,  люди  из  прошлого  исчезли.  Появились туристы.  В  центре  прогуливались  белокурые  красавицы.  Стало  больше  ярких  витрин  и  дорогих  автомобилей.  Они  гуляли  по  городу,  по  лесу  рядом  с  их  квартирой,  ездили  на Взморье,  посещали  кладбище.   Заходили  в  рестораны.    В  очередной  приезд  телефон  Яниса   оказался  отключенным,   уточнять  причину  Хаим  побоялся.   Паша  очень  переживал,  состояние  Велты  ухудшалось,  она  с  трудом  передвигалась  по  квартире,    пришлось  прекратить  работать.  Не  давало  покоя    неустроенная  жизнь  Скайдры   в  Германии,  не  радовала   женитьба  внучки,    на  немце,  разведенном,   с  ребенком.   Они  с  Велтой  решили  не  говорить  Рейзл  о  муже  праправнучки,  эта  новость  ее  сильно  опечалит.  Сам  он  на  здоровье  не  жаловался,  сморщился  и  сгорбился.  Рассказал  о  неожиданном  приезде  одной  из  дочерей   Берки,   симпатичная  женщина,  провела  в  Риге  два  дня.  Она  с  оркестром  гастролирует  в  Берлине,   живет  в  Мельбурне,  с  мужем,  и  сыном.  Гали  уже  нет.   Сестра,  которая  вышла  за  серба,  развелась,  живет  в  Белграде,  недавно  стала  бабушкой.  У  Берки  три  внука  и  правнук.  Рейзл  не  менялась,  всегда  встречала  приветливо.
                --  Хаимка,   я  тебе  рада,  после  операции,  вижу  тебя  хорошо.  Ты  похож    на  своего  папу,   и  такой  же  добрый.  Скоро  я  с  ним  встречусь.  У   меня  болит  каждая  клеточка.    Паул   состарился  совсем,   Велта  тяжело  больна.   Иля  с  Блюмой    живут  в  пансионе  для  престарелых.   Я  должна  уйти  раньше  их,  надеюсь,  в  этом  мне  Бог  поможет.

                Баскетболистом   Рувка  не  стал,  после  больницы  и  реабилитации,   окончил  офицерские  курсы,  успешно  продвигался  по  службе.  Женился  на  солдатке,  с  ней    уехал   жить  на  поселения,  вначале  в  караване,    затем  переехали  в  красивый  белый  дом.   Дома  Рувка  бывал    не  часто,   воспитанием  двух  девочек  занималась  жена.   В  гости  к  родителям  приезжали  на  шабат ,  пару  раз  в  месяц.   Голда  готовилась  к  их  приезду,  варила  пекла  и   ездила  вместе  с  Маратом  по  магазинам  за  подарками.  Голосистость  Авивы  заметили  еще  в  детском  саду,  любила  петь  и  в  школе.    Ее  хвалили  учителя,   считала,  что  у  нее  есть  талант.  Марат  соглашался.
                --  Наша  Авивка  поет,  не  лучше   других,    а  громче.

Авива    упросили  маму,   поехали  на  прослушивание.  Ее  приняли   в  консерваторию   в  Тель-Авиве. 
Голда  сняла  комнату  у  знакомых,  с  пансионом.   Авива  занималась  с  удовольствием  и  охотой.  На  престижном  конкурсе  заняла  первое  место  и  получила  грант,  продолжение  учебы  в  Нью-Йорке. 
Став  известной  певицей,  много  гастролировала,    к  родителям  прилетала  на  несколько  дней  в  сопровождении  концертмейстера,  израильтянина.     Жили  они  в  гостинице,  снимали  номер  с  роялем.
Родителям  ее   жизнь  не  нравилась.  Голда   говорила   Марату.
                --  От  совместных  выступлений  дети  не  рождаются.   У  них  все  наоборот,  когда  надо  спать  они  работают,   днем  спят.
 
Отслужив  в  боевых  частя,  Даня,  вместе  со   школьной   подругой,   Сигал,   уехал   путешествовать  в  Южную  Америку.   Они   переезжали  из  страны  в  страну,  зарабатывали  на  жизнь,   работая  на  фермах.  Домой  звонили  каждую  пятницу,  вечером.  Марат   с  Голдой  начинали  ждать  звонок  с  полудня.    Вернувшись,   поселились  у  Голды,    оба  посещали  подготовительные  курсы.   Сигал   поступила  в  университет,    на  управленческий  факультет,   Даня,  в  Технион,   на  инженерный.   Голда  относилась  к  Сигаль,  как  к  невестке,    дарила  подарки  и  не   делала  замечаний.    И  Марата  предупредила.
                --  Никаких  конфликтов,  особенно,  с  Сигаль,   пускай  делают,  что  считают  нужным.  Главное,  чтобы  не  сняли  квартиру.

Голда  терпеливо  ждала  свадьбы  и  внуков.

                Благополучно  отслужил  в  Израиле   Шон.   Во  время  его  службы,  Лана    прилетала   каждые  два  месяца.    Дважды  прилетали,   Майкл  с  Лили.   Они  останавливались  в  гостинице  в  Тель-Авиве  и  приглашали  Дину  с  Хаимом   в  ресторан.  Один  раз  навестили  сватов,   Майкл  с  удовольствием  ел  Голдину  фаршированную  рыбу  с  хреном.   Уверял,  что  если  бы  был  молодым,    тоже    пошел  бы  служить.   В  одном  месте  так  много  красоток,  он  видит   первый  раз.    Шон  влюбился  в   своего  командира,   офицершу,   старше  его  на  полтора  года.   Стройную  и  красивую,  как  Эстер,  со  звучным именем,  Яэль.  Она  выросла  в кибуце,  ее  дедушка,  прибыл  в  страну  из  Йемена,  в  1949  году,  во  время  операции    «На  орлиных крыльях».   Их  поселили  на  Юге,  в  кибуце.  Семья  разрослась,  у  Яэль    родственники  по  всей  стране,  религиозные  и  не  очень,   зажиточные, и  не  богатые.  Ее родители  остались  в  кибуце, из  восьми  детей  рядом  с  ними  живут,  только  сын  и  дочь   с  семьями.  Хаиму  девушка  внука  нравилась,  Дина  похвалила  за  серьезность  и  не  многословие,  Но   удивляло,  поведение, Совершенно  не  смущаясь,  Яэль  приходит  к  ним,   после  ужина  уходит  в  комнату  Шона,  утром  рано  встает,  собирает  свое  и  его    белье,  включает  стиральную  машину.
                --  Фима,  она  ведет  себя   по-другому,   совершенно  не    стесняется. 
                --  Ты  тоже  приходила  ко  мне,  раздеваться  начинала  у  дверей.
                --  Но  твоих  родителей  я  стеснялась.

После  службы   Шон  и  Яэль   поехали  в  Канаду.  Ездили  по  стране  и  Америке.   Многолюдную   свадьбу  гуляли  в  кибуце,  под  звездным  небом,     по-восточному  весело  и  громко,  с  фейерверком.  К  хупе    жениха  и  невесту  привезли  на  большой  платформе,  прицепленной  к  трактору.     Поздравляя  молодых,  Лана  всплакнула.  Радовался  и  веселился  Майкл.   Он  вместе  с  сыновьями  подарил  молодым   квартиру  с  четырьмя  спальнями  в  престижном  районе  Торонто.  Красавица  Рибека,   поступила  на  медицинский  факультет,   занималась  спортом,  о  женитьбе  не  думала.
               
                По-серьезному  Рейзл  никогда  не  болела,   врачей  не  беспокоила.    Ей  исполнилось   девяносто  семь,  и  она  шутила,  что  теперь  придется  дожить  до  ста.   Придя  с работы,  Таня  заметила,  бабуля   не  встала,  как  обычно.  Померила  температуру,  немного  выше  37.0.   Рейзл  не  жаловалась, 
просила  не  беспокоиться.   Таня  пригласила  частного  врача,  позвонила  отцу  и  Алексею.   Доктор  выписал  лекарства,    посоветовал  много  пить   и  принимать  витамины.  Антибиотики  при  гриппе   не  помогают.  Назавтра  состояние  ухудшилось,  поднялась  температура,   Рейзл  неохотно,    односложно  отвечала.   На  скорой  помощи  отвезли  в  приемный  покой.  Алексей  положил  в  карман  халата дежурного  врача   деньги. 
                --   Помогите, доктор,   мы  в  долгу  не  останемся.
Доктор  переложил  деньги  в  карман  брюк.
                --    Обнадежить  не  могу.  97,  это  даже  не  79.   В  медицине,   иногда,  тоже  бывают  чудеса.

Рейзл  поставили  капельницу,  на  рентгене  обнаружили  двухстороннюю  пневмонию.  Стоя  у  изголовья  Алексей  повторял
                --    Розалия  Копелевна,  бабуля,  не  умирайте.
Больная  тяжело  дышала,   редко  открывала  глаза.  Она  держалась  за  руку  Паши.  Посмотрев  в  его  сторону,  тихо  на  идиш  сказала
                --  Паул,  сынок,  я  умираю.

На  похороны  прилетел  сын  Ильи  и  Хаим.   Рейзл   умерла,  не  узнав,  что  у  нее  родился  праправнук  немец. 
    
             Хайфа  22.02.2011